Текст книги "Конец второй республики"

Автор книги: Зардушт Ализаде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Через полчаса позвонили жители городка, находящегося в 60 км от столицы, и сообщили, что советские танки идут на Вильнюс. Парламент продолжил свою рутинную работу. Еще через полчаса жители другого поселка сообщили, что танки в 40 км от столицы. Парламент на провокацию не среагировал. Через час танковая колонна вступила в пригороды столицы. Еще через полчаса танки, громыхая гусеницами по брусчатке площади, прошли колонной перед парламентом, и проследовали вон из города. На запрос из парламента республики советское командование ответило, что «марш-бросок танковой колонны осуществлен согласно плановым учениям». Когда танки шли на город, журналисты спросили у премьер-министра Прунскене: «Надвигаются танки, а вы продолжаете работать. Что вы думаете по этому поводу»? Она ответила, что для захвата парламента Литвы достаточно взвода автоматчиков, в танках необходимости нет.

Когда литовские коллеги рассказывали нам об испытанных ими в эти тревожные часы чувствах, было видно, что они горды тем, что сумели обуздать страх, гнев и ярость, сумели выиграть у коварного и жестокого противника еще одну, очень важную битву. Я слушал их и представлял себе обстановку в НФА, когда на мои призывы не поддаваться на провокации слышался рев шпаны и возглас Председателя: «Нужна кровь»!

Через какое-то время советское руководство устроило-таки кровавую провокацию и в Вильнюсе, и в Риге. На это любят ссылаться наши национал-большевики, когда их укоряют, что они непростительно легко поддались первой же провокации. Но они забывают указать на отличия в обстановке и последствиях внешне схожих событий. Карательная войсковая операция Советской Армии против жителей Баку по масштабам никак не сопоставима с ограниченной акцией отряда рижского ОМОН-а. Мир, можно сказать, никак не отреагировал на зверства советских войск в Баку. В их представлении войска, каравшие «экстремистов и погромщиков» из ультранационалистической организации, восстанавливали законный порядок. В случае же с Вильнюсом и Ригой советские солдаты действовали против легитимно избранных республиканских властей, что было встречено крайне негативно и вызвало мощное давление Запада на Горбачева, в результате чего он был вынужден отступить.

А в Таллине провокация вообще не удалась. Когда часть русского населения города, поддавшись на призывы лидеров «Интерфронта», пошла в наступление на правительственные здания, их встретили эстонские фронтисты, стоявшие плотно, плечом к плечу, скрестившие руки сзади, дабы не было повода обвинить их в насилии. Премьер-министр Эдгар Сависаар и министры, члены парламента Эстонии, мужчины и женщины, мирно бодались с «Интерфронтом», оттесняли их от правительственных зданий, не касаясь руками их тел. Все это снималось и демонстрировалось на Западе как образец сопротивления злу ненасилием. Было бы такое возможно в Баку? Мне так и слышались крики националистических лидеров: «К оружию, граждане! Родина в опасности!»

Не Родина была в опасности, а персона Гейдара Алиева. До 20-го января с Родиной все было уже почти в порядке: здоровое крыло НФА переиграло сепаратистов и их московских покровителей на идеологическом и правовом поле, добилось отмены КОУ НКАО в парламентах Азербайджана и СССР, наладило сотрудничество с демократической оппозицией СССР, наконец, добилось от ВС СССР принятия решения о создании Республиканского Комитета по управлению НКАО.

А вот с Гейдаром Алиевым в конце 1989-го года было неважно. По распоряжению Горбачева в Баку прибыли сотни следователей МВД и Генеральной Прокуратуры СССР. Все номера гостиниц «Абшерон», «Интурист-Азербайджан» и «Южная» были заселены «важняками». Они начали вести интенсивные раскопки славного прошлого бывшего члена Политбюро ЦК КПСС. Кольцо вокруг него сжималось, он судорожно искал контригру. Выход был найден в создании такой ситуации, когда весь народ с проклятиями поднялся против Москвы и советского режима. На фоне зверской расправы армии над мирными жителями любые разговоры о нарушении советских законов воспринимались народом как кощунство. Создать такую ситуацию опытному мастеру политических игр помогла его пятая колонна внутри НФА и рядах партийно-хозяйственной номенклатуры. Вот ответ на сакраментальный вопрос «Кому был выгоден 20-е января?»

Когда открылась сессия ВС Азербайджана, фронтисты и примкнувшие к ним несколько депутатов бросились в бой за «независимость». 25 против 275-ти, 8 %-ов против 92 %-ов… Естественно, что предложения депутатов от НФА, требовавших от номенклатурного большинства ВС Азербайджана принятия решений, идущих вразрез с линией Горбачева на сохранение «обновленного» Советского Союза, не проходили. Это вызывало бессильную ярость фронтистов, которые начинали обличать «партократов» в предательстве интересов народа. И тут выяснилось, что у фронтистов есть серьезный союзник – Гейдар Алиев.

Отвергнутый и покинутый большинством вчерашних соратников и выдвиженцев, он болезненно переживал свое положение изгоя. Если ему раньше казалось, что одно только его появление изменит соотношение сил и все те, кто был обязан его милости своим «куском хлеба», перебегут под его знамена, то первые же заседания ВС Азербайджана вернули его в реальность. Он увидел, что те люди, которые «были бы счастливы подать ему пиджак», теперь откровенно уклоняются от контактов с ним. Более того, они кажутся счастливыми от мысли, что избавились от вечного страха перед ним. Не удалось вернуться к власти через кровавый январь. Не удалось вернуться к олимпу руководителя Компартии через съезд, куда его не пустили. На сессии ВС Азербайджана большинство депутатов от власти не восприняли его как лидера, способного сохранить режим и привилегии. Такой лидер уже был – Аяз Муталлибов, мягкий и нерешительный, не способный подмять и запугать всех. Под таким руководителем номенклатуре было уютно, и она не хотела возвращения к временам жесточайшей дисциплины и страха. Неужели прощай мечта о власти? Не таков был Гейдар Алиев, сутью его натуры была власть, власть означала жизнь, богатство, могущество. И тогда Гейдар Алиев, верный сын Коммунистической партии, сатрап империи в Азербайджане, решил восстать против советской власти. Его естественными союзниками стали невежественные фронтисты, ненавидевшие СССР по той же причине, что и Гейдар Алиев: при сохранении прежней власти они не имели ни малейших шансов прийти к власти.

Внутри НФА действовала мощная пятая колонна Гейдара Алиева во главе с бескорыстным поклонником – самим Председателем НФА. На заседаниях ВС фронтисты начали блокироваться с Гейдаром Алиевым. Хотя численный перевес в зале был на стороне номенклатуры, в обществе соотношение сил начало меняться. Трайб снова увидел свет в окне и начал группироваться вокруг НФА.

Весной 1991-го года на основании союзного закона о печати АСДГ зарегистрировал свою партийную газету «Истиглал» («Независимость») и после шести неформальных номеров, 13-го марта 1991-го года, вышел первый официальный номер социал-демократической газеты. В этом номере я напечатал свою статью «Вернется ли Алиев!?». Проанализировав его деятельность на посту Первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана, я вывел печальный итог: все, что он делал, и все то, что о нем думает широкая публика, есть не что иное, как видимость, имитация, фантом. Я перечислял цели, якобы, ради которых пытается возвратиться к власти Гейдар Алиев, и резюмировал, что ни одна из заявленных целей на самом деле не является реальной, ибо он к ним никогда и не стремился. Не независимость, не Карабах, не объединение севера и юга Азербайджана, не демократия являлись его целью. Его целью была – власть.

Эсдеки Азербайджана поддерживали тесные связи с Демократическим Конгрессом, который объединял почти все организации оппозиционного направления СССР. Именно Демконгрессу украинские юристы представили для обсуждения проект трансформации СССР, который предусматривал дифференциацию отношений союзного центра с республиками в зависимости от степени готовности республик к независимости. Украинские демократы предусматривали в своем проекте три степени отношений между Москвой и союзными республиками: 1. Три Прибалтийские республики, Украина, Грузия и Армения становятся независимыми государствами и строят свои отношения с Москвой как межгосударственные; 2. Беларусь и Азербайджан создают с РСФСР связи ассоциативного характера, предусматривающие сохранение высокой степени политической интеграции; 3. Центральноазиатские республики продолжают сохранять федеративные отношения с Россией.

В АСДГ были разные мнения об этом проекте, но то, что он отражал реальность, а не мечты кучки радикалов, не было никакого сомнения.

17-го марта 1991-го года Горбачев провел референдум о сохранении СССР в «обновленном» варианте. В Азербайджане голосование прошло в обстановке абсолютного безразличия населения, но официальный итог гласил, что 95 %-ов избирателей «за обновленный Союз». Армения отказалась проводить референдум, поэтому Москва решила ее наказать. Но как? Как всегда, военной силой, но ответственность свалить на сторону конфликта – Азербайджан. Именно в это время Горбачев дал санкцию на проведение операции «Кольцо» по депортации армянского населения ряда сел в Шаумяновском и Гадрутском районах. Республиканский комитет по управлению НКАО во главе с В.П. Поляничко взял на себя основную ответственность за исполнение воли Горбачева, став мишенью резкой критики. Все стрелы были пущены в адрес Азербайджана, Аяза Муталлибова и азербайджанского ОМОН-а. Но именно эта критика Аяза Муталлибова повышала его рейтинг среди простого народа, который начинал видеть в нем «спасителя нации». Сам Муталлибов об истинной своей роли скромно умалчивал.

Обстановка в НКАО оставалась напряженной, несмотря на наметившийся перелом в пользу наведения конституционного порядка. Даже в условиях поддержки Республиканского Комитета со стороны ВВ МВД СССР, сепаратисты продолжали терроризировать население. В чем была причина их «неуязвимости»? Определенный вывод можно сделать из рассказа представителя Республиканского Комитета по НКАО в Гадрутском районе Гахрамана Гахраманова: «Я сам родом из села Туг. Население здесь смешанное, почти все говорили и на армянском, и на азербайджанском. Как представитель Республиканского Комитета, я часто общался со своими односельчанами, помогая решать хозяйственные и бытовые проблемы. Естественно, с армянами обсуждал то, что происходило в Карабахе. Крестьяне жаловались на слабость власти в Баку, говорили, что их оставили наедине с вооруженными «федаинами». «Федаины» были как из местных, так и из Армении и зарубежных диаспор. Я им сказал, что ситуация изменилась, экстремистов вышвырнут вон из Карабаха, Москва начала поддерживать Азербайджан. Мы просто нуждаемся в поддержке честных, законопослушных граждан. Если таковые найдутся, то Республиканский Комитет сможет, опираясь на них и влияя через них на остальное население, переломить ситуацию и установить законный порядок. Долго я беседовал с ними, наконец, человек 20 согласились сотрудничать с властями. Я составил список этих людей и доложил Поляничко о начале перелома в настроениях армян. Список я передал лично Поляничко. О списке знали только я и он. На следующий день всех этих армян наказали. Вооруженные «федаины» или зверски их избили, или сожгли их дома, или расстреляли их скот. После этого у меня не хватало смелости заговаривать с армянами села Туг».

Хотя депортация армянских сел не оказала влияния на решение Левона Тер-Петросяна не подписывать новый союзный договор, именно операция «Кольцо» стала новым оружием в руке армянских экспансионистов в информационной войне против Азербайджана.

Весной 1991-го года НФА провел очередную, 4-ю конференцию в Круглом зале АН. В качестве гостей пригласили представителей некоторых партий. Фронтистов с мест волновал один вопрос: о власти. Что нужно сделать для прихода к власти? Но время было неопределенное, перспектива прихода к власти казалась нереальной. Фронтисты, ставшие членами ВС, почти ничего не получили, кроме жалких депутатских десяти рублей. Ни одно предложение Демблока не принималось. Коммунистическое большинство полностью блокировало их инициативы, а когда некоторые из фронтистов пытались взять нахрапом и, по старой памяти, пугать «партократов», то часто получали отпор от таких оппонентов, которые не уступали, а порой даже превосходили их во владении языком улицы. В ВС уже все знали, что «гордость» фронтистов депутат Искандер Гамидов бегал и прятался от разъяренного депутата Фуада Мусаева за дверьми. Поэтому никто не скрывал пренебрежения к меньшинству, казалось, на пять лет обреченному быть в оппозиции. Доля власти, выделенная в ЦК КПА представителям НФА, оказалась фикцией, миражом: не было толпы обожателей, не могло быть и речи о митингах в условиях «ЧП», следовательно, терялась возможность разжигать толпу, будоражить ее воспоминаниями о старых и новых обидах, давать вдохновляющие обещания.

Вот в такой ситуации почти в каждом выступлении на конференции звучал вопрос: что делать? Каждый оратор, описав горестное положение своей районной организации, настойчиво ставил этот вопрос перед лидерами НФА. Им же нечего было отвечать, пустые и многозначительные фразы уже не удовлетворяли осмелевших фронтистов, переставших после 20-го января видеть в лидерах НФА безупречных героев и мудрецов.

Эльчибей упорно отмалчивался, но в какой-то момент молчание стало наполняться смыслом: вождю нечего сказать народу. Тогда он вынужден был подняться и начать выступать. Сославшись по некоторым своим умозаключениям на некие «турецкие газеты», Абульфаз Алиев по сути вопроса заявил своим изголодавшимся по высшей истине последователям, что «на этот сложный вопрос способен ответить только целый научно-исследовательский институт». Фронтисты приуныли. Их, и без того слабые, надежды таяли.

Сразу после него на трибуну взошел председатель социал-демократов Араз Ализаде. Он прямо заявил, что политический лидер, не способный ответить на элементарный вопрос о тактике и стратегии возглавляемой им организации, должен уйти со своего поста. Что касается того, чем следует заняться азербайджанской оппозиции, то на этот вопрос может быть только один ответ: не повторять трагических ошибок периода первой республики 1918–1920 годов, добиваться национального примирения и согласия всех политических сил по важнейшим вопросам строительства национального государства, создать теневой кабинет, мобилизовать интеллектуальные силы республики, разрабатывать конкретные программы действий различных министерств и комитетов в первые месяцы и годы независимости. Нельзя допустить повторения трагического опыта АДР, когда за 23 месяца поменялись пять правительств.

Фронтисты выслушали все это без видимого интереса. Все что говорил Араз, было для них абстракцией. Им важно было услышать главное: когда можно начинать митинги и штурмовать вершины власти?

Заручившись публичным согласием верхушки компартии, НФА и интеллигенции, Муталлибов решил пойти на штурм должности «всенародно избранный президент». Был дан старт президентской избирательной кампании.

Естественно, что главным оппонентом коммуниста должен был стать «демократ» из НФА. К этому времени Этибар Мамедов растерял почти все свои опоры внутри НФА. С ним приключилась та же история, что и с Троцким в большевистской партии. Пока он, сидя в Лефортово, зарабатывал имидж смелого борца против империи, Иса Гамбаров, как в свое время генсек Сталин, проталкивал в руководящие органы НФА своих людей. Вернувшийся из Лефортово в ореоле народного героя, Этибар Мамедов вскоре с изумлением обнаружил, что в НФА не проходит ни одно его предложение, что никто из функционеров Фронта не смотрит зачарованно ему в рот в ожидании перлов типа «Я приведу Горбачева на площадь Азадлыг». В такой ситуации шансы Этибара Мамедова быть выдвинутым кандидатом в президенты были равны нулю. Эльчибей же, памятуя печальный опыт с таксопарком, категорически отказался выдвигаться и призвал коллег к бойкоту. Иса Гамбаров так же понимал, что время для выхода его в общенациональные лидеры еще не пришло, тем более, что импульсивный Этибар Мамедов грозился раскрыть кое-какие известные только ему секреты деятельности своего заклятого соперника. Тамерлан Гараев так же отказался бросить перчатку Муталлибову. НФА вынужденно пошел на бойкот выборов.

В такой ситуации председатель АСДГ Араз Ализаде предложил использовать пропагандистские возможности президентской кампании для того, чтобы информировать население о перспективах социал-демократического пути развития Азербайджана. Партия, насчитывающая всего несколько сотен членов, атакуемая как справа, так и слева, не могла претендовать на управление страной. Но идея использовать прямой эфир для выхода на массы как самостоятельная и перспективная политическая сила показалась многим в партии заманчивой. Я предполагал, что брат ведет какие-то переговоры с руководством, которому необходима была альтернатива в качестве «мальчика для битья». Мне казалось, что АСДГ не должна соглашаться на эту роль. Араз же считал, что любое участие при любом результате будет выгодно партии.

Жарким июльским днем в штаб-квартиры партии на улице 28-го мая прошел пленум ЦК АСДГ.

На пленуме идею председателя сильно покритиковали, но сочли, что рациональное зерно в идее использовать возможности выборов для пропаганды социал-демократии есть. Начались поиски кандидата для участия в выборах. Назвали кандидатуру Лейлы Юнусовой. Никто в принципе не возражал против этой кандидатуры: грамотная, смелая, хороший оратор и полемист. Но ее подводило слабое знание азербайджанского языка. Националисты часто обвиняли социал-демократов в чужеродности их идей, «импорте» социал-демократии из России. В таких условиях выходить впервые к массам с кандидатом, говорящим на русском языке, было равносильно признанию правильности обвинений. Хотя и с сожалением, но большинство сочло, что выдвижение такого кандидата было бы тактической ошибкой партии.

Обсуждалась также кандидатура и Араза Ализаде, но было решено, что моя кандидатура более всего подходит этой роли. Я протестовал, говорил, что в жизни не стремился к карьере и известности, что у меня газета, но большинство ЦК настаивало и взывало к моей сознательности. Я согласился, обговорив, что сниму свою кандидатуру при любом раскладе сил, какая бы обстановка ни сложилась в стране. ЦК согласился, и я начал обдумывать, как буду выполнять партийное задание.

Естественно, националисты назвали этот шаг социал-демократов сговором с властями и предательством интересов демократии. По твердому убеждению фронтистов, они и только они имели монопольное право называться «демократами», и любой, кто претендовал быть таковым вне НФА, являлся врагом и предателем. Меня стали обвинять в пособничестве Муталлибову, а партию в том, что она предала интересы народа взамен депутатского мандата Араза Ализаде.

Араз с третьей попытки получил мандат депутата ВС от Дели-Меммедлинского округа, находящегося в Геранбойском районе близ Гянджи. Забегая вперед, скажу, что когда Араз Ализаде впервые появился в зале заседаний ВС и фронтисты начали муссировать тему сговора с властями, то услышали следующий ответ: «Я избран точно так же, как и каждый из вас.». После такого высказывания разговоры о сговоре сразу прекратились.

В конце июля, наконец-то, открылся первый съезд НФА. До этого все вопросы решались на конференциях. Съезд проходил в здании театра оперы и балета.

Когда я входил в фойе театра, то увидел, что группа нахичеванских фронтистов окружила бывшего диссидента Надира Агаева, и, по всем признакам, собирается его побить. Я подошел и поинтересовался причиной ссоры. Нахичеванские фронтисты возмущенно сообщили, что Надир Агаев продает самиздатовский сборник неприличных анекдотов, главным героем которых является Гейдар Алиев. Я попросил их успокоиться, и посоветовал Надиру Агаеву свернуть свою торговлю. Человек, по милости Гейдара Алиева отсидевший 18 лет в лагерях и психушках, получивший свободу благодаря ходатайству президента Рональда Рейгана и на свободе оказавшийся нищим, послушался моего совета, собрал свои самиздатовские брошюры и ушел. Нахичеванские фронтисты остались довольны.

Ирония судьбы: пройдет совсем немного времени, и почти все лидеры нахичеванского отделения НФА будут растоптаны своим кумиром, многие брошены в тюрьмы, избиты и искалечены, но очень немногие отвернутся от него.

Я был аккредитован на съезде как журналист, наблюдал за происходящим с балкона. Вот в зале появляется Неймат Панахов. Вот к нему бежит абшеронский фронтист Маставер, поклявшийся убить виновника гибели невинных людей во время январьских событий. Вот они стоят и упорно смотрят друг на друга, глаза в глаза. Маставер вдруг сникает и отходит в сторону. Неймат остается в зале.

В перерыве ко мне подходят фронтисты, мои бывшие товарищи. Они просят объяснить им причины участия АСДГ в выборах. Я говорю им, что массы отвернулись от демократов, что, если верить газете «Азадлыг», пропагандистские ресурсы компартии в 168 раз превосходят ресурсы оппозиции (как они это посчитали, я до сих пор не знаю, но сам читал подробный анализ с цифрами). И как следует оценивать в подобных условиях отказ НФА использовать возможность выхода в прямой эфир на государственном телевидении? Является ли это правильным и полезным шагом? Я за то, что надо использовать все возможности для просвещения масс, и потому считаю решение АСДГ верным.

Умные понимали и, если даже не соглашались, то принимали мое право действовать согласно своим убеждениям. Фанаты же горячо требовали от меня не давать шанс Муталлибову быть избранным на альтернативных условиях. Тщетно я им напоминал о согласии группы лидеров НФА на его избрание президентом. Я въедливо напоминал, что Эльчибей и несколько его ближайших сторонников даже получили за это выговор от Контрольно-Ревизионной Комиссии НФА. Оказалось, что почти никто не слышал о подобном соглашении между Муталлибовым и лидерами НФА и выговоре, вынесенном лидерам Фронта. Вместе с тем, полученная от меня информация не действовала на них, и они без устали просили меня не участвовать в выборах.

Съезд окончательно оформил разрыв НФА с идеями эволюционного развития общества. Национализм стал основой новой Программы НФА. Изменили и Устав, который наделял Председателя диктаторскими полномочиями. Никто из отцов-основателей НФА, ранее грозивших не допустить ревизии демократических принципов самоуправления, даже не пикнул. Председателю предстояло совсем скоро привести в действие механизмы реализации своих широчайших полномочий.

В конце июля я на три дня выехал в Анкару, на съезд Народной Социал-демократической партии Турции. В Анкаре я стал свидетелем съезда американского типа, без всяких обсуждений программы и прений сторон. Только борьба за партийные должности, особенно за пост председателя. Депутаты бесновались, выкрикивали имена своих кумиров, свистели и дудели. Случались даже локальные потасовки. Победил Эрдал Иненю, профессор физики, сын легендарного турецкого политика Исмета Иненю.

Когда я описал свои впечатления от съезда турецких социал-демократов в своей газете, ко мне пришел знакомый фронтист и огорченно сказал:

– Бей, видно, вы совсем не любите Турцию.

– Вы заблуждаетесь, я очень хорошо отношусь к Турции, но не люблю балаганные шоу.

8-го августа я впервые выступил по телевидению в качестве кандидата в президенты. 30 минут прямого эфира без всякой цензуры. Я говорил о грядущем неминуемом распаде СССР, необходимости сохранить позитивные достижения прошлого. Я предсказывал, что Советскому Союзу осталось максимум полтора года жизни, что Компартия доказала свою полную несостоятельность. Говорил о перспективе прихода на Каспий транснациональных нефтяных компаний, о гигантском казахстанском нефтяном месторождении Тенгиз и вероятно большой нефти в азербайджанском секторе Каспия. Говорил о необходимости сохранить наш более чем вековой опыт разведки и добычи нефти, призывал беречь кадры нефтяников-ученых, инженеров и рабочих, что можно отдать иностранцам одно месторождение, изучить их ноу-хау: как искать инвестиции, где заказывать оборудование, как управлять процессами. Остальное мы должны делать сами и только сами.

Когда я выходил из телестудии, вахтер приветливо попрощался со мной и сказал:

– Эх-х, хорошо вы говорили, только я ничего не понял про Тенгиз…

В индустриальном институте, на встрече Муталлибова с преподавателями, один профессор прямо так и сказал:

– А что, Ализаде дело говорит, надо так и делать.

Муталлибов выслушал наказ ученого избирателя и отшутился. Он меня всерьез не принимал и думал, что я так же несерьезно отношусь к выборам. Его отношение к сопернику передавалось и его окружению. Вот почему Центральная избирательная комиссия не выдала мне положенные по закону предвыборные плакаты. 40 тысяч плакатов я получил только 11-го сентября 1991-го года, хотя выборы состоялись 8-го сентября. Меня не пускали на предприятия для встречи с коллективами. Муталлибов же встречался с избирателями, его огромные красочные портреты (в черном и белом костюмах) были развешаны в огромном количестве по всей республике. Это потом, став политэмигрантом, он будет жаловаться на нарушение прав граждан, на отсутствие равных возможностей для всех и т. д. А пока он считался фаворитом, и как сообщил мне член бюро ЦК АСДГ Абил Полушоглу, в поселке им Разина окружной избирательной комиссии поступило указание Центризбиркома обеспечить следующие результаты голосования: Муталлибов – 75 %, Ализаде – 25 %.

Второе свое выступление я посвятил теме Карабаха. Перечислив все просчеты политики Муталлибова в карабахском конфликте, я охарактеризовал ее как «предательство национальных интересов».

По завершению выступления меня пригласили в кабинет Председателя Гостелерадио Гейсара Халилова. Он начал с того, что стал мне угрожать за то, что «я распустил язык». Спокойно выслушав его, я напомнил ему, что он разговаривает с гражданином, претендующим, по закону, на самый высокий пост в стране, и еще никто не знает, не придется ли ему спустя месяц сидеть в приемной у президента Ализаде и ожидать решения своей участи. Халилов от неожиданности осекся, я же ушел, считая его гнев признаком верности своей линии.

После второго выступления я случайно встретил в аэропорту племянника Гейдара Алиева, архитектора Расима Алиева. Он жил в одном доме с моей сестрой, мы много раз встречались во дворе дома, но никогда не здоровались. Тут он подошел ко мне и радостно сказал:

– Мы думали, что вы ведете согласованную с Муталлибовым игру, а вы серьезно боретесь с ним.

– Есть разные отношения к выборам. Я искренне излагаю платформу нашей партии.

Через день Араз сообщил, что к нему приходил посланник от Гейдара Алиева, некий полковник милиции. Гейдар Алиев сообщал нам, что он верит, что мы и вправду являемся оппозицией Муталлибову, но, по его сведениям, АСДГ накануне выборов собирается снять своего кандидата накануне. Он советует этого не делать, не сходить с дистанции, что восьмого сентября Муталлибова будет ждать сюрприз: победителем выборов объявят его соперника. Тогда Гейдар Алиев начнет сотрудничать с новым президентом.

Араз горячо настаивал на моем участии в выборах до самого конца. Но право принимать решение оставалось за мной. Я высказался в том духе, что стать трамплином для возвращения Гейдара Алиева к власти не намерен. Наша малочисленная и не пользующаяся широкой поддержкой населения партия не сможет управлять страной в ситуации, когда против нас будут бороться и партийно-хозяйственная номенклатура, и чернь НФА. Что же касается выхода из положения, то я вижу его в реализации предложения нашей партии повторить в Азербайджане опыт Польши, создать переходное правительство с участием ведущих политических сил страны.

Полковнику было сообщено, что З.Ализаде. отклоняет предложение Г.Алиева. Фактически мне предлагалось стать Юсифом Сарраджем, повторить путь героя повести Мирзы Фатали Ахундова «Обманутые звезды». Я отказался, но эту жалкую участь позднее выбрали Эльчибей и его команда.

Мои выступления по телевидению вселяли в людей надежду. Ко мне стали приходить люди с проблемами, которые я пытался решать, если они не носили личностного характера. После второго выступления ко мне пришел светлоглазый шушинец, начальник строительно-ремонтного треста местного Агропрома Сулейман Аббасов. Для его треста были выделены фонды на строительные материалы – шифер, плитка, лес и пр. Чтобы получить и перевезти это в Карабах железной дорогой, с него требовали взятку. «Откуда мне, начальнику бедного треста в осажденной Шуше, взять деньги, чтобы заплатить этим бессовестным людям?» – спрашивал меня этот кроткий и скромно одетый инженер. Я позвонил председателю Госснаба Рагиму Гусейнову и попросил его принять меня и одного товарища из Карабаха. В здании «Дома Советов» Рагим Гусейнов принял меня и шушинского ходока, выслушал, записал и обещал решить вопрос. Вечером того же дня Сулейман Аббасов зашел ко мне и сообщил о чуде: вагоны со стройматериалами уже катятся по рельсам в Карабах. Причину чуда я знал, но не сказал ему об этом: гигантская сила прямого эфира на телевидении.

Позднее этот человек, вернее, его имя, встретился мне в трагическом контексте.

Отослав свой груз до ближайшей к Шуше железнодорожной станции, (а таковой могла быть Миндживан в Зангелане, на границе с Арменией), Сулейман Аббасов решил добраться до дома ближайшей дорогой, из Агдама в Шушу через Степанакерт. Когда он подъезжал к Степанакерту, то был захвачен и взят в заложники. Армянские боевики поместили его в яму в каком-то гараже, яму прикрыли железными плитами, оставив небольшую щель, а сверху поставили старый грузовик. Неделю Сулейман просидел в этой яме, каждый день ему давали только хлеб и воду. Он справлял нужду там же, в яме, там же и спал. Никто бедолаге ничего не говорил.

Через неделю захватившие его люди вдруг выкатили из гаража грузовик, сдвинули плиты в сторону, вытащили грязного и обросшего Сулеймана, отвели его в баню, дали искупаться, побриться, переодели в чистое белье и одежду и даже дали обувь по размеру. Сулейман терялся в догадках: что случилось, почему люди, которые его ругали, пинали, держали в скотских условиях, вдруг разговаривают с ним подчеркнуто вежливо? Неужели у армян перед казнью принято проявить к человеку уважение и посылать на тот свет в пристойном виде?