Текст книги "Три еврея"

Автор книги: Юрий Мухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц)

И вот мы сидим на лекции по КСУКП, которую читал сам директор этих курсов. КСУКП – комплексная система управления качеством продукции – входившая в моду вредная чепуха, изобретенная московскими наукообразными придурками от экономики и поднятая ЦК КПСС на знамя очередной своей глупой кампании как последний писк отечественной научной мысли. Я бы может и додремал спокойно эту лекцию до конца, если бы лектор сдуру не начал, видимо не зная, что на лекции сидит работник ЕЗФ, полоскать мой завод, смачно вякая про «ермаковщину». Вижу, что коллеги начали заинтересованно поглядывать в мою сторону.

Лектор окончил, начались вопросы. Я начал с вопросов, на которые тот не мог ничего, кроме чепухи, ответить, затем подытожил, что вот многим людям повезло и они могут заниматься настоящим делом, но есть и невезучие, которым приходится заниматься херней вроде КСУКП. Ведь тут и ежу понятно, что цель этого КСУКП в создании отряда кипучих бездельников, которые будут отвлекать нормальных людей от работы, заставляя их заниматься совершенно глупым делом типа переписывания технологических инструкций с единственной целью заменить в этих документах слово «инструкция» на слова «стандарт предприятия». А надо сказать, что в начале лекции директор курсов похвастался, что недавно защитил диссертацию по этой самой КСУКП и является в этом деле ведущим специалистом министерства. Посему он мои слова принял близко к сердцу и начал грозным голосом напоминать, что ввести на заводах КСУКП решила партия!

Ага. Но я-то никогда не был членом КПСС и жил в городе в 200 км к востоку от того места, где, как известно, сидел в ГУЛАГе Солженицын. И меня этой партийной лабудой трудно было достать. Посему я начал уточнять, не та ли это партия, которая заменила министерства совнархозами, а потом, когда снова учредила министерства, объявила, что это оказывается действие диалектического закона отрицания отрицания, не та ли это партия, которая довела Целину до пыльных бурь и т. п.

Лектор уже начал прыгать – типа видел он таких умников! Вот в Донбассе один директор завода Герой Социалистического Труда ему тоже такое говорил, так он этому директору час объяснял и объяснил так, что директор согласился внедрить у себя КСУКП. Естественно, – подтверждал я, – ведь этот Герой Соцтруда думал, что разговаривает с умным человеком… И так, слово за слово, мы пробеседовали до звонка. Судя по последовавшим в перерыве комментариям, народ не жалел, что посетил эту лекцию.

Однако мой оппонент оказался не только болтливым, немедленно доложившим о моих происках в наш главк, он оказался еще и студенческим приятелем Донского. И когда во время нахождения Донского в министерстве при назначении его на должность директора ЕЗФ они встретились, то этот придурок выложил моему будущему шефу всю правду-матку обо мне, представив меня каким-то Сахаровым Ермаковского уезда. Поэтому Донской и знал только мою фамилию, вылетая в Ермак. Вот так-то бывает, когда обижаешься на упреки придурка в адрес своего завода.

Примерно в то же время и там же, в Москве, затеял со мной разговор о плохой работе нашего завода начальник техотдела нашего главка Л. Ф. Пекарский. Он был до этого главным инженером Стахановского ферросплавного, поэтому знал, какие раны посыпать солью, отвечать ему было непросто. Но тут он начал сравнивать наш завод с Кузнецким заводом ферросплавов, а я накануне как раз был там в командировке.

– Леонид Феликсович, не спешите! Вот пройдет лет 5, я не знаю, что будет с нашим заводом, но Кузнецкий точно ляжет на бок.

– Почему?

– У нас на заводе в цехах почти одни пацаны, а на Кузнецком все работяги такие мордатенькие, пузатенькие, и всем за 40, молодых я вообще не видел. На пульт печи захожу, а там электрик КИПа чернила в самописцы заливает. У нас в Ермаке электрик КИПа – это, в лучшем случае, паренек после армии, если не девушка. А в Кузнецке это пузатый лысый дядька лет 50. Конечно, при таком опытном персонале Кузнецк будет прекрасно работать! Но у них у всех, безусловно, выработан горячий или вредный стаж, они все уйдут на пенсию в свои 50 или 55, кто будет там работать? Тот, кого отдел кадров с улицы затащит? Много они наработают?

Я это говорил, конечно, сгоряча, от обиды за свой завод, поэтому быстро об этом разговоре забыл, поскольку в то время обижаться приходилось часто. Но, оказывается, Пекарский этот разговор не забыл и в конце 80-х, когда наш завод уже твердо стоял на ногах, он о моем, к сожалению, сбывшемся пророчестве несколько раз вспоминал.

Кадры решают все! – это не лозунг, это истина. Кадры – это сложно, это и ум, и глупость, и честность и подлость, и лень, и трудолюбие, и безразличие, и самоотверженность. Я не буду утверждать, что из всех параметров, характеризующих кадры, опыт является самым главным. Но это очень важный параметр!

Три категории людей

Вот для меня и невероятно – как могли 18-19-летних парней, проработавших у печей, как говорится, без году неделя, поставить на такие ключевые должности как бригадир ферросплавной печи?! Войной это не объяснишь.

Я прочел горы воспоминаний ветеранов-фронтовиков той войны, и какие только профессии они не вспоминают у своих фронтовых товарищей! От бухгалтеров до театральных художников. Но я не помню ни одного случая, чтобы кто-то вспомнил своего фронтового товарища-металлурга. Металлургам давали бронь, т. е. запрещали призывать в армию, их эвакуировали в тыл, их разыскивали на фронтах, если они были призваны по ошибке, и возвращали на заводы. Поэтому рабочих металлургов со стажем в 5-10 лет работы и в Актюбинске было достаточно. Почему же тогда столь сложный в управлении агрегат, как ферросплавная печь, вверили 18-летнему Макшаеву и 19-летнему Друинскому, а не более опытным рабочим?

Вот тут уж нам надо взглянуть не на печи и технологию, а на качество работников как таковых.

В человеческой толпе властвуют совершенно превратные мнения о труде как о человеческом наказании. Даже авторы Библии умудрились приписать Богу в Ветхом завете совершенно противоестественную мысль о труде как о наказании. Если к ветхозаветной ситуации присмотреться внимательнее, то Бог выглядит шизофреником – существом, страдающим раздвоением личности. С одной стороны, он тяжело, но творчески и с удовольствием поработал сам, создав мир за 6 дней, отчего Бог получил радость. И это единственная радость Бога в Библии, и получил Бог ее от своего труда, а не от того, что он вкусно пожрал или имел с кем-то хороший секс. Но, с другой стороны, он наказывает Адама трудом, то есть считает труд наказанием. А где логика? Отцы церкви, написавшие Библию, что-то сильно поднапутали с этим делом, а из этой библейской шизофрении человеческая толпа выбрала, конечно, самый худший вариант основ своей жизни – считать труд наказанием.

Но может быть я и ошибаюсь, может быть, авторы Библии намеренно и именно по этому параметру ввели различие между Богом и человеком: Богу работа доставляет радость и счастье («и увидел Он, что это хорошо» – цитирую по памяти), а для человека работа – наказание («в поте лица своего будешь добывать хлеб свой»). Как бы то ни было, но очень большая часть людей считает для себя счастьем только состояние, когда они не работают.

Думаю, что по этому признаку людей можно разделить на три группы.

Первая – самая большая – толпа. Это люди, которые считают труд наказанием, но в силу своего воспитания, примера родителей и других людей свыклись с ним. В принципе они хорошие работники, поскольку добросовестно изучают свое дело и добросовестно его делают. Но все же для них счастьем является время вне работы, а работа для них не более, чем место, где зарабатывают деньги, необходимые, чтобы счастливо провести свободное время.

Вторая группа – это люди, не сумевшие выйти из состояния животных – те, для кого счастьем является удовлетворение инстинкта лени. Эта самая несчастная часть населения, поскольку большинство из них не может не работать, так как им, естественно, нужны деньги, чтобы жить, но они ненавидят любую работу и от этого их жизнь сжимается как шагреневая кожа. Подсчитайте сами.

Человек примерно 8 часов спит – треть жизни долой! Из оставшихся 16 часов в будние дни 8 часов занимает работа, да плюс 2 часа как минимум переезды, связанные с ней. В неделе 112 часов бодрствования, изымите из них 50 рабочих часов (примерно 45 % от всего времени) и останется чуть больше половины – 62 часа. От 18 лет, когда уже надо приступать хоть к какой-то работе, до пенсии в 60 лет пройдет 42 года, 45 % от этого срока – примерно 19 лет. Вы считали бы себя сильно счастливым, если бы получили срок заключения 19 лет? Да не просто в лагерях, а в каторжных лагерях, в которых ничего нет, кроме работы и 8 часов сна? Вот так и эти несчастные человекообразные животные – у них больше половины каждого буднего дня – каторга. Естественно, что работники они отвратительные, и хотя, конечно, и осла можно заставить работать, но когда человека заставляют работать, то это уже не то – это не более чем рабочий скот. Жалеть таких людей нельзя, но все же следует отметить, что объективно это самые несчастные люди.

И, наконец, третья группа людей, это собственно люди – те, кто исполняет жизненное назначение человека – познавать мир и творить. Работа для них – это то место, где они творят и познают, а творя и познавая, они получают удовольствие. Для них работа – это то место, где они ловят кайф, если говорить на языке тех, кому собственно я и предназначаю эту книгу.

Вот есть люди, которые получают удовольствие от довольно странных вещей, например, от посещения ресторана. Мне пришлось за свою жизнь посетить их сотни, причем в основном посещать очень дорогие и известные. То ли в Ницце, то ли в Монте-Карло мы ели устриц в каком-то заведении на набережной, так там вся стена была исписана автографами президентов и кинозвезд. А в Швеции хозяева привели нас в ресторан и минут десять компостировали мозги переводчику, чтобы тот растолковал мне, что в каком-то там мировом рейтинге это второй по значению ресторан. Пришлось восхититься – а что поделаешь, не обижать же хозяев. Что-то мы там ели, что-то смотрели, но я так и не понял, а где тут можно получить удовольствие? А ведь народ прет в эти рестораны и такой счастливый после этого бывает…

Думаю, что третья группа людей от работы получает в сотни раз больше удовольствия, чем толпа от устриц в кабаке в окружении кинозвезд. В кабаке ты просто ешь, посади рядом с тобой свинью, и она будет есть, и еще аппетитнее, нежели ты, а на работе ты творишь и тут тебя не только свинья, тут тебя не каждый человек заменит. Тот кайф, то удовольствие, которое человек получает от работы, на которой имеет возможность творить (а творить можно в любом производительном труде) – это редкий кайф!

Люди третьей группы – это идеальные работники, они собственно и не работники как таковые, поскольку они работой живут, как дышат. Таких людей невозможно стимулировать, поскольку нельзя придумать для них стимула больше того, что они получают сами. Для толпы стимул – деньги, толпа приходит на работу за деньгами, ими ее и стимулируют. А для идеального работника они не главное, хотя он не робот. Он человек, он с удовольствием едет на работу, но и он устает, и ему нужен отдых, и у него семья. И он никогда не откажется от денег, более того, может и потребовать их и потребовать настойчиво, поскольку прекрасно понимает, кто он и чего стоит. Но деньги для него не главное. Его, по идее, можно стимулировать признанием, но надо помнить, что это человек, получающий настолько большое удовольствие, что удовольствие от формального признания (достаточного для человека толпы) для него слишком слабое. Он такое признание, в лучшем случае, примет как должное, а если это признание будет уж слишком формальным, то оно его и обидит.

Я бы так сказал: иногда вместо того, чтобы тысячу раз по обязанности похвалить, лучше один раз искренне восхититься его результатами. Но только искренне – он же не дурак, вы же его обмануть не сумеете. Но об этом позже.

Инстинкт начальника

А пока давайте рассмотрим вот какой момент. В жизни очень часто слышишь жалобы на начальников – и не ценят они хороших работников, и обижают, и незаслуженно наказывают, и не повышают и т. д. и т. п. Возможно, что касается чисто бюрократических организаций типа партийных и государственных органов, различных научных институтов и «несть им числа», то я порядков там не знаю – я там никогда не работал, может быть, там так и есть. Но что касается производства, то тут дело обстоит по-другому. Здесь начальник получает дело, которое обязан выполнить в срок и качественно. Он разбивает это дело на более мелкие дела, которые поручает своим подчиненным. Сделают эти мелкие дела они – сделает свое дело и он. Если какой-то подчиненный свое мелкое дело не сделает, то не сделает свое более крупное дело и начальник. Поэтому при плохом подчиненном начальнику придется либо самому делать дело за плохого подчиненного, либо поручать его дело другим подчиненным, что вызовет у тех протест, который еще неизвестно во что выльется.

Конечно, и на производстве в начальники попадают придурки, но придурок не сделает порученное ему дело, посему его быстро заменят. А для нормального начальника – для того, кто регулярно собирается качественно выполнять поручаемое ему дело, – нет ничего более ценного, чем хороший подчиненный. И начальник сделает все, чтобы такого подчиненного удержать, сделает все, чтобы тот был им доволен. Он будет делать это автоматически. Я приведу свои примеры и, что характерно, я осознал их через много лет после того, как перестал работать на заводе, а тогда я поступал не думая о том, в чем суть моих поступков, – я тогда делал то или другое практически инстинктивно, т. е. согласно инстинкту начальника. Вот пара собственных примеров.

Квартиры

В то время я работал на ЕЗФ, наверное, еще не больше года. Работал в ЦЗЛ, числился мастером экспериментального участка, но работал в металлургической лаборатории, и моя работа большей частью проходила в плавильных цехах завода. Поскольку парень я был холостой, т. е. в понимании людей не сильной занятый, что, впрочем, так и было, то меня избрали председателем цехкома. Теперь я стал не то что уж сильно большим начальником, но все же и не совсем рядовым работником – появились у меня некие заботы уже обо всем цехе. Работы мне эта должность добавила очень мало, я уже сейчас ее всю и не помню, – надо было присутствовать на цеховых подведениях итогов соцсоревнований, подписывать больничные листы и различные заявления в профком завода, скажем, на выделение 3 рублей для посещения заболевшего товарища, и, главное, участвовать в распределении квартир. А с ними дело обстояло так.

Поступивший на завод работник, если его не устраивало его жилье, сразу же становился в очередь на получение нового. Тут были определенные государственные правила, скажем, если у человека было по 6 м² жилой площади на члена семьи, то его нельзя было ставить в очередь, но завод, как и город, предпочитал жить не столько по законам, сколько по своим понятиям. В цехе в очередь ставил я, поэтому ставил всех, кто желал, так же делали во всех цехах. Тут было два резона. Во-первых, чем больше у завода очередь, тем больше выделяли заводу денег на строительство жилья, во-вторых, никому квартиры автоматически не выдавались, поэтому обжулить администрацию и профсоюз в этом вопросе было невозможно.

Распределение квартир происходило так. Когда завод принимал у строителей очередной дом, а это происходило 3–4 раза в год, то директор с согласования завкома отбирал себе несколько квартир в резерв – для специалистов, которые специально приглашались на завод, и им обещалось жилье вне очереди. Остальные квартиры делились между цеховыми очередями пропорционально количеству стоящих в них работников, но, полагаю, не совсем поровну – плавильные цеха и важные цеха получали квартир несколько больше остальных, что, в общем, было справедливо и нареканий не вызывало: хочешь получить квартиру быстрее – иди работать на печь. Мы были в третьей группе цехов и нам на цех, тогда численностью где-то в 120 человек, с дома обычно доставалась одна трехкомнатная квартира обязательно и еще одно– или двухкомнатная.

Трехкомнатная давалась тому, чья семья состояла не менее чем из 4-х членов и чья очередь подошла. По закону так не полагалось, поскольку двухкомнатные квартиры имели жилую площадь (без кухни, ванной, туалета и коридоров) минимум 27,5 м², а то и 32, т. е. на семью из 4-х человек приходилось более 6 м² на члена семьи, но на это не обращали внимания. У человека, получившего трехкомнатную квартиру, обычно уже была 2-х комнатная квартира – ее цех отдавал тому, у кого минимум 3 члена семьи, а его однокомнатную отдавал тому, кто еще жил в общежитии. Все это делалось внутри цеха и ни директор, ни профком в это обычно не вмешивались.

Автоматического распределения не было. Кандидат на получение квартиры тщательно рассматривался четырехугольником – начальником цеха, парторгом, комсоргом и цехкомом – и если считали, что лучше дать человеку, поступившему в цех и ставшему в очередь позже, то давали ему. Но первоочередника обычно не сильно отодвигали – на один-два дома, потом начинали говорить, что мы, дескать, такого-то уж сильно обходим, надо, наконец, дать и ему. Главенствующее значение в распределении квартир, как и в распределении всех материальных благ, занимал профсоюз. Парторг и комсорг имели только совещательный голос. Решение принимал начальник цеха и члены цехкома (у нас их было со мной пятеро). Начальник цеха гнул свою линию – дать лучшим, но люди обычно считают, что они все работают хорошо, поэтому члены цехкома могли руководствоваться любыми своими мотивами, например, считать, что у предлагаемой им кандидатуры сырая или холодная квартира и маленький ребенок, а у первоочередника хорошая квартира и он еще может подождать. Ни я, ни члены цехкома за свои профсоюзные должности не цеплялись, но мы жили среди своих товарищей, хотелось спокойно смотреть им в глаза, а посему старались руководствоваться справедливостью.

Завком закрывал глаза на то, что цехкомы постоянно игнорируют общесоюзные положения о распределении жилья, но и завком жил среди нас же, кроме того, он был выборным и ему не улыбалось ссориться с делегатами заводских отчетно-перевыборных конференций только из-за того, что какие-то придурки в Москве понавыдумывали какие-то там инструкции. Скажем, по общесоюзным положениям за прогулы и пьянство полагалось передвигать человека в очереди на один-два года. Директор, исполняя это положение, давал соответственный приказ, и цехкомы его исполняли, если речь шла о каком-то работнике, чья длительная работа в цехе была сомнительна. Если же это был настоящий товарищ по работе, а не какая-то временная рабсила, то приказ директора мог затеряться, поскольку люди не видели, почему они должны наказывать детей только потому, что их папаша переночевал в вытрезвителе. И завкому не было никакого резона ходить в цеха и проверять очередь, если в цехах люди и так с этим справляются, и жалоб из цехов не было.

Сварщик

Теперь немного о моем цехе. ЦЗЛ состоял из впоследствии очень мощной химико-аналитической лаборатории, определявшей химический состав всего, что поступало на завод, и всего, что с завода уходило. Еще в составе ЦЗЛ был достаточно уникальный для ферросплавных заводов экспериментальный участок, фактически маленький плавильный цех (его по старинке так и называли «цех») с полупромышленной печью мощностью 1,2 МВА (промышленные тогда были мощностью от 16,5 до 21 МВА) и металлургической лаборатории, обязанной совершенствовать технологию плавильных цехов. Когда я уже был начальником ЦЗЛ, в него была включена санитарно-техническая лаборатория, которая следила, как сейчас говорят, за экологией, и я создал еще и электродную лабораторию. Но это было позже описываемых событий.

Итак, я был цеховым профсоюзным боссом, само собой, не освобожденным, но я был и ИТР цеха, и меня (сейчас даже самому странно) волновало, насколько успешно работает весь ЦЗЛ. А в штате экспериментального участка была ремонтная электромеханическая служба, состоявшая из двух слесарей и одного электрика. (Кроме того, помимо начальника участка было около 17 плавильщиков и Нина Лимонова, которая была табельщицей, кассиром, кладовщицей и крановщицей.) И в этой ремслужбе уволился слесарь, отдел кадров долго не присылал человека, наконец, приняли слесаря – Виктора Лалетина. Он, конечно, сразу же нашел меня, чтобы встать в очередь на квартиру. Мы познакомились, ему было тогда где-то около 30 лет, но он уже имел двоих детей, и отдел кадров поселил его в семейной общаге. Таким образом, ему нужно было сразу давать минимум 2-х комнатную квартиру, мы прикинули, когда это может быть, и нашли, что это будет где-то года через два.

А работая в плавильных цехах, общаясь там с представителями всех служб завода, я знал, что на заводе являются дефицитными хорошие сварщики. Прихватывать электросваркой у нас умели все, и сварочные аппараты стояли чуть ли не в каждом углу, но сварщиков, умевших варить медь, было очень мало. Главный механик Агафонов их чуть ли не лично расставлял по рабочим местам.

Некоторое время спустя мы по какому-то делу разговорились с Леней Чеклинским, бригадиром печи нашего экспериментального участка (не помню, был ли он тогда уже парторгом) и разговор зашел о новеньком.

– Классный парень! – сообщил Леонид. – Не злоупотребляет и не отказывается, с ребятами сошелся. Но главное другое – он дипломированный сварщик и варит медь. Недавно сгорела головка электродержателя, обычно мы несколько дней ждем, пока пришлют сварщика, а здесь Виктор за пару часов сам все сделал.

А я к тому времени уже стал местным патриотом, что, впрочем, при таких прекрасных людях, которые работали в ЦЗЛ, было нетрудно. Ну и думаю, если Главный механик узнает, что отдел кадров лопухнулся и отправил дипломированного сварщика не к нему, и даже не в плавильный цех, а в ЦЗЛ, то он Виктора от нас сманит, как пить дать. И мы ничего не сделаем, поскольку Агафонов ему и квартиру сделает быстрее нас, и зарплата у Виктора будет больше. Хохол, натура жлобская, и мне, конечно, стало жалко, если от нас уйдет такой хороший специалист. Но делать было нечего…

Проходит несколько недель, и у нас увольняется с выездом из Ермака работник и оставляет цеху свою двухкомнатную квартиру. А такие квартиры, в отличии от квартир в момент сдачи домов, не очень привлекают к себе внимание коллектива, поскольку владелец квартиры, увольняясь, может оставаться жить в ней, или обменять ее на квартиру в другом городе, или прописать в ней кого-либо, – возвращать ведь ее не обязательно, хотя она, по закону, и принадлежит (принадлежала в СССР) не ему, а государству (заводу).

«Моя крепость»

Отвлекусь. Хотя и тогда, и сегодня идиоты вопят, что, дескать, только на Западе частная собственность священна, и только там действует принцип «мой дом – моя крепость», на самом деле именно в СССР частная собственность была священна, да так, что Западу и не снилось. Возьмите крайний случай – конфискация имущества по решению суда. На пресловутом Западе с вас по суду сдерут все и не поморщатся, а в СССР, если почитать перечень того, что нельзя конфисковать, то не поймешь, что вообще конфисковывалось. К примеру, нельзя было конфисковать ничего детского, инструменты и инвентарь законного промысла, комплект зимней и летней одежды, посуду, топливо, необходимо было оставлять запасы продовольствия или денег на три месяца существования семьи. И никогда и ни при каких условиях у человека не конфисковывалось его жилье, хотя оно было государственным – нельзя было лишить человека крова над головой.

В этом смысле интересны были случаи самозахвата жилья, т. е. случай, когда человек подгадывал, когда какая-то квартира оказывалась пустой, ломал замок, вселялся и жил. По закону проблем не было – получи решение суда и высели нахала. А в жизни это было непросто, в связи с чем нахалы этим и пользовались. Решение суда – это бумажка, а бумажка не выселит. Берет эту бумажку судебный исполнитель, а в СССР это, будьте уверены, девушка, и идет выселять, а нахал ее в квартиру не впускает и на ее угрозы чихает. Надо вызывать милицию. А в СССР, если еще кто помнит, этих тупых мордоворотов в масках не было.

Ну, так вот, придет наряд милиции с судебным исполнителем выселять нахала, а у нахала жена и дети, нахал спрячется, дети завоют, а жена как тигрица бросится на милицию. И попробуй ее ударь или хотя бы скрути. Вокруг соседи, которые немедленно будут возмущаться, что «мусора женщину бьют», и никакой поцарапанной физиономией ничего не докажешь, мы же, русские – народ такой.

Вот, к примеру, сидим в штабе добровольной народной дружины на дежурстве, звонят из милиции, что оттуда-то поступил вызов – пьяный муж жену бьет, понимаем, почему опытные менты не хотят туда ехать. Потому, что придешь мужа утихомиривать, а тебе же от жены и достанется. А что касается выселения, то милиция будет до последней возможности от него уклоняться – приедут, в дверь постучат, им не откроют и они уйдут, поскольку у них слесаря нет, дверь ломать. Поэтому очень часто, предприятие – владелец квартиры махало на нее рукой и давало своему человеку новую квартиру, а о старой забывало.

Противоядие против этого было только одно – противопоставить наглости еще большую наглость. Помню, в каком-то цехе зашел утром в питьевой блок, а там бригада что-то оживленно обсуждает. Оказывается, их товарищу выделили квартиру, он замешкался, приехал заселяться, а там уже какой-то сукин сын не с нашего завода. После смены бригада взяла на заводе грузовую машину, загрузила вещи товарища, приехали к его квартире, быстренько сломали двери, сукина сына с семьей – в подъезд, окна открыли, все его вещи – в окна, вещи товарища быстренько в квартиру занесли и новый замок вставили. Сукин сын – в милицию, а там ему: «А 15 суток за вламывание в чужую квартиру не хочешь получить?»

У меня тоже так было, вернее, примерно так. Я жил в общаге «Вокзальная 26», а рядом было ЖКО – жилищно-коммунальный отдел нашего завода. Как-то рано утром иду на работу, а у ЖКО уже полно народу: в этот день было заселение, т. е. ЖКО снимал охрану с нового дома и выдавал ключи. Я еще и подумал: «Вот придурки, ЖКО начинает работать с без пятнадцати девять, а они уже в 7 утра стоят». И когда мне дали 2-х комнатную, я принципиально никуда не спешил, пришел в ЖКО часов в 10, получил ключ и какую-то бумажку, вернулся домой, загрузил на саночки инструмент и еще что-то и не спеша пошел к новому месту жительства. (Того, кто заселялся в мою квартиру, я попросил Пару деньков подождать, пока я не доведу новую квартиру до ума – просмотрю сантехнику, уплотню окна и т. д.) Поднимаюсь На пятый этаж, нахожу по номеру свою квартиру, смотрю – дверь открыта. Захожу, а там чужие вещи и народ уже отдыхает – довольный такой!

– Вы какого черта здесь делаете?! – вопрошаю я.

– А это моя законная квартира, – мне в ответ.

– Показывай документ!

Показывает, я смотрю свой и вижу, что я тоже лопух – не посмотрел, что в ЖКО получил. Оказывается, делопроизводитель спутала номера квартир – на двухкомнатную в ордере поставила номер однокомнатной, а на однокомнатную – номер моей квартиры. Вот нахал ко мне и заехал на всякий случай – вдруг я проверку на вшивость не пройду.

– Слушай, я сейчас сделаю так. Моя однокомнатная находится в старом доме и хуже твоей однокомнатной в этом. Я сейчас же отдаю ключи от твоей квартиры тому, кто должен въехать в мою однокомнатную, – он въедет с удовольствием, ведь завод ему выделил однокомнатную квартиру. А в понедельник я займусь тобой, и тебе не останется ничего другого, как въезжать в мою старую квартиру. Выбирай!

Они, правда, еще не сильно выпили, поэтому мы сходили с ним в ЖКО, тогдашний его начальник Петр Петрович Конрад надавал чертей своей конторе, нам выправили ордера и ко второму моему рейсу с саночками моя квартира была уже пуста. С квартирами нужно было держать ухо востро! Так что, когда я получал уже 3-х комнатную, то все мои друзья были у меня с машиной с самого утра. Я, правда, оступился в кузове, неудачно спрыгнул и, сейчас уже не помню, то ли порвал, то ли растянул связки на ноге. Пока отковылял в больницу, пока мне там наложили гипс, пока добрался домой, там уже вовсю праздновалось новоселье. Но вернемся к теме.

Итак, я маленький начальник и патриот ЦЗЛ, заволновался, что Витю Лалетина, прекрасного сварщика, у нас сманят. Но тут, как я об этом начал, у нас в ЦЗЛ неожиданно освободилась 2-х комнатная квартира. Я пошел к начальнику ЦЗЛ, Николаю Павловичу Меликаеву, и предложил ему план: по-тихому, чтобы не возбуждать недовольства в цехе, договориться с членами цехкома и с заводом и дать эту квартиру Лалетину. По виду и по мнению работников экспериментального, он парень с совестью, поэтому получив такой аванс, вряд ли сможет от нас уйти в ближайшие несколько лет, даже если ему будут обещать золотые горы. Меликаев был, само собой, в курсе дела и за эту идею ухватился. Он решил все вопросы в администрации завода, а я в завкоме и в цехе – уговорил членов цехкома по-тихому подписать решение цехкома. Дело в том, что я вывешивал обновленные списки сотрудников после сдачи каждого дома, Лалетина в вывешенных списках еще не было, а потом он уже стоял на 3-х комнатную, как бы сразу имея двухкомнатную.

Когда все вопросы решили, Меликаев вызвал Виктора и сказал ему подобающие случаю слова, что по сведениям, полученным из надежных источников, он хороший парень и отличный специалист, что администрация цеха хотела бы сделать его кадровым, а посему нашла возможность предоставить ему вне очереди двухкомнатную квартиру. Я сказал, что с очереди его снимать не буду, так что он отныне стоит в очереди на трехкомнатную, и попросил Меликаева освободить Виктора от работы, чтобы он смог сбегать и собрать необходимые справки. Виктор был парень искренний и было видно без слов, как он рад. Конечно, мы сделали подарок за счет остальных сотрудников цеха (в том числе и за счет меня, но я был холост и о подобных пустяках не думал), однако мы хотели сделать работу цеха устойчивой, а это было на благо всего коллектива.

Так что совесть нас не мучила, тем более, что Виктор действительно стал кадровым работником цеха. В начале 80-х экспериментальный был остановлен, рабочие были распределены по остальным цехам завода, потом экспериментальный вновь ввели в работу, но вернулись в ЦЗЛ не все – ряд плавильщиков и ремонтников остались работать в основных цехах. Но Лалетин вернулся.