Текст книги "История одного безумия (СИ)"

Автор книги: Юрий Трещев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Примадонна сознавала свою порочность, но это не значило, что она непременно чудовище, а ее театр – это прямая дорога в ад…

Там тоже свой театр, правда, у бесов фальшивая дикция… помню, я не понимал, что они говорят, но делал вид, что понимаю, изображал некое чувство движением глаз, губ, морщин лица, и противоречил сам себе…

Я казался себе проникнутым самыми глубокими чувствами, но мне никто не верил…

Что лучше, держаться, как на сцене, или быть холодным, равнодушным как в жизни?..

Примадонна не замечала или не понимала своей связи с совершающимися событиями…

Одни склонны доверять всему и ждать только хорошего, другие никому не верят…

Но это же притворство…

Мы чувствует опасность, как и все живое, только боимся в этом признаться… видим в этом некую слабость… и погибаем самой жалкой смертью, так и не познав, что нами движет: любовь или что-то еще…

А что делать женщине, когда ее любовь отвергнута?..

Выцарапать любовнику глаза?.. и это было бы очень естественно на сцене, а не требовать любви и бежать за любовником, размахивая руками…

Все надо делать пристойно, соблюдая известную степень умеренности, которая придает голосу уверенность, а телу гибкость, грациозность, иначе можно зайти слишком далеко…»

Невольная слеза, туманя взгляд, сбежала по щеке Бенедикта… он увидел примадонну, танцующую в петле над оркестровой ямой…

Она не смогла выйти из роли…

Она будила сострадание и ужас в душе, панику в мыслях…

«И я всему этому содействовал!.. потом пытался оживить ее, возомнил себя богом…

Ну не безумен ли я!..

Финал пьесы нужно было смягчить, сделать его человечней, наведя лишь некий приятный страх в душе, а что сделал я?..

Она как будто убегала от кары и запуталась в свисающих веревках, в петле обвисла…

Свисающие веревки должны были изображать змей, которые расплодились в раю, после того как змей хлебнул крови невинности…

Адама он ужалил в пяту, а Еву погубил…

И кто же после этого бог? Деспот или убийца, украшенный венцом, заставляющий меня рыдать и проклинать?..

Какой-то ужасный грех лежал на примадонне… она была потрясена финалом пьесы… я видел, но молчал, стыдился невольных слез, делил с ней страх, надежду, любовь…

Или делал вид?.. ждал рукоплесканий… что выше этой награды для артиста?..

А ее последние слова: «Смотрите, смотрите, я гибну…» – этих слов не было в тексте пьесы…

Смерть всего лучше завершает всякий сюжет…»

* * *

«Кажется, я все еще эфиоп… в стране эфиопов…

В кого превращусь?.. в статую или в могильный камень на могиле примадонны…

Все мы здесь гости… а там?.. вернусь к богу и стану небожителем… а, может быть, и богом…»

Бенедикт забылся и в воображении прянул в воздух…

Он уподобился ангелу, только без крыльев за спиной… он уже рассекал высь…

«Однако стар я для таких подвигов…» – Бенедикт и сел на придорожный камень…

Высота испугала его…

«Я боюсь высоты… и воды… с самой колыбели…»

Бенедикт увидел мать, хотя и не родился еще… она стояла у зеркала, томимая мучениями близких уже родов, лицо тонко очерченное, бледное… живот просто огромный… она ждала близнецов…

В зеркале отражалась комната с низким потолком и земляным полом, освещенная тусклым светом…

Бенедикт стоял рядом с матерью…

«А где отец?.. он бежал и все еще бежит?..

Мать говорила, что он стал бардом… предпочел женщин воспевать в стихах… ласки их просил, как дара… и бежал от ласк…

Так кто же он был на самом деле, воин, бард или монах?..

Надо спросить мать… нет, лучше я помолчу… вдруг он новой женщиной увлекся, как говорят?..

Я не стал отцу подарком…

Мать что-то шепчет… не стихи же… она жалуется…

Замуж она так и не вышла… и мужа видела только в сновидениях…

Я ей сочувствую, пою плач… наверное, во мне кровь монаха, если только он монах и мой отец…

Я вижу его… он лежит потный на ложе уже после мук страсти… встал и бледной тенью скользнул мимо, как гость, посетитель…

Слухи об отце мне молва доносила… постыдные слухи… и брань…»

* * *

Видения сна затмили Бенедикту разум…

Во сне он был еще не родившимся младенцем в утробе… и стариком на ложе монахини в руинах монастыря…

Грохот грома и странный подземный гул старика не отрезвил… и младенца не напугал… лежа на спине, он взбивал босыми ножками воздух… смеялся, слушая песни ветра…

Ветер пел, завывал, безумствовал, гнал волны на скалы, украшал их пеной, как кружевами…

Мальчик замер, уставился на стену убежища… он увидел чью-то тень на стене и стал играть с ней…

Бенедикт следил за мальчиком, умилялся…

До утра Бенедикт забавлял младенца, играл с ним под звуки прибоя, гудящего глухо…

Ни отца, ни матери не было рядом с мальчиком… никого…

Не было рядом и бога, скрывающегося, неуловимого… только тени показывали себе… и ветер путал рыжие, вьющиеся волосы мальчика…

Губы мальчика что-то бормотали, бессвязные слова желаний, восклицания…

Эхо коверкало их…

Мальчик испуганно замер… он увидел, как тень сошла со стены…

«Мальчик, не пугайся… это лишь тень матери, призрак… оттуда не возвращаются…

Призрак, подобный дыму, свился змеей, подполз, поцеловал, как ужалил младенца…

Младенец расплакался, а Бенедикт очнулся… он был изумлен сном и напуган…

Во мраке кельи он увидел отблески чешуи змеи…

Змея уползла…

И снова грохот прокатился по небу из конца в конец…

Бенедикт уже бежал вниз по каменистой тропе к морю, прижимая мальчика к груди… споткнулся и сорвался со скалы в пучину, стал тонуть…

Очнулся Бенедикт на песчаной косе, раскашлялся, воды нахлебался…

Он лежал и вспоминал, как жил рыбой в утробе матери, потом выполз в щель наружу и стал ящерицей, грелся на камне, нагретом солнцем, потом стал птицей, парил над осокой, камышами, над деревьями…

Бенедикт с трудом встал на ноги, потряс головой старика, прогоняя видения сна…

Он был уже в возрасте юноши, когда увидел Аду… она вышла из воды, вся в каплях влаги, как в смарагдах, странно улыбнулась, и нырнула в воду вниз головой…

Долго ее не было на поверхности… наконец, вынырнула…

В не стриженных вьющихся за ее спиной рыжих кудрях путались мелкие рыбки с яркой расцветкой…

Она поплыл к рифам, пролагал в воде серебристый след…

Бенедикт следил за ней, потом зашел в воду по колено, бедра омочил, живот, вдохнул глубоко и в воду ушел жить с головой… навсегда?.. нет, вынырнул, и поплыл к рифам, где нимфы играли с дельфинами, поднимая фонтаны брызг…

Бенедикт сел на камень, едва прикрытый водой…

Он созерцал, наслаждался зрелищем…

Ада ушла с нимфами под воду, и угасла улыбка, кривившая лицо старика…

* * *

Блеснула молния…

Гром потряс небо, порождая отзвуки в ущельях, далекие и гулкие…

Снова начался дождь…

Остаток дня Бенедикт лежал на песке, томился тоской… пытался что-то вспомнить, блуждал в воспоминаниях среди неверных, переменчивых теней… вдруг порывисто взмывал в небо…

Он летал над скалами, возомнив себя птицей…

Так безумствовал Бенедикт, забавлялся беспечно, играл сам с собой в воздухе, в воде, потом и на песке… строил замки…

Монах был воспитателем мальчика, учил его плавать и летать… в глаза мальчика заглядывал, округлившиеся от восторга и страха, смеющиеся…

От смеха колени монаха подогнулись… он повалился на спину, простерся, держа мальчика над собой, звонко смеющегося от необычных ощущений…

Бенедикт очнулся…

«Юность, где ты?.. как утро ты воссияла и уже вечер… нет, уже ночь в свое лоно манит…»

Выступили слезы, блеснули серебром в глазах у старика и у мальчика…

Мальчик смахнул слезы, наморщил лоб, готовый разрыдаться в голос… и вдруг он прижался губами к губам старика…

* * *

Очнулся Бенедикт от холода…

Птицы, кувыркаясь в воздухе, падали с неба как камни…

Весь в инее и в ознобных мурашках Бенедикт вскочил на ноги, ударился о свод пещеры головой и потерял сознание…

Очнулся он с рогами на лбу… так ему показалось…

«Кажется, я стал рогатым богом… – подумал Бенедикт, потирая шишки на лбу… – Впрочем, Пан, тот, что любил уединение, не позавидовал бы мне… или позавидовал бы?.. однако не он ли накинул на мои плечи мантию, укрыл от холода… иначе я бы замерз во сне…

Что-то странное мне снилось…»

Вспомнив сон, Бенедикт прослезился… слезы замерзли в морщинах на щеках…

Бенедикт хотел воды зачерпнуть, из недр скалы изливающейся, но замерзла и вода, зеркалом стала, в котором Бенедикт увидел косматого обликом старика с небольшими рожками…

Бенедикт рассмеялся, закутался в мантию, лег, стал утешать себя… немного утешился и заснул…

Во сне Бенедикт оказался на кладбище в окружении могил и крестов…

Появились жены…

«Ну вот, явились… выстроились у могилы пустой… нет там меня… имя и облик сменив, я похоронил вместо себя все свои гимны ночи, украшенной фиалками и осокой, и стал петь плачи…

Смогут ли они узнать меня?.. а узнав, не испугаются ли?..

Я их вижу… сквозь прозрачную траурную ткань одеяний округлости мерцают, манят…

Хором они читают надпись, которую я сочинил для преследователей, чтобы отстали…

«Склонитесь перед могилой поэта…

Он умер и стал богом…

Скорбите…»

* * *

Ночь Бенедикт провел с женами… они плавали в море у рифов при свете звезд…

«Явились все шесть… и все девы… нетронутые…

Помню, превратившись в рыбу, я поплыл к рифам…

Увы, я едва не захлебнулся водой… волны выбросили меня на берег… очнулся я среди камней… сам едва камнем не стал…

Светало…

Заря окрасила вершины иссеченных шрамами скал…

Засверкали они тысячью глаз, словно смарагдами украшенные…

Они ждали превращения утра в день…

Я лежал и смотрел, слезы проливал, как человек и как бог…

Слезы текли и по лицам скал, не знающим улыбки…

Меня окружили жены…

«Сочувствуют…» – подумал я, пробежав глазами облик всех жен…

Одни стояли в полный рост, другие – чуть склонившись… они пели плач…

«Словно по мертвому плачут… – размышлял я… – Слезами исходят, но я все еще жив… ну, а если даже и умер, не мертвый же я…

Смерть я обманул…

Пустой повапленный гроб с исписанными со всех сторон бумагами могиле достался…

Не мертвого, живого меня черви сосут как нектар благовонный…»

Размышления Бенедикта прервались… он заснул…

День погас…

Воцарилась ночь… она длилась и длилась…

Однако пора было Бенедикту проснуться, и он проснулся, отвалил камень и выполз наружу… не удержался, что-то воскликнул и в восхищении замер, любуясь пейзажем…

Услышав странный шум за спиной, он обернулся и увидел остов парома, претерпевшего крушение, груду утопленников на песке… была среди них и вдова… она кормила грудью девочку…

Губы девочки шевелились… она звала шепотом бога… заступника…

Бенедикт спустился вниз, откликнулся на призывы девочки…

Он был богом в расцвете сил… таким он себя увидел…

Вдова же увидела хромого старика с небольшими рожками на лбу…

* * *

Тучи закрыли небо… стало темно, как ночью…

Задули ветры… их скопище собралось в ущелье…

Казалось, чьи-то голоса звучали, смешивались в развешанных арфах сами по себе… и немолчно…

«Ночью примадонна явилась мне… я увидел след петли на ее шее… я не только показал вид, будто испугался привидения, но ведь и на самом деле испугался… я думаю, и Марк на моем месте выглядел бы так же, как я…

Увидев Бенедикта, Марк постарался скрыть свой страх…

– Выглядишь ты ужасно…

– Ты не лучше…

– Давно не виделись… с тех пор как ты богом стал… ну, дай на тебя взглянуть… узнать тебя нельзя, а хотелось бы… бог ты и днем или только ночью девы от тебя без ума уходят…

– С чем пришли, с тем и уходят… мрак их не пугает, даже наоборот, делает смелее…

– Ты богом стал, а бога не боишься?.. он все видит…

– Я тоже не слепой… он здесь, но ты его не видишь…

– А ты видишь?.. ну да, конечно, я ослеп, а ты прозрел… я в плену у мрака, что повис над городом и висит…

– Чему быть, тому не миновать… грязь его не взяла, тьма возьмет…

– Тьма богу ближе, она его покров, но будет день, если будет, и радость воскресения всем…

– Чем тебе ночь не угодила?.. она так похожа на человека…

– Ну да… тебе не кажется странным, на площади у руин театра никого, ноя слышу голоса, смех, в темноте танцуют тени… все женщины… ждут тебя…

– Нет, они ждут тебя, ведь ты сама невинность… им любопытно… упасть телом на тело и пламя любви зажечь…

– Эта игра несет лишь разрушение… руины театра тому подтверждение…

– В темноте они скрыты… часть фасада уцелела…

– Как ты спасся?..

– Чудом… нашел укрытие… огонь меня лишь коснулся…

– А чей же труп нашли в гримерной комнате, обмыли, отпели и похоронили…

– Это был писатель, которого примадонна наняла писать свои мемуары… на том свете теперь пишет… он мне снился… на безумца был похож… что-то пытался сказать мне, задыхаясь… весь в язвах, губы искусанные в кровь…

– И что?..

– Он меня напугал, и я проснулся… имя поджигателя он не назвал…

– А ты?..

– Что я?..

– Ты можешь назвать имя поджигателя?..

– Пусть имя поджигателя останется тайной…

– Слишком много тайн в этой истории…

– И чудес не мало… благ они не принесут…

– Мне уже страшно, не знаю, чего ждать?.. а ты знаешь?.. расскажи… впрочем, лучше помолчи, наскажешь ужасов, ночью не засну, кошмары будут будить, сон отгонять… как поживает примадонна?..

– Она попросила меня переписать финал пьесы… где ты?.. опять исчез…»

Тяжело дыша, Бенедикт заполз в пещеру и расположился на ложе…

«Проклятая астма…»

Пес Пифагор участливо глянул на старика и лег у его ног…

От воя ветра дрожали, тряслись стены пещеры, осыпались, каменные крошки ползали по полу как муравьи…

Так же внезапно тучи ушли и ветры утихли…

Открылось небо…

Бенедикт запел плач… он оплакивал вдову…

Вдова умерла, истекла кровью, оставив девочку доживать этот день…

Ночью и девочка умерла во сне… замерзла…

И Бенедикт едва не околел… пес Пифагор его разбудил лаем и ласками…

Бенедикт очнулся в страхе, думал, бесы на суд его призывают, обитатели преисподней…

Увидев пса, Бенедикт улыбнулся, и как-то вдруг потеплело…

Ветер тепло принес с пустых бесплодных земель, холод отогнал, пробившийся из бездны холода, заглянул он и в пещеру Бенедикта, полную теней…

Согбенный старостью, Бенедикт выполз из пещеры наружу…

«Зыби моря застыли, оцепенели… как в оковах… не слышно песен прибоя…

Нет у прибоя ни сил, ни желания петь для старика, возомнившего себя богом, коего против воли власти изгнали из города, а зыби высадили на этот необитаемый остров после крушения парома…

Что было потом?..

Я очнулся и увидел остов парома у рифов и утопленников…

Помню, я пытался оживить вдову и малышку…»

Безумным взглядом Бенедикт глянул на скалы, на остов парома, на утопленников… ему показалось, что они зарывались в песок…

«Наверное, я сошел с пути разума, если вижу такое… или умер и нахожусь в собрании мертвецов…

Тучи ушли, и небо открылось…

Море все в лазурно-зеленых оттенках…

Однако некому под руки взять старика, свести вниз, к морю…»

Бенедикт сел на камень…

Было тихо… доносились звуки прибоя…

Прибой исполнял реквием…

Чайки поглядывали на Бенедикта и выкликали что-то на своем языке…

Они верили, что он бог, но обликом как человек…

Бенедикт понимал язык ветра, знал он и птичий алфавит, все буквы…

Бенедикт запел… он окликал бога… и бог явился, послушный призыву, зовущих его…

Какое-то время Бенедикт говорил с богом о боге, потом вернулся в пещеру…

Во мраке пещеры люди виделись тенями…

Была среди теней и вдова с девочкой…

Бенедикт брал девочку на руки, качал, как в люльке, и шептал ей слова, складывая губы, будто для поцелуя…

Девочка думала, что Бенедикт ее отец…

Ласки зачаровывали девочку…

Бенедикт укачал девочку… она заснула…

Море наслало туман, морок…

Бенедикт задремал… покачнулся и проснулся, прислонился спиной к стене, опасаясь упасть, проклиная сонливость и старость…

Вторую жизнь Бенедикт жил на этом свете, как бог… первую жизнь он похоронил в гробу повапленном вместе с книгой портного и его бумагами…

Пес Пифагор охранял бога от нежданных обитателей диких скал, готов был залаять и снова замкнуться в молчании…

Пес Пифагор знал привычки бога, и даже научился некоторым его приемам и таинствам…

Ночью, пока бог спал, пес Пифагор следил за падением звезд…

Следы огнистые они чертили и падали на дно темноты…

«Есть ли у темноты дно?.. – размышлял пес Пифагор… – Вряд ли…»

На горизонте вспыхивали зарницы… иногда и гром гремел, панику порождая в сборище птиц, похожих на изнеженных женщин, готовых прянуть в воздух от страха…

Небо и для них было неприступно, полно угроз, бессердечно…

Первыми в воздух взмыли робкие птицы…

Паника всех птиц вдруг подняла… с гомоном и гамом они тучей нависли над скалами…

Потемнел небосвод, загрохотал раскатами громов…

Начался дождь…

Три дня и три ночи шел дождь… наконец затих…

Бенедикт, хромая на обе ноги, спустился вниз к ручью, омылся дождевой водой…

Еле видный в тумане остров как будто проплыл мимо в мареве над волнами… исчез и снова возник уже на небе…

Обманутый сходством в изумлении Бенедикт сел на камень, и тут же встал…

Остров раздвоился… один остров плыл по морю, другой – по небу…

«Между ними лишь прослойка воздуха и тумана…

Видно я ум потерял в этом мороке, что с моря пришел…»

– Что ты молчишь?.. – Бенедикт глянул на пса Пифагора…

Пес Пифагор промолчал… он только смотрел, вытянув шею, и щурился кротко…

«Изображает улыбку…» – подумал Бенедикт…

К городу на небе тянулась лестница, по которой спускались и поднимались люди…

Шли они молча… и по собственной воле… некоторые срывались и с воплями падали вниз…

«Жалкие жертвы… они даже не пытались спастись, они искали объятий смерти…»

Бенедикт увидел в толпе вдову с мертвой девочкой на руках… увидел ее белые, нежные руки, грудь…

Были в толпе и утопленники, убитые прибоем о камни рифов… и прочие люди…

Море всех их омыло, отпело и схоронило…

Бенедикт стоял, смотрел на шествие мертвецов и размышлял:

«В чем они провинились?.. за что их бог осудил?..»

Бенедикт ступил на камень… камень покачнулся… он оступился, покачнулся и ничком упал в воду…

Долго он странствовал под водой, пугая рыб, видевших в нем не бога, а утопленника, внушающего ужас и жалость…

Бенедикт вынырнул у рифов, сел на камень и запел плач, жалея и оплакивая свою участь, участь вдовы и девочки жалкими словами…

Он пел и видел себя мальчиком на коленях воина, потом монаха…

* * *

Был день субботы…

Ночью Бенедикт спал и проснулся от громыхания грома…

Он спустился к морю, чтобы смыть с себя пот и грязь…

Сняв одежду, он вдруг увидел в воде деву, она плавала ничком…

Он отвернулся, но куда бы он ни пошел, утопленница плыла за ним…

«Кажется, она преследует меня… или я сплю?.. нет, не сплю… все так и есть… она похожа на Аду… Марк был от нее без ума, а я лишь делал вид… наверное, ругает меня, изливает потоки угроз и попреков… чем смягчить ее сердце?.. словами?.. ласками?.. не стану сопротивляться… подойду ближе…

Это же вдова!.. как она здесь очутилась?.. я же похоронил ее и девочку…

Море разрыло могилу…»

Бенедикт вошел в воду по колено…

«Волны прилива увлекают меня к ней… сочувствуют, думают, что я томлюсь желанием… хотят, чтобы я обнял ее…»

Бенедикт попытался перевернуть грузное тело вдовы и очнулся…

«Помню, я как будто невольно коснулся ее спины, поколебал, потряс, чтобы, испугавшись, она очнулась от смерти… и она очнулась и утянула меня на дно, там мы и обвенчались…

Монах нас венчал… или воин?.. не помню…»

Бенедикт запел свадебный плач…

Птицы умолкли… они слушали стоны и стенания Бенедикта…

* * *

«Было зима и уже лето… все цветы распустились…»

Вспомнив сон, Бенедикт невольно вздохнул…

«Губы ее изгибались как лепестки розы цветущей и не вянущей… что ж в этом дурного, коль сам себя я в сети вдовы поймал… и несу ее и себя… мне не трудно… вот только бы не споткнуться, не уронить… я хочу испытать наслаждение, пить ее дыхание и не пьянеть…»

Осыпались камни…

Привстав на ложе, Бенедикт увидел деву, мелькнувшую в скалах…

«Убежала дикарка, испугалась старика, лицом похожего на сатира… пуститься в погоню за ней?.. нет, это уж слишком… преследованием я ее только напугаю, а не очарую, да и пыл страсти любовной уже угас…

Умчалась… куда?.. напрасно… пес Пифагор смотрит, сочувствует, как будто наделен речью… и разум у него есть… кто его учил сострадать?.. ну, что сидишь?.. вставай и иди, ищи ее, а если найдешь, приведи… опасно оставлять ее одну блуждать в темноте среди скал…

Что?.. я смотрю, ты лучше меня знаешь, что мне нужно…

Не умолял ли я Аду, свою первую жену, пытался заставить повиноваться… ушла она от меня… и Рая бежала, говорят, в рабство попала к эфиопу в горах… не убедил я и Галю, с девственностью она не рассталась… видел бы ты наши любовные игры, как мы катались по траве… своим смехом она лишала меня сил, хотя я и пылал страстью, но, увы… от нетерпения весь пыл мой пропал, сгорел…»

Бенедикт заговорил вслух, умолк, ослабел, голова его отяжелела, клонилась то влево, то вправо… упала на грудь девы…

Задыхаясь от запаха ее плоти, Бенедикт очнулся…

Длилась ночь…

Безумная свадьба свершилась во сне…

Девственность девы оказалась лживой…

«А ведь я любил ее…»

– Нет… на самом деле, я любил ее… – заговорил Бенедикт, убеждая пса Пифагора…

Голосом, полным укоров, Бенедикт запел плач… он пел о любви, затемняющей разум, что гонит и терзает, склоняет даже не склонных к любовным забавам…

Вечером Бенедикт снова увидел деву… она мелькнула в скалах и исчезла… нет, не исчезла… она сошла вниз, плескалась в воде, ставшей вином…

Закат погас, и вино превратилось в илистую грязь…

«Как грустно…»

Бенедикт изливал свою печаль в плаче, словами утоляя желание… умолк, прислушался… в отдалении ответный плач он услышал…

«Или это эхо?.. ну конечно, эхо мой плач подслушало и множит… открывает уловки любви, божьего дара… или наказания?..

Бог сказал:

– Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю…

Мир уже был испорчен грехопадением… этим сном в опьяненье, который все длится, длится… девственность свою Ева не защитила, утратила…

Змей ей открыл уловки, прошептал в ее уши слова страсти, и так, чтобы и Адам их услышал…

И я испил эту хмельную воду и бросился вниз головой со скалы… три дня я жил жизнью рыбы, а мог бы и птицей стать… и очнулся в гробу при отпевании, дьякона напугал, что ходил вокруг гроба с кадилом и книгой… он, наверное, возомнил себя богом, которого нет нигде для смертных…

Не я один искал бога, глаз не смыкая, только напрасны были усилия…

Не отогнать желаний, этих собак страсти… голову отрывают они от тела, как добычу тащат тело в укромное место, в пещеру на ложе, которое и ложем-то назвать нельзя… камень шершавый и холодный…

Помню, вдова окликнула меня… она приготовила обед… обед, не обед, скорее, ужин в сумерках… вместо вина она открыла мне свою грудь, сочащуюся молоком…

Она улыбалась, смотрела благосклонно… она была беременна на седьмом месяце…

Напиток хмельным оказался, подобным нектару… и я опять раздвоился, стал младенцем и стариком…

Младенец насыщался молоком… то к одному сосцу приникал, то к другому… а старик пел гимны, очаровывал деву пением, прогонял тоску…

Нимфы затихли, что плескались, играли у рифов с дельфинами… они слушали, наслаждались моим голосом…

Пел я как человек, возомнивший себя богом…

Я пел правду о любви, как о дикой схватке, в которой сходились пары, охваченные жаждой страсти безумной… я видел их до и после… они лежали как трупы, любовью убитые…»

Бенедикт упал, рухнул… уже он бился на песке в пляске судорог, наготу открывающих… первый приступ, второй… затих… он остывал…

Вдруг, испустив вопль, он привстал, принял прежний свой облик, не мнимый…

Он озирался, пытался понять, где он?.. куда его сон завел… и он ли это или кто-то еще?..

Вокруг тьма кромешная, безмолвие…

Чуть поодаль пес Пифагор лежал, улыбался…

«Насмехается псина над стариком… видит мои видения и страхи…»

Бенедикт лежал почти нагой и бессильный, рассматривал на груди царапины…

«Вдова дотянулась из сна, ногтями избороздила мне грудь…»

Бенедикт вспомнил, как он пил воду, которую вечер сделал вином, и хмелел… и раны лечил во сне… потом очнулся, встал, потряс головой, вдруг закачался точно пьяный, заплетаясь ногами, вокруг дерева обернулся, змеем стал, искушающим Еву…

Любви он уже не хотел…

Переждав слабость и головокружение, Бенедикт подал руку деве, помог ей с ложа подняться… она же, стыдливо рукой наготу прикрывала, ловила убегающие складки свадебного почти прозрачного хитона…

Еще в легком сладком безумье она откинула за плечи рыжие волосы…

Волосы рассыпались, виясь…

Дева стала спускаться вниз к морю…

Заплетаясь ногами, спотыкаясь, Бенедикт побрел за девой…

Дева шла впереди, сплетая изящные фигуры танца бедер… грациозно упала, простерлась на песке еще теплом от солнца…

Бенедикт расположился подле нее не так грациозно…

Уже он обнимал деву, вкушая дары любви и сна…

* * *

Проснулся Бенедикт чуть свет…

Заря окрасила скалы и небо над скалами румянцем…

Он привстал…

«Где же Марк?.. ну и роль он придумал мне в этой странной истории с вдовой и ее ребенком…

Ни Марка, ни вдовы…

Кто она, танцующая в темноте?..

Она явилась мне в призрачном видении… и бежала, увидев, не бога, старика…

Может быть, она в волнах песка укрылась?.. нет, скорее всего, в скалах скитается…»

Бенедикт лег и заснул…

Во сне Бенедикт умер злой и внезапной смертью…

Жены окружили его тело… все в темной одежде… они пели скорбный плач, ломали руки, раздирали в клочья одежду, царапали ногтями до крови нежные щеки, раздвоенные груди…

«Помню, я очнулся от женских воплей, рыданий…

Был среди скорбящих притворно жен и Марк…

Кто такой Марк?.. он писатель, пишет мою историю своими словами… он, как и я, старик, хотя и намного моложе…

Не знаю, какое его состарило горе…

Писать он начал в 60 лет… все ждал, когда в нем проснется гений… гений проснулся, но никто этого не заметил…

Люди не приняли дары гения, смерти и книжным червям достались его книги…

Марк точная моя копия… и кончил он, подобно мне, но бог не дал ему вторую жизнь…»

Бенедикт взглянул на толпу скорбящих дев, столпившихся вокруг его гроба…

«Они поют плач… почему не гимн?.. зачем эти слезы?.. может быть даже и не притворные, невольные…

Марка не вижу… а вот и он… с ним Филонов, Паганини, еще кто-то… явились, не запылились…

Паганини исполнил на скрипке скорбную импровизацию…

Жены уже не плачут, очарованные его игрой, благозвучной и стройной…

И я слов утешения не ищу… смотрю на жен и хмелею от восторга, как от вина…

Надо сказать, было и вино… и танцы…

Помню, жены соблазнили и меня… я был похож на танцующего бога, а на хромого беса…

Не хочу все это обсуждать, видеть и слышать… что наши слезы для бога, и все эти причитания, погребальные шествия?..

Бог выносит приговоры… и его голос слышат даже глухие… он творит… каждое его слово исполнено смысла… и я посмел с ним состязаться!.. ну не безумен ли я?.. вообразил себя богом… пытался даже оживить вдову…»

Глянув на толпу скорбящих жен, Бенедикт встал из гроба и пошел прочь…

Он шел, а молва о нем летела, как благая весть…

* * *

Бенедикт вернулся в город и нашел портного в петле в коридоре, заставленном ненужными вещами…

Портной сжег женскую версию своей книги о боге и повесился…

Мужскую версию книги похоронили вместе с ним…

Бенедикт участвовал в церемонии похорон… вернулся в дом на Поварской улице и заперся в своей комнате…

Он долго не мог заснуть, в воображении беседовал с портным о боге…

«Луна вышла из облаков… вижу бога… он стоит в изголовье… я вызвал его, а сам сплю… ну, не безумен ли я?.. и бог должен это терпеть?.. а что делать мне?.. спасаться бегством, чтобы не слышать насмешек портного… он явился вместе с богом…

Ушел бог… и портной ушел… наверное, он уже на небе… говорят, женщины там зачинают от молний, а рожают от грома…

Стыдно мне появляться там… и в городе меня к безумным причисляют… я рассказываю им о том, что видел и слышал на небе… но, увы, никто мне не верит… да и можно ли этому поверить?..

Не плачи небожители поют там, а гимны… там царит веселье… там пьют вино, танцуют… а что я рассказал им?.. я рассказал им о предсказании дяди… оно исполнится, но не сейчас, немного позднее… грязь сойдет с гор… а потом собаки завоюют город… царить будет убийство… живые станут завидовать мертвым…

Я увидел все это в видении… и осмелился говорить о том, что видел…

Люди станут собаками и будут поклоняться собакам…

Страх покорит и соблазнит горожан ложью… будут верить они не богу, а зверю, который станет преследовать трусливых и неспособных сражаться… будет убивать, молящих о спасении и защите, безоружных стариков детей, дев, не успевших родить…

То, что я видел в видении, я записал как скорбное песнопение…

И что?.. надо мной злобно и гнусно посмеялись…

Ополчились все на меня, как на безумного, возомнившего себя богом…

Когда брань собралась в угрозу, я все бросил и ушел…

Я нашел укромное место на острове… жил в пещере с высоким сводом… пастухи прозвали меня Паном… они признали меня своим богом…

Я им поверил, служил им, пока не увидел на песчаном берегу среди утопленников вдову, она была беременна на седьмой месяце…

Ослепили она меня своей красотой…

Потом явились жены, все семь… Жанна выделялась среди них… она была в платье невесты…

Порыв ветра сорвал с нее платье…

Услышав мои шаги, она обернулась, вскрикнула и сокрылась в воде, а я остался стоять… стою неприкаянный, как будто в землю врос, корни пустил, и чувствую, как жены обвиваются вокруг меня, словно гибкие стебли виноградной лозы… притиснулись… лоно свое открыли… черную щель… и приняли меня обессиленного, опутанного безумьем…

Астма меня душила и почти удушила… разума вовсе лишила…

Мне показалось, что я снова родился, выпал из лона матери в пыль… мать родила меня на этапе… монах меня подобрал, спеленал, успокоил, дал грудь…

Я снова стал младенцем… я тянул руки к лицу монаха и вовсе его не боялся, хотя лицо его было исписано морщинами, а в глазах жил огонь…

Это был сон, морок…

Смеясь, жены бросились в зыби и стали кто нимфой, кто наядой, а кто и рыбой…

Я хотел стать тритоном, но остался на берегу, запел плач…

Не богом я был, а хромым и слезливым стариком…»

Размышления Бенедикта прервались… он умолк, увидел мать у рифов… в волнах она качалась нагая, слушала песни ветра и смеялась глазами…

Бенедикт растерянно смотрел на мать, позабыв слова плача…

«Это же мать… я узнал ее… ее трудно не узнать, тонкая, рыжая, грациозная… я помню, как выскользнул из ее лона, потом она ушла жить на небо, дети ее не заботили… и вернулась в видении мне, уже старику, не в состоянии быть даже ее сыном, сил нет…»

Ночь Бенедикт провел в пещере с матерью…

Утром он вернулся на дорогу, смешался с толпой беженцев от войны…

Ближе к вечеру кто-то окликнул Бенедикта… он обернулся и увидел Марка…

На слабых ногах, хромая, Марк пытался догнать его…

«Сознаюсь, я бежал от Марка…

На пароме я перебрался на другой берег залива и потерялся в переулках и тупиках города…

Я забыл, зачем вернулся в город, пострадавший от нашествия грязи, войны с собаками и прочих несчастий, предсказанных дядей и описанных им в мужской версии замогильных записок…