Текст книги "Тайна Сорни-най"

Автор книги: Юван Шесталов

БОЛЬШАЯ ОХОТА ЭКВА-ПЫГРИСЯ

 
Перед далекой дорогой
Проверь:
              домчат ли лыжи вдаль?
Проверь
              перед рекой широкой:
Надежна ль лодка,
                            хороша ль?
 

Однажды Эква-пыгрись говорит бабушке:

– Я пойду на большую охоту.

– Да ты еще мал. Руки-ноги твои не окрепли для большой охоты.

– Я уже большой, бабушка. Это ты слабенькая стала. И поэтому я тебе кажусь маленьким. Пора мне, бабушка, пора!

Видит бабушка: не сладить с упрямым внуком. Куда денешься? Пришлось ей согласиться.

Одела, обула внука. В дорогу сушеной муксуновой кожи дала. На прощание посоветовала идти по той дороге, что у двери начинается, а не той, что за домом лежит.

Довольная, стояла бабушка на пороге, глядя, как внук уверенно потянул охотничью нарточку по той дорожке, которую она посоветовала.

Но только дом скрылся за большими деревьями, как Эква-пыгрись повернул в сторону другой дороги. По той, что за домом лежала, пошел на большую охоту. Решил узнать, почему это бабушка не хотела, чтобы он ходил по той дороге: наверное, что-то там таинственное, интересное есть…

И правда. Скоро увидел реку. Она была широкая-широкая. Другой берег еле виден. На реке лед. Лед скользкий. Недавно, видно, замерзла река. Не успела снегом покрыться. А на крутом берегу уже снег. Он искрится на низком зимнем солнце. А на реке запор стоит.

– Куда идешь, внучек? – вдруг раздался чей-то голос.

Взглянул Эква-пыгрись на берег. И видит: с крутого берега на лыжах катится великан. На плечах у него две головы. Четыре глаза сияют на двух больших светлых лицах.

– Да вот на большую охоту собрался, – отвечает Эква-пыгрись.

– Возьми меня с собой.

– Ладно, дедушка. Бабушка говорит, что я еще мал. Мне как раз товарища и надо. Да только кто ты такой? Я про двухголовых что-то не слыхал.

– Это бабушка тебя все бережет, не говорит правду. А жизнь-то есть жизнь. На пути придется встретиться не только с двухголовыми. Я Мэнкв. Лесной дух. И запомни: это моя ловушка. Не трогай ее. Так возьмешь меня?

– Пойдем.

– Тогда подожди немного, я за котомкой сбегаю.

Захрустел снег под его лыжами, подбитыми мехом с лосиных ног. Бежит дедушка Мэнкв, только головы над ветвями мелькают. Не успело солнце из-за леса мигнуть, как двухголовый Мэнкв был уже тут как тут. Котомку тащит. Семиухий котел несет. Все погрузили на нарту и тронулись в путь-дорогу.

Впереди показалась опять чья-то ловушка. Вдруг что-то зашумело. Взглянул Эква-пыгрись на крутой берег. И видит: с пригорка, поднимая снежную пыль, трехголовый Мэнкв катится.

– Внучек, куда идешь? – кричит он издали.

– На большую охоту иду.

– Взял бы и меня с собой. А то вам вдвоем скучно будет.

– Вот хорошо! А то я товарища найти не мог. Вместе веселее. Пойдем, пойдем.

– Тогда подождите меня. Я за котомкой схожу. Да и нарточка ваша уж больно маленькая.

Не успел даже ветерок проснуться, как снова появился трехголовый Мэнкв. Идет Мэнкв – аж снег поскрипывает, земля вздрагивает. Нарту тащит. Большую, крепкую. Полозья у нее из лиственницы, а копылья из кедра.

Сложили вещи, тронулись в путь.

В одном месте река опять была загорожена. Только запор еще больше. Снег кругом истоптан. На снегу рыбы мерзлые валяются.

– Чей это запор? – спрашивает Эква-пыгрись Мэнквов.

– Да это нашего старшего брата.

– Что это вас так много? Всю реку перегородили, по всей тайге ваши следы.

– Нас много. Но деревьев больше.

Где-то что-то опять зашуршало, зашумело.

Эква-пыгрись взглянул на крутой берег реки – там катится Мэнкв. Лыжи у него еще больше. А меж широкими плечами – четыре головы, восемь светящихся глаз, как восемь круглых лун, сияют на широких лицах…

Сердце Эква-пыгрися забилось крохотной рыбкой. Холодок прошел по спине. Но ласковый голос успокоил его:

– Внучек, куда идешь? – спросил четырехголовый, обращаясь к Эква-пыгрисю. Будто двух других Мэнквов он и не видит.

Ласковое обращение успокоило Эква-пыгрися и придало силы.

– Большой лес ищу. На большую охоту иду.

– Возьмешь меня?

– Вот хорошо, дедушка, – отвечает Эква-пыгрись. – А то я товарища найти в своем лесу не мог. А одному на большую охоту идти трудно. Силы у меня еще маловато.

– Коль ты понимаешь, что сил у тебя еще маловато, коль ты не заносчивый и нуждаешься в товарищах, мы тебе поможем.

Как и те, Мэнкв сходил за котомкой, принес семиухий котел. И снова все тронулись в путь.

Скоро с большой реки завернули в малую таежную речку. Чем дальше, тем речка сужалась все больше, а деревья становились выше, тайга дремучее.

Долго ли, коротко ли шли – Эква-пыгрись чувствует: совсем брести не может, совсем устал.

– Внучек, не поиграть ли нам в загадки? Один человек шел, веревку потерял. Что это?

– Дорога.

– Один человек никогда по дороге не ходит. Что это?

– Посох, который у вас в руке.

– Правильно. Будь моим посохом. Есть одна веревка. С одного конца до другого глаз человека не охватит.

– Дорога.

– Длиннее елей, ниже подорожника. Что это?

– Дорога.

– Длинна ли твоя дорога? Высока ли?

– Не короче жизни моей, не ниже дороги, которую пройдут ноги мои…

– Видим, ты малец не глупый. Лишь силенок у тебя еще маловато. А мечтаешь о большой дороге, о богатой охоте… Попытаемся тебе помочь. Но не забудешь ли ты нас, когда руки-ноги твои наполнятся силой?

– Не забуду! – ответил Эква-пыгрись.

– Тогда садись на нарту. Повезем тебя. Когда-нибудь и ты, может, повозишь нас, когда мы старыми будем.

Эква-пыгрись сел на нарту. Весело заскрипел снег под полозьями из скользкой лиственницы.

В одном месте Мэнквы остановились. Загадочно взглянули на Эква-пыгрися. И спрашивают:

– Внучек, не узнаешь ли этого места?

– Не узнаю.

– Как же так? Неужели ты ничего не помнишь? А должен бы.

– Как я могу помнить, если я это вижу впервые?

– Разве ты впервые живешь? Э, нет! У тебя были предки… Ты от них происходишь. А вот эти деревья помнят твоего дедушку. Он здесь жил…

На берегу таежной речки стояли старые деревья: кедры, ели, лиственницы. Верхушки их пообсохшие, ветви корявые… А под их ветвями старая избушка и сейчас стоит…

Посмотрели Мэнквы и Эква-пыгрись на избушку, отдохнули, дальше пошли.

Солнце поднимается над деревьями, идет по небу, как по лесу, и снова опускается, снова поднимается и опускается, а они все идут и идут по большому лесу на большую охоту.

В одном месте остановились. На полянке, возле корявого кедра, стояла избушка. С бахромистых веток вдруг посыпался снежок. На самой верхушке старого дерева сердито залопотала белка, прыгая с ветки на ветку, бросая вниз кедровые шишки. Собака лайка метнулась к кедру, заскребла когтистыми лапами по смолистой коре, неистово залаяла. Белка снова швырнула в нее шишкой, распушила хвост…

– Скажи-ка, внучек, в какое место мы пришли?

– На место большой охоты, должно быть, пришли. Вишь, собака наша как задорно лает и белка на ветвях весело играет…

– Верно, наконец-то мы пришли в лес большой охоты. А домик это чей, не скажешь?

– Не знаю, – отвечает Эква-пыгрись.

– В домике этом жил твой отец, когда ходил на большую охоту. Здесь мы и остановимся.

Домик был весь снегом покрыт, но не старый. Весело скрипнула дверь, видно радуясь, что ее снова открыли. И открыл ее не кто-нибудь, а сын великого охотника.

И чувал, полупечь-полукостер, что стоял в углу избушки, тоже был не старый.

– Вот мы тебя привели в охотничий домик твоего отца. Сможешь ли разжечь в нем огонь, продолжишь ли охотничью, человечью тропу отца, зависит от тебя.

Эква-пыгрись принес сухих веток, дров. Не торопясь, разжег огонь. Чувал, похожий на женщину в стерляжьем халате, задымил, весело закряхтел, довольный новой жизнью.

– В большой дороге много сил уходит. Силы можно вернуть лишь теплом горячего чая. Давайте чай варить, – говорит старший, четырехголовый Мэнкв. – Ну-ка, Эква-пыгрись, ты всех младше. Сбегай, принеси семиухий котел!

Хотел Эква-пыгрись сказать, что не принести ему большого котла, но постеснялся, побежал за котлом. Думал, не поднимет – позовет младшего брата. А младший брат рядом, глядит уже, чтобы помочь… Силы у Эква-пыгрися прибавились.

Принес Эква-пыгрись семиухий котел. По дороге наполнил его снегом и над огнем повесил. Потом Эква-пыгрись еще раз выбежал на улицу, из-под глубокого снега нарвал зеленоватых листьев брусники. Принес их в дом, в котел бросил. К ароматному запаху дымка примешался аромат брусничных листьев.

Чай был вкусный, таежный. Ахали и охали довольные Мэнквы, уставшие с дороги.

– Спасибо, внучек! Уважил. А если бы ты отказался нести котел, сразу бы тебя, лентяя, в огонь бросили. Но ты работящий. Отдыхай.

С этими словами и спать легли…

Утро настало. Эква-пыгрись слышит сквозь сон:

– Ты что, спать-почивать в большой лес пришел? Разве охотник так долго спит?

Эква-пыгрись вскочил с мягкой постели, ругаться стал.

– Ты чего меня учишь? – закричал он дерзко. – Если одной рукавицей о другую потру, конец тебе будет!

– Ух ты! – удивился Мэнкв.

Вышел он на улицу с другими Мэнквами, о чем-то долго спорили они. Потом пришли, один говорит Эква-пыгрисю спокойно, тихо:

– Собачку свою привяжешь к той лиственнице, на которую я лук свой вешаю.

Выбежал Эква-пыгрись из избушки, а Мэнквов и не видно. Ушли. Вдруг видит: собака его на дерево лает, на то самое дерево, на суку которого четырехголовый Мэнкв лук свой вешал.

Взглянул мальчик наверх – там соболь сидит. Рукавицу одну о другую потер – соболь упал. Пошел домой с соболем, сидит у огня, снимает шкуру, думает: «Отберут они у меня соболя. Мэнквы – злые лесные духи. Недобрый лесной народ. Я шкуру, пожалуй, спрячу. Куда бы спрятать? А под стельку суну».

Снял няры, сшитые бабушкой из лосиной кожи, мягкую соболью шкурку под стельку кисов спрятал.

«Что же мне сделать для Мэнквов? А то совсем обозлятся. Скажут, бездельник. А, котлы повешу над огнем, снег растоплю, воду заготовлю».

Семиухие котлы снегом набил, над огнем повесил. Снег таять начал. Скоро вернулись с охоты Мэнквы.

– Эй, Эква-пыгрись, глотки у нас пересохли, языки во рту не ворочаются. Пить хотим. Не приготовил ли ты нам водички?

– Пожалуйста! – протягивает Эква-пыгрись большой деревянный ковш с живой водой. – Пейте, дедушки, на здоровье!..

Ахали, охали Мэнквы. Все котлы до дна выпили.

Благодарили за воду. Потом двухголовый Мэнкв говорит:

– Ну, пора снимать охотничий пояс.

Когда двухголовый стал снимать пояс с медными амулетами, из-за пазухи посыпались росомахи. Выше щиколотки завалило избу росомахами.

– И я сниму-ка пояс свой! – говорит трехголовый Мэнкв.

Когда трехголовый развязал, снял охотничий пояс, украшенный серебряными амулетами, из-за пазухи его посыпались черные соболи. По пояс избу завалило.

Смотрит Эква-пыгрись – глазам своим не верит: столько зверья принесли охотники!

– Обдирать шкурки будем, – говорит старший Мэнкв.

Сели Мэнквы у огня, начали шкурки снимать. Эква-пыгрись снова котлы снегом набил, над огнем повесил. Снег растаял, котлы закипели. Опять повеяло душистым таежным чаем из брусничных листьев. Напились чаю, спать легли.

Вдруг Эква-пыгрись слышит сквозь тяжелый сон:

– Что ты, внучек, так долго спишь? Охотники разве спят столько?!

Эква-пыгрись вскочил, кричать начал:

– Что меня, старый, учишь? Сам знаю, когда вставать. Вот возьму рукавицы, потру одну о другую – и конец вам всем!

– Ух ты! – воскликнул младший Мэнкв. – Еще дерзишь! Смотри, а то мы тебя, как отца твоего!..

Потом они вышли на улицу, о чем-то пошептались. В избу вошел только трехголовый, говорит ласково:

– Внучек, как пойдешь на охоту, собаку свою привяжи к той лиственнице, на которую я лук свой вешал. – Сказал и скрылся.

Вышел Эква-пыгрись на улицу. Слышит, собака лает. Посмотрел на вершину лиственницы – там соболь сидит. Рукавицы друг о друга потер – соболь упал. Ободрал шкурку и про себя думает: «Они хотя и убивают много черного и красного зверя, а мне, пожалуй, и не дадут. Да и это могут отнять. Мэнквы – злые лесные духи… Запрячу-ка шкурку под стельку. Я хоть этих соболей отнесу бабушке».

Снял няры.

Соболью шкурку под стельку кисов сунул. Котлы снегом набил, к огню подвесил.

Вечер настал. Младшие Мэнквы показались. Идут, пересмеиваются, ехидно поглядывают на Эква-пыгрися.

– Ну и хитрец ты, ну и хитрец! Сколько соболей под стельками спрятал?! А?!

Пришел старший, на братьев ругаться стал:

– Вы чего смеялись? Я знаю, что задумали. Но если сделаете, смотрите, конец вам будет. Да, хитрит Эква-пыгрись, обмануть нас хочет. Глупый он еще. Да и вы не умнее. Жить нам надо в одном лесу. Убьешь его – он вновь родится. Медведем, волком или еще каким-нибудь страшным зверем рыскать будет по нашему лесу. Пусть лучше человеком будет. С человеком легче сладить… Убить его не вздумайте. Попытайтесь с ним общий язык найти. Поладить…

– Нет, зачем! Мы его трогать не будем.

Воду пили с наслаждением. Ахали, охали. Благодарили Эква-пыгрися, что воду приготовил. Росомах, лисиц, соболей еще больше вчерашнего принесли. Шкурки поснимали. Спать легли. Утром встали, говорят Эква-пыгрисю:

– Нам больше охотиться нельзя. Еды у нас не осталось. Давай твою котомку посмотрим, что у тебя там есть.

Эква-пыгрись котомку развернул, вяленого муксуна вытащил, на стол положил.

– Э, внучек, какую еду ты имеешь. Муксун! Такой большой муксун!

Есть принялись. Ахают, охают Мэнквы, хвалят вкусного муксуна, Эква-пыгрися хвалят:

– Ну, внучек, уважил ты нас. Такой вкуснятиной угостил. Уж как ели, как ели, а всю рыбу не съели. Не колдун ли ты? Ну да ладно!

Обратно остаток положили.

– Теперь добычу делить будем.

Мэнквы шкурки соболей, лисиц, росомах принесли. Лучшие шкурки отобрали. Эква-пыгрисю дают:

– На, возьми, внучек. Тех соболей, что сам убил, тоже у себя оставь…

Эква-пыгрись смутился, глаз от стыда поднять не может.

– Не смущайся, – говорит четырехголовый. – Ты хотел схитрить. Ты человек. Человеку свойственна хитрость. Нас, лесных духов, не обманешь. Однако и мы перед тобой бессильны. Ты можешь быть не только хитрым, но и мудрым. Вырастешь, мудрым станешь – не обижай нас… А пока возьми в подарок часть нашей добычи. Домой придешь – пусть бабушка тебе шапку сошьет, рукавицы пусть сладит, одежду всю справит. Одежду из мягких соболей, лисиц наденешь, шапку на глаза надвинешь – ни один земной человек тебя не увидит. Ну, а теперь грузите нарты, домой пойдем!

И пошел каждый к своему дому с груженной мехами нартой. Пришел Эква-пыгрись в свою лесную сторону, зашел в избушку. Бабушка ругается, бранится на чем свет стоит:

– Ты чего так долго охотился, что искал? Просила же тебя не ходить по той дороге. Там Мэнквы, злые лесные духи, живут. Они лишили твоего отца светлой жизни. И ты туда же. Не послушался, пошел!..

– Бабушка, лесные деды не такие уж злые. Может, отец мой сам сделал что-то не так. А меня они не тронули. В отцовскую избушку привели. Дедову дорогу показали. Соболей, лисиц надарили.

Бабушка со слезами радости усадила внука за стол, накормила, напоила, обласкала.

Эква-пыгрись поел и говорит:

– Бабушка, ты из соболей мне шапку сделай. И себе сшей теплую одежду. Не забудь рукавицы волшебные. Как будет готова моя одежда, я пойду по земле мир смотреть, с людьми и духами хочу познакомиться. Хочу узнать, почему люди борются друг с другом. Почему трудно в согласии и дружбе жить.

Мы с Агирись и Кириллом выбегаем на улицу. Бросаемся снежками. Валим друг друга в снег.

Эй-хо-хо! На веселом снегу заволновалась, зашумела ребячья толпа. Суматоха снежная по кругу пошла. Хохот послышался, вопль и вой: все игрой, борьбой занялись. Бурное веселье вспыхнуло. Заликовало снежное игрище:

 
Эй-хо-хо!
Кто меня одолеет? А ну!
Кто меня посрамит? А ну!
Кто тягаться со мной вздумает? А ну!
Кто из вас борец? А ну!
Кто из вас бегун? А ну!
Кто из вас скакун? А ну!
Кто драться захочет со мной?
Буду драться с любым. А ну!
Кто хочет стрелять – стреляй!
Кто хочет бежать? Беги!
Кто захотел меня
На игрище победить? А ну!
Кто захотел меня
В борьбе одолеть? А ну!
 

…У меня есть атя – папа. Атя большой. Голова у него черная, кудрявая. Руки сильные. Ноги быстрые. Станет на лыжи – лося догонит. Соболь от него не может уйти. Даже великий медведь складывает перед ним свои могучие лапы… Сильный у меня папа. А запоет – жаркий небесный костер опускается на землю. И само лето приходит в наш вечно заснеженный край. Только давно я не слышу песни ати. Он, говорят, ушел воевать со страшным чудовищем по имени Гитлер. Потому, наверное, лето короткое, как сладкий сон. Но сладкие сны мне все снятся. И лето на Север приходит. Не во сне, а на самом деле бывает на Севере лето. Сам помню. Помню, как помнят сны.

ЗАПОВЕДЬ МАТЕРИ

 
О, сын мой,
Не играй в войну!
Отложи лук,
Сломай стрелы,
Как недобрую память
О недобром прошлом,
Когда играла злоба и вражда…
О, сын мой…
Послушай сказки,
Таежные сказки дедушки
О светлой воде,
Где плещутся рыбы,
О тихой тайге,
Где играют звери.
Послушай сказку
О тишине и мире.
 

И вот мы снова у огня.

Дедушка достает кисет, сшитый из замши. Бросает щепотку. Избушка наполняется запахом пахучего табака. Угостив богиню огня табачком, Ась-ойка начинает нюхать сам. Огонь, стреляя искрами, будто чихает, как дедушка. И бабушка чихает. Только собака лежит спокойно, глядя грустными глазами на дедушку. Тоже, наверное, хочет табаку. Раза два я пытался ей дать, но Ась-ойка ругается. Говорит, собаку баловать нельзя, чутье на зверя потеряет. А то, что скажет дедушка, для меня закон. Я знаю: если не буду слушать, сказки больше не услышу, волшебства жизни не изведаю. А табаку и сам я не хочу: он горький, невкусный. А зачем он, такой невкусный, нужен мне? Я люблю сладкое. Конфеты, например. Я знаю, они такие волшебно-сладкие, как в сказке. Теперь остались у меня только сказки. Конфет в магазине больше нет. Мама говорит: «Вот кончится война – и конфеты опять будут». А когда кончится война, никто не знает. Все Гитлера ругают. Из-за него не стало не только конфет, но и сахара, хлеба, масла… И хлеба тоже хочется. Хотя бы кусочек. А то одна рыба… По словам дедушки, и ее скоро не будет. Чудовище Гитлер может сожрать не только всех людей, но и рыб, птиц, зверей. И потому с ним надо воевать. Потому вот уже который год идет большая война. Потому все папы на фронте, а мамы в реке ловят рыбу, в лесу добывают белок, промышляют соболей. А я, маленький, с бабушкой и дедушкой сижу у огня и слушаю сказку.

Когда слушаешь сказку, всегда растешь. Растешь быстро, высоко. Я хочу вырасти скорей и пойти по земле и по небу. Я принесу на землю не только северное сияние, но и конфеты, и хлеб. Чтобы у всех было много конфет и хлеба. Хорошо, когда никто не голодает! И откуда взялся этот Гитлер-чудовище! Дедушка про него даже сказку сказывать не хочет. Говорит: «Сначала научись понимать себя. Поймешь себя – другие перестанут быть загадкой. Сначала выслушай думы своей земли. Сначала научись распознавать чудовищ своей земли. Своих познаешь – другие перестанут быть загадкой. Об иноземных чудовищах расскажу потом. И нашу сказку завтра кончать будем. А пока спать. Сон тоже сказка…»

…Утро. В чувале прыгает красная лисица. Она, разгоряченная, бежит, несется. От нее исходят волны тепла. Тепло ласкает ноги, руки, расплывается по телу, как волшебная сказка.

– Давай, дедушка, расскажи сказку! – требую я, глядя то на огонь, то на Ась-ойку.

– Где кончал? Не помнишь? – спросил дедушка как бы между прочим, не отрываясь от дела. Он плел гимгу – ловушку для рыб. Председатель колхоза приезжал, просил помочь. Колхозу снастей не хватает. Мережи давно в районе нет. А гимги плести из кореньев никто, кроме дедушки, не умеет. Не женское это дело. Тут сильные руки нужны. А мужчины воюют с Гитлером. Вот дедушка и выручает колхоз. День и ночь плетет. Даже тогда, когда сказку сказывает.

– Где кончил сказку? – переспрашиваю я. – Да в том месте, когда Эква-пыгрись на большую охоту ходил.

– А-ха! – произнес Ась-ойка и надолго замолчал. Мы с Кириллом замерли в ожидании. В тишине, какая бывает только в безветренной тайге, где ни один звук не прерывает священного безмолвия великого Севера, ожили слова новой сказки.

ДОРОГА

 
Хорошего коня
На длинной веревке обучают.
                            (Клубок ниток)
 
 
Сколько ни мотай, клубок,
А нитки не кончаются.
                                      (Дорога)
 

Вырос Эква-пыгрись. Стал большой, словно дерево. А глаза все зовут его вдаль.

– Наверное, ты хочешь землю глазами померять, – говорит ему бабушка. – Хочешь, так езжай. Кому-то надо нашу землю посмотреть, какая она стала.

Нашел Эква-пыгрись коня на лужайке и сам его вымыл до блеска. И белое пятно, что было на лбу коня, засияло. Будто это серебряный месяц, словно это само золотое солнце… Сел Эква-пыгрись на коня с пестрыми боками.

Кланяется старуха внуку. И с вещими словами дает ему в дорогу шкурки мамонта, ястреба, щуки… А еще дала она обломок миски и сказала:

– Долго ли, коротко ли будешь ездить – на обратном пути возврати данные тебе вещи. В беду попадешь – вспомни меня. Счастье будет – не забывай полученное от других…

«Зачем эти наставления? – думает юноша. – Неужели всю жизнь будет она меня так поучать?!»

Мчит Эква-пыгрися конь туда, куда клонится голова, куда гнется его шея. Летит конь по земле, летит среди бегущих облаков. Радуется Эква-пыгрись простору, ласковому ветру, свободной жизни. И думает, что всегда так весело будет.

– Хорошо в пути, – вдруг по-человечьи молвил конь. – Глаза смотрят и прозревают. Уши в пути слушают и учатся слышать. Ум в пути смекает и рассуждает, уходит вдаль, постигает новую истину. А у сердца словно вырастают крылья могучей птицы. И оно, счастливое, парит высоко-высоко…

Только в жизни и зло бывает, а в пути случаются приключения. Если ты, человек, в дальнее странствие собрался, путешественником себя назвал, подумай, готов ли ты разгадать загадки, которые таит в себе, словно вечная дорога, неизвестность.