Текст книги "Комиссар госбезопасности"

Автор книги: Юрий Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Глава 24

Столовая находилась под боком у школы, в бывшем детском саду. За одним столом с Михеевым оказались Грачев с Деревянко. Илья Яковлевич ловко, не пролив ни капли, нацедил из крынки молока и придвинул кружку Михееву.

– Крепкая у вас рука, нервы в порядке. Спасибо, – поблагодарил Михеев и спросил: – А чего у обоих глаза как с дремучего похмелья? Не выспались?

– Поздно приехали из Киева, – пояснил Грачев.

– Как съездили на передовую? – обратился Михеев к Деревянко.

– Нормально и с пользой. Около тысячи саперных лопаток достал.

– Это где же?

– Противотанковый ров закончили рыть, сдали инструмент. И еще на брошенном складе сотни три обнаружили.

Михеев покачал головой.

– Брошены! Я же указывал на непорядок в обслуживаемых вами тылах.

– Вы правы… Надо, товарищ комиссар, карать за безответственность. Вопрос о работе тылов необходимо снова поставить на Военном совете. Не можем же мы превращаться в толкачей и ревизоров, все тылы фронта я за неделю не обегу.

– Вам и не надо бегать; будь у вас надежная информация, вы бы знали и о брошенном складе, и о готовящейся краже автоматов, и обо всем другом.

– Краже? Где?

– На станции.

– Еду разбираться, – поправил под ремнем гимнастерку Илья Яковлевич, собираясь уходить.

– Без вас уже разобрались, арестованы трое… А вы давайте-ка доложите мне, какие у вас соображения по борьбе с безответственностью, о которой говорили.

…Грачев с Антоном Сухарем поджидали Михеева возле кабинета. Они составили первое донесение в разведцентр абвера о «выполнении» задания диверсионной группой и пришли доложить о дезинформации, тактический смысл которой Михеев согласовал с командующим.

Читая заготовленную радиограмму, Анатолий Николаевич не думал об идущих к фронту мнимых подкреплениях войск, танков, пушек, а только лишний раз переживал действительную обидную бедность в резервах.

«Если враг поверит ложному сообщению, то ответит наращиванием сил. Это будет чем-то вроде вызова огня на себя», – размышлял Михеев. Он тем более утвердился в этом своем мнении, зная о том, что на днях командование группировки гитлеровских войск было вынуждено оправдываться перед своей ставкой, требующей захвата Киева любой ценой, даже за счет ослабления ударов группы армий «Центр» на Москву.

– Именно это и передать, – прихлопнул ладонью по столу Михеев и спросил: – Что за мост вам велено подорвать?

– В Остере, через Десну.

– Гляди-ка куда замахнулись!

Антон заулыбался. Он был по-прежнему в форме лейтенанта, только теперь у него в кармане лежали настоящие документы.

– Что ж, ладно, передавайте, пусть шлют взрывчатку, примем, – отдал донесение Михеев. – Поверят, запросим подкрепление, для начала человек десять… От Стышко свежих вестей нет?

– Вечером ожидаем, – ответил Грачев.

– Под Белую Церковь оперативная группа отправилась?

– Сегодня ночью перешла линию фронта.

– Хорошо, свободны. Слышал, Плетнев вернулся, пусть зайдет, – распорядился Михеев.

А Дмитрий Дмитриевич уже стоял в дверях, убеждая начальника секретариата:

– Я с фронта, понимать надо…

– Проходи, «командарм»! – приветливо встретил Плетнева Михеев.

– В самую горячую пору вызвали, опять фашист там вовсю шарахнул, – кулаком изобразил вражеский удар Дмитрий Дмитриевич.

– Потому и вызвал. А воевать в полку, лезть в бронепоезд я вас не посылал, – неожиданно для Плетнева упрекнул Михеев. – За оперативную работу беритесь, а то ваш заместитель из отдела не выходит.

– Беда какая, люди из окопов не вылезают, под пулями… – не закончил фразы Дмитрий Дмитриевич, поняв, что говорит лишнее. А попрекнуть своего заместителя счел нужным: – Где ему справиться, завел дел вот такую тору, – поднял он над столом руку, – всех паникеров сосчитал в стрелковых частях. Боец и недоумение и возмущение высказывает. Право на то имеет. Кому же, как не ему, чувствовать нехватку во всем, кому хочется дешево отдавать жизнь!

Плетнев говорил возбужденно, колюче сверкая глазами, и Анатолий Николаевич легко представил его там, на передовой.

– Разговоры, конечно, гадкие бывают. Об измене, вредительстве. Недоумевают люди, понять не могут происходящее…

– Положение тяжелое. Тем более пораженческие настроения надо без сожаления пресекать. От них вреда больше, чем от вражеских снарядов.

– Бесспорно, товарищ комиссар, – согласился Плетнев.

– Но это не значит, что надо грести лопатой всех, кто рот открыл. Разъяснять людям истинное положение требуется… – закончил свою мысль Анатолий Николаевич.

– Посулы-то и бесят, оборачиваются недоверием. Начнешь говорить, по-человечески объяснять, другой и не слушает, даже не поймешь, на кого он злобится. Вот ведь что ужасно, я понимаю, – совсем тихо произнес Плетнев. – Но еще ужаснее, когда подвергаются сомнению действия командования. Есть данные, что генерал Артамонов подчас проявляет малодушие.

Михеев оборвал резко:

– Откуда эти данные? Слухи или есть подтверждение?

– Есть, товарищ комиссар. Белозерский представит.

Болезненно остро воспринял Михеев сообщение Плетнева. Его и без того не покидала тревога за моральное состояние бойцов, узнавших об окружении основных сил шестой и двенадцатой армий, о прорыве врага к пригородным киевским поселкам Мышеловка и Совки.

Состоялось срочное заседание Военного совета фронта. После доклада об обстановке начальника штаба генерала Тупикова и обсуждения срочно принятых мер слова попросил Михеев. Он начал с сообщения о том, что, по данным дальней разведки, с Южного фронта переброшены и уже прошли из Житомира на Киев три стрелковые дивизии, танковый корпус противника. Среди немецких солдат ходит разговор о прорыве за Днепр.

Начальник разведотдела полковник Бондарев вопросительно взглянул на Кирпоноса, и тот рукой показал ему: дескать, слушай, мне известно, откуда эти данные получены.

– Прошу обратить внимание на участок обороны, который занимает дивизия генерала Артамонова, – продолжал Михеев. – Кроме того, что я уже докладывал, поступили сведения, что воины теряют веру в своего комдива, который проявляет факты малодушия. Май долг обязывает предупредить командование о возможных печальных последствиях.

Генерал Тупиков пояснил:

– Уже стоит вопрос о его замене. Подбираем кандидатуру.

– Немаловажным считаю усилить разъяснительную работу среди бойцов, – повернулся Михеев к Бурмистенко. – Надо открыто, не умалчивая горьких трудностей и поражений, говорить воинам правду. Это предупредит кривотолки, панические слухи. Когда знаешь обстановку, пусть тяжелейшую, но не сомнительную, злости добавляется и стойкости. И еще. Мне представляется необходимым поставить на Военном совете вопрос о тылах фронта. Мы располагаем примерами нерасторопности, граничащей с преступной халатностью, в отдельных интендантских звеньях.

Бурмистенко заявил:

– Целиком поддерживаю товарища Михеева. Считаю, вопросы он поднял очень важные и неотложные.

В комнату вошел порученец командующего, подал Кирпоносу развернутый лист бумаги и вышел. Генерал-полковник быстро прочитал текст, передал лист Тупикову и поднялся.

– Товарищи! Противник прорвался в Голосеевский лес, захватил территорию сельскохозяйственного института.

Все поняли: перед врагом открылись ворота южной части города.

– Василий Иванович! – обратился Кирпонос к Тупикову. – В Киев только что прибыла воздушно-десантная бригада полковника Родимцева, очень боеспособная. Пусть немедленно выступает в Голосеевский лес, выбивает оттуда врага. Нельзя допустить, чтобы он закрепился там. Других сил у нас под рукой нет. Пошлите туда еще группу командиров штаба фронта, батальон пограничников из охраны.

– Товарищ командующий! – встал Михеев. – Я с оперативным составом тоже еду в Голосеевский лес.

– Правильное решение, – одобрил Кирпонос. – Во что бы то ни стало необходимо до вечера выбить противника из черты города. Отправляйтесь, товарищ Михеев. На месте решите, где воины-чекисты нужнее.

«Где нынче отыщешь не нужнее?» – мысленно усмехнулся Михеев, выходя из кабинета. С ним вместе вышел и член Военного совета Бурмистенко.

– Тоже в Голосеевский? – спросил его Михеев.

– Нет, в Киев, сначала в ЦК, – нахмурившись, ответил Бурмистенко. – Я вот что собирался тебе сказать. Нельзя с подозрением относиться ко всем вышедшим из окружения. Роптать люди начинают: вызовы, допросы.

– Опросить мы должны. А они обязаны дать объяснение, что делали в тылу врага. Это вовсе не значит, что их в чем-то подозревают.

– А ты знаешь, что люди боятся выходить из окружения поодиночке? Говорят, замотают особисты, если не будет свидетелей.

– Занятно получается: еще не вышли из окружения, не знают, кто и как будет с ними говорить, а уже боятся… Болтовня! – недовольно воскликнул Михеев. – Я могу назвать десятками красноармейцев и командиров, которые поодиночке пришли из окружения, и в гражданской одежде, честно сказали все о себе и даже о том, где их задерживали немцы – чаще на переправах, о чем спрашивали, почему отпустили… Словом, люди в строю, и никто их ни в чем не обвиняет.

– Приятно слышать, больше не задерживаю, – удовлетворился ответом Бурмистенко и подал руку. – Осторожней там, в лесу драться сложно.

* * *

В Голосеевском лесу и на южной окраине Киева рвались артиллерийские снаряды и мины. Бой не затихал. Совки и Сталинка переходили из рук в руки. Устойчивого переднего края не было Он перемещался под беспрерывными контратаками с обеих сторон.

Группу в сорок чекистов Михеев повел к южному краю Голосеевского леса, бегом проскочили лощину, прячась в густых зарослях.

– Вперед! – рванулся Михеев в редколесье, держа наготове маузер.

– Ложись! – гаркнул кто-то над головой Михеева и придавил его к земле.

Тут же ударили вражеские автоматы, но пули просвистели стороной.

– Осторожнее, – предостерег Плетнев, это он лежал возле Михеева. – Тут ухо держи востро, мигом срежут.

– Могут и срезать, – согласился Михеев, смотря на присоединяющийся батальон пограничников из полка охраны тыла фронта. Батальоном командовал затянутый ремнями портупеи коренастый старший лейтенант. Он то и дело что-то бойко приказывал, и Михеев ощутил неловкость за малочисленность своего воинства.

Когда старший лейтенант повел батальон в атаку, Михеев тоже бросился вперед, во всю мощь голоса крикнув чекистам:

– За мной! Вперед!

Гитлеровцы били плотным огнем, хотя лес и укрывал атакующих. Возле поляны пришлось залечь. Михеев поспешно перезарядил маузер, подготовил гранату. И, не дожидаясь новой волны атаки пограничников, скомандовал:

– Гранаты к бою!

Когда загрохотали разрывы, снова поднялся во весь рост. Он нетерпеливо рвался вперед, как будто хотел первым проскочить Голосеевский лес, но его обходили Плетнев, Плесцов и даже Капитоныч, убежавший от своей машины и тоже кинувшийся в атаку. Анатолий Николаевич понял, что его оберегают особисты, прикрывают собой.

И вдруг по цепи наступающих разнеслась команда, небывалая и никем не слышанная прежде:

– Залечь! Вперед ни шагу! Реактивная артиллерия готовит залп!

Ждали недолго. Залп ошеломил невиданным блеском огненных стрел и устрашающим воем и грохотом. Казалось, ничего живого не осталось там, в расположении врага, затянутом черной полосой дыма.

С правого фланга, нарастая, прокатилось «ура». В боевом кличе вырвалось наружу людское возбуждение, подымая и увлекая вперед. Голосеевский лес неумолчно звенел от стрельбы. Цепи атакующих шли плотно, преследуя уцелевшего противника. Лес был завален трупами гитлеровцев. Враг поспешно откатился.

…Не предполагал Михеев такой встречи с генералом Турковым. Комиссар был наслышан о смелых и удачных боях танкового корпуса, которым командовал Герасим Федорович, знал о награждении генерала вторым боевым орденом Красного Знамени. И вдруг командующий вновь созданной тридцать седьмой армии обвинил Туркова в невыполнении приказа и уклонении от боя. Обвинение тяжкое, и прокурор дал санкцию на арест генерала.

Тягостное чувство испытал Михеев, узнав неприятную новость. Не верилось, что Турков, волевой, заслуженный командир, беспрерывно находившийся со своим корпусом в боях, вдруг стал уклоняться от врага.

– Какие у вас материалы на него? – спросил Михеев у прокурора, когда они выехали в штаб танкового корпуса.

– Приказы командарма, их два, и представление в прокуратуру.

– Он же в пятой армии воевал. Как очутился в тридцать седьмой? – вслух недоумевал Михеев.

– Не знаю, – сверкнул золотыми зубами прокурор.

– А вам известно, дошел приказ командарма до Туркова?

Прокурор задумался.

– Обвиняют в невыполнении приказа, который, разумеется, был вручен. К тому же в уклонении от встречи с противником…

– Я бы не стал полагаться на «разумеется», решая вопрос об аресте.

Штаб танкового корпуса отыскали в рощице под Сталинкой. Генерал Турков, худой, сутулый, с потемневшим, осунувшимся лицом, что-то говорил командирам, держа в руке раскрытый планшет с картой. Он заметил Михеева, улыбнулся устало и немного удивленно, перевел взгляд на прокурора с тремя автоматчиками поодаль, нахмурился, продолжая говорить:

– …В случае удачи гнать на Жуляны, громить тылы, не давать спокойно сосредоточиться для новых атак.

К Михееву подошел начальник особого отдела корпуса старший лейтенант госбезопасности Петров, до войны работавший в Москве.

– Я вас и не узнал, – подал руку Михеев, не мешая генералу ставить боевую задачу, и почему-то вспомнил разговор с женой Петрова Юлией Викторовной, но сейчас было не до расспросов.

– Какое-то недоразумение! – тихо заговорил старший лейтенант госбезопасности. – Чудовищное, я бы сказал.

– В чем дело? Говорите же, – поторопил Михеев.

– Приказ командарма только что доставили. Генерал Турков освобожден от должности и отдается под суд. О каком невыполнении приказа идет речь? Я живой свидетель… Штаб фронта присылает одно распоряжение лично Туркову, командарм требует выполнения своего боевого приказа, а критическая обстановка навязывает другую крайнюю необходимость.

Михеев взглянул на прокурора, и тот понимающе кивнул. А Петров все возбужденнее продолжал:

– Корпус почти не выходит из боев, тает с каждым днем. Танкистов орденами высшими следует наградить, а не обвинять. Кощунство! Я этого так не оставлю, буду жаловаться в самые высшие инстанции!

Освободившись, Турков подошел к Михееву Анатолий Николаевич обратил внимание, что генерал помедлил первым подать руку. Он, конечно, понял, зачем приехали начальник особого отдела и прокурор с автоматчиками, но не подал виду, спокойно сказав:

– Слышал о вашем приезде, малость не застал тогда под Белкой… У вас тоже хватает хлопот… Не пойму только, что за необходимость вам лезть под фашистские танки?

– Получилось так, – ответил Михеев, понимая, что Герасим Федорович ожидает другого, неприятного разговора, и захотел поскорее снять с генерала тяжелый груз. – Голосеевский лес давеча освободили. Особисты, пограничники, командиры штаба фронта одной цепью шли. Фашистов понабили… И вдруг, оказывается, вы неподалеку. Дай, думаю, проведаю.

Зная прямодушный характер Михеева, Герасим Федотович счел его оговорку на случайность приезда моральной поддержкой. Но снова не подал виду.

– Спасибо, что не забыли, – поблагодарил он.

– Ну что вы… Поеду, пора, – протянул руку Михеев и сказал самое главное: – О приказе командарма я доложу генералу Кирпоносу. Еду в Бровары. Уладится. – Михеев не видел, что за его спиной пошел к своей машине прокурор, заметил лишь, как дрогнули веки у генерала и благодарным стало его жесткое рукопожатие. – Да, – вспомнил Михеев, – вам что-нибудь известно о судьбе Ивана Ивановича? Я видел, как подожгли его танк.

– Погиб, считаем.

– В плену он. Это совершенно точно. Видели его в колонне пленных, раненного.

– Неужели?! Жалко. Очень сожалею! Лучший командир бригады был… Он убежит, поверьте, вернется в строй!

– Как говорится, дай бог. Счастливо вам, Герасим Федорович, воюйте на страх врагам! Все уладится, – еще раз успокоил генерала Михеев, уходя.

Турков распрямился, поправил на голове фуражку. И вдруг, поискав глазами ординарца, окликнул его.

– Побрей-ка меня, что ли, – попросил он, ощупывая щетину на подбородке. – Зарос, как арестант… А я нынче вроде именинника.

* * *

В особом отделе Михеева ждал пакет от Белозерского из 5-й армии. Он тут же вскрыл его а стал торопливо читать присланный материал на генерала Артамонова, задерживаясь и просматривая снова отдельные места:

«…Оторвавшись левым флангом дивизии от своего стрелкового корпуса в момент, когда враг еще не вышел к реке Ирпень, комдив Артамонов не принял необходимых и возможных мер к ликвидации разрыва, отдал самовольный приказ сместить полки к плацдарму 5-й армии, предложив командарму Горбаню полк для закрытия образовавшейся бреши (фактически перебросил два полка, второй бездействовал, и, по сути, комдив держал его в резерве для обороны штаба дивизии, а реально – для личной безопасности).

…Пользуясь временным затишьем на левом фланге дивизии, генерал Артамонов скрыл истинное положение, пока оно не было выявлено командованием и предприняты срочные меры для обороны оголенного участка фронта. Однако эти меры оказались запоздалыми и не могли обеспечить надежного заслона врагу, нанесшему удар по данному участку и создавшему угрозу прорыва к правому флангу Киевского укрепрайона.

…Генерал Артамонов на глазах у всех штабистов проявляет трусость и малодушие…»

Бросив бумаги на стол, Михеев вызвал Ярунчикова.

– Прочитай, полюбуйся, – показал он, будто швырнул, рукой на бумаги. – И я-то хорош, уговариваю командование, верю на слово – заменят… Сейчас же пиши постановление на арест Артамонова. Я составлю шифровку Белозерскому для немедленного исполнения ареста. Иначе натворит дел этот перетрусивший генерал.

– А санкция прокурора? – напомнил Ярунчиков.

– Оформляй документы для санкции, я сам этим займусь, – снял телефонную трубку Михеев и позвонил прокурору фронта, попросил его приехать в особый отдел. – В виде исключения, дело очень неотложное, – добавил, смягчая просьбу, Михеев и стал писать шифровку Белозерскому.

Писал он быстро, с нажимом, так что слышно было, как скрипело перо и ширкал по столу манжет гимнастерки. Не закончив шифровку, Михеев вдруг позвонил Кирпоносу:

– Михеев обращается… Извините, надо бы лично, однако обстоятельства… Позже доложу. Скажите, пожалуйста, замена комдиву, о котором говорили, уже есть, назначена?

– Кандидатура есть, но послать замену сможем не раньше завтрашнего дня.

– Соединение может остаться без командира, – счел необходимым поставить в известность Михеев.

– Я не совсем понимаю…

– Он утратил моральное право командовать, трус, от которого можно ожидать любой крайности, вплоть до сдачи врагу.

– Ну это вы слишком… – как всегда спокойно, возразил командующий. – Твердо обещаю, завтра пошлем замену. Приказ сегодня будет. Мы же договорились.

– Через час я могу прийти к вам? У меня еще доклад о генерале Туркове… Хорошо, через сорок минут я буду у вас.

Видя взвинченность Михеева, Ярунчиков решил успокоить его, сказав:

– Я не думаю, чтобы Артамонов дошел до такой крайности. Он это мог давно сделать. Растерялся просто, не хватает силы воли. Одним словом, война показала – не на своем месте человек.

– Вот и надо успеть не дать ему обрести «свое» место. А то встретимся с ним… когда фотографию фашисты пришлют, – Михеев показал рукой вверх, – листовкой, с самолета. И не фальшивку, а с угодливой улыбкой, в соответствующем окружении… Ты чего отложил постановление? Давай оформляй.

– Оно готово. – Ярунчиков положил перед начальником отдела бумагу.

Михеев просмотрел его, молча отодвинул и стал продолжать писать шифровку. Откуда им было знать, что в это же самое время Белозерский передал для Михеева срочную радиошифровку о том, что генерал Артамонов, изменив Родине, перешел на сторону гитлеровцев.

Когда Михеев получил это известие, у него задрожали губы, лицо напряглось и только глаза растерянно блуждали, будто он стыдился взглянуть на стоящих рядом сотрудников, дышал прерывисто – так велико было возмущение случившимся и недовольство самим собой.

– Все свободны, – сказал наконец Михеев и, видя, что Ярунчиков не собирается уходить, повторил: – Ты тоже свободен.

Ярунчиков не подчинился, не мог оставить Михеева в рту минуту один на один с большой неприятностью, догадываясь, что начальник отдела решил взять всю вину на себя.

– Что у тебя? Я же сказал… – жестко бросил Михеев, начав писать: «Наркому внутренних дел СССР…»

– Не мучайся, Анатолий Николаевич. Давай вместе обмозгуем, – придвинул стул поближе и сел Ярунчиков. – На арест Артамонова у нас не было достаточных причин. Мы не располагали данными о возможной измене. Материалы, которые сегодня получили, давали лишь повод для догадок. А догадки не являются основанием для ареста…

– Какие догадки?! – перебил Михеев. – Нам с тобой сейчас надо думать не о том, как обелять себя, чистыми выйти из этого позорного, непростительного для нас факта… Туда, в дивизию, сейчас же пошли Плетнева, пусть на месте во всем разберется. И вернется с сотрудником, который обслуживал штаб дивизии, здесь его судьбу решим… Все. Надо немедленно доложить наркому о чрезвычайном происшествии.

Ярунчиков тихо, на цыпочках, вышел.