Текст книги "«ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г."

Автор книги: Юрий Кузнецов

Письмо из Барнаула
Евгений Банников

Сон

 
Тебе вчера не показалось,
Как странно девочка смеялась,
Облита брызнувшим фонтаном?
Все это было очень странно…
 
 
Пусть это призрачная греза.
Но чудеса творят и слезы.
Она смеялась на рассвете,
Взлететь стремясь за тучи эти.
 
 
И мы прошли, кивнув ей дружно…
А может быть, нам было нужно
К ней подойти с простой улыбкой
И пригласить пройти по зыбкой,
Еще предутренней дорожке
И проводить ее немножко.
 

Случайная встреча на закате

 
Ты меня, пока, не знаешь.
Я тебя, пока, не знаю.
Ты меня не понимаешь.
Я тебя не понимаю.
 
 
Раз такие осложненья,
Что же нас друг к другу тянет?
Предвещая опьяненье,
Красный сумрак робко вянет…
 
 
Хорошо, что я не знаю.
Хорошо, что ты не знаешь.
Мы друг друга понимаем
Так, как надо,
Понимаешь?..
 

Маргарите

 
Маргарита – жемчужина
Ты, и впрямь, моя жемчужина.
Имена не зря даются.
Мне б ещё бы – твоим суженым…
 
 
И пускай планеты бьются!
Как стекло, пусть разлетаются.
Только ты… И счастлив я.
Только ты… И сердце мается
От ожогов, от огня.
 
 
Ты – мой клад, мой жемчуг редкостный,
Не отдам и не продам…
Ты – жемчужина заветности,
Покорюсь твоим глазам.
 
 
Ты одна, моя жемчужина.
Только ты – и счастлив я.
Мне б, ещё бы, твоим суженым
Быть, чтоб ты была моя…
 

* * *

 
Ты чувствуешь ли
Снежное дыхание?
Неправда, что безжизненно оно.
Не верь словам.
И тёплыми руками
Слепи снежок.
И брось в моё окно.
 
 
И на морозе эхом отразится
Весёлый, рассыпающийся звук.
Какие странные
В своей печали лица
Прохожих,
Суетящихся вокруг…
 
 
Я выбегу к тебе.
И улыбнётся
Слепое солнце,
Словно человек.
И на морозе
Эхом отзовётся
Наш звонкий, рассыпающийся смех.
 

* * *

Первая любовь
Маргарите

 
Такие ночи помнятся всегда.
Холодный воздух чист и нетревожен.
Затягивает лужи плёнка льда,
Непрочная, на лепесток похожа.
 
 
Я радостным волненьем опьянён.
И слабым ароматом увяданья
Осенних дней. И с четырёх сторон
Нисходит на меня очарованье.
 
 
Так поздно, что последние огни
В домах у полуночников истлели.
И как бывает сладко, чёрт возьми!
Мечтать о тёплой, ласковой постели.
 
 
Я проводил тебя в урочный час.
Ты мне слегка кивнула на прощанье.
Мир продолжался порознь для нас,
Пока нас разделяло расстоянье.
 
 
Мне никогда не позабыть ночей
Влюблённости наивной. До рассвета
Был воздух чист, как блеск твоих очей,
Как будущего верная примета.
 

* * *

Лучше – просто…

 
Лучше просто, взять и сказать,
Что люблю, мол, твои глаза…
 
 
Чем хватать мимолетные фразы,
Монологи влюблённых из книг,
Достигая, порою, экстаза
И рассудок теряя на миг…
 
 
Лучше просто, взять и сказать,
Что люблю, мол, твои глаза.
 
 
Чем банальности лопотать.
Или, под нос слова бурча,
Поизящнее выбирать
Фразы, чтобы лились, журча…
 
 
Лучше просто, взять и сказать,
Что люблю, мол, твои глаза.
 
 
А ещё лучше, просто взять,
Ту, что любишь, и целовать.
 
 
Целоваться всю ночь напролёт,
Про мерцание звёзд забыв.
И пускай воробей поёт,
Все печали свои излив.
 
 
А ещё лучше, просто взять,
Ту, что любишь и целовать.
 
 
И не нужно затёртых признаний.
Всё и так проясниться без слов.
В отношениях между сердцами
Поцелуй быть послом готов…
 
 
А ещё лучше, просто взять
Ту, что любишь и целовать…
 

* * *

 
Я принесу тебе успокоение.
Тепло и холод с телом примирю.
Душа твоя, в наивном устремлении,
Подобна Диогенову огню.
 
 
Ищи, ищи, эфирное создание,
Свой рай земной!
И ангельский свой лик
Являй всему…
Бывает, что желания
И на земле свершаются на миг.
 

* * *

День рождения

 
Не руки положила мне на плечи…
Но крест. Так, по-весеннему, любя
Движения твои и смех, и речи,
Сроднился я с началом февраля.
 
 
Так смейся же и плачь, как эта вьюга,
В предчувствии агонии зимы,
Гитарною, натянутой упруго,
Струной
В стране,
Где лишь озарены
Сны,
Сотня книг,
Да дюжина рассветов…
Но и того не мало.
Дай-то Бог,
Чтоб этот день стал первою приметой
Счастливых лет
И призрачных тревог.
 

Китайские оракулы в своих предсказаниях очень считались с ветрами

Э. Канетти

 
Мне этот пруд напомнит разговор,
Ушедший смысл, которого неясен.
Но, как забытый временем Сапор,
Всё так же он для памяти опасен.
 
 
Всё та же, полусгнившая, вода,
Всё тот же ветер, дух былых касаний,
Творят, из ничего и в никуда,
Твои слова, как новое Писание.
 
 
Лукавая шаманка обрела
Назначенную силу провиденья:
Ручьём неосторожно затекла
В мой пруд, в моё старинное селенье…
 

* * *

 
Дверь на запоре. Из окна
Свет проникает воровато
Сквозь штору.
Как ты бессмысленно бедна
И как бессмысленно богата,
Душа,
покорная укору!
 

* * *

 
Ни бред, ни явь вернуть не удалось.
В сереющем пространстве только тяжесть
Нелепых снов.
Свинцовой тучей чья-то боль и злость
На город одинокий ляжет.
Таков
Урок.
 
 
Не каждому дано
Взойти по лестнице в подвал своих сомнений.
И выйти вон.
Там,
за окном,
ещё одно окно.
Жесток закон затерянных селений.
Для каждого.
Для четырёх сторон.
 

* * *

 
Усердный страж невидимой границы,
Суровый воин мнимых рубежей,
Взираю на бесчисленные лица
Коварно-непослушных падежей.
 
 
У наших слов есть тягостный придаток,
Лукавая, зеркальная игра,
Где каждый обреченный гладиатор
Получит свой удар из-за угла.
 
 
О, да! Мы лицемеры в первом браке.
Ужель озноб предчувствовать нельзя?
И в небесах готовятся для драки,
И на земле.… Такая, вот, стезя.
 
 
Неужто мы допустим покаянье
Живых живым? Какой счастливый фарс!
Усопший Бог получит воздаянье,
Узрев свой лик, дождями смытый с нас.
 
 
Мы так легко доходим до предела.
Послушай, как струна звенит в тебе.
Что нам до неуживчивого тела,
Идущего по собственной судьбе…
 

 
Ночь весенняяНе настороженно, беспечно
Пройду по улицам пустым
Безвестности своей навстречу
От шороха ночных простынь.
 
 
Я навещу дворы, где, прежде,
С ватагой резвых сорванцов,
Таких же, как и сам, в надежде,
Невесть на что, тревожил псов…
 

 
В такие ночи можно слышать,
Как сны, дождавшись темноты,
Блуждают по пустынным крышам,
Общаясь с Вечностью на Ты.
 
 
И даже, в город заколочен,
Не задохнусь, но вырвусь вон
Из теплоты весенней ночи
В прохладу предрассветных волн.
 
 
Там будут вздрагивать весы
На хрупкой нити подсознанья,
Что кажется – приход весны
Доступен даже осязанью.
 
 
Тебе сказали – город спит?
Не верь досужим измышленьям.
В иной реальности парит
Он, ожидая Просветленья.
 

* * *

 
…Так затевалось…
На деле, все вышло иначе.
Поезд ушёл,
Прихватив ощущенье свободы.
Чудится —
Скоро весна.
И к обеду сосульки заплачут.
Так, в ожиданьи рассвета,
Теряются лучшие годы.
 
 
Но не спеши
Одевать по минувшему траур.
Солнце когда-нибудь
Выглянет из-за бетонных строений.
Ну, приглядись,
Сколько близ тебя родственных аур!
Ты не один в разношерстном скоплении сомнений.
 

Евгений Евтушевский

* * *

 
Чёрный огонь неприметен в ночи,
но ослепит в термоядерном свете,
жжёт изнутри. А слова, что кричим —
ветер.
 
 
Сущности кованый монолит
страхом и золотом – неразменен,
облагораживает – калит
время.
 
 
Магия Духа рождает миры,
внутренний мир необъятней вселенной:
разве боец, что себя покорил —
пленный?
 

* * *

 
Творчества линии жизни мои
струнами в небо растут из земли,
тянутся грифом в звенящую тьму,
что в ней – пока не понять самому:
 
 
стонущие в ля-миноре колки
от натяженья – движеньем руки?
Сталь и оплётки дрожащую медь
чищу барэ, чтоб не дать потемнеть!
 
 
Кто бы там ни был – настройщик и Бог,
только я сам своим струнам игрок.
 

* * *

 
В жизни нет ничего невозможного,
в мире нет ничего неприятного.
От простого нельзя прийти к сложному —
я теперь практикую обратное.
 
 
В моём Сне нет надрыва отчаянья:
там Душа раскрывается Силою,
где погоду улыбкой встречаю я —
пробужденье не станет могилою…
 

* * *

 
Во глубине сосновых волн,
пронзив кроссовки, пальцы в дёрн
врастают сетью корневой
и насыщаются водой.
Воздев к светилу слабость рук,
питаюсь Силой. Тело вдруг,
взорвав по швам джинсовый крой,
покрылось терпкою корой,
 
 
и каждый скованный сустав
для гибкой ветки предком стал,
в момент поверхности мои
сгустились аурой хвои.
 
 
И – чудо! Вековечный гул
уже осмысленно вздохнул,
от всех деревьев донеся
приветственные голоса.
 
 
Так, погостив в людском краю,
я влился в прежнюю семью.
 

Дмитрий Латышев

Oxygen ищет путь

1

 
Снова летают белые мухи.
Прежде Эрота родятся в ночи
Небо и город (у неба на брюхе)
Нас выпекает, как кирпичи.
 
 
И возвращает в свои же объятья,
К Фрейду не чувствуя интереса,
Сам для себя навсегда неприятель
Под подозреньем за то, что повеса.
 
 
Кто же ты мой мимолетный приятель?
В парке, который кончался заставой
Вряд ли наутро будет приятно
То, что похмельной овеяно славой.
 
 
Как раздавались в пустых коридорах
Наши звонки, вызывавшие юность,
Ведь не хватило, чуть-чуть, разговора
И мы с тобой навсегда разминулись.
 
 
Голос рождается, требует речи.
Только все занято: Бродский и Фет.
Крапленую карту весело мечет
Снег, разноцветную, как эполет.
 

 
2Куртка застегнута на две
Пуговицы в ряду.
В ряду остается ряд петель,
Идущих на поводу
 
 
У ветра или еще
Чего и похуже как
Надо лишь положить стежок
И упасть в снега.
 

 
3Раннее утро, темно, как в кармане.
Подъем пятиэтажек. Увидим ли отбой?
Как это случится? Накануне
Все закончится и начнется с другой
страницы.
Все что будет —
наступит. И не надо волхвов.
Включится свет, и новые люди
пройдут под тяжестью вещмешков.
 

 
4на возвращенье из снега наверно не хватит дыханья
медленно таять – количество кадров в секунду
и так превосходит пределы людского вниманья
а всякие суки красивые делают фильмы
 
 
в которых всегда воздается себе по заслугам:
удар – ну а после сугроба – горячего чая
глотаешь и дальше – открылись предместья досуга
вошел бы, да только замерзло дыхание
 
 
а также полны скороходные боты
той белою ягодой – нового урожая
которой хватило, чтоб проживать без заботы
всему населению нашего длинного края.
 
 
Ты вновь повернешься – иначе не разминуться
Тому, что случилось и ожидается завтра.
Но все завершилось и тихо замкнутся
Железные створы, чтоб не вернуться обратно.
 

 
1Накануне на острове накануне.
Ты напиши, а я – подпишу.
Сразу с наступленьем июля
За тобой по берегу поспешу
В незнакомое, что станет природой
Если приблизиться.
А еще
Там разные звери с прекрасными мордами
И будущее сдает зачет
На знание ожидаемых координат:
Кто ушел, кто остался (герой).
Ты же стал просто богат
И вернулся в дом с молодой женой.
 

 
2Тихий, испорченный голос кого-то искал.
День наступил, но он звался опять октябрем.
Бедные, промотавшие свой капитал,
Зашли мы туда и остались, и тихо живем.
 
 
Но в оспинах снова увидишь лицо
Асфальта. И хочется броситься вспять.
Если для мира был ты дельцом
Иль дольщиком —
Все же не смог устоять
Когда вдруг приснился знакомый вокзал.
Он приближается, ищет тебя.
Его электричек пустые глаза
Блуждают по телу, по венам скользят.
 
 
Так сроком опять обвиняется срок.
Пытается мальчик читать между строк.
Но плохо выходит – приходит гудок.
 

 
Начало балладыВ маленьком городе, где бывать нельзя
В советском барокко, утроенном слезой,
По октябрю, обжигаясь, скользя
Повторяя мотив, сочиненный давно…
 
 
Городок был прост – его пути
Неисповедимы, как сказал бы Фрейд.
Проживала в нем девушка, лет тридцати.
Пусть не камень, так хотя бы твердь
 
 
Оживала, удлиняя строку
Здесь, на окраине нового материка.
С кем-то ведь надо пережидать пургу
А потом расставаться наверняка.
 
 
Совершая то, что свершает жизнь.
Оставляя ей время побыть собой.
Даже время можно теперь отложить
Хоть на время. И стать навсегда другой.
 

* * *

 
Сумасшедший поэт видит смысла нить
И выходит к городу по проводам.
Провода начинают гудеть и ныть
И горды собою, как никогда.
 
 
Он сегодня решился вновь на побег
На забег, пусть никто не знает, как он устал.
Он вернулся в город, вновь сотворить
В чем однажды будет гореть металл.
 
 
Обернулся и знает – здесь будет сад.
Наклонился умыться живой росой
И уйти в одну из своих засад.
Где забудет себя, как и нас с тобой.
 

Давали Федру. Не додали…

В. Аксенов.

 
Мех, замерзающий под окном.
Пахнущий мех в золотом лимузине
Я как всегда говорил о другом.
Но навсегда те слова исказили
 
 
Пересечение мелких деталей,
То ли снежинок, может, чаинок
Мороза, казалось, опять не додали.
Так начинается поединок.
Снега – разбить эти темные стекла
Но закипает кофе в стакане
Пар заставляет стекла намокнуть
И удержать наше время на грани…
 

 
ВечеромЛегкие не впускают в себя мальборо
Как слишком ясное будущее – знак небес.
Без облака, как бы стриженное наголо,
Это будущее слишком наперевес.
 
 
Я ведь опять потерялся в нем.
К ним хочу, где гуляют, где ресторан.
Где все понятно и где вдвоем
Заблудиться проще, чем взять сто грамм.
 
 
Нашу музу тискает рок-н-ролл
Звуком морит ее виски, кричит.
Я увидел ее с четырех сторон,
Нашу музу, и пошел в общепит.
 

* * *

 
Сны похожи на сны.
Отвечай, не подумав, ты кто?
Между звуком и телом не надо зазора
Словно снова другой пустоту заполняет пальто.
А за снами шпионить – не хватит ночного дозора
 
 
Эти сумерки снова проворнее всех
Снов, фантомных твоих приближений.
На скамейке роса рассыпает свой мех
Но боится расчески, не меньше твоих отражений
 
 
Наши «бродские» песни надежней всех.
Говорю, тридцать лет загубив по окраинным клубам,
Где ты тоже имела немалый успех
У прыщавых студентов, знающих про Гекубу.
 

* * *

 
Рок-н-ролл играет в твоем углу
Превращая себя в себя.
Это чудо почище, чем рождество
Или ему родня.
 
 
Веру в знойные города
Что пунктиром прошла сквозь мозг
Нам пришлось отдать за глоток огня…
Только выпить не удалось.
 

* * *

 
Как легко тебе – «небо надежды»!
В небе тоже ведь кто-то живет
Вот и мучается в безбрежном,
В разлинованном пилот.
 
 
Изучая движенья экрана —
Строчки облака на голубом —
Два героя танцуют, пусть спьяну,
Да болтают опять о своем.
 
 
О чужом не выходит сегодня:
Небо близко, но хочется спать.
Два уставших спустились на сходни
Восходящее солнце толкать.
 

Василий Сыроежкин

Страница

 
Страница убористым почерком —
Кто-то оставил знак.
Страница с прощальным росчерком
Среди деловых бумаг.
Страница серьезного текста
Среди анекдотов и поз.
Страница, занявшая место
Истерик, мольбы и слез.
 

На ходу

 
Я выйду на ходу
Из всех вагонов жизни,
Оставив чемодан
В оплаченном купе.
Случайные попутчики
По мне не справят тризну,
А старые друзья
Рассеются в толпе.
Я буду помнить шаг —
Последний и крылатый
И тот финальный свист,
И сдернутый стоп-кран…
Я выйду на ходу
Из всех вагонов жизни,
Оставив вам стихов
Последний чемодан.
 

* * *

 
Нет больше этого мотива.
Погас. Исчез из головы.
Твой друг-игрок «Локомотива»
Не пил и не курил травы.
 
 
И оттого в рядах умерших
Мне не хватает лишь его.
Послушай! Это бьется сердце!
Не предвещая ничего.
 

Одна

 
Одна уезжает в Томск, другая в Сургут на год,
Здесь ливни по крышам бьют, вода замерзает в лёд.
 
 
Деревья исходят смолой, жужжит насекомых рой:
Одна из Сургута на час, другая из Томска – домой.
 
 
Смурнеет мучнистая высь и мерзко исходит дождём,
Мы ждём из Сургута вестей. Из Томска уже не ждём.
 
 
Они к нам придут, смеясь, и так же легко уйдут,
Когда поезд объявят на Томск и самолёт на Сургут.
 

Мария – юный возраст

 
Мария – юный возраст лежала под ольхой,
В её худой ладошке светился золотой,
А дома мама злая грозила кочергой,
И старый отчим пьяный едва не пнул ногой.
 
 
Мария – юный возраст мечтала и плыла
По бурным водам Стикса под знаменем Орла…
А дома подгорали на газплите блины
И брат опять подрался и разорвал штаны.
 
 
Мария – юный возраст зарылась в лопухи,
Её друзья – подруги такие дураки,
И дома всё не ладно, и дед вчера сказал:
«Иди гуляй, шалава!» и серьги отобрал.
 
 
Мария – юный возраст в коричневых туфлях,
С красивой шевелюрой, с заколкой в волосах
С огромными глазами заплакала навзрыд,
И дома все сказали: «Ну что за мрачный вид?»
 
 
И брат штаны заштопал, и дед ворчать не стал,
И мама приласкала, и отчим не пристал,
И в худенькой ладони согрелся золотой,
Мария – юный возраст лежала под ольхой…
 

Аскорбиновая кислота

 
Единственный больной, сидящий у стола.
Мучительный массаж, а после – процедуры.
Старушка Шнеерзон сегодня умерла;
Не вынесла высот своей температуры.
 
 
Веселый душ Шарко, резиновые шланги,
Протянутые вдоль штативов с кислотой.
И снова только сон мне прикрывает фланги,
А голос главврача опять бросает в бой.
 
 
Я плаваю во сне, а чаще в нем летаю,
Мне женщины, смеясь, рассказывают сны…
Но где-то через час я мрачно просыпаюсь
И вижу лишь массив облупленной стены.
 
 
Единственный больной без страха и упрека
Прикованный к коляске – водитель-инвалид.
Я выплыву однажды из сумрачного дока
Без ног, идей, забот, претензий и обид.
 

Пороги

 
Судьбы колесо кручу неспешное,
Переставляю по жизни ноги,
Как серпантин в горах движение встречное
Пороги, пороги, пороги.
 
 
В рюкзаке только чай и порох,
На мне отдыхают боги.
Из за гула турбин не слышен шорох:
«Пороги, пороги, пороги»
 
 
Вдалеке закатное солнце высится,
Грязь на изорванной тоге.
Не к добру, когда соль из кармана сыплется.
Пороги, пороги, пороги.
 
 
Судьбы змеевик упруго скручен
В венок кольцевой дороги,
Трижды ответ на вопрос получен:
«Пороги, пороги, пороги»
 

Алексей Уморин

 
В час между кошкой и собакой,
В шагах от золота – под дракой
В крови меж русским и евреем
мы одинаково стареем.
 
 
И одинаково взлетают
с деревьев голых птичьи стаи
в пути меж голодом и веком
над головою человеков.
 
 
…И одинаковы пороги,
И удивительны ответы
И, стоя точно на пороге
под сетования поэтов,
высокий, тонкий месяц
щелкой
полуоткрытой дверцы
в небо,
пускает маленькое сердце
туда, где не был.
 

Ожидание

 
Тревожно спали у глухой воды орлы, собаки…
И частицы хлеба
Плоились сверху через сита неба,
Изглаживая робкие следы.
 
 
Тревожно спали в доме у воды,
прижавшись тесно, дети вперемешку.
И даже Змей таил свою усмешку,
И воды сами в небеса текли.
 
 
Тревожно спали кольца и желанья,
Мечи и вазы, утра, расстоянья,
Хлеб спал, трава, но рыбы шли:
Ведь реки с ними к небесам текли.
 
 
Тревожно спало… Лишь Звезда сияла!
Как будто бы в последний раз играла,
Как будто вновь за ней волхвы пошли.
 

Песок

 
Быть секутором, жестким.
Пересекать напрямик,
вопреки теореме, синусам и задаче
бесконечными пыльными – материк.
Азию, – лентами неудачи
рассекать зеркала себя —
сухожилья, хрящи
ломких воинов, скованных из железа,
уходить под дожди, презирая плащи,
Архимеду в песочницу «Бесполезно»
бросить, шагая в последний бой,
статер в поясе завещать гетере,
чей подарок, увы, причиняет боль,
но был искренним. В их манере…
Что останется? Сын в метрополии. Снег
не увиденный – варвары явно лгали. – Век
тысячелетия, где прорех больше,
чем мы их прорубали.
 

Живой

 
Для того ты и есть – живой, в тонкой коже,
чтобы видеть конвой туч зелёных без ножек.
 
 
…Туч весёлых, витых, на закаты летящих.
– Ты затем и в живых, чтобы видеть их чаще.
…Трогать дёсны волны. Языки океана.
Века тонкого сны. – Кораблей караваны
в ванной из пузырей составлять. И куда-то
плыть.
Покуда теней Царство медлит.
Разъято.
 

Время меда

 
И времени капли стекают, как мёд,
И капли, как мёд, на ладонь налипают,
Где линии века случайные тают
Как – крестиком – тот самолёт…
 
 
Не тронь
И не двигай под мёдом ладони:
Пчела пролетит и качнётся вслед донник,
Как нота, – наверное, лучше – бемоль…
 
 
Как взмах дирижёра невидимой птице
Поющей вверху,
Нет, – смычок для зарницы,
Струну натянувшей у неба в меху.
 
 
Стой так… – пока капают сладкие капли,
Ладони подняв. – Видишь, солнце на ватке,
На нитке пускает пчелу между трав
 

В стекле

 
Когда спасаюсь в ванной от беды
Я холодно в глаза себе гляжу и
Рукою под струёй воды вожу, и —
И так спасаюсь в ванной, от беды.
 
 
Когда спасаюсь в ванной от стыда
Водить рукой, в глаза глядеть – без толку.
Исчезнуть бы, растаять втихомолку!
Сухой наощупь кажется вода.
 
 
Когда спастись пытаюсь от любви
Бессмысленной, ненужной, непонятной,
Заранее осмеянной и в пятнах —
Тогда ни ванной нету, ни воды,
Ни стен, ни дома…
И никак не скрыться,
Поскольку, и связав себе ресницы, опять увижу
Как она вошла.
Как села плавно, чуть пригладив юбку,
Нахмурившись, застыла на минутку…
– О чём ты думала,
пока судьба текла?
 

Михаил Гундарин

В такси

 
На стенке написано нужное слово!
Но к стенке не ставят, а садят в машину.
Уже непослушное сердце готово,
Но мертвой петлею и скоком блошиным
Плетется такси по окрестностям рая.
Я был далеко – я вернулся обратно.
Такая привычка – гореть не сгорая
И в бездны заглядывать аккуратно.
 

Из гостей

 
Грязный асфальт под ногой плывет
И ни руля ему, ни ветрил…
Я вот про Брежнева анекдот
Вспомнил,
но, веришь ли, нет, забыл
В чем этой шутки старинной соль,
Как и другой золотой запас
Наспех рассыпанная судьбой
В землю, которая примет нас.
 

Эпиграмма

 
Нет, не об этом говорили
Мне звезды двадцать лет назад!
Все, ими сказанное, в силе
Оставить я, конечно, рад,
Но должен отнести подальше
От дня сегодняшнего, где,
Как тот корнет по генеральше,
Влачусь по чахлой борозде.
 

На мотив Г. Иванова

 
Лежащая на дне колодца
Аляповатая звезда
Не вырвется, и не взорвется
Теперь уж точно – никогда.
На это маленькое горе
Плевать колодезным волнам —
Ведь и они не станут морем…
А в сущности, плевать и нам.
 

Лестница

 
Мы водку допили в подъезде,
Мы на пол присели, и вот
Сидим, осовевшие, вместе,
И небо сейчас упадет.
Минута, другая… Накрыла
Горячего света волна.
И все, что до этого было,
Не так хорошо, как она!
 

Луна

 
…Так и бредешь, в голове – ни рубля.
Вспомнишь о юности, думаешь – блин,
Дал, понимаете, кругаля,
Да и вернулся в свой карантин.
 
 
Самое время родную луну
Видеть сквозь сетку нечаянных слез.
Многое было у нас на кону,
Жалко, что мы проиграли всерьез.
 

В маршрутке

 
Я был болен нынешним летом,
Но эта болезнь пройдет,
Как вообще проходит все это —
К примеру, за годом год.
 
 
Устроено все неплохо.
И я лично только за
Чтоб скорее прошла эпоха —
Здешние полчаса.
 

Полночь

 
Ласточка или дерево,
Перламутровый нож,
Приснись мне, хоть и не верю я,
Что этим меня спасешь.
 
 
Скользя на путях касательных
Прошу, протяни мне нить!
Прости, что лишь в подражательных
Стихах могу попросить…
 

Весенняя ночь

 
Свет отрывается от огня,
Машет свои золотым плащом.
Не замечая впотьмах меня,
Все повторяет «прощен, прощен…».
 
 
Это сворачивает такси
С улицы Юрина в старый двор.
Ты не поглядывай на часы,
Здешнее время – вздор.
 
 
Если касанье моей руки
Снова раскроет твою ладонь.
Свету сбежавшему вопреки
Будет гореть огонь.