Текст книги "Америкен бой"

Автор книги: Юрий Рогоза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Какой еще запах?

– Ну, приятный какой-то,– Ник неопределенно пошевелил пальцами.

– Липа, наверное, зацвела,;—предположил Паша. Возникла небольшая пауза. Оба словно удивились тому, что вот сейчас может цвести липа.

 – Вычислят они тебя,– наконец заявил Паша.–И убьют.

– Да как же им меня вычислить-то? Они же не американского гражданина искать будут! Они же станут всех афганцев города щупать, искать худенького такого, в курточке с эмблемкой.

– А менты?

– И менты. Они что, ясновидящие? Да я для них кто угодно, хоть вор в законе, только не иностранец.

Паша задумчиво рассматривал этого холеного модного парня, в котором действительно трудно было предположить знание русского языка, настолько нездешним было в нем все, вплоть до манеры держать сигарету.

– Ну, и что же ты теперь делать будешь? —наконец спросил он.

– Это уж мое дело – неожиданно резко ответил Ник —Не лезь.

– Вот тоже новость! – возмутился: Паша.—Не лезь! А я хочу лезть!

– Да не ори! Ты сам подумай, братан, ну куда тебе такому? Тебе из города валить надо. И побыстрее. Скажи лучше, есть куда?

Паша помолчал, как бы переваривая услышанное, затем упавшим, смирившимся голосом, произнес;

– Вообще-то есть. У нас в пригороде профилакторий для афганцев сделали. Ну, путевку возьму хоть с завтрашнего дня, это не проблема. А ты-то, ты что делать тут будешь?

– Оставь мне ключи от квартиры,—не отвечая на вопрос продолжал Ник.– Шмотками я твоими попользуюсь. Жаль, машину взять негде...

– А есть у меня машина,—чуть повеселев, сообщил Паша.– Только она с ручным управлением, тут привыкнуть надо. Перед подъездом стоит, видел?

Ник попытался припомнить, но по его мнению, никакой машины перед подъездом не было:

– Как-то внимания не обращал,—осторожно ответил он.– А какая машина-то?

– «Запорожец». Красненький.

И тут Ник вспомнил, что, действительно, какая-то рухлядь под окнами стояла, только он никак не мог проассоциировать ее с самим словом «машина». Он еще, помнится, подивился, что жестянка не на свалке. Он ее и за автомобиль не посчитал, поскольку не предполагал что та своим ходом может двигаться.

– Господи! Ты это машиной называешь? – искренно удивился он.

– А ты чего ждал? —немедленно ощетинился Паша.– Шевроле с откидным верхом? Так я пока банки не граблю. Другой бы спасибо сказал, а этот нос воротит!

 – Вообще-то, шевроле с откидным верхом не выпускают... Да ладно, не кипятись, спасибо. На шевроле бы меня быстрее заметили, а на такой никто и внимания не обратит. Объяснишь потом, как с ней управляться.

– А ты, значит, один на войну? Ох, американец,, боязно мне за тебя... Ведь эти подонки, они же не дети. И среди них афганцы есть, им-то выучки не занимать...

– Ну да мне-то тоже особенно прибедняться смысла нет. Тебе Серега не рассказывал? Мы с ним в девятой .спецроте служили...

– Нет, он вообще о войне не говорил. По пьянке только, да и то все больше о вашей дружбе. Только девятая спецрота, боюсь, тебе мало поможет. Вот если бы годика три в каком-нибудь девятом бараке в спецзоне...

– Ну что-то похожее тоже было. Ладно,– Ник встал, вынув из кармана кошелек.– Вот тут тебе за машину, квартиру, вообще за беспокойство...

Уже говоря, Ник понимал, что морозит глупость. И действительно Паша горестно посмотрел на то, что осталось у него от ног:

– Ты себе представить не можешь, как же это хреново, быть безногим! Такая простая вещь – подсрачник американской контре! А и то не дашь. Обидно, понимаешь, нет?

* * *

Когда последняя девушка со скандалом покидала двухкомнатную квартиру Железяки, в которой ей так и не удалось навести даже некоего подобия уюта, она, ничуть не смущаясь соседей, вопила во весь голос, что Железяка сам бандит и пострашнее уличных, потому что от тех можно дома спрятаться, а тут персонифицированный уголовный мир в любое время может явиться прямо в спальню и там задрыхнуть, да еще с циничным храпом, без всякого уважения к женщине.

Что она предполагала жить с человеком, у которого, кроме звания и кликухи, есть еще имя. Но вот спустя месяц она тоже привыкла называть его Железякой и чувствует себя просто содержательницей притона.

Что к ней в гости боятся ходить подруги с тех пор, как одна из них, случайно заглянув в холодильник, обнаружила на средней прлке между сметаной и яйцами пистолет.

Что зарплата у него маленькая.

В рестораны он ее не водит.

Уходит рано, а приходит поздно.

В гости к нему заходят личности, которые потом снятся ей в кошмарах.

Курит безобразные сигареты, от которых у нее скоро будет астма, астма!..

Девушка отчего-то испытывала страсть к мужским перчаткам. Скорее всего, размышлял Железяка, в этом был глубоко спрятанный Фрейд. Тем более, что сам он к перчаткам относился холодно и никогда, даже в стужу не носил, предпочитая уютную теплоту карманов, в которых, кстати, отлично помещался табельный «Макаров».

Девушка же с завидным упрямством покупала и дарила ему перчатки, которые Железяка, не привыкнув носить, с тем же завидным упрямством на второй день терял. Причем, как на зло не сразу пару, а по одной. Еще пару дней он мог продержаться с половиной пары, надевая единственную при выходе из дома и предполагая, что вторая как-то сама собой подразумевается. Но потом терялась и оставшаяся.

После небольшого скандала Железяка снова получал в подарок пару перчаток и даже в какой-то момент начал подозревать любовницу в том, что кто-то из ее знакомых по случаю подмахнул где-то партию, а теперь раздаривает. Впрочем, в оперативных сводках про перчатки не было ни слова, и Железяка стал относить эту странную страсть к перчаткам к прихотливым формам милого, тихого и безопасного для окружающих сумасшествия.

Потеря пятой пары и стала причиной ухода. По опыту Железяка знал, что все равно будет брошен, но к девушке отчасти привязался и пытался продлить агонию, ссылаясь на то, что ему практически ежедневно приходится вызывать кого-нибудь на дуэль и десять человек уже пали...

Шутка не удалась, девушка хлопнула дверью и была такова.

А Железяка некоторое время пытался вяло осмыслить свою жизнь, и по всему выходило, что в чем-то перчатофилка права. По ресторанам он не ходил, зарабатывал немного, несколько пистолетов у него действительно были разложены в разных неожиданных углах квартиры, письменный стол оборудован дробовиком, а в гости к нему могли заглянуть только подопечные.

То есть по преимуществу люди неприятные, не способствующие непринужденному веселью. И при всем том у него как-то не возникало ощущения, что жизнь не задалась. Скорее напротив, чем больше он работал, тем больше чувствовал свою необходимость, потому что узнавал все больше, с каждым годом работал все эффективнее. И навлекал на себя все больше начальственных

выволочек.

Оглядываясь назад, он, конечно, не мог не отметить, что методы его за время практической работы сильно изменились. Он уже не сильно задумывался, когда приходилось применять оружие. Перестал выполнять некоторые формальные правила, тица предуцреждаюцда криков и предупреждающих выстрелов. Человека, который давал ему информацию, мог потихоньку «отмазать», выпустить. И таких уже по городу было немало. Жаль только, что мелкая сошка. Но по отношению к «настоящим» Железяка был принципиален и в торги никогда не вступал.

Просто за время работы само понятие Уголовного Кодекса несколько деформировалось в его голове в некий кодекс самого Железяки. Скорее всего гораздо более справедливый, но, честно говоря, совершенно незаконный.

До поры до времени ему это сходило с рук.

Вот и этим поздним вечером, пока в отделении оперативники, усиленные ОМОНом ждали, когда поедут на задержание, Железяка еще бродил по промзоне. Он еще сам не знал адреса, по которому следовало бы ехать, и —очередной неписаный закон—не сообщил бы его никому, кроме шофера, да и то только в тот момент, когда все заберутся в машину.

Потому что кое-какая утечка была. Этого Железяка не знал, но чувствовал, что кое-что становится известно блатным, они как-то стали по случайности все чаще скрываться.

Но, пока информации было настолько мало, что Железяка даже не давал себе труда думать на эту тему.

Не торопясь, он подошел к нужному дому. Хорош он был тем, что средний подъезд соотносился с черным ходом, который вел одним коридором во двор, а другим—к клетушке дворников, которая тоже имела дверь, выходящую на соседнюю улицу.

Три выхода делали место незаменимым при необходимости встречи с кем-то, кто не хотел светиться.

Адрес этот Железяка держал в тайне даже от коллег. Не оттого, что всем не доверял, а просто —на всякий случай.

Он поднялся на площадку между третьим и четвертым этажами и стал ждать.

Не прошло и пяти минут, как со стороны черного хада раздались торопливые шаги и кто-то, презрев лифт, начал подниматься по лестнице.

На площадке было темно, свет попадал только сквозь веками немытое окно, да и тот был тускл.

Поэтому Железяка получше раскурил сигарету и сунул ее в выщерблинку между кирпичами —на уровне рта. А сам отошел в тень от мусоропроводной трубы и вынул пистолет.

Предосторожности оказались лишними: пришел тот, кого Железяка и ждал– Костик.

Костик в темноте направился к тлеющей сигарете:

– Ты что ли, металлист? – чуть запыхавшись спросил он.

– Ага,– из своего закутка ответил Железяка, пряча пистолет.

От неожиданности и страха Костик даже присел: – Господи,– наконец выдавил он.—Ну и шутки у тебя! С такими в цирке выступать, а не ментом трубить. Напугал до смерти...

– Ладно,– Железяка вынул сигарету и вновь отправил ее себе в рот.– Давай быстрей, а то меня хлопцы заждались.

– Значит так,– Костик перевел дыхание.– Ничего не знаю, но только сегодня трех прошмандовок в Котельный поселок велели отвезти. Второй дом от трассы слева. Я слышал, как Серега записывал, ему по телефону диктовали.

– Молодец, Костик,– похвалил Железяка.– А чего ж не спросил, кому лялек гонят?

– Это чтоб ты их в ночь всех повязал, а наутро чтоб Серега вспомнил, какой я любопытный? Знаешь, что от этого с шеей бывает?

– Ну,– легко согласился Железяка.– Может ты и прав. Только как я узнаю, сколько их там? И будет ли мой?

– Сколько их не знаю, но твой точно есть. Он и звонил. Ты сам-то меня не сдашь?

– А ты не суетись, не лезь никуда. Курьерствуй покуда. Глядишь, до старости доживешь.

– До понедельника бы дожить... Ладно, я пошел.

– Пойдем, я тебя хорошо выведу.

Они спустились вниз, свернули к каморке дворников, которую Железяка отомкнул своим ключом. Там, в темноте, он повозился немного с входной дверью и выпустил Костика в темный переулок. Тот ушмыгнул в темноту не прощаясь, а Железяка вновь все запер, вернулся в парадный подъезд и вышел там, где входил.

Все было тихо и спокойно.

Он еще попетлял по городу, но никто за ним не шел и он направился к отделению.

* * *

Ник спал плохо. Внутри него бунтовали пельмени с водкой – пища, от которой он отвык. Мерещились кошмары: то какие-то деревья склонялись к нему с вопросами, то из телевизора монстры лезли, то Деб выступала в роли жены Сергея, что было особенно страшно.

Ник проснулся, среди ночи. В номере было тихо. Мучила жажда.

«Больше ни капли,– решил Ник.—Время пошло, и теперь все серьезно. Решение принято, ход сделан. Теперь только вперед и без баловства».

Эта мысль внезапно успокоила его. Как-то так получилось, что оттого, что решение принято и он уже выбрал свой маршрут, Деб стала ближе, яснее, ощутимее. Он знал, что она его ждет. Знал также, что и сам ждет встречи с ней.

И вернется – обязательно вернется,– не с расколотой на части психикой, а таким, каким она хотела бы его видеть.

– Ну, спать, красноармеец,– сказал он себе вслух.– Завтра тяжелый день.

И наконец спокойно уснул.

* * *

Машину Железяка приказал остановить в перелеске, с полкилометра не доезжая до пригородного поселка.

– Чего далеко-то так?—забурчал один из заспанных милиционеров.

– Ничего, прогуляемся,– примирительно ответил лейтенант, с удовольствием вдыхая свежий ночной воздух.– Заодно проснетесь.

Пошли к поселку. Кто-то попытался зажечь фонарик, но лейтенант одернул:

– Совсем с ума посходили? Лунища во все небо, а они фонариками блестят!

– Так ямы...

– Это ты в ГАИ сообщи, что ямы. За дорогами они должны следить.

Милиционеры засмеялись этому сообщению, как шутке:

– Ну да, дел у них других нет... Вот у меня племяш машину угнал, девчонок покатать. Домой возвращался под утро, пьяный, без единого документа. Остановили его...

– И что? – полюбопытствовал кто-то.

– Откупился!

– И почем нынче пьяному и без документов? – поинтересовался лейтенант.

– Три твоих зарплаты. А ты говоришь, ямы!..

– Эх,—мечтательно произнес Железяка.—Ребята, дайте закурить кто-нибудь,—и прикурив, продолжил.– Вот кого я бы потряс, так это наших гаишников. Это же настоящая мафия! Жаль, не про нашу честь работенка...

– Тут бы тебе многие компанию составили...

Постепенно приблизились к поселку. Появились какие-то заборы, сараи. Дорога стала вовсе невозможной. В глубоких колеях, которые по временам множились, как протоки реки, блестела в лунном свете темная вода. Кто-то подскользнулся и, шепотом матерясь шумно завалился в кусты.

– Тихо! – шепотом прокричал лейтенант и приостановился.

– Значит так,– тихим голосом, который разносится хуже, чем шепот, начал Железяка инструктаж.—По оперативным данным, он должен быть один, но вооружен. Стрелять на поражение запрещаю, если что, цельтесь в ноги. Хотя лучше бы без стрельбы... Все понятно, или вопросы есть?

Вопросов не было.

– Тогда пошли.

Они подошли к какому-то кривому забору и бесшумно перелезли его. Во дворе, среди неряшливых, полуразвалившихся хозяйственных построек, сиял при луне новенький «Мерседес-600». Лейтенант удовлетворенно кивнул.

В двухэтажном, на вид нежилом доме светилось только подвальное окно. Пока милиционеры окружали дом, один из них осторожно заглянул внутрь и замер.

– Ты что? – одними губами спросил у него подошедший сзади Железяка.

– Вот это кино, лейтенант!..—восхищенно прошептал оперативник и кивнул головой в сторону окна.

Посмотреть, действительно, стоило.

Блатной, видимо, страдал манией величия, поскольку на постели, кроме него, копошились целых три потаскушки. Молоденькие, стройные, по последней моде с мелкими остренькими грудками, они пытались создать хоть сколько-нибудь подходящую случаю композицию, но получалось у них плохо.

Блатной, видимо, к изыскам не привык, а потому норовил поймать одну из них и примитивно трахнуть, две же другие оказывались не у дел и, наконец, махнув рукой на товарку с клиентом, увлеклись друг другом, что получилось у них довольно естественно.

Желязяка многого насмотрелся в жизни, но сейчас помимо воли увлекся, с удовольствием наблюдая, как одна из девушек целует другой грудь, отчего та закидывает назад голову с закрытыми глазами и вскидывает худенькие руки...

Тут за углом один из оперов наступил ногой на ведро, которое покатилось куда-то с веселым звонким лязгом. Залаяли собаки.

Блатной подскочил, как на пружинах. Казалось бы, валялся в постели, а глядишь ты: в руке у него уже был наган.

– Брось пушку и лицом к стене! – прокричал в окно Железяка, без особой надежды на успех. И действительно, блатной сразу выстрелил на голос и метнулся в глубь дома.

Оконное стекло разлетелось от выстрела, но лейтенанта не задело.

Оперативники окружили дом, трое вломились в дверь. На некоторое время установилась тишина, потом бухнул опять выстрел из нагана, вслед за ним – два из «Макарова».

– Живым его, суку, брать,– крикнул лейтенант и отошел чуть подальше от дома, пытаясь определить, куда блатной будет бежать дальше.

Блатной тем временем, стараясь не шуметь, пробирался на крышу. На чердаке было тихо, и ему уже показалось, что пронесло. Он подошел к слуховому окошку и, выставив вперед руку с оружием, начал вылезать.

В тот неудобный момент, когда он наполовину был на крыше, а наполовину еще на чердаке, сверху на него сел оперативник и умело вывернул руку с пистолетом.

– Приехали, браток,– сопя произнес он и стал совать наган за пазуху, а другой рукой попытался достать наручники.

Блатной улучил момент и, натужно застонав, выгнул спину, так что оперативник свалился с него вбок и, потеряв равновесие, покатился к краю крыши.

Блатной проворно выскочил наружу и побежал по коньку, громко топая по жести босыми пятками.

– Вон он! —закричал кто-то снизу.– Стой, стрелять буду!

– Не стрелять! – командным голосом закричал блатной.– Брать живым!

; -: ■ ■ ■ ■ '

– Вот мерзавец,– даже как-то уважительно пробормотал Железяка, наблюдая, как совершенно голый блатной бежит по крыше.– Стрелять можно! – прокричал лейтенант.– По яйцам ему цель, это ранение не опасное.

– Ах ты, сука ментовская...

Оперы снизу наблюдали за блатным, которому, казалось, деваться было совершенно некуда.

– Ладно, побегал и хватит! —крикнул Железяка. —А то правда стрелять будем.

– Ты попади сначала,– ответил блатной.

– Ну, черт с тобой! Мне даже больше нравится, когда на допросе тоненьким голоском...

Но тут блатной выкинул фортель. Он неожиданно разбежался и прыгнул с крыши. За счет высоты он пролетел довольно далеко и угодил в какое-то дерево, что росло на соседнем участке. Раздался звук ломающихся ветвей, мат и блатной исчез.

 —На поле бегите слева!– крикнул Железяка двум оперативникам.– А вы за машиной, подгони с фарами к перелеску!.. Да девчонок кто-нибудь задержите!

И сам бросился вдогонку за блатным.

Он настолько долго уже изучал эту породу людей, что удивить его практически никому не удавалось. Он наперед знал, что они выкинут, как себя поведут.

Вот и сейчас, перемахнув через забор, он совершенно точно знал, куда блатной побежал. Вот туда – в темноту, через кусты, к лесу. Он выровнял дыхание и побежал следом.

Не прошло и нескольких минут, как он заметил впереди мерцающее белым голое тело. Беглец явно начал уставать.

– Эй! – крикнул' Железяка.—У тебя задница как путеводная звезда! Так и светится!

Блатной наддал, но хватило его не надолго, и через минуту расстояние опять стало сокращаться.

«Сейчас он попытается спрятаться в кустах и напасть сбоку»,– машинально подумал Железяка. И действительно, тот метнулся вправо и пропал. Железяка пробежал еще несколько шагов и пошел шагом:

– Ну, выходи, родной, выходи. Некуда тебе деваться...

Говоря, Железяка на всякий случай поставил пистолет на предохранитель. Мало ли что, вырвет и сразу стрелять захочет, а тут какая-никакая, а оттяжка. Может в полсекунды, а есть. Сам он стрелять не собирался. В голого, безоружного – даже как-то неудобно.

Он прошел еще несколько шагов и почувствовал, что блатной в ближайших кустах.

Железяка покрепче взял пистолет и нарочно повернулся к нему спиной.

«Вот сейчас прыгнет»,– подумал он. Блатной и прыгнул. Еще в полете, хищно выставив вперед руки, он удивился, что милиционер уже стоит к нему лицом и даже не замахивается, а просто-таки уже бьет его рукояткой пистолета чуть выше удобно подставленного уха.

Удар получился полновесный и пришелся строго над ухом. Блатной тяжко осел на лесной тропинке, и Железяка деловито надел на него наручники.

– Ну, вставай, сатир,—благожелательно подпихнул его ногой лейтенант.

Блатной сел, мыча, покачиваясь из стороны в сторону и пытаясь утереть с лица кровь. Но руки уже были скованы за спиной.

– Слушай, лейтенант,– проникновенно заговорил он, снизу заглядывая милиционеру в глаза.– Нельзя мне в тюрьму, ну никак нельзя....

Железяка смотрел на него молча, без злобы, даже как-то снисходительно. Блатной приободрился:

– Слушай, отпусти ты меня, ну чего тебе? Одним делом меньше, одним больше... А у меня жена, ребеночек, мамочка старенькая, не переживет она...

И блатной деланно зашмыгал носом, стараясь выдавить слезу, но это ему не удалось.

– Мамочка в Туле? – спросил Железяка.

– Нет, в Воронеже...

– Ну, жену твою я в окно видел. Остальные дочки? – Что ты меня мучишь?—Блатной сделал вид, что вся его душа переворачивается от циничности милиционера, от черствости его души, в которой нет совершенно ничего святого.

– А чего ж ты не дома? Ладно, вставай.

И помог голому уголовнику подняться на ноги. Тот повел скованными за длиной руками и тоскливо посмотрел на луну в темном небе.

– Пошли, погуляем,—предложил лейтенант и подтолкнул задержанного в сторону поселка. Тот нехотя сделал шаг, другой, но снова остановился.

– Ну ладно, ну, давай договоримся – опять заныл он.– Ну чего ты молчишь?..

Железяка чуть отошел и стал рассматривать блатного, сунув руки в карманы:

– Да вот, любопытно мне, откуда ты деньги доставать будешь.

– Ай, – приподнятым голосом заверещал блатной.– Зачем деньги! Деньги грязь, во гляди, от сердца отрываю, красавец!

И он пошел к милиционеру, выпятив грудь. В темноте Железяка не совсем его понял и удивленно попятился:

– Елду что ль предлагаешь? – несколько ошарашенно спросил милиционер. Такого предложения он уж совсем не ожидал.

– Мент, да ты в окно насмотрелся и фурагой поехал? – Блатной рассмеялся вполне искренне.– Елду, скажешь тоже. Вот, смотри, да фонарь включи...

Железяка включил подсевший фонарик и осветил блатного. У того на голой груди блеснула толстая золотая цепь с кулоном, в середине которого переливался большой драгоценный камень.

– Это брюлик в платине,– понизив голос зашипел блатной, как ему казалось соблазняющим голосом.– Лейтенант, он сейчас двести штук стоит! И он чистый, я его сам на кровные в магазине купил, хлебом клянусь! Специально для такого случая...

– Давно купил? – спросил Железяка.

– Года два как.

– Да, плохо еще работают наши следственные органы. Целых два года такая мразь как-ты – и на свободе. Ну, ладно, касатик, пошли. Хотя случай был не плох. Здорово пробежаться вот так, весело, по росе, голым, в лунную ночь и с бриллиантом. Завидую я тебе.

Блатной напрягся:

 – Короче, лейтенант, дашь уйти? Одни мы тут, а я не задаром прошу, сам видишь. – Ну-ка дай глянуть.

– Вот,– и блатной с готовностью подставил голову, чтобы милиционеру было удобнее снять цепь. .

Некоторое время Железяка рассматривал драгоценность. В ювелирном деле он не разбирался, но сразу понял, что эта вещь дорогая и качественная.

– Хорошая вещь,– про себя сказал он. Потом намотал цепь на руку и шлепнул блатного по голому плечу.– Не замерз?

– Есть немного,– угодливо залебезил тот и стал поворачиваться, чтобы Железяка снял наручники. Лейтенант снял один наручник и, когда блатной разворачивался к нему лицом ловко перехватил его руку и защелкнул наручник снова, но так, чтобы скованные руки были впереди.

– Ты что? – ужаснулся блатной.– С глузду съехал?

– Пошли, пошли...

– Куда?

– Ты что, не понимаешь? Такая красота! Надо ребятам показать, похвастаться... А тебе что, не говорили, что Железяка не берет?

– Так это ты и есть! Ах, шкура ментовская, не знал. А то прям в тебя бы целил... Ну да ничего, я с того света приду, чтобы горло тебе перегрызть...

– Скучные вы какие, блатные,– рассуждал по дороге Железяка.– Только и разговору у вас, что про «горло перегрызу» да про «отпусти»... Рассказал бы что-нибудь интересное. Ну, где товары берешь, или кому деньги от рэкета относишь...

Но блатной высокомерно молчал.

– Нет, необразованные вы... Беседу поддержать не умеете. А странно, посидите у нас месяцок и, глядишь, еще как разговоритесь...

– Убью тебя,– зашептал сквозь зубы блатной.– Дай срок, падла...

– Ладно, ладно, двигай,– лейтенант слегка пнул блатного под зад.—Это песня не новая...

* * *

При входе в поселок они увидели, что выстрелы разбудили жителей. Окна во многих домах, несмотря на поздний час, светились.

Некоторые стояли у, калиток и смотрели, как милиционеры загружали в автомобиль ящики, которые нашли в сарае. Увидев голого блатного, которого по центральной улице конвоировал милиционер – в одной руке сигарета, вторая в кармане, жители попятились в глубь дворов.

– Ты там срам-то прикрыл? – спросил Железяка.– А то мирных граждан напугаешь.

Так они дошли до «воронка», где лейтенант сдал задержанного операм:

– Обыщите его получше,– с деланной серьезностью приказал он.– Мало ли что.

– Взял все-таки! – восхищенно заметил один:– А я уж думал, ушел...

И они привычно пригнув блатного, впихнули его в машину. -

Железяка прошел к сарайчику: – Сержант, чего там?

– Да как обычно. Дефицит! Кофе, сыр, масло, консервы...

– Вот, сержант, объясни ты мне,—Железяка присел на край ящика.– В обеденный перерыв я по магазинам бегу. Живу один, жрать дома вечно нечего. А продукты эти вижу только по ночам. Что ни обыск, то красота и ресторан, праздник гурмана. Вот мы их по описи обратно в торг сдаем, а на следующую ночь они опять тут где-нибудь. Отчего так?

– Диалектика, лейтенант. Но ты лучше об этом не задумывайся...

– Ну ладно, заканчивайте тут, а я пошел. Спать охота... Железяка отошел и, как бы что-то вспомнив, повернулся опять:

– Слушай, а кто там на ведро наткнулся?

– На ведро-то? А это Краснов.

– Это который про племянника рассказывал? Ну, пьяным машину угнал у него...

– Он, а что?

– Да ничего, выговор завтра сделаю. Из-за него стрельба поднялась, один чуть с крыши не порушился. А все из-за такого придурка... Ладно, пока.

Тут как раз из дома вывели лялек, которые по обыкновению визгливо голосили, что они не из таких, и вообще, по какому праву?

Визгливость голосов Железяке не понравилась. Как-то особенно гадко звучали они в серевшей уже ночи.

И тут очень кстати подвернулся красивый и мощный крапивный куст.

Железяка по-деловому выдрал из него середину и мощным веником стеганул всю троицу по голым ногам с чуть прикрытыми юбчонками соблазнительными, верткими попками: .

– А ну в машину, кошелки! – залихватски велел он.– А то запорю за блядство!

Девки завизжали еще пуще и начали материться.

– Оборзели? —удивился лейтенант.– В машину сказал!

И начал хлестать их всерьез.

Те сначала бросились было в рассыпную, но натолкнулись на ржущих оперативников. Все так же визжа, они стали убегать от Железяки, но тот их преследовал с некоторым внутренним ликованием и весельем:

– Эх, ночка задалась! Хоть крапивой вас, а достану, пакостницы!

Мирные жители безмолвно наблюдали за экстравагантной сценой.

* * *

Петро и Зяме велено было отправляться на разборку в ранние предутренние часы, но они презрели дисциплину и пошло проспали. Жили они вдвоем в небольшой квартирке из двух комнат, которую снимали у честных тружеников. Из них двоих Зяма выглядел поприличнее, поэтому полгода назад снимал квартиру именно он.

Удивляла наивность и жадность владельцев. Методика была предельно проста: из газеты взяли первое попавшееся объявление о том, что де «СДАМ КВАРТИРУ». Зяма подъехал на машине, поговорил с владельцами, предложил цену раза в два выше, чем тогда бытовали в городе. Владельцы – пожилая супружеская чета, то, что надо для такого облапошивания,– онемели от неожиданно подвалившего счастья и весомой прибавки к пенсиям. Они, конечно, еще пытались хорохориться, ставили какие-то условия: с мебелью обращаться уважительно, цветы поливать, деньги чтобы ежемесячно, 25-го...

Зяма легко со всем соглашался, кивал важно, признавался, что девушек с коллегой они водить не станут, они тут в длительной командировке, из Куйбышева приехали, работы очень много, а жилье им завод оплачивает...

Он, не заботясь хотя бы о приблизительной достоверности, нес полную ахинею, потому что хозяева прочно сидели на крючке и его не слушали, а мысленно тратили предложенные деньги. Словом, разговор вышел легким.

Зяма сам вызвался внести деньги на месяц вперед, совал им свой фальшивый паспорт, те вежливо отказывались: «Мы вам доверяем...» Деньги, впрочем, взяли.

Вместе с мужем подъехали в бедненькую, но аккуратненькую квартирку, осмотрелись. Зяма получил ключи, поулыбался на рассказы хозяина о том, что дети разъехались, а им со старухой много ли надо...

Тем же вечером Петро сменил замок. Словом, квартирку хозяева сдали так, как иные сдавали Измаил.

Один разок хозяева пытались рыпнуться, когда поняли, что денег им никто платить не собирается и цветы, скорее всего, не политы, но тут на авансцену вышел Петро, блестя золотыми зубами и демонстрируя руки в наколках. Он по-зековски орал, брызгая слюной, топорщил пальцы, целя хозяину в глаза и сильно тыкал его кулаком в грудь:

– Если ты, сука, еще раз сунешься, понял? Хоть слово еще, ветошь старая, бабу твою на куски порежу! Кишки тебе на табуретку намотаю и заставлю с ней вокруг стола бегать! Ты понял, падла? Дорогу сюда забудь! А если ментам стукнешь, то тебе вообще не жить! И выродков твоих в городах найду, всех под ноль вырежу!..

Хозяева, естественно, в милицию обратиться побоялись, помыкались да и махнули рукой. Авось, как-нибудь все само рассосется.

Жили, правда, после этого боязливо, в темное время суток на улицу ни ногой.

Квартирка за это время перестала быть чистенькой, облезла и заросла всяким мусором, бутылками. Кухня превратилась в мусорный контейнер.

Но блатным это было без интереса. Время они проводили может и не очень весело, но с удовольствием для себя. Выходили в рестораны, дома тоже пили. По временам выполняли поручения Близнецов и получали за это деньги. Поручения были однотипные: то одного припугнуть, то другого. То ту торговую точку разрушить до основания, то эту... Все эти занятия смазывались в

воспоминаниях или не держались там вовсе. Точно так же спустя день, они и думать забыли о какой-то сучонке, которую тоже «припугнули». Работа есть работа:..

Отдохновение они находили друг в друге. Прийдя в какой-то момент к ортодоксальному гомосексуализму, они образовали устойчивую семейную пару со всеми присущими семье штучками. Со скандалами, ревностью, разборками типа «куда деньги делись?» и отчасти нежностями. Правда, довольно-неуклюжими и грубоватыми, за которыми, впрочем, иной певец однополой любви мог бы углядеть истинно мужские добродетели. Все эти тычки, ласковые зуботычины, артикулированная агрессивность

сексуальных игр, – все это составляло основу их простого человеческого счастья.

Из-за этого же они были прекрасными исполнителями любых поручений, поскольку никакая жертва не могла рассчитывать на их не только чисто человеческие слабости, но и вообще на внимание: эта пара была совершенно замкнута на самих себя и непроницаема снаружи. Женщины их не интересовали и скорее вызывали отрицательные ощущения, поскольку в пределах их мировоззрения оказывалось, что «все бабы– суки, а сук надо давить», особи же мужского пола рисковали оказаться в дурной ситуации, когда один партнер решает приревновать другого, отчего тому приходится демонстративно доказывать беспочвенность подозрений.

В этом смысле их жертвам-мужчинам было даже хуже, чем женщинам.

Первым проснулся Зяма. Голова гудела, поскольку вчера был получен аванс, что и отметили коньяком «Наполеон», до которого Зяма был большой охотник. Ему нравился этот конфетный привкус, жесткость напитка, относительная дешевизна и латинские буковки на этикетке. Зяма с трудом разлепил глаза и попытался рассмотреть, сколько времени.