Текст книги "Комиссар госбезопасности"

Автор книги: Юрий Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Михеев показал генералу свое удостоверение личности и мандат Военного совета фронта. Артамонов не взял в руки пухлую с золоченым тиснением книжечку, только мельком глянул, а мандат прочитал внимательно и вернул с почтением на усталом, одутловатом лице.

– Слушаю вас, – застыл он в ожидании.

Михеев умышленно деликатно спросил:

– Какова обстановка? Трудно приходится?

Артамонов выдернул циркуль, поправил карту, говоря:

– Дивизия разбросана по фронту на полста километров. Вчера на правом фланге образовалась брешь, двумя полками восстановили положение. Серьезные потери понесли.

– Кто, противник или вы?

– С обеих сторон потери.

– Полки с позиций сняли?

– Да. Резерва нет. Приходится манипулировать своими силами.

– Чем же будете защищать оголенные участки? Враг беспрепятственно может прорваться между укрепрайонов в тыл пятой армии.

Артамонов замялся.

– Будем снова перебрасывать с места на место…

– Что перебрасывать? – указал Михеев рукой на карту. – Там действительно два штыка на километр.

– Что-нибудь наскребем, – неуверенно сказал комдив, но тут же напористей добавил: – Не обхватишь руками, что видишь глазами.

– Как это понимать? Слишком велик участок обороны дивизии или комдив не успевает оценить быстро меняющуюся обстановку?

Артамонов бросил циркуль на карту, желчно выпалил:

– Об этом вы командира нашего корпуса спросите, генерала Жохова.

– Но вы же оторвались от своего корпуса.

– Да. Сама обстановка придала нас пятой армии, и отрыв у нас получился не от укрепрайона, а от своего соединения. Точнее было бы сказать, не дивизия, а корпус от нас оторвался… Не мы отступили, а они…

Михеев с трудом понимал комдива.

– Сейчас не важно, кто от кого оторвался. Важно, кому вы подчиняетесь, чьи приказы выполняете? Или действуете сами по себе?..

– Приказы генерала Горбаня, командарма пятой, – ответил Артамонов и уточнил: – Официально дивизия еще не придана ему, но сама обстановка заставляет ему подчиняться.

– Теперь понятно. В семь утра я должен доложить генералу Кирпоносу сложившуюся здесь ситуацию. Скажите, кто же отвечает за оголенные участки дивизии? Двадцать верст воротами распахнуто врагу.

– Я прежде всего отвечаю. И выполняю приказ командарма Горбаня перебросить полк…

– Но вы перебросили два полка. По своей инициативе?

– Потребовала обстановка. Второй полк ночью отошел к Ольховчанам.

– Чем это вызвано?

– Ожидали удара здесь, – уже спокойнее объяснил комдив.

– Предполагали или есть данные разведки?

– И то и другое, – уклончиво ответил Артамонов.

– Выходит, позаботились… – сделал паузу Михеев и не удержался, добавил напрямую: – Решили надежно прикрыть штаб дивизии. Вы хоть понимаете, что делаете?

– Действую согласно обстановке и приказу, – насупился комдив. – Дивизия не отступила со своего рубежа. Это и есть лучшая оценка моих действий. Что касается полка, который переброшен сюда, в Ольховчаны, повторяю, утром ждали удара в этом направлении. Я вынужден маневрировать частями. У меня самого целый полк забрали, да и потери вчера понесли ощутимые. А пополнения нет.

Последние аргументы в устах Артамонова прозвучали убедительнее, и Михеев, поняв главное, решил не терять больше времени, сухо заключил:

– Ваше счастье, что противник еще не нанес здесь удара. И складывается впечатление, что вы не осознаете нависшей опасности. Или просто опустили руки. Не вижу энергичного вмешательства, тревоги. Где ваш штаб?

– Здесь рядом, в блиндаже.

– Заставьте его работать, думать, – сказал Михеев. – Моя задача выяснить истинное положение, посоветоваться с вами, принять возможные меры на месте и представить исчерпывающий доклад по обстановке командованию для принятия мер. Мне картина ясна. Еду в Киев и оттуда доложу командующему фронтом.

Артамонов заметно оживился.

– Теперь верю, после вашего доклада помощь подойдет. Ну а что зависит от нас – ждать тумаков не будем. Полк сейчас отправлю на прежние позиции.

«Еще до рассвета надо было сделать это…» – хотел укорить его Михеев, но промолчал.

* * *

Добравшись до Киева, Михеев заехал в ЦК КП(б) Украины. Переговорив оттуда по ВЧ с Кирпоносом, он предупредил командующего, что немного задержится – решит вопрос об участии особистов в закладке партизанских баз, и отправился на третий этаж в кабинет секретаря ЦК, в котором до войны работал Бурмистенко и где самому Михееву приходилось бывать по служебным делам и ту пору, когда руководил особым отделом округа.

В голове Михеева занозой сидел разговор с Плетневым полчаса назад возле Киевского укрепрайона. Анатолий Николаевич сильно удивился, увидев сотрудника не там, где ему приказано было вчера быть, но не успел заговорить, как Дмитрий Дмитриевич козырнул и стал докладывать:

– Приказ выполнили, товарищ комиссар. Всех, вплоть до поваров, временно выставили на заслон. Узнали, что и тут дырища образовалась, примчались, разбираемся… Что же это делается в дивизии Артамонова? Мы крохами дыры прикрываем, а они полки с позиций снимают. В штаб дивизии едем. Я в качестве помощника у капитана – порученца командарма Горбаня.

– Я только что оттуда, не надо ехать, – сдержал Плетнева Михеев и рассказал о встрече с генералом Артамоновым. – Так что здесь принимайте все возможные меры и проследите, что будет делаться. Докладывай мне чаще. Действуй! Только поваров верните назад, ишь додумались, кто бойцов кормить будет?

Вспоминая сейчас об этом, Михеев пожалел, что не предупредил Плетнева о том, чтобы тот не горячился, а действовал умно и с тактом.

Подымаясь по лестнице, Михеев вдруг услышал:

– Анатолий Николаевич! Вот кстати-то.

На лестничной площадке стоял Бурмистенко с Шамрыло – секретарем Киевского горкома партии. Все трое отошли в сторонку.

– А мы только что о твоих контрразведчиках толковали, – сообщил Бурмистенко. – Ты по вопросу об участии особистов в партизанском движении? Я все выяснил. Вас никто не забывал. И я согласен с мнением товарищей, что армейские чекисты перегружены боевыми заботами.

Михеев легонько кивнул, но посмел возразить:

– Мы тоже можем делать закладку тайников с оружием. Белозерскому в пятой армии я отдал распоряжение об этом. И сегодня поручу сделать то же самое в других армиях.

– Очень даже хорошо, – одобрил Бурмистенко. – Как раз такое поручение я и собирался тебе дать. Тайников надо наделать как можно больше.

– Согласен с вами, – кивнул Михеев. – Точные координаты закладок представят мне лично. Как можно меньше людей должно знать об этом.

– Ну, знаешь ли, ты все сам предусмотрел! А мне передашь координаты.

– Очень хорошо, – ответил Михеев и коротко рассказал о том, что его встревожило во время поездки на передовую.

– Кирпоносу доложи сразу до мелочей, как вернешься, – посоветовал Бурмистенко, огорченный услышанным, особенно о делах в дивизии Артамонова. – Да, ты еще не знаешь, новый начальник штаба фронта прибыл, генерал-майор Тупиков, военным атташе в Германии был до начала войны. Мы сейчас в горкоме должны встретиться.

Молчавший до сих пор Шамрыло предложил Михееву:

– Поедемте с нами, если в ЦК нет других дел. Как член штаба обороны города приглашаю вас на очень важное совещание. Будем тщательно согласовывать план защиты города с общим планом обороны киевского плацдарма войсками Юго-Западного фронта.

На такое совещание Михееву хотелось поехать. Но неотложные дела звали в Бровары, и он помедлил с ответом. Выручил Бурмистенко.

– Я потом все расскажу комиссару госбезопасности, – сказал Михаил Алексеевич. – Пусть своими кровными обязанностями занимается. Он же вчера только к нам прибыл.

– К тому же мне надо с командующим срочно встретиться. Кстати, у меня к вам вопрос, товарищ Шамрыло, – обратился Михеев к секретарю горкома. – Кто в городе занимается производством бутылок с горючей жидкостью? Сколько ежедневно их отправляют на фронт?

– На многих предприятиях готовят. А сколько отправляют, так сказать, ежедневный выпуск, точно не знаю. Дело в том, что вопросами вооружения занимается Москалец, второй секретарь горкома.

Михеев с ожиданием посмотрел на Бурмистенко, но тому нечего было добавить.

– Поинтересуйтесь, пожалуйста, этим вопросом у товарища Москальца, – попросил Михеев члена Военного совета. – На передовой жалуются, мало бутылок с бензином. Тут большая и немедленная работа необходима. Требуется наладить заводское производство и срочно организовать сбор бутылок. Я хотел попросить вас решить эту проблему в штабе обороны города.

– Обязательно решим, – заверил Бурмистенко и добавил одобрительно: – Сразу видно, с передовой человек. Завидки берут!

«Завидки» Михеев не воспринял всерьез. Уж кто-кто, а член Военного совета сам почти не вылезал с передовой. Но Бурмистенко сейчас говорил искренне. Так уж повелось, что любой фронтовик, пришедший из окопов в пороховом дыму, вызывал у обстрелянных вояк уважительное чувство. В огне человек побывал! Не вчера, а сегодня. В стремительных событиях войны даже очень значительное, бывает, мгновенно отходит в прошлое. Но вернувшийся с передовой весь день будет для многих сиюминутным окопником, и его всюду станут расспрашивать о том, как там, в окопах, лицом к лицу с врагом-то? Сегодня, поди, тяжелее, чем раньше, думается каждому. И каждому надо ответить.

…Вернувшись в Бровары, Михеев сразу пошел в оперативный отдел штаба фронта узнать, что там известно об обстановке за правым крылом Киевского укрепрайона. Но, услышав расплывчатое объяснение «пытаемся восстановить положение», до обидного задевшее комиссара этакой неуверенностью, он не стал продолжать расспросы и отправился к командующему.

Кирпонос слушал Михеева, нервно затягиваясь папиросой и поглядывая на присутствующих – начальника разведотдела полковника Бондарева и начальника артиллерии фронта генерала Парсегова. Сказал, обращаясь к ним:

– Стойкость за счет оголенных флангов – неумелый расчет. Командарм Горбань тут ни при чем, я согласен с товарищем Михеевым. Дивизия Артамонова оказалась в отрыве от своего корпуса, в критический момент прижалась к пятой армии, докладывала о благополучии… Надо разобраться. Кстати, дивизия уже придана Горбаню… Перебросим туда часть мехкорпуса Туркова. Найдите возможность, – обратился он к генералу Парсегову, – послать артполк к югу от Ольховчан.

Михеев воспользовался паузой.

– Опыт подсказывает, товарищ командующий, борьбу с танками успешно ведут бутылками с зажигательной смесью. Там, на передовой, я вспомнил сотую стрелковую дивизию, которая в боях на Березине за несколько дней уничтожила до ста пятидесяти вражеских танков.

– Нам хорошо известно об этом, – вставил Парсегов.

– Я говорю об этом потому, что у бойцов не хватает этого простого и крайне нужного на сегодняшний день оружия – бутылок с горючей смесью, все они наперечет. А с гранатами и вовсе дело обстоит неважно. Мне думается, необходимо экстренно выделить группу интендантов для того, чтобы они организовали бесперебойный ежедневный выпуск партий бутылок с горючей смесью и отправку их в передовые части. Нужно солидно организованное производство, а не кустарная работа.

Кирпонос тут же вызвал к себе начальника тыла фронта.

Михеев продолжал:

– В Киеве я встретил Бурмистенко и секретаря горкома партии Шамрыло, говорил с ними по вопросу бутылок. Обещали сегодня обсудить это дело и добиться решения в штабе обороны города. Сегодня бы подключить и наших интендантов. Им в подмогу дам расторопного особиста. На пару дней хотя бы, для крутой завязки.

– Пусть особист и возглавит группу, – решил Кирпонос.

Вернувшись к себе в домик, Михеев прилег. Но, возбужденный, долго не мог уснуть. Ему казалось, что прошла не одна ночь после того, как он приехал на фронт, а много дней, заполненных непрерывным движением, встречами с людьми, боевыми событиями – всем тем, что обострило его ответственность за положение дел на фронте. И эта ответственность, понятая нынче совершенно отчетливо и резко, заставляла действовать, не давала удовлетвориться расплывчатым «пытаемся»…

* * *

В разведотдел фронта доставили пленного гитлеровского подполковника – старшего офицера штаба группы-армии «Юг». Самолет, на котором он летел, был сбит, подполковник выбросился с парашютом.

Пленный отказывался давать показания. И тогда его препроводили в особый отдел фронта.

Михеев только успел заснуть, когда Ярунчиков пришел доложить ему о необычном пленном.

– Ну и допросил бы сам… – разбито поднялся Анатолий Николаевич, надевая портупею с маузером.

– Он головы не подымает, скулами только шевелит, – объяснил, оправдываясь, Никита Алексеевич.

– От Кононенко, Плетнева нет вестей?

– Нет. Плесцов выехал сюда, в Бровары. Просил вам доложить, что командарм Горбань принял надежные меры.

– Даже надежные, – удовлетворительно повторил Михеев. – Значит, командующий фронтом уже выдвинул туда часть мехкорпуса.

– Грачев из Киева вернулся, – продолжал Ярунчиков. – Пятерых комсомольцев отобрал в горкоме. Толковые ребята, я говорил с ними. Один рацию знает. Пойти в тыл врага с охотой согласились. Лойко занимается с ними…

– Значит, не дает показаний фашист, – как-то иронически произнес Михеев, надевая фуражку и выходя из дома. – А у нас что, есть особые возможности заставить говорить? – И немного погодя спросил: – Как узнали, что он подполковник из группы армий «Юг»?

– Документы взяли, да и погоны у него..

Возле домика, в котором находился секретариат, Михеев увидел Стышко и Лойко с группой молодых, разношерстно одетых парней. У ребят на плече были винтовки, Лойко держал в руке свернутые трубочкой листы бумаги. Было видно, они собрались стрелять по мишеням.

– Грачева питомцы – комсомольцы? – догадался Анатолий Николаевич и, вопросительно глянув на Ярунчикова, спросил: – А Стышко почему не выехал с опергруппой на передовую?

– Пришлось заменить. Грачев предлагает Василия Макаровича руководителем чекистско-разведывательной группы за линией фронта.

Михеев невольно перевел взгляд на Стышко и молча согласился. Лишь поинтересовался:

– И Лойко включили в группу?

– Да. Вторым помощником Стышко просит дать ему Ништу. У меня нет возражений.

Михеев снова согласился, а Ярунчиков продолжал:

– С молодежью запланировали занятия: как вести себя на оккупированной территории, что делать при встрече с врагом, пользование правилами конспирации. Грачев достал наглядные пособия по немецкому вооружению – танки, самолеты, пушки. Утром уже урок проводил. Я сам с интересом узнал о некоторых тонкостях, как, например, по проводной связи – кабель красный, зеленый, желтый – определить род войск противника. Маловато лишь времени на подготовку… Легенды разрабатываем каждому: кто такой, откуда. Самое подходящее – сделать их всех бывшими заключенными, из лагеря, мол, погнали на восток, во время бомбежки разбежались.

– И мальца представить заключенным?

– Миша его звать, Глухов. Ему не нужна легенда, своя, настоящая биография в самый раз. Из-под Бердичева отец увез его с матерью на машине, во время бомбежки родители погибли. Теперь домой возвращается.

– Хорошо, готовьте, – еще раз окинул взглядом группу ребят Михеев и зашагал к крыльцу школы.

Он сразу приказал привести пленного подполковника, распахнул окно в кабинете, сел на подоконник.

– Переводчика позовите! – подсказал он дежурному по отделу.

За окном, возле телеги, копошилась клушка с цыплятами; двое мальчишек, натуженно кособочась, пронесли неполные ведра с водой; где-то часто и зовуще подавал голос молодой воробей, а издалека доносился стук молотка – красноармейцы ладили штакетный забор.

Когда ввели пленного, Михеев словно и не обратил внимания на него – солидного, с двойным подбородком гитлеровца, а подозвал переводчика и спросил?

– Как думаешь, Акопян, этому типу известно, где он находится?

– Если он по-русски в самом деле не понимает, то откуда ему знать?

Пленный стрельнул в сторону говоривших взглядом острых, маленьких глаз, убрал руки назад.

– Так вот переведи ему: комиссар государственной безопасности говорить с ним будет, пусть подойдет поближе.

Акопян перевел, и гитлеровец подтянуто, с напряжением подошел к окну. Настороженное внимание вызвал у пленного комиссар, у которого очень понятное служебное назначение – государственная безопасность.

– Переведи, Акопян, – встал с подоконника Михеев. – Комиссару доложили, что пленный подполковник упрямствует, не дает интересующие нас сведения.

Акопян следом переводил.

– Комиссар ставит в известность, что подполковник находится в особом отделе и при здравой оценке своего положения должен понимать, что его дальнейшая судьба зависит от него самого.

Выслушав переводчика, пленный невольно кивнул, и его второй подбородок еще больше напрягся.

– У меня нет ни времени, ни желания на дальнейшие разъяснения, – продолжал Михеев.

– Это переводить? – спросил Акопян.

– Я скажу, чего не переводить, – направился к столу Анатолий Николаевич, придвинул стул, но не сел, добавив: – Но если сам хочет о чем спросить, пусть спрашивает.

Пленный, было заметно, мучительно раздумывал. Он сделал к столу шаг, другой, словно бы заполняя этим возникшую паузу.

Акопян нетерпеливо ждал, что переводить.

– Я понял… – наконец отрывисто по-немецки сказал подполковник и остался с приоткрытым ртом, должно быть, не захотел произнести слово «комиссар». Но, не сумев заменить неприятное ему слово, спросил: – Комиссар может гарантировать мне жизнь?

Вопрос озадачил Михеева. В самом деле, чем? Не честным же словом коммуниста он заставит гитлеровца поверить себе. А его надо было заверить. Пленный спрашивал заинтересованно.

– Слово солдата! – ответил Анатолий Николаевич.

Пленный приблизился к столу вплотную, жестом попросил дать ему закурить.

– Акопян! Вы курящий?.. Дайте ему, – разрешил Михеев.

Прежде чем взять папиросу, пленный внимательно уставился на пачку с крупной красной звездой на лицевой стороне, криво усмехнулся.

– Отравляюсь красным дурманом, – сказал он без улыбки, прикурив. – Русские папиросы – это вещь. Крепко!..

– Крепкие люди курят их, – подметил Михеев, когда Акопян перевел сказанное пленным.

– Крепкие… у вас морозы, – решил объяснить подполковник. – Французы померзли… Французы – бабы. А тевтоны – это тевтоны…

– Что же вы, договаривайте!

– Это длинный разговор – вас он утомит.

– Ваши бредовые идеи нам известны, – хлопнул ладонью по столу Михеев. – Не будем тратить времени, ответьте, кто вы, куда летели, с какой целью.

Пленный смотрел на комиссара оценивающим взглядом, в котором было и сомнение, и надежда, и колебание перед последним выбором.

– Я принимаю ваши условия, – сказал с натугой пленный и попросил разрешить ему сесть.

«Давно бы так…» – приготовился записывать Михеев.

– Подполковник Хезер, старший офицер штаба группы армий «Юг». Я летел на север с поручением.

– Куда на север и с каким поручением?

– В штаб группы армий «Центр» для координации наступательных действий. На северном участке фронта оказалось сковано значительно больше сил, чем это было бы желательно… Ставка приказала до конца июля выйти к Днепру.

– И взять Киев? – уточнил Михеев, записывая показания слово в слово.

– Безусловно. Для удара сосредоточено свыше двадцати дивизий, – с чувством превосходства в силе своих войск сообщил Хезер.

– Только на киевском направлении? Значит, дивизии переброшены с других участков?

Подполковник с неохотой подтвердил:

– Взяты из второго оперативного эшелона, а четыре дивизии – из группы войск генерала Шведлера.

– Из-под Белой Церкви?

– Да, из резерва группы. Не обольщайтесь, Шведлер усилен механизированными дивизиями. Послезавтра его группа войск всей мощью нанесет двойной удар восточнее и юго-восточнее Белой Церкви и разгромит вашу двадцать шестую армию. Она у Шведлера как бельмо на глазу, ей он не даст уйти за Днепр.

«Карту!» – мелькнуло у Анатолия Николаевича, обрадованного возможностью получить и представить командованию, возможно, неизвестную еще перетасовку вражеских войск и замыслы противника.

Посылая Акопяна к Ярунчикову за оперативной картой, Михеев предупредил:

– Без пометок достаньте, новую.

С минуту комиссар и пленный сидели молча. Подполковник вспотел и начал вытирать лицо носовым платком, изредка посматривая на чекиста; во взгляде его не было ни боязни, ни презрения. Михееву хотелось спросить пленного, с чего это так возомнили о себе фашисты и чем объяснит он, почему у него самого, представителя «высшей расы», ненадолго хватило гонора и крепости духа? И пленный, будто понимая это, вдруг отвел глаза.

Акопян принес карту, развернул ее на столе. Фашист понял, что от него требуется, живо взял протянутые Михеевым цветные карандаши и опытной рукой сосредоточенно начертил изломанную кривую фронта, пометив множество скобок со стрелками – направления подготовленных ударов гитлеровских войск, затем пометил расположение дивизий группы войск генерала Шведлера, говоря между делом:

– Молодой, смелый, решительный генерал, не умеющий стоять на одном месте. Вчера он успешно провел удар на Кагарлык и Триполье.

– Невеликий стратег, коли его удовлетворяет продвижение на километр-два, – не удержался от насмешки Михеев.

– Шведлер продвинулся, а не отступил, – кольнул подполковник, не отрываясь от карты. – Вы же пока восторгаетесь, когда удается отбить атаки наших войск. Умелая пропаганда, и не без некоторой доли истины.

– Какой же?

– Упорство ваших солдат достойно того, чтобы им открыто хвалиться. Нам не нравится, – он пальцем бегло провел по завитушкам линии фронта на карте, – эта вот нестабильность. Нарушен график продвижения.

– Вот как! И не то еще дальше будет, – вырвалось у Михеева.

– Каждый верит в свою удачу.

– Мы верим в свой народ… – хотел что-то еще сказать Михеев, но, почувствовав, что уклонился от главного, спросил: – Что вы скажете о командующем вашей шестой армией, идущей на Киев с юго-запада?

– Генерал Рейхенау один из лучших полководцев. К его мнению прислушивается даже генерал Гальдер, когда ставит задачи южной группе войск. Рейхенау перегруппировал свои силы, ввел из резерва двадцать девятый армейский корпус, очень боеспособный.

Карта с нанесенным оперативным расположением гитлеровских войск вскоре была готова.

«Немедленно к командующему! – мелькнуло у Михеева. – У генерала Кирпоноса возникнут свои вопросы к пленному».

– Пойдемте, покажу вам Бровары, – сложил карту Анатолий Николаевич – и к переводчику: – Вы тоже с нами…

Нерешительно, с настороженностью в глазах пошел за переводчиком подполковник. «Не поверил, боится, не на расстрел ли», – понял Михеев и, подбирая слова, сказал в затылок пленному по-немецки:

– Сохраним вам жизнь. Слово солдата.

* * *

Лейтенант-пехотинец предъявил дежурному по особому отделу документы – удостоверение и предписание штаба дивизии, согласно которому Антону Михайловичу Сухареву поручалось сопроводить раненых до железнодорожной станции Козелец.

– И что вы хотите? – спросил дежурный, оглядывая крепкого, простодушного вида командира.

– Мне нужен начальник особого отдела. Очень важно.

Дежурный привел лейтенанта к Ярунчикову.

– Я пришел сообщить вам, – сказал Сухарев, когда они остались вдвоем, – что в лесу между Козельцом и Нежином фашистами высажена разведывательно-диверсионная группа. В ней двенадцать человек, имеют рацию, много взрывчатки. Эшелоны на Киев должны пойти под откос.

Ярунчиков слушал оторопело.

– Но откуда вам все это известно? – спросил он недоверчиво.

Лейтенант усмехнулся, положил на стол свои документы.

– Как же мне не знать, если я руководитель этой группы.

– Как?! – поднялся Ярунчиков и бросил взгляд на закрытую дверь.

– Не беспокойтесь, я ваш… Разыскивать вынужден, связь с Михаилом Степановичем Пригодой у меня безнадежно прервалась. Я – Цыган.

И он стал рассказывать о том, как перед этим был заброшен с группой подо Львов взорвать мост, пытался созвониться с Пригодой, но не смог и принял решение лично уничтожить диверсантов, что и сделал. Мост оказался разрушенным при бомбежке, и Антон вернулся в разведцентр, доложил о выполненном задании, о бое, который якобы пришлось принять немногочисленной группе, в котором все, кроме него, погибли. Ему поверили, наверное, только потому, что другая такая же группа – их забросили вместе – на другом участке железной дороги вовсе не смогла выполнить задание, была обстреляна, в основном уничтожена, лишь двоим легкораненым удалось добраться до передовых немецких частей.

– Это не вы ли сообщили по телефону о двух группах диверсантов нашему сотруднику во Львове? – вспомнил Ярунчиков доклад Плетнева.

– Точно так, моя работа.

Ярунчиков приказал дежурному вызвать к нему Грачева. Мирон Петрович знал о разведчике Цыгане, с которым работал Пригода, и сейчас, разглядывая его, спросил:

– Беспрепятственно добрались к нам с липовыми документами?

– Проверяли, но сходило.

Заметное недоумение появилось на лицах особистов.

– У вас, конечно, мало времени, – торопливо заговорил Мирон Петрович, обращаясь к Антону. – По-моему, сегодня же надо захватить всю группу.

– Немедленно, – согласился Ярунчиков и спросил разведчика: – Где и как это надежнее сделать?

– Очень просто, до темноты все в разведке, сбор в девять вечера. – Антон развернул карту, указал на лесок севернее станции Кобыжча. – Здесь озеро, а западнее от него – брошенная ферма. Так вот сбор в сарае, крыша которого уцелела.

– Покажете на месте, – остановил Ярунчиков и приказал Грачеву: – Возьмите оперативных работников и взвод красноармейцев. Не мало будет?

– Да нет, – отмахнулся Антон. – Мы их поодиночке заловим.

– И чтоб ни один не улизнул! – построже предупредил Ярунчиков.

– Не уйдут, – в тон ему твердо заверил Грачев и помечтал вслух: – Такую игру можно затеять с абвером, ой, ой! Подкрепления будут слать…