Текст книги "Комиссар госбезопасности"

Автор книги: Юрий Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Глава 6

С наступлением темноты все, что было предназначено для обнаружения подпольного радиста, Ярунчиков привел в повышенную готовность. Приближалось время предполагаемого выхода радиста на связь «в установленном режиме». Должно было замкнуться важное контактное звено, чтобы без сомнения выявить скрытую сеть вражеской резидентуры.

Ярунчиков с необычной поспешностью отвечал на телефонные звонки, возбужденно прохаживался по кабинету, много курил. Однако при этом он довольно основательно занимался текущими делами, спокойно выслушивал доклады сотрудников, подписывал бумаги, что в общем-то уравновешивало его нетерпеливое ожидание главной вести.

Пришел Плетнев со свернутым листочком в руке, быстро прошел к столу, сел, начал рассказывать:

– С Осиным в Бровцы ездила жена летчика, некая Римма Савельева. Живет в Киеве с больной матерью, надолго оставить ее одну не может. Иногда навещает мужа в гарнизоне подо Львовом. Он служит в авиационном полку, молодой, перспективный капитан, командир эскадрильи, боевым орденом награжден во время финской кампании.

– Что же ее связывает с этим, с Осиным? – медленно спросил Ярунчиков.

– Чем может нравиться видный мужчина интересной женщине… – начал было Плетнев, но бригадный комиссар не дослушал его.

– Меня не интересуют постельные подробности, – резковато перебил он. – Докладывайте с чекистских позиций.

– Я обратил внимание на две детали, – быстро перестроился Дмитрий Дмитриевич. – Во-первых, Савельева встретила Осина в тот вечер, когда они ездили в Бровцы, очень даже располагающе, как будто соскучилась по нему. Во-вторых, когда он показал ей в сквере какие-то фотографии, Савельева сникла, явно перепуганная увиденным. Чем таким подействовал на нее Осин? Что за снимки он ей показал? Ох как они меня заинтересовали! Не может быть, чтобы у «красавца мужчины» в железном ящике на работе не оказалось чего-нибудь привлекательного для нас. Думаю, завтра он сунет фотографии обратно под замок. Надо бы нам заглянуть в этот любопытный сейфик.

Ярунчиков, помедлив, ответил:

– Утром видно будет.

Станция пеленгации не давала вестей. Подпольный радист не выходил на связь. Да и время еще не подошло, судя по предыдущим передачам. Грачев ежечасно докладывал: «Точка. Грач.». Это означало, что объект наблюдения – Хопек на месте и никуда не выезжал.

Медленно тянувшееся днем время к полуночи, казалось, ползло быстрее: долгожданный час приближался.

Плетнев вдруг вскочил и быстро вышел из кабинета, но скоро вернулся, опять присел к столу и как бы между прочим сообщил:

– Художник спит в больничной палате.

Ярунчиков в ответ кивнул, поднялся, не спеша прошелся по кабинету. Плетнев видел, как хмуро шевелятся его густые брови, сидел молча, не мешая начальнику думать. Да и самому не хотелось тратить лишних слов. И потому, когда раздался звонкий протяжный сигнал аппарата ВЧ, оба встрепенулись. Плетнев даже приподнялся, уперев руки в спинку стула.

– Ярунчиков слушает! – спокойным грудным голосом ответил бригадный комиссар. – Пока нет, Анатолий Николаевич. Ждем. Понимаю… Самому невтерпеж… Конечно, доложу немедленно.

Осторожно положив трубку и не убирая руки с аппарата, Ярунчиков порассуждал вслух:

– Что бы это могло значить? Контакт тройки – Рублевский – Осин – Хопек, – прослеженный с разных точек, должен исключить нашу ошибку. Может быть, очередной сеанс связи в их режиме не в среду, а в четверг или в пятницу, раз в неделю? А прошлая среда оказалась неурочной? Сообщалось же в предыдущей шифровке: «задержка связи доложена главному», что впредь она будет «в установленном режиме». – Ярунчиков сел к столу и стал чертить на листке треугольнички, стрелки. – Художник исключается. Связей у него нет, и не ищет. Случайно оказался в поле зрения… И Хопек упорно сидит дома. Если бы он собирался что-то передавать сегодня, он бы непременно воспользовался прикрытием своей сожительницы и давно к ней отправился. Не заявится же солидный человек к одинокой вдове за полночь.

– А почему бы и нет? – усмехнулся Плетнев. – Занят человек, контрольные работы, скажем, проверял, отложить невозможно. Кончил дело – сам себе хозяин, хочет спит, хочет в гости отправляется!

– Поймите, это же деревня, а не лестничная площадка городского дома – дал короткий звонок и шмыгнул за дверь, – возразил Ярунчиков, будто Дмитрий Дмитриевич сам намеревался ехать на полуночное свидание.

Между тем Плетнев приоткрыл штору окна, понаблюдал за блестящим снежком в свете полной луны, сказал предположительно:

– Не снег ли перепутал карты радисту? Боится теперь целину топтать, след оставлять. Антенну же на дороге не развесишь. Да больно приметен человек на свежей белизне при такой луне.

Часы пробили полночь. Откуда-то издалека приглушенно донеслись звуки «Интернационала», должно быть, в каком-то кабинете забыли выключить радио. Торжественные, зовущие аккорды невольно заставили Ярунчикова вспомнить слова гимна, он пропел их про себя до конца. И как будто кто-то терпеливо ждал этого момента. В кабинете раздался резкий телефонный звонок.

Бригадный комиссар мгновенно взял трубку и только успел назваться, как глаза его широко раскрылись, брови дрогнули, а на лице проступила слабая улыбка. Карандаш в его руке быстро набрасывал что-то в блокноте.

Положив трубку, Ярунчиков откинулся к спинке стула и выдохнул только одно слово:

– Вышел!

Он тут же поднялся и, направляясь к двери, сообщил идущему следом Плетневу:

– Доложил пятый. Радист вышел на связь в семь минут первого непосредственно из Бровцов. Почерк тот же. Грачеву сообщено. Идем-ка свяжемся с ним.

– Из самих Бров-цов заработал?! – озабоченно повторил Плетнев. – Это уже сложнее.

– Все должны оставаться на местах, не метаться, – сказал Ярунчиков, взмахнув рукой, и пояснил: – Грачев со Стышко знают, что делать, предусмотрен и такой вариант. – И уже у дверей радиорубки добавил: – Меня интересует лишь, на своем ли месте Стышко…

…С первой темнотой Василий Макарович Стышко начинал свое дежурство на задворках дома, в котором жил Хопек. Третью ночь встречал он за невысоким дырявым забором, устроившись в укромном уголке за сараем, где можно было и пошевелиться, и посидеть на принесенном чурбаке. Отсюда просматривался весь двор: и калитка, и крыльцо, и уборная возле другого конца забора, и лицевая сторона приземистого сарая, и мотоцикл с коляской возле старой телеги посреди двора, отчетливо различимые на заснеженной земле.

Холод и скованность движений не так угнетали Стышко, сколько нудность ожидания в глухой тиши. И все-таки его ни разу не покинула уверенность, что он вот-вот дождется того, ради чего затаился здесь, напрягая зрение и слух. Задачей его было зрительно обнаружить у Хопека передатчик в момент, когда учитель выходит из дома и начинает возиться с мотоциклом, или, наоборот, узнать, не уносит ли его в сени из поездки. Передатчик не коробок спичек, в карман не спрячешь. Он мог находиться у него дома где-нибудь в тайнике, к примеру в сарае. Другое дело, если укрыл в лесу или в Яблоневке у вдовы. Но там уже епархия других. Да и вряд ли станет он использовать для этой цели чужой дом. К тому же хлопотно. Пришлось бы ехать за передатчиком в Яблоневку, брать его, отлучаться, чтобы провести сеанс, возвращаться, снова прятать… Невыгодный вариант. При этом не исключалась возможность скрытого выхода радиста на связь прямо с хозяйской усадьбы. И такой вариант считали вполне возможным.

В предыдущие ночи, поближе к утру, Стышко осторожно вдоль стенки сарая проникал в глубину двора, обследовал коляску мотоцикла, но, кроме инструмента в тряпице, ничего не нашел. Не обнаружил он ничего подозрительного и в сарае. Василий Макарович оставлял свой пост перед рассветом, спускался через огород к речке и оказывался на полевой дороге, шел к шоссе, а уж оттуда возвращался в Бровцы.

С большой надеждой Стышко ждал вечера сегодняшнего дня. И сейчас, перемаявшись три часа, стал подумывать о том, что нынче его «объект» скорее всего никуда не тронется.

И стоило Стышко подумать об этом, как резко скрипнула дверь. У Василия Макаровича прервалось дыхание, он прильнул к щели в заборе, выхватив взглядом фигуру на крыльце. Когда она двинулась по двору, легко опознал Хопека – невысокого, плотного, с переваливающейся походкой. На Хопеке была шапка, пальто внакидку, ботинки, которые двигались будто сами по себе, ноги как-то не различались, и Василий Макарович понял, что полуночник в кальсонах, значит, собрался по нужде. Шел к уборной, и, когда миновал тень от дома на середине двора, Стышко заметил, что Хопек прикрывает что-то объемистое полой пальто. Возле уборной он круто свернул вдоль забора, прошмыгнул буквально в трех шагах от чекиста к двери сарая и скрылся за ней.

Все это произошло на глазах Василия Макаровича так неожиданно и быстро, словно померещилось. Он даже не дал короткой отсветки – сигнала фонариком в нужную сторону, который должен был означать, что объект наблюдения вышел из дома, а только еще сильнее напряг слух, приложив ухо к холодной доске сарая. Там что-то глухо стукнуло, расслышались шаги, потом стихли, донесся мягкий металлический щелчок, и немного погодя едва уловимо дошла дробь морзянки. Сомнений не стало – Хопек вышел на связь.

Прикрыв бортом пальто фонарик, Стышко дал короткую вспышку, потом вторую. Его сигнала, видно, заждались: в ответ тотчас же мелькнула короткая отсветка.

Между тем в сарае снова щелкнуло, будто повернули выключатель, послышались торопливые шаги. Открылась дверь, и появился Хопек. Мгновение постояв на пороге, он тем же путем вернулся к дому, обеими руками поддерживая под пальто скрытую ношу.

Стышко не стал задерживаться в своем укрытии после того, как Хопек скрылся в сенях, небоязливо стукнув задвижкой двери. Взяв под мышку чурбак, на котором сегодня так и не довелось посидеть, Василий Макарович с шутливой мыслью: «Уберу-ка и я с глаз свое «кресло», – слегка пригнувшись, умышленно пошел не огородом к речке, а вдоль забора, пробираясь задами к улице, чтобы на всякий случай, если за ночь не запорошит следы, создать впечатление, будто кто-то с поселковой дороги сократил здесь путь к селу.

* * *

При хороших вестях Ярунчиков возбужденно потирал руки, причем делал это усердно, будто намыливая их, а в завершение прихлопывал ладонями и произносил свое любимое: «Сверхудачно!»

Так он сделал и сейчас после разговора с Грачевым по рации. Тот доложил: «Первое – ясно. Второе – «добро». Бригадный комиссар с подъемом подтвердил: «Добро!» Разговор означал: задание выполнено, прошу разрешения оперативной группе вернуться в отдел. И Грачев получил на это разрешение.

– Всему оперсоставу в частях отбой! – передал Ярунчиков Ниште.

«Да, пожалуй, в самом деле получилось «сверхудачно», – про себя отметил Плетнев, шагая за начальником отдела в его кабинет.

– Что же накарябали они в новом донесении? – нетерпеливо спросил Ярунчиков. – Вы сходите, Дмитрий Дмитриевич, передайте дешифровальщику: как будет готово у него, пусть сразу тащит сюда.

Велик был соблазн завалиться на диван, вытянуть ноги и лежать не шевелясь до тех пор, пока самому не захочется подняться. Но Ярунчиков постоял возле дивана, закурил «Казбек», вяло положил спичку в пепельницу, а глаза его сами собой остановились на белом аппарате ВЧ-связи. Чувствовал, надо немедля связаться с Михеевым, обрадовать и успокоить его, зная, с каким нетерпением тот ждет сообщения. Но решил повременить самую малость, пока не принесут расшифровку переданного радистом Хопеком текста, чтобы уж и самому на этом этапе операции поставить точку.

Вошел Плетнев.

– Сейчас будет готово, радист работал прежним шифром, – доложил он и тут же предложил: – Думаю, пора переходить к активным действиям. С кого начинать? С Осина или Савельевой?

– Прямо сейчас, что ли? – с добрейшей улыбкой откликнулся Ярунчиков. – Подождите, подумаем. Знаю, что вы прежде всего хотите! Заглянуть в железный ящик Осина, в любопытный сейфик.

По лицу Плетнева скользнула ответная улыбка.

– Я уже счел этот вопрос решенным, – с достоинством сказал он. – Меня теперь больше интересует Савельева.

Принесли дешифрованный текст перехваченной радиограммы. Ярунчиков быстро пробежал его глазами, хмурясь, прочитал снова и протянул лист Плетневу.

– То, да не совсем, – сказал он упавшим голосом.

Плетнев прочитал:

«Главный восстановил львовскую швею, осваивает стояк. Надежно. Контролирует кадровик. Приему готов. Белка пошла. Связь режиме. 673».

– Почему не то? – возразил начальнику Дмитрий Дмитриевич. – По-моему, все как надо, с гаком даже. Появилась львовская связь плюс какие-то «кадровик» и «белка». Да еще «прием готов»!

– Привязки к Рублевскому пока нет, – уже спокойным тоном пояснил Ярунчиков. – Ожидали передачи нашего фиктивного приказа о передислокации авиационного полка. Ну а это, конечно… – стал он снова читать короткий и в принципе понятный текст.

Так они размышляли вслух, стараясь глубже постигнуть смысл и возможность перехваченной шифровки.

– Не мог Рублевский задержать это донесение, – предполагал Плетнев. – Оно самое важное на сегодня. Вы обратите внимание на уверенность, напористость: «восстановил»… «осваивает»… «надежно»… Что там еще? – заглянул он в текст. – «Контролирует»… «приему готов»… Энергично работают.

– Вы правы, – согласился Ярунчиков. – Учтите еще, агентам надо создать для центра впечатление ритмичности своей работы. Кроме того, хотят иметь что-то важное впрок. А сообщение о передислокации авиационного полка пока еще не устарело.

– Об этом-то и мне подумалось, – поддержал Плетнев.

– Видимо, по той же причине они и в прошлый раз сделали разбивку одного распоряжения из двух пунктов на две передачи. Теперь я начинаю верить, что они только-только развертывают работу.

– Да, тут есть над чем помозговать, – снова взял в руки лист бумаги Плетнев. – Ведь вот явно у агента была встреча с «главным». Проморгали ее наши либо она прошла до того, как Рублевского взяли под наблюдение?.. Далее, можно понимать, восстановлена старая львовская связь. Что касается «осваивает стояк», тут, вполне возможно, речь идет о тайнике, о явочной квартире…

Дали Москву, и Ярунчиков сорвавшимся голосом произнес:

– Докладываю, Анатолий Николаевич!..

А Плетнев, видя его волнение, все хотел уловить пришедшую на ум логическую связь в словах «белка пошла»: «Белка… Беличий воротник, белый берет… Не Савельеву ли обозначили кличкой «белка»?» – осенило Дмитрия Дмитриевича.

* * *

Ярунчиков встретил Грачева со Стышко, возвратившихся из Бровцов, приглашающим жестом вскинутой руки – заждался, взглядом, приветливым и нетерпеливым, говоря, как желанен для него приход сотрудников. Предложил им сесть и рассказать все подробно. Присутствующий при разговоре Плетнев освободил им место возле стола, сам присел поодаль.

Слушая попеременно то одного, то другого, Никита Алексеевич уточнял подробности ночного наблюдения за Хопеком, при этом лицо отражало все обуревавшие его чувства: то строго напрягалось, и глаза ожесточались, то добрело, расслабляясь, и подрагивали брови.

– Передых вам всем до десяти утра, – скомандовал наконец он строго, словно ему собирались возражать. – В машину и по домам!

Грачев напомнил:

– Утром надо сменить наших, которые присматривают за Хопеком.

– Позабочусь сам. – Ярунчиков встал, прихлопнул ладонями по столу – разговор окончен, а когда все вышли, размашисто потянулся, дошел до дивана, лег, устроил поудобнее голову на валике и сразу отключился.

…В половине шестого утра оперуполномоченный Ништа вошел в кабинет начальника отдела. Горела настольная лампа. Ярунчиков спокойно спал на диване, сунув руки под мышки. Жалко и неловко было Ниште будить бригадного комиссара, но и промедлить с докладом о том, что Римма Савельева десять минут назад выехала Львовским поездом из Киева в Москву, он не мог.

Едва Ништа дотронулся до плеча Ярунчикова, как тот открыл глаза, не спеша сел, хмуро и озабоченно выслушал новость.

– Во сколько, говорите, выехала? – спросил он.

– В пять двадцать. Вагон седьмой, билет взяла до Москвы, едет одна, провожающих не было, – заглянул в листок с записью Ништа. – Одета в пальто…

– Давайте-ка эти данные, – взял листок из рук оперуполномоченного Ярунчиков. Спросил: – Что еще?

– Пока все.

– Пока, говоришь… – заспанно прищурился Никита Алексеевич. – Тогда до следующего «пока» еще вздремну. Если ничего срочного, не буди… Львовскому поезду до Москвы еще шлепать да шлепать.

…В десять утра Плетнев, Грачев и Стышко предстали перед начальником отдела бодрые и посвежевшие, будто и не было бессонных, издерганно-напряженных суток. Серьезные лица оперработников выражали чувство исполненного долга и готовность продолжать успешно начатую работу. Они внимательно слушали Ярунчикова, подключась к деловому размышлению.

Зачем Савельева чуть свет выехала из Киева в Москву? Какие у нее там могут быть неотложные дела? Больна мать, сравнительно недалеко служит муж… связь с Осиным… А она едет в столицу… Чем же, наконец, она занята?..

– Не станем гадать на кофейной гуще, – прервал паузу Ярунчиков. – Подождем, посмотрим, что она будет делать в Москве. А сейчас о сиюминутной задаче. Что мы имеем?.. Радист остается под наблюдением, так же как и Рублевский, Осин, Савельева. К последним троим надо искать пути для близкого контакта. Если бы мы были уверены в активной роли Савельевой, надежнее бы, конечно, начинать с нее. Возможно, нынче-завтра роль красавицы прояснится. Имеется в виду не только цель ее поездки в Москву. У Дмитрия Дмитриевича Плетнева есть кое-какие дельные соображения. Их надо осуществить немедля. И необходимо нащупывать новые подходы. Сделаем перегруппировку сил. Вы, Василий Макарович, – обратился он к Стышко, – переходите под начало Плетнева. Работать в основном будете с Осиным и Савельевой. Участие Грачева здесь не требуется, тем более что Мирона Петровича ждут неотложные дела во вновь созданном контрразведывательном отделении. Мне об этом снова напомнил товарищ Михеев. Грачеву нужно ехать в особые отделы армий округа, посмотреть, что делается, организовать необходимую работу на местах. И отправится он для начала во Львов, в шестую армию. Там, кстати, в территориальном управлении НКГБ заодно отдаст последнюю дань «Выдвиженцам», помозгует с товарищами на местах о содержании перехваченной ночью шифровки. – Ярунчиков зачитал ее и продолжал: – Львовская «швея» – лицо, безусловно, реальное, «кадровик» и «белка» – тоже. Может быть, во Львове сыщется зацепка к этим кличкам. Мы не можем ждать, пока нас Рублевский или Осин сами выведут на львовскую агентуру.

– Ништу не дадите мне в помощники? – попросил Грачев.

– Он на важной связи с Бровцами, перебрасывать его пока нельзя, наоборот, ему подобрать помощника надо, – решительно отказал Ярунчиков.

Глава 7

Утром из командировки в Прибалтику вернулся бригадный комиссар Будников.

– Наконец-то!.. – вырвалось у Михеева, увидевшего в дверях кабинета своего заместителя. Поскрипывая сапогами, Виктор Иванович степенно подошел к столу и подал руку так, будто показал, что́ лежит у него в разжатой ладони.

– Точно за неделю управился, причесаться не успел – сразу к тебе, – в самом деле полез в карман за расческой Будников.

– Какую неделю, будто целый месяц отсутствовал…

– Ценю доверие, Анатолий Николаевич. Выходит, нужен пока, – присел к столу Будников, с обычной тщательностью поправил волосы возле пробора, стараясь прикрыть ими кружочек лысины.

– Не нужен, а необходим! К двенадцати мне на совещание к наркому. Докладывай… В общих чертах, подробности – потом.

Глядя на Будникова, нельзя было понять, какими – хорошими или плохими – будут вести. Привлекательное лицо его постоянно сохраняло невозмутимое выражение, а когда он начинал докладывать, то, казалось, в разговоре принимали участие одни лишь губы. Лицо оставалось неподвижным.

Из краткого доклада Будникова Михеев понял, что оперативная обстановка в прибалтийских армиях в основном схожа с той, которая сложилась в западных военных округах, особенно на Украине, где у абвера одинаковый расчет на буржуазных националистов, создавших разведывательно-террористическую сеть. Михеева порадовало известие о том, что вновь созданные отделения по работе над структурой и деятельностью абвера неплохо развернулись и уже имеют приличные для начала результаты.

– При мне в Паневежисе территориальные чекисты вместе с нашими сотрудниками ликвидировали крупную немецкую резидентуру… – сообщил Будников. – Ну и резидента взяли! Бывшего министра правительства бывшей буржуазной Литвы Дорцикаса. Он работал на немцев еще при старом режиме, тертый калач, опытный в конспирации. Но раскусили! Он так натаскал своего двенадцатилетнего сына, что мальчишка стал ему незаменимым связным и разведчиком. Наши-то долго понять не могли, в чем дело: выйдет Дорцикас из дома, прогуляется два-три квартала и вдруг – кругом, к себе домой. Встречаться со своими людьми перестал. И что, ты думаешь, оказалось?

– Обнаружил хвост, и все тут, – предположил Михеев.

– Да, но как он обвел чекистов! Его сынок прежде отца выбегал на улицу, играл или гонял велосипед, а сам наблюдал за прохожими, особенно зорко следил, когда появлялся отец: топает важно, стучит тросточкой, не оглядывается. Да и незачем ему было оборачиваться. Сын, играючи, успевал доложить папаше: кто за ним идет, в чем идет. Этот бывший министр незадолго до ареста подослал вечером к нашему сотруднику девочку со свертком. Та отдает его и говорит: «Дяденька послал, велел сказать, он сегодня не выйдет, утром приходите». А в свертке пирожки.

– Значит, сообщил, сегодня не выйдет, – усмехнулся Михеев. – Какой нахал!

– Он таки вышел, вывели арестованным. Наверное, понял, что засвечен, и выкинул номер. Но без расчета… Наши сотрудники включились в это дело вот почему, – опередил неизбежный вопрос начальника Будников. – Оперуполномоченному поступил сигнал об утечке оружия со склада. Подозрение у него пало на одного старшину, стал им заниматься. Связи вывели на шпионскую группу, которую готовился арестовать Паневежский горотдел. Выяснилось, старшина по липовым документам, так сказать, под официальным прикрытием, выдал переодетому в военную форму агенту группы пять винтовок и ящик с патронами. Тот вывез оружие со склада на машине…

– Ради наживы продал? Или предатель? – не дослушал подробностей Михеев, посмотрев на часы.

– Началось у него с наживы – списанный пистолет по случаю продал, потом люди Дорцикаса затянули его в свои сети, заставили выдать пять винтовок. Не нужна им была такая малость, все делалось ради того, чтобы позднее вынудить старшину пойти на операцию с вывозом крупной партии оружия. Тот поддался, привлек верного себе человека со склада, без которого не обойтись было, да просчитался… Назначили день и час для вывозки оружия и патронов, после чего старшина собирался скрыться, уйти в подполье… Тут их и ущучили, начали общую ликвидацию резидентуры. Между прочим, командование объявило благодарность нашему оперуполномоченному, представило ходатайство о досрочном присвоении ему очередного звания.

– Даже так?! – воскликнул Михеев. – Впрочем, почему бы и нет, сами-то мы не очень горазды на поощрение, считаем, выполнил свою работу, и все тут… А я собираюсь нынче говорить у наркома о некоторых ненормальностях в отношениях командования с особистами.

– Этот вопрос надо основательно проработать, чтобы разговор не сошел на частные издержки реорганизации. Без них не бывает.

– Хорошо, повременю, – согласился Михеев, сочтя довод заместителя веским и высказанным вовремя.

А Будников продолжал:

– Надо бы заготовить по этому поводу проект письма в округа за подписью наркома. В нем обстоятельно, тактично разъяснить командованию роль и задачи особых отделов, подобрать характерные примеры взаимных контактов. Ведь чаще сложности в отношениях возникают от незнания, недопонимания сути нашей работы. И здесь оперативники должны быть на высоте. Для особых отделов тоже надо заготовить циркулярное письмо.

– Все так – письма, отпечатанные указания. Но мало от них проку, – засомневался Михеев. – Послать разъяснение командованию в части от имени наркома – это понятно. Разошлем наставительные указания оперработникам. Но это – капля в море. Надо сюда вызывать начальников особых отделов округов для отчета о работе, тут и поговорить с ними по всем вопросам. Будет обоюдная польза.

– Вот это верно, – поддержал Будников, сам думавший об этом. – Начать надо с западных округов, пригласить всех сразу… Тем более после инспекционных поездок картина ясна, остается посоветоваться и сделать толковые выводы. Откладывать нечего.

– Придется обождать немного, пока закончим дело с « Выдвиженцами».

– В каком положении оно? – озабоченно спросил Будников, хотя в словах Михеева не уловил ничего тревожного.

– Неплохо… Вышли на связного Рублевского, вчера установили радиста. В перехваченной шифровке зацепили львовскую связь, но определенного по ней пока ничего… Текст был такой: «Главный восстановил львовскую швею, осваивает стояк. Контролирует кадровик. К приему готов. Белка пошла…»

– Логика кое-что подсказывает. Видно, резидент отыскал старую связь, восстановил ее и осваивает конспиративную квартиру. Она представляется надежной, можно давать явки. Ну а кадровик – это вербовщик, так сказать, лицо для особых поручений, водятся у них такие. Что касается «белка пошла»… Связная, наверное. Может быть, за кордон пошла? Или просто работать начала…

Михеев досказал:

– Женщина вклинилась. Молодая, жена летчика. Он служит подо Львовом, она живет в Киеве… Очень подозрительный у нее контакт со связным Рублевского, ездила с ним к радисту. Ты познакомься подробнее с материалами. – Михеев достал из сейфа папку и передал ее Виктору Ивановичу. – Тут забот еще хватит. Наступил переломный момент, надо выходить на сближение, вынуждать их на опрометчивые действия. В общем, сам знаешь, надо побыстрее и надежно довести их до полного провала. Подумай об этом… Ярунчиков сегодня доложит свой план.

– Хорошо. Нарком, конечно, встревожен, торопит с этим делом?

– Не забывает. Но сегодня я с обнадеживающими результатами на доклад явлюсь… – поднялся Михеев и стал убирать со стола бумаги, подытоживая разговор: – Значит, разведывательную работу неплохо поставили… Похоже, наплыв немецких войск в приграничных районах спал. Перепроверить бы эти данные. И вообще шире использовать ценный канал информации.

– Знаю, думаю…

Шагая с Будниковым по коридору, он сообщил:

– А я хочу привлечь тебя к одной работе. Задумка появилась создать боевое руководство для армейских чекистов. Чтобы все было ясно…

– Что-то вроде боевого устава? – уточнил Будников.

– Не совсем. В руководстве я мыслю растолковать чекистам об их месте в бою, в сложной обстановке, подсказать, как поступать в той или иной ситуации в обороне, в наступлении, при вынужденном отходе. Подключим к работе бывалых чекистов, повоевавших в гражданскую, на финском фронте.

– Надо ли, Анатолий Николаевич? – усомнился Будников. – Армейские чекисты руководствуются данными им правами, существующими положениями и указаниями. Стоит ли им еще разжевывать, пусть сами соображают, что и как делать.

– Ты так считаешь? – даже приостановился Михеев, не ожидавший такого возражения, но тут же двинулся дальше, заключив:

– Завтра на занятиях по тактике возьмем да и повоюем в роли оперуполномоченных… со ссылкой на существующие положения. И застенографируем. Вот и будет ответ, нужно ли боевое руководство.

* * *

…В течение дня Ярунчикову доложили, что утром Хопек пошел на занятия в школу, Рублевский – на службу в штаб округа, а Осин по пути к себе в контору заглянул на рыбный рынок, выпил у палатки стакан бочкового молдавского вина, беззаботно пошатался вдоль рядов, пошучивая с торговками-молодухами, и в приподнятом настроении отправился на работу. Ровно в двенадцать часов Осин ушел из конторы обедать в кулишню, съел пшеничную похлебку, а потом автобусом уехал на элеватор: послал с поручением начальник конторы «Заготзерно» – как после узнал Ярунчиков, не без содействия Плетнева.

Сам Дмитрий Дмитриевич появился в особом отделе около трех часов дня и первым делом отдал в фотолабораторию кассету с пленкой, попросил скорее проявить ее и напечатать снимки, а затем уж отправился к бригадному комиссару.

– Через часок будут готовы снимочки, – с заговорщицкой интонацией сообщил он Ярунчикову.

– Уже? – изумился Никита Алексеевич. – А что надутый такой? Промашка вышла?

Плетнев отмахнулся, говоря:

– Не-ет, все как надо. Увидите карточки – поймете. Мерзость необыкновенная.

– Да что там в них? – сразу успокоился Ярунчиков. – Была бы польза для дела.

Когда снимки принесли, он сконфузился. Он даже чуть подался от стола, на котором была разложена «коллекция» Осина, глянул на Плетнева, покачал головой и брезгливо хмыкнул:

– Крепко скомпрометировали красавицу… Не это ли обстоятельство – причина ее нервозности в сквере?

– Конечно, но не обстоятельство, а просто моральная казнь! И что любопытно, все снимки сделаны в одном ракурсе, видимо, фотографировали из комнаты, соседней с той, где она с Осиным расположилась…

– Выходит, шантаж?

– Безусловно. Как вы думаете, не с помощью ли этих снимков Осин заставил Савельеву поехать с ним в Бровцы?

Ярунчиков не отвечал, думал. Мысленно он соглашался с Плетневым.

– Еще эта поездка в Москву, – продолжал тот. – Сколько там пробудет? Думаю, недолго, все-таки дома больная мать.

– Что же вы собираетесь делать с этими фотографиями? – спросил наконец Ярунчиков.

– Воспользоваться ими, что же еще, – с бесспорной решимостью ответил Плетнев. – Можно под любым предлогом пригласить Савельеву, чтобы ни одна душа не узнала, и напрямую объясниться с ней.

Лицо Ярунчикова стало настороженным.

– А поручить это дело надо Стышко, – успел все продумать Плетнев, – Василий Макарович давеча моментально переснял «коллекцию». Его работа. Человек он степенный, деликатный и завидно терпеливый. С его обходительностью контакт с Савельевой получится…

– Подождем возвращения Савельевой, там видно будет, – заколебался Ярунчиков и потверже добавил: – За остальными присмотр и присмотр.

…Ярунчиков не сразу позвонил в Москву, прежде поразмышлял: «Ну а если Савельева не враг и не ведает, с кем так близко сошлась? Возможно, Осин всего лишь прощупывает ее перед вербовкой. Зачем тогда ее ждать? Будет потеряно дорогое время… Решиться задержать Осина, когда он поедет в Бровцы и явно нацелится к Хопеку, или попытаться где-нибудь встретиться с ним тоже рискованно и чревато нежелательными последствиями. У него может ничего не оказаться. Брать его надо наверняка, с поличным. И тут пригодится Савельева. Грачев что-то должен раскопать по львовским связям. Но это дальний прицел. Значит, нужна Савельева!»