Текст книги "Страсти по Луне. Книга эссе, зарисовок и фантазий"

Автор книги: Юрий Безелянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Первая оперетта Штрауса, увидевшая свет рампы, была «Индиго, или Сорок разбойников», поставленная 10 февраля 1871 года в театре «Ан дер Вин». За ней последовала другая – «Карнавал в Риме». Обе оперетты были удачны и неудачны одновременно. Появились они и в России. На «Карнавал в Риме» обрушился молодой фельетонист Антоша Чехонте, написав рецензию «Кавардак в Риме – комическая странность в 3-х действиях, 5-ти картинах, с прологом и двумя провалами» («Будильник», 1884).

Однако следующая оперетта Штрауса – «Летучая мышь» – стала одной из вершин в истории венской оперетты. Ее бесчисленное количество раз ставили на различных площадках мира, в том числе и в Москве. Москвичи получали истинное удовольствие от занятного сюжета, а главное, от искрящейся музыки Иоганна Штрауса. «Летучая мышь» – это каскад прелестных и веселых мелодий. Чувствуется, что автор создавал их в порыве божественного вдохновения, и действительно, всю партитуру оперетты он завершил за 43 ночи, за полтора месяца.

Премьера «Летучей мыши» состоялась в театре «Ан дер Вин» 5 апреля 1874 года. Венцы сразу по достоинству оценили танцевальный характер новой оперетты, где «вытанцовывалось» все: брызжущее веселье и поддельные слезы, минутный испуг и забавные вспышки гнева, игривое кокетство и милый обман.

За взлетом, как правило, идут падения. Следующие оперетты Штрауса («Калиостро», «Игра в жмурки» и другие), как говорится, не прозвучали. Но Штраус не сдавался, и последующие оперетты – «Веселая война», «Ночь в Венеции» и особенно «Цыганский барон» (премьера состоялась 24 октября 1885 года) – принесли ему дополнительные лавровые листочки в венок его ела-

вы. Как заявил всеми почитаемый композитор Брамс: «После «Волшебной флейты» Моцарта ни один немецкий музыкант не достиг в области комической оперы тех высот, до которых поднялся Штраус».

После 17-летнего перерыва Иоганн Штраус-сын едет в Северную Пальмиру, в Петербург. Первый его концерт проходил в манеже лейб-гвардии конного полка, в одном из красивейших творений архитектора Кваренги. Как отметила «Петербургская газета» в номере от 15 апреля 1886 года, «60-летний юноша-маэстро покорил всех – и давних поклонников, и тех, кто впервые присутствовал на его концерте». «Восторг публики не имел границ: махали платками, стучали ногами, хлопали без конца» («Биржевые новости»).

При прощальном выступлении в Павловском музыкальном вокзале Штраусу преподнесли под бурю аплодисментов громадный лавровый венок, обвитый русским вышитым полотенцем.

Павловск вызвал в душе музыканта волну воспоминаний: его роман с Ольгой, почему она не писала ему в течение почти 20 лет? Он не знал, что она давно замужем: дом полная чаша, муж в чинах, четверо сыновей, только вот давно не садится за фортепиано, и музыка больше не звучит в ее сердце. В отличие от Ольги жизнь Иоганна Штрауса сложилась более бурно и драматически.

Страсти по Анжелике

Семилетняя разница в возрасте между Штраусом и женой, не очень заметная в первое десятилетие их брака, в дальнейшем стала ощущаться все острее. Етти превратилась в 60-летнюю матрону, весьма далекую от образа той подвижной и красивой музы композитора (что поделаешь: возраст – штука безжалостная), что была вначале. К тому же их отношения постоянно осложнялись из-за ее детей (у Штрауса собственных детей не было). Особенно досаждал один из сыновей Етти, великовозрастный оболтус, который постоянно требовал деньги и шантажировал мать. Штраусу все это смертельно надоело, и он выгнал молодого человека за

порог дома. Кончилось это тем, что в один, увы, не прекрасный вечер вернувшийся домой Иоганн Штраус застал жену мертвой. В руке она сжимала письмо сына, полное очередных угроз.

Потрясенный Штраус, всю жизнь ощущавший неодолимый страх перед смертью, покинул свою виллу в Гринциге и больше никогда туда не возвращался. Он упросил брата Эдуарда заняться похоронами своей жены, а сам тут же уехал в Италию.

По возвращении в Вену музыкант познакомился с немецкой певицей Анжеликой Дитрих, влюбился и женился на ней 28 мая 1878 года. Сопоставим числа: жена умерла 8 апреля, а ровно через 50 дней, 28 мая, Штраус женится вновь. Он явно торопился.

Штраусу 53 года, Анжелике – 28. Она молода и красива. Штраус упоен, вскружен вихрем страсти. Когда вихрь угомонился, композитор с некоторой печалью осознал, что сделал неправильный выбор. Анжелика оказалась весьма тщеславной особой и принялась, как и Етти, руководить Штраусом, но на это у нее явно не хватало – выразимся по-современному – оргспособ– ностей. Когда провалилась оперетта «Жмурки», один критик точно подметил: «На сей раз не хватило твердой руки Етти Трефц».

Анжелика была слабой актрисой, беспомощным менеджером, но очень и очень темпераментной женщиной. Как только Штраус уехал, она тут же бросилась в объятия Франца Штайнера, директора театра «Ан дер Вин», кстати, друга Штрауса. Когда тот узнал об этом, то впал в такое бешенство, что даже крушил мебель. В отчаянии он отправился в очередное путешествие, а Лили (то есть Анжелика) преспокойно водворилась в театре Штайнера в роли «госпожи директорши». Короче говоря, второй брак Иоганна Штрауса бесславно закончился.

Последняя гавань: Адель

Но композитор знаменит, богат и, несмотря на возраст, еще импозантен и красив, поэтому не оставался долго одиноким. Его третьей женой стала Адель Дойч,

молодая вдова, давняя знакомая Штрауса и его первой избранницы Етти. Адель давно имела виды на «короля вальса», но никак не могла пробиться сквозь его свиту. Случай помог: Анжелика оказалась неверной – и король пребывал в миноре, его надо было обязательно утешить и обогреть, что превосходно и сделала Адель. Она не только утешила его, но и достойно заняла место Етги, став для композитора музой и помощницей. С Аделью, как и раньше с Етти, Штраус ощущал себя как за каменной стеной. Не случайно он посвятил, ей несколько вальсов: «Адель», «Порывы сердца»…

В октябре 1894 года вся Вена с превеликой пышностью отметила 50-летие дирижерской деятельности «короля вальса». Состоялись праздничные концерты, приемы, чествования. Было много шума, слов, музыки. Штраус все это терпеливо вынес, ибо с ним была его Адель. 17 лет прожили они вместе. И хотя он был старым по сравнению с ней, Адель не раз говорила, что у нее никогда не было ощущения, что она жена пожилого человека. Штраус почти всегда был весел, приветлив и бодр. Часто будил ночью Адель, чтобы сыграть ей на скрипке или на фортепиано только что сочиненную им музыку.

Кстати, наблюдая Штрауса в его еще молодые годы, композитор Антон Брукнер говорил: «Ты вечно горишь. Боюсь, что ты умрешь молодым, как Моцарт».

Финальные аккорды

В 1899 году, в самый разгар работы над опереттами, Штраус издал собрание сочинений отца, что отняло у него бездну времени и сил. Иоганн внимательно пересмотрел отцовские архивы, письма, наброски, переписывался с разными оркестрами, чтобы восстановить его разбросанные по миру произведения, сам их переписывал, редактировал. Как дань прошлому Иоганн Штраус-младший пишет «Императорский вальс» – апофеоз минувшим годам.

Несмотря на возраст, он был полон новых планов. Собирался написать балет. Но планам этим не дано

было осуществиться. 22 мая 1899 года во время дирижирования «Летучей мышью» у Штрауса закружилась голова. Борясь с недомоганием, через два дня он вновь дирижировал на большом празднике в Пратере. Ему стало совсем худо. Врач определил воспаление легких. Композитор умер на 74-м году жизни.

В последнюю свою ночь Штраус пытался напевать: «Братушка, видать, пришла тебе крышка…» Утром 3 июня, придя в себя, поцеловал жене руку. Адель сказала ему: «Спи». А он ей: «Только этим мне и придется заниматься впредь…» В 4 часа он заснул навсегда.

Вена погрузилась в траур. Даже уличные фонари были повязаны черным крепом. Тысячи венцев провожали Иоганна Штрауса-сына в последний путь. Оркестр исполнил реквием Брамса. «Короля вальса» похоронили на Центральном кладбище, где уже нашли упокоение Брамс и Шуберт.

И еще один печальный аккорд. Оперетта Штрауса «Венская кровь» не понравилась публике и выдержала всего лишь около тридцати представлений. Директор театра Яунер покончил с собой. Но все это произошло уже спустя много лет после смерти великого маэстро.

Другие Штраусы

Брат Иоганна Штрауса Йозеф умер рано, в 43 года. До 79 лет прожил другой брат, Эдуард, «красавец Эди», как его называли. Он был классным дирижером. Но как человек совершил ужасный поступок: в 1907 году сжег семейный архив, в котором были тексты с подписями Иоганна и Йозефа Штрауса.

Иоганн Штраус-сын был бездетным. У Йозефа была только одна дочь Каролина – род она продолжила под фамилией своего мужа – Айгнер. Поэтому только потомки третьего брата – Эдуарда – носят родовое имя Штраус. Двое из них унаследовали профессию музыканта. Это Иоганн III, сын Эдуарда, и Эдуард II, внук Эдуарда Штрауса.

Эдуард II как бы повторил «семейную историю». Его

отец (сын музыканта Эдуарда) Йозеф хотя и был музыкально одаренным человеком, но пошел совсем по другой линии и стал юристом. Своему сыну Эдуарду желал того же – «солидной профессии». Но тот, вопреки желаниям отца, окончил консерваторию по классу фортепиано, скрипки и даже рога. И соответственно стал профессиональным музыкантом. В 1960 году Эдуард Штраус II приезжал в Россию и дирижировал Московским симфоническим оркестром в Зале имени Чайковского. В его программе были увертюра к «Цыганскому барону», вальсы и польки Штрауса-сына.

Эдуард II умер внезапно от разрыва сердца. Сердце, наполненное музыкой, часто не выдерживает…

Вернемся к королю

Музыку Иоганна Штрауса-сына чтили Шуман и Берлиоз, Лист и Вагнер, Бюлов и Брамс. Если говорить о России, то и здесь у Штрауса было много горячих поклонников. Его вальсы вызывали восхищение у Чайковского и Рубинштейна, Рахманинова и Глазунова. Очень любил слушать произведения Штрауса Лев Толстой. От вальса «Весенние голоса» Лев Николаевич «вскрикивал от восторга, ахал, слезы были у него на глазах» (воспоминания Гольденвейзера).

Миллионы кинозрителей посмотрели замечательный американский фильм «Большой вальс» с участием Фер– нанда Граве и Милицы Корьюс. Эта лента – уважительная дань памяти «королю вальса».

Вспомним и то, как в осажденном Ленинграде звучали жизнерадостные мелодии Штрауса, помогая людям сохранить стойкость и выжить в нечеловеческих условиях. Словом, Иоганн Штраус-сын – не только австрийский композитор, но и, можно сказать, наш, русский, по крайней мере весьма приближен к русскому менталитету.

Ну а «прописан» он навечно в своей родной Вене. Одна из знаменитых скульптур в городе – своеобразный культовый знак – памятник Иоганну Штраусу– сыну работы скульптора Эдмунда Хеллмера. Памятник

был открыт в городском парке в 1921 году. Штраус с вдохновенным лицом играет на скрипке. Его фигуру на постаменте обрамляет арка. По всей площади арки изображены обнаженные женщины. Они слушают маэстро, нежно обнимая друг друга. Целуются, символизируя тем, что вальсы Штрауса – это сама радость жизни. Но венцы ворчат. Нет, не по поводу вальсов, конечно, а из-за идеи покрыть фигуру Штрауса золотом (раньше он был, как и все памятники, зеленым, в патине). Золото раздражает. Но в конечном счете любой культ – это золото. А Штраус давно уже стал культом, объектом восхищения и поклонения.

В новогоднюю ночь жители и гости Вены приходят на площадь Штефансплатц, к собору Св. Стефана. После мощных ударов колокола «Пуммерина» звучит неофициальный гимн Австрии – «На прекрасном голубом Дунае».

Звучит Штраус. Летят снежинки. Их кружево легко пробивают пробки от шампанского. Небо расцвечивают огненные цветы фейерверка. Бесподобное зрелище. Несравненное состояние души…

Париж – это любовь на всю жизнь

Он часть истории, идея, сказка, бред…

Валерий Брюсов. «Париж», 1903

На подступах к Парижу

Смею утверждать, что у каждого русского есть свой Париж. В мечтах или реальный. Воссозданный по прочитанным книгам, альбомам, кинофильмам. А для избранных – увиденный воочию и исхоженный вдоль и поперек.

С давних времен русского интеллигента тянет в Париж, как простолюдина – на водку, чтобы немного ошалеть, да простят меня патриоты за сравнение.

 
Тебя, Париж, я жду ночами.
Как сутенер приходишь ты… –
 

писал молодой парижанин Илья Эренбург. Очарование французской столицы таково, что в недавние советские времена только и говорили: «Рига – это маленький Париж», «Тбилиси – это маленький Париж»… как будто Советский Союз состоял из маленьких парижей. Но всем почему-то хотелось именно в большой, настоящий Париж, который, увы, был для простого человека недостижим: «железный занавес» скрывал и Елисей– ские поля, и Эйфелеву башню.

Признаюсь откровенно, что в те годы я в отчаянии написал «в стол» (излюбленное хобби советских времен) исследование-эссе «Моя мечта: Франция!» в сто машинописных страниц. Без всякого гонорара, просто так, по велению сердца. Более того, облек все это в форму поездки некой группы журналистов из отраслевых журналов: «Архив патологии», «Лен и конопля», «Физика горения и взрыва», «Вопросы ревматизма», «Огнеупоры» и других изданий – тогда в СССР их издавалось множество, и все они даже тихо процветали, как это ни покажется сегодня странно.

Да, раньше была такая практика: сколачивали группы из проверенных товарищей, тщательно их инструктировали, подсаживали к ним стукачей и – вперед, но только тихо-тихо, попарно, а еще лучше всего – четверками и – «Не поддаваться ни на какие провокации!»

Ах, Боже ты мой, куда все это ушло!.. Ну ладно, обрываю затянувшийся зачин и приступаю к делу, к Парижу то есть. Сегодня все просто: есть деньги – есть Париж. Нет денег – токуешь в Марьиной роще или на Соколе, к примеру. Лично я деньги собрал (прощай, ремонт в начале мая, а в сентябре и покупка стиральной машины!) и отправился в очередной вояж.

Ныне о загранице пишут много и скучно. Скучно в том смысле, что очень сухо и информационно: где что купить и где что посмотреть. Единственная лирическая фраза, которая вырывается из груди журналисток (пишут в основном почему-то женщины), это: «Увидеть Париж и умереть». Однако никто в Париже не умер, и все пишущие дамочки благополучно получили гонорар за свои тур-опусы. И еще. Часто можно услышать фразу, что-де Париж – город маленький и его легко можно обойти пешком за один день. Очередная чушь. Конечно, Париж – не Москва, он значительно меньше, но по насыщенности историческими реликвиями намного превосходит Белокаменную. В Париже каждая улица, каждый дом, каждый камень дышат историей – с жизнью и похождениями королей, генералов, поэтов, художников и актрис. Все ли знают, например, что любимому нами д’Артаньяну король предложил быть директором Бастилии, а славный мушкетер отказался, произнеся крылатую фразу: «Пусть лучше я умру последним солдатом короля, чем стану первым его тюремщиком!»

Парижские улицы и музеи

Парижские улицы полны очарования, по ним можно ходить без конца. И это не только популярные бульвары и улицы типа Османа, Сен-Дени, Фобур-

Сен-Оноре, Фобур-Монмартр, Бомарше, Сен-Жермен… Это и совсем маленькие улочки, своеобразные каменные ущелья, такие как улицы Ахилла, Вавилона, Ада, Красивых листьев, Маленького монаха, Кота, который удит рыбу… А еще – Арфы, Шахматной доски, Лисы, Бабочки.

«Прогулки по улицам Парижа, в смысле разнообразия, не уступают прогулке по любой выставке», – отмечал когда-то давно Михаил Салтыков-Щедрин.

Привлекательны дома со старинным декором и лепниной, с узорчатым узким балкончиком вдоль всего здания, цветами в окнах – все создает особую атмосферу города. И, конечно, множество разноцветных кафе с вынесенными на улицу столиками. Многочасовое сидение в кафе – непременный парижский ритуал, о чем надо говорить особо. Кофе, чай, пиво, вино и бесконечные разговоры про жизнь, про деньги, про любовь…

 
И налей-ка, Антуанчик,
Нам еще один стаканчик, –
 

неожиданно вырвавшееся двустишие.

Надо заметить, что парижане дружат иначе, чем мы. У нас это поговорить. Высказаться, Излить душу, причем громко и шумно. Вывалить на голову друга все свои проблемы и непременно добиться сочувствия: «Ты меня понимаешь?!», «Ты меня уважаешь?!». У парижан дружба – это возможность поделиться чем-то приятным. Удачная финансовая сделка. Любовная интрижка. Поездка к морю. И никаких неприятных известий, которые могут омрачить настроение собеседника.

В Париже очень легко найти приятное занятие. Это не только хождение по бульварам и сидение в кафе, это и выход к набережным Сены, где можно уютно посидеть и поглазеть на проплывающие прогулочные пароходы. Вечером они все в гирляндах огней, как новогодние елки. Есть пароходы-рестораны, на которых сидят-пьют-жуют-гуляют. Но вот что удивительно: это не вызывает никакого раздражения у тех, кто находится на набережной, напротив, они бурно приветствуют оттягивающихся пассажиров поднятием руки, и те в

ответ радостно улыбаются. Классовая гармония? Или просто каждый уважает жизнь другого и не знает, что такое зависть?..

А еще на Сене знаменитые книжные развалы. Можно часами рыться в них, выискивая раритеты, а то и просто интересующие вас книги, старые фотографии, афиши, значки, марки, открытки… Роешься, устанешь, поднимешь глаза кверху, а на тебя смотрят каменные химеры собора Парижской богоматери и несколько угрюмый замок Консьержери, где когда-то во времена Французской революции томилась королева Мария Антуанетта.

Непременная часть культурной программы – музеи Парижа. Они многочисленны и разнообразны. Конечно, Лувр с Джокондой и, разумеется, музей Орсэ, где главная достопримечательность – обнаженная «Олимпия» Эдуара Мане. Помимо них есть целое созвездие других музеев: автомобилей, вина, духов, табака, замков, ключей, керамики, моды, кино и даже трав (интересно, представлена ли там наша осока, к примеру?).

Любителей королевской роскоши притягивает Версаль, да, тот самый, в который спешил славный д’Артаньян с бриллиантовыми подвесками королевы. Первый охотничий домик на Версальском холме был построен для Людовика XIII в 1624 году. 6 мая 1682 года указом Людовика XIV Версаль объявляется официальной резиденцией правительства и двора. А 10 июня 1837 года Луи Филипп открывает в Версале музей истории Франции. Это действительно удивительный музей, ярко рассказывающий о жизни королевских особ и представляющий работы замечательных архитекторов, художников, скульпторов и садовников, творивших здесь ради великой страны.

Не буду описывать красоты дворцового паркового ансамбля Версаля и интерьеры дворца – все эти салоны Изобилия, кабинеты с канапе, покои мадам де Ментенон и все прочее. Одна Зеркальная галерея чего стоит! В ней принимали иностранных послов. По этикету того времени гость после окончания приема должен был сделать три шага назад пятясь, чтобы не поворачиваться к королю сразу спиной. Один из инозем-

цев так восхитился Зеркальной галереей, что забыл об этикете и пятился задом аж 75 шагов, что и зафиксировали придворные летописцы Версаля.

В Версале не иссякает поток туристов: японцы, немцы, англичане, американцы, русские… Все с восхищением взирают на королевские апартаменты, на скуль– птуру, картины и гобелены. Но особым вниманием пользуются покои королевы с грандиозным ложем под балдахином (сексодром, как говорят сегодня). Как остроумно заметил гид Александр Браиловский: «Здесь всегда давка». Оно и понятно: всем хочется взглянуть на широченную, как море, королевскую кровать. Кстати, именно на ней первые дамы Франции рожали своих детей. И представьте себе: в присутствии всего двора, чтобы не было никакой подмены королевского отпрыска…

Парижанки

В книге «Люди, годы, жизнь» Илья Эренбург вспоминает, как он в юности рвался в Париж: «“Только в Париж”, – сказал я родителям. Мать плакала: ей хотелось, чтобы я поехал в Германию и поступил в школу; в Париже много соблазнов, роковых женщин, там мальчик может свихнуться…»

Сложился стереотип, что парижанки – исключительно роковые женщины. Красивы, надменны и губительны для мужчин. Наверное, образ всесильной мадам Помпадур преобладает над образом бедной мадам Бо– вари.

Медноголосый Владимир Маяковский в стихотворении «Парижанка» декларировал: «Мадемуазель, ваш вид, извините, жалок…» Правда, в одну парижанку Маяковский без ума влюбился, но это была русская парижанка, Татьяна Яковлева.

Поспорю с классиком. Жалких женщин в Париже не видел нигде. Все они с разной степенью ухожены и элегантны. Почти во всех есть особый парижский шик. Красивых не заметил (может быть, их держат во дворцах взаперти и не выпускают на улицы?), но изыс

канных женщин довольно много. Шарм в небрежной прическе, в какой-то детали туалета, в косыночке, в манере и жестах – сидеть, ходить, разговаривать, улыбаться (парижанки очень улыбчивы). И еще: днем не встретил ни одной женщины, ярко накрашенной и размалеванной, какие встречаются у нас. Косметика минимальная и совершенно не бросается в глаза, хотя Париж – настоящая столица косметики и парфюмерии.

Как строит свои отношения парижанка с мужчинами? На этот счет есть такой анекдот. Француженка приходит на свидание ровно в 8 часов. В хорошем настроении, хорошо одета, с красиво уложенными волосами и радостно говорит: «Как я рада вас видеть!» Когда мужчина приглашает ее к себе, она отвечает, что ей интересно побывать у него в гостях. Когда приходят домой и он гасит свет, она говорит, что давно мечтала об этом интимном моменте. Когда свершилось то, что должно было свершиться, парижанка воркует: «Мне так было хорошо с тобой, милый…» Когда он утром просыпается, то видит записку: «Если я тебе доставила такое же удовольствие, какое ты мне, то позвони, и я тут же буду у тебя. Целую, любимый…»

Ну, а русская женщина? Нет, дальше рассказывать не буду. Сами знаете, как ведет себя наша уставшая и вечно раздраженная женщина.

И еще о Париже и парижанах

В Париже я поселился в маленькой гостинице «Парротель» на улице Пьера Семара. Обладая любознательностью историка, бросился к справочникам: кто такой? Ирония судьбы: Семар – один из основателей французской компартии. Улочка узкая, типично парижская, и напоминает каменистое ущелье: каждая проезжающая машина издает жуткий грохот, который не прерывается даже ночью. Услышать Париж и умереть от шума?!

Итак, гостиница маленькая, номер крохотный, это вам не апартаменты какого-нибудь роскошного отеля

«Риц» на Вандомской площади, где любит, кстати, останавливаться кинозвезда Шарон Стоун. Всего в Париже гостиниц на любой вкус и любой кошелек более 1400, что подтверждает образ города как туристской Мекки: сюда стекаются туристы со всех стран мира.

На улицах и площадях народа много, но опять же меньше, чем в Москве. У нас настоящее толковище, беспрерывно снующая, спешащая, нервическая публика. В Париже люди (парижане и быстро офранцузива– ющиеся туристы) ведут себя иначе: степенно, чуть небрежно и вальяжно, с самоуважением и почти полным игнорированием соседа. Индивидуализм в чистом виде и никакого нашенского колхозного коллективизма. Самодостаточность и уверенность – вот, пожалуй, самые главные черты парижан, на мой взгляд.

Предвижу возмущенный вопрос: всем ли хорошо в Париже?! Конечно, не всем. И в Париже есть свои бомжи (по-парижски «клошары»), бедолаги, алкоголики и аутсайдеры. Но я говорю об основной массе горожан, о среднем классе. За свою многовековую историю французы, и парижане в частности, научились уважать себя и любить, а главное – решать проблемы сами, не уповая на государство, на помощь извне. В них нет ни грана социального иждивенчества.

И еще одна черта: отсутствие жалоб. Встречаются две парижанки и после обязательных поцелуев начинают ворковать о делах насущных. Во время воркования повторяется многократно слово «сова».

– Как дела?

– Сова.

– Как дети?

– Сова.

– Как работа?

– Сова.

Любовь? Сова.

И так далее. «Сова» (собственно, да. va) означает «нормально». Коротко и динамично. Никаких излишних проблем. Прилетел в Москву, позвонил старому приятелю, и он вывалил на меня кучу своих забот: как себя чувствует, как лечится, что говорит врач, что он думает сам по этому поводу… И все серьезно, обстоятельно и со слезой. Нытье – это на

ша, увы, национальная черта. И вообще мне кажется, что Россия – это страна Уныния.

Еще раз подчеркну, что Париж – не обетованный город, там у каждого круг своих проблем (они тоже мечутся в кольце забот «dodo-Metro-boulot», т. е. сон– метро-работа). Но парижане их не жуют, а стараются решать. А может, иногда и не решают, пускают на самотек: проблемы частично рассасываются сами собой.

Что еще поражает в Париже? Еще раз скажу: кафе.

Лично я оттягивался в кафе Сары Бернар. Знаменитая парижанка, актриса, сыгравшая роль Гамлета. За бокалом пива я сидел в кафе и вспоминал ее слова: «…Жизнь слишком коротка, даже для долгожителя. Жить стоит лишь для тех, кто хорошо вас знает и ценит и, когда судит, всегда оправдывает, для тех, к кому вы относитесь с той же нежностью и тем же снисхождением. Все остальное – это толпа, веселая или грустная, преданная или вероломная, от которой следует ждать лишь преходящих чувств, приятных или неприятных эмоций, которые не оставляют никакого следа».

Это тоже парижский менталитет…

Для кого Франция мать родная?

Говорить о парижанах можно долго (пригласите меня в кафе, и я буду говорить без умолку). Но ясно одно: они мало курят, не лузгают семечки и не напиваются вдрызг, хотя и выпивают один-другой бокал вина (о вине умолчу – отдельная поэма). Парижане скупы. Расчетливы (один сантим франк бережет). И элегантны. Парижский шарм присутствует почти во всех женщинах, хотя далеко не все они длинноноги и красивы (тут мы «впереди планеты всей»).

В Париже много цветных, в основном чернокожих. По крайней мере в метро (в транспорте для бедных и для туристов) каждый третий – чернокожий. Не случайно лидер националистов Ле Пен вывел 1 мая многотысячную толпу на улицы под лозунгом «Франция для французов!». К удивлению всех русских, правые пели «По долинам и по взгорьям шла дивизия впе-

ред…». Кто их научил и какое они хотели «с боем взять Приморье» – остается загадкой. Правда, 30 лет назад, аккурат в мае 1968 года, Париж бушевал, но бушевали в основном студенты и молодежь, подогретая взглядами Бакунина, Троцкого, Мао и Че Гевары. Тогда вышедшие на улицы и все крушившие на них требовали радикальных перемен. Анализируя прошлое, аналитики говорят: мир хочет перемен, но еще не знает, каких. Сегодня вызов конформизму отцов не так силен, как 30 лет назад. Если протест и есть, то вяловатый, и, как говорится, слава Богу: нам хватает и собственной «рельсовой войны».

Достопримечательности и виды

Но хватит о политике. Не знаю, как у читателя, а у меня на нее аллергия (для меня Александр Минкин – неразгаданный феномен). Давайте лучше поговорим о красотах «столицы мира».

 
Город есть такой: Париж,
Про него недаром сказано:
Как заедешь – угоришь…
 

Кто это сказал? Некрасов. Родимый классик. «Угорали» в Париже бесчисленное множество русских людей и корифеев отечественной культуры: Герцен и Тургенев, Шаляпин и Бунин, философы Бердяев и Шестов, балерина Кшесинская и собирательница коллекций Тенишева, поэты и писатели Куприн, Ремизов, Замятин, Мережковский, Зинаида Гиппиус, Тэффи, Ходасевич, художники Сомов и Бакст – перечислять можно до бесконечности. Время от времени Париж захлестывали эмиграционные волны, последняя занесла сюда Виктора Некрасова, Александра Галича, Андрея Тарковского, Андрея Синявского… Это особая большая и грустная тема, и не будем ее касаться второпях.

 
Меня уносит океан
То к Петербургу, то к Парижу… –
тосковал Георгий Иванов.
 

Многие из русских эмигрантов нашли упокоение на

кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Оно под Парижем, в 30 км от города.

А пока на Эйфелевой башне горят цифры дней, оставшихся до XXI века. В один из моментов моего пребывания во Франции высвечивало ровное число: 600. Сейчас уже меньше: бег времени неумолим. Но я уверен, что и в XXI веке Париж останется одним из самых притягательных городов мира, будет чаровать своей красотой и изяществом. Париж удивительным образом соединяет прошлое, настоящее и будущее, причем далекое прошлое и нескорое будущее. Примеры -Нотр-Дам и Дефанс.

Можно только удивляться, но строительство собора Парижской богоматери (Нотр-Дам) началось в 1163 году, а завершилось к 1345 году. Описывать собор, его порталы, интерьер, уникальные витражи не буду – об этом много написано. Отмечу лишь, что многие века каменные химеры Нотр-Дама погружены в раздумья о судьбах человечества, которое копошится внизу. Химеры не перестают удивляться, почему люди продолжают совершать одни и те же ошибки и никак не хотят извлекать уроки из истории. Ну а сам Нотр-Дам – шедевр из шедевров, особенно он хорош со стороны живописной набережной Монтебелло.

Еще одна седая древность Парижа – капелла Сент– Шапель, жемчужина готической архитектуры. Эта капелла построена по заказу Людовика IX для хранения Тернового венца, который король приобрел в Венеции в 1239 году. Капелла построена изысканно и оригинально. Пятнадцать ее витражных окон относятся к XIII веку и содержат 1134 сцены из библейских сюжетов. Краски яркие, пламенеющие, глаз оторвать невозможно.

Входной билет в Сент-Шапель стоит 32 франка. Я нахально предъявил свой журналистский билет, который кассирша, опять же цветная женщина, разглядывала и так и сяк, ничего не поняла, но на всякий случай выдала талончик с обозначением «OF», то есть ноль франков.

Между стариной и настоящим стоит сравнительно молодая по возрасту Эйфелева башня, ставшая симво-

лом Парижа. На языке сухой статистики это 10 100 тонн металлических конструкций суммарной площадью 200 тыс. кв. метров, 60 тонн антикоррозийной краски, 35 миллионов болтов, два гектара защитных сеток…

Пожалуй, нет ни одного человека на земле, кто бы отнесся равнодушно к Эйфелевой башне. Одни восторгаются ею, другие возмущены (таких было множество в первое время ее существования), третьи тихо млеют, возносясь лифтом на ее вершину. Хотя можно и пешком – всего 1710 ступенек. Когда-то Владимир Маяковский фамильярно обратился к Эйфелевой башне:

 
Идемте! К нам!
К нам, в СССР!
Идемте к нам –
Я вам достану визу!
 

Хорошо, что Эйфелева башня оказалась дамой рассудительной и не откликнулась на приглашение легкомысленного поэта, тем более вскоре решившего покинуть белый свет. Нет, она не стала вдовой в СССР, а осталась в Париже «пастушкой облаков», как называл ее Гийом Аполлинер.

Но пора сказать и о Дефансе, о новом районе Парижа, устремленном в XXI век. Его начали строить как деловой центр в 1955 году, сейчас он имеет законченный вид. Последнее сооружение – Большую арку (La Grande Arche) открыли 14 июля 1989 года. Дефанс – это скопище небоскребов самого разного вида и стиля, которые способны потрясти воображение каждого. Мечта и греза современных архитекторов и инженеров. Не знаю, будет ли когда-нибудь что-нибудь подобное Дефансу в Москве. Попытки есть, и есть даже отдельные небоскребы, но… Впрочем, не хочется обижать наших отцов-градостроителей.