Текст книги "Комиссар госбезопасности"

Автор книги: Юрий Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Командующий армией не был у вас? Где-то здесь должен находиться.

– Был тут пятьдесят минут назад, – посмотрел на часы майор и указал рукой в сторону правого фланга: – Туда отправился, сказал, в соседний полк и к танкистам генерала Туркова.

– Очень хорошо, найду… – удовлетворился Михеев тем, что Белозерский, наверное, уже возле командарма и можно быть спокойным за обеспечение его безопасности. – Скажите только, что у вас против танков?

– Полк по штату, батальон в наличии, – указал тот телефонной трубкой на позиции. – Гранаты, понятно, бутылки… на пушки есть надёжа.

Еще яростнее ударили с той стороны пушки. Враг пристреливался к передовой, снаряды ложились впереди траншей, с перелетом свистели над холмами.

Успев про себя оценить неуязвимость командного пункта, Михеев бегло оглядел свои окопы, кинул взгляд на вражеские танки, снова на окопы, будто бы спешно выбирал себе место среди тех бойцов, для которых особенно трудно мог сложиться бой.

– Давайте туда, – указал он Плесцову на окопы по правую сторону холма и расторопно двинулся к склону, стремясь успеть проскочить участок, куда нацелились вражеские танки.

А командир полка, подняв с земли каску, бросился за Михеевым.

– Возьмите, товарищ комиссар, сгодится… – настойчиво, привычным командирским тоном предложил майор.

Михеев машинально протянул руку, но, увидя майора без каски, отмахнулся, бросив:

– Вам она нужнее…

– Да у меня их под боком… – втиснул каску в руку Михеева майор и вдруг спросил: – Стоит ли вам туда-то?

– Вы что? – изумленно вспыхнули глаза Михеева. – За кого вы меня принимаете? А за каску спасибо, майор Штыхно! Только и вы ею не пренебрегайте.

В неглубоких, наспех вырытых траншеях лишь кое-где можно было пройти во весь рост. Без привычки и забываясь, Михеев неосторожно распрямлялся на быстром ходу, и тогда Плесцов, сам маявшийся в траншее из-за высокого роста, бесцеремонно осаживал начальника за плечо, произнося: «Срежет!»

Не противясь, Анатолий Николаевич где перебежкой, где боком обходил цепочку редко стоящих, готовых к бою красноармейцев и все стремился к отдаленным высоткам, на одной из которых, по его предположению, должен был находиться командарм Горбань.

Но пришлось остановиться – траншея кончилась, а соседняя начиналась за дорогой, перебегать к которой стало уже крайне рискованно: к окопам, гулко ухая пушками и звонко стуча пулеметами, неслись вражеские танки.

Воротившись немного назад, Михеев облюбовал себе свободную ячейку возле сержанта с медалью «За отвагу» на груди, руками пощупал бруствер, как будто по-инженерному в точности хотел определить его надежность.

Плесцову место не понравилось: голый, открытый пустырь с бугорушками позади, подсказывающими, что оборону тут занимали без расчета на отход.

Молчаливую решимость перед боем и вместе с тем любопытство к себе заметил Михеев во взглядах бойцов, среди которых он оказался. Они, должно быть, никогда не видели военного с тремя ромбами в петлицах. Анатолий Николаевич, далеко не равнодушно следя за мчащимися в атаку машинами, захотел быть таким же уверенным, как они – фронтовики.

– Горит! – закричал справа сержант с медалью.

Дымящий танк повернул назад, чуть было не наскочил на встречный – и встал… А за остальными уже появилась пехота. Она кучно жалась позади машин, еле поспевая за ними.

– По танкам!.. – раскатисто крикнул лейтенант. – Гранатами!..

Прямо на Михеева шла мощнолобая махина с торчащим стволом пушки, который от тряски ходил вверх и вниз, словно бы выбирал момент послать снаряд именно в него, а из-под орудия визгливо тараторил пулемет.

«Головы не высунуть… – подумал Анатолий Николаевич, пригнувшись в окопе. – Хорошо, что догадался надеть каску». Он на мгновение снова выглянул из окопа, достал маузер, переложил его в левую руку, а в правой зажал связку гранат – ими поделился сосед – сержант.

Слева, справа грохнули разрывы гранат, рвануло впереди – это сосед Михеева швырнул связку и моментально схватил вторую…

Танк надвигался. Анатолий Николаевич уже почти распрямился в рывке, но в последнее мгновение отшатнулся, присел. В тот же момент его оглушил металлический тяжелый взрыв, на голову рухнули комья земли. Он успел заметить, что лейтенант опередил его и бросил под танк свою связку.

– Откинул хобот, – пошутил сержант, прилаживая на бруствере винтовку.

По танку метались языки пламени – угостили вдобавок бутылкой с горючей жидкостью, он стоял боком, с виду мертвый и все еще устрашающий.

– Сейчас фрицы, коли живы, начнут выскакивать. Поосторожней, смотрите, – предупредил Михеева красноармеец.

Близко стоящий подбитый танк загородил обзор довольно широкого участка, и Михеев продвинулся по окопу вправо, остановился, положил связку гранат в нишу, продолжая наблюдать за тремя вражескими машинами, которые прорвались через передовую и теперь неслись в обход холма.

– С тыла заходят, – понял Анатолий Николаевич и всерьез встревожился за левый фланг. Но размышлять было некогда: надвигался второй эшелон танков. Снова поднялась вражеская пехота, теперь до нее оставалось не больше полусотни метров. Пальба, разрывы, грохот – все звуки смешались, сбивая с толку.

Михеев видел, как рядом, выронив автомат, повалился красноармеец, неловко подвернув руку за спину. Бросившись к бойцу, Анатолий Николаевич хотел подозвать Плесцова, чтобы тот сделал перевязку, но, приглядевшись, понял, что помощь уже не нужна.

И тогда Михеев схватил автомат, хотел взвести затвор, но тот уже был на боевом взводе, прицелился в орущих гитлеровцев, сильно давя на спусковой крючок, и не сразу догадался, почему нет выстрела – диск был пуст. Бросив автомат, комиссар в злом азарте с левой руки безостановочно разрядил маузер, хорошо видя, что попал… Он мельком оглядел окоп, ища что-нибудь такое, из чего можно было бы стрелять, но не нашел.

Непонятное произошло на передовой. Вражеская артиллерия примолкла. Это здесь не стало слышно ее работы, она перенесла огонь вглубь. И танки повернули, оставив в смятении брошенную пехоту. Вражеские солдаты залегли, начали отползать.

– Огонь! – кричал лейтенант, стреляя короткими очередями из автомата. – Бей! Не давай уйти!

Справа, на ничейной полосе, начался танковый бой. Он быстро сместился на сторону противника, все руша на своем пути и опаляя огнем… Танки уничтожали друг друга на виду у притихшей пехоты.

Михеев узнал среди дерущихся боевую машину полковника Ивана Ивановича. Корявый сук все еще торчал за его башней. «Молодец!» – хотел крикнуть комиссар знакомому полковнику, сумевшему рассеять вражеские машины. Его мощный КВ ворочая хоботом пушки направо и налево, паля и чуть вздрагивая от выстрела, упорно уходил дальше, мимо горящих танков врага. И тут снова из рощицы подала голос вражеская артиллерия, ударила прямой наводкой. «Рогатый» танк, чуть развернувшись, рванулся напрямую к рощице, с ходу торопливо посылая снаряд за снарядом… И вдруг крутнулся на большой скорости, взметнул пыльную завесу, которая еще не успела осесть, как ее пробило огненное, с языкастой чернотой пламя.

Потрясенно смотрел Михеев на горящую машину. В ней находился человек, которого он знал, совсем недавно говорил с ним, и от сознания этого было тяжелее на душе.

Вражеские танки откатились к реке.

Михеев только теперь заметил, что солнце уже село, над высотками с западной стороны светился алый закат. Смотря на него, Анатолий Николаевич спокойно размышлял о том, что командарм Горбань скорее всего дождался решающего момента танкового боя – врага отбросили, и теперь, наверное, командарм отправился на какой-нибудь другой участок обороны либо в штаб армии. Неожиданно Михеев вспомнил КП полка на косогоре, майора Штыхно с телефонной трубкой в руке… И решил вернуться к нему, связаться по телефону с соседом на правом фланге, чтобы разузнать о Горбане – где он? А то ведь за ним не угонишься.

– Ну и как? – спросил Михеев Плесцова, снимая каску. – У озера Хасан жарче было?

– Как вам сказать… Там за атакой контратака шла, ситуация другая. Да и без танков… Ну а весь день вот так биться, как наши тут сражаются, тут уж не жара, а настоящее пекло получается. И все-таки враг не прошел!

Тут они услышали мнение подошедшего сержанта.

– Кабы не наши танки… – шмыгнул, тот носом, – туго бы пришлось.

– Это само собой, – согласился Анатолий Николаевич и спросил: – Ну а если завтра подкрепления не будет, сомнут?

Сержант ответил не задумываясь:

– Пройдут, коли нас не будет. Гранат, жаль, мало, это еще сегодня лафа, два раза подбрасывали боезапас. Лопатки саперные позарез нужны.

– С едой как?.

– Всяко… И еще бы хоть одно ружьецо противотанковое на взвод. Да хотя бы бутылок с горючкой побольше, неужто и на это добро лимит? И вмоготу пойдет. Пехота ихняя што, особенно если под этим делом, как говорится, во хмелю, ее молоти, сам только башку не подставляй… – Сержант, легонько махнув рукой, продолжил: – Сегодня еще не так, чтобы как в аду… Вчера был настоящий ад, и утречком – наподобие. Но когда вы появились, думаем, зачем-то большое начальство нагрянуло, знать, неспроста… Подкрепление ждали, думали – наступать задумка есть. А вы, значит, на ихние рожи захотели поглядеть, самолично из шпалера вдарить решили.

Михеев выслушал терпеливо, а последнее утверждение даже развеселило его.

– Да нет же, нечаянно у вас застряли, – пооткровенничал он. – Ну а уж если строго говорить, то какой же я начальник особого отдела фронта, если передовой не нюхал.

И все наконец узнали, кто перед ними.

…Вот уж никак не ожидал Михеев, направляясь с Плесцовым в штаб пограничного полка, что встретит Белозерского. Балансируя на крутизне руками, тот быстро спускался с однобокого холма.

– Вы как сюда попали?! Я же велел вам отправляться на правый фланг, к генералу Горбаню, – недовольно вырвалось у Михеева.

– Были там, товарищ комиссар, теперь перебрались сюда. Горбань у майора Штыхно. Послал за вами, – скороговоркой объяснил Белозерский, пропуская вперед Михеева.

– Да ну?.. – удивленно произнес Михеев.

– Я звонил Штыхно, просил вам доложить, где нахожусь, что все в порядке, нашел, кого искал. Да где уж им было сообщать, – идя чуть позади Михеева, рассказывал Белозерский. – Мы видели, как у вас на поле громыхало-горело.

Полуобернувшись, Михеев спросил:

– Не знаете, полковник Сгибнев связался по телефону с Горбанем?

– Успел еще до моего прихода. Я начал было докладывать о слабом участке, командарм остановил, сказал, что в курсе, возможные меры принял. Ругает меня, что возле верчусь. Говорю, обязан безопасность обеспечить, прикрыть в случае чего, вы же на переднем крае. А он мне: «Вы армию от шпионов-диверсантов прикрывайте, а у командарма войско для этого есть. Видите, как бьются…»

– Назойливо вертеться не надо. Обеспечили охрану, своим делом занимайтесь, – без особой охоты поддержал разговор Михеев, заметив группу военных на том месте, где не так давно сам сидел и разговаривал с майором Штыхно. Командира полка Анатолий Николаевич узнал по белой повязке на шее, а рядом с ним разглядел сухопарую, прямую фигуру генерал-майора Горбаня, указывающего рукой в сторону позиций противника.

Закат угасал, но даль еще просматривалась, и было видно, как от реки по краю темнеющего лесочка несся немецкий танк, удаляясь от передовой. Она притихла, как будто ее и не существовало, и только в ближайших к холму траншеях различалось движение бойцов, а дальше, окинь глазом, вроде бы безлюдно.

Михеев узнал генерала Горбаня, хотя виделся с ним всего однажды, зимой у Кирпоноса. У командарма было сухощавое, прокаленное солнцем лицо, глаза смотрели устало, озабоченно, и одновременно была в них та уверенная твердость, когда человек хорошо знает, что делает.

– Во сколько завтра пополнение подойдет и кто конкретно? – пожимая руку Михееву, первым делом спросил Горбань.

Анатолия Николаевича немного смутил неожиданный четкий вопрос, на который, ему показалось, он не может ответить с удовлетворяющей определенностью, хотя в этом и не было его вины.

– Стрелковая дивизия на марше, – ответил как можно тверже и добавил: – Командующий фронтом сказал, что она прибудет к вам не раньше чем через сутки.

– Сутки… и не раньше… – вопросительно посмотрел на Михеева командарм и, понимая, что уточнения не будет, поинтересовался: – О бронепоезде что-нибудь известно; когда ополченцы подадут его нам под парами?

О бронепоезде Михеев ничего не знал.

– Да, ведь вы сегодня только прибыли из Москвы, – вспомнил Горбань разговор с Белозерским и объяснил суть вопроса: – Второй бронепоезд делают для нас. Первый отличился уже на подступах к Малину. А второй бы пустить завтра утречком к Турчинке. И танками с правого фланга ударить, не сунулись бы выродки до подхода стрелковой дивизии… Счастье наше, что они сегодня не ударили по нашему левофланговому соседу – стрелковому корпусу. От него осталась лишь дивизия Артамонова, можно сказать, к нам прибилась. Сегодня я полк из нее перебросил на угрожаемый участок. Полковник Сгибнев передал мне требование командующего. А разве есть у меня нынче не угрожаемые участки? Верчусь… Танковый корпус Туркова по частям разбросал с тройной боевой задачей: дерись на своем участке обороны и успевай помочь соседям справа и слева.

– А если удар придется на дивизию Артамонова, и так не устоять ей… а вы полк из нее перебросили? Я, видимо, что-то не понял, – решил уточнить Михеев.

– Я же говорю, дивизия в отрыве от своего стрелкового корпуса, обойти ее справа и слева ничего не стоило. Поэтому я и перебросил полк впритык к своей армии, чтобы сделать надежным хотя бы правый фланг дивизии, да и свой левый – тоже. Что у Артамонова там сейчас, не знаю. Надо бы вам подъехать к нему, разобраться и доложить Кирпоносу. Считаю, дивизию следует передать нашей армии. Какая-то ненормальная автономия сложилась у Артамонова. Я фактически только просить его могу… Подробнее в штабе поговорим, чтобы потом доложили командующему фронтом все как есть.

Только теперь Михеев понял, почему командарм стремится поподробнее ввести его в курс сложившейся обстановки, и проникся уважением к Горбаню за понимание того, что он, Михеев, человек на Юго-Западном фронте новый, а задание получил ответственное и решить его как следует в их общих интересах.

– Да, мне тоже надо в штаб… С начальником политотдела еще не встретился. И с Белозерским не закончил разговора, – подтвердил необходимость отправиться с генералом Михеев.

Командарм кивнул и продолжил прерванный разговор с майором Штыхно.

– Противотанковых ружей твердо не могу обещать, но дать постараюсь, а боезапас и бутылки с горючим ночью доставят. У полевой дороги, где прорвались три немецких танка, ройте второй ряд траншей с проходами от первой линии. Завтра они здесь повторят удар. Бойцы устали, но ничего не поделаешь… сами все понимают. Завтра нужно во что бы то ни стало продержаться. Подойдет дивизия, помощь первые получите.

– Будем стоять, как стояли, – заверил командир полка.

– Примерно держатся люди, так стоят, что слов не сыщется благодарность выразить, – с чувством пожал руку Штыхно командарм и, вздохнув, добавил: – Больно терять таких героев…

Между тем Михеев послал Плесцова к телефону, чтобы тот созвонился с соседним пограничным полком, разыскал Кононенко и передал ему приказание отправиться в штаб армии. Анатолий Николаевич хотел вернуть майору Штыхно каску, подцепленную к ремню на животе и мешавшую ему с непривычки, но так и не решился этого сделать, сочтя неудобным. Он тоже на прощание пожал майору руку.

– Спасибо. Так случились, что, видимо, на всю жизнь вас запомню… Боевое крещение не забывается.

Майор с живостью кивал, хотя и не понял, за что же поблагодарил его комиссар госбезопасности.

В полукилометре от холма, в низине, укрылись средь кустарника легковая и грузовая машины. К ним пошли напрямую полем: Горбань с Михеевым – впереди, за ними – Плесцов с Белозерским, а следом гуськом – бойцы охраны. Горбань легко ориентировался в сумерках – часа не прошло, как он оставил здесь машины, отправившись на КП полка, и теперь возвращался уверенно, говоря Михееву:

– Отошли мы к Коростенскому укрепрайону как нельзя лучше, противник даже не заподозрил. Оставил заслоны… Теперь вгрызться бы тут в землю, сдержать натиск день, другой, пока сработает весь организм армии на новом рубеже, и с языка фрицев не будет сходить Коростень. А сейчас есть опасность прорыва врага к Киевскому укрепрайону. Эх, если бы завтра утром подошла стрелковая дивизия!..

– На правом фланге армии устойчивое положение? – спросил Михеев, догадываясь, что командарм не случайно помалкивает о нем.

– Получше. Но вы представьте себе, против нашего правофлангового, сильно потрепанного стрелкового корпуса наступают четыре пехотные дивизии противника с танковой поддержкой. А у нас нехватка даже бутылок с горючей смесью. Вы это возьмите себе на заметку, в Киевском горкоме партии поставьте срочно вопрос, не так уж сложно его решить. Пусть завод безалкогольных напитков целиком переключается на горячую продукцию. А то, я слышал, пока кустарным способом все делается.

– Я уже зарубку в мозгу сделал, – сказал Михеев и поинтересовался, как работает связь, не возникает ли каких затруднений.

– На фронте не бывает связи без затруднений, стреляют всюду. Случалось, нарушался контакт со штабами, но быстро восстанавливали. Подробнее начальник связи армии скажет. Да и Белозерский, по-моему, в курсе, докладывал, видно, вам о поимке диверсантов.

И уже в машине, повернувшись к заднему сиденью, Горбань шутливо прервал серьезный разговор:

– Первый раз в жизни еду в сопровождении столь высоких представителей особого отдела. Значит, можно спокойно вздремнуть на ходу.

Командарм, пожалуй, ради того и пошутил, чтобы к слову сказать о необходимости немного уснуть, а потому, значит, желательно не беспокоить его вопросами. Он опустил голову на грудь и мгновенно затих.

Михееву тоже захотелось подремать, с непривычки он чувствовал себя разбитым, но ему неловко: было выказывать свою усталость перед бывалыми, потерявшими покой фронтовиками, в сравнении с которыми он выглядел полным сил, наспех окрещенным в бою новобранцем. Да и едва ли бы он уснул. Только измотанный организм бывалого воина вырабатывает способность моментально засыпать и пробуждаться через считанные минуты.

– Вы бы тоже соснули, – посоветовал на ухо Белозерскому Михеев, – а то ведь потом некогда будет. На день оставлю у вас Кононенко, а Плесцова сейчас, как приедем, познакомьте с делами, пока я буду занят в штабе…

Мысли Михеева вернулись к прошедшему бою, но сразу перескочили на командарма Горбаня, вспомнились его первые вопросы о стрелковой дивизии, которая находилась на марше, о неведомом ему бронепоезде, а он подумал о том, каким тщательно подготовленным должен отправляться в передовые части, где требуются предельная точность и полная определенность.

Глава 22

Решение создать чекистскую группу для ведения дальней разведки в тылу противника и подобрать в нее молодежь Грачев расценил как удачную возможность оживить контрразведывательные мероприятия. Понять его было легко. Начавшая налаживаться перед войной сложная работа вдруг словно бы отсеклась из-за вражеского вторжения, и оборвались многие связи. Пока что дали о себе знать лишь Цыган и еще трое разведчиков, но контакт с ними вскоре опять прервался.

Грачев вовсе не рассчитывал восстановить нарушившиеся связи с помощью чекистов, которых собирались забросить в тыл врага, но в будущем эти люди могли послужить надежным связующим звеном и важным источником информации из вражеских тылов.

Не медля, Грачев выехал в Киевский горком комсомола. В нем оказалось людно. Всюду толпилась молодежь. Тут выкликали по списку фамилии, там гурьбой наседали на старшего политрука и загородили коридор – не пройдешь. Все куда-то стремились, галдели.

Грачев решил для начала отыскать заведующего оргмассовым отделом Савву Доценко, с которым зимой бывал на встречах с молодежью, выступал с докладом о бдительности. Тот оказался на месте. Догадавшись, что особист зашел к нему неспроста, отозвал в сторонку, спросил:

– Что у вас, чем могу быть полезен?

– Дай пятерых очень надежных ребят. Смелых, само собой.

– Хоть двадцать подберу. Видите, наседают, на фронт рвутся. Семнадцатилетние – еще куда ни шло, а вы посмотрите на эту настырную мелюзгу, многим по шестнадцать не натянешь. И все – на фронт.

– Одного такого паренька мне и порекомендуйте. Остальных – постарше. Если кто окажется с оккупированной территории, тоже давайте, чтобы выбор был побольше.

Доценко понимающе кивнул.

– Есть такой, я его только что направил на рытье окопов. Говорит, рацию в школьном кружке Осоавиахима изучал, фашистов ненавидит, родители у него под Житомиром погибли.

– Пригласите его сюда, – попросил Грачев, заинтересованный тем, что паренек знаком с рацией.

Но, когда Доценко привел тощенького, будто заморенного, мальчонку с плаксивым личиком, Грачев чуть было сразу не отказался от него.

Поговорить было негде, и, пока Доценко подыскивал других подходящих ребят постарше, Грачев с пареньком вышли на улицу, сели на лавочку под каштаном.

– Как звать тебя? – спросил Грачев, оценив первое достоинство мальчишки – неторопливость и терпеливое ожидание того, когда заговорит старший, тем более командир.

– Миша Глухов.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать и два месяца. В мае родился.

– Это хорошо, что ты любишь точность. Возраст у тебя подходящий. А чего кислый такой?

Миша пристально посмотрел в глаза командира с двумя шпалами в петлицах, будто бы решая, стоит ли высказывать все, что у него на душе, и ответил рассудительно:

– Веселиться-то не с чего… Землю рыть посылают, копайся там… Я на фронт хочу, пошлите связистом… И рацию знаю.

– Как знаешь? Принимать и передавать можешь, ключом работать?

– Умею. И на слух принимаю, – постучал Миша пальцем по коленке. – Не так быстро пока, но я натренируюсь.

– Ну ладно. Расскажи о себе, откуда ты, кто родители? Как в Киев попал?

– Из-под Бердичева я, папа шофером работал, мама на ферме. В девятый класс перешел. Эвакуировались мы, все уезжали, папа на свою машину нас с мамой посадил. На Житомир ехали. Немцы разбомбили колонну, стреляли с самолетов. Я не знаю, как целый остался..

– Ты видел родителей убитыми?

Миша вздохнул, опустил глаза.

– Видел, – тихо произнес он. – Мамка рядом лежала…

– Из родных кто-нибудь есть?

– Бабушка с дедушкой в Вологде, папины родители. А у мамы одна тетка в Хмельницком живет.

– Что же ты собираешься делать? В Вологду надо ехать.

– Не поеду, – мотнул головой Миша. – На окопы же посылают. Там видно будет. А в Вологде чего?

– Мал ты еще.

– Что же тогда сказали, возраст подходящий? Думал, возьмете, оружие дадите… – не договорил мальчишка о главном своем желании – мстить врагу.

Грачев и без того все понял и про себя прикидывал возможность использовать паренька связным, а при необходимости и радистом в тылу врага. Все складывалось в пользу юного кандидата.

– А ты зацепистый, – похвалил он Мишу. – Надо что-нибудь придумать. Посмотрим, может быть, ты и в разведку сгодишься. Пошел бы?

Глухов с недоверием посмотрел на командира, – правду, что ли, он говорит? – спросил неуверенно:

– В разведку?

– Что-то вроде того. Очень опасно.

– Возьмите, – подался грудью Миша, как будто ему отказывали. – Я не знал, где проситься… В горком пришел, я комсомолец… Возьмите меня, не ошибетесь!

Грачев положил ему на худенькое плечо руку, сказал доверительно:

– Для того и позвал тебя. О нашем разговоре никому ни слова. Даже самому близкому человеку. Понял? В другом месте еще поговорим с тобой. Часа через два поедем. Там и поешь. Жди меня здесь.

Доценко успел управиться, группа ребят уже поджидала Грачева в коридоре возле кабинета.

– Отобрал, думаю – что надо, – сообщил Доценко. – Все только-только закончили школу, активные комсомольцы, а Леша Буланов два последних года был комсоргом школы. И еще четверо неразлучных однокашников, все с одной, Гоголевской, улицы, – подметил Доценко немаловажную подробность, намекая, должно быть, на то, что с ними можно говорить со всеми сразу. – Я их прекрасно знаю, рекомендацию дадим тут же. У Строкача отец партийный работник, сам он хорошо учился, да и остальные не дурни. Разве что Платон Пилипчук маленько флегматичен. Скарлатиной болел, долбили ему тут, – потрогал себя за ухом Доценко, – но слух не нарушен, в прошлом году медкомиссию прошел в аэроклубе, с парашютом прыгал.

– Вы что, о каждом парне в городе так осведомлены? – не выдержав, восхитился Грачев.

– Я преподавал в этой школе, – внес полную ясность Доценко и досказал свое мнение о двух остальных: – Володя Рафаенко девчоночьего склада парень, нежный, спокойный, но за правду постоять умеет. И полная противоположность ему – Сева Бугаенко. Ершистый, отчаянный. В футбол на мостовой играют – его в ворота ставят. Бросается за мячом на булыжники, не охнет, не морщится.

– Бесшабашный?.. – спросил Грачев.

– Да нет, лихость в нем этакая… Бугаенко не подведет, сам пропадет, товарища прикроет. Но сдерживать его надо… Отца у него нет, умер. А у Рафаенко отец машинистом на железной дороге работает.

– Ну что же, приглашайте, – попросил Грачев и благодарно добавил: – Я, пожалуй, теперь каждого узнаю!

* * *

На рассвете Михеев выехал из штаба 5-й армии, удовлетворенный встречей с уверенным, дотошно вникающим во все генералом Горбанем, Решая сложные тактические вопросы, реагируя на постоянные изменения обстановки, командарм не упускал возможности посвятить комиссара госбезопасности – человека нового на фронте – в сложные проблемы Коростенского участка обороны. И Михеев был благодарен Горбаню за доброжелательное отношение к нему, за старание посвятить его в такие тонкости, о которых он сам вряд ли догадался бы спросить. Михеев еще долго оставался под впечатлением душевного контакта с Горбанем, теперь уже не только зная общую обстановку, надежные и ослабленные участки переднего края армии, но и достаточно ясно представляя тревожное положение ее левого фланга. Стало ясно, что необходимо принимать немедленные меры по обеспечению плотной обороны на широком пространстве между Киевским и Коростенским укрепрайонами, пока противник, обманутый скрытым и четко организованным отходом 5-й армии, встретив ее стойкое сопротивление на новом рубеже, не успел нащупать слабый участок обороны. Участок этот не могла целиком прикрыть и подходящая стрелковая дивизия. К тому же ее прибытие ждали лишь к вечеру, с темнотой.

Связаться с Кирпоносом по телефону Михеев не смог – на временном КП 5-й армии спецсвязи не было, потому он послал через Белозерского шифровку Ярунчикову для последующего доклада командующему фронтом. Под утро пришел ответ:

«Горбань получил указания. Выезжайте дивизию Артамонова, уточните истинное положение левом фланге армии вплоть до КУРа, результаты доложите 7 утра. Кирпонос».

Легковая машина неслась по прямой полевой дороге в сторону Ольховчан, следом в завесе пыли шел грузовик с красноармейцами-пограничниками. Михеев ехал молча. На заднем сиденье, откинувшись, сонно поглядывал по сторонам Плесцов. Но он вовсе не дремал.

– К фрицам не выскочим? Что-то ни души не видать стало, – предостерег он.

– Вперед посмотрите… – спокойно ответил Михеев, думая о том, как бы ему изловчиться, суметь проехать насквозь через КУР, инженерным глазом посмотреть на все три полосы обороны от топей восточного берега реки Ирпень до окраины Киева. Когда же в стороне справа остались позиции последнего батальона пятой армии и впереди на открытом, с жиденькими рощами, пространстве стали встречаться редкие, словно брошенные на произвол судьбы, малочисленные заслоны, Михеев и сам стал настороженно оглядываться по сторонам.

Неподалеку от дороги в березняке красноармейцы возились возле пушки. Михеев подъехал к ним, вышел из машины, спросил:

– Зачем здесь? На прикрытие оставлены?

Навстречу вышел сержант, подозрительно оглядел подъехавших, ответил:

– Заслоном поставили, а впереди, говорят, – никого.

– Где ваш командир?

– Батальонный вон за теми кустами, в лощинке.

Отыскав командира батальона, Михеев представился и спросил, что за подразделение здесь стоит и какую боевую задачу оно выполняет.

– Смешанный пехотно-артиллерийский батальон, – ответил хмурый капитан. – Вчера вечером нас выдвинули сюда на заслон.

– Значит, впереди есть линия обороны… – облегченно вымолвил Михеев.

Комбат отрицательно качнул головой:

– Вряд ли. Очень рискованно вы вот так едете. Впереди никого наших нет. Да и слева по нескольку штыков на километр.

– Как так?! Здесь же должен находиться полк… – изумился Михеев и посмотрел на запад. Ему стало не по себе от удручающей новости. Положение тут оказывалось гораздо хуже предполагаемого.

– Полк перебросили к Турчинке, противник давит там на прорыв. А здесь пока спокойно. И слева полк ушел туда же, оставили всего две роты, вроде нас, – видимость обороны.

– Какой же разрыв между пятой армией и Киевским укрепрайоном? – спросил Михеев.

– Километров двадцать, если не больше. Пытаются восстановить положение.

– Кто пытается?

– Так говорит командир полка. Ждем свежих подкреплений.

– Кто ваш командир дивизии? Артамонов?

– Да, генерал-майор Артамонов.

– Где его штаб?

– В Ольховчанах, шесть километров.

– Плесцов! – позвал Михеев стоявшего возле грузовой машины Ивана Михайловича. – Садись на легковушку и лети обратно к Горбаню, сообщи ему, что левый фланг безнадежно оголен, что Артамонов снял не один, а два полка. Поставь в известность Белозерского, пусть выяснит, как такое могло получиться, и проследит, какие меры будут приняты. И сегодня же доложит мне. Я к Артамонову.

– После мне возвращаться в Бровары?.. – спросил Плесцов.

– Да. Командарму передай, я в свою очередь доложу о положении Кирпоносу; не исключено, что в штабе фронта еще не знают здешней обстановки.

Михеев пересел в кабину грузовика, и шофер погнал машину в Ольховчаны. Откуда-то издалека доносился артиллерийский гул. Михеев прислушался, определил – канонада справа, на северо-западе. А поперек полевой дороги увидел свежие следы гусениц. Должно быть, перед рассветом прошли танки, прямо по хлебному полю, полосами вдавив в землю пшеницу.

Дальше стали попадаться добротно вырытые траншеи, артиллерийские позиции, а возле самих Ольховчан оказалось и вовсе людно, встретились замаскированные танки, пушки на конной тяге. Тут размещалась грозная, готовая встретить врага сила.

Артамонова – командира стрелковой дивизии – Михеев нашел в штабном блиндаже на окраине села. Генерал завтракал, устроившись на краешке стола, накрытого картой, в которую был воткнут измерительный циркуль, почему-то показавшийся Михееву всаженным в землю штыком винтовки.