Текст книги "Абреки Шамиля [СИ]"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава третья

Ровно через неделю произошел случай, снова встряхнувший станицу Стодеревскую до основания. В воскресенье к лавке армяна подъехали два мирных чечена, которые от не мирных отличались лишь тем, что старались не красить ни ногтей, ни усов с бородами, хотя оружия навешивали на себя не меньше. По внешнему виду приезжие походили на обыкновенных горцев, не имевших возможности купить новых бешметов и поменять обтерханные кушаки. Но по орлиному взгляду и гордой посадке голов можно было предположить, что родословная их выглядит куда весомее. Впрочем, чечены с правого берега Терека как на подбор имели вид непокорных воинов–джигитов. Накупив продуктов с солью и серниками, они подошли к казакам, потягивавшим на небольшой площади перед лавкой татарскую бузу с чихирем, завели ничего не значащий разговор. Свободные от службы станичники расселись на скамейках и обсуждали насущные проблемы, в основном сводившиеся к одному – когда русские власти доберутся до имама Шамиля и прищемят ему хвост. Из разговора выходило, что царю это не выгодно, иначе верховного муллу давно бы вздернули на первой раине, а собранное им войско включили бы в Дикую дивизию и вместе со всеми послали бы осваивать новые турецкие владения.

– Почему не выгодно? – не соглашался казак со шрамом через все лицо. – Если бы Шамиля словили, то на правом берегу Терека давно бы наступила тишь да гладь, да божья благодать. Как у нас за спиной – от черкесской Пятигорской аж до самого адыгейского Армавира степная мышь, и та пищит по приказу терского с кубанским атаманов.

– Ты не путай ишачий хрен со своим, не чуешь, что равнинные черкесы с кабардинцами – те же татарцы с черемисами, их придушили, они и лапки кверху, лишь бы кусок был посытнее, – пытался втолковать истину его товарищ, одинаково посеченный клинками. – А чечены с дагестанцами как бирюки, их прикармливают, они все равно в горы смотрят. Выходит, когда они объединенные, то их видно и они менее опасные, а если лишить головы, то они гидрами расползутся по всему Кавказу. А кому интересно, чтобы из каждой сакли в спину стреляли и стар, и мал. Потому и надо приручить как тех черкесов, чтобы к царским ногам подползали сами.

– Эти никогда не подползут, истинные бирюки.

– То–то и оно, что людьми назвать трудно.

Заметив подходивших чеченцев, казаки переглянулись и замолчали. Хотя мирные горцы считались союзниками в Кавказской войне, веры им не было никакой.

– Здорово дневали, станичники, – на казачий лад поздоровались джигиты.

– Слава Богу, – откликнулись те, с мимолетного взгляда определяя, что из себя представляли вновь подошедшие.

– Слыхали, турецкий Трабзон уж пал, паша отвел свои войска за Гюмюшхане?

– Гюмю…это…хане – хренане… – сплюнул под ноги седоусый станичник. – Воины великие, башибузуки в просторных штанах. Били мы их и будем лупить, ходят в тех шалварах, будто они туда наложили,

– Таскают между ногами лишнюю материю, как те овцы овечьи курдюки. Тьфу, срамная нация, – поддержал седоусого его сосед. – Переиначили греческую вотчину на турецкий лад и думают, что стали правителями всего мира.

– Если бы тот паша осовободил путь сразу до Средиземного моря, тогда и ему было бы лучше, и нам приятней, – под общий хохот покривил щеку в подобии улыбки казак со шрамом. – Ихний султан как тот шелудивый пес – то за пятку схватится, то за лодыжку, а пора бы подумать о своей голове.

– Твоя правда, уважаемый, – с натугой засмеялся один из мирных, джигит с черными завитками волос из–под заломленной на затылок папахи. – Что толку сопротивляться, когда русские все равно дойдут до последнего моря.

– До Индии, – небрежно уточнил похожий на разбойника казак с серебряной серьгой в правом ухе. – Говорят, москали там уже побывали – у тех индийцев много слов встречается, одинаковых с москальскими.

– Где их только нету, этих сип–сиповичей, – со скрытым раздражением согласился черноволосый. – Наверное, и вам успели надоесть.

– Нам–то как раз без разницы, лишь бы жалование платили вовремя.

– Ну да, у вас же с ними договор, – покосился на удальца джигит. Меняя тему разговора, кивнул на Даргановскую усадьбу. – Расширяется ваш сотник, видно, хорошо живет, еще одну конюшню со стайкой пристроил.

– Чего не жить, когда все семейство работящее, на подворье упираются с утра до ночи.

– С замыслом казак, двоих сыновей в столицы отослал, чтобы образованными стали, – добавил кто–то из сидящих.

– Я и говорю, что казачий эмир, – обнажил белые зубы чеченец. – Усадьба просторная, табуны со стадами не считанные, сыновья в столицах пристроенные. На все на это деньги надо немалые.

– Не зря ходит слух, что с войны Дарган привез несметные сокровища, – подхватил похвалы своего товарища по поводу сотника невысокий и мускулистый второй джигит в рваном бешмете, под которым проглядывала синяя шелковая рубаха. – На лошадях бы он так не размахнулся.

– Мы чужое считать не привыкли, – казак со шрамом пристроил ножны от шашки между ног, неодобрительно покосился на собеседников. – Нам своего за глаза хватает.

– О то-ж, со своим бы справиться, – перекинул ногу за ногу его товарищ, как бы ненароком коснулся пальцами рукоятки кинжала. – А с чего это вы заинтересовались?

Черноволосый потоптался на месте, кинул быстрый взгляд на своего дружка, тот поправил висевшее на спине ружье.

– Были мы на правом берегу Терека, байка там гуляет, будто в сундуках у Даргана горы золотых украшений с драгоценными каменьями, – неторопливо взялся пересказывать первый джигит. – Говорят, что те сокровища он награбил не только на войне, но и получил в приданное от родителей своей жены. Вроде она не из простолюдинок, а из семейства приближенных к французскому королю.

– Все может быть, – не стали спорить казаки. – Вид у нашей Софьюшки царственный. Если бы еще гонору было побольше, как у русских барыней, что в Пятигорскую на лечение приезжают, то как раз сошла бы за придворную фрейлину, чи как их там…

– А еще в правобережных аулах сказывают о том, что среди драгоценностей у Даргана имеется бриллиант из короны самого Людовика Шестнадцатого и алмазное ожерелье работы известного итальянца Николо Пазолини, – не унимался с пояснениями первый джигит. – Эти два сокровища цены не имеют вообще, на них можно купить весь мир.

– А кто они такие, николки эти с людовиками, что из себя представляют? – лениво потянулся сидящий в стороне казак, глотнул чихиря из восьмистаканной чапуры. – Ежели поглавнее русских генералов, тогда Даргашка не прогадал, а ежели так себе, то не стоит и разговора заводить.

– Не скажи, уважаемый, Людовик Шестнадцатый был королем Франции, бриллиант этот, весом в пятьдесят шесть карат, один из самых крупных, – продолжал пытливо заглядывать воинам в глаза чеченец, он словно старался заострить внимание на оглашенной им информации. – Тот камень в единственном числе, он глубокого синего цвета, который встречается очень редко. А Николо Пазолини итальянский ювелир, равных которому нет нигде. Разве вам не хочется стать властителями всего мира?

– Во первых, русские генералы французских королей лупили, в гости вместе с Суворовым к итальянским ювелирам тоже ходили. Во вторых, мы и без бриллиантов едва не полмиром овладели, – небрежно пожал плечами казак со шрамом. – Это для кавказцев и для азиатов что ни золотинка, то радости полные штаны.

– А мне интересно, – подал вдруг голос малолетка, недавно призванный служить на кордоне, развернулся к чеченцу. – И все это богатство у дядюки Даргана запрятано в сундуках?

– Слух идет, что так, – отставил ногу в сморщенной для форсу ноговице чеченец. – Жалко, что без дела лежит, если бы в хорошие руки попало, в султанском дворце можно было бы жить.

– Тогда чего сотник ни мычит, ни телится, давно бы уж отхватил себе какой ни то край, – завелся и дружок малолетки, молодец лет под девятнадцать. Видно было, как загорелись у него черные зрачки. – Накупил бы кацапских вотчин и стал бы ихним помещиком, и пущай крепостные на него спины бы гнули.

– А ты бы к нему управляющим пристроился, – недобро покосился на малолетку меченный казак, пристукнул ножнами по земле. – Ты лучше спроси у джигитов, кто слухи распускает и откуда они прознали про синие бриллианты в Даргановых сундуках. Старым гвардейцам, воевавшим вместе с сотником на отечественной войне, ничего об этом не известно, а на правом берегу и размер, и цвет разглядеть изловчились.

– Охочие они, вишь ты, до чужого добра, расплодились навроде тех саранчей. Уже за бандами абреков с той стороны Терека уследить не успеваешь…

Последнее замечание джигиты пропустили мимо ушей, они перескакивали пристальными взглядами с одного казака на другого, словно ждали, какую реакцию произведут их откровения, особенно на молодых станичников. Старые воины насторожились, уловив в слащавых наворотах незнакомцев скрытый подвох, но молодежь потревоженными зверьками вытянула шеи по направлению к рассказчикам. Первый джигит положил правую ладонь на рукоять кинжала, давая понять, что за свои слова он готов ответить, его товарищ тоже внутренне подобрался.

– Мы здесь ни при чем, а что слух идет – это точно, – небрежно бросил черноволосый чеченец. – На правом берегу он гуляет который год.

– Лично нам все равно, что прячет ваш сотник в сундуках, – поддерживая товарища, как бы равнодушно пожал плечами мускулистый горец. – В вашей станице мы только проездом.

– Тогда саул бул, джигиты, – поднялся со скамейки казак со шрамом. – Счастливой дороги.

Оба чеченца как по команде развернулись и пошли к коновязи, вскоре послышался торопливый стук копыт, на прожаренную солнцем дорогу медленно осели клубки пыли. Некоторое время на небольшой площади стояла тишина, словно казаки пытались объяснить себе нежданное появление странных наездников. Наконец один из них провел ладонью по лицу и посмотрел вдоль опустевшей улицы:

– А с чего это чечены завели разговор о сокровищах Даргана? – ни к кому не обращаясь, спросил он. – Мы живем здесь и ничего не знаем, а им понадобилось.

– Думаю, чтобы вызвать среди нас зависть, – присел снова на скамейку меченный казак. – Они азиаты, по азиатски размышляют, и станичников решили за своих принять. Надеются, что после этого мы пойдем грабить Даргана.

– Казачья спайка им должна быть известна, – не согласился с более молодым товарищем воин из старой гвардии. – Здесь проглядывается рассчет на другое.

– На какое такое другое? – повернулись к нему.

– Обижать своих никто из нас не помыслит, тут ставка на то, чтобы мы не вмешивались в бучу, которую немирные опять собираются заварить на подворье сотника.

– А если сокровищ и в помине не существует? – воскликнул кто–то. – Братья казаки, здесь что–то не так.

– Я и говорю, обыкновенный рассчет на не вмешательство станичников, потому что семейство Даргановых среди чеченов навело великого шороху, – задумчиво поскреб седые усы гвардеец. – Во первых, ихний главарь Муса горит желанием исполнить обряд кровной мести за деда и отца со своими сестрами. Во вторых, старший сын сотника выкрал сестру Мусы, самую красивую чеченку на всем правобережье, и сделал ее своей женой. А это для джигита – прямого родственника девки – несмываемый позор до конца его дней. В третьих, самого главаря Панкрат оставил без ноги, – станичник погладил заскорузлыми пальцами отполированную до блеска рукоятку шашки. – Младшего сына Даргана абреки увели в полон, выкупа за него еще не назначали, но этого для Мусы мало. Хотя пешкеш, конечно, дорогой, да всех расходов не покрывает. Я прикидываю, что по поводу семейства Даргановых среди бандитов идет не шуточный раздор. Вот и придумал главарь про полные сундуки драгоценностей в надежде на помощь соплеменников.

– Если все так, как ты разложил, то жди больших событий, зазря этот народ среди нас шастать не станет…

Панкрат проснулся от того, что со стороны конюшни донеслось конское всхрапщвание, будто кто–то чужой бродил вдоль рядов загородок и трогал лошадей за морды. Впрочем, это могли быть и хорьки, и лисы, и даже бирюки, на которых станичники упарились ставить силки. Окно комнаты выходило на подворье и все звуки были ясно слышны. Хорунжий убрал с груди руку жены, прошел к поднятой раме, в зыбке сонно всхлипнул ребенок. Усадьбу старался высветить синеватым светом ущербный месяц, от раин с чинарами вдоль забора по просторной площади гуляли неясные тени. Не заметив ничего настораживающего, Панкрат хотел уже ложиться снова в постель, когда внимание привлекло странное поведение собак возле одного из воротных столбов. Стая собралась вокруг чего–то темного, лежащего на земле, она с глухим урчанием терзала его на куски. Он присмотрелся и различил освежованную баранью тушу. Откуда она взялась, или ее специально перекинули через ворота, чтобы отвлечь овчарок от нужного места, было непонятно. Понаблюдав некоторое время за животными, хорунжий протянул руку к стоящей у стены винтовке, приспособил ствол на подоконник. Снова повел затуманенным остатками сна взглядом по сторонам и вдруг заметил, как на противоположном конце двора через забор будто перелетают крупные птицы с большими черными крыльями.

– Ты чего вскочил, али сон растерял? – послышался вялый голос Аленушки.

– Спи, я сейчас, – бросил через спину Панкрат.

– Пойдешь назад, подоткни одеяло под Сашеньку, он его вечно на пол сбрасывает.

– Подоткну, не забуду.

– И мальца в зыбке проверь, намочи ему в молоке хлебный мякиш в тряпоче, пускай пососеть, – потянулась Аленушка. – С мялкой Павлушка крепче спить.

– Пускай спит…

Между тем, птицы быстро приближались к столбам, на которых возвышался курень, скоро стало ясно, что это люди в черкесках. Панкрат оглянулся на жену, сдавленно прошипел:

– Аленушка, буди батяку с Захаркой, у нас снова незванные гости объявились.

На постели тихо вскрикнули и разом голые пятки просеменили в горницу, шлепки замерли в следующей по кругу комнате, за спиной тут–же возникла торопливая возня. Через мгновение мужчины заняли места возле окон, женщины подперли входную дверь колами, приготовились подтаскивать боеприпасы. В ухо Панкрата дохнули теплом, кожу кольнули жесткие волоски от усов, он понял, что рядом отец:

– Абреки? – шепотом спросил Дарган. – Сколько их числом?

– Не считал, они до сих пор через забор перемахивают, – так–же негромко отозвался хорунжий. – Кажись, снова кровники наведались, неймется Мусе за раньше времени пулю схлопотать.

– Словить бы его, да на Петрашку обменять, – помечтал было сотник, сам же забраковал придумку. – Не так. Мусу этого в распыл надо на месте пустить, а на обмен кого из его банды.

– Тут, батяка, не до торгов, – ловя на прицел вертлявую фигуру под стеной хаты, успел обмолвиться старший сын, прижал приклад покрепче к плечу. – Пора разбойникам напомнить, что врасплох нас не застанешь. Отцу и сыну…

Громкий выстрел разбудил ночную станицу и ее окрестности, отозвался эхом на просторных лугах. В глубине куреня закричали дети и быстро затихли, будто понимая всю важность момента. Фигуры под стеной юркнули за столбы, затаились, выжидая удобный случай. Вдруг со стороны, противоположной Панкратовой комнаты, донесся звон разбитого стекла, гортанный голос прорезал домашний полусонный уют, вмялся в кирпичи русской печки, стоящей в ближнем углу горницы. Таким инородным он показался, что хорунжий невольно обернулся назад:

– Там Захарка, – крикнул он отцу. – Батяка, выручай его, а я тут…

– В той спальне Маланья, тетка твоя, а не Захарка, – всхрапнул сотник, одним прыжком домахнул до двери. – Упустил я момент, старый я бирючина. Отцу и сыну…

Из окна в горнице не подпускала никого к дому Софьюшка, она снова была готова ко всему, в одной руке сжимая пистолет, а в другой шпагу с серебряной рукояткой. В свете месяца в проеме рамы отпечатался ее медальный профиль, рядом с ней вертелись дочери Аннушка с Марией. Видимо, запереть их в спальне матери не удалось. В переднем углу мерцали фитилями лампадки, зажженные перед темными ликами на старообрядческих иконах, на столе кто–то успел засветить керосиновую лампу.

– Дарган, кажется, абреки проникли в хату, – когда супруг пробегал мимо, быстро сказала Софьюшка. – Будь острожным, не суйся в пекло сгоряча.

Подскочив к двери, сотник ударил по ней ногой, сам быстро спрятался за стенку, в темноте молнией сверкнула сабля, конец ее стесал с лудки кусок щепы. Не давая возможности взмахнуть клинком еще раз, Дарган придавил лезвие голой пяткой к полу, продернув винтовку со штыком вперед, ворвался в комнату и едва не опрокинулся на пол сам. Ружье потянуло вниз, с конца длинного треугольного штыря пытался сдернуть голову в лохматой папахе стоявший за дверью бандит. Острие вошло ему в глаз и выперлось через затылок. Дарган кулаком помог абреку избавиться от штыка, поводил дулом по помещению. Увидев, что в разбитое окно спешит прошмыгнуть очередной разбойник, он не мешкая нажал на курок. Отбросив винтовку в сторону, выхватил из ножен шашку и приготовился рубить любого, кто осмелится показаться на подоконнике. Но было уже поздно, из глубины спальни на него набросилось сразу несколько человек, воздух осветился тучами искр от скрестившихся над головами булатных клинков. Дарган то стлался по полу, то извивался водяной змеей, то рвался на врага разъяренным барсом, он словно забыл про возраст, ощутив, что судьба его и всего рода Даргановых теперь находится полностью в его руках. Краем уха он слышал, что в других комнатах тоже идет бой, выстрелы закончились, звенели только закаленные особым способом стальные клинки. В один из моментов показалось, что балом начало править лишь железо, не слышно стало ни женских визгов с детскими вскриками, ни мужских яростных восклицаний, только прошибающий насквозь душу нескончаемый звон. Вскоре и он затих, превратился в редкие тупые удары то как бы по дереву, то по чему–то мягкому, похожему на арбузы или на тыквы. В спальне отскочили от сотника и абреки, напряглись по направлению к горнице. И вдруг оттуда донесся похожий на блеяние барана–самца резкий возглас:

– Говори, где спрятаны сокровища, иначе на куски разрублю.

Дарган похолодел, сразу поняв причину появления в хате разбойников. Значит, Муса сумел умастить немирных чеченцев, пообещав им золотые горы, сам же за их спинами, заодно и чужими руками, решив исполнить обет кровной мести. Скорее всего, самого главаря среди бандитов не было – скакать на одной ноге было бы несподручно, но свою долю, как наводчик, если бы налетчики отыскали припрятанные в хате драгоценности, он получил бы все равно. А они были, они только ждали своего часа. Значит, не зря вчера вечером станичники предупредили сотника о возможной вылазке абреков.

– Нет у нас никаких сокровищ, – последовал ответ Софьюшки, по голосу Дарган определил, что она держалась молодцом. – А если бы были, то не вам ими распоряжаться.

– Женщина, твои слова могут стать последними, – взревел взбешенный разбойник, видно главарь банды. – Показывай место, где лежит бриллиант Людовика Шестнадцатого…

– Надо же, горные люди, а туда же, куда и образованные. Вы даже в бриллиантах разбираетесь?

– Я тебя на шашлык разделаю, поганая свинья…

– Иди ближе, трусливый шакал, я покажу тебе, как это делается…

Снова звон крепкой стали заполнил горницу, он то поднимался к потолку, то у самого пола рассыпался на серебряные монеты. Из комнаты, в которой оставался Панкрат, донесся звук выстрела, там шло настоящее сражение. Дарган перевел дыхание, значит, все члены семьи живы. И тут–же в голове у него мелькнула мысль, что в пылу боя он не успел приметить то место, где пристроился Захарка. Не видно было нигде и Маланьи. Средний сын должен был находиться в этой спальне, с первыми признаками опасности обязанный кинуться на помощь своей тетке. Она и жила здесь, до сих пор не сподобившись выйти замуж. Сотник пошарил глазами по углам помещения, в одном из них, противоположном от кровати, возвышалась куча какого–то тряпья. В этот момент разбойники опять пустились в смертоносный танец вокруг него, не дав возможности страху за судьбы близких людей сковать движения. Зрение успело привыкнуть к мерцанию синеватого ночного воздуха, пронизанного лунными лучами, Дарган даже разглядел своих противников. Один был чеченец с крашенной бородой и усами, а двое других смахивали на заросших черным волосом дагестанцев из высокогорных аулов, которые от остальных горцев отличались узкими лицами, похожими на лезвия кинжалов, и черными папахами с расшлепанными концами.

– Вам–то что здесь надо, козлы криворогие? – приседая будто для прыжка, зарычал сотник. – Своя баранина надоела, так чужой свежатинки захотелось?..

Рослый дагестанец с орлиным носом купился на не сложный боевой прием, он подался вперед, приготовившись отбить атаку встречным ударом. И как только он перенес тяжесть тела на выставленную вперед ногу, Дарган раскрутился юлой и уклонившись в бок, с разворота срубил ему голову. Его товарищ попятился к двери, в проеме которой возник короткий высверк, от него шея абрека, как подрубленная топором, наклонилась на одно плечо. Кто–то пнул разбойника в спину, заставив его, расширившего глаза от ужаса, упасть лицом вперед. Это был Захарка, он быстро оглядел комнату, но когда заметил, что отец загнал последнего бандита в узкий проход между стеной и спинкой кровати, опустил шашку вниз:

– Батяка, абреков поболе десятка, – крикнул он.

– Где ты был? – отбивая чеченскую саблю, оскалился на него сотник.

– Мамука послала в дальнюю комнату, где спальня сестер.

– Отсиживался там, гвардеец?

– В то окно никто не полез. Тебе помочь?

– Сам управлюсь…

Осознавая, что Софьюшка решила сберечь жизнь ученого сына, Дарган чертыхнулся в душе, затем с силой закрутил перед чеченцем знаменитый стальной круг. Прижав противника к стене, молниеносным движением полоснул его по низу живота, и, не обернувшись на сломавшуюся пополам фигуру, отошел на середину спальни:

– Беги к матери в горницу, она там с твоими сестрами, – устало добавил он.

– Понял, батяка.

Захарка исчез привидением. Покачавшись на одном месте, Дарган захватил пальцами широкий рукав рубашки, взялся смахивать слепивший глаза обильный пот, во всем теле ощущалось непривычное чувство усталости. Сестры по прежнему нигде не было видно, не подавала она и голоса. Казак решил, что как и Захарка, Маланья спряталась где–то в доме, настроился опереться о спинку кровати. Но в эту ночь об отдыхе можно было только мечтать. Не успел он управиться с заливавшей глазные яблоки едкой влагой и унять дрожь от возбуждения, как сзади послышался неясный шум. Сотник крутнулся волчком, стараясь рассмотреть проникших в спальню новых бандитов. Увидев крашенные бороды, подумал о том, что ученый сын с подсчетами напутал, чеченцы лезли в хату как тараканы на хлебные крошки – тучами. Засверкали турецкие сабли, загорелись выпученные от бешенства глаза, абреки затанцевали на месте, не зная, в каком направлении бежать дальше. В следующий момент со стороны улицы донесся залихватский посвист, перебиваемый стегающими звуками выстрелов. Стало ясно, что станичники успели собраться и окружить усадьбу со всех сторон. В голове пронеслась мысль о том, что теперь деваться разбойникам некуда, кроме как только в хату. Между тем, заметив сотника, бандиты бросились в тот угол, в котором на полу возвышалась похожая на тряпье куча, один из них подхватил ее на руки и прижал к груди. Дарган понял, что это была его сестра, но живая или мертвая, угадать было невозможно. Он дернулся в том направлении, на ходу заворачивая руку с шашкой за спину.

– Не подходи ко мне, я зарежу ее, – раздался визгливый крик, принудив казака брезгливо поморщиться. – Убирайся в хату, мы уйдем, а женщину оставим здесь.

– Куда вас понесет, станичники уж весь курень обложили, – выскакивая на середину комнаты, оскалился сотник. – Бросайте оружие и сдавайтесь на милость победителя, иначе порубим всех до единого.

– Мы уйдем, – заблажил абрек, по виду старший над остальными. – В твоем доме мы знаем все ходы и выходы.

Дарган только головой качнул, он даже не подозревал подобной осведомленности у врагов. К чеченцу примкнули его соплеменники, заклацали белыми зубами, словно попавшая в засаду стая бирюков. Женщина в объятиях разбойника по прежнему не подавала признаков жизни.

– Маланья, – позвал Дарган, не получив ответа и почуяв неладное, снова окликнул сестру по имени. – Маланья, ты живая? Сестра, почему ты молчишь?

– Она потеряла сознание, – закричал абрек, словно к его горлу тоже приставили кинжал. – Клянусь мамой, если мы вырвемся отсюда, твоя сестра останется жить.

Казак не знал что делать, то ли бросаться с шашкой на силуэты в углу помещения, то ли ради сохранения жизни родной сестры выйти в горницу и подождать, пока абреки не выберутся из хаты. Вряд ли им удастся вырваться из кольца станичников, хотя ночная мгла кого–то сможет и укрыть. Но где были гарантии, что они говорят правду, не впервой было мусульманам обманывать иноверцев, в ту же очередь называя их неверными. Ко всему, бандиты не торчали на месте, они метались из стороны в сторону, и если разом кинуться на них, в темноте комнаты недолго было промахнуться и зацепить родного человека.

Пока сотник рассуждал, что нужно предпринимать, в окне показалась лохматая шевелюра казака в одной нижней рубашке:

– Дарган, иде ты там, – окликнул родной голос. – Эй, братка, отзовись, иначе мы пошлем в распыл всех захваченных в полон разбойников.

– Здесь я, Савелий, – перевел дыхание Дарган, опустил шашку вниз. – Залезай сюда, начнем уговаривать немирных отпустить нашу сестру по добру, по здорову.

– А кто ее захватил, может, на мену согласятся? – присоединился к диалогу хорунжий Черноус. – У наших ног с пяток дагестанцев кувыркается, со снежных вершин спустились, шерстью по самые ухи заросли.

– Не знаю, согласятся или как, только Маланья на призыв не отвечает.

– Если что, тогда разговор короткий…

Савелий запрыгнул на подоконник, перекинул ноги в спальню, за ним показалась треугольная фигура Черноуса, облаченная в черкеску с осиной талией под ней, следом, отдуваясь медведем, перевалился старый Федул, за ним друг Гонтарь. В дверь забарабанили десятки кулаков, под стеной кто–то запалил смоляной факел, просунул его в окно. Дарган хотел было пойти навстречу друзьям, как вдруг увидел безжизненное лицо Маланьи. Сестра висела на руках у абрека, раскидав в стороны кисти, зрачки закатились, из открытого рта вывалился белый язык. Терзавшие душу сомнения о том, что она потеряла сознание, испарились – Маланья была мертва. Наверное ее убили до того, как в помещение ворвалась очередная стая разбойников. А может блаживший от ужаса абрек сначала проткнул женщину кинжалом, а потом загородился ее телом как щитом. Но это уже не играло роли. Одним прыжком Дарган перескочил помещение и вздернул шашку вверх. Увидел перед собой перекошенные страхом и злобой бородатые лица. Их было несколько человек, не успевших покинуть подворье станичника вовремя, и все равно надеявшихся на то, что русские в который раз отпустят их на свободу, не истребовав с них даже выкупа. Но теперь они просчитались, в свете нестойкого пламени от факела на лице сотника читался окончательный приговор. Казак давно перенял у горцев не только форму одежды, но и обычаи. Тонкие ноздри у него раздувались от жажды кровной мести.

– Дарган, опомнись, – успел крикнуть хорунжий Черноус. – Может Маланья еще живая!

В проеме двери показался Панкрат, за ним из горницы прибежал Захарка и наконец между братьями в спальню протиснулась Софьюшка со шпагой в руках.

– Батяка, абреков надо брать в полон, – подался вперед Панкрат. – Нам Петрашку от чеченов еще выручать.

– Не тронь их, батяка, – заблажил и Захарка. – У Мусы наш младший брат…

Но призывы сотником оказались не услышанными, они не в силах были пробить его чувства ненависти к бандитам с большой дороги, не щадившим в станицах ни малых, ни старых. Дарган воздел шашку и полоснул ею по сбитому пласту из человеческих тел, пытавшихся загородиться друг другом. Затем еще раз и еще.

– Дарган… – Софьюшка попыталась образумить мужа, она крепко пристукнула разутой ногой по полу. – Месье Д, Арган, шан зэ…ли…зэ… Мон херос, вы… вы не правы!

А сотник и подоспевший к нему брат Савелий рубили и рубили, они опускали клинки с плеча, с тягучей сладостью, до тех пор, пока по стенам спальни не расползлась безжизненная масса рваной плоти, забрызгавшая все вокруг потоками крови. И не было силы, которая смогла бы остановить братьев от исполнения возмездия, наконец–то настигшего непрошенных гостей.

Когда с абреками было покончено, Дарган вырвал из месива человеческих тел Маланью, положив на середину комнаты, заглянул в заляпанное темными сгустками белое лицо. Оно было спокойным, лишь зрачки успели подернуться серой пленкой. В отличие от заполнивших комнату служивых, сотник с самого начала не сомневался, что сестру убили, он подсунул под ее волосы валявшуюся на полу подушку. Подбородок сестры вздернулся вверх, обнажив на горле резанную рану, из нее со сляканием вытолкнулся клубок загустевшей крови.

– Будто какую овцу, – ни к кому не обращаясь, обронил казак, не в силах унять бурное дыхание. – Словно перед ними не люди, а… животные.

Вокруг продолжала стоять напряженная тишина, лишь на подворье раздавались проклятья сложивших оружие абреков, да резкие окрики охранявших их станичников. Из горницы в спальню со свечами в руках вошли девки Аннушка с Марией, и сразу шуганулись к застывшей на одном месте Софьюшке. За их спинами мелькнула встревоженная Аленушка с ребенком на руках, за ее ночную рубашку держался старшенький Александр.

– Больше среди нас потерь никаких? – обозрев семью слепым взором, спросил Дарган.

– Все живы, батяка, вот только Маланью жалко, – ответил за всех Панкрат. – И ранения пустяковые, абреки не смогли нас одолеть.

– И не одолеют, – поднимаясь во весь рост, стянул губы в белую нитку сотник. – Видать, чечены досе не понимают, что зло порождает зло.

– Со злом нужно бороться добром, – почуяв неладное, сделала шаг навстречу мужу Софьюшка.

Но Дарган уже поворачивался к Черноусу, пытавшемуся затолкать шашку в ножны:

– Сколько разбойников, говоришь, вы взяли в полон?

– С пяток имеется, – откликнулся хорунжий. – А что ты надумал, Дарган?

– Увели бы вы их, от греха подальше.

– Куда вести, кругом гольная ночь. Утром в москальский штаб и доставим.

– Москали немирных тут–же и отпустят, – усмехнулся кто–то из казаков. – Мол, дорогие абреки, идите в свои аулы и занимайтесь мирным трудом. А на левый берег больше не заявляйтесь.

– А разбойники москальского приказу так и послушались, – ощерился Савелий и повторил. – Так они и послушались…