Текст книги "Чистота сердечных сокращений"
Автор книги: Юрий Хапов
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
...Так мы и подружились. Тридцать с лиховом лет, как у нас говорят...
Должен отметить, что Буров – безусловно, способный, в чём-то – даже уникальный человек. И потенциал его интеллекта неисчерпаем. Но странно – полнокровный рязанский матюг оказался ему не по зубам. Видно, гена нет.
– Не пойдём завтра на работу! – мы расходимся по домам, и Буров ищет моей поддержки. – Ну, её... к такой-то бабушке, а?
Вот. Видите? На большее не способен. К какой конкретно бабушке? При чём тут вообще... бабушка?
Я добавляю от себя, Буров бессильно разводит руки и смущённо улыбается.
Впереди меня, характерной походкой – «с пятки на носок» – к проходной движется знакомая фигура – портфель, перчатки.
– Зайдёшь? Покажу что.
В рамке – репродукция: извилистый мозг на фоне отощавшей задницы. Задний проход, затянутый густой паутиной. “Кризис“.
– Генеральному подарю на память, – грустно говорит Буров. – Как находишь?
Первый раз молчу.
Глава 5. Квадратура круга
Он не признавал вопроса – зачем изобретать велосипед? Был уверен: если возьмётся – сделает лучше. Даже с квадратными колёсами. Два квадрата – уже восьмиугольник, а если ещё? Проходимость повышается по грунтовой... Поехали?
Квадратура круга, задача превращения круга в равновеликий квадрат, только считается неразрешимой...
06.201 0 – 08.2011 г.
КОКТЕЙЛЬ* КУКИНА
Эту историю автор пишет давно. Со времени начала действия договора об ограничении СНВ-1 между теперешними закадычными друзьями и стратегическими партн ё рами.
Прошл и годы ...
За это время изменилось мышление, военное противостояние двух держав ушло в прошлое, президенты улыбаются... Готовится к ратификации новый договор , СНВ-3.
А десятки, может быть, сотни тысяч моих коллег повторяют вслед за героем рассказа: «Об у ют нас, ребята...» Многие из них разделили его судьбу, от дав жизнь созданию ядерного щ и та.
Помним ...
За стойкой скучал халдейской наружности крепышок при бабочке.
Склонившись перед зеркальцем, он старательно приглаживал белобрысые волосы, раскладывая их на косой пробор. Одновременно растягивал губастый рот – вырабатывал профессиональную улыбку. Идеальный пробор в ниточку, располагающая улыбка, почтительный кивок – таким он увидел бармена в голливудском фильме. Прилепить на своё лицо эту улыбку никак не удавалось: получался какой-то оскал. Но, Серёжа, упёртый парень: артистов-то учат. Попугай – и тот может по-человечьи.
Место бармена в ресторане «Урал» досталась ему не за красивые глаза. Бабка помогла. Приглядела местечко, пока он в армии кашеварил, заплатила, кому надо.
– Держись за место, внучек. Денежки...
Рос Серёжа шпаной, без родителей. Где б сейчас был, если б не бабуля...
...Кукин пересёк пустой зал и взгромоздился на скрипучий табурет у стойки.
– «Рябину», пожалуйста.
Оторвавшись от зеркала, Серёжа привычно приготовил «Уральскую рябинушку» – здешний фирменный коктейль: рябина на коньяке, водка и апельсиновый сок.
– Миндаль не завезли. Может, арахису?
– «Не завезли...» – хмуро передразнил Кукин. – Тебе бы в сельпо...
Серёжа вспомнил про улыбку, поправил бабочку:
– Кешью? Фисташки?
Сколько же лет он сюда ездит? Двадцать пять? С шестьдесят восьмого... Этого Серёжи, небось, и в проекте...
...Город был закрытый. Инструктаж командировочным – строжайший. За трепотню лишали допуска. Значит, с профессией прощайся. А выявляли?.. В дни получки и аванса все злачные места под контролем... сотрудников. И по пьянке – не сболтнёшь. Профилактика! Смешно, до чего доходило. Стоило спросить – в каком цеху работаешь, разговор тут же прекращался: бдительность! Между собой, в гостинице, и то старались поменьше о работе. Ни-ни: кто-то говорит, а кто-то слушает. И докладывает... Всё было. Режим: враг не дремлет. Болты болтать – ступай на макаронную фабрику.
А что теперь творится – уму непостижимо. Потенциальный противник и реальный враг – чего уж кривить – сам приехал. Прямо на место: всё ему вынь и положь, а он будет «инспектировать»... Дожили! И кто удумал?..
Кукин раздавил в пепельнице окурок и решительно подвинул стакан:
– Ещё.
______________
* коктейль – буквально петушиный хвост (англ.) (Прим. автора)
Серёжа «усилил» коктейль водочкой – он всегда так делал на повторный замес – и, улыбнувшись, поднёс огоньку. Ему хотелось похвастать новой американской зажигалкой.
Заокеанские инспектора хаживали в «Урал». Наберут кучу салатов, стейк и – от пуза. Хлеба не едят. А выпивка у них – после. У нас на полный желудок никто и не захочет. Хоть даром... Как-то раз Серёжа угостил их хренком – за счёт заведения. Хрен свойский, бабка готовила. Понравилось. Подал рыжиков солёных, отборных – полный кайф. И что характерно – едят, не боятся. Не проверяя... Только от бражки отказались, попробовали, но не стали.
Так и повелось, по-приятельски: он им местную экзотику, они – сигарет, зажигалку, жвачку. Серёжа замыслил, раз такой бизнес пошёл, устроиться к ним в обслугу: уха со стерлядкой, шашлыки на природе. Баньку с девочками... Перспективы!
Глянув на говённую импортную зажигалку, Кукин вспомнил презренную «фарцу» студенческих лет. Оперотряд...
– Вот как всё поворачивается...
...В сотне метров от КПП сборно-комплектовочной базы, под вековыми соснами расположился объект – типовые армейские домики, густо увешанные антеннами спутниковой связи. На штабном – два флажка: кичливый – USA, и наш – полыхающий степной пожар...
Кукин знал, конечно, и о договоре, и о процедуре взаимного контроля, но когда впервые увидел... Здесь, в святая святых, где бетонка и сосны, одноколейка под маскировочной сеткой и колючка «в три кола» со средствами слежения... На стриженом газоне, под звёздно-полосатым тентом, трое: рыжий верзила в погонах майора, женщина в шортах полевой формы и сухопарый, как ковбой из Техаса, сержант... Шезлонги, пиво (может, кола ихняя) – как у себя на Гавайях...
От неожиданной ярости Кукин чуть не задымился.
Пока оформляли пропуск, он нервно расхаживал, стараясь не смотреть в их сторону. Чертовня... кино... декорации... Сейчас прозвучит хлопушка... Камера! Снято! Домики сложат и увезут. Статисты побегут в кустики, публика – по своим делам.
Но где РЕЖИССЁР?!
– Взаимный контроль – ширма, – убеждал он своих вечером. – Обуют нас, ребята. Обуют... – искал понимания у коллег.
Коллеги были молоды и доверчивы. И смотрели на это иначе.
Вернувшись из командировки, Кукин заболел. Ослабленный иммунитет, объясняли врачи, давление, сердце.
Две недели ходил на уколы. Ругался с женой из-за диеты. Теленовостей не смотрел. Читал только Агнию Барто. Внучке. Ночами плохо спал: такое чувство, будто его предали, лично его... Когда всё же засыпал, измучившись, донимал один и тот же дурацкий сон.
...Лежит он у обочины, в засаде. Гранатомёт. «Икарус» из-за поворота. Вот поравнялся. Он вжимается в снег... приклад в плечо... ну, сейчас! И вдруг... у «Икаруса» выпускаются крылья... Он исчезает в облаке снежной пыли. Машина сопровождения с красным крестом останавливается, выходят двое в белых халатах: «Мистер Кукин! Плиз...»
Выздоравливал долго. В командировки не ездил. Но необходимость быть на заводе возникла, откладывать – ну, никак...
И в первый же вечер увидел их в «Урале».
Сидя за стойкой, Кукин лихорадочно соображал – как бы хорошенько ущучить... Чтоб достоинство не уронить, и чтоб знали, сучьи дети...
Прихватив со стойки свой стакан и сигареты, стараясь держаться по-хозяйски, он подошёл к столику:
– Хау ду ю ду! – приветствие прозвучало как команда: «Стоять! Вашу мать!»
Секундное замешательство – и тройка разом расплылась в улыбке: они не ждут провокаций от гостеприимных русских.
– Спасибо, мистер... А как вы поживаете? – отозвалась переводчица. – Меня зовут Фрида. Это – Дэвид, Иван. Ваше имя, пожалуйста? О-о! Мистер Ку-кин! Превосходно!
– Серёжа! Три «Рябины»!.. Не возражаете?
Рыжий и ковбой кратко переглянулись. Фрида смущённо улыбалась – этот русский изображает радушие, но слышно как скрипят его сжатые зубы...
– Как в Штатах со СПИДом? – пошёл Кукин в атаку. – Негров притесняете?
Сержант примиряюще поднял ладонь: стоп-стоп, мистер Ку-кин...
Но Кукина прорвало. Он разносил их внешнюю политику, устроенную для глупцов демократию, растущую уличную преступность...
Фрида, не глядя на Кукина, переводила. Её спутники, потягивая «Рябинушку», кивали в знак согласия:
– Вы правы, сэр, преступность растёт...
«Ага! Заёрзали, янки дудль», – отметил Кукин с удовлетворением и наддал:
– А Кеннеди за что? Белым днём! Мартина Лютера?.. Кинга? А Вьетнам? Надо скромнее, ребята! Совсем оборзели...
– Вэл, – прервал майор незадавшееся общение. – Спасибо, мистер Ку-кин, нам пора...
– Нехорошо гостей... вот так, – возник у стола Серёжа. – Платите и... «Рябины» больше нет.
– Надо было проще... – досадовал Кукин, возвращаясь в гостиницу. – Так и так, сучьи дети... ни хрена у вас не получится!.. И этот... холуй белобрысый, туда же: «нехорош-о-о...»
Накрапывал вечерний дождик. Люди шли по набережной в лёгком платье. Без зонтов. В открытых колясках на мокрое небо с изумлением смотрели дети. Со стороны сквера Победы доносился мурлыкающий голос Армстронга. Мимо проследовал автобус – к последнему рейсу на Москву.
– Домой бы... Надоело всё... – Кукин устало присел на скамейку.
...В гостинице ему стало плохо. Имеющиеся под рукой средства не снимали приступ. Приехала «скорая»...
Острая сердечная недостаточность.
май 1987 г. – февраль 2011 г.
ЧАЙ ВТРОЁМ
На каникулы приехал внук-пятиклассник.
Обошёл дом, заглянул в свою комнатёнку, хмыкнул, встретив давнего приятеля – мишку с надорванным ухом. Обещанного компьютера не нашёл – не купили пока, но вида не подал. Прислонился спиной к косяку с прежними отметинами: с лета макушка поднялась ещё на несколько сантиметров. Если так дальше пойдёт...
За обедом объявили внуку программу: ёлка во Дворце, подарки от Деда Мороза, поход в лес на лыжах, с шашлыком. По вечерам – викторины с беспроигрышной лотереей: не сидеть же часами перед телевизором.
На пятый день программа была исчерпана. Гирлянды на домашней ёлке погасли. Конфеты и мандарины – съедены. По телеку – новогоднее старье. Вдобавок и погода раскисла.
– Эх, ма! Была не была, давай в морской бой, – сейчас скажет дед, не находя лучшего занятия. Но дед молчал, спрятавшись за газету.
Внук томился у окна. На кухне гремела сковородой бабуля, пахло печёным.
– Что приуныли, мужички? – заглянула она. – У меня пирог готов. К пирогу ещё и какао!
Мужички разом повеселев, пошагали на зов. Когда допивали вторую чашку, дед неожиданно провозгласил:
– Объявляется конкурс на лучший рождественский рассказ!
– Призовой фонд в секрете, – подыграла бабуля.
– Я первый, я! Вот увидите!
Если дело касалось соперничества и призов, внук заводился с пол-оборота: здоровое тщеславие пацана. Родители, а дед с бабкой – и подавно, в его возрасте не были так заряжены на успех. Что они могли получить в награду? Сдержанную похвалу старших: старайся, а там будет видно... Намёк на стимул.
Сейчас иначе. Жизнь взяла поправку: «из скромных детей формируются безынициативные, малоуспешные взрослые». И заклеймила скромность в общественном сознании. Даже девчонкам на выданьи – и то не в пользу.
Заснувший было под ёлкой, Дед Мороз стукнул посохом в паркет: на старт! И... «заскрипели» перья. Из комнаты внука слышалось сопенье, вздохи. Он часто отрывался от листа, грыз ручку...
– Готов! – раздалось через час. – Рассказ номер один! Слушайте все! – Он принял позу чтеца.
Дед предложил попить чайку, да где там…
Первые фразы вылетали как пулемётная очередь.
– Помедленнее, – попросила бабуля.
Автор с недовольством вернулся к началу:
- Жил-был мальчик. Был он очень маленького роста и все звали его «мелочь пузатая» (кроме родных). Однаж ды зимним, морозным днем он пошё л гулять в другой двор. И вот к о гда он туда пришел , он увидел только очень красив ые дома с заснеженными крышами и «шоколадными» дверьми и трубой. Все эти дома были маленькие.
И этот мальчик решил зайти в один из этих чудесных и прекрасных домов. Он подош ё л к одному из домов и нерешительно откр ыл дверь. Мальчик с опаской зашё л туда и откуда не возьмись появилась очень страшная бабка. Когда он увидел бабку он с ужасом отошел н а зад и через силу сказал: «Здравствуйте». Старушка ответила так же. Тогда мальчик чуть успок о ился.
Старушка пригласила его на чай (с баранками) мальчик согласился. И за чаем он ра с
сказал бабке что его дразнят и как он попал сюда. Бабка его выслушала и сказала что м о жет помочь и куда-то ушла. Минут через пять она вернулась и дала мальчику какой-то к у лё к и сказала чтобы он открывал кулё к по средам и съедал по конфете. Он поблагодарил старушку и ушё л. Через неде лю в следующую среду открыл кулё к и съел конфету и вырос на пятьд е сят сантиметров тоже самое он сделал в следующую среду и в следующую. И вырос ещё на один метр!
И с тех пор его не дразнили, а он помогал этой старушке по хозяйству. *
___________________________________________________
* В тексте сохранены авторская пунктуация и орфография
– Пять! – выставил оценку дед, председатель жюри (он же – член). – Кто следующий?
Бабуля встала и неожиданно дрогнувшим голосом начала:
– «Рождественский рассказ»...
Григорьич запряг мерина, бросил в сани охапку сена, подтянул подпругу, потоптался, по-хозяйски оглядывая д вор, и боком закинул в возок своё , ставшее к старости неловким, т е ло.
– Ну-у, милый!
Лошадё нка легко тронула с места. Сани заскрипели по свежему снегу.
Ехал Гр игорьич встречать зятя с внуком - обещали сегодня приехать из города. На своей машине зять только до сельсовета сумеет доехать – там асфальт кончается . В ы павший на неделе снег надё жно упрятал просёлочную дорогу, по которой и осенью-то не всегда пр о едешь. Вот и решил он поехать навстречу, до сельсовета: проверить д орогу-то. А если что… на лошадке, оно, верней.
Собрался с большим запасом – путь не близкий. И к куму з а глянуть надо бы…
... Время за разговором шло незаметно.
«Уговор или » «Мценскую», что Григорьич прихватил в местном магазинчике, уж и свою домашнюю кум из буфета достал, когда подкатил зять. Поз доровавшись, выпили ещё по рюмочке, и, п оразмыслив, решили ехать таким образом: Григорьич на лошади впереди по известной одн о му ему дороге, а ребята на машине – за ним.
Застоявшийся мерин резво трусил к дому, мечтая о теплом стойле, и не нуждался в понукании. Григорьич, оглянувшись на еха в ший сзади автомобиль, уютно устроился в санях и, положившись на мерина, стал задремывать.
А м ашина, проехав метров три ста, вдруг села на брюхо, колё са беспомощно закрут и лись на месте. Чертыхаясь, мужики вылезли из кабины, огляделись: с ели основательно, е хать на ней дальше не имело смысла .
И зрядно прово зившись, они оставили машину у кума , и двинули догонять Григор ь ича .
Был уже поздний вечер. Н а морозном небе ярко высветились звёзды . Вокруг ни огонька. Только б езмолвная снежная равнина и уверенно ух о дящий в ночь санный след…
Шли молча, поминутно проваливаясь в снег.
Часа через два, обессиленные, взмокшие, подходили они к дому. Приветливо светились окна. Заливистый лай Пушка встретил их у калитки.
Не отряхнув снег, ввалились в горницу . Вкусно за пахло вареной картошкой. На столе призывно поблескивала бутылка «Мце н ской».
У телевизора дрема л Григорьич.
Пребывая ещё там, в деревне, смахнула слезу:
– Ну, как?
Внук услышал в вопросе посягательство на первенство:
– Да-а… только грустно… Праздник же.
– Ладно, четыре, – определил дед. – Следующий! А-а, я! Итак, «Под Рождество».
На Новый год ему было всего полтора месяца.
Кричать без дела он не любил. Лежит, бывало, в своей кроватке, головку повернё т в твою сторону – для общения – и изучает молча. Долго смотрит, не мигая. Когда п о дойдё шь к кроватке и загов оришь, он улыбается, скосив губё шки в одну сторону. Очень н а поминает кого-то знакомого в младенчестве этой своей улыбочкой. На одном веке у него красное р о довое пятн ышк о.
Днё м подолгу не спал – часок-полтора, не больше. Иногда во время сна лицо его иск а жала гримаска. Что она выражала? Огорчение или тревожность? Но отчего?
На Новый год родите ли отправ ились к друзьям. Приехали няньками на ночь дед и баб у ля, встречать с ним первый ег о Новый год. Робели немножко, вспоминая подзабыт ые нав ы ки ухода за младенцами – кор межка, купание , сон в пол -уха и в полглаза.
Кроватка стояла в метре от их дивана, и дед – он совсем не мог заснуть - перегля д ы вался с ним, когда тот просыпался. О бменивались улыбками при свете ночника. Тогда, наверное, и з а дружились…
Теперь он большой . Десять лет.
Улыбка стала симметрич ной, а пятнышко на веке – исчез ло. Как и не было...
В ту его первую новогоднюю ночь звуча ла «Колыбельная» Гершвина.
К своим одиннадцати внук уже усвоил, что поспешность в делах – иногда помеха на пути к успеху. Но крепко верил в новогоднюю сказку... Может сделать паузу? Скушать Twix?
Пауза заполнилась неспешным чаепитием. Члены жюри и конкурсанты, доедая пирог, дружески переглядывались, улыбаясь и подшучивая над героями своих рассказов. Наконец, дед позвякал ложкой о чашку, требуя внимания:
– Итак, друзья! По совокупности достоинств первое место присуждается молодому автору из Москвы... – дед затянул как заправский рефери: – Де-ни-су Дом-бров-скому! Приз в студию! – Поправив воображаемую бабочку, он зааплодировал.
– Ес! – сорвался с места внук, а бабуля извлекла из кармана фартука ПРИЗ, и походкой подиумной дивы проследовала к победителю.
Лауреат, сияя лицом, сделал победный жест – «викторию» и стал торопливо разворачивать упаковку.
– Следующий конкурс – на лучшее стихотворение «Зимушка-зима»... – дед замешкался, листая бумаги.
– Завтра! Завтра, как проснемся!
2009 -2011 г. г.
ИНЖЕНЕР НЕФЁДОВ
И з жизни замечательных люде й
В своей жизни Нефёдов чем только не увлекался.
В школе в хоккей гонял. Пока зубы не выбили. Починил нержавейкой передний бампер, и забросил шайбу. С клюшкой вместе. Потом загорелся мотогонками. Призы брал. Кувыркнулся на кроссе, ногу сломал. Когда лежал в травматологии – к весне дело шло – увидел почки на дереве за окном. Стал их рисовать. Простым карандашом на белой бумаге рисовал. Увлёкся. Перелом оказался сложным, операцию повторили... Почки за это время превратились в свёрнутые тугими кулёчками листики, и скоро совсем развернулись.
Последствий не осталось: нога срослась, рисование – прочно забылось.
В армии Геннадий играл на тромбоне, в ансамбле. Сам выучился, не зная нот. Дудел– дудел, надоело... Не то.
Был в увлечениях перерыв – не забирало.
Учился во ВТУЗе при машзаводе. И тут – диплом на носу, на счету каждый день – увлёкся неожиданной девушкой Раисой. Рыжеволосая, строгая. Видная такая. Глаза-а...
Мать только глянула:
– Генка! Не упусти! Диплом не уйдёт, а девка...
Он, правду сказать, держал про запас двоих – не из жадности, а для углублённого сравнения. Дело приняло спортивный характер – барышни шли к финишу ноздря в ноздрю. В смысле замуж. Раиса обставила обеих с отрывом и показала отличный результат: забеременела. Пузо ещё и не видно было, но Генка честно повёл Раису в ЗАГС.
Появилась Варька.
А диплом Геннадий защитил на следующий год. Направление получил в заводское КБ бронетанковой техники.
В молодых семьях, нелишне отметить, с появлением ребёнка всякое случается. Многие папаши дают слабину в отношении выпивки, погулять недогуленное... Пока жена с младенцем возится, дома-то скукота. Не таков наш герой.
– Генка! Смотри у меня... башку оторву, если что, – щедро обещала мать.
Раисе и добавить нечего. Улыбнулась только полными губами, чуть зубки обнажив.
Катая коляску с Варькой, Геннадий увлечённо – снова увлёкся – объяснял ей устройство систем и механизмов боевой машины пехоты, тактико-технические данные отечественных БМП. Рассказывал, как в армии, на учениях, чуть не утопил машину при форсировании водного рубежа, но, будучи классным механиком-водителем, справился. И получил благодарность от командования. Правда, отпуск не дали – молодых обучал...
Варька подавала одобрительные реплики, не раскрывая, впрочем, полученной секретной информации. Гордостью за отца светилась смышлёная мордуленция.
Прибегая утром из молочной кухни, он совал Раисе сумку с пузырьками и наклонялся к кроватке:
– Сегодня про БМД* начнём! Да, лапунь?
Варька согласно моргала белёсыми ресничками. Раиса ревниво помалкивала.
– Пройдёт, – утешала мать, – вот парня р о дишь...
__________________
* БМД – боевая машина десанта (Прим. автора)
Начальника бюро ходовой части Валиахметова за глаза звали Валидол. Распекая подчинённых, он обязательно добавлял:
– Тьфу ты, бестолочь! На вас никакого валидола не напасёшься! – и таблетку под язык.
Так уже лет двадцать. С того самого дня, когда на испытаниях взорвался боезапас. Погибли люди. Свалили на него, тогда – зам. главного конструктора. Понизили, перевели в «ходоки». С тех пор – валидол в кармане.
В Нефёдове он разглядел и уважал редкую техническую дотошливость: пощупать всё своими руками – торсионы, фрикционы, погонять сверх норматива в песках Каракумов, в мёрзлой тундре. И всегда с испытаний привозил внушительный перечень доработок, внедрение которых повышало надёжность техники.
Лет через десять Нефёдова назначили начальником отдела. Его ценили на полигонах, в частях. И своё, заводское, начальство поощряло. Повольготней стало в материальном плане. Машинёнку приобрёл, шестую модель известной марки.
Как-то с очередной премии Геннадий принёс подарки: Варюхе – коньки и свитер с оленями, чайный сервиз матери – давно хотела, Раисе – чешскую бижутерию, девчата подсказали. А себе приобрёл в книжном серию ЖЗЛ. С давним скрытым стремлением вычитать, как это обычные, вроде, люди становятся замечательными...
Дочь с матерью подаркам обрадовались. Раиса лишь повертела в руках – даже не примерила импортной красоты! – и подозрительно глянула на стопку книг. Прошептав название серии, кривовато усмехнулась:
– Зачем это? Ты меня больше не любишь?
Вечером, расчёсывая перед зеркалом волосы на ночь, Раиса вдруг замерла с поднятой рукой, будто пронзило её. Уставясь в отражение мужа, свела брови, как давеча, когда разглядывала книги. Целая минута прошла. Или больше. Шелестнула страница.
– Гена, – голос её был негромок, но строг как у старшины. – Хочу детей! – Вроде как Варька ей уже не дитё.
Геннадий перевернул страницу, озадаченно поскрёб лоб. А ведь и в самом деле, та всё больше с ним. И школьные дела. И отпуск... Шайбу научил гонять. В секцию вот определил, для самообороны. Пацанов лупить... Секреты от матери завелись. Он вспомнил прошлое лето в деревне...
...Отпуск подходил к концу. После завтрака Нефёдов конопатил лодку на берегу и слушал детские голоса. Команда была на задании – выслеживала запропавшую козу Шурку. Варькин НП находился на старой развесистой иве, над омутом.
– Пятый, пятый, как понял? Приём.
– Вас понял. Объект вижу. Направляется к речке. Захват!
– Есть захват! – Варька, заторопившись, соскользнула босой ногой с ветки и... сорвалась.
Он выловил её, нахлебавшуюся, оглушённую падением, синюю. Откачал. Благодарил бога, что задержался у лодки: сосед звал помочь с машиной.
– Матери – ни-ни! – наказал.
Геннадий прогнал неостывший ужас того дня, ещё крепче почесал лоб и отложил книгу.
– Ну, значит... это...
Родилась двойня – боровички осенние, под четыре кг каждый. Рыжие, лобастые, лупастые – в её породу. Сашка и Пашка. Или наоборот.
На работе его поздравили как-то косвенно: молодец твоя Раиса!
В молочную кухню теперь бегала Варька. Нефёдов, неспешно попив чаю, каждый раз перед уходом на работу заглядывал к пацанам. Смотрел на них, сопящих во сне, сравнивал, неотличимых... восхищался. Недоумевал: Варька – вылитый он, походка и та – косолапая, а эти...
Ощущения нового отцовства казались ему другими, чем с Варькой. Надо разобраться... Не хотелось, чтоб Варюха от него отдалялась. С грустью думал: теперь её годы споро побегут... Невеста почти.
...Раньше дипкурьеры перевозили секретную почту и валюту в специальных портфелях, намертво пристёгнутых к запястью. Были вооружены и отстреливались до последнего патрона. Выполняя свою опасную работу, случалось, погибали. От рук вражеских наймитов, кровавых агентов империализма. Так был убит товарищ Нетте. Человек-легенда, именем которого впоследствии был назван пароход...
...От отца остался трофейный, немецкой выделки, портфель. Такие имелись у штабных офицеров, и то не у всех. В них возили секретные карты и планы вероломных нападений.
Потом Генка ходил с ним в школу.
Разыскав на антресолях заброшенный, отлично сохранившийся портфель, Нефёдов решил приспособить его для командировок. Доработал конструкцию в части установки потайных замков в отделении для служебных документов, приковал цепку с браслетом, золингеновской стали, выпилил спецключик и стал собираться в поездку.
– В Штирлица надумал, отец? – не удержалась жена (с рождением Пашки с Сашкой она частенько его так называла). – На свою голову... С обычной сумкой-то спокойней, по нынешним временам. Скажи, Варь, я права?
– Да вы что? – смешался Нефёдов. – Какой Штирлиц?.. Это ж я Валидолу, на юбилей.
Мать отправилась к подруге на именины. К Варьке одноклассник пришёл, Женя Бузыкин. Она его иначе как Геной не называет... Собрались на каток.
В детской, лопоча своё, ползали Пашка и Сашка. Геннадий присел на корточки, погладить рыжие головёнки.
– Па, – потянулся к нему Пашка.
– Ма, – сказал Сашка. Или наоборот...
– Вот болтуны, – улыбнулась Раиса. – И в кого? Ген, может, ещё парочку?
Ехать в командировку не хотелось.
08.02.2011 г.
О ДАРВИНИЗМЕ
Чарльз Роберт Дарвин, автор гипотезы происхождения человека от обезьяны и создатель теории эволюции, вряд ли предполагал иметь в лице бортмеханика Туркина твёрдого и последовательного оппонента. Тот категорически отказывался принять основной тезис, не признавая своей роднёй далёкого обезьяноподобного предка.
Отвергая догмат Дарвина, Туркин расширил научный кругозор чтением трудов Шардена. Пьер Тейяр де Шарден считал, среди прочего, признаком рождения человека способность... сосредоточиться на самом себе. Когда обезьяна задумалась о самой себе, утверждал он, она телесно уже стала неотличима от человека.
Мысль Туркина пошла вкось: думать только о себе? А жена, детишки? Как же они?
Он читал сызнова, упорно задумываясь о самом себе. Эгоизм мсье Шардена, пусть и высоконаучный, его как-то обескураживал, но нутром, глубинно, Туркин чувствовал – этот ему ближе. Хотелось даже руку пожать. По-товарищески.
Прострекотав над таёжным пространством Горной Шории, «порхающий сарай» вошёл в утренний туман распадка и снизился. Командир вертолёта Кямал Саппаев поелозил над речной отмелью и, выбрав пятачок мелкой осыпи, сел.
– О-о-о! – крикнул Кямал в сопки. – Хо-ро-шо!
– О-о! – отозвались сопки, транслируя эхо дальше, вниз по реке.
Бортмеханик Туркин погладил обвисшие, чуть подрагивающие от усталости, лопасти и, помочившись (по укоренившемуся суеверию) на колёса шасси, принял из рук командира канистру.
К вертолёту спустился знакомый йети. Он ещё в прошлый раз предложил дружить и оставил на песке след босой ноги. Для науки. При расставании йети долго бежал за вертолётом по воде, пока не упал... Кямал высказал тогда предположение, что йети приглянулась Галя, начальник экспедиции, местная шорка. Туркин тоже это подметил.
Он и дал новому другу имя Селиван. Хорошее, русское: СелИван...
...Лицо Селивана было озабоченным. Пригнувшись, он пролез под лопастью, уселся, подобрав под себя полуметровые чёрные ступни, и уставился на канистру.
– Поднимемся к пещере, разведём костерок... – сказал командир, поздоровавшись.
– У-у! – недовольно нахмурился Селиван.
«Пропоиц... Не иначе, познать себя захотел...» – подумал Туркин, но оговаривать не стал, сдёрнул с канистры пломбу, налил первому: друг ведь.
Галя без закуски пить спирт отказалась и стала снимать на камеру Селивана в среде обитания – в компании летунов, с алюминиевой кружкой, почти утонувшей в его лапище. С третьей кружки йети расшалился, стал хватать Галю, норовя утащить в пещеру в качестве добычи. Не знал, не ведал, тёмный, что землячка его – старший научный сотрудник и у начальства – научный авторитет, нельзя...
«Уже неотличим, – фиксировал эволюцию Туркин. – Как бы чего...»
– Хорош бузить, Селик, баба-то твоя где? – попытался урезонить друга, по-простому.
Йети Селиван рыгнул спиртом, строго глянул и погрозил огромным волосатым пальцем:
– Будешь возникать не туда, съем. Или утоплю.
– А дружба?! – возмутился командир Саппаев, подливая масла в огонь и украдкой щупая за пазухой пистолет.
– Ваша супруга, вероятно, обед готовит? – по-шорски уважительно осведомилась Галя, желая снять напряжение. – Или с ребятишками лялькается? Подросли, наверное? – улыбнулась она.
Селиван притворно вздохнул, но, простая душа, не стал увиливать.
– У! У! – похлопал себя по пузу. – Съел я её, бабу-то. Выступала не по делу... Да и жрать нечего было... Я сперва ребятишков, а после уж... её, дуру некультурную. – Он допил из кружки и подмигнул Гале: ну, пошли...
– Точно! И охмуряет так же, наш человек, – вывел Туркин и... проснулся.
Людка, разметавшись, мирно спала. Жаркая, широкая, надёжная – ни утопить, ни съесть. Туркин полежал, вспоминая сон, размышляя, что важнее: наука? йети? Потом сунул ноги в тапки и – на кухню... к Шардену.
15.02.2011 г.
ПОРОК – ЭТО ЧТО?
Э ссе
У меня нет убеждений, у меня есть только
нервы.
Акутагава
...умным уже не станешь... а истина... к тебе не прикоснулась даже...
Дан Маркович
К то тебе сказал, что ты наг? * Всё, что не запрещено * Явление не изучено * Апелляция к авторитетам * Закон совести
Цивилизация потребления в её сегодняшнем западном виде выводит – уже вывела – из общественного сознания базовые нравственные категории: совесть – как меру моральности наших поступков, чувство нравственной ответственности за своё поведение, и стыд – как осознание предосудительности содеянного или только замышляемого.
«Ни стыда, ни совести» – верх падения.
Прочёл у Гранина: «...совесть – свидетельство божественного происхождения человека. Досталась нам от Адама, от первородного греха. Стыд неслучайно был первым чувством, которое отличило человека от остальных живых тварей.
Они, Адам и Ева, прикрылись фиговыми листьями, и стыд прошёл. Стыд был запретом. В фильмах мужчины и женщины африканских племён носят набедренные повязки. Меня всегда озадачивало: зачем? Это что, признак цивилизации? Или потребность человека? Или наличие того высшего начала, что дано было человеку при сотворении мира, когда Господь спросил Адама: «Кто тебе сказал, что ты наг?»
