Текст книги "Комиссар госбезопасности"

Автор книги: Юрий Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Родственник?! – поразился поначалу Михеев, но сразу же усомнился в правдоподобности услышанного, отмахнулся. – Однофамилец, конечно. Специальное задание… Чушь какая-то.

– Точно так. Знал, расстреляют перед строем, вот и начал вертеться, врать. После, мол, видно будет, может, забудут в суматохе, или подвернется случай бежать.

– Все это могли на месте выяснить, – не согласился с Ярунчиковым Михеев. Ему уже не хотелось терять времени на разговор об остальных арестованных, потому он закруглился: – Разберитесь сегодня же с этими сигнальщиками, дезертирами, и чтоб завтра же их у нас ни одного не осталось.

Замечание было справедливым, и Ярунчиков промолчал, видя, что Михеев отвлекся, пробуя пальцами землю в цветочных горшочках на подоконнике.

– Отдали бы лучше кому-нибудь цветы. Или поливайте, – вымолвил он между прочим. Потом спросил: – Один часовой возле отдела?

– Двое, с одной и с другой стороны школы, плюс вооруженный вахтер у входа, – для наглядности изобразил руками на столе систему охраны Ярунчиков.

– Штакетный забор метров на пять от здания надо поставить, нельзя так. Здесь голоса слышу из соседней комнаты, – подошел Михеев к Ярунчикову, взял его за плечо. – Не хмурься… Хотя нам с тобой теперь не до деликатности. Пойдем поговорим с людьми.

…Совещание собрали в большом классе, в котором заново расставили нагроможденные у задней стены парты, и теперь сотрудники расселись за ними, как школьники. Быстрым, заинтересованным взглядом окинул Михеев оперативных работников, отметив про себя, что большинство из них ему знакомы, и это удовлетворило его – знал, с кем предстоит трудиться.

– Ну что же, товарищи, начнем первый урок, – басовито и располагающе произнес Михеев, как бы смягчая таким вступлением предстоящий суровый разговор. – Представляться мне, видимо, излишне. Я назначен начальником особого отдела фронта. Товарищ Ярунчиков – заместителем, как и было совсем недавно. Но тогда мы жили в другой, мирной обстановке. Теперь война, тяжелая, жестокая схватка! Поэтому я буду несравнимо много требовать. Прежде всего – престрожайшей дисциплины, четкого исполнения долга, полной отдачи от каждого работника контрразведки фронта, деятельность которых, по моему убеждению, требует лучшей организации и целенаправленности. Воспринимайте мои слова без задетого самолюбия. Обстановка требует решительных перемен.

Высказав мысли, которые возникли у него при разговоре с Ярунчиковым, Михеев сослался на директиву партии и правительства, потребовал беспощадной борьбы со шпионами, диверсантами, изменниками, дезертирами, паникерами, распространителями провокационных слухов.

– Должен предупредить, – продолжал Михеев, – каждый сотрудник особого отдела фронта, оказавшись в районе сложной, критической боевой обстановки, обязан разобраться в ситуации и принять самое активное участие в оборонительной борьбе. Уклонение от участия в боях будет считаться дезертирством. Очень верно на этот счет ответил мне давеча оперуполномоченный Ништа.

– Старший… – подсказал Ярунчиков.

– Извиняюсь, старший оперуполномоченный Ништа, – поправился Михеев. – Я поинтересовался, была ли необходимость лезть ему в рукопашную на улице города Малина. И Петр Лукич достойно ответил: «А как же?! Такая рукопашная рядом разгорелась, какие еще могут быть другие дела?» Вот именно – никаких! Положение на фронте с каждым днем осложняется. На передовой мы должны чаще находиться, там, где особо опасно. Все это уяснили?

Чекисты понимали, но не совсем так, как это замыслил Михеев. Он решил создать оперативные группы из чекистов и направить их на самые горячие участки фронта.

– Завтра с одной из групп я еду в двадцать шестую армию. Других с мандатами Военного совета фронта направим на коммуникации, пусть энергично продвигают эшелоны с людьми, транспорт с боеприпасами на передовые позиции, поддерживают порядок на переправах через Днепр. Имейте в виду, сотрудник особого отдела фронта обязан дать свежую исчерпывающую ориентировку своим коллегам на местах о деятельности вражеской разведки, быть инспектирующим представителем, способным разобраться в оперативных делах, оказать помощь, а также добыть информацию для своего руководства о состоянии дел в том или другом особом отделе. Снова напоминаю, теснее взаимодействуйте с политработниками. Они все время с людьми, информируйте их о методах вражеской разведки, пусть нацеливают бойцов на бдительность. И особо хочу предостеречь о недопустимости малейшего превышения прав, законности, не говоря уж о проявлении гонора, бестактности. Я престрожайше буду за это взыскивать, иначе не умею, вы знаете. И постарайтесь все это потолковее разъяснить сотрудникам на местах. Вопросы есть?

Поднялся Деревянко.

– Все ясно, товарищ комиссар. Но возник практический вопрос.

– У нас теоретических теперь не бывает, – живо поправил внимательно наблюдавший за сотрудниками Ярунчиков.

– Подчеркнуть не мешает… – смущенно кашлянул Деревянко и продолжал: – На дорогах, особенно на переправах, где присматривает комендатура, встречаются военные-одиночки, можно сказать, бродячие: отбились от части. Одни – по своей вине, другие, как объясняют, по уважительной причине.

– Что же это за причины? – спросил Михеев. – Документы должны быть.

– Один утверждает, сопровождал раненого командира, другой – посылали с донесением, третий – выходил на линию исправлять связь, а батальон перебросили. В том-то и дело, что оправдательных документов нет, да и порой логично: откуда им взяться?

Михеев слушал нетерпеливо.

– Этим вопросом комендатура должна заниматься. Выявят дезертиров, тогда пусть нам или сразу в прокуратуру передают. Остальных, кто самостоятельно догоняет свою часть, пусть направляют в маршевые роты… Подобные вопросы надо решать в рабочем порядке. Мне пора идти представляться командующему… Добавлю только, работа наша должна вестись круглосуточно. Особому отделу будет придана рота пограничного полка. Оперативные группы при выездах усилим красноармейцами…

Ярунчиков заметил душевное расположение, доверие сотрудников к Михееву; обоюдной уважительностью была проникнута вся атмосфера совещания.

– Задачи, думаю, ясны, – заканчивал Михеев. – Прошу без обид отнестись к перестановкам, которые будут сделаны в отделениях. Меня, как видите, тоже направили с понижением, – хитровато улыбнулся он. Хотел что-то еще сказать, но тут пришел дежурный по отделу и доложил, что из Винницы по спецсвязи звонит старший батальонный комиссар Пригода.

– Как ты туда попал? – обрадованно и удивленно спросил Михеев в трубку.

– Отбираю людей для выполнения спецзадания на оккупированной территории. Сегодня же обратно вернусь, в армию. Вот воспользовался возможностью поговорить с вами из кабинета начальника управления.

Михеев ощутил облегчение от спокойно сказанных Пригодой слов «вернусь в армию», вселивших в него надежду, что положение 6-й армии улучшается, да и сам факт выезда Михаила Степановича в Винницу давал пищу для размышлений.

– Какая обстановка у вас на фронте, что в особом отделе? – спросил Михеев все же с тревогой.

– Неделю под Бердичевом стояли крепко, противник потери нес тяжелые, всю его танковую группу втянули в бои.

– Даже контратаковали и отбрасывали кое-где врага? – спросил Анатолий Николаевич, хотя и знал, что заметные боевые удачи 6-й армии позади.

– Теснили, теперь нечем… Препятствуем обходу врагом нашего фланга. Занимаемся разведкой сил и средств противника. Но и абвер много знает о частях и соединениях нашего фронта.

– Чем они прежде всего интересуются?

– Новыми формированиями, вооружением, эвакуации ей промышленных объектов, настроением войск и мирного населения.

– Большой у вас отрыв от нашего фронта?

– До шестидесяти километров. Как будто уже решен вопрос передачи нас Южному фронту. Так ли это?

– Не знаю, я только сегодня приехал… Найдешь возможность, пришли обстоятельное донесение. Постарайся доставить. Я надеюсь на тебя.

– Ясно, товарищ комиссар, – сделал паузу Михаил Степанович и доложил то главное, ради чего звонил: – Особый отдел раздобыл надежные данные о том, что вражеское командование силами одиннадцатой немецкой и третьей румынской армий готовится прорвать оборону Южного фронта, а это реальная угроза левому флангу Юго-Западного фронта.

– Понял. Сейчас же доложу командующему, к нему иду… Ну а сам как себя чувствуешь, опыт финской пригодился?

– Нормально, Анатолий Николаевич. Что финская, тут за неделю опыт получили. Не растеряемся и не оплошаем.

– В этом я уверен, – закончил разговор Михеев.

Глава 21

Штаб фронта находился неподалеку от особого отдела в двухэтажном доме, возле торца которого лежали штабеля досок, груды кирпича, бумажных кулей – должно быть, затевали ремонт – и бросили. Анатолий Николаевич не стал обходить дом, пошел, чертыхаясь, через свалку, и когда они с Ярунчиковым вошли в приемную командующего, вид у них был такой, будто притопали они издалека по пыльной и ухабистой дороге.

…Кирпонос сидел за столом, повернувшись к генералу Астахову, командующему авиацией фронта, который хмуро докладывал:

– Эскадрилью истребителей я еще направлю подо Львов. Больше для прикрытия шестой армии у меня ничего нет.

Присутствующий здесь же начальник штаба генерал-лейтенант Пуркаев спросил:

– Авиационный полк из Днепропетровска прибыл?

– К рассвету должен быть, – ответил Астахов.

В кабинет вошли Михеев с Ярунчиковым. Анатолий Николаевич представился командующему.

– Пожалуйста, проходите, садитесь. Как добрались? – поинтересовался Кирпонос, скользнув взглядом по серым от цементной пыли сапогам Михеева.

– С малой задержкой.

– Обстановку знаете? – подал он новому начальнику особого отдела фронта руку.

– В общем – да.

– Конкретно Максим Алексеевич Пуркаев познакомит. – Кирпонос снова повернулся к Астахову, продолжая прерванный разговор: – Сразу доложите о прибытии полка из Днепропетровска, сколько в нем машин, боеспособность. Возьмите под контроль запасные аэродромы. Фронт скоро будет отходить.

Астахов ушел.

Михеев доложил свои соображения насчет тех дел, которые собирался осуществить немедленно, прежде всего о создании оперативных групп из чекистов для направления на самые трудные участки фронта. И сообщил свежую новость:

– Мне только что доложил заместитель начальника особого отдела шестой армии о том, что они располагают достоверными данными: противник силами одиннадцатой немецкой и третьей румынской армий готовится прорвать оборону Южного фронта, а это опасная угроза нашему левому флангу.

Кирпонос вопросительно посмотрел на Пуркаева.

– Этого мы ожидали, – сказал начальник штаба. – Положение шестой армии без того критическое. Возникает угроза окружения.

– Дайте срочное задание выяснить обстановку, В любом случае мехкорпус Фекленко перебросьте на левый фланг, к шестой армии. Медлить нельзя, – сказал Кирпонос.

Одобрительно отозвавшись об энергичном вступлении в должность нового руководителя контрразведки фронта, Кирпонос деликатно заметил:

– Сожалею, что до сегодняшнего дня недостаточно использовал возможности особого отдела. Признаюсь, подсказки не было.

Ярунчиков воспринял это как упрек в свой адрес, но не подал виду.

– А коли так, – продолжал командующий, – вы должны решить одну очень важную задачу. У нас плохо обстоит дело с глубокой разведкой. Ею, понятно, занимается разведотдел фронта. Но ни один из посланных не вернулся. А знать, что творится в тылу, в прифронтовой полосе противника, нам жизненно необходимо. Хорошо бы создать во вражеском тылу и на его коммуникациях постоянно действующую сеть разведчиков для регулярной информации.

– Понятно. – Михеев повернулся к Ярунчикову: – Надо поручить этот вопрос отделению Грачева. – Он снова обратился к Кирпоносу: – Отделение занимается вражескими разведывательными и контрразведывательными органами.

В этот момент появился член Военного совета фронта дивизионный комиссар Бурмистенко.

Он пожал руку Михееву запросто, как старому знакомому.

– Значит, опять вместе. Ты у себя в отделе, конечно, вошел в курс дела, – взглядом извинился Бурмистенко перед Кирпоносом за прерванный разговор, задав неожиданный вопрос: – Особисты принимают участие в создании партизанских баз?

Михееву нечего было ответить члену Военного совета, ибо Ярунчиков пока еще не успел ему ничего доложить.

– Что у нас?.. – попросил он ответить вместо себя Никиту Алексеевича.

– Пока ничего… – развел руками Ярунчиков. – Этим, видимо, территориальные органы НКВД занимаются.

– Партийные органы! – поправил Михеев. – Разумеется, не без территориальных чекистских органов и особых отделов.

– Займитесь этим в меру своих возможностей, – счел вопрос исчерпанным Бурмистенко. – Посоветуйтесь в ЦК и НКВД Украины. Странно, почему они обошли вас.

– Вполне понятно, мы только что перешли в подчинение НКВД, потому и оказались в стороне от этого дела, – пояснил Михеев.

– Свяжитесь, напомните о себе, – подсказал Бурмистенко. – И в передовых частях надо обязательно побывать.

– Завтра на рассвете с одной из опергрупп еду в двадцать шестую армию, на левый фланг.

– Конкретная цель? – спросил Бурмистенко.

– Надо ознакомиться с работой особых отделов соединений, поговорить с сотрудниками, нацелить их и самому ума набраться. Ну и что еще обстановка подскажет.

– По обстановке и действуйте, – одобрил Бурмистенко. – Необходимо вмешиваться там, где увидите неорганизованность в обороне.

– Особенно на стыках частей, – вставил Кирпонос, разминая папиросу.

– Замечайте нерасторопность в переброске частей и подразделений, не упустите вопросы связи, снабжения, переправ, – наставительно продолжал Бурмистенко, потом обратился к Кирпоносу: – Я думаю, товарищу Михееву надо выдать мандат Военного совета фронта, чтобы он имел соответствующие права.

– Не возражаю, – согласился Кирпонос и кивнул Михееву: мол, действуйте, надеюсь на вас.

– Только под пули зазря не лезьте, – серьезно предупредил Бурмистенко. – Помните, что Чапаев говорил: «Она-то, дура, не разбирает, а ты соображать должен».

Кирпонос раскурил папиросу и, как бы уточняя задание, сказал:

– Ехать надо сегодня, сейчас же, и не южнее Киева, а севернее, в пятую армию генерала Горбаня, под Коростень.

– Ясно! – принял строевую стойку Михеев.

– У них разрыв на стыке с шестой армией растет. Противник усиливает удары на Коростень, а Горбань только отошел со своими частями на новые рубежи. На левом фланге у него мало сил, могут не устоять – второго эшелона нет… Тогда возникнет угроза Киевскому укрепрайону. Туда срочно перебрасываем стрелковую дивизию, она уже на марше. Но подойдет не раньше чем через сутки. Необходимо принять все меры для обеспечения заслона, перебросить силы с неатакованных участков, использовать ополченцев, тыловые подразделения… В районе станции Белка на рассвете прорвался враг. Горбань выехал туда. Встретитесь с ним, примите необходимое участие в делах армии. Повторяю, помощь подойдет, но сутки надо продержаться!

– А в двадцать шестую армию пошли другую опергруппу, там получше ситуация, – порекомендовал Бурмистенко и подал руку. – Удачи, земляк!

Кирпонос удивился:

– Он же северянин, какой вам земляк?

– Жил в Саратове, на моей родине, – с улыбкой пояснил Бурмистенко.

Легкая улыбка скользнула и по лицу командующего.

– Выходит, теперь и я ваш земляк, – заинтересовал он собеседников. – Семья-то моя эвакуировалась в Саратов.

– И я оттуда, – вырвалось у Ярунчикова. – Служил и летал над заволжской степью.

Что-то вспомнив, Михеев потянулся рукой к нагрудному карману, пощупал его, а когда вышел с Ярунчиковым от командующего, достал листок календаря с адресом и подал Никите Алексеевичу.

– Перед отъездом говорил с Верой Георгиевной. Привет и поцелуи тебе… Сказала, в Энгельс едет. Там родственники какие-то у тебя?

– Знакомые хорошие. Мы же в этом доме на Транспортной улице года четыре жили, когда я инструктором в школе пилотов работал. Это перед академией…

– Я сейчас уеду, – перешел на деловой тон Михеев. – Давай с Грачевым обмозгуй насчет подбора кандидатур для глубокой разведки в тылу врага. Пусть он сегодня же отправится в Киев, отберет в горкоме комсомола надежных ребят, подготовим их для заброски под руководством опытного чекиста… Я бы Стышко на это дело поставил. И еще бы двоих оперработников ему в помощь. Рацию дадим, будет ежедневная информация. И пополнение можно будет послать, когда осядут.

Ярунчиков согласился и спросил:

– Грачеву для этой работы выделить сотрудника?

– Подключи Ништу… В Киеве пойду в ЦК партии, согласую насчет нашего участия в закладке партизанских баз. Это беру на себя. Опергруппой в двадцать шестой армии займись сам, старшим пошли Стышко. Со мной поедут Плесцов, Кононенко, и, пожалуй, еще Плетнева захвачу, с ним не пропадешь.

– С ним-то как раз в заварушку легче угодить, – заботливо предостерег Ярунчиков.

– Ну и что?.. – покосился на своего заместителя Анатолий Николаевич. – Я же говорю, с ним не пропадешь.

* * *

Легковая машина и крытый грузовик стремительно проскочили мост через Днепр и устремились к северо-западной окраине Киева. На улицах строились баррикады. Высокими ярусами громоздились мешки с песком. Оглядывая сооружения профессиональным взглядом инженера, Михеев остался доволен ими.

«Бороться за каждый дом…» – мелькнули неровные крупные буквы на заборе.

Сразу за городом увидели оборонительные сооружения. Неоглядной дугой строился противотанковый ров, различимый по пестрой людской веренице – мелькали белые рубашки, цветные косынки.

– И не бомбят… – удивился Михеев. – Других забот, наверное, хватает.

– Из пулеметов каждый день косит, – воспользовался возможностью показать свою осведомленность Кононенко. – Нам просто повезло.

Все вокруг было спокойно, жгло солнце, пылила из-под колес машин дорога. И вдруг людская вереница вдоль рва моментально растеклась по невидимым издали укрытиям. Встали и мигом опустели встречные машины, повозки.

– Воздух! – запоздало вырвалось у Кононенко; шофер уже свернул в жиденькую кукурузу, она трещала и ширкала под кузовом, и машина дергалась рывками, словно старалась посильнее примять толстые стебли.

Укрылись под деревьями. Сюда прибежали от грузовика – он остался возле дороги – Плесцов и Плетнев.

– Облюбовали, со стороны солнца заходят! – сказал Иван Михайлович, следя за двумя «мессершмиттами».

Вражеские самолеты пронеслись вдоль рва, сыпали и сыпали бомбы, которые рвались одна за другой, самую малость не успевая накрыть быстро скользящие по земле тени самолетов, и летчики как будто злились на это, яростно строчили из пулеметов.

Михеев с Плесцовым впервые видели бомбежку и глядели на происходящее с обостренным вниманием, успевая сразу схватывать и самолеты, и дрожащие пучки пулеметного огня, и падающие бомбы, и разрывы на высокой насыпи противотанкового рва.

Подали голос наши крупнокалиберные пулеметы. Михеев узнал их по гулкому стуку. Пулеметы находились в стороне, на востоке, и самолеты, разворачиваясь, набирали высоту, уходя на северо-запад.

– Маловато зенитного огня, – только и сказал Михеев, направляясь не к машине, а на дорогу.

Навстречу им поднялись из кювета женщины с лопатами. Усталые, запыленные, они внимательно и как будто с недоумением разглядывали молодого начальника с ромбами в петлицах. Крепко затянутый портупеей, Михеев выглядел молодцеватым строевым командиром. И тут к женщинам энергично подошел Плетнев.

– Римма?! Здравствуйте! – подал он руку смуглой, черноглазой красавице. – Каким ветром вы здесь? Не ожидал. Очень рад встрече. Очень, понимаете?

Молодую женщину растрогали эти слова, она не сразу нашлась с ответом, оглядела остальных, будто ища кого-то, наверное Василия Макаровича Стышко.

– После того… а как же, на окопы пошла. Тут на душе легче, – вскинула она лопату на плечо.

– И правильно сделали. А как муж, где он? – поинтересовался Дмитрий Дмитриевич, сразу почувствовав никчемность вопроса.

– Не знаю. Подо Львовом был…

Уже в машине Михеев поинтересовался:

– Что за приятная особа? Что-то ты шибко обрадовался.

– А вы все знаете о ней, Анатолий Николаевич. Это же Римма Савельева, с «Выдвиженцами» была связана…

– Да ну?.. – изумился Михеев, обернувшись к заднему стеклу кабины.

…До Коростеня было недалеко. Машина мчалась быстро, а Михеев все подгонял шофера. За Коростенем, на хуторе – временном командном пункте 5-й армии, оперативная группа снова угодила под бомбежку. Отсиделись в траншее. Начальник оперативного отдела штаба полковник Сгибнев познакомил Михеева с обстановкой. Для Анатолия Николаевича не было новостью, что враг потеснил наши части между Белкой и Турчинкой, а вот то, что стойко удерживают рубеж поредевшие пограничные полки, порадовало.

– Контратакуют фашисты, заметьте, усилили бомбежку, артподготовку, сейчас танки попрут. А слева и дальше позади – ни одного штыка…

– Генерал Горбань где? – спросил Михеев.

– Туда выехал, – кивнул в сторону передовой полковник. – Генерал Кирпонос приказал ему лично восстановить положение. А начальник штаба выехал в район Турчинки…

– Тогда принимайте меры вы, надо же немедленно что-то делать, – строго глянул Михеев на полковника, ожидая, что тот выскажет свои соображения.

– Чем же прикрыть-то?.. Нечем, – усталым доверительным голосом произнес полковник, стараясь, чтобы его не услышали находившиеся неподалеку красноармейцы.

Михеев не ожидал такого безнадежного ответа, порывисто произнес:

– Да ведь танки врага могут вырваться на оперативный простор… Допустить этого нельзя!

– Попробую связаться с командармом. Разыскать его еще надо, – направился к штабному домику полковник, поясняя: – Он ведь на одном месте не задержится…

– Тогда нечего терять времени, вы здесь старший, давайте принимать решение. Генералу Горбаню доложим… Командующий фронтом приказал вам принять все возможные меры для прикрытия оголенных участков, вплоть до боевого использования тыловых подразделений. Для того он и послал меня сюда. Сутки надо продержаться, завтра подойдет помощь.

Полковник остановился, устало и решительно взглянул на Михеева.

– Тогда давайте решать, коли вам такие права даны… Ополченцы в десяти километрах севернее стоят, саперный батальон, рота связи, тыловые подразделения, – вслух перечислял Сгибнев, посматривая вокруг, будто бы так ему было легче обнаружить резервы.

– Сделаем вот что, – принял решение Михеев, чтобы не терять времени. – Оставляю в ваше распоряжение до завтрашнего дня расторопного, толкового чекиста, вы в свою очередь выделите необходимое число командиров и поставьте перед ними конкретные задачи, кому куда отправиться, грузовики, думаю, найдутся, укажите участки для занятия обороны. Позаботьтесь о боеприпасах. Противотанкового оружия сюда бы подбросить немного… Да вы лучше меня знаете, что надо. Помните, Кирпонос твердо обещал, подмога завтра будет.

– Понятно… – заторопился Сгибнев. – Боезапас доставим. Но противотанковые средства перебросить без разрешения командарма не могу. Постараюсь связаться с ним.

– Поторопитесь. Я в свою очередь все доложу командарму, к нему еду, разыщу. – Михеев повернулся к Плетневу, приказал: – Ситуация понятна вам, все слышали? Берите пятерых красноармейцев, садитесь на грузовик и постарайтесь объехать все тылы. Полковник Сгибнев поставит вам конкретную задачу. Обеспечьте прикрытие, по обстановке ориентируйтесь. Как только завтра подойдет подкрепление, возвращайтесь в отдел.

– Есть, товарищ комиссар, – козырнул Дмитрий Дмитриевич, сверкнув глазами и как бы подтверждая: задание мне по душе и выполню его со всей строгой ответственностью.

Михеев снова обратился к полковнику:

– Если с командармом не удастся связаться, начальника штаба разыщите. Любого из них… Они побыстрее выкроят заслон. А пока – действуйте, – пожал полковнику руку Михеев и заспешил в сторону переднего края, где, по его расчетам, мог находиться Горбань. И тут Анатолия Николаевича нагнал запыхавшийся начальник особого отдела армии капитан госбезопасности Белозерский, в недавнем прошлом руководящий работник НКВД Украины. Анатолий Николаевич видел его впервые, но слышал о нем похвальные отзывы как о толковом чекисте и смелом человеке.

Выглядел Белозерский по-боевому: в каске, с автоматом на груди, с пистолетом на правом боку и потертой гранатной сумкой – на левом, скособочившей ремень на животе. Продолговатое небритое лицо капитана выглядело усталым, но он силился смотреть бодрее.

«Эмка» и полуторка рванулись к передовой. Машины то взлетали на косогор, то петляли по хлебному полю, то подпрыгивали на корневищах лесной просеки.

Докладывая обстановку, Белозерский как о самом значительном сообщил:

– Всю неделю армия контратаковала противника. Непрерывно, заметьте. Фашисты бояться стали, это я объективно докладываю, так сказать, из первоисточников. Мешок фрицевских писем захватили.

Михеев перебил вопросом:

– Какие оперативные результаты?

– Задержано несколько вражеских агентов в красноармейской и милицейской форме, вели разведку и пораженческую агитацию. Дезертиры есть…

– Агентуру в милицейской форме арестовали… Где?

– В Коростене вчера двоих взяли.

– Ну хорошо, – удовлетворился Михеев. – Случаи перехода к врагу зарегистрированы?

– Есть единичные.

– Куда смотрел оперработник? Какие выводы сделали? – почерствел голос комиссара.

– Погиб оперуполномоченный.

– По-гиб… – тихо, будто не поверив, повторил Михеев, приумолкнув. И немного погодя, меняя тему разговора, спросил: – Вам что-нибудь известно о закладке партизанских баз?

– Да. На прошлой неделе из Киева приезжал мой бывший подчиненный. Выбрали места для закладки оружия, боеприпасов. Ящиками патронов их снабдили.

– И все?

– Людьми они сами занимаются. Больше не обращались.

– Вы повнимательней отнеситесь к этой работе. Она преогромной важности. Мы не можем оставаться в стороне.

– Возможности-то у нас не ахти какие.

– Какие есть. Особисты каждой армии нашего фронта должны оставить тайники с оружием в надежных местах, координаты закладок направить лично мне, передадим кому следует.

– Это другое дело.

– Займитесь лично, но чтобы об этом знал узкий круг людей, даже среди чекистов. Распоряжение я дам, как только вернусь к себе.

Белозерский заверил:

– У себя я все сделаю завтра же. А то, может, потом и не удастся.

Искоса бросив взгляд на Белозерского, Михеев спросил:

– Большие потери оперативных работников?

– Трое погибли, есть раненые… А сколько, точно даже и не скажу, легкораненые в строю остаются.

– Заместителя, слышал, тяжело контузило?

– Да, эвакуировали.

– Чего же не просите замену?

– Разучились просить.

– И напрасно. От вас нерегулярно стала поступать оперативная информация.

– Запарился я с этим прорывом.

– Тем более, значит, обстановка требует четких, немедленных докладов. Рядом с вами в машине сидит товарищ, который занимается вопросами информации. Я бы не хотел, чтобы старший лейтенант госбезопасности Плесков жаловался мне, что от вас своевременно не поступает сводок.

Белозерский взглянул на Ивана Михайловича и кивнул ему, то ли обещая не подводить, то ли радуясь знакомству с ним.

…Дома на станции Белка сильно пострадали от бомбежек и артиллерийского обстрела, некоторые из них еще дымились. Пожар не тушили, может быть, даже с умыслом: клубы дыма маскировали скрытые за разбитыми хатами орудия, танки, а возле них – бойцов.

Оставив на краю села машину, Михеев быстро направился к танкистам. Он шел со свитой, за ним поспешали чекисты – Плесцов, Белозерский, Кононенко, все со знаками различия старшего командного состава, и около десятка красноармейцев.

Вопросительно глядя, навстречу Михееву вышел смуглолицый горбоносый полковник-танкист, приложил руку с забинтованной ладонью к шлему и вдруг заулыбался широко, радостно.

– Анатолий Николаевич! – выдохнул он. – Извините, товарищ корпусной комиссар! Да откуда же вы? Мы вот только с Герасимом Федоровичем вспоминали вас. Генерал говорит, вы в Москве…

– Здравствуйте, Иван Иваныч! – подал руку Михеев. – Как видите, я тоже на Юго-Западном. И не корпусной, а комиссар госбезопасности третьего ранга.

Он узнал полковника лишь после того, как тот упомянул имя генерала Туркова, и живо припомнил, где они встречались – на даче Герасима Федоровича.

– Генерал Турков здесь? – заинтересовался Михеев.

Иван Иванович в ответ на ходу махнул рукой, указывая на юго-запад, и мигом исчез в люке танка, за башней которого, как оленьи рога, торчал корявый дубовый сук – остаток ненужной теперь маскировки.

Михеев разделил чекистов и красноармейцев на три группы.

– Кононенко! Пойдете на рубеж Турчинки. Вы, Белозерский, на правый фланг. А я с Плесцовым буду где-то между вами в пограничном полку. Надо срочно разыскать командарма Горбаня. Как узнаете, где он, немедленно любыми путями доложите мне, я сообщу, где буду находиться. Действуйте по обстановке. С командирами посоветуйтесь, так и скажите: чем смогу – помогу… Ну, давайте!..

И пошел с Плесцовым к широкой, заросшей кустарником балке, чтобы скрытно направиться к передовой, по которой нещадно била вражеская артиллерия. Чем дальше, тем больше прибавлял шагу Михеев, словно чувствуя по артобстрелу, что может не поспеть к чему-то очень важному. И вдруг замедлил шаг, увидя пустующие окопы со следами недавнего боя, глянул на убитых красноармейцев – они лежали за поваленными рядами колючей проволоки возле не подобранного еще оружия, нацеленного в сторону противника, и Анатолий Николаевич понял, что бойцы шли в атаку, должно быть, совсем недавно: свежо темнела бурая кровь.

Командный пункт пограничного полка, в расположении которого они оказались, находился на крутом, с выгрызенными боками холме – до войны тут добывали светло-желтый, как пшенная каша, песок. Уцелел лишь пологий склон, по которому легче всего можно было попасть наверх; он зарос терновником, таким цепким и колючим, что Михеев даже выругался, пробираясь через заросли.

Отсюда хорошо была видна окрестность. Редкий кустарник позволял наблюдать за противником полулежа, не таясь, и Михеев, познакомясь с командиром полка майором Штыхно, стал внимательно рассматривать вражеские позиции.

Гитлеровцы окопались метрах в трехстах. На ничейной полосе недвижимо, с беспомощно повернутыми в разные стороны пушками, стояли два наших танка. Из-под башни дальнего танка попыхивал легкий дымок.

Вдалеке, у сереющей полосы реки, Анатолий Николаевич увидел вражеские танки. Они шли, расходясь, и по клубам пыли отчетливо угадывался их маневр для атаки. Михеев придвинулся к командиру полка, не выпускающему из рук трубки полевого телефона, и, немного помедля с разговором, оглядел майора – худого, с тонкой перевязанной шеей. Тот повернулся, и Михеев спросил: