Текст книги "Шестиклассники"

Автор книги: Юрий Сальников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 8. Непредвиденные осложнения

Прежде всего Гроховский не сумел в субботу утром закончить альбом. Когда Лёня встретился с приятелем перед уроками в школе, тот сказал:

– Понимаешь, вещи малой скоростью прибыли. Я с папой на вокзал ездил, а потом маме помогал раскладываться. Никак не удалось вырваться в «кабинет». Ну да ничего, – добавил он, заметив, что Лёня помрачнел. – Я завтра обязательно закончу с самого утра, а часам к двенадцати ты приходи, и мы сразу пойдём в лес.

Но прийти к Гроховскому в воскресенье Лёня тоже не смог – ни к двенадцати, ни позже.

И виновата во всём оказалась староста класса, эта самая Анька Смирнова. Впрочем, лучше рассказать по порядку.

Началось это на первом же уроке в субботу. После того как приятели переговорили об альбоме, Стасик получил двойку по русскому языку.

Такого результата давно следовало ожидать, потому что ни Стасик, ни Лёня за целую неделю занятий ещё не удосужились заглянуть в учебники. Подобная же расплата ждала и Лёню.

Поставив двойку Гроховскому, Таисия Николаевна грустно посмотрела на него:

– Что с тобой? В Краснодаре учился хорошо, а здесь раздумал?

Стасик, конечно, не стал объяснять, что у него всё свободное время отнимал альбом Галкина, он только согнулся над партой пониже.

А потом пожаловался Лёне:

– Ох, дома мне будет!

– А ты не говори, – шепнул Лёня.

– Как это? Я всегда маме всё говорю. Врать, что ли?

– Да не врать. Ну, не спросят, а ты промолчи. И ничего не соврёшь, и не узнают.

Стасик задумался.

На перемене к нему подлетела Аня Смирнова.

– Лентяйничаешь, да? В Краснодаре мог учиться, а у нас не хочешь?

Стасик хмуро молчал. Лёня вмешался в разговор.

– Иди, иди, – начал он отталкивать Аню.

– А ты не толкайся, защитник!

– Я тебе дам! – замахнулся Лёня.

Стас вскочил с места, схватив Галчонка за руку:

– Это ты брось!

– Пусть не дразнится!

– Оба вы хороши! – ответила Аня и пошла прочь, но оглянулась и добавила, обращаясь к Стасику. – Хотела тебя попросить о чём-то, а теперь не буду.

– О чём?

– Да вот хотела, чтоб плакат сделал для класса о чистоте.

Лёня крикнул:

– Не делай ей, Стас, ничего не делай!

– Что значит – не делай?

– Не делай! – заупрямился Галчонок. – Дружба у нас или не дружба?

– Да мне теперь и самой не надо! – заявила Аня. – В двоечниках не нуждаемся!

Она скрылась за дверью, мелькнув розовыми ленточками в косичках.

Стас рассердился.

– Ну что лезешь, куда не спрашивают?

– Ах, ты из-за девчонки дружбу хочешь предать? – воскликнул Лёня. – Она девчонка – пискля-визгля, а ты ей плакатик, да?

– Значит, опять только по-твоему хочешь? – заспорил Стас. – Если не по тебе, так со всеми ссориться готов? И с Димкой, и с ней, и со мной опять? Ну и ладно!

Он тоже ушел. Дежурные азартно выгоняли из класса всех без исключения, и Лёня поругался бы ещё и с ними, да выручил звонок.

Два урока подряд друзья не разговаривали. Помирило их общее горе: на уроке истории получил, наконец, двойку и Лёня. Расплата, как видите, была недалека.

Маргарита Никандровна спрашивала о патрициях и плебеях в древнем Риме. Лёня понял, что патриции это вроде господ, а плебеи как рабы. Мысленно, назло Стасу, он присоединил к его фамилии слово «плебей», а к своей – «патриций». Прозвучало интересно: плебей Гроховский! Патриций Галкин!

В этот момент Маргарита Никандровна и вызвала «патриция». Ясно, что ничего толком он сказать не мог, и учительница вернула его на место.

Гроховский повернул голову.

– Тоже не скажешь дома?

– Факт!

– Галкин и Гроховский! – послышался строгий голос учительницы. – Не разговаривайте.

– Да мы ничего…

– Вот, вот! Лучше слушайте, как надо отвечать!

У стола бойко рассказывала про патрициев и плебеев Аня Смирнова. Что ты будешь делать! Эта Смирнова словно нарочно все время встаёт Лёне поперёк пути!

После уроков Лёня не сразу пошёл домой: ему нужно было купить хлеба. Но сначала он забежал в «кабинет» взглянуть ещё раз на альбом… Стас сел дорисовывать картинки, а Лёня понаблюдал немного, потом отправился в булочную. К тому времени булочную закрыли. Лёня решил съездить в магазин в центр города. Трамвай полз еле-еле, и магазин тоже закрыли. Лёня остался без хлеба и совсем теперь не спешил домой.

Однако в конце концов пришлось возвращаться.

Мать, как и полагалось, встретила сердитым взглядом. Она стояла у стола в цветистом фартуке, повязанная белой косынкой, и крошила ножом что-то красное на фанерной дощечке.

Лёня молча положил сумку на ящик у вешалки и боком продвинулся к своей тумбочке у кровати.

– Хлеб купил?

– Закрыто везде…

– А где пропадал?

Мать знала, что спрашивать: если бы он никуда не заходил, то в булочную наверняка бы успел!

– В школе задержали.

– В школе?

Лёня уловил в её тоне угрожающие нотки. Только бы не начала пилить и плакаться на судьбу, которая наградила её таким неблагодарным сыном, не желающим стукнуть палец о палец, чтобы помочь усталой матери. Лёня давно чувствует, что раздражает мать даже самим своим присутствием: всё-то у него, по её словам, получается не так – грязь на ногах таскает, вещи разбрасывает, хлеб за столом крошит, обувь и одежду не бережёт, материнских усилий не ценит.

По субботам мать бывает особенно не в духе, очевидно потому, что в субботний вечер ей надо и обед приготовить, и в комнатах убрать, и полы вымыть.

Хорошо ещё, что она мало интересуется его «успехами» в школе – видно, времени ей на такие разговоры не хватает, а то бы узнала про двойку и совсем бы «разошлась».

Лёня скромно уселся на кровати и стал рыться в ящике тумбочки, разыскивая валявшуюся среди разных гаек, проволоки и прочего добра единственную сосновую шишку – основу будущей коллекции. Собственно, искать шишку сейчас было незачем, но Лёня нарочно притих – только бы не вызывать у матери лишних слов.

Но сегодня этот маневр не удался. Мать не умолкала:

– Сколько раз говорить – замок у нас на двери не действует. Нет, чтобы взять да наладить!

– Ну, налаживал я, – буркнул Лёня.

– Откуда это видно, если так хлябает?

– А я шурупы подкручивал отверткой.

– Значит, мало подкрутить! Надо не наспех делать, не кое-как, лишь бы отвязаться, а капитально!

– Новый надо купить, тогда будет капитально.

– А ты к этому руки сумей приложить, к этому!

Из коридора крикнула соседка Елена Максимовна:

– Товарищ Галкина, горит у вас на сковороде!

Мать подхватила тряпку и метнулась из комнаты, приказав:

– Садись за стол!

Через минуту, обжигаясь, Лёня ел жареную картошку прямо со сковородки. Хлеба мать заняла у Елены Максимовны. Лёня обрадовался, что всё обошлось, и подумал: почему бы матери вообще не договориться с соседкой насчёт хлеба? Ведь ходит старушка покупать себе, покупала бы заодно и им.

Настроение у него поднялось, он уже размечтался, как немного погодя выскочит во двор и до полной темноты успеет вдосталь погонять с Федькой Антоновым футбол. Но получилось не так.

Мать вышла во двор и через некоторое время вернулась с охапкой простыней на руке. Оказывается, до прихода Лёни она успела постирать бельё. И вот, войдя сейчас в комнату, она спросила:

– Ты что же, опять начал двойки получать?

Лёня был потрясен: узнала! Откуда?

Теряясь в догадках, он просидел дома весь вечер. А в долгожданное воскресное утро, заметив, что сын куда-то засобирался, мать категорически заявила:

– За порог – ни ногой!

– Да что ты, – протянул Лёня. – Вчера сидел вечером и опять.

– Вот и сиди, раз такой непутёвый!

Делать было нечего. С тоскливым выражением Лёня уселся у окна.

В таком настроении его и застал Гроховский. Стас пришёл уже в третьем часу дня, не дождавшись Лёни.

Лёня сразу провёл друга к своей тумбочке. А мать нарочно не выходила из комнаты – осталась послушать, о чём друзья будут говорить. Но Лёня схитрил.

– Хорошо, что ты пришёл, – сказал он. – Тут я одну задачку не понял, объясни мне.

И, вытащив из сумки задачник по арифметике, ткнул в какую-то страницу.

Стас, покосившись на Лидию Тарасовну, начал вслух читать условие задачи. Он, конечно, понял, что у Лёни с матерью серьёзный конфликт, недаром она не рада, что к её сыну явился гость.

Наконец Лидия Тарасовна зачем-то всё-таки вышла, и Лёня торопливо зашептал:

– С лесом ничего не получается… Засадила дома, разошлась – ужас! У тебя ничего?

– Ничего.

– А у меня откуда-то узнала про двойку. Хоть убей не пойму, кто ей сказал.

– Может, Таисия Николаевна?

– Да нет. Когда пришёл, она сначала вроде ничего. Потом вышла вот так же из комнаты, а вернулась – и сразу про двойку!

– Куда же она выходила?

– Во двор за бельём.

Стас немного подумал.

– Значит, во дворе кто-то и сказал.

– Да кому надо? – усомнился Лёня.

– Во дворе! – настойчиво повторил Стас. – Ты уж со мной не спорь. В этих делах я мастер.

– Подумаешь, мастер, – усмехнулся Лёня.

– А что? – воскликнул Гроховский, и в голосе у него прозвучала обида. – Плохо я тебе сообразил с альбомом?

– Ладно, – миролюбиво произнес Лёня. – Пусть будет по-твоему: во дворе так во дворе. Только кому надо?

– А кто живёт у вас из ребят?

– Из нашего класса?

– Ну да.

– Никого!

– Как никого? – Стас даже растерялся. Видно, не ожидал, что ниточка, намеченная им к раскрытию тайны, оборвётся так быстро. – А знакомые есть?

– Знакомых много. Вот Федька, например, Антонов. Мы с ним летом рыбачить ходили. Только он в первой смене и про меня ничего не знает.

– А девчонки?

– Девчонки? – Лёня вспомнил. – Так ведь Анька здесь живет! Староста наша, Анька Смирнова! Вон в том корпусе, в третьем подъезде!

– Ага! А верёвка где висит?

– Какая верёвка?

– Ну, для белья!

– В углу за сараями.

– Все ясно: Анька и сказала. Мать пошла за бельём, а ей встретилась Анька.

– Ух ты! – невольно изумился Лёня. – И правда, она могла! Ловко ты разгадал!

Стас и сам был безумно рад: лицо его так и сияло.

– А ты говорил! – не удержался он от похвальбы. – Я каждую мелочь, знаешь, как учитываю. Все имеет значение!

– Ладно, ладно, учитывай. А я теперь этой Смирновой задам, будет знать!

– Вот это зря, – попытался урезонить Стасик.

– Ничего не зря! Я писклей-визглей всегда луплю.

– Ну, а разве хорошо?

– А ябедничать хорошо?

Неизвестно, чем бы закончился спор, если бы в комнату не вошла Лидия Тарасовна. Гроховский сразу засобирался домой. Лёня не стал его задерживать.

– Иди, иди, спасибо за задачку.

– А ты не смей никуда! – крикнула Лидия Тарасовна, увидев, что Лёня тоже ступил на порог.

– Да проводить только, – ответил Лёня и, выбравшись вслед за Гроховским в коридор, пожаловался: – Вот всегда так – не узнает как следует, а уже кричит.

– Строгая она у тебя, – заметил Стас и, чтобы хоть немного утешить приятеля, сказал: – Ну, ничего. В лес мы ещё сходим. Вот завтра сдашь альбом, а коллекцию после…

– Послушай, Стас, – заговорил вдруг Лёня шепотом, оглядываясь. – А что, если нам завтра в лес сходить? Мать на работу с утра, а я к тебе. До уроков успеем.

– А успеем?

– Успеем!

– Ну давай, – согласился Гроховский. – Только ты пораньше ко мне.

– Факт! – заключил Лёня и, выпуская Стаса из полутёмного коридора на лестничную площадку, добавил: – Жди там, где всегда!

Это означало: «Жди в «кабинете»!»

Глава 9. Почему мерцают звёзды?

Остаток воскресенья Стасик провёл дома. К этому времени мама окончательно прибрала в комнатах, расставила все вещи и прикрепила занавески и шторы. В квартире сразу стало теснее, но зато уютнее. И доставляло особое удовольствие просто бродить по комнатам из угла в угол, ничего не делая.

Стасик побродил так, искоса поглядывая на отца, который занимался в дальней комнате за письменным столом. Даже в воскресенье он читал, писал и высчитывал. Он работает инженером на заводе, что-то там исследует, и у него очень мало свободного времени. Поэтому за всем, что нужно, Стасик обращается к маме. Она ему помогает, советует, достаёт, что требуется, и она же является как бы посредником между Стасиком и папой. Стасик спрашивает у неё, а уж если она сама не может помочь, то идёт к папе: дескать, вот у сына затруднение.

Папа, конечно, помогает в таких случаях.

Но все-таки с папой Стасик не так близок и откровенен, как с мамой.

А сейчас Стасик чувствует в душе смутную тревогу: как-то получилось за последнее время, что он стал кое-что скрывать и от мамы. Началось с находки на чердаке: захотелось иметь свою тайну. Потом скрыл, что рисует в «кабинете» альбом для Лёни. Ведь это касалось не его одного. А потом появилась разнесчастная двойка! И о ней Стасик тоже умолчал: было просто стыдно признаваться – не успел начать год и уже заработал. К тому же пришлось бы рассказать и об альбоме и о «кабинете», так как всё связано одно с другим.

Вот почему, когда сегодня за завтраком мама поинтересовалась, как прошла первая неделя занятий, Стасик ответил, что класс у них хороший, и учителя тоже хорошие, и новые предметы интересные. Словом, поговорил обо всем, а про себя – молчок. И вышло, как советовал Галчонок: не солгал, но и правду не сказал.

А дружба с Галчонком тоже как-то не получалась. Над желанием Стасика везде всё разгадывать он смеётся. «Кабинет» оборудовать помогал, но тоже торопил: скорее, скорее садись за альбом! И сам в альбоме ни одного слова не написал, а Стасика заставляет. И главное, мало он ценит Стасика. Другой бы за то, что ему сделали, с уважением относился, а этот вечно спорит, ни во что Стасика не ставит, ни разу не похвалил.

И с девочками обращается плохо. Обзывает их, щёлкает по затылку, дёргает за косы. Да ещё кичится: всегда буду так! А Стасик не хочет обижать девочек. Он до сих пор не забыл маленькую Любочку, которая умерла пять лет тому назад, когда он учился ещё во втором классе, а ей было всего-навсего шесть годочков. Стасик очень любил играть с ней, и ему так хотелось, чтобы она всегда жила на свете, чтобы у него всегда была сестрёнка.

А вот Галкин делает девочкам больно!

Одним словом, если так обо всем подумать, то столько набирается против Галкина, что становится непонятным: зачем Стасику терпеть такую дружбу, от которой радости никакой, а неприятностей куча?

После ужина, убрав со стола, мама вышла ненадолго посидеть во двор, на крыльцо, где собрались соседки посудачить перед сном на открытом воздухе в темноте тёплой сентябрьской ночи.

Стасик, прислонившись к косяку двери, прислушивался к разговору. Женщины говорили тихими голосами о своих, неинтересных для Стасика делах – о ценах на базаре, о какой-то болезни ног. Мама сидела молча. Стасик понимал, что она просто отдыхает после целого дня толчеи по комнатам.

Из окон через ставни просачивались узкие полоски света, от этого всё вокруг казалось ещё более тёмным, почти чёрным: и земля, и глухой выступ дома, за которым стоит лестница, ведущая на чердак, и силуэты женщин. А небо над двором и дальше – над окраинной частью города – очень синее. Стасик знал, что если отойти от крыльца на середину двора или к самым сараям, а потом обернуться и посмотреть на ту часть неба, которая простирается над домом, то можно увидеть словно зарево – в той стороне центр города, и на небе, подёрнутом облаками, всегда пылает красный отсвет от уличных фонарей и магазинных реклам.

Даже звёзды меркнут на этом красноватом фоне, а на тёмно-синем небе они горят и сверкают очень ярко, загадочно мерцая. Интересно, почему звезды всегда мерцают?

Наверное, горят они очень неровно – то сильнее, то слабее. Мама, конечно, не знает. Она в технике и в других таких вопросах не разбирается. Она певица, училась петь и выступала как артистка, но после болезни и смерти Любочки что-то случилось с её голосом – говорят, он «пропал». Стасик сначала не понимал, почему так говорят: он сам превосходно слышал, как мама пела в комнате. Только недавно мама объяснила, что голос у неё стал не такой сильный, поэтому она не может выступать на сцене. Теперь она собирается поступить работать куда-нибудь в клуб, чтобы учить петь других. А папа не хочет этого. Он вообще не хочет, чтобы мама работала, так как у неё слабое здоровье и она должна себя беречь. Стасик не знает, на чем родители порешили, хотя думает, что неплохо, если бы мама работала в клубе: он бы тогда каждый день смотрел разные кинофильмы!

А пока пора спать.

– Мама, я пойду.

– Ложись, сынок, – голос у мамы приятный, спокойный.

Стасик уже хотел уйти, но заговорила одна из женщин: по густому басистому голосу Стасик узнал Анну Сидоровну, которая живёт в дальней квартире – входить к ним надо в самую первую дверь от ворот.

– Не, пойму, что у нас на чердаке делается, – произнесла Анна Сидоровна. – Иногда шум какой-то, шорохи, будто ходит кто-то. Случаем, не замечали, Прасковья Дмитриевна? – обратилась она к Стасиковой маме.

– Нет, не замечала, – ответила мама.

– Может, мыши, а то, поди, и крысы бегают, – предположила ещё одна женщина. – Проверить надобно.

Стасик затаил дыхание, ожидая, что ещё скажут женщины, но они умолкли. Тогда, расстроенный, он вернулся в комнату. Не хватало ещё, чтоб сунулись на чердак! Придётся завтра предупредить Галчонка, а то он действительно прыгает по балкам, как по земле!

Должно быть, у Стасика был очень озадаченный вид, потому что мама, придя с улицы, заметила:

– Ты словно мировую проблему решаешь.

– Да вот… Звезды мерцают. Не знаешь почему?

Этим ловким манёвром Стасик сразу перевёл разговор с опасной темы. Мама не смогла ответить, почему звезды мерцают, и пообещала узнать у папы.

Стасик лег спать, завернувшись в одеяло с головой, и долго думал, как бы утром ухитриться ускользнуть из дому незаметнее.

Однако недаром говорят, что утро вечера мудренее. Всё совершилось как по писаному. Прасковья Дмитриевна ушла на базар за продуктами, а Галчонка Стасик встретил у ворот, поэтому не было нужды лишний раз забираться в «кабинет» и топать по чердаку, вызывая подозрение у дотошной Анны Сидоровны.

Галчонок явился с сумкой.

– Возьми и ты! – сказал он Стасику. – Может, мы сразу из леса в школу. И хлеба захвати или ещё чего-нибудь поесть! – крикнул он вдогонку Стасику, когда тот побежал за портфелем.

Стасик так и сделал: собрал в буфете с тарелки нарезанные ломтики хлеба, сунул вместе с ними две сардельки, кусок сыра и несколько холодных варёных картофелин, завернув их предварительно в бумагу, и выскочил из комнаты с предельной скоростью.

Через минуту друзья шагали по улице к трамвайной остановке.

Глава 10. Наконец в лесу

Конечно, эта вынужденная прогулка в лес получилась совсем не по плану. Во-первых, пришлось идти в самый последний день сдачи экспонатов на выставку. Во-вторых, выкраивалось маловато времени. В-третьих, опять остались невыученными уроки. Но наши герои забыли обо всём, едва сошли на кольцевой остановке трамвая, и, оставив позади большой шумный город, углубились в сосновый бор.

Стоял солнечный, сухой и тёплый день. Высокие сосны, слегка покачивая верхушками, ровно гудели, будто вели меж собой непрерывный степенный разговор. Под подошвами мягко пружинил хвойный покров. На нём почти нет травы, и поэтому весь лес казался раздетым: на голой жёлтой хвое стоят коричневые сосны – множество однообразных стволов; повсюду, куда ни кинешь взгляд, уходят в глубину стройные мачты, освещённые кое-где пробивающимся сверху солнцем. Вокруг много света, воздуха, и весь бор словно какой-то прозрачный, спокойно-ласковый. Хочется идти по нему всё вперёд и вперёд, не останавливаясь, дальше и дальше… Так легко шагается!

И ребята шли некоторое время молча, лишь изредка нагибаясь и поднимая с земли особенно крупные шишки.

Гуденье бора постепенно сделалось привычным для уха, а никаких других звуков здесь не рождалось, и от этого стало ещё сильнее казаться, что лес стоит по-осеннему пустой, присмиревший – уже не так в нём празднично, как летом, но всё равно хорошо!

– Здесь собирать будем? – спросил тихонько Стасик.

– Не знаю, – ответил Галчонок. – Тут что? Шишки. Травы-то нет.

– А вон немного.

Они приблизились к островку травы, тоже уже несвежей, поблёкшей.

Стасик присел на корточки и стал рассматривать стебли и листья примятых к земле растений. Они были какие-то неизвестные, и как собирать их в коллекцию, Стасик не знал. Он выдёргивал отдельные травинки. Галчонок раскрыл сумку и вынул толстую книгу, которую взял специально для того, чтобы складывать в неё цветы и растения. Так положили первые листья для коллекции.

Потом пошли дальше. Стасик добросовестно выискивал всё, что можно взять. А Галчонок вскоре сунул Стасику сумку и, завизжав, засвистев, побежал, перепрыгивая через пеньки. И сразу закричал издали:

– Стас! Сюда иди! Смотри, муравейник!

Он начал разгребать его палкой, а Стасик хотел заметить, что незачем разорять муравейник, но в нём всё равно не оказалось ни одного муравья.

– К зиме спрятались, предположил Галчонок.

– Наверное, – согласился Стасик и посоветовал: – Давай лучше собирать, а то время идёт.

– Успеем, – ответил Галчонок и опять побежал вперёд.

Сосновый бор кончился – около города он небольшой. Дальше лежало поле; на одной его стороне вдали виднелись белые двухэтажные дома, наверное там ещё продолжался город, а с другой стороны почти к самой опушке подходил овраг, и в овраг спускались берёзы – по-осеннему золотые. По склонам оврага росла трава, уже сухая, побуревшая, и поздние цветы – ромашки, лютики, но и они были все несочные, чахлые…

– Возьмём их! – предложил Стасик.

Они сорвали и ромашку, и лютик, и неизвестный белый цветок, похожий на зонтик, но Галчонок опять потащил за собой Стасика кувыркаться и прыгать. Стасик даже рассердился.

– Будет тебе! Не баловаться пришли!

– Ох уж, затронуть нельзя! Догоняй!

Галчонок побежал, но, увидев, что Стасик остался стоять на месте, вернулся и сел у его ног.

– Давай отдохнём.

Стасик нахмурился:

– Смотри, солнце где.

– А ты умеешь по солнцу время угадывать?

– Не об этом разговор. А если начали, надо кончать!

Галчонок потянулся к сумке.

– А ну, покажи, сколько собрали?

Собрали мало. Вздохнув, Галчонок сказал:

– Давай поедим.

Сложили в общую кучу продукты. К картошке Стасик забыл взять соли, но решили есть её с сыром – получилось вкусно.

Торопливо проглотив свою порцию, Стасик поднялся.

– Ну, пошли собирать.

Галчонок развалился на траве.

– После обеда требуется мертвый час.

– Эх ты! – не выдержал Стасик. – Семь пятниц у тебя на неделе!

– Какие пятницы? – сел Лёня.

– А такие…

– Ну ладно, – Галчонок опять потянулся за сумкой. – Пошли!

Недовольные друг другом, молча, они снова стали собирать растения; в берёзовом перелеске, в овраге нарвали красивых красных и жёлтых листьев, потом опять приблизились к бору и побрели его опушкой, натолкнулись на бруснику, поели её сколько было и нарвали в коллекцию брусничных листьев и жёлтого папоротника, который в одном месте разросся сплошным ковром.

Галчонок вдруг объявил:

– Пошли на реку!

– Зачем же на реку? – спросил Стасик. – Нам надо, что лес даёт.

– Просто так. Пошли!

– Опоздаем.

– Да мы и так опоздали!

– Что ты? – испугался Стасик.

– Конечно, – ответил Галчонок. – Думаешь, мы близко? Ой-ой сколько отмахали. Пока возвращаться по лесу да ехать на трамвае – вот тебе и уроки начнутся.

– А по-твоему, сколько сейчас?

Они посмотрели на солнце, но время, конечно, не определили.

Только Стасик подумал, что в общем Галчонок прав: в школу к началу занятий всё равно не поспеть. Стало очень досадно, что Галкин его вроде подвёл. Даже говорить с ним не хотелось!

Но когда Лёня заявил, что в коллекцию собирать больше не надо, защёлкнул сумку и, перекинув её на верёвке через плечо, пошёл по направлению к реке, Стасик почувствовал, будто с него сняли ношу: заботы больше не было, а огорчаться из-за опоздания в школу бесполезно. Стасик огляделся вокруг, и совсем по-новому, не так, как минуту назад, предстали перед ним и лес, и поле, и чистое холодноватое осеннее небо. Тоже захотелось подпрыгнуть, взвизгнуть, побежать, чтоб ветер гудел в ушах. И Стасик незамедлительно проделал это, подтолкнув Галчонка. Галчонок погнался за ним.

А потом с высокого, доступного всем ветрам косогора они, стоя рядом, долго смотрели на широкую реку, несущую мимо них свои мутные воды.

– В ту сторону, на север, Анька-то Смирнова нынче ездила, – показал Галчонок.

Стасик смотрел на реку, на расстилавшуюся до самого горизонта бесконечную равнину на противоположном берегу. Впервые сейчас, в этот яркий, сухой и тёплый осенний день, открылся для Стасика во всей неоглядной красоте сибирский простор. Сколько воздуха! Сколько земли! Стасику не хотелось уходить отсюда – стоять бы и стоять так, смотреть, не двигаясь, на дивную красоту! А ещё лучше нарисовать! Подобрать такие цвета, чтобы ахнул от восторга каждый, кто взглянет на картину замечательного художника Станислава Васильевича Гроховского!

С криком «Пить, пить!» Галкин помчался вниз по косогору к реке. Лавиной обрушился вслед за ним песок, посыпались камешки. Поднялась пыль, которую жёлтым облаком сразу отнёс в сторону ветер, Галчонок уже стоял внизу, у кромки воды.

– Холодная? – спросил Стасик.

Лёня присел на корточки и попробовал воду рукой.

– Холодная, – донеслось снизу.

Стасик тоже скатился с косогора.

Большая река лежала теперь у самых ног. Волны накатывались с тихим шелестом и, хотя сверкали под солнцем, казались даже на вид холодными. Две тени от Стасика и от Галчонка падали прямо на воду и колебались на ней. Солнце, скрытое до этого лесом, светило ребятам в спину. А сбоку на синем небе бледным серпиком повис молодой месяц.

– Гляди, – показал Стасик. – Солнце и луна!

– А ты первый раз видишь? – усмехнулся Лёня.

– Не первый, но интересно! Вот почему иногда луна ночью, а иногда днём?

– Так восходит: иногда рано, а иногда поздно.

– А почему?

– По небу, – засмеялся Лёня.

– Значит, не знаешь!

– А ты знаешь?

Стасик промолчал. В самом деле, он тоже не знал, почему так восходит луна.

– А звёзд сейчас из-за солнца не видно, – сказал он чтобы только ответить.

– На звёздах тоже люди живут! – авторитетно добавил Лёня.

– Где-нибудь, конечно, есть, – согласился Стасик. – В одной книге рассказывалось, как наши на звезду улетели и там Октябрьскую революцию сделали. А можно и вправду улететь!

– Как же ты улетишь?

– Снаряд такой сделать.

– Барон Мюнхгаузен летал! – засмеялся Галчонок.

– Эх ты, – обиделся Стасик. – Ни о чем с тобой нельзя по-серьезному.

– Да лети хоть на Солнце! Жалко, что ли?

Стасик обиделся не на шутку. Настроение у него упало, может быть, ещё и потому, что близился час возвращения домой и стала беспокоить мысль о пропущенных уроках.

К городу ребята добрались поздно – усталые, голодные и молчаливые.

Прижавшись плечом к стенке трамвая на передней площадке, они терпеливо ждали, когда трясучий трамвай довезёт их до нужной остановки. Наконец остался один перегон. Галчонок подвинулся к выходу. Стасик – за ним. А из глубины вагона протиснулась и оказалась впереди Галчонка незнакомая девочка в красной кофточке. На затылке у неё ехидно растопырились косички.

Трамвай остановился. Девочка намеревалась уже сойти, когда Галчонок дёрнул её за косички. Спрыгнув с подножки, девочка оглянулась.

– Хулиган! – На глазах у неё выступили слёзы. Больше она ничего не сказала и побежала от трамвайной линии.

Стасик нахмурился.

– Ну зачем ты это?

– А так, – опять засмеялся Лёня, – Увижу мышиные хвосты – рука сама тянется.

– Вот и глупо!

– А ты всё умное делаешь?

Стасик промолчал.

– Уроки, пожалуй, кончились, – решил Галчонок, взглянув на солнце, клонившееся к закату. – Можно и домой. А завтра я принесу альбом и коллекцию. Сейчас разберу все травы и разложу в тетрадке. Хочешь со мной?

Стасик отрезал:

– Нет, не хочу! Знаешь только девчонок за косы дёргать!

– Подумаешь! – фыркнул Лёня. – Я вот завтра ещё Аньке-ябеде закачу!

– Эх ты! – в третий раз за сегодняшний день осуждающе выдохнул Стасик и пошёл к своему дому.

В дружбе с Галчонком все-таки не было радости.