Текст книги "Чероки"

Автор книги: Жан Эшноз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Дама, открывшая дверь, была уже не молода, но все еще очень красива, стройна, подтянута и накрашена, ее сияющая улыбка возбуждала. У нее было лицо доброй феи-кровосмесительницы, такое лицо мог бы описать при составлении словесного портрета человек, решивший объединить черты Мишель Морган и Грейс Келли в возрасте пятидесяти пяти лет, будь этот человек Уолтом Диснеем. Она носила костюм от «Шанель» цвета цинка, блузку дымчато-серого цвета, легкую, как дымок, и массивное золотое ожерелье.

– Я ищу своего кота, – сказал Фред, – он забрел сюда, вы его случайно не видели? Такой желтый кот в зеленом ошейничке.

– Нет, – ответила дама, – в нашем квартале живут только собаки.

– У меня тоже была собака, – ответил Фред. – Она заболевала каждый раз, как новый месяц начинался с пятницы.

– Входите, – пригласила дама.

Он вошел. Салон в стиле Людовика XV, золотистая обивка, широкие зеркала, картины в духе Фрагонара или Буше, ковер мануфактуры «Савонри», пышные сборчатые занавеси на окнах. Хозяйка закрыла дверь.

– Легко меня нашли?

– Без проблем, – ответил Фред. – Вот только пароль чересчур заковыристый.

– Вы пришли от Гиббса?

– Давайте без имен, – остановил ее Фред.

Дама рассмеялась.

– Ну уж нет, – сказала она. – Речь идет как раз об именах. Вы здесь именно для этого.

Она жестом предложила ему выбирать между разнокалиберными, но одинаково неудобными креслами с белесыми, как обложенный язык, обивками, а сама села за маленький вычурный секретер, откуда извлекла папку, пухлую от закладок, торчавших во все стороны. Приложив к глазам, но не надевая очки, она просмотрела первые листки.

– Ну да, – сказала она, – это секта. Род секты.

– Простите, что вы сказали? – спросил Фред.

– Секта, – повторила она, – со всеми ее типичными признаками. Места сборищ, филиалы в провинции, пропагандистские материалы – в общем, все что надо. Прошлой весной они организовали небольшой праздник, на него собралось почти восемьсот человек… минуточку (она перелистала страницы),ага, вот: семьсот восемьдесят два участника. Они собрали очень много денег на эту церемонию, ведь это был праздник Прекрасной Сестры.

– Не понимаю, – признался Фред.

– И не пытайтесь понять, – сказала дама. – Прекрасная Сестра – это нечто вроде весталки, которой они поклоняются. Они поклоняются также белому.

– Какому белому? – удивленно переспросил Фред.

– Белому цвету, – уточнила дама. – Они обожают белый цвет, поклоняются Прекрасной Сестре и еще кому-то типа верховного жреца, который у них есть, вернее, был, ну я вам потом объясню.

– Так они что, идиоты? – догадался Фред.

– Проблема не в этом, – ответила дама, – на чем я остановилась? Ах да, на том, что они собрались на свою церемонию и привезли огромную сумму денег. Они хотели принести их в жертву Прекрасной Сестре и отдали верховному жрецу. На следующий день верховный жрец исчез, а сейф оказался пуст.

– Ну, я же говорю – идиоты! – убежденно повторил Фред.

– Охотно допускаю, – сказала дама. – Во всяком случае, они до сих пор не уразумели, что случилось. Они совершенно растеряны, и сейчас их можно взять голыми руками. В общем, заманчивое дельце.

– Как-то несерьезно все это выглядит, – возразил Фред.

– Да нет, очень даже серьезно, но медлить нельзя. У них уже начались внутренние раздоры. Нужно успеть вмешаться до того, как произойдет раскол, иначе потом дело осложнится. Я объясню вам суть их идей, верований, ритуалов, у меня все это задокументировано. Необходимо только найти человека, который сумел бы занять место верховного жреца и восстановить мир. А пока мы их слегка поддерживаем материально и кормим всякими баснями, это совсем несложно.

– Но вам-то какая от этого выгода? – осведомился Фред.

– Восемьсот человек – это целая армия. Они могут сделать для вас все что угодно, стоит лишь научиться ими управлять. Превратить их в послушных солдат, вы меня понимаете?

– Ну не знаю, – заколебался Фред. – Вряд ли это заинтересует Гиббса…

– Как хотите! – нетерпеливо прервала его дама. – Меня просят найти способ размещения капитала, и я нахожу такой способ, а дальше – как хотите. И потом, у меня с этим делом столько хлопот, – нервно продолжала она, – слава богу, что такие дела попадаются не каждый день; в общем, я вас уговаривать не собираюсь. Вы у нас не один, да и Гиббс у нас тоже не один.

Дама чуть ли не разгневалась, и это ее очень красило. Она захлопнула папку. Высокомерно взглянула на Фреда. Ее ногти пылали кармином, губы были презрительно поджаты.

– Хорошо, хорошо, – сказал Фред, – только не надо так нервничать.

– Да я просто пытаюсь вам объяснить, – продолжала она с напускным спокойствием, – что это выгодное вложение капитала, вот и все. Прекрасный способ инвестиции. Уж и не знаю, что вам еще сказать.

– Хорошо, хорошо, – повторил Фред, – я с ним поговорю. Ну а как там завещание Ферро, есть новости?

Дама схватила лакированный карандашик и начала что-то выписывать тоненькими изящными буковками на квадратике плотной лощеной бумаги, оторванном от пачки.

– Я больше ничего не смогу узнать об этом, – сказала она, продолжая писать. – Нотариус поручил это дело какому-то агентству, что ли; вот вам его адрес. И заодно телефон Дескалопулоса. Это их бывший верховный жрец, мне удалось наладить с ним контакт. Если Гиббс решит заняться лучистами, он должен обратиться именно к нему.

– Заняться… кем? – встревожился Фред.

– Лучистами. Лучистами левой фракции. Это они поклоняются белому. Они считают, что белый – это не цвет, а луч или что-то в этом роде. Верховный жрец прославляет культ луча и служит ему мессы, Прекрасная Сестра то ли символизирует собой луч, то ли хранит его, то ли распространяет, не знаю точно. Разумеется, она девственна, чиста и все такое, ну вы понимаете.

– Понимаю, – сказал Фред. – И что же об этом думают лучисты правой фракции?

– Даже не знаю, есть ли такие, – ответила дама. – А в следующий раз тоже вы придете?

– Возможно, – произнес Фред. – Вполне возможно. Почему вас это интересует, вы предпочитаете Роже Груэна?

– Нет, – ответила дама, – вы вполне ничего.

– Благодарю, мадам, – сказал Фред, – очень мило с вашей стороны. Могу признаться, что и вы тоже мне очень нравитесь.

5

Жили-были однажды двое мужчин по имени Риперт и Бок – тощий верзила и толстый недомерок, такие парочки давно всем известны. Оба носили темные, умело скроенные костюмы: Риперт – чтобы казаться еще выше ростом, Бок – чтобы выглядеть не таким низеньким. Этот последний щеголял также в широком галстуке цвета топленого молока на тергалевой [5]5
  Тергаль – синтетическое волокно.


[Закрыть]рубашке шоколадного цвета, что смутно напоминало не то о сутенерах, не то о первом завтраке. Риперт же носил рубашки поло из натурального небесно-голубого хлопка, в широко распахнутом вороте которых поблескивала тонкая золотая цепочка с крошечной медалькой, изображавшей какого-то святого; в общем, он тоже производил впечатление сутенера, но в другом роде – в своем. Однако ни один из них не занимался этой профессией. В данный момент они сидели друг против друга, каждый за своим письменным столом, и попивали из картонных стаканчиков зеленую водку, изготовленную во Франции. Оба молчали. Оба задумались.

Их столы были завалены газетами, ножницами и вырезками из прессы, плюс фотографии, письма и ксерокопии писем, плюс пепельницы, лампы и телефоны, плюс карандаши, ключи, пустые банки из-под пива, блокноты, пачки сигарет и одноразовые зажигалки. В комнате царил сумрак. Некогда она служила гостиной в большой квартире, а потом ее превратили в офис, оставив на потолке пыльную, давно бездействующую люстру-каскад и в пару к ней монументальный камин из белого мрамора, изваянный явно свихнувшимся скульптором и похожий на торт-мутант под белым кремом. На пожелтевших стенах были приколоты кнопками рекламный календарь – подарок от предприятий «Сметанà» – и план города Парижа с предместьями. Возле двери стоял стеллаж, сбитый из планок; он прогибался под тяжестью телефонных справочников, дорожных карт, путеводителя «Мишлен» издания 1976 года, папок и каталогов, нескольких шпионских романов и журналов с комиксами для взрослых, биографии Достоевского, написанной Анри Труайя, и специального номера автомобильного журнала, посвященного японским малолитражкам.

Они сидели в глубокой задумчивости. И пили не глядя друг на друга. Но когда за стеной чей-то голос что-то прокричал, они встали. И распахнули дверь. «Здравствуйте, шеф», – сказали они. «Здравствуйте», – сказал их шеф. Они уселись.

– Дела вышли на новый круг, – объявил шеф. – Только что звонил Шпильфогель, и Дега сегодня утром подтвердил свои намерения. Кроме того, у нас остается дело Польне. Где Брижит?

– В Сент-Женевьев, – ответил Бок.

– Прекрасно, – сказал шеф. – Пусть займется делом Польне. Вам, Риперт, надо как можно скорее встретиться с Дега, а вас, Бок, через час ждет Шпильфогель. Да, тут еще эта история с завещанием… как-то она затянулась. Вы хоть что-нибудь нарыли, в конце концов?

– В общем, все умерли, – плаксиво ответил Риперт, – все наследники умерли, не оставив наследников. Семьи больше нет, дом пуст, архивы сгорели – короче, дело дохлое.

– Мое мнение, что там копать бесполезно, – подтвердил Бок.

– Я-то понимаю, – сказал шеф, – но ведь нотариус продолжает нам платить.

– Вы босс, вы и решайте, – напомнил Бок. – Озадачьте Брижит, пускай занимается этим в свободное время.

– Но ведь я поручил ей дело Польне, – воскликнул шеф. – Клиент платит нам за услуги, верно? Значит, будет справедливо, если он получит хоть какую-то малость за свои деньги. Нет, это просто ужас, до чего же нам не хватает работников!

– Я ж говорю, что дело дохлое, – твердил Риперт. – Тут и надеяться не на что.

– А у вас нет на примете никого, кто мог бы этим заняться? – поинтересовался шеф. – Это ведь совсем несложно, достаточно будет изобразить кипучую деятельность и всё. Я понимаю, что там и искать нечего, но по крайней мере хоть сделать вид, что ищешь. Неужели вы никого такого не знаете?

– Нет, – ответил Бок, – я лично не знаю. А может, отказаться от денег нотариуса?

– Это исключено, – отрезал шеф.

– А мой брат не подойдет? – предложил Риперт.

– Это тоже исключено, – отрезал шеф.

За их спинами послышался звук открываемой двери.

– А вот и Брижит, – объявил Бок. – Может, она знает кого-нибудь подходящего?

Дверь кабинета отворилась, но это была не Брижит. Вошел какой-то незнакомец: он стучал, его не услышали, и он позволил себе войти без разрешения. Он хочет поговорить с директором.

– Это я, – признался шеф. – В чем дело?

– Я к вам от Фернана, – сказал незнакомец. – Ну, от Фернана из Иври. Того, что занимается книгами. Он мне говорил насчет работы у вас.

– Ах, да! Ну входите, садитесь, – сказал шеф. – Моя фамилия Бенедетти.

– А моя – Шав, – ответил незнакомец.

– Вы очень кстати, – сказал Бок, вставая.

Он покинул кабинет, покинул здание, дошел до «Шатле», проехал до «Площади Согласия», а оттуда добрался пешком в квартал Палаты депутатов, где на последнем этаже высокого красивого дома проживал доктор Шпильфогель.

– Ужасно глупо держать у себя одного-единственного попугая, – сказал доктор Шпильфогель. – Кроме того, это жестоко по отношению к птице. Вот взгляните-ка на этих. Видите, там наверху?

Бок поднял глаза к застекленному потолку вольера. Вольер занимал самую большую комнату квартиры, очень просторную, очень высокую, залитую сверху дневным светом и светом мощных ламп-рефлекторов за решетками, направленных во все стороны помещения. Рослые экзотические деревья в кадках сплетались ветвями на самом верху, образуя множество насестов, куда при появлении двоих мужчин взметнулась целая стая птиц, словно пестрое, сдутое ветром покрывало. Теперь они сидели на этих ветвях или перелетали с одного места на другое, сопровождая свое порхание щебетом и пересвистом, криками и причудливым щелканьем. Там было несколько десятков, а, может, даже сотня или больше сотни попугаев, одних только попугаев. Доктор указал на парочку птиц среди этой пернатой компании:

– Вот неразлучные – знаете, самая известная порода из всех. Обычно их разлучают, ну а последствия легко себе представить.

В вольере царила влажная удушливая жара, просто нечем дышать, и Бок обливался потом, а синтетические волокна его рубашки кололи и жгли кожу. Он расстегнул, а потом и вовсе скинул пиджак.

– Попугаи – стадные существа, – бубнил тем временем Шпильфогель.

– Неужели они все говорящие?

– Более или менее. Они повторяют то, что усвоили у бывших хозяев, а иногда и то, чему я сам их обучаю. Вы знаете, как Плиний советовал учить попугаев говорить? Я, конечно, имею в виду Плиния Старшего.

– Гм… – промычал Бок.

– Он рекомендовал бить их по голове палочкой, такой же твердой, как их клювы. (Он засмеялся, Бок промолчал.)У них на самом деле необычайно твердые клювы. Они мне уже три инсталляции испортили.

Один из пернатых уселся на нижнюю веточку рядом с доктором, внимательно прислушиваясь к его словам. У него был оранжевый клюв, сизовато-голубая головка с кроваво-красным глазом, шейка нежно-зеленого цвета, переходящего в изумрудный, лимонно-желтая грудка, бордовое брюшко и розовые крылья с переливчатой бахромой, то сиреневой, то темно-синей, а то и обыкновенной серой, голубиной.

– Попугай Свенсона или лори, – объяснил доктор. – Но это вовсе не та птица, о которой я хотел с вами говорить. Пройдемте туда.

В вольере был выделен уголок для крошечного салона в стиле Директории; защищенный мелкой сеткой от птичьего помета, он напоминал небольшую клетку для людей.

– Речь идет о попугае Моргана, – сказал Шпильфогель, садясь в кресло. – Вам знакомы попугаи Моргана?

– Не так хорошо, как хотелось бы, – признался Бок.

– Ну разумеется, это ведь очень редкая птица, но я вам сейчас все объясню.

Слушайте.

И Бок прослушал лекцию: популяция попугаев делилась на семьдесят девять родов, триста двадцать пять видов и восемьсот шестнадцать подвидов; она состояла из семи семейств, куда, в частности, входили несторы и амазонки, карликовые и какаду, несколько побочных разновидностей и, наконец, собственно попугаи, среди коих имелись попугаи основной породы, попугаи чистой породы, а также psittacusобыкновенный – серенькая, с виду заурядная, но великолепно говорящая птичка; зоологам были известны всего три ее подвида, которые водились только в затерянных уголках джунглей между рекой Конго и рекой Сенегал.

Точнее говоря, зоологи считали, что существуют только три подвида, но тут возник попугай Моргана, представлявший четвертый, доселе не изученный подвид, открытый за пятнадцать лет до этого знаменитым орнитологом Морганом, откуда и название. Попугай Шпильфогеля как раз и был одной из двух птиц, пойманных орнитологом, после чего никому не удалось ни поймать, ни хотя бы увидеть представителей этой категории. Такой попугай, хоть и близкий к другим подвидам, был единственным в своем роде. И стоил он целое состояние.

– Ясно, – сказал Бок. – А этот Морган, он вам друг, что ли?

– Бывший друг, – покраснев, признался доктор. – Но это не имеет отношения к нашему делу.

– А что если эта птичка погибла? – трагически вопросил Бок. – Ну представьте себе, что она погибла. Когда-то ведь все умирают.

– Попугаи живут долго, знаете ли, – сообщил Шпильфогель. – Один дятловый попугай прожил в лондонском зоопарке сто шесть лет, а желтый хохлатый какаду в Глостершире угас в возрасте ста двадцати.

– Ладно, – сказал Бок, – оставим это. Давайте факты.

Факты были таковы: во вторник вечером доктор Шпильфогель провел несколько минут в вольере в обществе нескольких гостей, вернее, коллег, абсолютно порядочных людей, с супругами, также не вызывающими никаких подозрений. На всякий случай Бок все же записал их имена.

– Мы немного поболтали с ним, – продолжал доктор. – Поистине, несравненный экземпляр! Он прожил у меня четыре года и за это время выучил около тысячи слов, недурственно? А со мной беседовал особенно охотно.

– Ясно, – повторил Бок. – Что было дальше?

– В среду утром он исчез. Эта потеря меня просто потрясла, я так привязался к этой птице. Думаю, что и она меня любила. Вам, конечно, известно широко распространенное утверждение, что попугаи-самцы чаще привязываются к женщинам, а самки – к мужчинам.

– Нет, неизвестно, – признался Бок.

– Ну неважно, в любом случае, оно ложно. Гржимек [6]6
  Гржимек Бернгард (1909–1987) – немецкий зоолог.


[Закрыть]доказал это в 1949 году. Есть другие вопросы?

– Есть еще несколько, – сказал Бок.

Однако в доме не обнаружилось никаких следов взлома, никаких открытых форточек, никаких веских мотивов у слуг, никаких угроз, никаких врагов и никаких подозрений – словом, ровно ничего.

– Ладно, будем искать, – заключил Бок, вставая. – У вас случайно не осталось фотографии вашей птички?

Едва он ушел, как попугаи слетели с верхотуры на Шпильфогеля и мгновенно облепили его со всех сторон, с самыми дружескими намерениями превратив своего хозяина в антипод огородного пугала, украшенного бесцветными, трехцветными и многоцветными птицами: карликами с двойным глазом, зеленой гузкой и синим хохолком, лори с розовой «шапочкой» на коричневой головке и пурпурной грудкой, амазонками с лиловым лобиком, замаскированными неразлучниками.

К одиннадцати часам Бок прошел по улице Сен-Дени к переулку Бреди, выходившему другим концом на Страсбурский бульвар, где офис Бенедетти занимал бельэтаж довольно неприглядного здания, оборудованного лифтом на полторы персоны. К двери была привинчена эмалированная табличка «Спорные вопросы». Но Риперта там не оказалось, как не оказалось шефа и недавнего незнакомца. Одна только Брижит сидела в приемной у телефона, изучая какой-то документ в лупу, сквозь которую и вперилась в Бока ненормально увеличенным, мрачным глазом.

– Ну как дело Польне, продвигается? – спросил Бок.

Затем он сел и принялся листать старый номер «Науки и жизни» в ожидании Риперта. Который явился без десяти двенадцать и спросил, что новенького. «Да ничего, – ответил Бок, – разве что эта дурацкая история с птичкой». «Тогда пошли поедим», – предложил Риперт. Бок встал, и они вышли. «Ну как дело Польне, продвигается?» – осведомился Риперт, проходя мимо Брижит.

На обед был хек с вареной картошкой. Бок изложил проблему Шпильфогеля и выдвинул план расследования: обойти зоопарки, наведаться к продавцам живности на набережной Межиссери и еще, может быть, проверить воскресный птичий рынок на острове Сите. Риперт возразил, что это наверняка ничего не даст, но Бок уверял, что попробовать стоит. Потерянные вещи всегда оказываются на своем естественном месте, утверждал он, по крайней мере, они неизбежно там оказываются в тот или иной момент их подлунного существования; но Риперт сказал, что нечего ему лапшу на уши вешать, он в эти россказни не верит. А если ты веришь, то давай, езжай в Конго, и флаг тебе в руки.

Позже, очутившись в Ботаническом саду и проведя какое-то время возле птичьих клеток, Бок купил пакетик арахиса, чтобы угостить обезьян, однако обезьяны не пожелали угощаться арахисом и стали ловко швырять его обратно через решетку, так что пришлось Боку съесть арахис самому. Потом ему захотелось посмотреть на слона, но в тот момент слона в саду не было. В круглом крытом павильоне, где обычно содержались толстокожие, невыносимая вонь свидетельствовала о присутствии других, гораздо более скромных и менее экзотических животных, укрывшихся в своих темных клетках и, возможно, просто забытых там. Огорченно вздохнув, Бок вышел и сел на скамью. Стоял будний серый и холодный день, по саду бродили одни только старики, малые дети с мамашами да безработные. Внезапно пасмурное небо налилось свинцовым мраком, окутавшим сад, как ночная тьма, а сильный ветер погнал по земле легкие предметы; все эти знаки предвещали ливень, который и в самом деле хлынул через минуту с неуемной яростью. Бок помчался к небольшой группе людей, укрывшихся от дождя под кроной раскидистой ели. Он вытер лицо промокшим рукавом, скрестил руки и стал растирать себе плечи, не глядя на стариков и детишек, дрожавших от восторга перед буйным потопом. Затем поднял ворот пиджака.

6

Зимний цирк также представляет собой здание круглой формы, только гораздо больших размеров; кстати, и здесь можно увидеть слонов, иногда участвующих в представлениях. Точнее говоря, это многоугольник, состоящий из двух десятков граней, украшенных коринфскими колоннами; где-то на середине, по всему его периметру, идет фриз с барельефами, изображающими вереницу жонглеров, укротителей, антиподистов [7]7
  Акробат, который, лежа на спине, жонглирует предметами с помощью ног.


[Закрыть]. По обе стороны портала висят на фигурных крюках два фонаря; вход закрывает сиреневая решетка с позолоченными наконечниками, с дужками поверху. Перед воротами разбит маленький скверик, справа и слева от него – два кафе. Именно в одном из этих кафе – в правом – Вероника и встретила Бернара Кальвера.

Как уже известно, Вероника тогда поселилась у Жоржа. Он все-таки купил ей то желтое платье, и она даже надела его два-три раза. Вначале он постоянно был дома и занимался ею; в общем, какое-то время они много занимались самими собой. Потом он нашел эту работу у Бенедетти и теперь мог возвращаться домой только поздно вечером. В его отсутствие Вероника навещала свою подругу Софи Брон, или приглашала Софи Брон к себе, или отправлялась вместе с Софи Брон выпить рюмочку в кафе справа от цирка.

Однажды в это заведение, обычно вполне спокойное и мирное, вошли двое неизвестных молодых людей. Они вели себя шумно, у них были напомаженные волосы, кожаные жилеты, усеянные металлическими бляшками, и татуировка на руках в виде сердец и черепов. Осушив подряд несколько кружек пива, они стали насмехаться над посетителями и отпускать двусмысленные шуточки в адрес Вероники и Софи Брон, которая как раз в этот момент рассказывала подруге о своем отдыхе в Наксосе (широченные песчаные пляжи, и полно немецких туристов!), затем решили навязать им свое общество. Начался скандал, и бармен с помощью троих завсегдатаев в конце концов обратил дружков в бегство.

Воспользовавшись суматохой, один из защитников заговорил с Софи Брон, а потом и с Вероникой. Его звали Бернар Кальвер, он был фотографом – очень милый парень. Девушки пригласили его за свой столик, они вместе выпили, он рассказал им множество всяких историй. Оказалось, что он лично знает певца номер четыре хит-парада, что у него есть домик в горах, в районе Бриансона; что он недавно побывал в Финляндии. Не успели они познакомиться поближе, как появился Жорж. Жорж выглядел усталым и отрешенным, рассеянно улыбался и молчал, в общем, с его приходом оживленная беседа стала как-то затухать. Бернар Кальвер скоро исчез; следом за ним, но в другом направлении исчезла Софи Брон; Веронике и Жоржу ничего не оставалось, как вернуться к Жоржу.

Они обнялись, но поцелуи Жоржа отдавали горечью, а его кожа – едким запахом рабочего пота. Затем он отправился в душ, а Вероника начала жарить яичницу. На проигрывателе стояла фортепианная пластинка – что-то из Билла Эванса [8]8
  Эванс Билл (1929–1980) – американский джазовый пианист.


[Закрыть]; звук плыл и жалобно потрескивал под изношенной алмазной иголкой, и всю эту какофонию льющейся мыльной воды, шипящего масла и пианино перекрывал голос Жоржа, который выкрикивал свою историю из-за пластиковой занавески. Вероника едва слышала его, да едва и слушала: она думала о Бернаре Кальвере, вспоминала его остроумные шуточки.

А Жорж рассказывал следующее. 16 апреля 1883 года в маленькой альпийской деревушке у подножия горы Пилат некий человек двадцати шести лет, по имени Фредерик Шабо, угостил мышьяком своего отчима шестидесяти восьми лет, по имени Маргерит-Эли Ферро, владельца огромного состояния. Каково же было потрясение Фредерика, когда в день оглашения завещания у нотариуса в Барселонетте он ознакомился с последней волей Маргерита-Эли. Не питая никаких иллюзий по поводу своей родни и будучи готовым к самому худшему, этот скряга запретил отдавать свои деньги кому бы то ни было из членов семьи до тех пор, пока не испустят дух все его потомки вплоть до пятого колена. Это решение вмиг вызвало сильнейший взрыв скорби у всех заинтересованных лиц, которые тут же перестали скорбеть по усопшему, осыпав его проклятиями. Два месяца спустя Терезен, сводный брат Фредерика Шабо, сбросил его в колодец, вслед за чем семья рассеялась по миру, кто куда, в надежде поскорее размножиться в пяти поколениях, а пока предоставив пяти поколениям нотариусов заботу об управлении несчетными капиталами Маргерита-Эли.

В середине XIX века означенный Маргерит-Эли, достигший тридцати двух лет, последовал примеру многих других уроженцев тех мест, а именно отправился искать счастья в Мексику, сменив бесперспективную карьеру пастуха на тамошнюю карьеру торговца кожами. Быстро добившись успеха и многократно увеличив начальный капитал, он стал членом небольшой диаспоры обосновавшихся в Мексике швейцарских негоциантов, а они оказывали сильнейшее влияние на политику этой нестабильной страны, ослабленной жестокой борьбой консервативных клерикалов с либералами под предводительством Бенито Хуареса [9]9
  Хуарес Бенито (1806–1872) – мексиканский политический деятель индейского происхождения, либерал и антиклерикал, президент республики (1858–1864, 1867–1872).


[Закрыть], которого поддерживали также местные индейцы. Маргерит-Эли участвовал в сложных переговорах на диалекте gavot, ведущихся в темных гостиных за пропеченными солнцем желтыми и розовыми фасадами, и способствовал подготовке одного из поразительных проектов Наполеона III – экспедиции 1862 года, на сей раз имевшей целью свержение Хуареса, дабы основать в Мексике католическую латиноамериканскую империю, которая плясала бы под его дудку. Основываясь на докладах эмигрантов, Наполеон III вообразил, что местное население встретит его войска с восторгом и ликованием. Роковая ошибка. Мексиканская экспедиция вследствие плачевного просчета в соотношении сил кое-как протянула пять лет и завершилась полным крахом, оказавшись недостаточно популярной, чтобы хоть какое-то время прославлять идею колонизации, а заодно подорвав авторитет императора. Маргерит-Эли Ферро покинул Мексику в 1867 году, на том же корабле, что и Базен [10]10
  Базен Франсуа Ашиль (1811–1888) – маршал Франции (с 1864 г.). В 1862 г. послан служить в Мексику, женился на мексиканке и под ее влиянием вступил в борьбу с императором Максимилианом (см. ниже).


[Закрыть], оставивший на произвол судьбы – то бишь на расстрел – Максимилиана [11]11
  Максимилиан (1832–1867) – брат австрийского императора Франца-Иосифа, зять бельгийского короля Леопольда I, женатый на его сестре Шарлотте. В 1865 г. стал императором, в 1867 г. был взят в плен повстанцами и расстрелян по приказу Хуареса.


[Закрыть], упрямого брата Франца-Иосифа и злосчастного зятя бельгийского короля.

Итак, нажив огромное состояние, Маргерит-Эли вернулся в родную деревню, едва удержавшись перед этим от соблазна ввязаться в следующую авантюру, на сей раз, в Новой Каледонии [12]12
  Новая Каледония – острова Меланезийского архипелага в Тихом океане. В 1850 г. после убийства аборигенами моряков с корабля «Алкмена» захвачена французами, в 1853 г. объявлена владением Франции. До конца XIX века служила местом ссылки преступников.


[Закрыть], которая с 1853 года доставляла Франции немало хлопот. Однако он все же предпочел доживать свои дни в колониальном дворце, возведенном для него у подножия горы, рядом с отчим домом; из этого дворца он до последнего вздоха вполне разумно управлял бескрайними равнинами, лесами, реками и шахтами, коими все еще владел за океаном; это имущество по самым скромным оценкам стоило, без учета налогов, несколько десятков миллиардов.

Но вот год назад последний представитель пятого поколения Ферро в официальной обстановке отдал Богу душу в богадельне города Мана, и теперь перед нотариусами стояла сложная проблема розысков первых реальных наследников Маргерита-Эли, если таковые вообще существовали, в чем никто не был уверен. И, хотя целая свора специалистов по генеалогии готовилась изучать шансы любого претендента на наследство, желающие до сих пор так и не объявились. Вокруг этого дела была даже организована рекламная кампания, впрочем, достаточно скромная, чтобы не привлекать в Нижние Альпы толпы мошенников и самозванцев: просто ходили неясные слухи о том, что вдобавок к бескрайним равнинам существует еще солидный куш в виде драгоценных камней и металлов, спрятанных где-то в окрестностях дома Ферро. Ни один документ не подтверждал, но и не опровергал эту версию, ее можно было только принять к сведению.

Один из нотариусов, отвечавших за наследство, счел необходимым обратиться к услугам Бенедетти, и тот мобилизовал на поиски Риперта и Бока, которые ничего не обнаружили. Теперь настал черед Жоржа испытать на себе, сколь тяжки и унизительны бесплодные расследования и сколь смехотворно вознаграждение, которое вам платят за нулевой результат.

Жорж вышел из ванной в белом махровом халате Вероники; на его волосах еще искрились капельки воды, на столе дымилась яичница. Он проткнул желтки хлебной коркой.

– Вот это я называю счастье! – воскликнул он. – Хорошая работа, хороший душ! И вдобавок хорошая яичница – что еще нужно для счастья?! Слушай, надень-ка то платье, а?

Вероника не ответила.

– Ладно, я пошутил, – добавил Жорж. – Уж и пошутить нельзя.

Вероника довольно скоро легла в постель, не дождавшись, когда Жорж кончит ужинать. После еды Жорж побродил по квартире, полистал еженедельник за прошлый месяц, перевернул пластинку на проигрывателе, выкурил две крепкие сигареты, допил остатки водки. Когда он вошел в спальню, Вероника уже спала, отодвинувшись на самый край своей половины постели. Он еще долго читал и перечитывал начало какого-то романа, то и дело поглядывая в ее сторону. Наконец она открыла глаза, но не стала отвечать на его взгляды, молчала и упорно смотрела в центр потолка, откуда свисал провод лампочки.

– Я навожу на тебя скуку, – сказал Жорж. – Да, я навожу на тебя скуку. Тебе со мной скучно.

– Вовсе нет, – тихо ответила она.

– Что делать, я такой, какой есть. Так уж я устроен.

– Вовсе нет, – повторила она.

– Ты хочешь сказать, что… – но он так и не закончил эту фразу. – Слушай, может, нам почаще видеться с людьми, приглашать их к себе? Мы же со многими знакомы. Согласна?

Вместо ответа Вероника натянула на себя одеяло.

– А тот парень, сегодня вечером, в кафе, ну, ты помнишь… как его зовут?

– Бернар, – сказала Вероника, – Бернар Кальвер.

– Ну и как он?

Она закрыла глаза.

– Эй, не спи, – окликнул ее Жорж. – Так как он?

– Нормальный парень, – сказала она. – Очень милый. В общем, нормальный.