Текст книги "Чероки"

Автор книги: Жан Эшноз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

24

Двое мужчин стояли в воинственных позах лицом к лицу. Один из них щеголял в бело-зеленом мундире конца XVIII века, украшенном золотым поясом и золотыми листьями по воротнику. Левой рукой он упирался в бедро, в правой держал саблю клинком вверх, как на параде. Его волосы черной волной падали на плечи. Надменно вздернув подбородок, он созерцал своего визави, китайца. Китаец был одет в застегнутый доверху синий китель и фуражку с красной звездой на околыше. Он улыбался.

– Я возьму вон того, – сказал Бок.

Два толстых пальца, желтых от никотина, ухватили бело-зеленого солдатика за голову и вытащили из витрины.

– Молодой Бонапарт на мосту Лоди, – объявил торговец, ставя воина с саблей на стол.

– Красивая фигурка, – заметил Бок. – Мундир, конечно, ни в какие ворота, но в общем фигурка красивая.

– Лично мне больше нравится китаец, – вмешался Риперт.

– Подделка, – отрезал Бок. – Современные штучки. Он даже не оловянный.

– Вы совершенно правы, – польстил ему хозяин.

– Да ты сам посмотри, – сказал Бок. – Заверните мне того.

Риперт вышел из лавки и стал разглядывать витрину с улицы. В ней сталкивались все рода войск всех стран и эпох, от XV века до наших дней, вплоть до группы ФСС [41]41
  ФСС – французские силы сопротивления, созданные в конце Второй мировой войны для борьбы с фашистами и коллаборационистами.


[Закрыть], подстерегавшей роту нацистов, построенных клином и марширующих гусиным шагом. В стекле витрины отражалось уличное движение, его можно было уловить даже в слюдяных окошках игрушечных броневичков времен Первой мировой, с коричнево-зеленой камуфляжной раскраской и белым Лотарингским крестом на дверцах.

Бок тоже вышел из лавки, подбрасывая на ладони пакетик с фигуркой; вид у него был крайне довольный.

– Гляди не разорись на своих солдатиках, – предостерег его Риперт.

– Что будем делать? – спросил Бок.

– Постоим здесь, он должен подойти. Ага, вот, кажется, и он.

Зеленый костюм, оливковый галстук, расшитый крошечными логотипами гольф-клубов, – да, это и впрямь был тот, кого они ждали. Он медленно шагал в их сторону. Остановившись перед витриной с оловянными солдатиками, он начал молча озирать выставку.

– Господин Шапиро? – спросил подошедший Риперт.

– Да, это я, – ответил Фред.

– Рад познакомиться, меня зовут Риперт, – представился Риперт. – Я звонил вам вчера по рекомендации Роже. А это Бок.

– Очень приятно, – сказал Бок.

Фред покивал, затем Бок спросил, нет ли у него свежих новостей о Жорже Шаве. Фред ответил, что скоро десять лет, как он не разговаривал со своим кузеном, и это была чистая правда. Что он ничего не знает о нем, и это была ложь. И что ему очень хотелось бы разузнать о нем, и это не было ложью.

– Он вам чем-нибудь насолил?

– Он насолил моему коллеге, – сказал Бок. – Глядите сами. Насолил и тут же смылся.

Риперт оттянул ворот своей рубашки-поло, чтобы продемонстрировать Фреду повязки.

– Вижу, – сказал тот. – Он опасен.

– Крайне опасен, – подтвердил Риперт. – Где бы нам присесть?

На углу улицы нашлось захудаленькое кафе – бар, восемь столиков, посетителей ноль. Женщина за стойкой полоскала чашки; у нее были большие скорбные глаза, длинные сальные волосы и тонкие губы, осененные по углам темными усиками. Они заказали ей минералку. «Прошу извинить, я на минутку», – сказал Фред, вставая. Телефонная кабина была только что окрашена, но чья-то рука уже успела вывести на стенке красным фломастером: «Во вторник 6-го я был здесь с женой».

– Что это за история с Жоржем? – спросил Фред. – Говорят, он смылся?

– Откуда вы знаете?

– Неважно, – отрезал Фред. – Ты сыскарям сообщил? Ты вообще уверен, что он свалил?

– Это моя работа, – с достоинством напомнил ему Бриффо. – И уж на ней-то я собаку съел, не сомневайтесь, я свое дело знаю. Да, я сообщил им, как договаривались, они сейчас же выехали на место и должны были попасть туда в нужный момент. Но так случилось, что они не смогли его задержать, вашего кузена. Наоборот, кажется, это он их там здорово отделал.

– Невероятно! – воскликнул Фред. – На него это совсем не похоже.

– Ну а с вашим дядюшкой все прошло как надо? Так, как вы хотели?

– Заткнись, – отрезал Фред.

– Ладно, молчу, – сказал Бриффо.

– Да, просто невероятно, – повторил Фред. – Ты разузнай, как и что, постарайся найти, где он залёг. А я сейчас поговорю о нем с теми двумя типами из конторы Бенедетти.

– О, я и не знал, что вы с ними знакомы.

– Какой же ты лицемер, Роже, – устало сказал Фред. – Какой ты двуличный тип!

– Иногда вас это очень даже устраивает, – успел съязвить осведомитель до того, как Фред повесил трубку.

Он с мрачным лицом вышел из кабины. И за каким чертом я их убиваю? За каким чертом нужно приканчивать это старичье? Бок и Риперт перешептывались, выразительно гримасничая; при его появлении они моментально смолкли, довольно неубедительно сделав вид, что все в порядке.

– Господа, я сильно обеспокоен, – заявил Фред, садясь за стол.

Агенты Бенедетти очумело воззрились на него.

– Я знаю этого человека, – продолжал Фред, – он приходится мне кузеном. И знаю, на что он способен. Он создает вам проблемы, я готов вам помочь. Это абсолютно бескорыстное намерение, а теперь хотите еще чего-нибудь выпить?

– Вообще-то, мы спешим, – сказал Бок, – время поджимает.

– Ну, не так уж и поджимает, Марсьяль, – возразил Риперт, – конечно, месье, конечно, у нас есть время.

Фред заказал всем по кружке дорогого пива.

– Может, вы знаете его жену? – спросил он. – Хотя, впрочем, женат ли он?

– Однажды мы видели его с какой-то девицей, – сказал Риперт, – помнишь, Бок? Брюнеточка с короткой стрижкой, ничего из себя.

– Да, как будто так, – подтвердил Бок.

– Это совсем не сложно, верно? – подсказал им Фред. – Достаточно найти женщину, недаром же говорится: ищите женщину.

– Посмотрим, – ответил Бок. – Посмотрим.

– Если он так опасен, необходимо его разыскать. Мне очень нужно, чтобы вы его разыскали. Я могу даже заплатить за это.

– Я не пойму, к чему вы ведете? – спросил Бок. – И вообще, кто вы такой?

Сорок минут спустя Фред Шапиро очутился в темноте, как это часто с ним бывало. Перед ним сидел на стуле мужчина в трехмерном изображении и в голубой полотняной каскетке; он беседовал с молодой блондинкой в белом платье, стоявшей за его спиной.

– Дорогая жена, – говорил мужчина, – ввиду нынешнего состояния наших финансов я решил купить сегодня рыбу. Я полагаю, что это дело может взять на себя рассыльный – такой рассыльный, который не пьет, почти не курит и практически не грешит вредными излишествами. Итак, какую рыбу я должен поручить ему приобрести, большую или, может быть, ты желаешь маленькую?

– Маленькую, – ответила женщина.

– Стоп, никуда не годится! – закричал чей-то голос.

Глаза Фреда уже свыклись с полумраком, и он разглядел кричавшего – тщедушного чернявого человечка лет тридцати пяти в твидовом пиджаке цвета осенней листвы. Его худое лицо собралось в морщинки вокруг глаз, смотревших со смесью меланхолии и откровенного бесстыдства, как у собаки, брошенной во время течки. Он сидел в середине третьего ряда почти пустого зала и кричал, бурно жестикулируя:

– Ты говоришь «маленькую», как будто сожалеешь, что она маленькая, как будто уже смирилась с тем, что не получишь большую. А это совсем не так. Ты должна сказать «маленькую» потому, что хочешь именно маленькую и не хочешь большую. Тебе очень нравится сама мысль о покупке маленькой рыбы, ты это понимаешь?

– Но суть-то совсем не в том, Мишель, – возразила молодая женщина.

– Да плевать мне на суть, – раздраженно прервал ее человечек, – тем лучше, если суть не в этом, значит, будешь играть так, как я говорю. Ты можешь сделать над собой усилие, черт подери, можешь или нет?

Молодая блондинка повернулась и ушла со сцены.

– Вернись! – заверещал режиссер. – Я согласен, играй как хочешь, только вернись!

Женщина вошла в зрительный зал через узкую боковую дверь, которая на миг бросила ей под ноги четырехугольник тусклого света. Она решительно зашагала к выходу по пандусу между креслами, идущему с легким наклоном к сцене. «Эй!» – вполголоса окликнул Фред. Молодая женщина остановилась, поискала Фреда глазами, увидела, с улыбкой пробралась к нему между рядами и села рядом.

– Ладно, – пробурчал человечек у сцены, – попробуем четвертый акт.

– До чего же он глуп, этот тип, – шепнула женщина.

– И все-таки он не совсем неправ, – шепнул в ответ Фред. – Хотя, честно говоря, следовать тексту или не следовать, все едино, результат один и тот же.

– Ну вот, еще вы меня поучите, – сказала она с улыбкой, чуть громче. – Мои друзья все сделали как надо?

– Да, просто замечательно. У меня всегда найдется для них работенка. Но главную задачу все же выполнили вы.

– Вы имеете в виду вашего кузена?

– Да, – ответил Фред, – он мой кузен.

– И очень милый кузен.

– Четвертый акт! – объявил человечек голосом, в котором звучали ненависть и покорность судьбе.

– Не будем о нем, – сказал Фред. – Давайте поговорим о вас.

– Может, уйдем отсюда? – предложила Женни Вельтман.

Они встали. На сцену выскочила женщина в черном.

– Здравствуйте, господа военные! – вскричала она. – Я вдова Бегбик, а это мой вагон-бар. Его цепляют ко всем военным поездам, и он катит по железным дорогам Индии, а поскольку он не только везет вас, но и потчует добрым виски, которое вы пьете в полном комфорте, его называют «Бегбик-вагон-бар», и всем, от Хайдарабада до Рангуна, известно, что он послужил приютом отдохновения не одному утомленному воину.

Тут она смолкла, чтобы перевести дыхание. Они уже поднялись к дверям зала; в створках были прорезаны голубые окошечки-иллюминаторы.

– Возможно, я подыщу вам еще кое-что, – сказал Фред, когда они вышли. – Кое-что более постоянное.

25

Существует картина Каспара Давида Фридриха [42]42
  Каспар Давид Фридрих (1774–1840) – немецкий художник-романтик.


[Закрыть]под названием «Большой заповедник», написанная в 1832 году и изображающая часть заповедника Остры, который расположен к северо-западу от Дрездена, на южном берегу Эльбы. Река окаймлена деревьями; слева они образуют рощицу, справа разбросаны по склону длинного холма, видного на заднем плане, далее следует горизонт, а над линией горизонта – небо, главным образом небо, огромное пространство холодного небосвода, так властно занявшее верхнюю половину холста, что чудится, будто оно вырывается за рамки картины, вставая между ней и зрителем.

На первый взгляд пейзаж, который Жорж созерцал сверху, со стороны дома Бернара Кальвера, ничем не напоминал вид Остры. Однако и здесь тоже царил воздух, чудовищный, необъятный океан ледяного эфира, который подобно тому, на картине, заполонял все вокруг, окрашивая близлежащие окрестности по вечерам, после закатов, в блеклые коричнево-зеленые тона.

Словом, было холодно, слишком холодно даже для снегопада. Сухой, скучноватый пейзаж – луга с низкорослой травой, истертой на сгибах, как старая куртка на локтях, и с коровами, безропотно щипавшими эту траву, – замыкали остроконечные скалы, одни серые, другие серовато-желтые. Оттуда взгляд Жоржа спускался к узкой отлогой долине, в глубине которой виднелась горсточка серых крыш, прорезанная светлой ниткой департаментского шоссе, словно медальон на шнурке, а за ними вздымалась могучая гора, отдаленная, но различимая так ясно, словно бескрайнее воздушное пространство было лупой, позволявшей рассмотреть эту громаду в мельчайших подробностях, разве только не увеличивая их. Вершины горы сверкали покровом вечных снегов, и те же снега, но уже отдельными, рваными, бахромчатыми лоскутами были беспорядочно разбросаны ниже по склонам, вперемежку с черными камнями, как будто ее раскрашивал какой-то безумный художник.

Жорж расположился в главной комнате дома – белом кубе с длинной прорезью окна, выходившего на долину. На стенах висело несколько пестрых, но пожелтевших от времени картинок, на полках лежало несколько книг, главным образом практические руководства по уходу за растениями и домашним скотом, по приготовлению еды на чистом сливочном масле. Стояли здесь также старенький радиоприемник марки Blaupunkt, хрипло извергавший невнятную музыку французских и итальянских варьете, портативный проигрыватель в клетчатом чехле «под шотландку» и даже телефон, на который Жорж взглянул с легкой оторопью, как на незваного гостя, с которым придется ладить поневоле, или как на безбилетного пассажира. Жорж запер аппарат в стенной шкаф, сунув его в дальний угол, под стопку запасных одеял; телефонный провод мешал плотно прикрыть дверцу шкафа.

Заглянув разок в две другие комнаты – типичные спальни горного отеля, – Жорж больше туда не входил. Зато в чуланчике, сообщавшемся с одной из этих комнат, он обнаружил музыкальные инструменты – контрабас с продавленной декой и саксофон-баритон, чей ржавый мундштук оставлял на губах стойкий сладковатый привкус меди. На кухне стояли коробки Tupperwares [43]43
  Название фирмы, торгующей заменителем сахара и другими продуктами.


[Закрыть]с макаронами и рисом и сахарная голова, облепленная мертвыми муравьями, – точь-в-точь останки рабов на теле пирамиды. Жорж съехал в «Опеле» на холостом ходу вниз к деревушке. В ней только и было, что бакалейная лавчонка, служившая также булочной, почтовым отделением и автобусной станцией, а заодно, при надобности, и кафе; там продавали мыло, консервы, отдельные хозяйственные принадлежности – прочные, но примитивные, с грубой пайкой, – бутан в баллонах и скаферлати [44]44
  Низкосортный трубочный табак.


[Закрыть].

Жорж толкнул дверь, и колокольчик с костяным язычком, дернувшись, слабо задребезжал над его головой. В помещении слегка пахло амбаром, хлевом, чуть заплесневелой пищей; с потолка свисала спираль клейкой бумаги – кладбище мух прошедшего лета. Минуту спустя звякнула занавеска из бус, и показалась краснощекая женщина в платье с засученными рукавами; следом трусила низенькая жирная собака – вылитый ходячий бочонок, живой ростбиф с широкими остроконечными ушами, торчащими по сторонам головы, как крылышки ската. Жорж закупил провизии на несколько дней, пива и вина в пыльных литровых бутылках.

Шло время, и его замучила скука: делать было абсолютно нечего. И тогда Жорж выволок из чулана контрабас. Корпус инструмента отсырел и лип к рукам, струны свисали с грифа, как переваренные спагетти, обвивались вокруг колков рыжими ржавыми завитками и были облеплены хлопьями серой пыли, словно электрические провода снегом. Он попытался настроить контрабас с помощью телефона, взяв его гудок за камертон. В недрах чулана он обнаружил длинный рассохшийся футляр, а в нем смычок с жалкими остатками волоса и кусочек канифоли янтарного цвета, аппетитный, как леденец.

И Жорж начал играть, стоя в солнечном свете у окна; для начала он попробовал озвучить пейзаж: гул ветра в древесных ветвях, мычание коров, тарахтение тракторов (для него годилось пиццикато), птичий щебет – тут в дело шел смычок. Дальше – больше: он решил воспроизвести знакомые мелодии, потом взялся за гаммы и арпеджио, исполнил в двух-трех тональностях блюзы.

Так минуло три дня. У него быстро отрастала борода. Он включал на полную катушку отопление в доме и неутомимо играл, стоя в одних трусах и черных очках под солнечным светом, лившимся в окно, прильнув к гудящему саркофагу звуков, как к женскому телу, перегнувшись через продавленный корпус инструмента и лишь изредка вытирая висевшим на грифе полотенцем лицо, грудь и подмышки, по которым ручьями стекал пот; дымок пристроенной рядом сигареты вился кольцами вокруг деревянной головки контрабаса. Из-за чрезмерного увлечения пиццикато на подушечках его пальцев вскочили крупные белые пузыри; если он играл слишком долго, они краснели и лопались, из ранок сочились сукровица и кровь.

По ночам ему снилось множество всяких нелепостей: шакалы, козьи мехи, набитые песком, гейзеры и бульдозеры; однажды ночью ему привиделся бульдозер, которым был он сам, он и действовал как настоящий бульдозер. Потом он просыпался, устанавливал контрабас, играл, готовил какую-нибудь еду попроще. А закусив, снова играл – весь день, до самой ночи, с коротким перерывом на ужин. Иногда он ложился, чтобы немного отдохнуть, и, запрокинув голову, неловко тянул пиво из бутылки; жидкость проливалась, образуя пузырчатые лужицы в ямках ключиц и пупка, и все это могло бы длиться до бесконечности, ибо Жоржа уже ничто не пугало – ни скука, ни даже одиночество. Но вот тут-то и появились визитеры.

26

Первым приехал Кроконьян. Чтобы развлечь Жоржа, он захватил с собой портативный телевизор, которым размахивал на ходу, словно нес легкую коробочку с пирожными. Присев на телевизор и глядя на Жоржа своим взглядом переутомленного слона, он глухо, короткими фразами обрисовал ему сложившуюся ситуацию. Пока Дональд рыскал по городу в поисках Женни Вельтман, он, Кроконьян, проследил за агентами Бенедетти. Эти типы добрались до Бернара Кальвера, малопривычного к допросам, и тот мигом раскололся, сообщив все, что знал о Жорже. Затем Кроконьян сам порасспросил Бернара Кальвера и тут же рванул сюда в мощной серой «БМВ» – самая подходящая машинка для угона, заметил он между строк, указав в окно на здоровенный серый автомобиль. Бок и Риперт наверняка скоро подоспеют в эти края, но теперь, когда дюжий человек уже здесь, он защитит от них Жоржа.

Жорж кивнул и ткнул пальцем в лежавший на боку контрабас. «А, музыка», – бросил Кроконьян. «Да», – ответил Жорж. И пошел в чулан за саксофоном. «Что ты о нем скажешь?» Коренастый человек туманно намекнул на какой-то духовой оркестр в какой-то далекой армии. За два часа они отдраили саксофон порошком, смазали кнопки, начистили мундштук и тщательно настроили оба инструмента. Великану удалось извлечь из саксофона несколько обрывистых звуков, затем он припомнил гаммы, а затем исполнители посвятили весь день разучиванию композиции «What’s new» [45]45
  «Что нового?» (англ.) – популярная композиция, исполняемая известным валлийским певцом и музыкантом Томом Джоном, получившим от Елизаветы II звание Рыцаря Британской империи.


[Закрыть], стоя лицом к лицу возле окна. Кроконьян, заслонив глаза рукой, недовольно буркнул что-то по поводу жаркого солнца и, за неимением шляпы, накрыл голову зеленым носовым платком, завязав его узелками по всем четырем углам. Вечером они решили посмотреть фильм по телевизору, но очень скоро утратили интерес к сюжету, вырубили звук, снова взялись за инструменты и начали озвучивать мутное изображение примитивной мелодией, состоявшей из струнного пиццикато и сиплых выдохов саксофона. Потом, где-то на третьей части фильма, за окнами заурчал мотор, они тут же смолкли, и мотор снаружи тоже утих.

Кроконьян ринулся к двери, размахивая своим саксом, как алебардой. В дверь постучали, потом открыли ее, не дожидаясь ответа изнутри, и вошел Бернар Кальвер с дорожной сумкой в руке. Жорж начал было представлять коренастого человека хозяину дома. «Виделись уже», – проворчал Кроконьян. Бернар Кальвер старался не встречаться с ним глазами. Они поужинали яичницей, распределили между собой комнаты. «С Вероникой у нас последнее время не очень-то складывалось», – признался Бернар Кальвер на следующее утро. Вот он и решил сменить обстановку. Он надеется, что не помешал им?

– О, вовсе нет, – сказал Жорж, – но предупреждаю вас: скоро здесь может стать жарко.

– Что, неужели этот тип?..

Тем временем Кроконьян спускался в деревню, чтобы купить все необходимое для торта.

– Нет, другие типы, – ответил Жорж. – Те, что допрашивали вас, ну вы помните?

– Ах те, – воскликнул Бернар. – Простите меня, я не должен был им говорить.

– Да ничего, все равно, найдутся и другие. В общем, посмотрим.

Великан привез вишневую настойку местного розлива и целую кучу засахаренных фруктов. Какое-то время он хлопотал в кухне, затем они снова взялись играть. Бернар Кальвер присоединился к оркестру, барабаня двумя обструганными ветками по пустому чемодану, накрытому газетой, – в общем, образовалось почти классическое трио. Вечером они выпили за Кроконьяна, которому стукнуло сорок три года.

На следующее утро все отправились наверх, собирать хворост. Когда они проходили по лугам, из-под их ног фонтанами брызгали во все стороны кузнечики, ярко-зеленые и ярко-красные, и крупные бледно-зеленые сверчки. Кроконьян изловил кузнечика; насекомое рвалось из его пальцев, как маленькая живая пружинка; великан оторвал ему ножку, попробовал на вкус, скривился и отпустил свою колченогую жертву на волю. Ближе к вечеру они спустились в деревню и сделали закупки у бакалейщицы, которая сварила им на печке кофе с сильным преобладанием воды. Помешивая ложечками в чашках, они наблюдали сквозь узкую витрину за хилым трафиком на шоссе: загорелые светлоглазые мужчины на красных тракторах; фургончики «403» и «404» с помятыми дверцами, из которых торчали стебли соломы, и номерами, намалеванными от руки и прицепленными проволочкой к лобовому стеклу; пятичасовой красно-синий автобус, доставлявший крестьянских детишек из ближайшего коллежа и крестьянских жен с прочной новой одеждой, купленной в городе на смену старой; торговец электробытовыми товарами, объезжающий клиентов для постпродажного сервиса; иногда длинный итальянский трейлер, а в конце недели – юркие двухместные автомобильчики или огромные семейные рыдваны с приморскими номерами.

Не успела колокольня деревенского «Вестминстера» отзвонить семнадцать часов, как вдали показался фюзеляж автобуса. Автобус затормозил напротив бакалеи, по другую сторону улицы. Это была машина фирмы Chausson с громоздким синим кузовом, исчерченным красными стрелами, довольно старая и весьма непрезентабельная на вид – грязные стекла, перекошенные фары, потускневшие хромированные части. То ли в силу мимикрии, то ли по взаимному выбору шофер был так же безобразен: красномордый, косоглазый, одетый в синюю спецовку, перемазанную чем-то белым и черным. Дверь автобуса открылась под тяжкие всхлипы сжатого воздуха. Из лавки, где сидела троица, автобус казался пустым. Была среда [46]46
  Во Франции среда – свободный день в школах.


[Закрыть], и это значило, что детишки помогали родителям на фермах, а самые маленькие смотрели японские мультики по телевизору. Через секунду дверца закрылась все с тем же печальным всхлипом, автобус шатнуло, точно умирающего слона, пришедшего на кладбище слонов, и он тронулся в путь (конечная остановка – огромное кладбище автобусов), открыв взорам троих мужчин маленькую площадь с каштаном, колодцем и дорожным указателем, которую на миг заволокла серая пыль; в этом облаке стояла Вероника с чемоданом в руке, она смотрела прямо на них. Потом перешла улицу.

– А вот и я, – объявила она. – Мне надоело жить в одиночестве.

Ее встретили более или менее принужденными улыбками, прикидывая про себя, как решить проблему размещения и как узнать, умеет ли Вероника петь, – ведь тогда она могла бы петь в их ансамбле! – правда, Жорж не припоминал, чтобы она пела в его присутствии. Они вернулись на виллу Кальвера, оставили Веронику отдыхать в холле, а сами исчезли в горных высях, чтобы набрать еще топлива.

Вероника тут же обследовала дом – кухню, ванную, комнаты. Ей вовсе не хотелось отдыхать, и она стала раздумывать, что ей делать.

Тот же вопрос в то же самое время задавал себе и Бок, притаившийся снаружи, возле окна. Он только что отыскал этот дом. Осторожненько заглянув внутрь, он разглядел молодую женщину, стоявшую со скрещенными на груди руками посреди гостиной. Присев на корточки, он прополз под окном вдоль стены до входной двери, сделал глубокий вдох и вытащил из кармана пиджака свое оружие.

Поскольку все окружающие издевались над его «Манюфрансом», Бок решил приобрести что-нибудь посолидней, а именно 45-миллиметровый автоматический кольт Government Model 1911 – оружие, у одних вызывающее скепсис, у других – желание создать нечто похожее, но до сих пор не имеющее аналогов. Выбирая среди кольтов этого типа, предложенных ему оружейником на улице Реомюра, Бок положил глаз на декоративную модель, которая подошла бы скорее коллекционеру, нежели практику. Приклад украшали медальки с изображением американского орла, на стволе была искусно выгравирована сцена боя при Шато-Тьерри (июль 1918 г.): у самого дула американцы в фуражках устроили засаду под кустом, за мешками с песком, подстерегая неприятеля, захватившего другой берег Марны, аккурат у переправы. Автор гравировки позволил себе безобидное озорство: офицер, следивший в бинокль за дислокацией вражеских войск, носил у пояса все тот же кольт-1911. Трое солдат, лежащих перед ним в укрытии, готовы действовать: первый накручивает ручку полевого телефона, второй целится из пулемета в оккупированный Шато-Тьерри, третий, правда, ничего не делает, а лежит, опершись подбородком на руку, и мечтает о своей невесте, что преданно ждет его в Сен-Клу, штат Миннесота.

Марсьяль Бок не собирался использовать это оружие – во всяком случае, по его баллистическому назначению. Он просто рассчитывал на устрашающий вид кольта и потому даже не снял курок с предохранителя. Подкравшись к порогу, он некоторое время колебался, не будучи вполне уверен в своем новом методе. Конечно, куда как приятно было бы ворваться в дом без всяких церемоний: распахнуть дверь ударом ноги и сказать этой женщине пару слов усталым голосом американского шерифа – то-то бы она задрожала, то-то бы ползала в страхе у его ног, соглашаясь на все, что он захочет! Однако он обуздал свою фантазию, решился, открыл дверь как нормальный человек. Вероника обернулась к нему.

– Не двигайтесь, не говорите ничего, – нервно приказал Бок. – И, главное, не кричите. Следуйте за мной!

Он помахал перед ней своим разукрашенным стволом и бросил на стол сложенный листок бумаги. Вероника вышла из дома и зашагала по тропинке, ведущей к шоссе; Бок шел сзади, и она без конца оборачивалась. В двухстах метрах от дома Риперт ждал за рулем белого «Тальбот Горизонта». Бок усадил Веронику на заднее сиденье, сам устроился рядом.

– Можем ехать.

Риперт включил мотор, «Тальбот» закашлялся, умолк, кашлянул еще несколько раз, потом много раз, но безрезультатно и начал подавать признаки усталости. Риперт обернулся к Боку.

– Придется подтолкнуть, – смущенно пробормотал он.

Бок со вздохом вышел из машины, сунул кольт в карман и начал толкать.

Мотор сухо чихнул один-два раза и снова заглох. Вероника бросила взгляд на ручку скоростей, стоявшую на «первой». «Переставьте лучше на „вторую“, – посоветовала она, – тогда пойдет легче». Риперт вздрогнул, бросил на молодую женщину неуверенный взгляд, но послушался. Бок снова толкнул машину, та наконец стронулась с места, тяжело затрюхала вниз по узкой дорожке и исчезла за первым поворотом.