Текст книги "Америкен бой"

Автор книги: Юрий Рогоза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– А что же, из взрослых дома нет никого?

 «Может, оно и к лучшему. Сейчас пристанут с документами...»

– Никого. А вы что, в окошко смотреть будете?

– На дом, что напротив стоит. Может быть, там готовится преступление...

Ник, честно говоря, побаивался, не испугает ли он этим ребенка, но решил, что немного лишнего драматизма не помешает.

– А из другого окошка вы не можете посмотреть? – с сомнением спросил ребенок.

– Могу,– честно признался Ник.– Но из вашего видно гораздо лучше.

– Тогда заходите...

Забряцал замок и дверь неуверенно отворилась. На пороге стояла девочка лет семи и настороженно смотрела на Ника, Он улыбнулся ей и, заходя, стараясь избегать резких движений, чтобы не напугать ребенка, спросил:

– У вас ботинки принято снимать?

Девочка поглядела на ноги Ника в щегольских замшевых ботинках.

 – Можно не снимать. Проходите.

Ник подошел к окну на кухне, которое выбрал потому что оно было заставлено помидорной рассадой, и присел на табуретку. В доме напротив все было спокойно. Окна оказались как на ладони.

– Может, вам чая сделать? – спросила девочка.

– Сделай, будь добра,– согласился Ник.– А когда твои родители придут?

– Не знаю. Папа поздно. А мама к портнихе уехала. Она себе на лето блузочку шьет.

– Хорошо как! —умилися Ник.– А ты в школу ходишь?

– Конечно,– девочка вдруг вопросительно поглядела на Ника.—А у вас пистолет есть?

– Есть,– честно ответил Ник, по-прежнему глядя в окно.

– А покажите, – глаза ребенка даже чуть округлились от предвкушения. .

Ник не смог ей отказать. Он достал «Макарова», вынул обойму, передернул затвор, на лету поймал выскочивший оттуда патрон, и протянул пистолет девочке. Она взяла его в ручку и неуклюже стала рассматривать. Пистолет висел в тонких пальцах, понуро уставившись стволом вниз.

– Тяжелый,– восхищенно заметила девочка.

– Еще какой,– согласился Ник. Он взял у нее пистолет, зарядил и сунул обратно в карман.

Тут к пашкиному подъезду подрулили грязноватые «Жигули».

* * *

Ник напряглся. Эти на милицию похожи не были. Они по-волчьи пошарили вокруг подъезда, проникли в квартиру, видимо взломав хлипкий замок, но ничего искать не стали.

Обойдя комнаты, вывались гурьбой, загрузились в автомобиль и отчалили.

Дело оборачивалось серьезней, чем ему представлялось. Конечно, он понимал, что искать его будет не только милиция. Милиция как раз его станет искать в последнюю очередь. Но вот эти волчары осложняли ситуацию.

Ну, милиция, ладно. По номеру машины этот адрес вычислить не сложно, но вот эти? Кто-то сообщил. Из ментов же. Никак Ник не мог предполагать, что две эти организации выступят против него единым фронтом. Факт, однако, был налицо.

Если им известно все то, что знают органы, значит они сейчас махнули в санаторий. И тогда Пашку надо предупредить непременно. Эти цацкаться и права читать не станут.

– Девочка, а у тебя телефон есть? – спросил Ник.

– Есть.

– А шнур сюда дотянется?

– Дотянется. Мама всегда отсюда разговаривает.

– Принеси, золотце, будь добра...

Девочка принесла аппарат, и Ник, продолжая смотреть в окно, стал набирать номер пансионата. Он помнил его наизусть, как помнил наизусть все, связанное с этим делом. Он обращал внимание на такую свою особенность. Так и раньше бывало. А стоит делу закончиться, как всю эту информацию выметет из головы начисто.

Так долго не подходили, но Ник упрямо ждал. Наконец, спустя несколько минут трубку сняли:

– Вам кого? – дребезжа спросил противный, женский голос.

Ник сразу понял, что ничего не добьется. Он такие голоса помнил еще с детского дома и знал, что против них он бессилен. Обладательница такого тембра скорее . умрет, нежели сделает то, что от нее попросят.

Но попытаться следовало.

– Вас беспокоят из Федерального Бюро Расследований...– уже сказав, Ник обнаружил, что воспользовался калькой с английского. Но он не знал, как сейчас тут что называется и ФБР не показалось ему диким.– У вас на излечении находится Семенов Павел Константинович,

– Кто? – переспросил голос.

– Семенов Павел Константинович,– про себя Ник отметил, что Пашка никогда себя полным именем при нем не называл И он просто раз глянул на техпаспорт машины, и вот, оказывается, и это помнил.– Срочно позовите его к телефону.

– Еще чего! – возмутился голос.– У нас сейчас тихий час.

 – Это очень срочно. Немедленно найдите его и позовите, к телефону.

– Не положено у нас больных к телефону звать! Это вообще служебный телефон.

– Я и звоню по служебной необходимости. По личному указанию генерального прокурора,—Ник уже просто не знал, что еще придумать, но тут и генеральный прокурор не помог, женщина была тверда:

– Хоть по указанию Президента! – взвизгнула она.

– С кем я разговариваю? – попробовал зайти с другого бока Ник, но тут как раз и совершил ошибку.

– Ни с кем! – в последний раз пискнула женщина и бросила трубку.

Без особой надежды на успех Ник опять набрал номер, но теперь с той стороны бесновались короткие гудки. И только короткие гудки.

Ник все продолжал и продолжал обреченно набирать номер и тут увидел, как к пашкиному подъезду подрулила патрульная машина.

Из нее выгрузились полноватый лейтенант в милицейской форме, видимо, участковый и поджарого вида мрачноватый человек в гражданке.

Все было понятно и можно было уходить.

– Спасибо, девочка,– сказал Ник, вставая.– Видишь, вон милиция приехала. Значит, все в порядке.

– А вы что же, чаю так и не попьете? – удивилась маленькая хозяйка.

– Нет, спасибо. Мне надо идти...

Поднимаясь, Ник опять глянул в окно и увидел, что тот, поджарый, стоит на ступенях подъезда и внимательно рассматривает то окно, из которого Ник вел наблюдение. Ему даже показалось, что они встретились глазами, но только показалось, потому что поджарый тут повернулся и зашел в подъезд.

* * *

– Отметьте,—сказал Мухин.– Дверь в квартиру гражданина Семенова взломана. Понятых пока позовите...

Участковый, отдуваясь и оттягивая пальцем тугой воротничок на рубашке, пошел за понятыми, а Железяка зашел в квартиру.

Тут было грязновато, и нежило. Первым делом, лейтенант прошел на кухню и попробовал рукой чайник. Тот был холодным. Потом он внимательно осмотрел посуду. Уже несколько дней не пользовались, это было ясно.

Если убийца или убийцы квартирой пользовались, то очевидно, что столовались где-то в другом месте.

Диваном, судя по пыли, тоже не пользовались. По крайней мере для спанья. Значит, они и жили не тут. Ничто не подсказывало, что они вообще тут были. Только взломанная дверь... Но ту .взломали только что. Кто?

Скорее всего кто-то из близнецовской организации. Что-то им подозрительно все быстро становится известно. Значит, они скорее всего сейчас на пути в санаторий, куда и Мухин собирался. Надо было поспешить.

В квартире ничего не тронули. Те, кто ее взломал, просто искали тут людей, то есть делали то же, что и Мухин.

Только опережали его.

Больше смотреть было нечего. Ясно, что ничего тут найти нельзя, но напоследок лейтенант обследовал туалет, где не нашел ничего интересного, только мусорное ведро, которое тоже оказалось девственно чистым. Рядом с ним стояла пустая литровая бутылка из-под джина, а в шкафчике – трехлитровая бадья, в которой еще плескался самогон.

Бутылка из-под джина была интересной, поскольку в общий стиль квартиры не вписывалась. Надо с нее пальчики снять...

Осталось заглянуть в ванную. На первый взгляд ничего в ней не было странного. Даже кран не тек.

А на раковине, однако, красовались свежие капли. И одно из полотенец было влажным. Ванная комната была еще теплой. И это не следы тех, кто дверь взламывал. Это была теплота убийц, за которыми Железяка шел.

Он вышел из квартиры и спустился к машине. Рация в ней, слава Богу, работала. Железяка вызвал дежурную часть.

– Мухин! – еще веселее, чем утром отозвался дежурный.– А тебя тут до рядового уже разжаловали и Уставы изучают, можно ли еще ниже... Ты где шарахаешься?

– Дело я расследую,– не отреагировал на грустную шутку Мухин.– Значит так, срочно и как можно быстрей пошли машину с оперативниками в пансионат для афганцев. Пусть доставят на допрос гражданина Семенова Павла. Оперативники пусть не расслабляются и ждут неприятностей.

– А что, крут этот Семенов?

– Боюсь, что не обходителен. И кроме того, его, судя по всему, еще люди Близнецов ищут. Так что пооперативней там распорядись, ладно?

– Сделаем. Что еще? «

– Еще сюда, на Челюскинцев, человека надо направить, чтобы вел за квартирой этого самого Семенова пристальное наблюдение.

– Хорошо. Полковника тебе к телефону не позвать? А то он придет, уж больно с тобой побеседовать хочет.

– Нет. Я сейчас в следственный изолятор и сразу в управление... Пока.

– Удачи тебе, Мухин. Я так понимаю, что в следственный изолятор ты сдаваться?

– Пошел ты!..

Лучше всего подъезд просматривался из дома напротив. И, сам не зная почему, Мухин решил сходить в удобную квартирку, договориться, что их сотрудник посидит у окна, понаблюдает...

* * * 

– Кто там? – спросил девичий голосок.

– Это из милиции. А из взрослых нет никого?.. Мухин предполагал, что придется вести длительные

переговоры Под дверью, но ребенок неожиданно охотно дверь раскрыл, но, увидев Мухина, растерялся: . – Ой! А вы тоже в окошко глядеть станете?

* * *

Блатные подкатили к пансионату, оставили водилу в машине и втроем направились сквозь ворота к зданию.

Местечко было красивое. Раньше тут был дом отдыха партаппарата и новая власть в пароксизме благотворительности отдала его инвалидам-афганцам. Теперь, конечно, чуть справившись у кормила, переживала, но назад взять было не слишком удобно. Приходилось строить личные дачи по соседству.

Парк, хоть и отдавал казенщиной, был чистенький. Дорожки посыпаны песком. Имели место клумбы с цветами. Чуть в низинке уместилась летняя эстрада, около нее кучковался народ в больничных халатах. Представления, правда, не было, но из металлических «колокольчиков» неслась довольно приятная музыка.

Внизу, за оградой, струилась речка и на излучине красовался ухоженый пляж.

Блатные мрачно шли по дорожке, целясь на здание пансионата и поглядывали по сторонам. Их не успокаивала мирная атмосфера места.

Путь их вел через спортплощадку. Там «качались» инвалиды. Зрелище было довольно странное. Калеки, кто без руки, кто без ноги, кто вообще практически без ничего, подтягивались на специальных низеньких турниках, качали гири... Вдалеке безногие перекидывались . в баскетбол.

Зрелище это блатных, однако, не заинтересовало, Они . прошли дальше и в одной из аллей их окликнул инвалид, что развалился на лавочке, привольно выставив перед собой единственную ногу:

– Эй, братаны, огонька не будет?

Один из блатных притормозил и протянул к сигарете инвалида огонек зажигалки. Тот прикурил, удоволетво-ренно выпустил дым из ноздрей и кивнул, благодаря.

– Слышь, браток,– обратился к нему блатной.– А ты Пашку Семенова не знаешь?

– А, вы к Пашке... В солярии он.

– Где это? – огляделся блатной.

– Да вон, на крыше. Солнышко он любит, вот и сидит там часами... В главный вход заходите, по коридору до конца и по лестнице на крышу...

Блатные как-то одновременно кивнули и, прибавив шагу, направились в указанном направлении. Они не слишком спешили, но поднимались довольно резво.

Перед выходом на крышу, один из них приостановился:

– Слышь, Косой, а если у него пушка?

– Пасть заткни,– зло зашипел Косой.– У меня тоже пушка, так что неизвестно, кого тебе больше бояться надо.

– Да ладно, чего ты...

Им повезло. На плоской, огороженой невысоким металлическим заборчиком крыше, Паша дремал в своей коляске в полном одиночестве, подставив насупленное, но умиротворенное лицо вечернему солнцу.

Блатные обступили его со всех сторон и один из них звонко свистнул. Глаза Паши моментально распахнулись и сна в них не было. Он не вздрогнул, не дернулся. Только раскрыл глаза и пристально уставился на пришельцев.

– Семенов ты? – спросил один из них.

– Ну,– все так же неподвижно сидя в инвалидном кресле ответил Паша.

– Ну-ка, обрубок, вспоминай быстренько, кому ты свой вонючий «запорожец» давал?

Паша продолжал молча на них глядеть. Это были не менты, что понять не составляло труда. Машину, значит,застукали. Но если Ника все еще ищут, значит, он не попался. А Ника вот так искать будут, только в том случае, если дела у него хорошо идут.

При этой мысли Паша не удержался и блаженно расплылся в улыбке.

– Ты чего лыбишься, жопа на колесиках? – удивился один из блатных.– Ща пасть порву, будешь у меня так лыбиться...

И он неосторожно приблизился к Паше с прозрачным намерением влепить ему по зубам.

От безногого калеки прыти было ждать странно, особенно при таком численном превосходстве. Но Паше удалось прыть продемонстрировать. Совершенно незаметным и легким движением поставил он левой рукой блок, отчего кулак блатного просвистел у него рядом с ухом, а сам он начал на Пашу падать. И в тот, момент, когда удивленная рожа нападающего приблизилась на нужное расстояние, Паша правым гиреобразным кулаком влепил ему со всей возможной мощью и даже крякнул при этом от удовольствия, поскольку ощутил, как кулак погружается в ненавистное лицо, вдавливая внутрь зубы и хрустя носом.

От этого удара блатной отлетел и безжизненной куклой рухнул на крышу, а Паша вместе с коляской отъехал метра на два, не переставая улыбаться:

– Значит, добрался он до вас... Зашевелились, вши лобковые...

– Ну, теперь тебе точно конец,– зашипел Косой, вытаскивая пистолет.– Жаль, что ты бегать не умеешь, ну так мы тебя катнем...

– А! – как бы догадался Паша.—Ты меня пугать вздумал? Ну, пугни, пугни... Стрельни, А потом попробуй отсюда ноги унести.– Это в городе стрелять в удовольствие, там никто не знает, то ли хлопушка, то ли «Макаров». А тут тебя вычислят быстро, даром что калеки...

Сообразив, что Паша говорит правду, Косой с сомнением спрятал пистолет обратно в карман и, как бы что-то решив для себя, подошел к ограде и снял одну из решеток.

– Ну-ка, катни его,– велел он второму блатному. Тот опасливо обошел Пашу сзади и сильно толкнул ногой. Коляска заскользила к распахнутому проему вниз, но в последний момент Косой ее остановил:

– Ну, чего, обрубок? Полюбуемся на мир с высоты? Летать любишь?

– Можно и полетать,– спокойно ответил Паша, понимая, что сейчас он беспомощен и никого из врагов ему не достать.

– Полетаешь еще, дай срок,– Косой снова сильно пихнул коляску и та отъехала на середину крыши.– Ну, козел, вспоминай, кому ключи от машины оставлял?

– А я и не забывал,– чуть печально ответил Паша, глядя не столько на блатных, сколько на пейзаж.– Только вам, подонкам, этого знать не обязательно. Он к вам сам придет. И представится...

– Искать его где, отвечай! – истерично сорвался Косой и сделал блатному знак, чтобы тот снова катнул Пашу к краю, где опять перехватил его.– Ты что думаешь, мы тебя тут по крыше покатать приехали? Быстрей давай, колись, а то времени у тебя ни черта уже не осталось!

– А многих он уже положил? – с интересом спросил Паша и в глазах eгo неожиданно заблестели веселые, но чуть маниакальные искорки.—Поглядеть, как у вас от страха яйца сводит, близехонько он подошел. Недолго вам и ждать его... Чего зря время терять? Я же говорю, он вас сам найдет...

– Ах ты, сука! – Косой изловчился и врезал-таки Паше, разбив в кровь рот.

Пашу, однако, этим ничуть не огорчил. Он безразлично выплюнул выбитый зуб и даже не проводил его прощальным взглядом. Наоборот, казалось, что с разбитыми губами он сделался еще веселей. И еще безумней.

Косой попытался было еще раз катнуть его на середину крыши, но Паша тут извернулся упруго и, цепко ухватив того за горло, вдруг завалил на себя. Продолжая держать, подтянулся к самому краю:

– Чего задергался, падла? – Паша смеялся, легко удерживая Косого одной рукой. Тот сначала попытался выдираться, но зависнув на четырехэтажной высоте замер.– Не нравится? Нет, ты глянь вниз! Неужели тебе не нравится?

– Отпусти! – заверещал второй блатной, не зная как подступиться к Паше.– Отпусти его, сука! Мы уйдем, уйдем! Клянусь мамой!

– Нету у тебя мамы, сучий потрох,– хохотал Паша.– А отсюда ты один уйдешь, а этот уж мой...

Тут Косой попытался извернуться и сунулся было рукой за пистолетом, но Паша движение это уловил:

– Никогда вам нас не взять,– закричал он.– Мы сильные! Ну, сдыхай, сволочь, полетели!..

И он отпустил руку, которой держался за поручень.

Коляска медленно стала наклоняться, Косой взвыл, но деваться было некуда. С велосипедным дрызганьем оба полетели вниз.

Второй блатной попятился, облизывая пересохшие губы, и помчал по лестнице, шарахаясь от калек. Он даже не взглянул на два тела, что распростерлись в луже крови перед корпусом. Как сумасшедший пронесся он по аллеям и вскочил в машину:

– Погнали отсюда, Костик.

– А где?..

– Погнали, говорю! – истерично завизжал блатной.– Пока нас не раздавили тут...

Машина круто вырулила со стоянки и ходко пошла в сторону города. Приблизительно через километр им навстречу прошел патрульный милицейский «УАЗ».

Старший по группе обратил внимание на «жигуленка», но притормаживать не стал. Просто связался по рации с постом ГАИ по развязке:

– В вашу сторону мчат «Жигули». Грязные. В салоне двое. Задержать. Я сам на обратном пути приторможу, разберусь...

* * *

Меланхоличный майор в следственном изоляторе пил чай, когда Железяка зашел к нему.

– А,– узнал его майор.—Славик! Привет. Как поживаешь?

– Хреново,– честно ответил Мухин.– Ты чего, не слышал? Арестовывать некого.

– А! Ну как же, слышал. Так чего ты кручинишься? Чаю хочешь?

– Налей. С утра не ел ничего... .

– Может, баланды тебе попросить? – без всякой подковыки просто спросил майор.

– Вот спасибо-то!..– обиделся Мухин.—А отоспаться в камере не предложишь? Годика два...

На этот раз обиделся майор. Он как-то надулся, потому что по всему видно было: Мухин его заведением не восхищен.

– Зря ты так, Славик. Между прочим баланду у нас настоящие повара готовят. Не из забегаловок каких-нибудь, а из хороших ресторанов. И если им продукты хорошие дать... Чего ты улыбаешься? Я давал, пробовал. Пальчики оближешь. Да и из того барахла, что я на складе получаю, готовят не халтуря, потому как в зону страсть не хотят. И кушают мои зеки не помои, а заведомо получше, чем ты, в столовке своей загаженной...

– Ладно,– не столько соглашаясь, сколько из уважения к патриотическим чувствам майора ответил Мухин.– Давай своей баланды. Проверим.

– Нет, подожди. И по поводу отоспаться. Вот если у меня кто из вертухаев с женой там повздорит или еще что, куда думаешь идут?

– Да ясно уж, в тюрьму...

– В нее, родимую,– довольно подтвердил майор.– Здесь же тишина, покой... Душ есть. И лучше чем тут, тебе нигде не отоспаться. А воспитательные цели? Тут, по секрету тебе скажу, начальник твой, сам полковник сынишку приводил. Шустрый такой мальчуган, лет пятнадцати. Уж не знаю, что он там натворил но папа его по дружбе на трое суток в одиночку. Лично попросил, чтоб в соответствии с Уставом. Ну, бить его, конечно, не били, но через трое, суток вышел он – что твой поэт. Светился весь... Тюрьма вещь страшная, но иногда очень помогает.

– Собственного сына? – не поверил Мухин.

– Ну. А это знаешь, как прививка. Конечно, если больше трех дней, неделю там, месяц, привыкает человек, жить начинает. А вот три дня – в самый раз. Да суток хватит. Вот приведут, разденут, обыщут... Вежливо, без битья. Стенки, решетки. Часов нельзя, спичек нельзя, бумаги нельзя, карандаша нельзя... Ну, шнурки-там, ремень, само собой... Впечатляет. Я бы многих малолеток вот так сажал. Пока ничего тяжкого не совершили... Так согласился на баланду?

– Давай, давай... Хоть съем чего. А то сейчас как выйду от тебя на свободу с чистой совестью, и такая мне круговерть предстоит, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Майор позвонил по, местному телефону, распорядился, чтобы ему баланду на проверку прислали, при том Мухину заговорщицки подмигнув:

– Это у меня шифр такой. Сейчас принесут – закачаешься... Так что, говорят Близнецов стирают?

– Ну. Зелень уже кончили. Лепчика. Блатных с десяток...

– С десяток!..– с уважением протянул майор.– А кто ж у него там остался? Ты-то последнее время его тоже щипал. Человек шесть-то от тебя сидят тут. А иные уж далече.

– Не сказать, чтобы они вдвоем остались. При тотальной мобилизации под ружье они еще с полсотни поставить могут. Но это уж будет совсем шпана. А так, из основных, еще с дюжину будет...

– Так чего ты расстраиваешься? – удивился майор. Тут принесли металлические судки. Предложен был

мутноватый кисель, на первое – что-то напоминающее солянку и, что удивило Мухина, вполне наваристую, а поверху плавал кружок лимона. На горячее картофельное пюре с масляной слезой и парой биточков, сбрызнутых кетчупом. Хлеб был горячим, а пайка масла – холодной.

– Ты ешь, ешь,– по-отечески засуетился майор.

Мухин попробовал и признал, что еда вкусная. И действительно не в пример лучше столовской, от вида которой его сразу воротило.

Он с удовольствием принялся наворачивать обед, а майор тем временем закурил и, отклонясь на спинку казенного стула, принялся разглагольствовать:

– Не понимаю я тебя, Славик. Ну, обидно, конечно. Ты этих Близнецов года полтора пас?

– Около того...

– Да. Обидно. Ты, небось, думал, что вот, еще месяца три и всю шарагу метлой, с корнями... И территорию эту чистой держать, под собой. Пропалывать там, припугивать... Чтоб, значит, ни Челюсть, ни Никольские на эту территорию не сунулись. Я так говорю?

– Ну,– неуверенно ответил Мухин.– В общих чертах, так. Никольским тоже недолго осталось.

– Понятно. Славик, у тебя дача есть?

– Вот только дачи мне не хватает!

– Понятно. А у меня есть. И поэтому я знаю, что такое огород. Дурачок ты, Славик. Ни черта у тебя не выйдет. Я же, когда сорняк рву, санкции прокурора не требую. А тебе без нее полная труба. Прокурорские же, работа у них такая, правовое государство строят, каждый твой сорнячок изучать будут, рассматривать. Сорняк ли? Вроде листики какие-то не такие... Может, редиска? И пока то, да се, сорнячок твой побеги даст, раскинется...

– А ты что предлагаешь, мне тоже в ковбои уйти? Мочить всех, кто не там дорогу перешел?

– Ты маленький еще, не знаешь, но так тоже нельзя. Я о другом. Ты там снаружи вовсе не за тем, чтобы вовсе преступности не было. Тем более, что от тебя это и не зависит. Ты там только для того, чтобы они не зарывались, не наглели. И вот когда кто-то твоих подопечных так славно и споро по стенкам размазывает... Ведь за два дня?

– За два.

– Вот. То чего ты переживаешь, дергаешься?

– Так ведь не Зорро же, не Робин Гуд! – возмутился Мухин.– Это же они в городе перераздел готовят! Новые-то поголодней прежних встанут, вообще житья никому не дадут. А под новеньких копать, да когда они всех так запугают, еще год уйдет...

– А на тебя, Славик, не думают?

 – Думают, наверное,– с сомнением пожал плечами Мухин.

– А и пусть думают. Ты только береги себя и не переживай. Знаешь, на работе шибко переживать вредно. А чего ты к нам-то пожаловал? Поесть?

– Спасибо,– Мухин как раз разделался с биточками, но кисель пить не стал.– Вкусно живете!

– Ну, зэки-то попроще кушают...

– Я надеюсь... Мне с Чеченом поговорить надо. Очень мне интересно, кто же это Близнецов вот так среди бела дня раздевает. Не может быть, чтобы без причин. А Чечена тому с неделю повязали, должен быть в курсе. Он же центровым у Близнецов был.

– Сходи,– милостиво согласился майор.– Только он не скажет ничего. Поверь моему опыту, Чечен – конченый. Он как в лагерь попадет, побежит. Убьют его, я думаю. Но он в это не верит. Он себя уже в авторитеты записал, а для авторитета глуп он. И смазлив слишком. Но ты сходи, сходи, не слушай меня. Авось получится. Только пистолетик все-таки у меня оставь...

– На,– развеселился Мухин, доставая пистолет.– Но я его стрелять и не собирался.

– Да это просто порядок такой,– окинул Мухина цепким взглядом майор.– Второй-то тоже доставай...

Мухин, удивляясь, как майор смог углядеть на нем вторую кобуру, все так же улыбаясь, вынул и отдал ему и второй пистолет.

– Знаешь, как бывает?– провожая его, без интонаций говорил майор.– Оружие глупит. Ты его вынешь по запарке, припугнуть, а он возьмет, да и отнимет. Чечен мужик крепкий. В заложники тебя же, требования какие-нибудь дурацкие... Зачем? Вот, вертухаи же тоже без оружия ходят. На тот же случай... Уставы хоть в чтении и скучны, но, знаешь, тоже на опыте все.

Они прошли по мрачному коридору и остановились у двери. Майор подозвал надзирателя:

– Отпирай. Да далеко не уходи,– Мухин обидчиво вздернулся.– Но и не подслушивай! – Назидательно закончил майор и, кивнул Мухину, пошел обратно.

В камере на единственной табуретке сидел худощавый красавец с восточными чертами лица. Увидев вошедшего лейтенанта, он гордо отвернулся,

Мухин спокойно прошел вглубь камеры и присел на стол.

– Как-то неуютно у тебя,– заметил он, оглядевшись.—А, Чечен?

Чечен гордо молчал, заносчиво выпятив вперед подбородок и на лейтенанта демонстративно не глядя.

– Курить будешь?

Мухин достал сигареты, закурил сам и протянул пачку Чечену. Но тот и тут не дал слабины, даже не поменял позы, только ноздри его затрепетали, когда он учуял запах дыма.

– Да ты мне профиль свой орлиный не демонстрируй,– довольно примирительно заметил лейтенант, затягиваясь с удовольствием после сытного обеда. Он вообще сейчас был настроен миролюбиво.– Я и так знаю, что ты молчишь. Знаю, что рта не откроешь. Но тут я к тебе не с допросом, а как бы за консультацией. Случай, понимаешь, особый. Ваших, Чечен, мочит кто-то. Круто мочит, профессионально, не любительски. И знаешь, сдается мне, что не успокоится. А в таких вопросах меня интуиция не подводит. Решил кто-то, что ни Близнецов, ни людей их быть не должно.

Чечен продолжал сидеть неподвижно и хранить молчание, но было видно, что информация его заинтересовала.

. – Да, тебе наверное скучновато здесь,– лейтенант полез во внутренний карман и достал оттуда конверт.– Так я тебе веселые картинки принес. Так, посмотри, развлекись.

Он протянул конверт уголовнику.

Было видно, что Чечен заколебался, помедлил, но конверт все-таки взял. Конверт не был запечатан. Из него Чечен достал пачку фотографий с мест происшествий. Даже сейчас, мельком проглядывая вместе с Чеченом фотографии, Железяка подивился прыткости убийц. Фотографий было много. Слишком много на два будних дня.

Чечен же смотрел фотографии на первый взгляд совершенно бесстрастно. Пролистал их все, на некоторых задерживаясь, пытаясь разобрать, кто на них изображен.

Лейтенант легко соскочил со стола и прошелся по тесной камере. До двери и Обратно. Отстрелил щелчком окурок в сторону параши и, облокотившись плечом о стену, выдержал секундную паузу, а потом начал говорить.

– Вообще-то ты знаешь: я с такими подонками как ты в доверие не играюсь.– Мы с тобой враги, врагами и умрем... Хотя, согласись, не возьми я тебя в это тихое, уютное место, где так сытно кормят, среди этих фотографий уже и твоя была бы. Ты же к Лепчику часто на яхту приезжал. Вы там с Диким на природе любили оттягиваться. Но и Дикого я от неминучей смерти спас. Тут он, неподалеку. Но Дикой —казачок, глуповат. Ты поумнее будешь. Потому к тебе и пришел...

– Никто бы меня не взял,– гордо вскинув голову произнес Чечен.

– Ну, так уж и никто! Я-то взял. А эти ребята, признаюсь, пошустрей меня. Была бы у тебя сейчас либо шея свернута, либо пара пуль в легких. Зелень пятнадцать человек сторожили. С Лепчиком на яхте пятеро были. И не молокососы. Коня, а ты помнишь, Конь боец неплохой был, голыми руками придушили. И ты бы не сдюжил. Вы ж, бандиты, любите, чтоб вас с десяток, а жертва одна. Там вы сильны. А один на один – школьники непорченые. Только и умеете, что шипеть злобно. Вот, как ты. Помнишь?

Об этом Железяка напомнил зря. Это он сразу понял. Чечена ради пользы дела хвалить надо было, льстить ему. Тут бы он раскололся. Говорить надо было, что он бы, конечно, такого не допустил, если б на свободе был. Но и отсюда может дружкам своим помочь...

Чечен, не складывая, бросил фотографии на цементный пол и те, шелестя, разлетелись веером.

Железяка попытался все-таки надавить еще:

– Смотри, случай какой уникальный выпал,– проговорил он.– Можем мы друг другу помочь. Они ведь всех твоих корешей поганых под корень выведут. По мне, так и слава Богу, но интересно мне знать, кто они? Скажи мне, Чечен, с кем вы что не поделили, куда на свою голову сунулись? Кто вас мочит?

Чечен однако долго молчал, а затем начал говорить. Говорил он забавно. С сильным акцентом, но очень медленно и очень грамматически правильно. И даже те небольшие шероховатости, которые встречались в его языке, только придавали ему какую-то странную образность:

– Если бы ты, Железяка, был воином, я бы уважал тебя. За храбрость. Но ты не воин, ты цепная собака. Цепной собаке нет уважения. А кроме того, ты глупая цепная собака. Ты глупая цепная собака, потому что служишь хозяину, который тебя плохо кормит. А за наших людей не волнуйся. Будут разборы, все станет ясно. Все станет ясно без вас, без ментов. Все. Уходи. Я больше говорить не буду.

Железяка вдруг понял, что ему напоминает вот такое верчение фразы, когда каждая следующая начинается с повторенного конца предыдущей. Так разговаривал Сталин. Это открытие его несколько развеселило.

Конечно, как и предполагал майор, он ничего не добился. Но, в сущности, он не очень и рассчитывал на то, что Чечен вдруг начнет говорить. Хотя что-то промелькнуло в его глазах, что-то...

Железяка, не прощаясь, вышел из камеры и, гулко шагая по коридору, пытался поймать за хвостик ускользающее ощущение. Вот он начал говорить Чечену о том, что их людей убивают, вот он рассматривал фотографии... Вот отказался говорить.

И тут Железяку осенило: Чечен ничего об этой разборке просто не знал. Он же так и сказал: «Все станет ясно». Не «мы их попишем», не «Близнецы сами разберутся». Конечно, рано или поздно все действительно станет ясно. Чечену просто нечего было сказать. Он был и сам удивлен и информацией, и фотографиями.

– Ну как, Славик? – участливо спросил майор, возвращая лейтенанту пистолеты.– Сказал тебе что-нибудь Чечен?

 – Сказал,– ответил лейтенант.– Сказал, что я пес цепной и со мной ему разговаривать западло.

– А! Это его обычная песня. Значит, вхолостую сходил?

– Ну, не сказал бы. Отсутствие ответа – тоже ответ.

– Это для меня слишком сложно,– заметил майор.– Но поверь моему опыту: не принимай все это близко к сердцу. Надорвешься. Близнецы там, Никольские... На наш с тобой век подонков с лихвой хватит.

С этим тезисом лейтенант согласиться не мог. Наверное, он действительно принимал все слишком близко к сердцу.,