Текст книги "Абреки Шамиля [СИ]"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Буало здоровой рукой поправил висевшую на перевязи шпагу, поплотнее прижал локоть к раненному боку, затем внимательно осмотрел просторный двор перед гостиницей. Двухколесного кабриолета на высоком ходу нигде не было видно и он с недоумением воззрился на продолжавшую приводить себя в порядок представительницу семьи д, Эстель.

– Простите, мадемуазель Сильвия, а на чем вы собираетесь покидать этот райский уголок? – спросил он.

– Месье Буало де Ростиньяк, с этого момента не забывайте прибавлять к моему имени фамилию нашего древнего рыцарского рода Эстель и приставку де. И учтите на будущее, что теперь мы с вами чужие люди, – холодно одернула его недавняя невеста.

– Покорнейше прошу меня простить, мадемуазель Сильвия… д, Эстель, – со скрытой усмешкой склонил голову собеседник. – Я постараюсь учесть ваше пожелание.

– В отношении моего кабриолета вы тоже можете не беспокоиться, я попросила своего конюха отогнать его за этот вонючий придорожный кабак, чтобы он не мозолил вам глаза.

– Чтобы вам легче было подсматривать за мной, – сообразил Буало. – Вот почему я не замечал шарабана во дворах харчевен, а видел его только в дороге, висящим на хвостах моих лошадей.

– Надо же мне было узнать про вас всю правду, любезный вы мой несостоявшийся суженый, – вскинув головку, с издевкой произнесла девушка.

– Но тогда это меняет дело, – повеселел кавалер. – Не удивлюсь, если кучер окажется заодно и вашим телохранителем, в крупном теле и при оружии.

– Вы попали в точку, защищать меня было кому всегда, – невеста вытащила из–за пояса перчатки, насмешливо махнула ими перед носом Буало. – Прощайте, мой дорогой бывший жених, я желаю вам доброго пути.

– Приятной дороги и вам, мадемуазель Сильвия д, Эстель.

Когда девушка зашла за угол здания, кавалер приподнял локоть и со вниманием обследовал рану на боку. Он решил, что ему тоже пора отправляться в путь и хотел убедиться, что царапина не представляет опасности. Но рана оказалась глубокой, острие шпаги порвало межреберную ткань, зацепив и саму кость. Боль усиливалась, заставляя кавалера клониться на сторону, пускаться в дорогу прямо сейчас было бы невозможным. Буало поморщился, поискал глазами хозяина корчмы, рана требовала основательной перевязки. Но пузатого человечка нигде не было видно, зато из–за угла появилась мадемуазель Сильвия. Вид у девушки был испуганно–растерянным, а ноги под платьем заплетались.

– Что–нибудь случилось? – натягивая на лицо бодрую улыбку, громко спросил кавалер

Немного помедлив, девушка все–же решилась поделиться мыслями со своим недавним женихом, с которым минуту назад рассталась навсегда. Все–таки здесь он был единственным человеком, которого она знала в лицо.

– Моего кабриолета нигде нет, – доставая из рукава кружевной платочек и поднося его к носу, с сожалением сказала она. – Я дала Жану наказ, чтобы он ждал меня в том месте, в котором я его оставила.

– Слуга исчез вместе с коляской?

– Его тоже не видно, под стеной строения лежит какой–то пьяный господин, здорово смахивающий на Жана. Но мне всегда претило подходить к пьяным людям.

– Постойте здесь, сейчас я посмотрю сам.

Кавалер обогнул гостиничное здание и на задней его стороне увидел приткнувшегося к стене мужчину крепкого телосложения. Кучера невесты он видел издали и мельком, но и этого оказалось достаточно, чтобы признать в лежащем на земле именно его. Он сразу понял, что возницу закололи ножом. Вокруг никого не было, день подходил к концу, в оконных стеклах окраинных домов города запылали языки пламени от закатного солнца. Стало ясно, что злоумышленники убили кучера девушки и присвоили кабриолет себе, угнав его в неизвестном направлении. На лице Буало надолго застыла странная ухмылка, размеренно потекли и мысли в позванивающей от пустоты голове. Наконец он покривился от сильной боли в боку, сменил ухмылку на вымученно – принужденную улыбку и принялся рассуждать сам с собой. Он думал так:

– Допустим, что купить новую повозку для меня не составит особого труда, но кто согласится сопровождать Сильвию до самого ее дома? Отпускать же сейчас девушку одну слишком опасно. Лично я возвращаться не желал бы, а если нанять провожатых, то еще неизвестно, как они себя поведут, ведь до ее поместья несколько дней пути. По всему видно, что во Франции назревает новый передел собственности, – кавалер покусал губы и снова задумался. Затем переступил с ноги на ногу и продолжил свои рассуждения. – Но узнав, что я отправился в Россию, Сильвия бросилась вслед за мной, тем самым выказав полное ко мне доверие. И хотя после ссоры мы стали друг другу никем, доверие можно попытаться заменить крепкой дружбой. А кто и когда в пути отказывался от надежного друга? К тому же, Сильвия всю жизнь грезила дальними дорогами, я уверен, что она отправилась бы со мной в Россию, не случись между нами глупой размолвки. И еще одно. Истеричное поведение моей невесты объясняется просто – какой девушке понравится, если ее суженный начнет шастать по ночным кабакам и спать с доступными женщинами. Значит, претензии ее ко мне были оправданы. А что она взбалмошная и в какой–то степени недалекая, то какая из дочерей состоятельных родителей, выросших в родовом замке с монашескими условиями воспитания, блистала умом? И когда? – Буало поднял голову, проводил взглядом стайку белых пушистых облаков, розовых по краям от лучей коснувшегося кромки горизонта солнца. И поставил в своих мыслях твердую точку. – В конце концов, если в драки придется ввязываться часто, то хоть будет кому перевязывать раны.

Он уже направлялся к оставленной им посередине гостиничного двора бывшей своей невесте, когда последняя светлая мысль принудила его со значением причмокнуть губами:

– Но все мои рассуждения перевешивает оказанное мне Сильвией доверие, его не купишь ни за какие деньги, не считая того, что она чертовски хороша собой, – словно убеждая самого себя в правильности сделанных выводов, бодро добавил он. – Ко всему, мы успели отъехать от дома несколько сотен лье, и тащить подружку обратно было бы слишком хлопотно. Значит, остается одно – уговорить ее отправиться в путешествие вместе со мной. Кстати, здесь тоже есть свои положительные качества, за долгую дорогу мы сумеем узнать друг о друге очень много. И уже по возвращении домой придти к окончательному выбору.

С этими словами кавалер отправился на встречу с девушкой. Увидев его, она повернула к нему капризное личико и воскликнула:

– Месье Буало, надеюсь, мой кучер жив, а кабриолет дожидается меня за углом этого прескверного сарая?

– Вы так мечтаете поскорее от меня отвязаться? – кавалер попытался непринужденной улыбкой размягчить сердце бывшей своей невесты, одновременно чувствуя, что боль в боку достигла наивысшей точки и его начинает пошатывать. – С вашей стороны было бы весьма несправедливо и даже жестоко бросать меня в одиночестве в этой воинственной глуши.

– Простите, но такого исхода дела вы пожелали сами, – небрежно отмахнулась она. – Но вы не ответили на мой вопрос.

– Вынужден вас разочаровать, мадемуазель, кучер убит, а кабриолет угнали в неизвестном направлении.

– И что же мне теперь делать! – в отчаянии воздела руки девушка. – Я здесь никого не знаю. Да и денег с собой захватила не так много.

– У вас всего один выход– отправляться со мной в путешествие, как вам посоветовала моя тетушка.

– Но месье Буало, вы собрались не к шведам, а в дремучую Россию. Туда я не поеду никогда!

Кавалер проглотил шершавый клубок в горле, ощутил вдруг, что начинает терять сознание. Машинально выставив ножны от шпаги вперед, он оперся рукой на эфес.

– Какая разница, в каком из направлений начинать путешествие, – с трудом пошевелил он непослушными губами. – Не пойдете же вы обратно пешком?

– Если дело обстоит так, как вы сказали, то с удовольствием, – бывшая невеста быстро наклонилась, сняла туфли и огляделась вокруг. – Кстати, вам я тоже посоветовала бы заскочить сначала к скандинавам, а уж потом отправляться в свою Россию.

Она успела сделать несколько шагов голыми ступнями по жесткой траве, и вдруг краем глаза заметила, что ее жених стал заваливаться на бок. Кавалер как–то неловко взмахнул руками и рухнул на землю, не выпуская из пальцев тускло блестевшего эфеса.

Сильвия удивленно прикусила пухленькую губу:

– Странно, только что этот бабник демонстрировал передо мной свою мужскую удаль и боялся, что я стану ему обузой, – пробормотала она. – А теперь я сама не знаю, что с ним делать.

Она растерянно осмотрелась вокруг, заметила, что из глубины двора к ней торопится толстый человечек. Он оказался единственным свидетелем случившегося и это был хозяин постоялого двора.

– Мадемуазель, вашего месье надо немедленно отвезти к доктору, – еще издали закричал он.

– Вот как! – Сильвия воткнула руки в бока. – И на чем вы прикажете его туда доставить?

– У него имеются прекрасные лошади, которых я поместил в конюшню.

Девушка немного подумала и облегченно встрепенулась:

– Вы правы, у месье Буало должны быть и деньги, на которые можно купить хорошую коляску, – как бы приходя к окончательному решению, она добавила. – На ней я отвезу его домой и доеду сама. Будем считать, что на этом опасное путешествие благополучно завершилось…

Глава пятая

Прошло полтора месяца с того дня, когда абреки захватили Петрашку, младшего из братьев Даргановых, в просторном доме станичного атамана, сотника Даргана, поселилась все возрастающая тревога. Никаких вестей ни от похитителей, ни от похищенного не было, словно ничего не произошло, и это обстоятельство казалось самым страшным. Если бы был известен размер выкупа, было бы намного легче – Дарган с Софьюшкой за сына не посчитались бы ни с чем, даже с обнаруженным случайно бриллиантом со всеми к нему сокровищами, имевшимися дома. Мужчины не могли смотреть в глаза женщинам, а те не знали, куда девать себя от бессилия. Несколько раз вместе с русскими солдатами сотник с сыновьями посещал чеченские аулы на левом берегу Терека и возвращался оттуда подавленным еще больше. Ответ был один – похищенного казака никто в глаза не видел, а Муса ушел в горы с отрядами имама Шамиля. Ощущались и последствия набега, во время которого глава семьи порубил всех до единого плененных казаками разбойников, теперь даже мирные горцы старались объезжать усадьбу Даргановых стороной. Назревал новый конфликт, казаки выставили по периметру станицы дополнительные посты, связав их верховыми вестовыми, у подворья сотника дневал и ночевал казачий патруль. Сам Дарган тоже не мог простить себе мимолетной слабости, терзаясь тем, что если бы не уничтожил взятых в полон абреков, то давно обменял бы их на младшего сына, и Петрашка бы уже уехал продолжать учебу в Москве.

Но жизнь в доме, как и снаружи его, продолжала катиться своим чередом, пришла пора Захару одному отправляться на учебу. Он противился упрекам родителей, гнавших его в Санкт – Петербург, в первую очередь понуканиям матери, считая себя виновным в исчезновении брата. После приказа, поступившего от атамана Кавказского линейного войска, станица опустела едва не в половину – вместе с русскими полками часть казаков ушла в поход, в который войсковое начальство решило не брать Даргана со старшим сыном. Остальные станичники старательно несли службу на кордонах и в секретах. Набеги абреков не прекращались ни на один день, они даже усилились в связи с ослаблением военной силы по всей Кавказской линии от Кизляра до Моздока. Ко всем неурядицам добавился сезон дождей, принесший с собой промозглую погоду, окончательно испортивший настроение.

В один из вечеров вернувшийся с кордона Захарка поставил винтовку в угол, сбросив мокрую бурку на лавку, стряхнул с папахи воду и подсел к перебиравшему упряж отцу. За небольшой отрезок времени после исчезновения Петрашки он превратился в настоящего джигита с прожаренным солнцем, обветренным лицом, с потемневшими усами и отросшей светлой бородой. Он сутками не вылезал с казачьей заставы, удивляя всех своим упорством. Правая рука его постоянно ласкала рукоять кинжала, за поясом торчал пистолет и можно было не сомневаться, что оружием средний из сыновей овладел в полной мере. Вошедший следом за ним Панкрат молча прошел в свою комнату и там начал переодеваться в сухую одежду, размолвка между братьями еще не угасла, но службу они несли вместе. Заметив рядом с собой Захарку, Дарган поднял вверх здорово поседевшую голову:

– Снова о Петрашке никаких известий, сынок? – в первую очередь спросил он у него.

– На этот раз разведать кое–что удалось, – принимая из рук мамуки кружку горячего чая, ворохнул белокурыми кудряшками средний из братьев. – Взяли горного чечена, он встречался с нашим кровником Мусой.

– И что? – сотник поспешно отложил сбрую. – Про парня, говорю, спрашивали?

– Спрашивали, батяка, но абрек сказал, что в высокогорных аулах рабов из пленных русских с казаками и другими нациями достаточно, – студент отхлебнул из кружки. – В равнинных селениях тоже, но в них держать заложников опасно из–за частых проверок царскими патрулями.

– Это мы без него знаем, – перебил Дарган. – Ты скажи, по нашему делу хоть какая–нибудь зацепка объявилась?

– Горец утверждал, что в селении Цахтуры он сам видел похожего на меня заложника, тот казак принял мусульманскую веру и был приставлен чабаном к отаре.

– Им сбрехать, что воздухом подавиться. Цахтуры… я про этот аул что–то слышал, – сотник посмотрел на среднего сына. – А где находится то селение?

– За перевалом, на склоне горы со снежной вершиной, она от нас видна как на ладони, только со всех сторон окружена хребтами.

Дарган задумчиво огладил бороду, вытащил из кармана чинаровую трубку без табака, когда он волновался, то всегда тянулся к ней.

– Петрашка похож на тебя мало, младший копия мать, только глаза темные, – начал он рассуждать как бы с самим собой. – Но это если присмотреться, а издаля вы сыновья от одних родителей.

– Я на Панкратку тоже не смахиваю, он вообще почти русый, – пожал плечами Захарка – А секретчики с кордона нас всегда путают.

– Ежели папахи пониже надвинуть, то близнецами станете, – усмехнулся сотник. – Глазами с губами вас наделила мамука, а носами с подбородками я, только цвет глаз не голубой, а темный, как у предков со стороны вашей бабуки.

– Мамука рассказывала мне так–же.

– Но дело не в этом, если абрек видел Петрашку издаля, то мог заметить и вашу схожесть.

– Батяка, они с бандой проходили по склону горы, а тот казак как раз чабанил.

– А почему горец решил, что чабан казак?

– На нем была наша одежда.

– Вы того абрека в комендатуру спровадили?

Захарка повертел кружку в руках, поставив ее на лавку, отвернул голову:

– Ты же знаешь, с тех самых пор мы пленных не берем.

Из своей комнаты вышел Панкрат, присел по другую сторону от отца, Аленушка тут–же сунула ему тоже кружку с чаем:

– А ты что скажешь? – повернулся к нему Дарган.

– Надо идти выручать Петрашку, – спокойно отозвался хорунжий.

– Откуда известно, что это ваш брат?

– В том ауле не один казачий чабан, с недавних пор Шамиль сделал из него неприступную крепость с крупным гарнизоном, приказал пригнать заложников и обратить их в мусульманскую веру. Кто отказывался, тем перерезали горла, остальные согласились воевать против русских на его стороне.

– Вот почему про аул Цахтуры мало разговоров, и отчего Муса не требует с нас выкупа – с него самого шкуру давно спустили, – машинально трогая пальцами рукоятку кинжала, протянул сотник, поднял на сыновей подернувшиеся тревогой глаза. – Однажды я ходил по той тропе через перевал, когда на туретчину призывали, и тот аул среди гор наблюдал. Место дикое и уединенное. Если Петрашка там, то путь к нему не близкий и опасный, ко всему, он вряд ли станет принимать басурманскую веру. Но если Муса намекнул Шамилю, что за казачка можно запросить большой выкуп, то сын должен быть еще живой.

– Я тоже об этом подумал, – Панкрат взбунчил густой чуб. – Одна незадача, русские полки ушли в Турцию, а нам самим ту крепость не одолеть.

– Русские, как все великие нации, маленьких крепостей не замечают, – с печалью в голосе сказала прислонившаяся к дверной лудке Софьюшка, она с самого начала разговора навострила уши. – Вряд ли войсковое начальство дало бы разрешение на штурм этого аула, думаю, и сейчас полки просто обошли его стороной.

В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь болтовней меньшего пацаненка, с которым возилась жена Панкрата Аленушка. Несмотря на царское имя – Павел – тот пачкал штанишки за милую душу, не уступая в этом деле ни одному казаченку. За окном который день подряд лил дождь, тугие струи стучали в окна, хлестали по стенам, под сваями журчали мутные потоки воды.

– Самая та погодка, – вдруг хлопнул себя по коленям Дарган, вскинув голову, подкрутил литые усы. – Собирайтесь, сыновья, пришла пора Петрашку из неволи выручать.

– В такую непогоду! – ахнула Софьюшка, из комнаты выглянула встревоженная как птица жена старшего сына.

– Не впервой нам грязь месить, да не своими, мать, ногами, – сказал как отрубил хозяин дома. – Кони у нас добрые, недаром вся округа на них засматривается…

По обеим сторонам узкого ущелья вздымались отвесные скалы, затянутое тучами небо между ними казалось подброшенным вверх серым пояском, снятым с талии горянки. По дну гремел камнями разбухший от ливней ручей, кони прядали ушами, стараясь стряхнуть обильную влагу, заодно уловить незнакомые звуки. Ехавший на кабардинце во главе группы Дарган внимательно присматривался к нависшим над тропой выступам, к горным складкам, за которыми могли незаметно разместиться разбойничьи секреты, но делал он это больше для порядка. Впереди на добрых лошадях трусили двое молодых казачка, упреждавшие любое проявление или движение живности за валунами. Небольшой отряд из прошедших проверку боями станичников рысил по ущелью с раннего утра. Сотник здраво рассудил, что если ночью они переправятся на правый берег Терека и незамеченными доберутся до горных круч, то по такой погоде засады у входа в ущелье может не оказаться. Так оно и вышло, склоны перед расселиной оказались пустыми. Теперь нужно было как можно дальше проскочить вглубь занятой противником территории и уже возле самого селения Цахтуры обсудить план дальнейших действий.

Усыпанная камнями тропа поднималась в гору все выше. К обеду грохот ручья остался далеко внизу, а над головой по прежнему нависали неприступные скалы. Тропинка ужалась до такой степени, что одной ногой всадники задевали шероховатые стены ущелья, а другая у них качалась над пропастью. На одном из поворотов с крошечной площадкой в скале дозорные остановились, вид у казачков был непривычно растерянным. Дарган приказал станичникам спешиться, чтобы осмотреться вокруг.

– Батяка, правильно ли мы идем? – решился задать вопрос Захарка. – Может, абреки уходят от погони другой дорогой?

Панкрат посмотрел на брата и криво усмехнулся, он ничего не сказал, зато Дарган ткнул пальцем на размытую дождем кучу лошадиного навоза под ногами, от которой остались лишь зеленые пятна с непереваренными семенами:

– По твоему, это орлы навалили? – вопросом на вопрос ответил он. – Думаю, тропа сузится еще, места на ней останется лишь конское копыто поставить, а потом откроется перевал, за которым прячутся усаженные деревьями с неопавшей листвой склоны с тем самым селением на них. Зимы в тех местах почти не бывает, неприступные горы задерживают холода с равнин.

– Ты уже бывал там, батяка?

– В далекой юности, когда к османам ходили, но в сам аул мы не заглядывали, а прошли по низине мимо – дюже высоко он находился. Об этих местах я слышал больше от захваченных в плен абреков, они грозились отправить меня туда и заставить на себя работать. Может быть, с вашим братом чечены так и поступили, – Дарган затянул посильнее подпругу под брюхом коня, продолжил объяснения. – Если бы я не знал, как туда попасть, я бы не беспокоил своих боевых товарищей. А теперь нам дороги назад нет – только вперед.

Скоро тропа по настоящему обернулась в подвешенную над бездонной пропастью серую ленту, усыпанную каменным крошевом, казалось, она начала прогибаться, одновременно стараясь выкрутиться из–под ног. Кони выворачивали глазные яблоки, судорожно взвизгивали, но продолжали идти след в след за людьми. Посеченные саблями, побитые пулями, они привыкли ко всему. Казаки молча оглаживали их морды, пихая в губы куски прихваченного с собой пахучего хлеба. Так продолжалось до тех пор, пока лента не взбежала на заледенелую вершину горы, дальше бег ее обрывался крохотной площадкой с перекинутым на другую половину скалы шатким деревянным мостиком из жердей, во многих местах перевязанным веревками и обыкновенной лозой. Над головой бесновалось косматыми тучами небо, под ногами разверзлась бездонная пропасть, вокруг изредка выныривали из темноты черные пики угрюмых скал. Но прямо по ходу, далеко внизу как под водой, сквозь пелену из снега зеленели листьями небольшие сады, виднелись конические трубы над плоскими крышами саклей, изумрудом стелились альпийские луга с белыми пятнами овечьих отар. А еще дальше небо закрывали снежные стрелы недосягаемых горных пиков, туда дороги человеку не было. Казалось, открывался совершенно другой мир, неизведанный и сказочный. Здесь же, на площадке, лица казаков стегала злая ледяная крупа, тучей клубившаяся вокруг. Дарган в который раз нащупал в конской гриве оберег, с силой потер его между пальцами, он твердо знал, что талисман и в этот раз принесет казакам удачу.

– Панкратка, пойдешь первым, – подозвал атаман старшего сына, кивнув на ненадежный мост, с сомнением огладил бороду. – Сдается мне, что Захарка был прав, когда задавал вопрос про другую дорогу, эта тропа предназначена только для ухода от погони.

– Согласен, батяка, вряд ли кто осмелится потащиться по ней за абреками, оттого они всегда оставались неуязвимые, – Панкрат прикинул расстояние до другой скалы, сощурил глаза. – А на той стороне, кажись, дорога пошире.

– Тогда не будем долго гутарить. Вперед.

За мостом стежка действительно превратилась в наезженную лесную тропу, спускаться по ней стало не так опасно. Когда обогнули отвесный уступ, погода начала меняться на глазах, скоро вместо крупы пошел пушистый снег, а еще через некоторое время его сменил привычный за последние дни дождь. Когда путники приблизились к седловине, за которой аул на склоне ощерился сложенными из каменных плит стенами, вечернее солнце принялось ласкать их по летнему. Казаки скинули бурки, сложили их за седлами, на ходу проверили оружие, лишний раз подергав за подвижные части. Пришла пора готовиться к тому, за чем они пришли.

Высокогорное селение представляло из себя небольшую крепость, по бокам которой высились смахивающие на минареты древние башни, соединенные заборами из скальной породы. Внутри расположились сакли с единственной улицей между ними, с почти квадратной площадью посередине. Сейчас площадь оказалась пустой, но по улице ходили вооруженные до зубов люди, между ними сновали женщины и дети, к прогретым за день стенам жались седобородые старики. Снизу, по многочисленным тропкам, к крепости поднимались всадники, перед которыми тут–же открывались и сразу закрывались толстые деревянные ворота. В узких бойницах башен, похожих на родовые укрепления горцев, солнечные лучи изредка натыкались на блестящие металлические части, говорящие о том, что внутри находятся часовые. Дарган натянул поводья своего кабардинца, дальше спускаться по дороге открыто становилось опасно. Приказав казакам спешиться, он послал двоих из них на разведку, намекнув на то, что за валунами перед седловиной вполне возможно несет службу вражеский секрет. Вскоре один из разведчиков вернулся, доложил, что сотник оказался прав.

– А где твой напарник? – напрягся Дарган.

– Занял место секретчика, – поправляя на поясе кинжал, деловито отозвался молодой казак, пояснил. – Абрек стоял один и мы его сняли.

– По одному абреки в секрет не ходят, – нахмурился сотник. – А если вернутся его товарищи?

– Так нам же все равно в седловину спускаться, ко всему, от того валуна до отары овец рукой подать, и чабан при ней не из ночхоев.

Дарган ничего не ответил, молча взяв лошадь под уздцы, повел ее, стараясь держаться в тени, вдоль отвесной скалы, за ним потянулся весь отряд. Внизу было разбросано множество каменных обломков, между которыми бил крохотный ключ, окруженный сочным разнотравьем. В стороне распростерлось тело чеченского джигита в белой барашковой папахе, в рваной черкеске и в кожанных ноговицах, но на скопившиеся у сотника вопросы ответить он уже не мог. Панкрат поставил своего коня за огромный камень, забросил уздечку ему на холку, кабардинец сразу потянулся к траве.

– Батяка, я пойду проведаю того чабана, – указал он рукой на пасущуюся саженях в ста отару овец. – А вдруг он чего подскажет.

– Возьми Захарку, – коротко взглянув на старшего сына, приказал Дарган.

Захарка передал поводья своему дядьке Савелию, поправил за спиной винтовку, вместе с братом они скрылись в бесчисленных каменных лабиринтах.

Альпийский луг одним краем утыкался в россыпь камней у подножия горы, с которой они только что спустились, трава была такой сочной, что, казалось, скотина здесь никогда не проходила. Спрятавшись за уступом, Панкрат взялся наблюдать за присевшим на плиту спиной к нему чабаном, он с жадностью осматривал его одежду, стараясь разглядеть хоть какую–нибудь знакомую деталь, но рваный бешмет с шароварами из вонючей шкуры и такие–же подвязанные веревками чувяки могли принадлежать разве что осетинам или диким ногайцам. Захарка сопел рядом, ему не терпелось накинуть волосяной аркан на шею пастуху, затащить его за скалы и приняться расспрашивать про своего брата с обитателями крепости. Но старший из Даргановых медлил, покусывая сухой стебелек, он словно чего–то выжидал. Вскоре из–за пригорка объявился воторой такой–же неряшливый пастух, рядом с ним трусили две лохматые кавказские овчарки, обе словно по команде повернули морды в ту сторону, где прятались братья. Как назло, ветер дул от ущелья, из которого вышел отряд.

– Замри, – шепотом приказал Захарке Панкрат.

Но совет не помог, один из псов вдруг сорвался с места и бросился к валуну, Панкрат едва успел размотать башлык и скинуть длинный конец на траву. Когда овчарка домчалась до него, он резко дернул башлык на себя, пес как завороженный сунулся за ним. Молниеносный удар кинжала в холку оборвал жизнь волкодаву, а Панкрат уже снова занимал выжидательную позицию. Захарка взял винтовку в руки, направил дуло на абреков.

– Не спеши, у этих чабанов какое–то странное поведение, – опять шепотом посоветовал ему старший брат, пояснил. – Мало того, второй волкодав тоже почуял неладное, а эта псина уже умная.

– Ну и что? – не понял Захар.

– А то, без хозяина он теперь никуда не двинется, даже если тот начнет его заставлять, значит, придется ждать обоих. А если ты стрельнишь, собака бросится не к нам, а побежит в аул, тогда нам отсюда не уйти.

Наконец хозяин собак как бы обратился к не реагирующему ни на что вокруг чабану, сказав несколько слов, он направился к валунам. Скорее всего, это был или старший пастух, или обходчик постов. Панкрат как в первый раз бросил приманку на землю, показал напарнику глазами, чтобы тот приготовил волосяной аркан. Захар отставил ружье, взял в руки скрученный из конского волоса тонкий канат. И все повторилось по кругу. Вторая овчарка тоже рванулась за концом башлыка, а ее хозяин, заметив мелькнувший под камень белый хвост, вытащил саблю и на полусогнутых ногах сам просунул голову в подставленный средним братом аркан. Скорее всего он посчитал, что волокодав ринулся за лисицей и решил ее тут–же освежевать. Затянув петлю покрепче, Захарка сунул ему в рот пучок травы, затем отобрал оружие, другим концом связал абреку руки и в ожидании дальнейших действий посмотрел на Панкрата.

– Посторожи его, я сам к пастуху схожу, – ногами задвигая в расщелину собачьи трупы, хорунжий вытер лезвие пучком травы.

В руках у Захарки снова оказалась винтовка, он взвел курок, неспешно навел мушку на белую папаху чабана, тот продолжал сидеть в том положении, в каком обнаружили его братья. Взятый в плен чеченец затих под ногами на острых каменных осколках, он понимал, что жинь его зависит теперь от расположения духа станичников. Солнце закатывалось за серебряные вершины гор, отара овец медленно покидала объеденный участок луга, оставляя на коричневой почве черные катухи. Панкрат водяным полозом проскользнул до камня, приготовив свой аркан, он собрался уже накидывать его на голову странно застывшему в одной позе чабану, когда вдруг заметил вокруг его шеи рваную рану. В первый момент он не смог сообразить, что здесь произошло, потом увидел, что сгустки крови из надреза запеклись, они успели потемнеть. Значит, убийство произошло не сегодня, а по меньшей мере пару дней назад. Пастух опирался плечами на деревянные подпорки из карагачевых сучьев, руки доставали до земли, видно было, что перед этим его здорово мучали – лицо представляло из себя засохшую кровавую маску. Узнать, к какой нации или народности он принадлежал, не представлялось возможным, лишь за воротом бешмета на кожанном шнурке покачивался маленький железный крестик. Подхорунжий молча перекрестился, пригнувшись, побежал за укрытие, грубо рванув за шиворот взятого в плен разбойника, поволок его за собой, не замечая, что носом тот сшибает на пути все каменные выступы.

Дарган устроил за самым большим из валунов подобие наблюдательного пункта и теперь со вниманием следил за жизнью в крепости. Когда с добычей появились сыновья, он оставил укрытие, присел на плиту в центре временного бивуака.

– Тот чабан оказался с перерезанным горлом, – бросая на камни абрека, раздраженно вытер пот рукавом черкески Панкрат. – Он был христианином, на груди висел железный крестик.

– А это кто? – кивнул на связанного абрека сотник.

– Этот джигит был навроде смотрящего, он бродил с собаками от отары к отаре.

– Мертвых чабанов, что–ли, проверял?

– Не знаю, может тот пастух был приманкой, или его убили за веру и оставили в таком положении в пример другим.

Дарган задумчиво постучал концом ножен по камням, затем всмотрелся в брошенного перед ним на траву абрека.

– Знакомая морда, – вдруг встрепенулся он, казаки разом повернулись на его возглас. – Это чабан из правобережного аула напротив нашей станицы.

– А как он здесь оказался? – подался вперед дядька Савелий, наклонился над чеченом. – И правда Заурка, он приходил к нам торговаться за баранов–мериносов. Вот нехристь, на два фронта работал – и баранов своим перепродавал, и для русских полков был проводником в горах.