Текст книги "Комиссар госбезопасности"

Автор книги: Юрий Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Глава 23

Всего три дня ушло на подготовку чекистско-разведывательной группы Стышко перед заброской в тыл врага. В нее включили Лойко, Ништу и шестерых отобранных комсомольцев. Перейти линию фронта решено было тремя группами на участке 5-й армии. С Василием Макаровичем отправлялись бывший комсорг школы Леша Буланов, Платон Пилипчук и Сева Бугаенко. За дни учебы Ништа подружился с Романом Строкачем и Володей Рафаенко, поэтому его группа определилась вроде бы сама собой. Миша Глухов отправлялся на пару с Лойко почти что в свои родимые края с главной задачей – держать надежный контакт со Стышко и Ништой, связываться с центром по рации.

Будущие разведчики расположились на пустующей свиноферме у речки, в стороне от Броваров. Всем, кроме Миши Глухова, укоротили волосы, вроде они успели малость отрасти после заключения. Чекисты тоже облачились кто во что. Всем подыскали кирзовые развалюхи-ботинки, а на большущую ногу Стышко пошили новые. Неизвестно, где Грачев раздобыл каждому заношенную кепчонку. И когда Михеев пришел на ферму и увидел всех сразу переодетыми в обноски, он, сдвинув от удивления фуражку на затылок, с восхищением произнес одно слово:

– Натурально!

Выслушав доклад Стышко, комиссар пожал ему руку.

– Не прощаюсь, сапер, – сказал он с уверенностью в голосе и затем обратился ко всем: – Успехов вам, товарищи. На очень ответственное и опасное задание отправляетесь. Знать перемещение войск противника к фронту, иметь другие разведывательные данные о враге для нас жизненно необходимо. Это слова командующего фронтом.

В отделе Деревянко докладывал Михееву:

– В хозяйственных тылах не задерживается ни одного вагона с боеприпасами. Разгрузка идет моментально. А вот техника совершенно не поступает. Мой разговор с начальником тыла о нехватке саперных лопаток на передовой оказался бесполезным.

Молча и хмуро слушавший Михеев спросил:

– Вы были на передовой, в окопах?

– Нет, не довелось.

– Нынче же с заданием отправитесь в Киевский укрепрайон. Завтра, надеюсь, разговор о саперной лопатке вы повторите более настойчиво.

Анатолий Николаевич заметил на крыльце Плесцова, по его виду угадал какую-то добрую весть. Спросил:

– От Плетнева что-нибудь?

– Кононенко от него вернулся. Приехал Капитоныч.

– Где он?! – огляделся Михеев, не замечая на стоянке своего размалеванного желто-зеленого автомобиля.

– На заправку поехал.

– Скажи Капитонычу, пусть зайдет ко мне.

– Под бомбежку попал в Пирятине, капот осколками побило.

– Сам-то он цел?.. Значит, все нормально, – поднялся на крыльцо Михеев.

…Кононенко вручил Михееву донесение Плетнева. Разворачивая его, Анатолий Николаевич заметил:

– По-командирски: «Боевое донесение».

– Он там целое ополчение собрал, вооружил. С оборонительных работ увлек народ, – восхитился организаторской хваткой Плетнева Кононенко.

Михеев читал донесение, написанное мелким витиеватым почерком:

«Обстановка на участке прорыва мотомеханизированной дивизии противника остается прежней и напряженной. Разрыв между войсками КУРа и 5-й армией на отдельных участках увеличился до 40 км. В результате принятых мер на рубеже действия чекистской группы противник успеха не добился. Создан полк ополчения, батальон из тыловых подразделений. На правом фланге подошел полк 171-й стрелковой дивизии, только что прибыл на участок батальон мехкорпуса Туркова.

Плохо с боеприпасами. Потерь оперсостава не имею. Связь неудовлетворительная. Обстановку к концу дня доложу особо.

Старший оперативной группы

Д. Плетнев».

– Он там верхом на коне носится, шумит, – добавил Кононенко, видя, что Михеев прочитал донесение. – Пушки откуда-то пригнал…

Вошел Ярунчиков.

– Что за арестованных привезли давеча? – сразу с вопросом к нему Анатолий Николаевич.

– Коменданта переправы, майора, и командира взвода подрывников взял под арест. Мост не успели подорвать через Ирпень, тот, что возле Белгородки, и немцы проскочили, а потом машинка сработала, мост вдребезги разнесло, – доложил Ярунчиков.

Анатолий Николаевич постоял, задумчиво склонив голову, затем спросил:

– И как собираетесь квалифицировать их действия? Как пособничество врагу?

– Пособничество или нет, еще не знаем, только преступный факт налицо.

Михеев приблизился к Ярунчикову вплотную.

– Тут и знать-то нечего, прошляпили с машинкой… Преступной халатностью пусть занимается прокуратура.

Ярунчиков согласился.

– Вообще-то у меня самого возникала мысль вынести такое заключение…

– Что им тогда грозит?

– Разжалуют, наверно.

– Подготовьте заключение и доложите вместе с делом, – распорядился Михеев. – Им врага надо бить на передовой с винтовкой, а не у нас околачиваться!

И комиссар быстро ушел.

…Плесцов заканчивал докладную в Москву, начало которой – о положении на Юго-Западном фронте – Михеев написал сам, не сглаживая жестких выводов о том, какими неимоверными усилиями сдерживается враг.

– Давай, что тут получилось, – попросил Михеев, прерывая Ивана Михайловича, быстро вписывающего сбоку листа вставку. Заметил фамилию Пригода, спросил: – Что-нибудь получили от Михаила Степановича?

– Коротенькую радиограмму, вроде с трудом передал. Бьются в окружении. Части шестой армии перемешались с двенадцатой. Нет точных данных о силах противника.

– Я читал сегодня сводку штаба шестой армии. Она так и заканчивается: «Данные не проверены, требуют уточнения», – говорил Михеев.

Читая разборчивый рукописный текст докладной, он кивал головой, а когда закончил, сказал удовлетворение:

– Все, по-моему, верно, о чем, вы говорите, не успели записать?

– О заброске чекистских групп в тыл врага и о потерях особого отдела.

– О потерях добавьте, а о заброске успеется, к тому же первая группа пока не перешла линию фронта.

– Ясно, товарищ комиссар, пойду отдам печатать, – аккуратно сложил исписанные листы Плесцов и вдруг услышал неожиданный вопрос:

– Тебя, Иван Михайлович, удовлетворяет информационная работа в отделе? В части не хочется? Не-ет, я вовсе не говорю, что дело не клеится. Наоборот даже. Только вспомнил, когда были на передовой, ты сразу к комиссару, к бойцам.

– К ним меня всегда влечет. Ну а информационная работа… Бывало не по себе. Чекистские сводки, докладные… Всюду бои, а ты будто в стороне от войны.

– Как же? На передовой бывал, в танк бутылки бросал, едва в окопе не похоронили.

– Разве что… Иначе бы перед самим собой стыдно было.

– Стыдно, говоришь, – сощурил глаза Михеев. – Не будет нам стыдно ни перед собой, ни перед людьми. Никогда не будет!

* * *

Ночь пришла темная, пасмурная и ветреная. Перекаленная дневной жарой земля блаженствовала, не могла надышаться влажной луговой свежестью. Темнота утихомирила передовую. Люди в окопах, расслабившись после изнурительного дня, наслаждались передышкой, для полноты счастья им не хватало одного: упасть и мгновенно заснуть.

В эту ночь северо-западнее Киева двое людей собрались переправиться через линию фронта, в тыл врага. Лойко и Миша Глухов, переодетые в истрепанные пиджаки, залатанные штаны и кирзовые ботинки, были в самом деле похожи на вышедших из заключения бродяг. Стышко и Ништа со своими группами ушли за линию фронта прошлой ночью. Сойтись все они должны завтра в лесочке восточнее Радомышля.

До ничейной полосы Лойко и Мишу сопровождали трое полковых разведчиков. Передав Лойко рацию в брезентовой сумке с лямками, разведчики отошли. Полежав немного и оглядевшись, Алексей Кузьмич тронул Мишу рукой и пополз к темневшей невдалеке дубраве. Остановился он в рытвине, которая опоясывала лесок, прислушался.

– Сопишь ты, Мишута, за версту слышно, – шепнул он парнишке и пополз дальше.

Как им и рассказывали, за дубравой слева тянулись два проточных озера. Отсюда предстояло свернуть правее, к оврагу, за которым можно было чувствовать себя посвободнее.

…Ночной путь им освещали вражеские ракеты. Они то и дело вспыхивали позади на передовой.

Шли без остановок. Миновав овраг, разведчики наконец присели.

– Умаялся, Мишута? – тихо спросил Алексей Кузьмич. – Теперь напрямки можно. Тут линия фронта заковыристая, не заметишь, как опять среди своих очутишься. Южнее надо брать. – И подхватил брезентовую сумку с рацией.

Они пересекли поле, обогнули село… Но добраться до леса так и не успели: начало светать. Укрылись в жиденьком подлеске. Лойко первым делом присмотрел тайник, очистил под корнем березы углубление, аккуратно протиснул туда зачехленную рацию, присыпал ее землей и укрыл охапкой сушняка.

– Передневать надо бы, да место не нравится, – вслух размышлял он. – И ждут нас вон в том лесу, время терять жалко. Может, тронемся попозже?

– А чего не сейчас? – расхрабрился Миша, хотя подыматься самому не очень хотелось.

– В такую рань нынче люди не ходят, а нам тем более шастать опасно.

Они перешли на другой конец подлеска, укрылись в кустарнике. Тут было скрытнее и дорога близко. Алексей Кузьмич постелил на влажную траву пиджак и велел Мише ложиться спать.

Парнишка быстро утих и сонно засопел. Смотря на него, Алексей Кузьмич дремотно подумал: «Ни страха у него, ни тревоги…»

Он и сам, обхватив руками колени и положив на них голову, скоро забылся. В живот ему давила рукоятка пистолета, спрятанного за поясом под рубахой. Алексей Кузьмич не стал перекладывать его, надеясь, что так он будет спать сторожко.

Очнулся Лойко от шума мотора, пополз через кусты, увидел пылящий по дороге грузовик, а в кабине – гражданского парня. «Куда, зачем он гонит русскую машину?» – думал Алексей Кузьмич, стряхивая остатки сонной вялости. Он грустно смотрел на колосившееся поле, на выгоревшее с краю село, которое, на фоне туманной полосы леса, продолжало дымиться.

Когда Лойко вернулся на прежнее место, Миша уже не спал. Мальчишка посмотрел на него осоловелыми главами, улыбнулся и спросил деловито:

– Пошли?

– Сначала пожуем, – раскрыл противогазную сумку Лойко, достал из нее по лепешке, вареные яйца, картошку и соленый огурец, приговаривая: – Народ мы бедный, колбасу дома будем есть.

А Миша ему о своем:

– Мать с отцом во сне видел. И как будто не убили их. Обрадовался, что живые…

Алексей Кузьмич, причмокивая и хрустя огурцом, вдруг спросил, отвлекая парнишку от тяжелых дум:

– Представь, выходим сейчас на дорогу, а фрицы тут как тут. Или полицай какой. Спрашивает тебя: «Чего близко к фронту занесло?»

Миша преобразился.

– Не шуткуйте, дядю, – погрозил он согнутым пальцем. – Фронт за Днепром.

– Вполне… – удовлетворился Алексей Кузьмич. – В духе фашистской пропаганды.

Выйдя из своего укрытия на дорогу, они направились к селу. Его дальнюю окраину скрывал пологий курган; на нем – опаленные взрывом воронки.

На улице разведчикам встретилась женщина с ведром воды; старик, приложив ладонь ко лбу, проводил неузнающими глазами; хрипло облаяла собака. И вдруг строгий окрик:

– Эй, подь-ка сюда!

Из приоткрытых ворот боком выплыл долговязый рябой парень с насмешливыми, хитрыми глазами. Алексею Кузьмичу он показался похожим на шофера, которого давеча видел на грузовике.

– Чего тебе? – тараща большие глаза и не останавливаясь, огрызнулся Лойко. Ему не понравился окрик.

Рябой нагнал, зашел спереди.

– Кто таков? – требовательно и с подозрением оглядел он прохожих. – Покажь документы.

Лойко помедлил, смотря, как Миша уселся на обочине, снял ботинок, потряс им, делая вид, что туда попал камешек.

– На каждом шагу «кто?» да «покажь», – полез в карман Алексей Кузьмич. – Где я тебя, парень, видел, смекаю? Ты не сидел в пересыльной камере? В Житомире?

Тот молча выдернул из руки Лойко истрепанную справку об освобождении из тюрьмы, внимательно, как будто вглядываясь в каждую букву, прочитал и положил себе в карман.

– Шагай за мной, – предложил он уже без строгости, перепрыгнул через кювет и направился к воротам.

Коротким взглядом обменялись Алексей Кузьмич с Мишей, напоминая друг другу о спокойствии и осторожности.

И все же, войдя в приоткрытые ворота, Алексей Кузьмич оторопело приостановился: в глубине двора были немцы. Занятые чисткой оружия возле двух сдвинутых столов, они почти не обратили внимания на людей, которых привел хозяин дома.

– Пройдите в хату, – указал парень рукой на сенцы, а сам подался в сторону гитлеровцев.

«Напоролись… Что же делать?» – заметались в мозгу у Лойко мысли. Он был готов к такой встрече, в общем-то неизбежной, но только не сегодня и не в такой близости от фронта.

Живо оглядев чисто прибранную горницу, чекист выглянул из-за гардины: парень на ходу что-то сказал гитлеровцам, пошел под навес, бросил лошади охапку сена.

Тараторя и с привычной живостью работая руками, вражеские солдаты закончили чистку оружия и гуськом потянулись к дому.

– Сядь к столу, – предложил Алексей Кузьмич Мите, достал из-под пояса брюк пистолет, сунул его под перину на кровати. Заправляя рубаху, он тоже присел к столу. – Может быть, и тут найдется дело, – со спокойным видом «продолжал» беседу Алексей Кузьмич. – Подработаем на харчи и дальше потопаем.

Миша только делал вид, что слушает, Он немножко оробел, встревоженно ждал, что будет дальше. Да и Алексей Кузьмич был настороже. Едва мимо окна прошагали первые гитлеровцы, Лойко снова метнулся к окну и проследил за солдатами, пока те не ушли со двора.

– Интересно, – только и сказал Алексей Кузьмич, заталкивая пистолет снова под рубаху.

Пришел хозяин.

– Значит, из заключения, – пропел он, выкладывая на стол взятую справку. – Липовый документ, А позвал, чтобы предупредить – расстреляли они тут одного на днях с такой справкой.

– А я при чем? – потер обросший подбородок Лойко.

– Расстреляли, говорю, разведчик оказался. И теперь не разбираются: из заключения – к стенке.

– Но я действительно вышел…

– И мальчишка?.. Ах, нет? Кто вас разберет? Похоже вроде. – А по глазам парня было видно, что не поверил. – Чего же мне с вами делать? – наморщил лоб хозяин. – Желаешь, дам другой документ?

Он живо сходил в соседнюю комнату и положил перед Лойко удостоверение на немецком бланке.

– Вот, сосед до меня старостой на селе был. На днях прихлопнули.

– За что же они его? – покачал головой Алексей Кузьмич.

– Думаешь, немцы? – как-то само собой понизил голос староста. – Из лесочка стрельнули… Ты возьми удостоверение. Надежное. До сентября сроку.

Лойко читал:

«Староста Ярощук Федор Захарович…»

– Паршивый человек был, царство ему червивое. Неделю покуражился, – добавил новый староста и выглянул в окно, которое выходило на улицу.

«Хитрит с прицелом дальним, за свою шкуру боится, обезопасить себя желает, чтобы не «стрельнули из лесочка»? – размышлял Алексей Кузьмич, слушая парня и бережно складывая ценный документ, Решил: – О завтрашнем дне заботится».

А тот делился с чувством:

– У меня, конечно, недовольство было на Советскую власть. Но что теперь недовольство! – Он крутнул скрюченной пятерней. – Увидел, что фашисты творят… Свои же страдают-то!

Говорил он с горячностью, совсем теряя меру осторожности.

– Теперь проваливайте на все четыре стороны, – небрежно махнул рукой староста. – Охота есть, смени в сенцах ботинки… Аккуратно у тебя пошиты, как в ателье на заказ.

Он был прав, и Лойко понял, что он догадывается кое о чем. Ему показалось, что староста старается убедить его в том, что время на них он тратит неспроста…

Ничего не ответив на намек насчет обуви и тем самым молча согласясь с догадкой старосты, Алексей Кузьмич тут же переобулся в разношенные рабочие ботинки, сказавшиеся ему впору.

А староста тем временем к Мише, воротник рубахи поправил, спросил:

– Что притих, шустроглазый? Напугался? – пятился он к порогу, пропуская Алексея Кузьмича на крыльцо. Посоветовал: – Нашего брата – старост и полицаев – пуще всего остерегайся. Фашисту штиблеты ничего не скажут.

Лойко с мягкой ухмылкой качнул головой, протянул руку, сказал твердо:

– Спасибо. Может, встретимся, должник я твой, парень.

– Если что, – неспешно подал руку староста, – рассчитывай, свояк. По целине влево от села держись. На шоссейку ихние патрули пошли.

* * *

Стышко поджидал в условленном месте. В косоворотке, перетянутой плетеным поясом с кистями, в парусиновых брюках и полуботинках, весь опрятный, аккуратно причесанный, Василий Макарович выглядел по-старинному празднично. Так и сказал ему Лойко, встретясь.

– Обыватель с бухгалтерской профессией, ищу работу, – сделал умильную физиономию Василий Макарович и вдруг спросил: – А рация где?

Алексей Кузьмич доложил, почему пришлось схоронить рацию, подробно рассказал о встрече со старостой.

– В Яблоневке живет? Фамилию не узнал?.. Ну да, понятно. Стоит взять его на учет, покажи-ка удостоверение.

– Вот. Настоящее. Этот Ярощук прежде старостой был, застрелили его как будто партизаны из леса.

– Что же, становитесь Федором Захаровичем Ярощуком, – вернул удостоверение Стышко. – Пожалуй, твой знакомец правду сказал: не проходят легенды об освобождении из заключения. Об этом в первой же шифровке донесите Михееву. И пока все.

– Где мы обоснуемся? – спросил Лойко.

– Когда стемнеет, заберите рацию. Кстати, оттуда и передайте первое донесение, могут запеленговать. И перебирайтесь по краю леса ближе к шоссе… Тут у гитлеровцев столбовая дорога к фронту. Учитывайте все, что движется.

– Просто наблюдателями? – вырвалось у Алексея Кузьмича.

Василий Макарович строго посмотрел на него.

– Хватит вам работы, – успокоил он. – Прежде всего вам необходимо обосноваться, наладить четкую связь. Мне из Радомышля к вам недалеко, и житомирцам до меня сравнительно близко. У Ништы все обошлось нормально… Две железные дороги будем контролировать: восточную – на Киев, и северную – на Турчинку и Коростень.

– Плюс шоссе, – вставил Алексей Кузьмич.

– А в целом – перемещения врага на огромном участке фронта. Вы понимаете?! – многозначительно повысил голос Стышко. – А теперь отдыхайте, силенку нужно беречь, еще сгодится. Явка на хуторе, он от вашей новой стоянки в семи километрах вдоль шоссе на запад. Место приметное, ветряк без крыльев в стороне. Ты, Глухов, тоже понял?

Миша кивнул.

– Будешь связным. Завтра к пяти вечера сходишь на хутор, постучишь в крайний дом с оградой, попросишь милостыню. Встречу я или старик. Он скажет: «Тебе приварок или сухарей?»

– Ясно, – отчеканил Глухов.

– Всегда рад слышать это слово, – потрепал Мишу за вихры Стышко. – Ты знаешь, Алексей Кузьмич, староста располагает меня к доверию: врагу вас не выдал, дело посоветовал, убедительно намекнул, что хочет помочь, и, наконец, удостоверение ссудил.

– Безо всякого расчета на новую встречу, – хмыкнул Лойко.

– Расчет-то мог быть. Изучить старосту надо. И к делу приспособить, – закончил разговор Василий Макарович.

…Лойко пошел готовиться к передаче, а Миша лежал в укромном и с хорошим обзором месте у края леса, гордясь своей принадлежностью к разведчикам во вражеском тылу, которые все видят и не дадут врагу скрытно наращивать войска.

Приятно было Мише и от этих мыслей и от сознания того, что ему предоставили возможность по-настоящему мстить врагу.

Потом Миша затревожился: пора было вернуться Алексею Кузьмичу, а он все не появлялся. Притих парнишка, чутко вслушиваясь в неразборчивые ночные шорохи. Наверху под порывами ветра гомонила листва, заглушая далекий и слабо доносившийся сюда рокот моторов на дороге.

Лойко возник на пригорке, расплывчатый и крупный на фоне звездного неба, и Миша осторожно по-птичьи свистнул ему.

– Все в порядке, тебе привет, – пошутил Алексей Кузьмич и развалился на траве.

Он отдыхал недолго, и вскоре они уже шагали по ухабистой, едва различимой в ночном лесу дороге.

Вторые сутки во вражеском тылу начались удачно.

* * *

Перед рассветом гул моторов на шоссе затих. И лишь когда высоко поднялось солнце, столбовая дорога ожила. В ту и другую сторону неслись разномастные машины.

– Пустое, все не то, – досадовал на никчемную трату времени Лойко, хотя, в сущности, сетовать ему было грешно: до утра время прошло не бесполезно, наступит и другая ночь, а главное – оперативная группа в действии. Этим и успокаивал себя Алексей Кузьмич.

Разведчики лежали у края леса в кустах.

– Ты в школе хулиганистым был? – от нечего делать поинтересовался Лойко.

– Не очень, – отозвался Миша и немного погодя добавил: – Деревенские мальчишки смирные.

С нежностью Алексей Кузьмич посмотрел на одного из этих «смирных» мальчишек, не умея словами выразить какое-то новое понимание силы, скрытой в душе русских ребят.

– Мишута! Кем ты после войны хочешь стать? – спросил Лойко, лишь бы не молчать.

– Водовозом, – шустро ответил паренек, и на его щеках проступили ямочки.

– Ке-ем?

– Шучу. Маленьким еще, рассказывала мама, я обещал: «Вырасту, буду кормить вас кипятком». Отец смеялся, говорил: «Водовозом будет».

Алексей Кузьмич улыбнулся.

– Почему же ты так обещал?

– Кто его знает! Отец, когда зимой приходил с работы, первым делом: «Кипяточку, мать». Шофером работал.

Они помолчали.

– А я медиком собирался стать.

– Чего? – не понял Миша.

– На врача, говорю, мечтал выучиться. Даже поступал в институт. Райком в контрразведку направил… А тебе, парень, уже на хутор топать пора.

Лойко порасспрашивал, все ли хорошо запомнил Миша. Наставлять его не стал, запустил пятерню в его белесую кучерявую шевелюру, предупредил с нежностью в голосе:

– Осторожно смотри…

Он последил за Мишей, пока тот шагал по жиденькому клину леса и исчез в лощине, потом снова различил юркую фигурку в стороне за далеким селом и тут же потерял из виду.

«Удачи тебе!» – мысленно пожелал Алексей Кузьмич, скучая в одиночестве. Жара спала, но было сухо и душно. Разморенную тишину редко нарушали птичьи голоса.

И вдруг на полевой дороге, пересекающей шоссе, на которую Алексей Кузьмич даже не глядел, появилась колонна пленных. Они понуро брели трехрядным строем, безразличные к охране и ко всему вокруг.

Странным, даже диковинным было видеть среди пленных полковника в форме и с орденом Красного Знамена на груди. Он шел правофланговым в колонне, с перевязанной и гордо вскинутой головой, всем своим видом говоря: дрался достойно и теперь не хочу утратить воинскую честь.

Лойко не отрывал от полковника глаз. Черноволосый, с горбатым носом, он показался чекисту знакомым. «Где я его видел? – припоминал Лойко. И вдруг: – Танкист! В штабе корпуса генерала Туркова… Тяжко…» – провожал глазами колонну Алексей Кузьмич, переживая за тех, кто попал в руки врага.

К вечеру на шоссе стало оживленнее: то тягачи с пушками пропылят, то машины с прожекторными установками, а перед темнотой гулко загрохотала танковая колонна.

Лойко надеялся, что главные и самые ценные сведения добудут его товарищи. Но сведения, которые принес поздно вечером умаявшийся связной, изумили его: «С Южного фронта переброшены и идут из Житомира на Киев три стрелковые дивизии, танковый корпус врага. Разговоры: готовится прорыв за Днепр».

Мишутка гордился выполненным заданием. Сходил он на хутор без приключений, принес в противогазной сумке несколько ломтей хлеба, лепешки, шмат сала и бутылку молока.

– Ты действительно вылитый нищий с сумой на плече, – одобрил внешний вид своего помощника Алексей Кузьмич.

– Деда себе нашел, – важно сообщил Миша. – Жить к себе приглашает дедушка Артем. Седой весь, руки большие, волосатые.

– Ну а ты что же ему?

– У меня, говорю, брат старший есть, посоветоваться надо. Это с вами, значит.

– Верно. Молодец! – хвалил помощника Алексей Кузьмич.