Текст книги "Черный альпинист"
Автор книги: Юрий Ищенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Тахиру не было свойственно что-то там представлять, грезить, мечтать или производить видения. Но фотографии в деле о Черном Альпинисте запомнил и увиденное осталось в зрачках: лишь черный контур словно высеченной из базальта фигуры, застывшей у бассейна, в котором зашлись криком две парочки. Длинные опущенные руки (или лапы?), бесстрастно склоненная к людям морда. Это были перепечатки с видеокамеры, отснявшей визит Черного Альпиниста на дачу министра внутренних дел (и министра этого только что сняли с поста, и словно в насмешку, или возмездием – гибель дочери). Хахаля дочери Альпинист убил, сломал ему одним ударом шею, оба охранника стояли у ворот, спохватились, когда все было кончено Девку Альпинист выволок через заднюю ограду, подпирающую скалы над дачей.
Бывший министр застрелился через неделю после посещения морга (дочь нашли в ущелье Узунагача, где-то треть тела, остальное разорвалось в полете, объели звери и птицы).
Тахир хотел точно представить себе врага. Телеметристы выдали цифры: рост 185–200 см. вес 90–105 кг (за счет огромной мускулатуры), великолепные рефлексы, слух и зрение, феноменальная подвижность, прыжки, скорость перемещения по горам во всех направлениях несопоставима с человеческой. Если это животное, какой-нибудь снежный человек, забредший с Гималаев (была и такая версия), – это хуже, труднее. Придется самому стать животным, жить инстинктами, скакать, и выть, и рваться в схватке с равновеликим для гор хищником. А он привык стоять против людей, вычислять их слабости тонкости; высокообразованный защитник отечества, знающий три языка, кучу систем оружия, сотни томов вбиты в голову.
И ему нет места, как на крыше особняка, под серым небом, под накрапывающим дождем, – внизу, как ущелья, черные и коричневые кварталы без огней, с рыхлыми запуганными жителями. И чем он отличается от Черного Альпиниста? Рассудком, мозгами? Это смешно, он псих тоже. Жажда крови, ненависть? Так у него, у Тахира, ее гораздо больше – ко всем, без исключения, а не только к бабам. И этим городом она не ограничивается. Хотя и родину ему очень хочется ненавидеть, отомстить, заставить вспомнить о себе, уважать себя или хотя бы бояться.
Только как-то выходит, что исчезла его родина, годы заслонили ее, оставили лишь очередную, мастерски обставленную ловушку, из которой надо выбираться: там, где назначена встреча с Черным Альпинистом.
Глава 3
МАТЬ И СЫН
Когда он вернулся с крыши в квартиру, рассвет с туманом обосновались в городе. В квартире было тихо, в прихожей собрались в обратный путь усталые, с кругами под глазами проститутки. Старики похрапывали на пару, завалившись в спальне на огромное семейное ложе. Тахир, помявшись, взял мешок с «Калашниковым», не стал прощаться с родственниками и вместе с девчонками ушел прочь.
Ехать надо было, конечно, к матери. Пешком дошел до перекрестка Ленина и Абая, постоял на остановке. Редкие прохожие спешили мимо, пара троллейбусов стояла пустая на противоположной стороне. Нанял до «Орбиты» частника. Тот поехал через центр города, по окружной Аль-Фараби было ближе и быстрее, о чем и сказал Тахир. Частник отказался, объяснив, что там разъезжать небезопасно – не из-за Альпиниста, которому наплевать на машины, а из-за обозленных армейцев. Шмонали, избивали, а иногда и пуляли по проезжающим машинам. Еще частник поделился свежей новостью: ночью националисты, то ли азатовцы, то ли мусульманского толка, взорвали автомобиль у цирка и убили двух русских офицеров у Пушкинской библиотеки.
Мать была дома. Одна. Рашид утром уехал в Чилик, достав разрешение для жены и детей, вечером должен был вернуться.
– Как вы здесь, мама? – спросил Тахир, расцеловав ее (чего раньше из-за особых понятий о мужественности никогда не делал).
Она отмахнулась. Накрыла молча, роняя слезы, на стол: уйгурскую лапшу, зелень, нарезала колбасы, поставила рюмку с водкой.
– Как отец умер, расскажи, – попросил Та хир.
И она, раскачиваясь на стуле, прикрыв лицо руками, медленно и подробно рассказывала: уехал в горы на дачу, один (ее не взял, чтобы не дразнить Черного Альпиниста), хотел снять яблоки в саду для дочек Рашида. И там в горах через сутки житель аула нашел его, где-то в стороне от дачного поселка, заваленного камнепадом, с раздробленными ребрами и грудиной. Умирал в страшных мучениях, в полном сознании и непрестанно просил, чтобы позвали, привели Тахира. Хотел именно с ним, старшим и любимым сыном, проститься. Рашид в конце концов не выдержал, с плачем ей жаловался в коридоре, что отец для него перед смертью и слов не нашел.
Тахир постепенно чернел лицом, нисколько не стесняясь матери и ее религиозных обычаев, пил водку, только она его не брала. Хрустел стебельками укропа и чунжука. Мать, выговорившись, прислонилась к нему, успокоилась. Он спросил о том, что ему попросил передать отец, – оказалось, что узбеки не наврали, действительно, отец говорил что-то страшное о шайтанах, о том, что это они убили отца и готовятся убить Тахира.
– А что милиция говорит, это из-за Черного Альпиниста отец под камни попал? Как он вообще так далеко ушел?
– Ничего не говорят. Несчастный случай. Хотя я видела, что там собаки след брали, куда-то в горы бежали. Но их не пускали с поводков. Будь они прокляты, горы эти, я их никогда не любила. Мы уйгуры, мы степные люди, нам на полях растить и баранов пасти, а горы нам не нужны. Я и дачу эту не хотела, можно было в другом месте участок взять. В степи, у озер. Никто меня не слушал.
Тахир выспросил, где похоронили отца, так как очень хотел в ближайшее время сходить на могилу.
Мать рассказала о вчерашнем визите Марины. Тимурка был здесь же, играл во дворе с пацанятами. Мать словно начисто забыла прошлые времена, когда отрицала свою кровь в Тимурке, рассказывала, какой внук теперь хороший и умненький, за сутки уже научился обращаться ко всем по-уйгурски и страшно доволен уйгурскими блюдами. Очень осторожно перешла к расспросам о его московской работе, о взаимоотношениях с Мариной.
– Я сюда окончательно вернулся, мама, – сам сказал ей Тахир.
– Наверное, правильно решил, Здесь и я не хочу на старости без сына остаться, здесь родственники. Дядя о тебе всегда помнил, часто заезжал, он свою ответственность за тебя чувствует. Поможет, если что, – рассудительно сказала мать.
– Да, мама, – сказал спокойно Тахир.
– Но ты будь с ним осторожнее, – вдруг не выдержала мать. – И род у него такой, с черной кровью, и сам такой. Мы с отцом всегда ему не доверяли, а когда ты пошел служить под его крыло, много раз думали, хорошо ли это. Не зря ли.
– Да, он слишком сложный человек.
– Ты знай, если тебе тут трудно придется, я уже говорила с некоторыми родственниками, и они сказали, что тебе можно будет на время укрыться в Китае. У родни год-другой пожить, пока здесь обстановка улучшится.
– Лучше будет, если ты сейчас же туда уедешь, – объяснил Тахир.
– Чтобы тебе руки развязать?
– Да.
– Опять воюешь?
– Да. Но не спрашивай, с кем, я сам не знаю. Желающих много. И чего им от меня надо, пока тоже не знаю.
– А что с Мариной будет?
– Надеюсь, что смогу ее уговорить уехать. Я надеялся, что здесь она и Тимур будут в безопасности. Но ничего не знал ни про Альпиниста, ни про местные конфликты. Увези Тимурку с собой, в Китай или в Чилик. На время, пока я здесь.
– А куда ты потом?
– В горы, дня через три. Не знаю, насколько. Когда вернусь, тоже к родне поеду, туда, где вы будете.
Мать рассказала про сон Марины, когда к ней пришел говорить отец. Тахир выслушал молча, хотя поверил сразу, и остро, мучительно позавидовал, – он был возмущен, он ждал, что к нему должен прийти отец. Это не ее дело. Но если отец решил, что Марина достойна разговора с ним, значит, так оно и есть. И сам Тахир должен быть бережнее, терпимее к бывшей жене. Помогать – да и сына ей придется оставлять, пусть даже на ближайшие годы. Сам он – негодный папаша.
Позвонил в гостиницу «Кок-Тюбе», ему сказали, что Марина Нугманова выехала в неизвестном направлении. Позвонил в свою бывшую контору, местное управление спецслужб, попытался найти Бориса Пабста (мать со слов Марины знала о его участии) – не нашел. Уже затем раздался звонок от неутомимого шефа. Тот наседал по поводу операции по поимке Черного Альпиниста. Тахир так понял, что шеф готов был уже сегодня закинуть Тахира в горы, вопросы подготовки, получения точных данных о нахождении маньяка, прогноза погоды, вооружение, связь – все это, о чем спрашивал Тахир, его не интересовало. «Это ты сам делай, людей и склады предоставлю, – заявил шеф. – Но чем меньше людей узнают о тебе до операции, тем лучше. В городе тебе находиться опасно. Русское посольство и резидент ФСК тебя ищут, еще какие-то странные люди удочки насчет тебя закидывают. Мне все это не нравится. Приезжай ко мне, за сутки подготовим и забросим».
Тахир объяснил, что должен устроить свои дела, сходить к отцу, помочь выехать родным и прочее. Шеф напирал, Тахир отвечал все резче, в итоге почти поругались. На прощание шеф подкинул заковырку.
– О Рашиде дурные слухи ходят, – сказал раздраженно. – Как и ты, мастер вляпываться. Но вот сам выпутываться не умеет. Говорят, в казино крупно проигрался. На миллион или еще больше.
– Проверить можно? – спросил Тахир.
– Стараюсь, милый. Так когда идешь?
– Через два дня я у вас, – повторил Тахир.
– Ну, смотри, не плачь, если что… Еще проблема с твоей женой. Красивая женщина, я не спорю, но она решила из нашего маньяка сенсацию для своей газетки сделать. Ты ее в Москву отправить можешь?
– В Москву ей нельзя.
– Если не ты, мы отправим! Или дай другой адрес, в Ташкент или хоть в Нью-Йорк, куда?
– Пока не трогайте, или я сильно обижусь.
– Какой ты даешь выбор?
– Подкиньте ей дезу, чтобы сама в область умотала.
– Нда, мне еще хлопотать о твоих бабах! – шеф окончательно разозлился и бросил трубку.
Тахир, пожав плечами, опустил и свою. Разобрал телефон, вынул незамаскированного «жучка», зеленую пришлепку на контактах. Потом, решив не халтурить, продолжил осмотр, полностью разобрал аппарат – и нашел второго «жучка»! Крошечного, замаскированного под винтик, – для казахского КГБ это была слишком тонкая работа. Кто-то еще «пас» его родителей. Кто? – думал, пока голова не заболела, ничего не решил. Позвал со двора Тимурку, – тот уже вовсю дрался с каким-то пацаном за право покачаться на качелях. Пришел в красных соплях, губа вздулась, собирался начать жаловаться и плакать на груди бабушки. Но, встретив взгляд Тахира, мгновенно принял точное решение – скромно и гордо заявил, что «дал дураку» как следует. Сам умылся, сели с отцом и бабушкой обедать. Потом пошли спать на пару. Тахир во сне крепко обнимал сына.
Часа через два Тимурка поднялся, болтал с бабушкой, смотрел по телеку диснеевские мультики, принимал ванну, помогал мыть полы. А Тахир спал весь день и всю ночь. Он решили никуда не спешить, дождаться брата и выяснить его ситуацию. Просыпаясь, расспрашивал про Рашида, – мать, сама удивляясь, говорила, что не приехал.
Глава 4
ЖУРНАЛИСТ
Встречу Марине журналист назначил в роще Баумана: огромном овраге на окраине города, густо заросшем старыми тополями и диким кустарником. У рощи была дурная слава приюта алкашей и шпаны, сборищ и разборок уголовных элементов. Из этого вытекали и достоинства – абсолютная безлюдность, чащи и кущи, где в двух метров никого не разглядишь, смелые бабушки на рассвете собирали тут огромные корзины грибов – и маслята, и опята, и белые с груздями попадались, – вспугивали бабушки голых и полуодетых юношей с напарницами, задремавших после бессонных ночей.
Пострадавший от властей сочинитель оказался мальчиком с романтической внешностью лет двадцати, с тонким обиженным голосом, черноволосый, но белокожий, видимо, метис.
Присели на поваленном тополе, парень пострелял по сторонам глазами, послушал гул тополей в вышине (день был сухой и ветреный, иногда проглядывало солнце), достал из-за пазухи свернутые листы.
Это был собранный им материал по Черному Альпинисту: списки женщин, пропавших за последние полгода, фотографии и официальные описания тел, поступивших за тот же срок в городские морги (из сопоставления вырисовывалась истинная картина гигантских бедствий, а заодно – и размеры официальной фальсификации); была тут полная подборка постановлений и заявлений властей, плюс – это был уже хороший класс журналистики – все внутрислужебные документы по делу Черного Альпиниста (и по милиции, и по госбезопасности, президентской канцелярии и службе охраны президента). Отдельно были сшиты разработки по самому Альпинисту – списки находящихся в розыске психопатов, списки пропавших на турбазах и на восхождениях туристов и спортсменов, списки экстремистских группировок, каковые могли «поставлять» кандидатов для организации массового террора и беспорядков. Колоссальная разработка материала, Марина не могла все это прочитать, лишь листала, смотрела на фотографии, пока не поняла – это законченная, разработанная сенсация с полным подбором доказательств и отработкой всех возможных версий. На западном рынке любой журнал отвалит за такой материал сотни тысяч. Но они-то сидят в роще Баумана.
– Скажи мне одно, сам ты догадываешься, кто он, этот Черный Альпинист? – спросила Марина, возвращая документы.
– Скажу честно, уже раз пять был уверен, что понял. Но каждый раз ошибался. Но точно – это не снежный человек и не ангел мщения. Все мистические версии отпали по ходу сбора информации. Политические – тоже, поскольку выгоду от наличия маньяка поочередно извлекали самые различные партии, кланы и группировки. Ясно, что никто его не контролирует. Но ловят его, даже цензурно не выразишься… как-то непонятно, убого, непрофессионально, что ли.
– Ты мне все материалы отдашь? – спросила Марина.
Трухлявое бревно оказалось муравейником, по голым ногам под юбкой уже вовсю ползали, и ей хотелось сделать разговор коротким.
– Весь не отдам, пока первую порцию, вот, отдельными скрепками закрепил. Сам я отсюда не выберусь, безнадежное дело, разве что через горы можно, в Киргизию, так ведь осень, а в горах зима. Да и не умею. Давай об условиях: ты ставишь мою фамилию первой, печатаешь всю историю про меня, как притесняли, увольняли, таскали на допросы, избивали и прочее. Чем больше и страшнее, тем у меня больше шансов спастись, мне огласка – как воздух.
– А если из-за первой публикации тебе же и хуже будет? – спросила осторожно, чтобы не спугнуть, Марина.
– Я пока залягу как можно глубже. Ты дай намек, что уже все материалы в Москве, а я пустой остался. Но в редакции скажи – если им материалы нужны, то пусть платят алма-атинцу две тысячи баксов.
– Ничего себе! А сейчас с меня сколько попросишь?
– Я не прошу, беру гроши. Сейчас отстегни тысячу.
– У меня всего сотня. Если в Москве дадут добро, то деньги я смогу найти.
– Марина, ты все врешь. Я знаю, что вчера ты приобрела за сотню фотоаппарат, кучу пленок, диктофон и все прочее. У меня везде глаза и уши. Может, я зарвался, плати пятьсот.
Она дала ему пятьсот долларов, он передал ей первую порцию документов. Вдруг дернулся, вскочил. Марине казалось, что кругом совершенно тихо, не считая ветра и птиц.
– Откуда у тебя такая фамилия – Нугманова? – спросил у нее резко журналист. – Ты в родстве с тем Нугмановым?
– У меня муж уйгур, и он приходится тому племянником.
– Ты меня не предашь?
– Нет, – Марина засмеялась, – успокойся, с мужем я разошлась.
– А тебя не пасут?
– Думаю, что нет.
– Думаешь… Я тоже думал, что меня не выследили, а теперь иначе кажется. Лай собак не слышала?
Марина отрицательно закачала головой. Парень на глазах, совсем без повода, начал психовать – пробежался по полянке, вернулся к ней, принял какое-то решение – и достал из-под майки всю пачку бумаг.
– Бери все сейчас, – сказал ей, – и уматывай.
– Что происходит? – она тоже встала, уже без стеснения задрав юбку и стряхивая муравьев, они пребольно кусались.
С каким-то сожалением взирая на нее, журналист объяснил:
– Кажется, рядом собаки, а значит, сюда менты идут. Меня интуиция не подводит. Сохрани это, передай сразу весь материал. И сама быстрее, если сможешь, скипай. Тут нравы стали очень суровы. Можно, поцелую? С женщиной уже год не целовался.
Она поцеловала его, с чувством.
– И не забудь главное, – забеспокоился журналист. – Кроме денег, мне нужно жилье, хотя б служебное, и работа в твоей газете. Здесь не останусь, здесь хана! Беги к Большому каналу, а я в другую сторону.
Бумаги у нее за пазухой не помещались, просто бросила в полиэтиленовый пакет. Помахала рукой, пошла. Было очень тихо, на канале лишь несколько старичков грелись на лавочках на противоположном берегу.
Но ни одного перехода через бетонные каскады с грязной темно-коричневой водой не было, ей пришлось идти дальше. Когда послышался явственный лай и крики людей, Марину охватил страх. Даже захотела бросить бумаги в воду, – казалось, что ищут ее, сейчас схватят, начнут избивать… Она отбежала от канала, встала в кусты сирени и решила посмотреть, кто и кого ловит.
Из рощи Баумана, из того же места, где вышла она, появились четверо омоновцев с автоматами. Не спеша, покуривая, пошли по направлению к ней. Увидеть ее они не могли, но все равно она сжалась в комочек, легла под куст и нагребла на себя сухих листьев, не зная, что еще можно предпринять для спасения. Достала из кармана куртки газовый пистолет.
Тут же, уже с другой стороны, с дальнего конца канала донеслись крики. Она осторожно выглянула: это бежал по набережной журналист, рядом с ним, на ходу прыгая и кусая за ноги и за руки, мчались две рыжие рослые овчарки. Сзади их нагнала третья собака, гигантским прыжком на спину сшибла журналиста с ног, – и все три овчарки принялись рвать лежащего человека. Вслед за собаками подбежали еще омоновцы, встали толпой над отбивающимся от собак, какое-то время наслаждались зрелищем. Потом собак оттащили. Вооруженные что-то спрашивали у журналиста, он едва стоял, поддерживаемый за руки. Ударили кулаком в лицо, в живот, не давая упасть. Затем омоновцы озверели, один за другим подскакивали с криками и били прикладами автоматов – в лицо, в грудь, в живот. Журналист упал, сжавшись и подобрав ноги, его пинали и пинали, – тело каталось по бетону, пока не замерло в распластанной позе. Даже издалека Марине было видно, как много крови остается на бетоне. Тело обыскали, нашли ее пачку долларов, захохотали, на ходу деля бумажки и запихивая их по карманам.
От рощи к ним бежал человек в штатском, махал руками и кричал. Когда приблизился, Марина узнала Бориса Пабста. Судя по жестам, он был недоволен избиением, но омоновцы не собирались его слушать. Старший, с погонами капитана, скинул с плеча «калашников», передернул рычажок предохранителя и направил на Бориса. Тот уже спокойней продолжал говорить. Капитан дал очередь под ноги Бориса. Борис, высоко вытягивая ноги, запрыгал на месте, уворачиваясь от пуль, вышибающих под ним фонтанчики. Капитан под хохот товарищей продолжал стрелять короткими очередями, так что Борису приходилось отпрыгивать, как танцующему шуту, дальше и дальше от них. Еще двое присоединились к стрелку, пока не отогнали гэбешника метров на пятьдесят. Тот молча и пристально посмотрел на обидчиков, повернулся и пошел прочь. Омоновцы подхватили тело, подтащили к краю набережной, скинули в воду. И сразу все, толпой, пошли обратно к роще. Туда же подъехало несколько джипов и легковушек, все расселись, машины уехали. Ни скорой помощи, ни милиции не появлялось, – вот так запросто, на глазах у стариков, продолжающих неподвижно сидеть, как старые жуткие идолы пустыни, убили человека.
Марина побежала к каскаду. Тело плавало лицом вниз, совсем неподвижное, вода его кружила, понемногу подталкивая к барьеру со сливом. Как помочь, как достать, не знала, – ни палки, ни железки, ни людей на этом берегу. Она решилась пройти по тонкому (сантиметров десять) бетонному барьеру, скользкому от льющейся поверху воды, к месту, куда понемногу прибивало тело. Дотянулась, присев, замочив туфли и юбку, до его ноги, потянула. Со страхом перевернула в воде, держа за туловище. Увидела, что прямо во лбу у парня огромный пролом, торчат желтые осколки костей и медленно сочится изнутри что-то жидкое, красно-серое – мозги. Он был мертв, даже не захлебнулся, – его убили прикладами, забили до смерти. А его бумаги лежали в пакете, который валялся теперь на берегу, она на время оставила.
Ей хотелось что-то сделать для него, но вытащить тяжелого парня, подняв на полтора метра до края набережной, не смогла бы. Попыталась прикрыть изумленные, с закатившимися в углы зрачками глаза – не получалось. Она отпустила тело, поскальзываясь, вскрикивая, вылезла из каскада, подхватила пакет и побежала прочь.
Ночевала у Гульназ в последний раз, потому что рассказ об убийстве у канала перепугал подружку. Гульназ откровенно проводила связь между опасностью для себя и присутствием Марины. Предлагала выбросить или сдать (куда следует) документы, не желала их видеть – и это профессиональная журналистка! Превратилась в запуганную дрожащую и глупую девку. Марина, которая тоже все помнила, боялась и ждала следующих ужасов, решила не сдаваться. Поругалась с Гульназ, та разревелась.
– Маринка, как ты думаешь, они и меня убьют?.. Они все могут, никто не защитит, не спастись… Какая я дура, во что полезла!..
Спустя полчаса успокоились, помирились. Опять пили мерзкий «Наполеон», пили из крохотных рюмок, желая как можно сильнее опьянеть. Говорили, перебивая друг дружку, о мужиках и о сексе, о печалях и тревогах, обо всем, что было хорошего – учебе в университете, романах, хороших преподавателях. Ревели уже на пару.
Уже совсем плохо соображая, Марина звонила среди ночи матери Тахира справиться, как там ее сын, сильно ли скучает по маме. Мать звонку не удивилась, не возмутилась, даже не упрекнула, что Марина пьяна и говорит очень невнятно. Сообщила: все нормально, мальчик спит, аппетит улучшился, не кашляет, днем гулял и подрался. Спросила, можно ли увезти Тимурку в Чилик, к родне. Марина сообразила, что там безопаснее (соглашаться очень не хотелось, боялась, что не вырвет потом, в будущем, у уйгуров своего сына), с трудом сказала правильные слова – конечно, о чем разговор, уезжайте из этого кошмара быстрее…
Мать, не дождавшись вопросов, сама рассказала о приезде Тахира. Марина не реагировала, но и не перебивала, все выслушала. Про знакомый ей нескончаемый сон Тахира, про то, что тот завтра с утра поедет на кладбище, на могилу отца.
– Это какое кладбище? – спросила вдруг.
– Старое кладбище, на Ташкентской, там все наши предки по мужской линии похоронены.
Марина решила на кладбище встретиться с Тахиром – хоть какие-то вопросы разрешить. Может быть, попросить помощи в отъезде. Потом, когда закончит с Альпинистом и с убийством журналиста. Дала зарок как бы отомстить. На том попрощались с матерью. Тут же позвонили им, на квартиру Гульназ. И спросили Марину Нугманову. Гульназ перепугалась, ничего не ответила, бросила трубку. Легкая истерическая паника, когда девушки на пару что-то хватали и рвались куда-то уехать, – обошлась без результатов. Просто устали, на часах занималось утро, в небе за окном гасли голубые звезды, легли спать.
