Текст книги "Конец второй республики"

Автор книги: Зардушт Ализаде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Лицо Везирова оказалось весьма богатым на мимику, оно выражало его чувства совершенно открыто. Он резко прервал Тофига и обрушился на руководство Академии. Он обещал, что "ЦК примет решение по руководству АН". Тофиг растерялся, он вовсе не выступал против руководства АН. Он просто делился своими предложениями с человеком, обладавшим полномочиями решать вопросы.

Слово взяла Лейла Юнусова. Она обратила внимание Везирова на то, что народ недостаточно знает свою историю, что книги по истории Азербайджана не удовлетворяют потребности народа, что имеющиеся книги сложны, что если поручить ученым – историкам изложить доступным языком историю страны по векам, то быстро можно издать серию книжек по истории для массового читателя.

И тут Везиров снова возбудился. Он прервал Юнусову и разродился длинной тирадой о том, какое плохое руководство у АН Аз. ССР и что ЦК скоро займется Академией. Потом повернулся к Эльдару Намазову и неожиданно миролюбиво предложил: «А теперь вы».

Эльдар в присущей ему мягкой манере начал излагать свое предложение: «Сейчас ученые отмечают, что до сих пор проводимая политика КПСС не в полном объеме учитывает желания населения и потребности развития страны».

Везиров это выслушал спокойно, так как горбачевское «новое мышление» предполагало некачественность и устарелость старого мышления КПСС. Эльдар продолжил: «Необходимо проводить широкие социологические исследования, формулировать задачи партии на основе потребностей развития общества». Тут терпение Везирова опять лопнуло, он прервал Намазова и стал горячо доказывать, что социология – вовсе не наука, что результатами опросов манипулирует кто как хочет, что он сам в молодости чуть не стал кандидатом наук по социологии… Потом повернулся ко мне и точно так же, как и Намазову, предложил: "Теперь вы".

Я начал с того, что сообщил ему о наличии трех вопросов, которые считал необходимым довести до его сведения. Везиров недовольно кивнул, мол, давай излагай, только побыстрее. "Во-первых", – я начал, – "партия решила, что к 2000-му году почти треть ВВП страны будет производится кооператорами и лицами, занимающимися индивидуальной трудовой деятельностью. Исполкомы ставят преграды на пути регистрации кооператоров и частников. Необходим один партийно-государственный орган под вашим личным руководством, который взял бы этот вопрос под контроль. Достаточно образцово-показательного наказания пары-тройки бюрократов, как остальные сразу вспомнят о необходимости выполнять решения партии". Везиров прервал меня и многозначительно обрезал: "ЦК этим вопросом займется".

Я перешел ко второму вопросу: "С каждым годом эффективность управления народным хозяйством СССР снижается. Много нестыковок, неувязок. Из единого центра управлять всей громадой советской экономики невозможно. Необходима реформа, надо переходить на республиканский хозрасчет". Тут он яростно взорвался и стал минут пять кричать о том, что он не позволит идеям, позаимствованным у эстонских сепаратистов, обсуждаться в ЦК КП Азербайджана. И тут иссякло терпение у меня: "Абдуррахман Халилович, я член партии с 20 летним стажем, я вижу, как партия все больше теряет авторитет и связь с обществом, партия не имеет поступательного потенциала и интеллектуальной смелости. Я, как рядовой коммунист, предлагаю вам, как руководителю Компартиии Азербайджана, провести внеочередной съезд. Отбросьте инструкции ЦК КПСС о порядке назначения делегатов! Давайте проведем искренние и демократические выборы делегатов! Давайте живо обсудим проблемы! Давайте вдохнем новую жизнь в партию!"

Везиров удивленно спросил: "А что же будет с ЦК? С аппаратом?" "Я что, предлагаю их расстрелять, что ли? Каждый из них имеет диплом о высшем образовании, пусть пойдут работать по специальности". Везиров неожиданно спокойно отрезал: "ЦК держит руку на пульсе событий и способен принимать правильные решения".

И тут без спроса вмешался Араз Ализаде: "Этот ЦК – продукт алиевского производства. Вот вы все говорите ЦК, ЦК, а этот ЦК, если вы его не разгоните и не наберете новых людей, сожрет вас. Процесс саботажа и вашей дискредитации начался, но вы этого еще не знаете". Везиров горячо стал убеждать, что ЦК – за него, а не за Алиева, народ его уважает, что линия ЦК – правильная. Араз его прервал: "Алиев вас так испугал, что вы на все глядите сквозь призму вашего отношения к нему". Везиров прервал Араза. Араз прервал Везирова. И так… два часа. Оба взмокли. Оба упорно отстаивали свое. Четверо членов БКУ уложились в отведенные 40 минут, но вынуждены были слушать горячий спор двух заядлых спорщиков. Видимо, сказанное Аразом где-то в глубине души беспокоило и Везирова, и теперь в очном споре он пытался опрокинуть и одолеть это глубоко спрятанное сомнение.

Кто-то на цыпочках подошел к Везирову и что-то прошептал ему на ухо. Он как будто очнулся, перестал спорить и сказал: "Вот что, ребята. Время покажет, насколько вы заблуждаетесь, и насколько был прав я".

Мы очутились внизу, у подножия беломраморной громады здания ЦК, настроение у всех было подавленное. Тофиг Гасымов сказал: "Все. Все глухо. Пойду-ка я домой, продолжать ремонт квартиры". Эльдар Намазов вздохнул печально: "Я разочарован. Он не понимает, какие времена настали. Участь Азербайджана меня тревожит. Он не способен защитить народ". Лейла нервно расхохоталась: "Он человек не застойного времени. Нет. Он продукт дозастойной эпохи. Он – осколок 50-х годов". И тут я сказал: "Да-а, на него никакой надежды. Остается одно – создавать Народный Фронт Азербайджана" Тофиг рассмеялся: "Брось, Зардушт, куда наш народ, куда Народный Фронт". Араз ушел в свой Баксовет на работу, Эльдар отправился по делам, а мы трое – Лейла, Тофиг и я – купили торт «Сказка» и пошли к Лейле домой, рядом с Центральным Универмагом, пить чай с тортом.

2. Зарождение НФА и «Мейдан»

На следующий день я начал собирать информацию о кружках и общественных объединениях, которые существовали в то время. Выяснилось, что в Баку с этим было не густо, а те, что были, находились под патронажем ЦК комсомола. Какие это были организации, из кого они могли состоять и чем заниматься, не трудно было догадаться. Я сумел раскопать две неформальные организации. Одну из них – «Гала» (крепость) – опекал ЦК ЛКСМ, другую – «Догрулуг» (правдивость, честь) – не опекал никто. Вторая оказалась совершенно прелестной организацией. В ней объединились несколько работников Бакинского почтамта (имена двоих – Халид и Теймур – я не забыл до сих пор), их целью была борьба против хищения работниками Бакпочтамта ценных вещей из посылок. Я с ними встретился. Хамид оказался высоким, симпатичным и интеллигентным человеком. Все их сигналы в правоохранительные органы и Министерство связи оставались без реакции. Теймур, коренастый брюнет, был уверен, что грабители из Бакпочтамта и правоохранительные органы связаны круговой порукой. Оба они надеялись, что можно придумать такую систему обработки посылок, которая исключала бы возможность воровства. Как я понял, с «Гала» и «Догрулуг» начать большое политическое дело было невозможно. Оставался «Ченлибель», который был мне чужд из-за своего националистического крена, мифический «Ашуг Алескер», возглавляемый педагогом Политехнического института Беджаном Фарзалиевым по кличке «папах Беджан» (из-за того, что на зачетах и экзаменах он открыто брал взятки, мол, перед ним лежит кепка, куда студенты бросают деньги). В моем представлении Народный Фронт должен был дебюрократизировать страну, привнести элементы демократии и реального народовластия в советский социализм. По своим главным параметрам НФА должен был стать организацией, способной преодолеть сопротивление партийно-хозяйственной номенклатуры и открыть новые горизонты развития социализма в СССР. Без свободы слова, многопартийности и честных выборов построить социализм шведского образца было невозможно.

Делать было нечего, создавать НФА как союз самостоятельных организаций в Азербайджане было не из чего. Надеяться на то, что сервильные и глубоко антидемократические творческие союзы интеллигенции Азербайджана смогут стать инициаторами Фронта, как это случилось в Эстонии, нечего было. Фронт надо было лепить из отдельных индивидуумов. Я, человек, в общем-то, замкнутый и стеснительный, начал знакомиться с людьми. Очень быстро «производственная необходимость» выбила из меня комплексы прошлого, как-то неожиданно для себя я обнаружил, что совершенно свободно заговариваю с незнакомыми людьми и обладаю способностью к публичным выступлениям.

Ключи от комнаты, выделенной горкомом «антизабастовочному комитету», все еще были у меня. Про эту комнату все забыли. Я начал по вечерам собирать всех своих старых и новых знакомых в этой комнате. Пол был из необработанных досок, почти из горбыля, был прибит плохо, шатался, стулья были тяжелые, из наследия канцелярий 50-х годов. Но беседы шли горячие, перестроечные. Перечислялись больные темы, обсуждались возможные пути решения проблем, но каждый раз обсуждение заканчивалось одним и тем же горестным восклицанием: «Да разве дадут? Да разве позволят? Да разве поймут?» Тысячеголовая гидра бюрократии опутывала народное тело и души бесчисленными щупальцами, сковывала и душила любую инициативу и свободную мысль.

В сентябре 1988-го года, после завершения летних студенческих каникул, группа Неймата Панахова вновь приступила к попыткам провести митинг. Милиция жестко пресекала эти попытки. Каждую субботу сентября людей собирали где-то на подступах к площади Ленина, чтобы затем прорваться на оперативный простор площади, но их разгоняли. От субботы к субботе число сторонников Неймата Панахова уменьшалось. Оптимистическое настроение населения от положительного для Азербайджана решения Президиума ВС СССР еще не развеялось. Информацию о депортации 12 тысяч азербайджанцев из Степанакерта в сентябре 1988-го года властям удалось утаить от народа.

Численность участников посиделок «ради НФА» росла. Тех, кто не знал адреса, встречали у памятника поэту Насими и препровождали в комнату на Видади 125. После трех собраний народу стало так много, что негде стало сидеть, к тому же одна из досок пола проломилась. И тут один из моих новых знакомых, преподаватель Азербайджанского инженерно-строительного института Расим Иманов предложил проводить заседания в помещении музыкально-спортивного объединения преподавателей и студентов АЗИСИ «Джанги».

«Джанги» по-азербайджански означает и название танцевальной музыки, и название местности в Шамахинских горах. Я спланировал три заседания в помещении клуба «Джанги», находящемся на территории общежитий АЗИСИ у въезда в Ясамал, один из нагорных районов Баку. На первом заседании обсуждались проблемы исторической науки. Мое приглашение выступить с докладом принял Ариф Юнусов, который изложил официально принятую точку зрения на историю, которой придерживались академики Играр Алиев и Зия Буниядов, Иса Гамбаров изложил версию тех ученых, которые считали, что официальная история Азербайджана намеренно преуменьшает роль тюркского фактора. Каждый из докладчиков обосновал свою точку зрения. В конце заседания я подвел черту под дискуссией: «Вопросы есть. Необходимы глубокие и объективные исследования. Но позволит ли партийное руководство проводить такую работу?» Ответ был единодушным, что Компартия этого не позволит. «Тогда нам необходим Народный Фронт, который заставит партийную верхушку снять бессмысленные запреты с научных исследований».

Этими словами и закончилось наше первое заседание в помещении «Джанги». Второе заседание было посвящено проблемам экономики, планирования и республиканского хозрасчета. Доклад сделал сотрудник отдела тюркологии Института востоковедения Алтай Эфендиев. После обзора экономической ситуации и перечисления проблем, которые тормозили экономическое развитие СССР и Азербайджана, тех мер, которые, как нам казалось, были необходимы для решения проблем, последовали риторические вопросы: «Способно ли руководство Компартии сделать это? Нет? Тогда единственная сила, которая вынудить его пойти на эти реформы – Народный Фронт».

К третьему заседанию я написал проект программы НФА, напечатал ее на пишущей машинке матери и размножил на ксероксе фундаментальной библиотеки АН. Человека, который за деньги размножил эти документы, звали Сейран. Наверное, получая свои двадцать копеек за лист, он не подозревал, что занимается делом, который будет влиять каким-то образом на историю.

Я планировал, что на третьем заседании раздам проект программы и мы начнем обсуждать ее. К тому времени численность участников наших собраний дошла до тридцати. Большинство были сотрудники Академии, но были и из вузов, и из заводов и отраслевых институтов.

12-го октября 1988 года мне позвонил хозяин помещения, Расим Иманов, и сообщил, что ректор АЗИСИ Буняд Сардаров запретил проведение наших собраний в помещении «Джанги». Ему было сделано внушение из КГБ. До собрания оставался один день. Я стал обзванивать знакомых. Муслим Эльдаров, сын народного художника Азербайджана Омара Эльдарова, отозвался на мою просьбу «придумать что-то». Он договорился с Рамазаном Халиловым, директором дома-музея Узеирбека Гаджибекова, основоположника азербайджанской классической музыки. Рамазан Халилов согласился дать нам для собрания подвальный зал музея, где показывали фильмы. Во время разговора с Муслимом что-то щелкнуло, и мы услышали фразу на чистейшем, без бакинского акцента, русском языке: «они ищут зал для банкета». Опять что-то щелкнуло, и Муслим спросил меня: «Нас что, подслушивают?» «Пусть» – я ответил – «мы поддерживаем Горбачева и перестройку. А те, кто нам мешают, против партии».

Вечером 13-го октября в зальчик на 37 мест набилось человек 60, люди стояли на лестнице, в коридоре и во дворе музея. Были приглашены и пришли известные в республике люди – член-корреспондент Академии Наук кристаллограф Худу Мамедов, режиссер Эльдар Кулиев, пианист Фархад Бадалбейли. Пришли и Иса Гамбаров с Нейматом Панаховым. За неимением мест они сели прямо на пол, благо, он был выстлан серым ковролитом. Все экземпляры программы были розданы, естественно, всем не хватило, я начал читать по пунктам, просил мнения участников и записывал предложения. Тут выяснилось, что пришел Мохаммед Хатами со своей группой «кызылбашей», (так именовались воины средневекового поэта, царя и воина Шаха Исмаила Сефеви). Это была шпана с красными повязками на голове. Выяснилось, что у Хатами совсем другое понимание Фронта. Он каждую минуту возмущенно выкрикивал: «Кончайте говорильню! Давайте провозгласим создание Фронта и призовем народ объединиться вокруг нас». Каждый его такой возглас вызывал бурный восторг его команды, по виду весьма далекой от такого занятия, как обсуждение какой-либо программы.

Слово взял Худу Мамедов. Он призвал всех к умеренности и дальновидности. Он напомнил о характере власти и опасности репрессий, советовал вести все дела строго в рамках закона, не забывать о важности поиска путей сотрудничества с руководством партии и правительства.

После того, как сел Худу Мамедов, слово попросил Иса Гамбаров. Полемизируя с профессором, он риторически вопрошал: «Как можно сотрудничать с людьми, которые нарушают самими же установленные законы? Как можно верить людям, которые на каждом шагу нарушают обещания, людям, чьим словам нельзя верить. Как можно сотрудничать с людьми….»

Тут я услышал рядом с собой какой-то хрип. Я взглянул налево и вниз – Худу Мамедов растянулся в кресле и хрипел. Его подняли и быстро вынесли наверх, уложили прямо на ковре в коридоре. Нашлись среди участников и врач, и медсестра. Когда прибыли вызванные машины скорой, осталось только констатировать смерть ученого. Выяснилось, что до этого у него было три инфаркта, а за день до этого он перенервничал на учредительной конференции общества «Гайгы» (Забота), создаваемой для помощи азербайджанскому населению Карабаха. Армянскому же населению Москвой было выделено полмиллиарда рублей.

Так закончилась наше третье заседание, посвященное обсуждению Программы НФА. Похороны ученого прошли на второй аллее Почетного захоронения, при большом стечении народа. Смерть Худу Мамедова нанесла огромный ущерб моим планам в отношении НФА. Я мечтал об организации, управляемой патриотическими интеллектуалами, способными трезво анализировать ситуацию и принимать оптимальные решения, гарантирующие достижение целей перестройки, а именно – демократизацию, переход собственности из под контроля номенклатуры под контроль трудящихся, свободу слова, многопартийность и честные выборы. Худу Мамедов с его умеренными взглядами, высокой культурой, обширными знаниями и несомненным патриотизмом был идеальным кандидатом на руководство НФА.

После заседания 13-го октября как-то вдруг создалось ядро из людей, серьезно занявшихся НФА. Это были Лейла Юнусова и Арзу Абдуллаева из Института истории, я и Мамедгасан Гамбаров из Института востоковедения, Хикмет Гаджизаде из Института ботаники, Санубар Багирова из Института искусства и архитектуры, Вагиф Сепханов из Азгосуниверситета, Нариман Зульфугаров из Института усовершенствования руководящих кадров при Совете Министров, Тофиг Гасымов. Агаджавад Саламов и Мирбаба Бабаев из Института физики, Сабит Багиров из Вычислительного центра объединения «Азнефтемаш». Над окончательным проектом программы НФА начал работать целый коллектив, отдельные разделы взялись написать специальные группы и люди. Написанное размножалось и раздавалось для общего обсуждения, в основном заботами Сабита Багирова.

Раздел экономики согласился написать доктор экономических наук Вахид Ахундов, в то время проректор Института усовершенствования руководящихся кадров при Совмине. Меня с ним познакомил Нариман Зульфугаров, кандидат психологических наук и один из самых полезных людей во Временном Инициативном Центре Народного Фронта Азербайджана (ВИЦ НФА), как мы стали именовать себя с легкой руки Хикмета Гаджизаде, который предложения по программе готовил вместе со своим другом, невероятно скромным и эрудированным человеком Зауром Алиевым. Преданно, с полной отдачей сил над программой работали Тофиг Гасымов, Лейла Юнусова, Сабит Багиров.

Расим Иманов обещал, что экологический раздел напишет и пришлет его брат Назим Иманов, который в то время в Москве завершал свою докторскую. Но он задерживал прект, поэтому в программу был включен вариант Шахина Панахова, человека скромного, деликатного и образованного. Раздел по правам человека писали Лейла Юнусова и Хикмет Гаджизаде.

Мы чувствовали, что нам не хватает специалиста по государственному праву. Я отправился в Университет, к заведующему кафедрой государственного права, доктору юридических наук Муртузу Алескерову. Тот выслушал меня с непроницаемым лицом, подробно обо всем расспросил и … вежливо отказал. Пошел я и к другому известному ученому-правоведу, Мамеду Халафову, имевшему огромный авторитет среди юристов. Он благожелательно выслушал меня, но помочь отказался. Пришлось писать раздел самим.

К концу октября проект программы НФА был готов. Нам очень помогло то, что кто-то достал программу Народного Фронта Эстонии и мы в какой-то мере заимствовали структуру документа у программы НФЭ.

Примерно в это же время Агаджавад Саламов и Хикмет Гаджизаде сумели зарегистрировать БКУ в Октябрском райисполкоме. Бюрократ, который напрасно ожидал от настырного Агаджавада и постоянно издевающегося Хикмета хоть какого-нибудь намека на взятку, устал от нажима на него спросил в отчаянии: «Что же означает «Бакинский клуб ученых»? На что Хикмет ответил: «Брат, это кооператив. Мы надеемся на этом заработать». Чиновник просиял, «зарабатывать» ему было понятно. Непонятно было только то, почему люди, собирающиеся заработать, отказывались делиться прибылью. Но, глядя на лица двух ученых, излучающих стопроцентную неплатежеспособность, чиновник решил поступиться принципами и хоть раз поставить печать без взятки.

Активисты БКУ отметили регистрацию вечеринкой на квартире у Гафура, сотрудника Президиума АН Аз. ССР, интеллигентного и доброжелательного человека. Были песни, танцы, здравицы.

Через неделю Октябрьский исполком отменил свое решение о регистрации БКУ. Власти узнали, что «БКУ» – это та самая группа, которая на самом деле – ВИЦ НФА. Но нам это было уже нипочем, так как всех нас поглотил проект «НФА». БКУ остался позади. От теории мы уже переходили к практике. В те же дни в стране обсуждался проект дополнений и изменений к Конституции СССР. На ВИЦ НФА мы разработали типовые обращения в ВС СССР и ВС Азербайджана (копия в ЦК КПСС и ЦК КПА, газеты, куда угодно) от имени трудовых коллективов. Тут нам очень помогли наши контакты с рабочими лидерами, установленные еще в июле, в пору нашей «антизабастовочной» деятельности. Мы начали встречаться с рабочими, объяснять им, какие западни устраивает народу «партхозноменклатура» в проекте конституционной реформы. Особенно ВИЦ НФА тревожил пункт 13 статьи 119 законопроекта, который полностью ревизовал понятие суверенитета союзной республики. Было подготовлено несколько вариантов обращения, и все они нашли живой отклик и сочувствие у населения. В приемную ВС Азербайджана пошел поток обращений от десятков трудовых коллективов, из различных районов Азербайджана. Вот текст одного такого обращения:

«Цель нашего обращения – заострить внимание Президиумов Верховных Советов союзных республик на некоторых статьях и пунктах обсуждаемого проекта «Об изменениях и дополнениях в Конституции (основного закона) СССР», принятие которых в предложенном варианте неприемлемо. Они направлены на ограничение суверенных прав союзных республик и прав отдельных граждан и поэтому не отвечают курсу партии, провозглашенному на XIX партийной конференции на перестройку и демократизацию нашего общества с целью построения правового государства.

Среди этих пунктов и статей особое внимание следует обратить на пункт 13 статьи 119 законопроекта, который гласит: «Президиум Верховного Совета СССР… в интересах защиты СССР объявляет военное либо чрезвычайное положение в отдельных местностях или по всей стране с введением при необходимости особых форм управления.»

В действующей Конституции СССР этому соответствует пункт 15 статьи 121, который гласит: «Президиум Верховного Совета СССР… объявляет в интересах защиты СССР военное положение в отдельных местностях или всей стране.»

Что касается объявления военного или чрезвычайного положения по всей стране, включая все союзные республики, в случае военной опасности, то это несомненно находится в компетенции Верховного Совета СССР, а что касается введения военного или чрезвычайного положения в отдельных регионах (местностях) союзной республики, целиком по республике, то это компетенция Верховного Совета союзной республики, как суверенного государства.

В нынешней обстановке, сложившийся в нашей республике в связи с событиями в Нагорном Карабахе и вокруг него, данная формулировка содержит наибольшую опасность для суверенитета Азербайджанской ССР.

Экстремистам из НКАО спровоцировать беспорядки – дело нескольких часов, а это, в свою очередь, может послужить причиной для введения в области чрезвычайного положения и перехода к особым формам управления. В конечном счете Азербайджанская ССР может лишиться своей законной территории. Такая ситуация может возникнуть в любом регионе любой союзной республики и в любое время. Причины (условия) и сроки введения военного или чрезвычайного положения и особых форм управления не оговорены.

Следует обратить внимание на то, что пункт 13 статьи 119 явно противоречит 70 и 72 статьям действующей Конституции СССР.

Предотвратить эту угрозу суверенитету республик может лишь наш коллективный протест. Поэтому мы просим Вас выступить против принятия пункта 13 статьи 119 в предлагаемой редакции, а вместо этого предложить оставить его в прежней редакции (пункт 15 статьи 121) или дополнить поправкой "… по просьбе и с согласия Президиума соответствующей союзной республики, на территории которой вводится военное, либо чрезвычайное положение".

Как известно, равное и прямое избирательное право обеспечивает подлинную демократичность выборов.

В предлагаемом законопроекте принцип всеобщности выборов нарушен из-за того, что в избрании кандидатов от общественных организаций участвуют только члены этих организаций.

Принцип равноправия нарушен вследствие того, что интересы членов общественных организаций будут защищены в высших органах власти большим количеством депутатов, чем граждан, не состоящих в общественных организациях. Поскольку депутатов от общественных организаций предлагается избирать не всеми членами, а только делегатами их съездов и конференций, то естественно нарушается прямое избирательное право.

Так как одним из основных достояний Великой Октябрьской Революции считалась ликвидация сословий в нашем обществе, и учитывая, что предлагаемый законопроект, ввиду вышеизложенного, снова вводит косвенное возвращение к созданию сословий, считать его неприемлемых и предложить Верховному Совету СССР:

1. Продлить срок обсуждения законопроектов на 3 месяца и переработать их с учетом замечаний, поступающих от организаций и отдельных граждан.

2. Проводить выборы народных депутатов СССР с соблюдением принципа всеобщего, равного и прямого избирательного права.

Один из активных сторонников НФА, коими мы уже обзавелись по всей республике, привез в приемную ВС Азербайджана пакет с несколькими сотнями подписей под обращением. Чиновник, принимающий пакет, посмотрел на ходока и спросил "Вы кто?" "Я водитель такси из Барды, а это подписи всех работников таксопарка, заверенные печатями парткома, профкома и самого предприятия". Чиновник возвел руки к небу и воскликнул: "О Аллах! Неужели нация просыпается?" Ходоки от Бакинского электромашиностроительного заводы (БЭМЗ) приняли и с гордостью показали Тофигу Гасымову обращение, подписанное тремя тысячами рабочих и заверенное печатями директора, секретаря парткома и председателя профкома завода. Обращения, подготовленные ВИЦ, принимались и рассылались по различным адресам всеми академическими и отраслевыми научными институтами, вузами, техникумами, школами. Всем организациям, которым мы сумели передать текст нашего обращения, мы вручали маленькое уведомление о дальнейших их действиях. Вот перечисление этих действий:

1. Обсудить проект обращения в трудовом коллективе. Внести в текст, если будут, дополнения и предложения членов коллектива.

2. Собрать подписи членов коллектива.

3. Послать обращение по адресу:

Баку, пр. Нариманова, председателю Президиума ВС Азербайджана (к обсуждению конституции)

4. Просьба позвонить по телефонам (тут сообщались номера телефонов Тофига Гасымова, мой и Агаджавада Саламова) и передать копию уведомления о получении вашего обращения с указанием численности подписавшихся работников вашего предприятия.

Надо сказать, что после встречи с Везировым контакты активистов БКУ и ВИЦ НФА с партийными органами прервались. Компартия Азербайджана продолжала оставаться бюрократической, оторванной от реальной жизни общества организацией, действующей строго по указаниям вышестоящей инстанции. Вот пример такого схоластического взгляда на жизнь. Я впервые за 20-ти летнюю жизнь члена КПСС согласился быть избранным в выборный орган. Как член бюро партийной организации Института востоковедения я попал на XXIII партийную конференцию парткома АН Аз. ССР.

Делегатам конференции раздали проект резолюции по отчету парткома за проделанную работу в период с 1985 по 1988 год. В проекте на каждой странице была отдельная белая полоса для заметок. В проекте было записано: Заслушав и обсудив отчет Партийного комитета за период с 1 ноября 1985 г. по 24 октября 1988 г. XVIII партийная конференция Академии Наук Азербайджанской ССР признает работу Партийного комитета за отчетный период (тут я дописал "неудовлетворительной").

Конференция отмечает, что за отчетный период вся организационная и идейно-политическая деятельность Партийного комитета была (тут я вписываю "недостаточно") направлена на реализацию решений XXVII съезда КПСС, XXXI съезда Компартии Азербайджана и последующих пленумов ЦК КПСС и ЦК Компартии Азербайджана».

Далее проект резолюции перечислял задачи перестройки и считал, что Партком Академии вел работу во имя реализации этих задач. Следовала умилительная фраза, что "непременное условие успеха в этом деле – утверждение демократических принципов в жизни научных коллективов (и тут на полях моя приписка: "вот этого-то и не было!").

Приписывая фразу об отсутствии демократии в Академии, я не кривил душой. Осенью 1988-го года в соответствие с законом об избрании руководителей трудовыми коллективами в Институте востоковедения прошли альтернативные выборы директора, которые выиграл московский ученый-востоковед Салех Алиев. Президиум АН, презрев мнение коллектива, по «совету» Везирова назначил директором института проигравшего выборы академика Зию Бунядова, который уловив веяние времени и в тот период всюду критиковал Гейдара Алиева.

Далее проект резолюции констатировал: "Для обеспечения широкой гласности, научно обоснованного изучения общественного мнения необходимо создавать социологические службы в учрежденных АН (мое замечание: "А кто мешает?")

"Большая идеологическая работа по формированию общественного мнения, координируемая и направляемая штабом АН, осуществлена коммунистами, учеными Академии наук в связи с событиями в НКАО и вокруг него". (моя приписка: "плетутся в хвосте событий").

В октябре 1988 года возросший авторитет ВИЦ НФА привлек к нему внимание различных кругов и людей. В октябре 1988 года нам предложили встретиться с группой националистической интеллигенции, объединившийся под условным названием «Варлыг» (по-азербайджански «варлыг» – существование, экзистенция).

Заседание устроили в просмотровом зале киностудии им. Дж. Джаббарлы, рядом с метро "11-ой Красной Армии". Были там несколько преподавателей вузов, про которых я знал, что они – закоренелые взяточники, была статусная интеллигенция, симулирующая диссидентство, и умудряющаяся при этом (а может, благодаря этому?) вкушать дары от милостей компартийной власти, был Неймат Панахов, были несколько не определившихся людей, которые еще не совсем понимали сути происходящих процессов, но искали путь выхода из явного общественно-политического кризиса в республике.

Фиридун Джалилов, преподаватель филфака, один из активных деятелей того времени, предложил объединить усилия. Я предложил объединяться на основе единой идейно-политической программы. "У нас есть программа" – ответил Джалилов. "Нам остается их сравнить и выработать единую" – предложил я. Договорились о времени и месте встречи представителей двух организаций. В назначенное время их представители пришли, но сообщили, что их программа еще не готова.