Текст книги "Комиссар госбезопасности"

Автор книги: Юрий Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Когда машина миновала последние дома и вышла на простор, Лойко попросил шофера остановиться и дальше пошел пешком. Он уже увидел в полукилометре впереди подходящих к шоссе двоих в гражданском. Один был в костюме – Алексей Кузьмич в нем признал Антона, а другой шел в рубашке, с небольшим чемоданом. Машины Пригоды на шоссе не было видно.

Лойко прибавил шагу, желая сократить расстояние. Так он прошел с километр. Вдруг показалась навстречу «эмка» Пригоды. Алексей Кузьмич впился глазами в машину, ожидая, как поступит старший батальонный комиссар. Ведь он не знает, с кем идет Антон.

Пригоду озадачил тот же вопрос: «Как быть?» Поначалу он подумал о том, что с Антоном увязался Жмач. Но когда Михаил Степанович подъехал к идущим настолько, что смог разглядеть лицо попутчика Антона с броскими густыми бровями, признал в нем того самого старшину, фотографию которого видел в отделе и на фальшивом паспорте.

Узнав знакомую машину и Пригоду за рулем, Антон чуть посторонился, делая вид, что уступает дорогу, малость приотстал и незаметно вскинул руку, давая понять, что надо остановиться…

Пригода проскочил мимо. Очень-то спешить было нечего, требовалось хотя бы немного подумать. Антон сообразительный, догадается, что просто так его не оставят. Лучше подъехать немного погодя, попутно. Да и Лойко, кстати, идет навстречу.

Алексей Кузьмич живо рассказал старшему батальонному комиссару все, что узнал, и Михаил Степанович круто развернул «эмку», бросив одно слово:

– Брать!

Он разогнал машину и, когда поравнялся с двоими, так сильно притормозил, что даже Антон отскочил за край шоссе, выругался.

– Испугал? – откинул дверцу Пригода. – Подбросить, что ли? Полезайте.

Антон со старшиной переглянулись, возражений не высказали, подсели к Лойко. «Эмка» рванулась на Львов.

– Вам до города? – спросил Пригода, решив отъехать подальше от места, где сели «попутчики», а потом уже действовать. Антона предстояло доставить в райцентр, который оставался все дальше позади. Оттуда он отправится своей дорогой. Его ждут возле границы.

Машина остановилась. Старший батальонный комиссар повернулся к заднему сиденью, спокойно сказал Лойко:

– Обыскать старшину!

Тот дернулся, схватил Лойко за грудь, но сразу отпустил. Тяжелая рука Антона легла на подбородок старшины, прижала голову к сиденью.

– Тихо, братец, ни звука, – проговорил Антон на ухо старшине. – Сиди, должен понимать – точка!

И он вышел из машины, подозвал Пригоду к себе.

– Возьмите, переписал донесение Жмача, наперечет дают танки, пушки. Думаю, тут работа старшины… бывшего. Переоделся он, форму вон в тех дубках спрятал, под корягой. – Антон протянул второй сложенный листок. – А здесь – мое впечатление от встречи со Жмачом, сильно он Чека боится. Донесения будет оставлять под пугалом на огороде.

– Скоро сам пугалом станет, – сказал Пригода. – Ты в его донесении искази цифры на бо́льшие.

– Сделаю. Рацию ищите у них, я радиолампу видел у Жмача на комоде. О старшине там объясню так: ушел, сказал, один пойдет. Мне ж не велели ему перечить.

– Молодец! Давай я тебя обниму. – И Пригода сграбастал Антона.

– Ну я пошел. Будьте здоровы.

– Куда ты? Я подвезу, – удержал его за руку Михаил Степанович.

– Не надо. Завтра я этой нашенской красоты не увижу. Управился раньше срока, время есть. Пройти хочу. Наедине.

Они пожали друг другу руки. И расстались до счастливой встречи. Но никто не знал, что встрече этой не суждено было состояться…

Глава 14

Перенести операцию на два дня Михеев не разрешил. Дорог был каждый день. Фраза в перехваченном приказе – «Сбор согласно мобпредписанию» – скорее всего означала дать команду руководителям групп иметь своих людей под рукой, на что и давалось пять дней. Значит, время определяло чисто организационную подготовку. Потому и следует за этим: «Ждите готовность номер один». Понимать надо: боевую готовность для выполнения подрывных, намеченных врагом задач после получения сигнала. Он, безусловно, зависит по времени от каких-то более важных намерений фашистов, может быть, даже и не исключая провокации на границе.

Чего же тогда ждать? Боевой готовности оуновцев? Чтобы налететь на их организованное вооруженное сопротивление, дать бандитам рассеяться? Их надо брать в подштанниках, порознь, чтобы не успели схватиться за оружие.

Размышляя так, Михеев снова возвращался к последней строке приказа: «Утверждено первым. Тринадцать сорок один», подчеркнул ее красным карандашом. Скрытая возможность привлекла его в этом шифре-пароле. Он даже ощутил недовольство тем, что особисты в округе не попытались проявить какое-то внимание к такому редкому приобретению, как шифр-подпись, и не подумали воспользоваться им.

Придвинув чистый лист бумаги, Михеев набросал:

«Нулевой гриф. Обеспечить сбор руководителей групп в Самборском лесу седьмого июня в двадцать три часа, восточный квадрат за селом Рубцы. Прибыть лично. Ставлю боевую задачу на готовность номер один. Подписал первый. Тринадцать сорок один».

Прочитав написанное, он вставил «Срочно обеспечить» и удовлетворился текстом, показавшимся ему убедительно похожим на достоверный. И, представляя себе прохождение липового приказа, его выполнение, задумался о том, что при малейшем сомнении может состояться запрос «короткими средствами» на подтверждение или уточнение. Тогда провал. Но чем он опасен? Руководители групп не получат распоряжения. Пока будут ломать голову, выяснять, начнется операция, и проверка не будет иметь смысла. Операции все это не повредит.

А если все пойдет гладко, должно пойти, успеют ли меньше чем за двое суток известить руководителей групп, а те вовремя прибыть в Самборский лес? Полностью едва ли. Во всяком случае, если даже половина из них угодит в западню, игра стоит свеч.

Кто же вручит фиктивный приказ? Где и как это сделать, придумывать не приходилось. Свой человек пройдет на границе тем же маршрутом, через то же «окно», что и разведчик Цыган. Опасность в момент связи с проводником, а затем передачи устного приказа с паролем самая минимальная, надо только правдоподобно сыграть свою роль. И тотчас вернуться обратно под видом на «ту сторону».

Михеев вспомнил Василия Макаровича Стышко, мысленно увидел его сутуловатую фигуру в простенькой крестьянской одежде и обрадовался своей находке. Макарыч сыграет роль в лучшем виде. Сейчас же, немедленно надо переговорить с Ярунчиковым и Стышко. Липовый приказ должен быть вручен сегодня до полуночи!

* * *

Сотрудники особого отдела КОВО в эти дни жили напряженно и если являлись домой, то разве что на рассвете, чтобы поспать и утром вовремя быть на службе. После получения мобилизационного приказа оуновские связные зашевелились. Обученные методам скрытного общения, запутывания следов, они небезуспешно справлялись со своей задачей, следили только малоопытные и самонадеянные. Появилось множество новых неясностей, которые требовали немедленной проверки.

Вся эта работа была сконцентрирована у начальника оперативного отделения Дмитрия Дмитриевича Плетнева. Он просеивал всю поступающую с мест информацию, выбирал заслуживающих внимания лиц, давал указания на проверку, снова отметал пустое. Наконец справки на попавших в поле зрения явных оуновцев с кратким описанием характера враждебной деятельности были готовы. С ними и пришел Плетнев на доклад. У начальника отдела находился Грачев.

– О, дюже постарался, – как-то непроизвольно получилось у Ярунчикова, взявшего в руки принесенные материалы.

Плетнев искоса взглянул на начальника острым взглядом, промолчал. Ярунчиков же углубился в чтение.

Раздался телефонный звонок. Ярунчиков узнал по голосу Михеева, внимательно слушал его, делая пометки. Сказал Плетневу:

– Позови Стышко.

Дослушав Михеева, Ярунчиков с опасением спросил:

– Что, если это не шифр-подпись, а всего-навсего порядковый номер? Или первые две цифры – порядковый номер приказа, а последние – что-то еще? И влип Василий Макарович.

В кабинет вошли Стышко и Плетнев.

– Пришел он, передаю трубку, – рукой позвал Василия Макаровича Ярунчиков. И тут у него появилась неожиданная мысль. – Анатолий Николаевич! А что, если этот фиктивный приказ начать так: «В дополнение предыдущего указания…» И далее – как есть: «обеспечить сбор…» Тогда в любом случае будет оправдан прежний шифр, в определенной мере гарантия. Я уже записал… До молодца мне еще далеко. Вот только что Плетнев прицепистей оказался.

Стышко слушал Михеева, твердя: «Понимаю», уже сейчас, у аппарата, познавая новую для себя роль, в которой он должен выступить сегодня ночью. Из присутствующих один Ярунчиков понимал это и смотрел на Василия Макаровича с вопросительной мягкостью в глазах.

* * *

…Репетицию встречи с проводником-оуновцем на границе, а если она не состоится, то с постоянным связным у оврага или на хуторе Грачев отработал со Стышко быстро. Лишних слов не допускалось, любопытных расспросов – тоже. Принесли подходящую одежду – простенький костюм, рубашку, сапоги, достали миниатюрный немецкий пистолет «вальтер». Пока Василий Макарович переодевался, Грачев продолжал наставлять:

– Держи себя с достоинством, создай о себе впечатление энергичного, жестокого бандита. Не рядового, но и не чина какого-нибудь, что-то вроде порученца. Возникнет вопрос, кто лично прибудет в Самборский лес ставить задачу, где встретить и прочее, ответишь немножко с нажимом: «Будет кто надо», «Встреча обеспечена», «Проход свой, надежный» и все в таком духе. К разговору не располагай. Скажешь, этой же ночью должен вернуться, чтобы поставить в известность, что приказ вручен. По-моему, звучит убедительно.

Стышко позвонил домой, сказал жене, что уезжает до завтра. И выехал с Грачевым и Плетневым на военный аэродром, откуда на самолете их должны были доставить к границе.

* * *

Руководителем операции в Самборском лесу назначили Пригоду. Он съездил на место; не выходя из машины, наметил расположение командного пункта в дубках, отдаленных от ближайшего села. Отсюда, рассчитал он, примерно равное расстояние до западного и восточного края леса, километра по полтора, не больше, самый удобный участок для встречи посыльных из групп облавы.

Вернувшись в отдел, Пригода первым делом зашел к следователю, который занимался арестованным старшиной Иванько. В первый день изменник совсем не давал показаний. Он понять не мог какую-то накрученность в своем аресте. К чему она, какой в ней смысл? Подсунули паспорт, дали переодеться, поводили, машину подбросили. Что-то мешало взять дома? Нужна была скрытность? Чтобы Жмач ничего не увидел и не узнал? Арестовали кривого или нет? Кого еще взяли? И что это за тип подвалился? Жмач сказал, что проверил его, свой человек. А не пришел ли он вместо того, кто нес паспорт? Выходит, тот схвачен, раскололся. Скорее всего так. Вместо него подставили чекиста. Но опять-таки, зачем было устраивать длинный спектакль, так сказать, вести за сто верст на расстрел?

Мало-помалу Иванько приходил в себя. Помогло то, что он предчувствовал провал, сообщил об этом в предыдущем донесении, ждал распоряжения и помощи, чтобы надежно укрыться, бежать. Какое же могло быть сомнение, когда он с благодарностью увидел, что ему пошли навстречу. И, вспоминая об этом, он до боли сжимал челюсти, так и не сообразив определенно, на чем и как он попался.

Решил, пока не припрут, будет молчать – ничего не знает. И твердил на допросе: «Мало ли у меня знакомых. Жмач в том числе… Переоделся, к женщине шел. Паспорт мне подсунул этот волосатик, спросите его, зачем ему надо было. К чему мне дезертировать, я сверхсрочник, подал рапорт – и вольный казак».

Старшина выжидал. Пришлось ускорить арест Жмача, ждать до седьмого июня уже не было смысла. Понимая провал, кривой счел лучшим для себя ничего не скрывать о старшине.

Оперуполномоченный Лойко сделал выписки из показаний Жмача:

«Старшину Иванько знаю с осени прошлого года. С ним познакомил Петро – других данных о нем не знаю, – который уговорил меня помочь в маленьком деле, чтобы об этом никто не знал. Суть дела заключалась в пустяковой, как заверил Петро, услуге: принять записку и передать, когда за ней придут. Только и всего. Познакомил с Иванько, и больше Петра я не видел».

«Иванько приходил три-четыре раза. Да, оставлял записки, содержанием я не интересовался. Последнюю прочитал, понял, что дело шпионским пахнет, испугался. Не велел больше ко мне приходить. Тут же узнал, что Иванько уходит совсем, значит, и я освобождаюсь. Прекратить твердо решил».

«Приходили взять записки Иванько разные люди, спрашивали, не куплю ли я шифер, а теперь – не продам ли тополя, я отдавал бумажку. Кто приходил, этого я не знаю и не спрашивал».

«Иванько всегда являлся один. Нет, денег не давал. Давали приходящие по сто рублей».

«Встреч на хате не проводилось. Последний раз только связной велел привести старшину…»

«Прошлогодний случай из головы вылетел, пришел Петро вдвоем, я за старшиной сходил. Было такое. А больше ни разу».

Пригода прочитал выписки, ознакомился с последним протоколом допроса Иванько. Из него было видно, старшина запутался в отрицании показаний Жмача, на очной ставке обвинял его в подвохе, ругал себя за доверчивость. И тут Жмач, стремясь доказать свою мелкую передаточную роль, указал, где находится очередное донесение-просьба старшины, за которым не успел еще, наверное, никто прийти и взять на огороде. Записку нашли. В ней Иванько сообщал: «За мной, чую, смотрят, треба тикать, второй раз прошу насчет документов и куда явиться. Паршиво будет, скроюсь». Иванько и без того понимал свой полный провал. Увидя же собственноручное признание, он сник и стал сознаваться в сотрудничестве с гитлеровской разведкой.

Укромное, не очень-то примечательное на первый взгляд место – артмастерские – избрал прихвостень, сумев использовать его для выведывания сведений по оснащению частей тяжелым вооружением.

И снова добрым словом вспомнил Пригода Антона. Решил, пора готовить к нему связного…

* * *

Ориентироваться в лесу ночью, тем более на самой границе, где ненароком можно угодить и за кордон, Василию Макаровичу было сложно. Правда, он изучил свой маршрут по карте с заместителем начальника пограничной заставы и на месте, прибыв к отправной точке у озерца, слово в слово повторил каждый отрезок своего пути: идет по ручью, который течет в озерцо, метров через триста на крутом повороте переходит его и продолжает движение в том же направлении чуть больше километра до просеки, пересекает ее и дальше по краю вырубки на север выходит к оврагу – тут у обрыва ждать до полуночи; если никто не придет, спуститься в овраг и по тропе шагать на восток до села. Там возле бани у речки его обязательно встретят.

И все же когда Стышко начал путь – Грачев с заместителем начальника заставы остались ждать его возвращения у озерца, – лесная темь сковала продвижение и если бы не ручей, то, наверное, скоро бы поколебалась у чекиста уверенность в ориентировке. Но ручей, поблескивая и сонно шелестя, покойно вел его по своему руслу, приучая к ровному, осторожному шагу и ощущению отдаленности конечной точки.

Мешал густой кустарник, кое-где непролазный, будто бы никем не пройденный, и тогда Василий Макарович попадал в воду, осторожно шел по ней: тут было посвободнее, продвигался согнувшись. Неожиданно ручей уперся в возвышенность, круто повернул. Перейдя его, Стышко на четвереньках забрался на крутой холмик, присел на минуту лицом в ту сторону, куда надо было продолжать путь, вылил из сапог воду, отжал носки. И сразу поднялся, направился дальше. Кустарник, который так мешал вначале, больше не попадался, раскинулся просторный лес, идти стало легче.

Просека открылась неожиданно – распахнулось простором звездное небо. Стышко постоял мгновение, достал из кармана пистолет, проверил надежность предохранителя и, не задерживаясь, пригнувшись, как настоящий лазутчик, пересек открытое место. Постоял, прислушался. Как ему говорил Грачев, встреча не исключена и здесь, на этом месте, надо подождать немного. Но проводник может и не подойти, будет сопровождать на расстоянии. Разумеется, если он явится сегодня.

И тут Стышко показалось, будто неподалеку, справа, кто-то есть. Прошуршала листва, и ширкнула ветка. Чуткая, жадная к звукам, стояла тишина. А подозрительное желание расслышать что-либо возрастало. Он осторожно двинулся возле края просеки на север, то и дело оборачиваясь и прощупывая на слух молчаливую темь.

Вдруг – как удар в лицо.

– Стой! Тихо! – хрипло раздалось сбоку.

Василий Макарович от неожиданности отпрянул в сторону, застыл, успев машинально сбросить предохранитель с боевого взвода пистолета. Но сразу успокоился, удовлетворился таким оборотом: его встретили. Ответил:

– Кто? Подойди, – и сам сделал шаг вперед, укрылся за стволом дерева.

– Некогда, ступай своей дорогой.

Стышко пошел на голос, ответил как надо:

– Заблудился, проводи к дороге.

Они сошлись. По Стышко скользнул узкий луч фонарика. Василий Макарович не успел как следует разглядеть проводника, заметил только усы на круглом лице и неказистую фигуру.

– К какой тебе дороге?

– К львовской.

Выяснения были закончены, они пожали руки выше локтя.

– Срочное дело, – тихо сообщил Стышко. – Даже, я бы сказал, сверхсрочное.

– Тут не спеши, – посоветовал проводник. – Держись за мной.

Они углубились в лес, молча шли еще с полчаса, пока не уперлись в край оврага.

– Посиди тут, – предложил проводник и бесшумно исчез.

Отсюда в просвете листвы была видна луна. Стышко сориентировался по ней, как ему возвращаться обратно, прикинул на память расстояние, которое прошел с проводником, – не сбиться бы потом, где пересечь просеку и выйти к ручью.

Вернулся проводник и с ним еще двое. Один подсел к пришельцу, пожал его руку выше локтя. Василий Макарович ответил тем же.

– Василий, – представился он.

– Крутько, считай, – назвался тот, дыхнув противным перегаром самогона. – От кого? Что у тебя?

– С приказом… срочным.

– Давай, – протянул тот руку.

– Устный, запомнить надо.

– Пошли в сторонку, – поднялся Крутько.

Они отошли неподалеку, снова присели. Стышко прочитал на память приказ, опасаясь при этом, выучит ли эта сволочь все слово в слово хотя бы с трех раз.

– Это дело! – приподнято выдохнул Крутько. – Это, брат, на «в ружье» похоже. У тебя еще какое дело или все? А то проводить нужно одного.

– Только приказ – и обратно.

– Тогда диктуй, запишу. Вместе вас и проводим, – включил он фонарик под корягой, направив луч к земле, приготовился писать.

«Как вместе! Вот те попутчик… – встревожился Василий Макарович. – Этого еще недоставало».

– Давай диктуй, – поторопил Крутько.

Они полулежали на траве, один диктовал, другой старательно, будто неумело, записывал. Стышко при этом испытывал удовлетворение и радость оттого, что фиктивный приказ поступал в руки врага и начинал неведомый путь.

Когда Крутько закончил писать, Василий Макарович проверил текст – все было верно. Возвращая листок, посоветовал, как приказал:

– Немедленно доложи, каждый час дорог, – и направился к тому месту, где остались двое.

– Да, да, сейчас же… Микола один проводит.

– Меня ждут до рассвета, надо успеть доложить, что все в порядке, – пояснил Стышко с умыслом, чтобы услышал неведомый ему попутчик.

А Крутько сразу к Миколе:

– Проводишь до «брода», и все, сразу вертайся в мазанку. Дело есть, я пошел. – Он на ходу дружески хлопнул Стышко по плечу, сказал: – Познакомься с Иваном-то, да иди наперед, трусоват он.

Путь обратно до выхода на просеку показался Василию Макаровичу короче. Не надо было прислушиваться, настороженно держать путь. Размышления сокращали время. Он думал о попутчике, идущем за кордон, о «броде», к которому вел проводник и где тот должен расстаться с ним. Тогда будет видно, что делать с напарником. Но что это за брод, где он? Как от него выйти к ручью и озерцу?

– Тут, по «броду», я тебя и засек, – сказал проводник не ради похвальбы, а напоминая Стышко, где он перешел просеку и как ему ориентироваться на обратный путь.

– Так это ты был? И обогнать успел. Ловок, – польстил Стышко. – Ну, будь здоров. Пошли, Иван, короткой перебежкой.

Лишь на открытом месте при свете луны Василий Макарович разглядел напарника. Был он крепок, скуласт, совсем без шеи – голова, как арбуз, вдавливалась между плеч. С виду медлительный, он на просеке проявил такую прыть, что только промелькнул, обогнав Стышко.

«Буйвол! С заячьей прытью», – поспешил за ним, как бы не упустить, Стышко. И сам пробежался, догнал шустрого напарника, предупредил:

– Не мечись, осторожней, завалишь обоих.

– Там светло… – бросил Иван.

«Как бы он не рванул у границы! Пальну тогда», – решил Василий Макарович на самый крайний случай. Вот-вот должен быть обрывистый спуск и ручей. Стышко срезал путь левее: так надежнее, не пройдешь мимо поворота ручья, все равно упрешься в него.

– Куда ты? – остановил за плечо Иван. – Прямо давай, короче, в озеро упрешься.

И, не ожидая ответа, отправился своей дорогой. Стышко – за ним, переложил в руке пистолет рукояткой под кулак, не отставал. Начался колючий, цепкий кустарник.

«Тут его и свалю», – решил чекист, настигая врага ближе и ближе.

– Куда полез, у ручья свободней, тише, – пытался остановить его Василий Макарович. – Я не знаю этой дороги.

– Мне знакома, – обернулся Иван. – Тут надежней…

И едва он снова сделал шаг, как Стышко с такой яростью стукнул его по затылку, что в первый момент, когда попутчик Иван без звука рухнул на землю и не шевельнулся, встревожился сильно – не убил ли? Пощупал пульс – живой. Коснулся рукой затылка, ощутил кровь. Он сбросил пиджак, снял рубаху, разорвал ее напополам, перевязал раненому голову. И присел рядом, соображая, что делать дальше. На себе нести – не взвалить этого буйвола на горб. А кроме как? Не тут же сидеть. К тому же лазутчик простонал, шевельнулся. Стышко снял брючный ремень, связал руки пленника за спиной. Пошарил по земле, нашел пистолет. Прикинул в уме: ручей рядом, его изгиб должен быть позади, значит, до озерца меньше трехсот метров. Надо идти!

Он подхватил недвижимую тушу под мышки и, пятясь, протащил с десяток метров. Передохнул, решив: дело пойдет. И снова поволок пленника.

На крутом склоне к ручью они сползли вместе, и, когда ноги Стышко уперлись в ровный грунт у ручья, он плечом сдержал сползающего Ивана, ухватил его поудобнее и рывком уложил на плечи, сгорбился под тяжелой ношей и, пошатываясь, пошел по краю ручья, решив, что переходить его вброд нет смысла, лишь бы поближе подойти к своим.

Так он проковылял с сотню метров и присел под тяжестью, вылез из-под непосильной ноши, глубоко вздохнул. А на душе было легко и спокойно. Теперь он может за час передвигаться по десять метров и никуда не опоздает. А душой рвался к своим: переживают же за него. Он попробовал свистнуть, но получилось слабо – не умел. Пленник опять простонал, шевельнул плечами.

– Э-э, лесной браток, давай-ка топать, – проговорил Стышко и снова подхватил его под мышки, потащил дальше. В этот раз он преодолел метров тридцать, пока вконец ие иссякла в руках сила. Он пятился и не видел, как совсем рядом блестела под луной гладь озера. Когда же он повернулся, лицо расплылось в улыбке. Он с удовольствием громко прокашлялся. На воде звуки далеко слышны. И ему сразу ответили коротким, но лихим свистом.