355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Кузнецов » «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г. » Текст книги (страница 33)
«ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 13:22

Текст книги "«ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г."


Автор книги: Юрий Кузнецов


Соавторы: Евгений Банников,Владимир Лорченков,Вильгельм Кюхельбекер,Тамара Гончарова,Александр Шлёнский,Владимир Костельман,Василий Сыроежкин,Анастасия Зубарева,Михаил Гундарин,Анатолий Елинский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)

ДиН стихи
Анастасия Зубарева

Иммунитет

 
Фонари шагают строем.
Измозолена рука.
Прочитай меня запоем
От ствола и до курка.
 
 
Подними меня повыше,
Чтобы стали в равный рост.
Завтра город станет тише,
Укусив себя за хвост.
 
 
Завтра будет интересней.
Все слова сойдут на нет.
Ты болеешь новой песней.
У меня – иммунитет.
 

Прощальная

 
Иногда уходят люди
Оставляя след на коже.
Перемирия не будет.
Переигрыванья – тоже.
Спотыкаясь друг о друга,
Мы уходим за кулисы.
Между тишиной и звуком
Тщетно ищем компромиссы.
Не сдержали обещанье —
Закружилась голова.
Я рифмую на прощанье
Эти глупые слова.
 
* * *
 
Белым по черному, кажется, будет верней.
Контуры четче и в память врезается крепче.
Знаешь, не стоит сегодня гасить фонарей,
Вряд ли кому-нибудь станет от этого легче.
Вряд ли от этого бросим идти напролом.
Вряд ли научимся верить в законы и числа.
Шанс отогреться твоим нелегальным теплом
Все перевесит и вытеснит поиски смысла.
Я зашифрую тебя между пойманных строк.
Следом – поезд, и снова играть в города.
А для того, чтобы ты потеряться не смог,
Я расчеркну по живому: люблю. Навсегда.
 

г. Красноярск

Евгений Чигрин
В бутылочном стекле
* * *
 
Когда любовь бежала от разлук,
Ловя в ладоши колокольчик-звук,
Когда стихи не мнились прейскурантом,
Когда любили не за баксы, не
Велюр-вельвет в заштопанной стране,
Когда в запой дружилось с музыкантом,
 
 
Тогда сдавалось – «Lady Jane» удач
Сыграют под забористый первач
И нас обнимет муза-шалашовка.
Плевать на Стикс, по волнам бытия
Мы промелькнём, спасёмся ты и я
(Кому Фортуной выдана путёвка?)
 
 
Всю жизнь тянуть такое ля-ля-ля,
Стишками-плавниками шевеля,
Бока кифары гладя вечерами?
В конце концов, кто Фамирид, кто нет,
Кому назавтра выпадет поэт,
Как тур-вояж на сладкие Багамы?
 
 
И это свет? И это – очень свет,
Как подсказал космический полпред,
Лицо от мглы за крылышки скрывая,
 
 
Твой синий цвет, твой кайф, твой Круазетт,
Танцуй на этом краешке, поэт,
По буквочке стихами зарастая.
 
* * *
 
Не исчезнем, за воздух цепляясь, позабудем копеечный бром,
По наводке гречанок стараясь, мотыльковой поэмой блеснём,
Всё, что нам переметили гномы, в адаманте случайной строки
Отстоялось, так будем знакомы, мальчуковые копы тоски!
Пионеры разведок задаром, Робинзоны, я сам – Робинзон.
Я в столице – прощёным корсаром – откопал на бессмертье талон.
Кто сказал? Это я повторяю, в монитор запуская мозги,
Перезрелых коней не стегаю у верховий кастальской реки.
Не отвалим, пока бестолково и счастливо на сто киловатт,
В каждом снова – под соусом слово, в каждой ноте – последний кастрат.
Дай тебя поцелую, подруга, через «ы» накарябаю – «жыв»,
Слышишь, катит минорная фуга черепашьего века мотив.
 

Японское море

 
Под музыку Сислея, под стихи
Vivaldi обернёмся в это море.
Не трогай краба веточкой ольхи,
Все ёжики морские с нами в доле.
Все рыбы с нами к счастью поплывут,
Все чайки накричат в наплыв лазури,
Впадает вермут в горлышко минут,
Люля-кебаб ткемалится в натуре!
Вылизывает соус гребешок,
В капусте морда жареного хека.
На лапах моря сохнет ангелок,
Зажмурившись от солнечного века.
Просолен мир, медузится причал,
Волна волне выбрасывает руки,
Кому маяк вращенье завещал,
Кого встречал в наморднике разлуки?
От «SONY» – треск, от кораблей – амбре
Японского, как водится, разлива,
Пустым паромом тянемся к заре,
Закутавшись в наречие «лениво».
От облаков – волшбою куда. ru —
До рвущейся икринками кефали.
…В какую нам корсарскую игру,
В какие одиссеевские твари?
 
* * *
 
Теплится сон о Египте: едет на ослике тип,
Подле солдат с «калашами» дремлет обшарпанный джип,
Чешет на грустном верблюде в платье смешном Гумилёв,
Сколько в его сиротливых зенках набухло стихов!
Небо лазурью жиреет, Красное море поёт
Песню о том мореходе, что обездоленных ждёт.
 
 
Курит Луксор сигареты, «мыльницы» вечность жуют,
Рядом с крутой колоннадой каждый из нас лилипут.
Теплится сон африканский: слово сжирает жара,
Тычет восторгом в пространство выросшая немчура.
Где тут душе примоститься, где приютиться, Карнак?
Как основное запомнить, лучшее высмотреть как?
 
 
Всякий тут гол, как соколик, всякий проколот теплом,
Всякий жука-скарабея грузит своим шепотком,
Всякий кричит бедуином, слышишь, подруга-душа?
Что остаётся в итоге? Нам, как всегда, – ни шиша,
Нам, заболевшим любовью, – ослик, что помнит о Нём,
Солнце, ленивое небо и – полицай с «калашом»…
 
* * *
 
Завари эту жизнь в золотистом кофейнике мглы,
Сахаристую речь переплавь в стиховые миры,
Пусть анапест сверкнёт, пусть светлеет от ямба в башке
После века в тоске, после птицы-синицы в руке.
 
 
Завари эту смесь на ромашке, на дольнике, на
Крутизне-белизне, существительном ярком «весна»,
Пусть когтистая смерть отплывает на вторнике в ад,
Откуси эту жизнь так легонечко, как мармелад.
 
 
Откуси эту жизнь, чтобы звёзды пролились ручьём
За раскидистый куст, за которым лежалось пластом,
Чтоб перу – канифоль, чтоб смычок надышался чернил,
Откуси этот рай от Европы до птичьих Курил.
 
 
Посмотри-ка в тетрадь, там за Стиксом прощают стихи,
Там Харон раздаёт по тарелке такой требухи,
Что вторую бы жизнь намотать бы поэтам, как срок,
Заверни этот бред, как лоточник-пацан пирожок.
 
 
Завари эту жизнь в Подмосковье, где буковок рать
За китайской стеной волшебству обучает внимать.
Пусть курносая смерть отплывает на вторнике в ад…
Окунись в тишину: дочитай виноградник менад.
 

Амариллис

 
Веет Африкой растенье
В пику сентябрю.
Остывает воскресенье
Сумрак съел зарю.
 
 
В галактические дали
Друг махнул вчера,
Мы его сегодня ждали…
Жизнь на что щедра?
 
 
Жизнь – кому карась на блюде,
Вобла на крючке,
Кто запутался в простуде,
Цепенел в тоске?
 
 
Жизнь кому – анапест в шнапсе,
Амфибрахий – рок?
Кто финтит в небесном штабе,
Щурясь в каталог?
 
 
Жизнь кому – копейкой славы
Царапнула дух?
Хватани на зуб отравы,
Моцарта на слух.
 
 
…Амариллис – зонтик-стрелка,
Сочность, лепестки.
Оцени расклад немелко
На весах строки.
 
* * *
 
…Окрепла мгла, кемарят черти
В обильном вишнями саду,
Я разлюблю тебя до смерти,
Я затянусь тобой в бреду.
Я унесу тебя в молчанье —
За дверь миндального греха,
В словарь поспешного прощанья,
В размер случайного стиха.
 

16 Сентября 2006 года

 
В бутылочном стекле расцвёл абрикотин,
Над храмом задремал закат-авантюрин.
Нацеловались мы? Скорей наоборот.
На лапах сентября переступает год.
Пропах рожденья день судьбой и «Le Cafе»
(Комарик за спиной ещё не подшофе).
Сложись, стишок, за жизнь, за лакомство минут,
Какое счастье мне под хреном подадут?
 
 
В окошке шик луны, на вилке гребешок,
Из винницкой глуши «соскучился» звонок,
Шершавый голосок: шути чудак-браток,
Не мефистофель нас по разным разволок.
Рожденья день звучит, как лучший Сид Баретт,
Как в символах Фэн-Шуй монашеский Тибет.
…За словом не в карман, в овраг, в котором су —
Ществительное так искрится на весу.
 

Охотское море

 
В собачьей темноте, в лирическом цвету,
В зубах неся «прости», за пазухой звезду,
В твой корабельный мир, сигналя маяку
Фонариком любви, к волне во сне бегу.
 
 
Охотского разлив – библейских рыб глаза…
Все небеса вокруг сожрали паруса.
Былое, жарь меня на сковородке грёз
За музыку столиц, за беспорядок слёз.
 
* * *
 
Золотистые перья во мгле растеряв,
У бессмертья не выпросив чуда,
Заведу на вертушке варшавский состав,
Потанцуй, сиротинка-минута!
 
 
Сбарабань этот свет, продырявь тишину,
За судьбу заплати чистоганом,
Расстреляй чепуху, надкуси ветчину,
Закуси чемергес баклажаном.
 
 
Я – убитый? Ничуть. Я – забытый? Слегка.
Возвращаться к баранам не буду.
Поиграй на трубе, обормотка-тоска,
Не меняй Чебурашку на Будду!
 
 
Золотистые где? На базаре, в метро?
«Караваном»1 сквозит по квартире.
Кто срисует вчера, кто сворует перо,
Кто рискнёт в соловьином турнире?
 

1 Джазовая пьеса

* * *
 
Покуда жизнь играет снег,
Поминки, битые надежды,
И воробьиный курит век,
И прячет сумерки в одежды —
Строкой по сердцу чифирни,
Перевернись над облаками,
Зажги корсарские огни
Под роковыми парусами,
Толкни куплет про «мертвеца»,
Проветри глотку песнопеньем,
Пусть мрак откатится с лица
Свалившимся стихотвореньем.
Пускай приятелей «любовь»
Враждой кавычек обрастает.
Когда повесим рифму «кровь»,
Кто нас за это расстреляет?
Своди «авто», «бордо», «лото»,
Кивни известному в берете
За чай с конфетами в ЛИТО,
За спирт, невыпитый в буфете.
Махни крылатому в кустах,
Неулетающей отчизне —
За мглу, что выключила страх,
Светившийся в лампаде жизни.
За счастье в лучшем падеже,
За ПМЖ напротив храма.
…Какой цветок «завис» в душе,
Какая смотрит в окна яма?
 
* * *
 
Сдаёт листву сегодня во вчера
Сплошная баратынская пора,
Поносят «Омэн» ангелы ОМОНа.
Твоим «пока» запачкана Москва,
Болит от беспорядка голова,
Глазами надсмехается ворона.
 
 
Зачем крутил микджаггерский винил,
Бранил Нью-Йорк, в Бердичеве чудил
И грудь ласкал бессмертником сонета?
Каким бурбоном вымокну в кафе,
В какой аид переметнусь в строфе,
Какой хандре заделаю поэта?
 
 
В судьбинке что? Зачем крошится свет,
В какую жизнь прицелен арбалет
От яндекса до запаха удачи?
Сплошная баратынская игра…
У «SBARRO» ошивается урла,
Тверская матерится по-щенячьи.
 

В М@рокко

 
…Из брюха «SONY» катится арба
Шаманской флейтой… слаще, чем судьба —
Опять на яндекс ловится Марокко.
…Февраль тоску дублирует во мгле,
Банальное шуршит о ремесле,
Жуковским на плите вскипает мокко.
 
 
Сквозь фокус-век трудись, модемный шнур,
Вращайся, мышь, фиксируй, абажур.
…Повозка-ослик, продолжай движенье
По улочкам Медины, старичок,
Везущий кориандр, от суры взмок,
За Эль Бади тенистое спасенье?
 
 
В песочном – «фа», в ультрамарине – «соль»,
Накапай, деревянная, бемоль,
У Марракеша – сундуки и сласти.
Табачный ангел, продавец огня,
Зачем смущать бессмертием меня,
Зачем сулить игрушечное счастье?
 
 
Шесть строк в строфе, морфема в голове,
В каком Магрибе пропишусь в молве,
С каким станцую африканским богом?
В калейдоскопе музыки – мечты,
С воздушными я вырулю на «ты»…
…Бумага «KYM» прохвачена Востоком.
 
* * *
 
Молчаньем пахнет женщина. В саду
Купает лужа беглую звезду,
Светильники в аду перегорели,
В потёмках черти курят анашу —
Любую быль тебе перескажу,
Сегодня мы у счастья на прицеле.
 
 
Мы на прицеле ангельских причуд,
Сыграем жизнь за несколько минут,
Поймаем в поцелуе наши губы.
Поймаем так, как ловкий Конан Дойл
Ловил на скрипку тонкий си-бемоль,
Как ловят души огненные трубы.
 
 
Среда спешит закутаться в четверг,
Как в ту шинельку петербургский клерк,
Луна поёт про «ножик из кармана».
Мы так близки – пером не описать,
Рассыпана в пространстве благодать,
Ну из какого, прах возьми, романа?
 
 
Обдай молчаньем, прошепчи в саду
Волшбу зверей, людей белиберду,
Не перепутай слово ключевое.
Мы постоим с банальным «хорошо»
Ещё чуток, ещё скажи «ещё»,
Давай растянем время золотое…
 

Автобиографическое

 
Зачем висит на ниточке душа
В такую мглу, в такое ни шиша,
В такую жизнь, пропахшую ставридой?
(…У Мнемы пьют по капельке стихи,
Прощая мне уставшие грехи,
Закусывая жирной Энеидой).
 
 
Зачем, душа, на волоске от муз,
Японский чай, кинза, чучмек-арбуз
И лампа мусульманского разлива?
Затем, что мне отечество – строка,
В которой дым, кастальская река,
Игра менад, цветущее огниво.
 
 
Отчизна мне – строфа под ключ, софа,
Подушка грёз, шальная нота «фа»,
Кифара, что с гитарой скентовалась.
Я режу век, как смачный апельсин,
За блеск тире, за звёздный керосин,
За музыку, свалившую усталость.
 
 
Отчизна мне – в смородинке звезда,
Процеженные пивом города,
Листающая книги непогода,
Курящий задушевность Винни-Пух,
За кофеваркой пролетевший дух,
Шаманством нашпигованная кода.
 
* * *
 
В руках у моря погуляй,
С моллюсками сдружись,
Как этот край впадает в рай —
К песочку прикоснись.
Душа просолена вовсю,
Живот кипит ухой,
С каким драконом спорил Сю?
Не выдохнешь душой…
Щекою берег щекотлив,
Пустынности наплыв,
Зачем нашёптывает миф
Медузовый прилив?
Медузы, музы, катера,
Гриневского запой,
За прилагательным «щедра»
Жизнь полнится судьбой.
В ногах у моря полежи,
За мыс пусти стишок…
Сложивши крылышки в тиши,
Морфеем ангелок
На островке? На облаках,
Пропахших синевой.
Какой пополним альманах
Катулловой игрой?
Впадает рай в бальзамный край,
В ультрамарин волны,
По солнцу музыку вращай,
Купая в море сны.
 
Виталий Шлёнский [3]3
  В этом году Виталию Шленскому исполнилось бы 60 лет


[Закрыть]

Душа не может быть пуста

Процесс

 
Вот я стою, разинув рот,
И озираю лес,
А в голове моей идёт
Мыслительный процесс.
 
 
Вот я валяюсь на траве,
Уставясь в синь небес,
Но не стихает в голове
Мыслительный процесс.
 
 
Вот я, допустим, пью компот,
Беседую с женой,
Но всё равно процесс идёт
В коробке черепной.
 
 
И день, и ночь шумит процесс.
Как тульский самовар.
Но мне-то что за интерес?
Какой с него навар?
 

О скромности

 
Я молод был, душою светел,
Талант мой, как мороз, крепчал,
Старик Гомер меня заметил,
Других в упор не замечал.
 
 
Он, в гроб сходя, сказал: «Схожу я
С ума, мне жизнь не дорога!
Ведь ты поэт, как погляжу я?»
И я в ответ сказал: «Ага!»
 
 
Он на руках моих скончался,
Эллады древней верный сын.
И я в поэзии остался
С тех пор практически один.
 

Интимное

 
Сегодня, пользуясь моментом,
Хочу сказать без лишних слов,
Что я доволен президентом,
Что я за ним идти готов.
 
 
А так же я сейчас открою
Такой вот дружеский интим:
И президент доволен мною
За то, что я доволен им.
 
 
Мы, правда, лично не знакомы,
Что объясняется вполне.
Я провожу всё время дома,
А он – мотаясь по стране.
 
 
Но я уверен в том, что скоро,
Конечно, лучше бы зимой,
Когда он в мой приедет город,
То сразу встретится со мной.
 

Ветеран

 
Сынпал Пахомыч в ящик.
Не обманул судьбу.
Совсем как настоящий
Лежит себе в гробу.
 
 
Лежит себе, не дышит,
Ухоженный зато,
И больше не колышит
Пахомыча ничто,
 
 
Ни пенсия, ни льготы,
Ни счёт за газ и свет,
Пахомыч – беззаботный,
Его же как бы нет!
 
 
А кто его обидел,
До нищеты довёл,
В гробу Пахомыч видел,
Вот он какой, орёл!
 

Душа

 
Душа не может быть пуста.
Вот у меня в душе,
Одни стоячие места,
Сидячих нет уже.
 
 
Пусть я не сделал ни шиша,
Но каждый час и день,
Была распахнута душа
Для всех, кому не лень,
 
 
И вот теперь который год,
Уверенно вполне,
Толпится в ней простой народ,
Едва знакомый мне.
 

Любовь

 
Я люблю тебя, но всё же
И меня понять сумей.
Я-то сам себе дороже,
Я-то сам себе родней!
 
 
Сам себе-то я, конечно,
Слова против не скажу,
Сам к себе во тьме кромешной,
Я дорогу нахожу!
 
 
И к себе любовь не скрою
Я завистникам назло.
Повезло тебе со мною!
Мне с собою повезло!
 

Ностальгия

 
А хорошо пройтись по роще!
Не торопясь, не впопыхах.
Заметить, ненароком, в общем,
Рояль развесистый в кустах.
 
 
Не удержаться. Взять аккорды.
Вдохнуть озон, расправив грудь.
На лоне девственной природы
Изобразить чего-нибудь.
 
 
И, не краснея от конфуза,
Пускай негромко, но всерьёз,
Спеть Гимн Советского Союза,
Скупых не сдерживая слёз.
 

Мария

 
Не пряча красивое тело,
В чём мама почти родила,
Выходит Маруся на дело,
Точней – на большие дела.
 
 
Выходит, ни капли не труся,
Коварных мужчин не боясь.
Со всеми умеет Маруся
Наладить духовную связь.
 
 
Не зря она в школе училась,
Кончала не зря институт.
В работе ей всё пригодилось,
Везде её любят и ждут.
 
 
Под силу ей планы большие,
Реальными станут мечты.
А кто она? Просто Мария,
Такая, как я или ты.
 

 
Март
Закат на грани суицида,
Ещё немного и – сгорит.
Звезда чахоточного вида
С другой звездою говорит
О неминуемой кончине.
И лес вдали, как голый факт.
У снега, видимо, инфаркт,
По уважительной причине.
Он, пережив глубокий стресс,
Лежит пластом и молча тает.
Всем витаминов не хватает,
Особенно на букву «С».
Поэт хандрит, на жизнь в обиде,
В окно печальный вперив взор,
И пишет он про всё, что видит,
Тональность выбрав «ля минор».
 
* * *
 
Я, наверно, не смогу
Честь свою отдать врагу.
Лучше другу, друг родней,
Пусть воспользуется ей.
Забирай, Ванюша, честь!
Отдаю какая есть!
 

К читателю

 
Чужих не слушай мнений,
А я тебе не вру,
Допустим, я не гений,
Но весь я не умру,
 
 
За жест мой благородный
Постой благодарить.
Я в памяти народной
Останусь. Так и быть.
 
* * *
 
Мы все уходим понемногу
Туда, где нет цветов в росе.
Уходим мы, но слава Богу,
Что до сих пор не сразу все.
 
Александр Цыганков
Лес расходящихся тропок

Лес расходящихся тропок

 
Лес расходящихся тропок – от родника,
Чья чистота – как исповедь самурая.
Дальневосточный поезд издалека
Гулом пробил пространство лесного края.
 
 
Что там теперь, в том весёлом густом саду?
Светит ли лампа под мелкой старинной сеткой?
Где тот философ, мыслящий на ходу,
Что управлял оркестром ольховой веткой?
 
 
Поезд, как время, всё ускоряет ход,
Пересекая плоскость в картине сада
С тенью садовника, что заклинал восход
Неповторимой лексикой вертограда!
 
 
Можно исправить повести и стихи,
Но персонажей не привязать к предмету
Новой эстетики, как и все их грехи
Лучше оставить людям, чем бросить в Лету.
 
 
Только в садах вызревают плоды идей.
Образ Платона глубже, чем тень платана.
Лес, где расходятся тропки, как мир людей,
Не переносит ни ясности, ни тумана.
 
 
Как в иллюзорной графике полотна,
Мраморный идол, тот, что завис над бездной,
Благообразней кажется из окна
Поезда, что всё мчится из Поднебесной.
 

Простая песня

 
Исследователь тайны! Жизнь не карта,
Да и не карты в шулерской колоде.
Я мыслю, значит – следую свободе!
Что ветреней, чем, скажем, у Декарта,
Зато верней, чем бред о розе дивной,
Какая бы вовек не увядала.
Одной любви для целой жизни мало!
И кажется нам истина наивной.
 
 
Пусть прост мотив, но песня тем славнее,
Чем с ветерком созвучней! Словно это
Той вольности немыслимой примета!
И чем смелее голос, тем вернее!
Гармонии претят мечты о славе.
Начало музыки – вдали от хора!
Простая песня льётся из простора.
Играет море в каменной оправе.
 

Божественные пчёлы

 
Какая смесь! Разящие глаголы
И золотой нектар медовых сот.
Блаженные божественные пчёлы —
Крылатых строк вневременный полёт!
 
 
Всё сближено: гекзаметр прибоя,
Как избранный соперником Гомер,
И пение поэмы без героя
Героями с энеевых галер,
Вергилия – из ветреной столицы —
Блаженные медовые уста
И современники – как очевидцы
Бессрочного несения креста.
 
 
……………………………………..
 
 
Механика свободного полёта
И точная метафора труда —
Всё смешано! Без цели и расчёта —
Всё движется как будто в никуда.
 
 
Трагедия с комическим исходом
Разыграна сюжету вопреки.
Как хочется – соединить с восходом
Ночных светил мелки и угольки!
И к слитному письму – сплошной строкою —
Вернуться вновь, когда без лишних слов
Всё ясно и поэту, и герою —
Читателю и автору стихов!
 
 
……………………………………..
 
 
О прочих связях сотовой природы
Подробнее – ещё поговорим!
И не нужны нам больше переводы
С латинского – про вечный город Рим.
 

Зимний вечер в провинции

 
Светло и тихо в сумрачной природе
Пустых дворов и парков городских.
Как рукотворный памятник в народе
Имперской грустью дышит русский стих.
Пронизан воздух светом снегопада.
Как холодно! И связан полумрак
Сквозною темой, что закрыть бы надо,
Да всё не закрывается никак.
 

Pastime

 
Дешёвое удушливо. Popcorn.
Огни рекламы в хлопьях кукурузы
И всюду замороженная пена,
В какую щель ни ткни, и город в дым
Укутан, как болезненное чадо
У глупой няньки с красными белками
От недосыпа. Мальчики в глазах!
Как от стыда, моргают светофоры.
И кажется, что правила движенья
Соблюдены из жалости к таким
Объектам, вырастающим из пены,
Как мраморная грация с попкорном
В кульке из «Коммерсанта». Would you like?
 

Тени

 
Словно деревья не выдают своих
Длинных-предлинных падающих теней,
В этой грошовой опере для двоих,
Чем примитивней партия, тем сложней
Роль доиграть – и остаться самим собой,
Выйти в старинный сквер, забывая стих,
Тот, что запомнит, как истинный образ твой,
Зритель грошовой оперы для двоих.
 
 
Только деревья, сбрасывая наряд,
Не остаются совсем нагими, тогда
Как человек, бросая открытый взгляд,
Вдруг прозрачным становится, как вода
Той реки, что тени дробит волной,
Но увлечь их не может. Выходит, что
Берег не даром высится над рекой!
Всё, что она уносит – и есть ничто.
 
 
Листопадную роль, как актёр немой,
Каждый отрепетировал для своей
Неотразимой красавицы записной
В этом театре падающих теней.
В реплике жеста, рисунке, изломе рук,
В пластике тела – всюду исток того,
Что из тени, перетекая в звук,
Возвращается голосом: «Вам кого?»
 
 
Вместо ответа, словно разлитый свет:
«Здравствуйте…» После паузы: «Отопри!»
Да и что ещё можно сказать в ответ
Тени, упавшей с той стороны двери?
В перестановке, смене героев, тем,
Сильный характер перерастает роль.
Чтоб не остался зритель и глух, и нем,
Раньше кричали «Нате!», теперь – «Изволь…»
Краткой фразой, срезанный, словно лист,
Тёмным абрисом, падая в пустоту,
С тенью чужой сливается сам артист,
Подвиги воспевающий и тщету.
Так, стоящие твёрдо, как дерева,
Тени, бросая, не отпускают их.
Не изменить ни музыку, ни слова —
В этой грошовой опере для двоих.
 

Классический пример

 
Очерчивая круг метафорой крыла,
Как трудно разгадать, как сложно, в самом деле
Осмыслить, почему гроза уже прошла,
А дождь ещё идёт, как следствие в новелле
«Орёл и Прометей». Крылатою мечтой
Растерзанная плоть. Вот новая картина.
Как море, дышит грудь, и горы под пятой.
У каждого – своя вторая половина!
 
 
Очерчивая круг во весь размах крыла,
Орёл – как лейтмотив в развитии сюжета.
Но, может быть, другой метафора была,
И не был Прометей прообразом поэта?
Движение души не вырезать резцом,
Схождение огня не выразить стихами.
Классический пример – чернильница с пером —
Опасней, может быть, сражения с богами.
 

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю