Текст книги "Абреки Шамиля [СИ]"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

– Скачи, Машук, быстрее, нам надо одолеть еще чинаровую рощу и успеть устроить за ней засаду, – Петр остервенело провел рукавом кителя по лицу, размазывая обильный пот, перемешанный с кровью. Потом добавил. – Мы еще посмотрим, чей пружок лучше – чеченский или казацкий…

Заросли камыша, по которым неслась погоня, отделял от островка деревьев перед станицей небольшой лужок с озерком посередине, всадники проскочили его в несколько минут. И снова по лицу и плечам застегали ветки деревьев, опять из–под ног едва успевали вырываться мелкие животные с разными птицами. А разбойники не отставали, наверное они решили во чтобы то ни стало догнать студента и убить его. Может быть они опасались, что тот расскажет о тайном их лежбище, а может кто–то признал в Петре Дарганове сына полковника Дарганова, атамана Стодеревского казачьего юрта и кровника многих правобережных чеченцев. Сейчас Петр благодарил судьбу за то, что конь под ним оказался свежий, он не впрягал его в двуколку от самой Пятигорской. Кабардинец лишь екал селезенкой, да сфыркивал с губ пушистые клочья пены. Они пролетали мимо казака, не успевая уцепиться за одежду. На краю дороги показался огромный дуб с неохватной кроной, он рос почти на середине рощи. И как только столетнее дерево осталось позади, так сразу в стороне прогремел одиночный выстрел. Петр машинально пригнулся и тут–же выпрямился, он понял, что стреляли на казачьем кордоне на берегу Терека. Может быть наблюдатель на вышке увидел погоню, когда она пересекала лужок, и предупреждал пост русских солдат об опасности, а может какой малолетка подстрелил дичь на ужин. В ответ сзади раздались два ружейных хлопка, но пули даже не вжикнули рядом, они ушли гулять в лесные дебри.

Снова впереди показалось белое пятно выхода из зеленого плена, и словно почуяв жилье, кабардинец громко завизжал и прибавил ходу. Петр не заметил того момента, когда конь вынес его на просторный луг, опомнился лишь тогда, когда увидел скакавший ему наперерез казачий разъезд из десятка с лишним верховых. Он понял, что находившийся в секрете наблюдатель выстрелом из ружья предупреждал именно их. И он закричал что–то хриплое и несуразное, пытаясь справиться со споткнувшимся своим дыханием. Передние казаки выставили пики вперед и понеслись прямо на него, они не узнали своего ученого студента.

– Станичники, там разбойники, – хрипел Петр, указывая на рощу позади себя. – Братья казаки, их ведет главарь абреков Муса!..

Но из груди у него по прежнему рвался лишь сплошной кашель. И только когда пути беглеца и разъезда пересеклись, и все разом осадили коней саженей за пять друг от друга, кто–то из терцов с удивлением воскликнул:

– Тю, та то наш Петрашка Дарганов! Весь в кровище и грязный, будто хряков кастрировал.

Студент машинально провел рукавом кителя по носу, подумал о том, что стрельба абреков по нему, как живой мишени, не прошла даром. Наверное, когда пули попадали в деревянную обшивку коляски, осколки щепы отскакивали и впивались ему в лоб и в скулы, а пыль с облучка притрусила раны, когда он кувыркался на дне салона. Из группы всадников выдвинулись двое бородатых казаков с золотыми погонами на черкесках. Один из них в возрасте и с глубокими морщинами вдоль щек поморгал светлыми глазами, второй никак не мог избавиться от недоверчивого выражения на лице.

– Петрашка, чи ты, чи не? – наконец решился спросить тот, кто был помоложе.

– Та я же, братка Панкрат, – с усилием продавил голос Петр, живо развернулся назад. – Там абреки, они гонятся за мной. Давайте команду к бою.

– Петрашка, сынок… – негромко пробормотал казак с полковничьими погонами, трогая коня навстречу студенту.

– Батяка, сейчас не время гутарить. Никуда он от нас теперь не денется, – досадливо одернул отца Панкрат. – Чуешь, топот приближается? Пора встречать дорогих гостей.

Атаман станицы огладил лицо рукой с надетой на нее петлей от нагайки и на глазах стал превращаться в каменное изваяние. Указав сыну на место позади отряда, спокойным голосом сказал:

– Слушай мою команду, надо замануть абреков. Возьмем их в наш вентирь.

Всадники моментально рассыпались веером, большая часть их разделилась на две группы и поскакала к копнам сена по обеим сторонам дороги, забирая ближе к станичной окраине и делая явный расчет на подмогу русского поста. А трое казаков пошли наметом навстречу разбойникам. Доехав до первых от рощи стогов, они как в землю провалились. Через пару минут на лугу никого не было видно, будто только что не мчался по нему галопом казачий разъезд.

За надежным укрытием Петр подобрался поближе к отцу с братом:

– Абреков не мешьше двух десятков, они подстерегали меня за Червленной – струдом ворочая языком, постарался он получше обрисовать картину погони.

– А ты не мог в той станице заночевать? – пробурчал отец. Старый воин не показывал вида, что здорово встревожился за сына, но чувствовалось, что волнение внутри у него еще не улеглось.

– Домой страсть как хотелось, думал, вечер уже поздний, засады никто устраивать не станет, – опрадывался Петр. – Кажись среди них был и наш кровник Муса.

– О как! – вскинул брови Панкрат. – Недаром слух о разбойнике уже с месяц по станицам гуляет.

– На ловца и зверь бежит, – нахмурился и атаман. – А ты его узнал, сынок?

– Похож как две капли воды, и на коне сидит боком, будто какая половинка от целого человека.

– Он и родился половинкой – зверем в человеческом обличье…

Казачий полковник не успел договорить, Панкрат резко вскинул ладонь, призывая ко вниманию, и тут–же опустил ее, взведя на винтовке курок. Отец с братом последовали его примеру. Все увидели, как из рощи вырвалась банда головорезов, одетых в черкески и бешметы и подпоясанных тонкими ремнями с кинжалами на них. Из–под отворотов верхней одежды виднелись красные и зеленые рубахи, заправленные в синие штаны, на ногах сожмались в гармошку покрытые пылью ноговицы. Впереди стелились над землей два чеченца с круглыми на головах тюбетейками, с приготовленными для стрельбы ружьями в руках. Они словно срослись со своими скакунами, всем видом показывая, что теперь беглецу от них не уйти. И если бы не встретившийся на пути казачий разъезд, взявший Петра под защиту, так оно и было бы на самом деле, потому что луг раскинулся версты на две, до самых окраинных куреней, укрыться на нем от пуль было невозможно. Вслед за первыми джигитами летели остальные разбойники, ветер разметал на них полы одежды, делая их похожими на хищных стервятников, желающих напиться свежей крови. Кто–то был в папахе, кто в тюбетейке, а кто в круглой войлочной шапочке, но все бандиты были объединены одним звериным чувством – жаждой наживы. Пакрат снова подал рукой сигнал. Прятавшиеся за стожками казаки расположились так, что видели друг друга, в то время как с дороги их невозможно было угадать. Терцы взяли на прицел каждый свою жертву, они не выказывали никакого волнения, несмотря на то, что абреков было больше числом. Скоро из чащи вырвался подвижный хвост, втянувшись в луг, вся банда начала сжиматься. Горцы подскакали настолько близко, что можно уже было рассмотреть их узкие лица, прожаренные солнцем, с жесткими морщинами по щекам и в углах ртов. В середине старался удержать равновесие в высоком турецком седле кособокий абрек в черной черкеске с газырями, под которой была надета красная рубашка с глухим воротом. На голове у него светилась серебром каракулевая папаха, на поясе покачивался кинжал гурдинской работы в серебряных ножнах. Сбоку болтался персидский ятаган с рукояткой и ножнами, сверкающими драгоценными камнями. За поясом у чеченца отблескивали накладными серебряными пластинами ручки двух пистолетов явно иностранной работы – оба они имели начиненные пулями барабаны. В этот момент разбойники, не увидев нигде беглеца, стали сбиваться в тугой круг, на их лицах проступила растерянность, смешанная с бешенством.

Дальше медлить с расплатой было нельзя, но принявший бразды правления на себя, Панкрат чего–то ждал.

– Это Муса, – тихо сказал он, глаза у сотника засветились от злой радости.

– Слава Богу, довелось свидеться еще разок, – перевел дыхание и атаман. Взяв кровника на прицел, он негромко добавил. – Теперь бы не упустить бешенного бирюка, надо с ним расквитаться, раз и навсегда. Уже два раза изловчался убегти.

– Теперь не ускачет, – заверил отца сотник, и добавил. – Жаль, что сынку его срок не пришел, ему еще надо долго подрастать.

– А мне куда целить? – водя стволом по разбойникам, забеспокоился Петр. – Я тоже хотел бы посчитаться с Мусой.

Атаман с сотником переглянулись, поняв друг друга без слов, снова настроились искать свои жертвы в продолжавшей закручиваться банде.

– Ты с ним как раз и посчитаешься, – наконец произнес отец. – За всю семью, одним махом.

Панкрат приставил ладонь к губам и крикнул луговым коростелем. В тот же момент из–за стога, что был сметан недалеко от рощи, вылетел на кауром жеребце худощавый казак, он поднял скакуна на дыбы прямо напротив банды, полоснув его нагайкой по крутым бокам, сорвался в бешенный намет по дороге в станицу. Чеченцы разразились гортанным клекотом, в следующее мгновение вся банда устремилась за терцом, готовая порвать его на куски. А казак словно насмехался над ними, он кидался то в одну сторону, то в другую, то приподнимал над седлом свой зад и хлопал по нему ладонью, чем добавлял разбойникам еще большей ярости. Раздались первые выстрелы, они пронеслись над приготовившимся к отходу в сон лугом как гром среди ясного неба. Крики бандитов усилились, теперь ими владело лишь неуправляемое бешенство, они хотели только одного – догнать наглеца и втоптать его копытами коней в дорожную пыль. Но не зря сотник выставил в качестве приманки матерого терца, который обкручивался вокруг лошадиного крупа словно шерстяная нитка вокруг веретена. Он то припадал к гриве, то вдруг свисал телом до земли, едва не цепляясь пальцами за траву, а то вдруг скатывался под брюхо и уже оттуда показывал абрекам кукиш, считавшийся на Кавказе за личное оскробление.

Каурый скакун удальца птицей прошумел мимо стогов сена, за которыми укрылись отец и оба его сына, Панкрат снова воздел ладонь вверх, призывая терцов приготовиться. Теперь он не здорово прятался, потому что был уверен в том, что кроме обидчика разбойники больше не видят перед собой ничего и никого. И как только середина банды поравнялась с местом их засады, он опустил руку, одновременно нащупывая под прикладом винтовки спусковой крючок. Первый залп заставил поредеть ряды абреков едва не на половину, оставшиеся в живых поздно сообразили, что попали в знаменитый казачий вентирь. С яростными воплями они завернули лошадиные морды в обратную сторону в надежде укрыться под сенью чинаровой рощи. Со стороны станицы прилетел дружный ружейный залп, это откликнулись стоявшие на окраинном посту русские солдаты. Гром подстегнул абреков, он заставил их лошадей взвиться на дыбы и помчаться к спасительному лесу. Но и здесь их ждала смерть ввиде выскочивших из засады на дорогу двух казаков, перед боем ускакавших к началу рощи. Пустив коней устойчивой рысью, они пригнулись к холкам и выстрелили из винтовок почти в упор. Кавказцы падали с седел переспелыми плодами, так и не осознав, что произошло, оставшиеся в живых несколько человек догадались свернуть с дороги в луг и пошли мерять расстояние огромными прыжками своих скакунов. Но теперь бандиты были как на ладони, терцы лупили по ним из ружей, как по поднявшимся на крыло куропаткам. То один, то другой чеченец взмахивал руками и падал в высокую траву.

Скоро от банды остался лишь один абрек. С самого начала боя залегший на холку своему коню, он так и пролежал на ней, не в силах оторвать перекошенного страхом лица от жестких волос на спутанной гриве. Из всех разбойников он был самым хитрым, самым трусливым, изворотливым и беспощадным, и когда почувствовал, что ранен, он моментально оценил обстановку, упал на спину лошади и притворился мертвым. Пуля пробила ему грудь и вылетела со спины, но он знал наверняка, что с таким ранением останется в живых. Требовалось лишь убежать с проклятого луга, чтобы не попасть в руки казаков, потому что тогда его песенка была бы спета.

Этим абреком был чеченец Муса Дарганов, кровник всех Даргановых из станицы Стодеревской.

За столом, уставленном вареньями с соленьями, сотовым медом, каймаком, фруктами, жареной и вяленой рыбой, разместилась вся большая семья станичного атамана. Во главе восседал Дарган, седоусый глава рода, по правую руку от него расположились старший сын Панкрат и младший Петр. Средний сын Захар прислал письмо, в котором было сказано, что они со своей невестой сначала посетят родовой замок ее родителей на острове Святого Духа под Стокгольмом, а потом приедут в станицу. Левую сторону стола занимала женская половина, возглавляемая Софьюшкой, супругой атамана Стодеревского юрта. Рядом с матерью наворачивали наваристый суп две дочери – Аннушка и Марьюшка, успевшие войти в ту пору, когда от парней не было отбоя. В казачьих семьях, как и в кавказских с азиатскими, женщины не имели права сидеть за одним столом с мужчинами, но установленный почти тридцать лет назад женой полковника порядок с тех самых пор не нарушался никогда, несмотря на косые взгляды остальных станичников, нередко забегавших в гости в этот гостеприимный дом. И было похоже, что он находил отклик в детях супругов – к Панкрату плечом прижималась его жена Аленушка, ладонями она ласкала головы двоим подросшим пацанам – Сашеньке и Павлушке. Лишь мать главы семейства, старуха за семьдесят лет, не могла привыкнуть к неведомой ей доселе вольности, она продолжала наблюдать за трапезниками по старинке – в отдалении от них. Когда с первым было покончено, дочери вместе с бабукой шустро убрали посуду и принесли глинянные чашки с большими кусками мяса и пучками зелени. Мужчины потянулись к ним руками, но у женщин в пальцах матово заблестели серебряные вилки – редкость для станицы великая. Петр предпочел воспользоваться тоже ножом и вилкой, за время учебы в Москве он отвык от казацких обычаев.

– Студент, – насмешливо прищурившись и подмигнув окружающим, кивнул на него отец. – Совсем от рук отбился, скоро полотенец будешь за шиворот затыкать, как тот квартирант– подпоручик из нашего флигеля во дворе. Но за стол мы его не приглашаем, уж дюже от его сапог вонючим дегтем несет.

Сестры смущенно захихикали, исподтишка посмотрели на Петра как на столичного франта.

– Пьер поступает правильно, – с едва уловимым французским акцентом заступилась мать за младшего сына. – Хорошие манеры еще никому не навредили.

– Как не навредили, когда он разбойникам целую сакву продуктов подарил, – под веселые усмешки Панкрата и других, обрадовавшихся приезду еще одного члена семьи, продолжал наступать отец. – Вместе с конем.

– Я ничего никому не собирался дарить, – насупился Петр.

– А куда же они подевались? Когда мы подъехали, твоя коляска оказалась пустой и поломанной, а конь валялся на дороге рядом. Издохший.

– Коня подстрелили разбойники, а двуколку кто–то успел обшарить.

– А чего же ты ее бросил? – Дарган с напускной строгостью пристукнул по столешнице обеими ладонями. – Тем самым, Петрашка, ты учинил разор нашему хозяйству.

– Что же мне, под чеченские пули надо было соваться? – повернулся к нему покрасневший от стыда и злости Петр. – Тогда бы я сейчас с вами здесь не сидел.

– То–то и оно, сынок, прежде чем что–то делать, надо поразмыслить мозгами, – сменив шутливый тон на строгость, наставительно произнес глава семейства. Таким жестким способом он хотел запечатлеть в голове у Петра его просчет, чтобы тот больше не допускал подобного в будущем. – Тебя из Червленной никто на ночь глядя не гнал, а в той станице проживает кум нашего внучка, а твоего племянника Александра. Заночевал бы у него, а утром поехал бы дальше.

– Батяка, а где гарантии, что разбойники и с утра бы засаду не устроили? – разрывая зубами кусок мяса, решился поддержать младшего брата Панкрат. Он прекрасно понимал, чего добивается от него отец. – Они сейчас злые как собаки, потому что Шамиль забил им головы газаватом против неверных.

– Значит, надо было дожидаться какой ни то попутной оказии. Помнишь, как под Гудермесским аулом мы по зиме едва сами не втемяшились в похожую историю?

– Спасибо, ноги унесли, – помолчав, согласился сотник и потер тыльной стороной ладони коричневый шрам на левой скуле. – Но там было куда как закручено.

Петр быстро обернулся к брату, он давно заметил новый рубец на его лице, протянувшийся от левого глаза почти до угла рта, но расспросить про это не было времени. Испуганно зыркнув глазами на мужа, Аленушка уткнулась ему в плечо и тут–же распрямилась. Она стеснялась показывать свои чувства на виду у всех, да и Павлушка как раз решил навести порядок в своей тарелке.

– А что там произошло? – все–таки не удержался от вопроса Петр.

– Тебе это интересно? – с усмешкой покосился на него Панкрат. – Ты ж променял мужское ремесло на белые панталоны в обтяжку.

– Перестаньте вы его подначивать, – вконец возмутилась Софьюшка под ставшие озабоченными перегляды находящихся за столом. – Это вас угораздило не жалеть своих жизней, а Пьер с Захаром выбрали правильную дорогу. В конце концов, каждый занимается тем, к чему его потянет.

– Да мы что, мы помалкиваем, – сдерживаясь, чтобы не засмеяться, опустил голову Дарган. Ему понравилась Панкратово упоминание про белые панталоны.

– Нет уж, вы лучше расскажите, как едва не остались под этой Гудермесской насовсем, – вдруг вскинулась Софьюшка, она поняла, что от этого примера толку будет больше. – Думаю, после такого признания Пьер сам рассудит, как ему поступать дальше.

Отец со страшим сыном посмотрели друг на друга, насупившись, отложили ложки и скорбно качнули чубатыми головами:

– О таком вспоминать до сих пор горестно, на всю жизь глубокая зарубка осталась, – наконец вместо отца отозвался Панкрат. – Зря ты, мамука, завела про это разговор.

– Нет, Пако, не зря, – супруга главы семьи упрямо смахнула с лица прядь светлых волос. – Не только я, но и ты с батькой обязаны помогать Пьеру с Захаром встать на правильный путь.

– Еще за ручку их водить, – недовольно пробурчал Дарган. – Как тех телков, до седых волос.

– Водить не следует, они и так почти отделились, а подсказать дельное мы обязаны.

– Пусть лучше расскажет, почему приехал без невесты, – после некоторого раздумья попытался перевести беседу в другое русло Панкрат. – Все уши своей немкой промозолил, в каждом письме про нее отписывал.

– А вот это точно, – встрепенулся от тяжелых мыслей и Дарган. – Про такое мы послушаем с превеликим нашим удовольствием.

Софьюшка сердито трепыхнула ноздрями, она знала, что если ее мужчины не пожелали в чем–то исповедаться, то силком их вряд ли заставишь. Она покосилась на сидевшего через стол Петра и едва удержалась от улыбки – таким удрученным был у него вид. Тем временем ее младший сын торопливо рассуждал, говорить ли семье всю правду, в том числе и о предложении Эльзы перевести московский особняк на свое имя. Или следует ограничиться шутливой присказкой, постаравшись не уронить в глазах ближайших родственников собственного достоинства. Наконец он решил признаться во второстепенном:

– Мне предложили проходить практику в голландском городе Амстердаме, а я решил настоять на своем отпуске в родную станицу.

– Ну и что? – развернулся к нему Дарган.

– Эльза надумала поддержать предложение ректора университета, и даже пообещала поехать со мной. Она сказала, что в казачьей станице делать совершенно нечего.

За столом возникло некоторое замешательство. Дарган смущенно покашлял в кулак, Панкрат со стуком отодвинул от себя чашку, сестры тоже не скрывали своего возмущения, воззрившись на Петра горящими глазами.

– Надо было послушать эту разумную девушку, – как–то неуверенно произнесла Софьюшка. – А когда дело дошло бы до свадьбы, она и нас не объехала бы стороной.

Глава семьи усмехнулся в седые усы, редко перечивший жене, сейчас он был категорически с ней не согласен:

– Если человек с первых шагов начал воротить от нас свой нос, то нечего ему тут и делать, – твердо сказал он. – Видал ты, какую Петрашка ученую мамзель подцепил! Не горюй, студент, наши скурехи все глаза проглядели, тебя дожидаючись. Вон их сколько по вечерам на станичной площади…

Глава одиннадцатая

На острове Святого Духа, в мрачноватых коридорах родового замка Свендгренов, царило большое оживление. По этажам бегала прислуга, с мерками на плечах шныряли костюмеры, носились с черпаками поварята. И даже старый церемониймейстер, важно расхаживавший возле входа в зал приемов, не скрывал своего волнения, он то и дело доставал из–за обшлага парадного мундира, расшитого золотыми нитками, огромный носовой платок и вытирал им с каменного своего лица обильный пот. Предстояло объявленное накануне грандиозное событие – званый ужин для коронованных и приближенных к трону особ, во время которого должна была состояться помолвка между единственной дочерью профессора Мартти Свендгрена, имеющего титул эрцгерцога и несколько ученых званий на поприще науки, и приехавшим из России ее женихом, до сих пор никому неизвестным русским казаком. Поговаривали, что на ужине будет присутствовать король Бернадот, дальний родственник хозяина крепости, а потом состится великосветский бал с масками и костюмами. Сам профессор вместе с женой находились в просторной прихожей, в которой принимали гостей, прибывающих на остров на небольших судах и катерах. Молодые, каждый в своей комнате, готовились облачиться в лучшие свои наряды, чтобы показаться перед публикой из высшего света во всей красе. И снова Захар не скрывал досады от того, что не посмел выпросить у батяки с мамукой денег на новые фраки с костюмами, решив отложить покупки на более поздний срок. Он предположить не смел, что его помолвка с Ингрид произойдет так быстро, он надеялся, что она состоится после знакомства девушки с его семьей. Но оказалось, что все в мире относительно, даже такие всего лишь житейские обряды.

В дверь постучали. Бросив мимолетный взгляд на ковер с оружием, Захар отложил свои скудные пожитки в сторону и повернулся ко входу. Он и не думал забывать о друге детства своей невесты, на время оставившего его в покое.

– Войдите, – спокойно разрешил он.

В комнату протиснулся увешанный одеждой с ног до головы широкоплечий слуга, поклонившись, он прошел к дивану и начал раскладывать на нем принесенные вещи.

– Что это! – воскликнул Захар, думая, что коридорный ошибся дверью.

– Биттэ шён, герр Закхар, – сказал слуга на плохом немецком, указывая на груду костюмов, видно было, что их только что пошили. – Воллен зи… майнэ кляйнэ фрейлен Ингрид, майнэ либэн фрейлен… биттэ, герр Закхар.

– Это мне? – изумился стоящий возле кровати выпускник Российского императорского университета, до сих пор облаченный в сероватую тройку и в коричневые ботинки из крокодиловой кожи. На стуле перед ним висели его великоватый черный фрак и еще один костюм невзрачной расцветки, не менее мешковатый.

– Я, я, мне… – закивал головой здоровенный рыжеволосый малый в коротких штанах и в белых вязанных чулках до колен. На плечах у него болталось подобие жилетки без рукавов, а ноги были обуты в туфли с тупыми носками, больше похожие на деревянные башмаки. Он повторил. – Битте шён, герр Закхар.

– Спасибо тебе… Э-э, данке шён и… как там у вас, шнелле!

– Яволь.

Слуга неторопливо свел каблуки ботинок вместе и вышел за дверь, во всех его движениях сквозила неистребимая скандинавская размеренность. Захар проводил его рассеянным взглядом, недоумевая, почему этот рыжий молодец решил обратиться к нему по немецки. Придя к мысли, что во всем виноваты жены русских императоров, принцессы гогенцоллернские, голштейн–готторпские и прочие, он подошел к дивану и принялся рассматривать одежду. Вспомнил вдруг, что несколькими днями раньше возле него вертелся человек с мерками в руках, он заставлял гостя поворачиваться и так, и эдак, не слушая его вопросов и ничего не объясняя сам. Тогда он подумал, что обмеривают его для пошива маскарадного костюма. В один день с помолвкой надвигался какой–то шведский праздник и девушка пояснила, что все гости будут в масках, а так же в барсучьих и медвежьих с волчьими шкурах. Оказалось, что будущая невеста решила представить своего жениха подобающим образом той самой влиятельной свите при дворе его величества короля Бернадота. Среди груды вещей и правда выделялся настоящим мехом шутовской костюм под бурого медведя. Но Захар выбрал сначала великолепный черный фрак с отглаженными фалдами и с атласными отворотами по бортам, повертев перед собой, он решил немедленно его примерить. Благо стену напротив разделяло прекрасное зеркало от потолка до пола. Фрак с брюками оказался как раз впору, на полу перед диваном стояли и хромовые к нему ботинки. Осмотрев себя со всех сторон и найдя, что наряд будто специально подгоняли под его фигуру, Захар прошелся по комнате взад–вперед. Он подумал о том, что в роли жениха титулованной невесты смотрится весьма неплохо. Приятные мысли перебил очередной стук в дверь, который показался довольно настойчивым. Не переставая улыбаться, бывший студент громко распорядился:

– Да–да, – крикнул он. – Вы можете входить, я уже облачился в одежды.

И сразу переменился в лице, метнув, как и в первый раз, быстрый взгляд на стену с оружием. В комнату вошел друг детства Ингрид, кавалерийский офицер Виленс Карлсон. Но теперь он был облачен не в грубый армейский мундир, а в костюм матерого волка с желтыми подпалинами и с выглядывающей из–за его спины клыкастой пастью. Несколько дней соперника не было видно и не слышно, он не присутствовал ни на одном из званых обедов или ужинов, которые с приездом хозяев устраивались весьма часто. Пройдя на середину комнаты, мужчина расставил ноги и окинул Захара презрительным взглядом с ног до головы.

– Вы уже готовитесь стать женихом Ингрид Свендгрен? – холодно осведомился он.

– Да, готовлюсь, – не стал отпираться Захар. – А в чем, собственно, дело?

– Я предупреждал вас, чтобы вы убирались отсюда подобру–поздорову и как можно быстрее. Почему вы до сих пор этого не сделали?

– Разве я нахожусь в вашем поместье? – пожал плечами жених. – Мне доподлинно известно, что этот замок принадлежит семейству Свендгренов, которые официально пригласили меня к себе.

– Именно так, русский казак, но с некоторых пор эти владения и мои.

– Почему вы так решили?

– Потому что между мною и Ингрид уже была договоренность о помолвке. Она не состоялась по одной причине – отъезде моей невесты на учебу в Санкт – Петербург. И вам об этом хорошо известно.

– Простите, но на этот счет у меня другие сведения. Ингрид сказала мне, что она расторгла помолвку с вами сама, по личной инициативе, – открыто улыбнулся Захар. – Не слишком ли вы торопите события, господин офицер?

– Это вы поторопились признать предстоящую помолвку с эрцгерцогиней достойной вас, – криво усмехнулся соперник. – Подумайте, разве она вам пара? Я от рождения наделен титулом барона, а вы всего лишь русский казак,

– Странно, разве без титулов я похож на ничтожество? Вы глубоко заблуждаетесь, бывший друг детства моей невесты, я твердо уверен, что достоин руки госпожи Ингрид Свендгрен, с которой у нас сегодня вечером обязательно состоится помолвка, – с вызовом вскинул подбородок Захар. – И если потребуется, я постараюсь доказать это любыми способами.

– Вот как!

Мужчина скорчил неприятную мину и неторопливо осмотрел комнату, словно впервые вошел в нее. Остановив свой взгляд на ковре, увешанном оружием, он подергал правой щекой и растянул рот в ухмылке, показав ряд неправильной формы мелких зубов. Затем прошел на середину комнаты, небрежно бросил перчатки на постель, на которой спал Захар и развернулся на каблуках тупоносых ботинок:

– Итак, вы согласны доказать свою правоту любыми способами, – с той же оскорбительной усмешкой обратился он к своему противнику, облаченному в новенький фрак. – Я вас правильно понял, господин русский казак?

– Именно так, милостивый государь, – принимая вызывающую позу, отозвался тот. – Что вы желаете этим сказать?

– На этом ковре висит старинное оружие, принадлежащее семейству Свендгренов, – не оборачиваясь назад, соперник указал рукой на стену позади себя. – Я предлагаю вам поединок на любом из клинков, или даже пистолетов, на выбор. Пусть нас рассудит это боевое оружие и вместе с ним провидение, имеющие отношение только лишь к этому дому.

– Согласен, – понимая, что дуэли вряд ли избежать, и что решение назревшего вопроса в какой–то степени справедливое, кивнул головой Захар. – За кем вы оставляете выбор клинков?

– Вы решили драться на саблях или на палашах? – вместо ответа удивленно причмокнул губами швед. – А почему не на дуэльных пистолетах? Вот же они, в полной боевой готовности. К тому же, наш с вами вопрос разрешится гораздо быстрее.

– Мне спешить некуда, – сбрасывая с себя фрак и оставаясь в одной рубашке, отрывисто сказал Захар. Он быстрыми шагами подошел к ковру и снял с него русскую саблю, обладавшую удобством и имевшую плавный изгиб. – Прошу, господин хороший, теперь ваша очередь взять клинок в руки.

Холодно кивнув неправильной формы головой с широким пробором в светлых волосах, соперник, облаченный в костюм матерого волка, почти не глядя сорвал с креплений точно такую же саблю, со звоном выхватив клинок, отбросил ножны поверх лежащих на кровати перчаток.

– Господин казак, я к вашим услугам, – принимая мушкетерскую стойку, с пафосом провозгласил он. – И давайте не будем терять времени.

Захар мигом сообразил, что кавалерийский офицер вряд ли когда дрался в пешем солдатском строю, тем более, сходился с противниками в поединках на армейских саблях. Его раскоряченная фигура говорила о том, что ему больше подошла бы дворянская шпага, нежели обыкновенный увесистый клинок, хотя роста он был немалого. Оставалось не попасть под размашистый удар и постараться самому с ловким казачьим приемом опередить соперника. Захар занес оружие над головой и привычно рассек перед собой воздух по косой линии, примечая, какой выпад последует от стоящего перед ним претендента на руку его невесты. Швед отреагировал моментально, он бросил туловище вперед, стараясь попасть саблей посередине клинка противника, чтобы детским способом вырвать его из рук Захара. То есть, скользнув лезвием по лезвию, обкрутить свое оружие вокруг ручки чужого клинка и дернуть его на себя. Казак как бы поддался силе, он расслабил руку и тут–же вышел из закрученного соперником жесткого сверла сильным рывком сабли на себя. Вилен Карлсон отскочил назад, он пока не догадался, что ему противостоит опытный воин, за спиной которого не одна битва с горцами и не один поединок со злыми абреками из их среды, не уступающими в ярости с ловкостью любому европейцу, искусному в ближних боях. Швед снова приготовился к атаке, сделав ложный выпад правой ногой, он подтянул левую ступню, и тут–же, перенеся на нее тяжесть тела, с замаха пустил лезвие под подбородок жениха Ингрид. Конец острия прошел в половине вершка от расстегнутого ворота рубашки Захара. Но казак не отскочил назад, сберегая лишние четверть сажени, он лишь откинулся головой, чтобы в следующее мгновение самому совершить похожий на змеиный бросок. Острие сабли вспороло толстую ткань костюма противника, обнажив на уровне ключицы белое тело, из неглубокой раны показалась неровная строчка крови. Она возбуждала, эта расползающаяся по коже кровь, словно обладала древними заклятиями, призывающими насладиться ею вволю и подпасть под ее власть.