Текст книги "Тайна Сорни-най"

Автор книги: Юван Шесталов

МАМИН ХЛЕБ

 
Без огня холодно.
Без хлеба голодно.
Не огонь греет,
А греет хлеб.
Каравай хлеба
Не свалится с неба.
Каравай хлеба
Мама пекла.
Мамин хлеб!
До седьмого пота
Мамина работа.
А чужой хлеб
Рот дерет.
А чужой хлеб
Разжуешь,
                да не запоешь.
Лучше чужих пирогов
Мамин хлеб.
Нет вкуснее в мире
Маминого хлеба!
Без хлеба голодно.
Без мамы холодно.
 

НОЧЕВКА В ТАЙГЕ

Мама взяла нас с Кириллом на большую охоту. Большая охота бывает только на таежной речке, где дичи много, будто деревьев.

Ночь застала нас в пути.

До охотничьей избушки далеко. Мама сказала, что мы будем ночевать в лесу.

Для ночлега выбрали место, закрытое от ветра. Рядом стоял сухой лес, сухостой – дрова под рукой. Мы с Кириллом разгребали охотничьей лопатой снег, устроили высокий вал. Мама нарубила сухих деревьев.

Скоро в центре вала запылал громадный костер из толстых еловых стволов, концы их расходились в разные стороны.

Со стороны ветвистой ели, под густыми лапами ее, мы устроили костер.

Мама воткнула несколько наклонных жердей, накинула на них старые, облезлые оленьи шкуры. Получился кол-пал. «Кол-пал» значит «полдома». Под уклоном этого щита мама устроила постель. Постелью у нас была не перина из мягкого пуха гагар, а оленья шкура. Под нею обыкновенные ветки ели, ветки показались мягкими и теплыми.

Громадный костер трещал, пылал, работал, превращая кругом себя снег в пар. Пар оседал инеем на наших мохнатых одеждах. Густое облако окутывало наш стан. И побелевший Кирилл сделался похожим на большого зайца.

С каким наслаждением мы с Кириллом прихлебывали горячий чай и грели руки о теплую чашку. Играли – загадывали загадки:

 
На земле родится,
В небе умирает.
Что это?
– Огонь.
 
 
В реке живет,
В лесу живет.
С круч катается,
В речке купается.
Рыбу ловит,
Лису остановит.
Таежная красавица
Мехом своим славится.
– Выдра.
 
 
Стоит зеленый бор.
По бору ходит вор.
На дереве ночует,
У всех ворует.
– Росомаха.
 
 
Эй, люди!
Берегитесь злого,
Зверюгу лесного.
Затаенный в лесной глуши
Злюка зверем взревел.
Из волчьего логова
Залаял волк.
Из медвежьей берлоги
Вылез медведь.
По снежной земле
Хищник пошел.
Берегитесь, люди,
Разбойника матерого!..
 

Всех злее в лесу, говорят, росомаха. Ее боится даже медведь. А с лосем росомаха поступает просто. Высмотрит она зорким глазом лосиную тропу, спрячется в ветвях деревьев. И когда лось проходит под ветвями, она прыгает на широкую спину таежного красавца, припадает к голове и острыми когтями маленьких, но проворных лап царапает глаза, вырывая их из глазниц. Укус росомахи смертелен. Запах росомахи стойкий, густой, противный. Звери ее боятся.

– Уф! Уф! Не хочу я про росомаху слышать. Хватит! Лучше в загадки играть.

 
В дремучем бору
Горячее железо лежит.
Лежит, будто спит.
Тронешь – зверьем зарычит.
– Тише, тише… О нем ни слова.
Не называй по имени лесного.
 

– Тогда моя загадка будет простой:

 
Без рук, без ног,
А на небо лезет.
– Дым.
 

Дым щиплет глаза. Но мы не ругаем дым. От него исходит не только горечь, но и тепло. Мы нахваливаем огонь. Благодарим лес за тепло, за все доброе, чем он одаряет нас в любое время года.

 
Добрый лес,
Волшебный лес.
Круглый год
Чарует лес…
 
 
Весной веселит.
Голосами птиц говорит.
Летом холодит.
Комарами звенит.
Осенью лесными дарами одаряет.
Грибами, ягодами угощает.
Зимой согревает,
От вьюги, снега защищает.
Добрый лес.
Волшебный лес.
Круглый год
Чарует лес…
 

…Мы идем по лесу. Лес густой. Деревья высокие. Будто облаков касаются их вершины. По лесу мы не просто гуляем. По лесу человек идет всегда с какой-то целью: ягоды собирать, кедровые шишки сшибать, лесную дичь ловить. Сегодня мы идем смотреть ловушки.

Дедушка говорит, что у каждого участка леса свой хозяин или хозяйка. Переходя с одного участка на другой, охотник должен благодарить хозяина леса, просить его об успехе. Если не сделаешь так, будет беда. Не раз об этом предупреждал дедушка. Охотники во время охоты разговаривают между собой на языке леса. Языком леса обманывают дичь. «Тот не охотник, кто не знает охотничьего языка», – часто говорил дедушка. Я это помню. И мама об этом знает.

Мы шли с мамой по лесу, где хозяйка – Вормис-най[18]18
  Вормис-най – лесная фея, покровительница охотников.


[Закрыть]. Мама шла по лесу и шептала:

 
О великая Вормис-най!
За удачу в охоте
Мы приносим тебе
Великую благодарность!
Мы молим тебя о большей добыче.
Ты наша радость.
Ты ключ к нашей удаче.
Мы преклоняемся
Перед тобой, великая!
Все, что дала ты нам,
Мы уже съели.
Умоляем тебя добрыми словами:
Пошли нам снова богатую добычу.
Прими нашу просьбу,
Великая Вормис-най!
 
 
Помилую птаху,
Помилую птицу.
Помилую зайца
И даже лису…
Но добычу большую,
Добычу рогатую,
Добычу быструю
На мушку возьму.
 
 
Охота не забава.
Охота – глазам слава.
Ногам – слава.
Рукам – слава.
С пустыми руками
                            не возвращайся домой!
Нет? Наш обычай
                           совсем не такой.
Охота не забава.
Охота – рукам слава.
Без охотника лес – сирота.
Глаз охотника зверя заметит.
Добрый охотник одним глазом спит,
Другим добычу видит.
 

Мы идем по лесу. И вдруг я вижу чудо: перед самым носом глухарь. Будто вырос из снега. Большой, черный. Брови красные. Шея сивая. В черных крыльях снежно-белые перышки. Хвост узкий, длинный, веслом торчит. Красавец! Крылатый царь тайги!

Увидел нас – окаменел. От страха, видно, забыл, что у него крылья. Взлететь бы ему, а он побежал. Да не на открытое место, а в ельник. А ельник густой, колючий. Как ошпаренный выбежал глухарь из ельника. Мечется, будто пьяный. Растерялся. Совсем не соображает. Прямо на нас идет. Перед самым моим носом взлетел, чуть меня с ног не сбил.

– Вот куль! – воскликнула мама. – Совсем ум потерял. А еще считается царем лесных птиц!

– А что едят глухари? – спросил я маму. – Снег, что ли? Ведь кругом только снег. Снег, лес, небо и больше ничего.

– Почему только снег? – удивляется мама. – Под снегом земля. В земле все есть. И для глухаря, и для другой дичи пища есть. И на деревьях тоже.

– Ну, какая на деревьях может быть пища? Разве шишки на кедрах остались?

– На кедрах шишек и правда нет. Что не убрали люди, досталось ронжам, белкам. А вот на елках и соснах шишки есть. Ими питаются белки. А глухарь любит хвою лиственницы. Она после первых заморозков становится кисленькой, вкусной. Не откажется глухарь и от почек и сережек березы. А клюква, брусника, голубика, морошка для глухаря – лакомства. В тайге под снегом много ягод.

Вот лунки. В них глухари не только спали, но ягоды искали. Зимой ягоды трудно достать, приходится глухарям питаться сережками от хвои и другой грубой пищей. Осенью глухари вылетают на речные отмели, пески, где клюют крупные песчинки, мелкие камешки. Эти камешки, попадая в желудок, помогают глухарю перетирать грубую пищу долгой зимой.

На этих песчаных отмелях, на крутых берегах и мы ставим слопцы, наши хитрые ловушки на глухарей. Взглянешь на слопцы – ничего особенного: два связанных бревна. Один конец бревен на земле, другой приподнят подпоркой. В подпорке этой хитрость: чуть тронь ее – бревна упадут и придавят глухаря. А лезть под эти бревна глухарю есть за чем: там камешки, золотые глухариные камешки…

 
Удалец-молодец
Без крыльев летает,
Снег поднимает,
Деревья качает.
Спросишь его —
Прожужжит, прозвенит
И дальше летит.
Кто это?
– Ветер.
 

Вышли мы из леса. Впереди большое-большое болото. Янгалма, ледяная земля, тундра. Кругом все было бело. Мы шли, шли – и вдруг перед глазами я увидел гигантские горы. В душе моей запрыгал веселый зайчик – так я обрадовался! Надоела мне однообразная плоская белая тундра. Я удивился, что мама не обрадовалась этой горе и Кирилл не обрадовался. И будто никакой горы нет и не будет впереди.

Мы шли вперед. Горы приближались, они будто росли с каждым шагом. Еще мгновение, и горы почти у моих ног. Меня охватил стыд: оказывается, за горы я принял ничтожные кочки, вытаявшие из-под снега.

– Ничего! – успокаивала меня мама. – Такие чудеса часто случаются в тундре. Это тундра поиграла твоими глазами. При ярком свете умей владеть зрением. Умей вовремя отличить гору от кочки, большого зверя от маленького, доброго человека от злого.

 
Не живой,
А живого ловит.
Даже волка зубастого
Успокоит.
Что это?
– Капкан.
 

– Вот наш капкан. Что-то он поймал? – сказала мама тихо, но торжественно.

И правда. У белой кочки в развороченном снегу прыгал какой-то незнакомый зверь. Не серый волк, не рыжая лиса… Нет, этот был чуть меньше. Шерсть на нем легкая, пышная. Он был весь ровного, не то серого, не то пепельного цвета и напоминал дым.

– Песец! – сказала мама.

– Но песец же белый.

– Это дымчатый песец. Редкий зверь. Дорогой подарок Вормис-най, нашей лесной богини. Спасибо, Вормис-най!..

…Нашу охотничью избушку, оказывается, кто-то протопил. В чувале не погасли еще угли. На перекладине большой чайник. Он еще теплый. У чувала дрова, лучины, спички. На столе соль, сухие брусничные листья для чая… Кто-то тут был. И оставил все это для другого охотника. Чтобы у него с мороза, с усталости все под рукой было…

Таков закон тайги.

Мы как раз намерзлись в дороге. Собирать дрова в темноте – надо много сил. Их может другой раз и не хватить. Мало ли чего случается в тайге. Медведь поранит, волк укусит, болезнь скосит. Всякое в тайге случается. Другой раз ползком доберешься до лесной избушки. Охотничья избушка – от холода приют.

Тут все готово. Дрова, лучины, спички, соль… Даже вода нагрета.

– Не плохой человек был в нашей избушке. Законы тайги знает. Спасибо!.. Быстро согреемся, – сказала довольная мама, подкладывая в чувал сухие смолистые дрова. – Только кто же это?

– Это я! – раздался вдруг за дверью избушки голос Нярмишки. Мгновение, и он весело снимает охотничий пояс, из которого сыплются белки, горностаи. Старик один заполнил избушку. Стало тесно. И от его шуток, особых словечек… Нярмишку называют шаманом, а он обыкновенный охотник, только больше других говорит, поет, сыплет словом…

Сегодня Нярмишка рассказал про медведя. Я выслушал этот рассказ с любопытством и не на шутку струхнул.

– Ночью сквозь сон слышу, – говорит Нярмишка, – залаяла собака, лошадь заржала, бьет копытом о стену избушки. Лошадь была привязана к саням. Зарядил ружье, вышел на улицу. Подошел к лошади, а она вся дрожит, тянется ко мне, как человек, жаждущий помощи. Ну, я догадался, в чем дело: хозяин. Только почему он шляется? Зима ведь. В берлоге бы ему лежать да лапу сосать. А он шастает по снегу, как дурной человек. Да он и есть человек, только лесной, ум потерявший. То ли поздняя осенняя оттепель его подняла, то ли куль, оборотень лесной, в виде зверя ходит.

Нярмишка не называет медведя по имени, как все старые манси в подобных случаях, а говорит иносказательно.

– Так тем и кончилось? – спросила мама.

– Пострелял я из ружья в воздух несколько раз, чтобы отпугнуть лесного. Да пошел спать. Ночью три раза просыпался. Один раз его рев услышал у самой избушки. Лошадь заржала, рванулась и – вскачь в сторону деревни пустилась. Я слышал только гул звонкой снежной дороги… Потом рев повторился. «Ага, – подумал я, – лошадь, к счастью, ускакала, не далась в лапы черному». Ходит черный вокруг избы, стучится в стены, в дверь, видно, очень проголодался. Зимой-то неоткуда ему еды взять: всё под снегом. Вот и дурачится косолапый.

– А ты, дядя Нярмишка, видел этого… его… лесного… – Я знаю, что медведя нельзя называть по имени, а то ведь он семиухий, услышит и накажет меня.

– Видел, – ответил торопливо Нярмишка, будто куда-то спешил. – Утром вышел я на улицу, гляжу, от самой двери к густому ельнику следы: будто босой человек прошел. Где снег потверже, там остались следы от когтей… Собака моя косилась на эти следы, рычала, а все же со мной бежала. Знает, умница, что надо меня вовремя предупредить, вдруг семиухий где-нибудь за кустом спрятался. Собака зверя далеко чует. А человек нет. Может вмиг оказаться в когтистых лапах.

Отошел я с километр от избушки, вижу, кости молодого оленя лежат. На снегу кровь. «Ну, – думаю, – лесной нашел пропитание и теперь не злой, должно быть». Успокаиваю себя. Иду дальше. Вдруг моя собака опять рычать начала. Снег нюхает, воздух нюхает. Ноздрями водит, не хочет дальше идти. Хотел бить ее. Но зачем собаку бить? Друга нельзя бить. Не знаю, что делать. Наготове у меня ружье. Еще в избе зарядил пулей. И нож мой в ножнах ждет своего часа… И вдруг слышу хруст снега. Собака насторожилась. По ее поднятым ушам, по глазам, в которых зажглись таинственные искры, все понимаю. Вижу, на проталине стоит черный, большущий. Стоит на задних лапах. Около кедра. У кедра кора надорвана. Стоит, не чует нас. Своим делом занимается. Зацепит когтями за кедровую ветку, оттянет ее да вдруг отпустит. И смотрит, как сыплются иголки. Прислушивается к шороху падающей хвои. Непонятным делом занимается лесной. Будто после похмелья. Или, может, играет. Странный! Очень странный. Музыкант?

«Своим делом занимается лесной человек. Ну и пусть занимается! – думаю я. – Нас не трогает, и мы его не тронем». Своей дорогой пошли мы с собакой.

И дядя Нярмишка сказал такие слова, слова-заклинания:

 
Словами острыми,
Пальцами цепкими,
Руками сильными
Схвати зверя,
Одолей его!
Усмири его!
 

Собака лайка – мой лучший друг.

Я лежал на снегу. Рядом со мной вертелась моя собака. Я смотрел на небо. На небе плыли облака. Они походили на белых пушистых собак.

Собаки бегают и играют на белом снегу, похожем на белые облака. С ними играют ребята, даже взрослые. А собаки радуются, прыгают, лижут своих хозяев. Они очень преданные. Собаки – самые верные друзья. Все так говорят, да и сам я вижу.

Но почему у них нет разума?

Не верю.

Нет, у собаки есть разум.

Когда я плачу, моя собака, мой молодой пес визжит. И хотя в его глазах нет слез, я знаю: он плачет. Когда я радуюсь, мой пес тоже радуется, заливаясь веселым лаем. Упаду на снег, запрячу лицо – мой пес лижет голову, малицу, разгребает сугроб, ищет мое лицо.

Собаки ищут лицо человека, смотрят в глаза человека, как прямые, честные, искренние друзья. Моя собака – мой лучший друг.

 
Неизвестный
В три погибели согнувшись лежит.
Позовешь на охоту, —
Впереди побежит.
Зверя почует —
На весь лес запоет.
– Собака.
 

Есть сказка про собаку.

Когда-то собака жила в лесу. Однажды ей стало скучно. И она побежала одна по тайге искать себе друга. Бежала-бежала, вдруг видит: зайчик. Скачет зайчик туда-сюда. Деревья улыбаются. Радуются, что они встретились. Собака и говорит: «Давай будем друзьями!» – «Давай!» – говорит зайчик. Поиграли, поиграли – ночь настала. Забрались под куст, спать легли. Качаются высокие деревья, шумят, будто сказки друг другу рассказывают. Под этот сказочный шум зайчик уснул. А собаке никак не спится. «Что там наверху шумит? – думает она. – А что, если полаять?» Залаяла собака. Зайчик вскочил и говорит дрожащим голосом: «Ты зачем лаешь? Услышит нас волк, придет и съест».

Примолкла собака и думает: «Плохого я друга нашла. Трусливое у него сердце. Наверное, волк никого не боится».

Побежала дальше.

Встретила собака в тайге много зверей. И волка, и медведя, и росомаху. Но ни волк, ни медведь, ни росомаха не стали ее друзьями.

Хозяином и другом себе собака выбрала человека. А почему? О, это длинная сказка: всею жизнью своею доказывает это человек.

 
Воет, плачет собака:
Волки зубастые близко.
Чуткий сторож собака —
Друг человека верный.
Друга иметь хорошо:
Выручит друг в беде.
Как человек и собака,
Дружно живите, люди!
 

Еще утренняя заря не зажглась, а мы уже шли на охоту. Впереди бежал Ханси, наш пес, главный охотник. Он частенько останавливался, поворачивая голову, смотрел на маму.

– Ты, Ханси, понимай: ребята еще малые, ноги у них слабые. А дорога охотничья длинная, силы беречь надо. Потому идем мы не торопясь. А ты беги, беги. Да получше ищи. Добудем зверя – не с пустыми руками вернемся. Радость будет!

– Что ты, мама! Мы большие! – возмущаюсь я.

В ответ мама напевает:

 
Со снежной ветки вспархивает птица,
Летит, кружа.
По узеньким следам собольим мчится
Моя душа.
По перелескам мчится, по полянам,
Сквозь бурелом.
Но и не зная имени, помянут
Меня добром.
 

Мы шли по урману. Урманом называют лес на возвышенном месте. Урманы бывают кедровые и сосновые. Мы шли по кедровому урману. Кедры стояли редко, на расстоянии друг от друга. Нигде не было ни валежника, ни чащи, будто кто-то занимался расчисткой леса.

– Кто прибрал этот лес? – спросил я. – Не Миснэ ли?

– Нет. Этот лес вырос после игры огня. Давным-давно это было…

– А что это такое – игра огня?

– Исстари повелся такой обычай – выжигать леса. На горных местах хорошо растет брусника. А без ягоды брусники зиму не прожить. Подожгут люди свой лес в сырое время и следят, как играет огонь. Сухие деревья, валежник сгорают дотла, а сильные остаются и в благодарность приносят хороший урожай кедровых орехов. И ягода брусника хорошо растет в таком лесу. И олени дикие, и лоси любят гулять тут…

Мы идем по кедровому урману. Собака залаяла. Лай был сначала неуверенным, редким, потом стал частым, задорным.

– Это Ханси лает, наверное, на белку, – сказала мама и ускорила шаг. А мы с Кириллом побежали в сторону, откуда слышался лай.

Ханси стоял у ствола огромного кедра на задних лапах и надрывно лаял, скребя когтями кору.

Ветви кедра были зелеными, пушистыми. Мы ходили вокруг него, а белки не могли разглядеть.

– Да никого тут нет! – заговорил Кирилл. – Обманывает Ханси. Просто так лает.

– Собака никогда не обманывает, – тихо заметила мама. – Затаилась белка в ветвях. Маленькая, а мудрая.

Отойдя подальше от дерева по совету мамы, я увидел белку. Зверек, вскинув вверх пушистый хвостик, сидел на зеленой ветке кедра, смотрел вниз, на лающую собаку и на меня.

 
Пес наш Ханси кружит с лаем,
Ствол кусает, крошит:
Ждет, когда стрельнет хозяин,
Друг его хороший.
Хочет пес, чтоб трепетала
Белка в сильных лапах.
Хочет он вдохнуть седого
Дыма горький запах.
 

Но мама не снимает с плеча ружье, а просит подать ей лук. Я несу лук. А стрелы несет Кирилл в почерневшем колчане из оленьей шкуры. Из колчана торчали острые железные наконечники стрел. Одни наконечники как вилки, другие – ножи, третьи – с зубцами, похожими на медвежьи когти. У каждой стрелы свое назначение. Стрелой с зубцами бьют рыбу. На зверя идут с острой, как нож, стрелой. А деревянной стрелой с шаром глушат белку. Много стрел в колчане.

Мама просит у Кирилла стрелу с тупым наконечником, который называется «томар». Мы с Кириллом удивляемся: почему мама не хочет стрельнуть по белке из ружья?

– Пороху у нас мало. Да и шкурку надо беречь. Кому она разорванная? Ни людям, ни государству…

Белка успокоилась. Видимо, привыкла к лаю. И, забыв об опасности, занялась своим делом. Она то грызла кедровые орешки, то умывалась лапкой, то просто перепрыгивала с веточки на веточку.

 
На снегу пылает солнце.
В небе синь без края.
Белка резвая на ветках
В серебре играет.
Белка скачет, звездный иней
Сыплет в глушь лесную.
А под кедром величавым
Пес наш все тоскует…
 

О чем тоскует наш пес? Конечно же о добыче. О беличьей шкурке. Инстинкт охотничий. Тоскует собака по добыче, мечется.

А белке будто все это нипочем. Она вверху. Собака внизу. И мало ли что происходит внизу. Всякое бывает. И пусть. А наверху хорошо. Даже зимнее солнце иногда покажет глаз, осветив на мгновение верхушки высоких деревьев. И нет на ветке ни росомах, ни лисиц, ни других врагов белки. Лишь соболи да верховой ветер вредны ей. А в остальном хорошо на вершине дерева.

 
Все играет, белка скачет
В искристой вершине.
И дрожит, и гнется ветка,
И слетает иней.
 

Мама подала мне лук и стрелу с тупой головкой. Я начал целиться в белку. Выстрелил. Что-то свалилось. Собака в ярости заметалась у ствола дерева. Я побежал туда, но, к моему огорчению, оказывается, упала выщербленная кедровая шишка.

– Перья остались, а мясо улетело, – засмеялась мама. – Но не волнуйся. Это белка, а не глухарь. Далеко не улетела, на другую ветку пересела. Попробуй второй раз, да только меться хорошенько.

И второй раз я не попал. Кирилл смеялся. Хохоча, бегал со стрелой. На третий раз мне не доверили стрелять. Стрелял Кирилл. И к моей радости, тоже не попал. А белка на ветке плясала.

И мама сказала такую примету:

– Скачет белка по ветвям, по нижним ветвям высокого дерева, развешивая грибы, – быть зиме малоснежной; скачет белка по ветвям, по верхним ветвям высокого дерева, развешивая грибы, – быть зиме снежной, буранной.

Мама взяла сама лук и стрелу. Прицелилась, полетела стрела, и белка камушком свалилась с ветки. Пес, радостно взвизгнув, кинулся к ней, чтобы схватить зубами зверька.

– Не тронь! – крикнула мама.

Ханси как вкопанный стал около распластавшейся возле ствола белки, не осмеливаясь дотронуться до нее.

Первым добежал до белки Кирилл. Он схватил ее и начал разглядывать.

– В глаз попала, в глаз! – торжествуя, крикнул он, глядя на мою маму, будто это он попал.

– Это случайно, – заметила мама. – А вообще-то надо попадать в глаз, чтобы шкурка хорошая была.

Я схватил белку.

– Что, лапки опять отрезать будем для собаки? – тиская в руках пушистого зверька, говорил я.

– Лапками-то он только облизнется, ему нужно отдать и кишки. Освежевать надо зверька.

– Как освежевать?

Мама достала охотничий нож. Распорола шкурку белки на задних лапках. Сделала надрезы у хвоста и на голове. А затем стянула мех, как варежку.

– Так вот знайте: хороший охотник не портит шкурку. Первым сортом сдает. Для этого и в глаз попадают. Для этого и из ружья не стреляла. Но знайте и то: убить зверя – еще не все, надо хорошо с него шубку снять, чтобы шкурку первым сортом сдать. Государству теперь эти шкурки нужны.

– А белку жалко, – сказал Кирилл. – Она так хорошо играла на веточке, плясала, радовалась чему-то. Может быть, солнцу. А мы ее убили.

– Шкурки белки нужны для фронта, – сказала мама. – Ой как нужны! Это же золото, мягкое золото. Еще один удар по Гитлеру.

Полакомившись потрохами белки, нанюхавшись свежей крови, наш пес стал важным, довольным. Через мгновение и след его простыл. И мы тронулись дальше. Вышли к лесной речке. Речка вся была белая, только на перекате, у больших камней, дымилась живая вода. Мы спустились к реке. Вдоль берега какой-то зверь прошел. Следы оставил. След, должно быть, свежий. Утром шел небольшой снежок. Пороша. Порошу охотник, как праздника, ждет.

– Не волк ли прошел? – с испугом воскликнул Кирилл.

– Нет. У волка след больше, – сказала мама. – Наверное, лисица. Видишь, когтистые мягкие лапки прикасались к снегу.

На том берегу я увидел разрытую кочку и комья земли на льду. Наверное, лисица норку разрывала, чтобы полакомиться мышью. Появился наш пес и стрелой полетел по следу.

А может, это след куницы или соболя?

– Ладно, узнаем.

Мы с Кириллом начали спорить, чей это след. Мама поглядела в сторону, где на вершинах деревьев недавно сидело солнце. Солнце уже за деревья ушло.

– Пойдемте в сторону дома, – сказала мама. – Хватит на сегодня.

А мы не хотели уходить с лесной речки. Спорили о следах.

– Спорите, спорите… А зачем спорить? Читайте лесную книгу. В ней все сказано. Надо ум иметь, глаза иметь, уши иметь, тогда можно читать и лесную книгу. Все понятно, все видно, все слышно.

Возле дерева на берегу действительно ходил не волк, не куница, не соболь, а лиса. Обыкновенная рыжехвостая лиса.

– Посмотрите на эти следы. – И стала мама рисовать на снегу следы оленя, лося, белки, куницы, соболя, горностая. Всех зверей и птиц, какие водятся в верховьях нашей таежной речки.

На другом берегу еще был один след. По нему умчался наш пес. Он шнырял по кустам, забегал в ельник, обнюхивал каждый куст и каждый след, держал нос по ветру. Вдруг Ханси насторожился, повел во все стороны носом.

– Ага, нашел, наверное! – крикнул Кирилл.

Мы побежали в ту сторону.

– Ну-ка, чей это след? – спросила мама.

Не след, а распушенные на снегу ямки. Будто кто-то натыкал веником. И окропил острым запахом зверя. Ханси кинулся было по следу. Но сразу осекся. След пропал возле кедра. Однако наш Ханси не такой простак. Рядом с этим кедром был густой еловый лес. И пес сразу метнулся в ельник, стал принюхиваться к каждому стволу дерева, к упавшим сверху еловым шишкам. Какой-то зверь на дереве завтракал. Ночуя в пустом дупле, он, видно, сильно проголодался. Найдя первую ель с нераскрывшимися шишками, принялся за еду, роняя крошки на снег. Тут-то его и обнаружил пес, стал звать, лаять.

На этот раз мама доверила мне стрелять из ружья.

– Не торопись, – спокойно проговорила она. – Снизу подводи мушку. Под мордочку. И курок плавно спускай.

Я выстрелил. Белка упала почти к моим ногам. Собака хотела ее схватить. Я крикнул:

– Не трогать!

И Ханси послушался.

Мама подошла, взяла белку. Разглядывая теплого зверька, она покачала головой. Я взял белку в руки. Вижу, живот разорван.

– Метил в глаз, а попал в живот, – сказал я.

Почему-то я всегда волнуюсь, когда целюсь. У Кирилла этого не бывает. Он в глаз тоже не попадает, но в голову попадает. Несколько белок убил и всем попал в голову. И все же меня эта добыча окрылила. Теперь у меня была примета: если первый выстрел удачный, то и вся охота в этот день будет удачной.

Мы подошли к перекату, туда, где у большого камня бурлила вода. Там, будто в ведре, кишмя кишела мелкая рыбешка, мальки. Площадка вокруг камня вся была истоптана. На подходе к этой живой воде виднелись следы. Будто кошка прошла.

– Чьи это следы? – спрашиваю. – И почему тут ходит какая-то кошка?

– Вот и подумайте, – сказала мама. – Таежную речку сковало льдом. Накрыло слоем снега. Речка стала замирать, становиться мертвой. Рыбе душно. И она устремилась к живой воде, что бурлит у камня, на перекате. И зверь пронюхал это и ходит сюда, как в столовую. Подойдет к кромке льда, смотрит. И как появится рыбешка, выгребает ее лапкой.

– Наверное, росомаха. Она ведь воровка. Решила у реки поворовать рыбешек.

– Нет, след росомахи большой, – заметила мама. – Это наверняка соболь прошел.

 
У черного соболя
Повадка особая.
Прыгнет красавец —
Во рту уже заяц.
И рыб ловить мастер
Красавец соболь.
У черного соболя
Повадка особая.
 

Пес опять исчез в лесу. Поднявшись на крутой берег, мы увидели след собаки. Ханси длинными прыжками умчался по следу в ельник.

– Вот здесь-то мы тебя возьмем, – сказал Кирилл, загораясь охотничьей страстью. – Теперь моя очередь стрелять. Соболь будет мой.

Он быстро помчался по следу собаки в ельник. В ельнике тявкнул Ханси. Второй раз тявкнул и замолк. Потом лай раздался в другом месте и снова замолк.

– Это что, Ханси потерял след, что ли? Будто бегает по лесу и спрашивает: «Где ты, соболь? Где ты, соболь?»

– Нет… Ханси зря лаять не будет. Не было случая, чтоб он ошибался, терял след и зря лаял. Что-то здесь другое. Правда, собака может второпях и ошибиться, но человек должен собаке вовремя подсказать, что делать, если зверь окажется хитрее ее.

Ельник был густой. Деревья жались друг к другу, будто от холода. Собака металась по ельнику. Она лаяла то здесь, то там. И вдруг с ельника на сосну, которая стояла недалеко, что-то полетело. Ханси тут как тут. Это был соболь. Он спрыгнул на снег, подразнил пса и вызвал погоню, а сам снова взлетел на другое дерево, на высокий старый кедр. Ханси залаял еще звонче. Лаял упорно, почти плача. Соболь, должно быть, решил отдохнуть, смирясь с назойливым приставанием пса. Пусть, мол, собака изводится себе, а я преспокойненько посижу, погляжу, как она поет под деревом. И мне не страшен охотник. Не первый раз встречаемся с ним. Посмотрим, кто кого перехитрит.

Ханси сидел на снегу, не спуская глаз с высокого сухого кедра. Кедр стоял на опушке ельника. В развилке двух стволов виднелось черное пятно. В нем вдруг исчез соболь.

– Наверное, здесь дупло, – сказала мама. – Соболь, наверно, решил там переночевать. Но как его взять? Можно бить по дереву тараном. Это беспокоит зверька. Возьмет он и выскочит из своего укрытия. Но уже сумерки наступают. Скоро будет темно.

– А как нам теперь быть? – спросил Кирилл, обращаясь к собаке.

Пес зашевелил хвостом, чуть повел ушами.

– Пусть сидит спокойно в дупле до утра, – сказала мама. – А утром видно будет, что делать.

Вокруг дерева мы поставили сеть. Если соболь выйдет из дупла, то попадается в сеть. Он может разорвать ее. Но это укажет, ушел или не ушел соболь. А если он уйдет отсюда невредимый, то начнет метаться по лесу, дурачить нас, охотников.

На следующее утро мы пришли к этому кедру рано-рано. Не было еще ни зари, ни щебетания птиц. Мы подошли к кедру, держа собаку на поводке. У мамы в руках ружье наготове. Однако никаких признаков, что соболь здесь, не было. Молчал и Ханси, поглядывая на дерево.

И вдруг в черной дыре показались коротенькие, маленькие ушки, широкий лоб и хищные глазки.

Пес радостно залаял. Соболь снова затаился в своем гнезде. Мама вырубила длинную тонкую палку, обломала сучья и стала бить по дереву. Стукнула раз, два, но соболь не выходил из дупла.

Тогда она вырубила из бревна колотушку, какой обычно сшибают с кедров шишки, и стала бить по кедру. С кедра посыпался снег, пожелтевшие иглы, сухие ветки. Вдруг из дупла стрелою вылетел соболь, сделал гигантский прыжок на соседнее дерево. Дерево стояло довольно далеко, и соболь, долетев до ветки, сорвался и вместе с комом снега скользнул вниз. А внизу вокруг этих двух деревьев – наша сеть. Мгновение, и зверек в ловушке. Он мог и вырваться, если бы не наш пес, который стремглав бросился к соболю, впился зубами в загривок, прижал зверька лапой в пушистый снег. Соболь пронзительно завизжал.

– Вот это добыча! – воскликнул Кирилл с таким видом, будто он «взял» самого дорогого зверька нашего леса.

– Самый дорогой подарок леса! – сказала мама. – Это Вормис-най оказалась сегодня доброй к нам.

Тут же мама начала свежевать добычу. Сняв шкурку, она долго мяла ее в руках, прикладывая мех то к щеке, то на плечо. И приговаривала, обращаясь к лесу:

– Соболий хвост счастье приносит, говорят, в народе. Сегодня у нас счастливый день охоты.

Мех у соболя бархатистый. Большой зверек, почти в полметра длиной, и хвост длинный, чуть поменьше детской руки.

Мы вернулись в избушку поздно вечером, когда уже следы трудно было различать. Мама разожгла очаг. Ярко загорелись дрова, огонь осветил закопченную стену, шкурки пушных зверей на жердочке, деревянную миску, чайник, кружку на полочке. На стене опять висят два охотничьих ружья, лук и стрелы. На нарах облезлые оленьи шкуры. У порога, свернувшись калачиком, дремлет наш Ханси. Когда он лениво поднимает голову и к чему-то прислушивается, в его черных глазах вспыхивают искорки – отражение горящего огня. А может, он ждет подругу, собаку дяди Нярмишки. Тот все еще не пришел с охоты.

Мама суетится у очага, варит суп из беличьего мяса, греет чай. Хорошо поесть мяса после такого удачного дня. Мы сидим на шкурах, тихонько говорим с Кириллом об охоте. Закипел чайник, а Нярмишки все нет. Наконец заурчал Ханси. Пришел дядя Нярмишка. Он снял малицу, сел на нары. Молчаливый, недовольный. Видно, плохо охотился. Не спеша раскурил трубку, и дым потянулся по избушке синим облаком.