355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Горулько-Шестопалов » Формула жизни. Сборник рассказов (СИ) » Текст книги (страница 5)
Формула жизни. Сборник рассказов (СИ)
  • Текст добавлен: 29 марта 2017, 01:30

Текст книги "Формула жизни. Сборник рассказов (СИ)"


Автор книги: Юрий Горулько-Шестопалов


Жанр:

   

Разное


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

В один из моментов она глазами показала, что сейчас откинется спиной мне на руки, и я даже успел подтвердить, что понял её намерение, и надёжно поддержал её, а потом чуть более сильным движением, чем надо, показал, что готов принять её на другую сторону. Нина в каком-то гимнастическом движении, как бы взлетая вверх, повернулась в другую сторону, и мягко упала спиной на мою руку. С мимолетным волнением, под платьем я ощутил её упругое тело; точно принял его и вернул в вертикальное положение. Она как будто приземлилась, чуть присев, и, не потеряв ритм, с оборотом взметнулась с вытянутыми руками вверх, разметав волосы.

В основном танцевали ребята и девушки моложе нас, но какое нам до этого было дело. Мне недавно исполнилось двадцать пять, а Нине было двадцать три с половиной, и как-то трудно чувствовать себя в таком возрасте ветеранами. Хотя кому как. Некоторые и в двадцать лет ведут себя как пенсионеры, и наоборот. Не в возрасте дело, а в отношении к жизни.

Хорошо мы потанцевали, от души, и, хотя не было сказано ни слова, были благодарны друг другу и за праздничное единение в танцах, и просто за то отдохновение, которое даёт бездумная отдача музыке и быстрым ритмичным движениям. Что-то глубоко сидит в нас, изредка выплёскиваясь наружу таким вот образом. И её близость во все время ощущалась каким-то приятным и пронизывающим волнением, смешанным с музыкой, ночной темнотой, и влекущим, не отпускающим ритмом.

В тот день, по возвращении, нам не хотелось сразу расставаться. И мы ещё постояли возле общежития. Но прежде Нина посмотрела вверх и убедилась, что на нас ничего не свалится сверху – над нами был небольшой карниз.

– Могут и сбросить что-нибудь, народ тут простой, – пояснила она меры предосторожности.

Я прислонился спиной к стене и держал её за талию, а она положила руки мне на плечи, как будто мы с ней всё ещё танцевали, и в таком положении разговаривали. И как фон, меня не покидало подсознательное чувство, как будто я давно знаю её. Оно зародилось в тот момент, когда мы встретились глазами перед "Аргентинским танго" и я мгновенно распознал родственную душу. Но не только. Что-то ещё приоткрылось в тот момент для меня – как будто неожиданно увидел глубину, но не отшатнулся инстинктивно, а наоборот, готов был шагнуть туда. Говорят же – как в омут. Кто бы мог подумать...

Нина со смехом рассказала, как ей приходится бороться с мелким воровством среди работников столовой. Что-то всё равно утащат, не убережёшься, да и заведующий считает, что «нельзя быть у воды, и не напиться», но надо держать народ в рамках. Работники ходят через заводскую проходную, много не утащишь. Но всё равно умудряются, привязывая продукты, а то и по паре кур, на верёвку и пряча под юбки.

– У-жас! Мне подумать страшно, как они через проходную идут с этими курами, прямо из холодильника, – смеётся Нина.

– Да что ты, есть такой отважный народ, ничего не боится, – заверяю её. "Думаю, некоторые просто из любви к искусству воруют, им даже не столько продукты нужны, сколько острые ощущения.

– Может быть, – соглашается Нина. "Мне одну так и пришлось уволить, просто какой-то клинический случай клептомании. Главное, остальные, глядя на неё, как с ума посходили. Поддон для котлет утащили. Ну кто дома столько котлет будет готовить? Глупость какая-то. – И, слегка покачиваясь назад и вперёд в моих руках, заканчивает: "Как только её уволила, тут же воровство прекратилось. Вот уж точно, ложка дёгтя в нашей столовской бочке мёда!" – и она вопросительно смотрит мне в глаза.

А по мне, правильно она сделала. Со всеми не нанянчишься. Многие по-хорошему просто в принципе не понимают, воспринимая доброе отношение как слабость, которой надо воспользоваться в своих целях.

Но пока я так и не узнал, почему она уехала из Орла, а сама она обходит вопрос стороной. Значит, время ещё не пришло. А может, и никогда не придёт.

Весна незаметно перешла в лето. Ярко-желтые от цветов одуванчиков, светло-зеленые весенние поляны сменили цвет на спокойный летний, с потемневшей, заматеревшей травой. Отцвели бело-пенным и нежнейшим розоватым цветом фруктовые деревья и кустарники в нахабинских садах, усыпая траву и землю лепестками с коричневатой каемочкой увядания. Опавший цвет не вызывал сожаления – о неизбежном не печалятся, – но как будто оповещал о завершившейся смене времен года и, как я ощущал, об окончании какого-то этапа моей жизни.

Каждое утро, идя на станцию, я отмечал, как подрастала обильно высыпавшая плодовая завязь на яблонях. Часть её быстро отпала сразу после цветения, ненадолго выстелив тропинки под деревьями тонким зеленоватым ковриком, но та, что осталась, цепко укрепилась на ветвях и обещала дать богатый урожай. Солнце вставало быстрее и почти сразу начинало пригревать. Воспоминания об утреннем весеннем холодке стали чем-то далеким и забытым – человеческая память странное творение, и время в её царстве не плавная равнинная река, но горный ручей, прихотливо скачущий по скалистым уступам.

По научной работе сделано было более чем достаточно, и мне не терпелось закончить диссертацию, защититься, и поскорее расстаться с аспирантским статусом. Откровенно говоря, это положение уже давно тяготило – сколько можно ходить в учениках, хотя бы и формально, тем более что на деле я давно работал самостоятельно. И, каким-то образом, приход лета как будто обнажил мое нетерпение поскорее поставить точку в этом вопросе. Одним словом, труба зовет! Пора, пора!..

Как-то я встретил Нину после работы. Когда на троллейбусе мы подъезжали к общежитию, я спросил, нет ли поблизости места, где можно искупаться. На меня иногда находит почти нестерпимое желание залезть в воду, желательно ледяную, и охладиться, как будто организм в экстренном режиме начинает сбрасывать тепло, как какая-нибудь теплоэлектростанция горячую воду. Оказалось, неподалёку есть не то пруды, не то котлованы, где Нина видела отдыхающих.

Сойдя с троллейбуса, мы направились к прудам. Никто не купался, но на глинистых берегах сидели несколько безмолвных рыбаков. В ведерке одного из них трепыхался ёршик с непропорционально большим колючим плавником. Надо же! Тут даже рыба есть!

Я разделся, и с наслаждением погрузился в холодную водицу несколько необычного насыщенного аквамаринового цвета. Нина ждала меня на берегу. Она нашла в лесочке деревянную колоду, притянула её на берег, и сидела на ней, задумчиво глядя куда-то вдаль.

Одеваясь, я забыл на кусте маленькое махровое полотенце с легкомысленными лимонными и зелёными поперечными полосками – обычно брал его на тренировки. Вспомнил об этом только когда проводил Нину до общежития. Со смехом сказал ей о пропаже, и тут же забыл об этом. Каково же было моё удивление, когда она при очередной встрече подала мне полиэтиленовый кулёк, в котором по лимонным и зелёным полоскам я сразу узнал своё полотенце.

– Каким образом?! – в изумлении воскликнул я.

– Заехала утром, нашла, – просто ответила Нина. Я представил, как она ранним утром, когда на траве серебрится холодная роса, а кругом ни души, пришла на котлован, чтобы найти пропажу. Там днём-то не очень уютно себя чувствуешь, а с утра в этом месте, наверное, просто жутковато. И что-то всё-таки подвигло её на этот поступок.

В общежитии

Как произошёл этот эпизод, я и сам толком не отдаю себе отчёта. Спонтанно. Иногда так бывает. Ничего не планируешь, не ожидаешь, а оно раз, и случается. Приходит мгновенный толчок изнутри, и ты ему беспрекословно подчиняешься. А тогда всё именно так и произошло.

Лето к тому времени уже окончательно обосновалось в Москве и Подмосковье, и даже принесло свои первые плоды – зелень с огородов, ведерки и корзинки садовой клубники. Эти первые летние дары природы, расставленные и разложенные на прилавках небольшого базара в Дедовске, радовали глаз своей свежестью и безыскусной прелестью. Дедовск был следующий город за Нахабино по рижской дороге. Туда я иногда добегал по лесу во время своих вечерних кроссов. Не в силах удержаться, почти всегда что-нибудь покупал на базаре, и тогда часть дороги назад шел пешком, пока не "расправлялся" с купленной клубникой.

После того, как мы сходили в кино, я проводил Нину. На улице, постепенно расходясь, начинался летний дождь, и мы зашли в подъезд общежития. Наверх вели несколько ступеней, и уже там располагалась конторка вахтёра. Мы простились. Нина, поднявшись по ступенькам, одарила меня улыбкой, помахала рукой, и пошла по коридору. Я замешкался внизу, доставая из спортивной сумки куртку, из-за начавшегося дождя. В это время вахтёрша поднялась со стула и пошла в противоположную от Нины сторону.

Я, особо не понимая, зачем это делаю, может просто из озорства, не задумываясь, взлетел по ступенькам, почти бесшумно, на носках пробежал по коридору, увидел вход на лестничную клетку, и свернул туда. Мне были слышны быстрые шаги – это по лестнице поднималась Нина. Перепрыгивая через несколько ступеней, я быстро догнал её.

Ситуацию она оценила быстро.

– Смотри, это женское общежитие. Надо чтобы тебя никто не увидел, тут же доложат. Идём тихонько, я впереди, – и мы продолжили подниматься.

На восьмом этаже Нина вышла в коридор, а я остался на лестничной площадке. В коридоре было тихо. Звякнули ключи, она открыла дверь, и махнула мне рукой, чтобы следовал за ней. Через несколько секунд я закрывал за собой дверь. И тут Нина, уже не сдерживаясь, расхохоталась, бросив сумку на пол и держась руками за стену. Отсмеявшись, она на мгновение прислонилась ко мне, потом легонько толкнула в грудь, и, всплеснув руками, без тени упрёка в голосе произнесла, глядя на меня всё ещё смеющимися глазами: "Зачем?"

– Не знаю. Может, из-за дождя, – мне и вправду трудно было объяснить свой поступок.

– Ладно. Заходи, гостем будешь. – Не нагибаясь, нога об ногу, сбросила босоножки, подобрала сумку и прошла в комнату. Я разулся, поставил свои туфли поближе к двери, и зашёл следом. Мне представлялось, что она живёт в комнате, как в студенческом общежитии, но увидел небольшую квартиру, только без кухни. Маленькая квадратная прихожая, из неё дверь в ванну, сбоку встроенный шкаф, и прямо – дверь в комнату.

Я ожидал встретить обычную казённую мебель, и каково же было моё удивление, когда передо мной предстала хорошо обставленная комната.

– Это у вас что, стандартный набор? – поинтересовался я. Нина догадалась, что вопрос относился к мебели. Оказалось, она сама купила, объяснив тем, что привыкла жить дома.

Комната средних размеров, но уютная, как игрушечка, и, на мой взгляд, придраться не к чему – даже если бы я захотел. Она состояла из двух частей, обозначенных мебелью. Судя по тому, как Нина привычно прошла к письменному столу у окна, это была её часть.

Нарядный обеденный стол с вазой посередине и вязаными салфетками, макраме, находился как бы на нейтральной территории. Я отодвинул стул подальше от обеденного стола, и сел на него, лицом к окну.

Нина попросила меня отвернуться, чтобы переодеться, потом подошла, присела на корточки, положила руки мне на колени и заглянула снизу в глаза: "И что мы будем делать, дорогой мой гость?" И сама же ответила: "У нас будет ужин, но его надо приготовить". И в этот момент послышался звук ключей, вставляемых в замочную скважину, дверь отворилась, и обернувшись, я увидел в коридоре Веру. Но меня она пока не заметила. И только разувшись и войдя в комнату, остановилась в дверном проёме, как поражённая громом. За всё это время мы с Ниной не произнесли ни слова.

– Добрый вечер, Вера! – поздоровался я с ней голосом Деда Мороза, приветствующего детей на новогоднем утреннике. Она, наконец, обрела дар речи, и сдержанно поздоровалась. Вера небольшого роста, но плотная, моторная. Живое округлое девичье лицо обрамлено непослушными кудряшками каштанового оттенка; из-за них она немного похожа на подростка. По возрасту Вера моложе Нины, ей девятнадцать лет. Ещё раньше Нина, рассказывая о ней, как-то обронила, что она у Веры вроде мамы. Нина спросила, не поможет ли Вера ей на кухне, и та, быстро переодевшись, вскоре туда ушла. Нина, заверив, что они скоро вернутся, и сунув мне несколько книг, ушла следом.

Я начал листать книги. Это были повести Валентина Распутина, переводы рассказов Сомерсета Моэма, какой-то французский переводной роман, напечатанный мелким шрифтом – имя писателя мне ни о чём не говорило. Самая толстая книга, к моему удивлению, оказалась "Преступление и наказание" Достоевского. Глянув на застекленные книжные полки, приобретаемые, по-видимому, постепенно, судя по слегка отличающимся оттенкам, я смог разглядеть имена Льва Толстого, Пушкина, много книг из серии "Жизнь замечательных людей", о путешествиях, экономике, по кулинарии – вернее, по кулинарным технологиям. Библиотека комплектовалась явно не случайно, и выбор свидетельствовал об основательности и развитом вкусе.

Я предполагал, что Нина неплохо знакома с серьезной литературой, но до сих пор мы не затрагивали особо эти темы, хотя несколько раз обращали на себя внимание её комментарии по разным поводам, говорящие о начитанности. Чтение, это палка о двух концах – кто-то извлекает пользу, а кто-то просто глотает книги, ища пищу для эмоций, но не для ума, и не осмысливает прочитанное. Судя по библиотеке, Нина относилась к первой категории читателей – прочитанное она обдумывала.

Ужин, как и обещалось, приготавливался быстро. Вскоре на столе парил в тарелках борщ – по-видимому, из утренних запасов, подогретый, и для него же поставили сметану; омлет с луком и приправой только что приготовили. Вера принесла овощной салат, при этом бросив на меня немного смущенный, но вполне доброжелательный взгляд, и вскоре стол сервировали для ужина, и очень прилично.

Я без крайней нужды не осложнял свою материальную жизнь, довольствуясь немногим. Контраст между моим прямолинейным, грубоватым спартанским бытом и этим с любовью ухоженным женским гнездышком и тщательными приготовлениями к ужину был так велик, что, несмотря на слышный за окном неторопливый летний дождь, на душе стало светло и радостно, как когда-то давно, в детстве, перед раздачей подарков на новогоднем утреннике.

Стесненности я не чувствую, но необычная обстановка, где на всем лежит отпечаток женской заботы об устройстве быта – все эти аккуратные скатерти, салфеточки, накидки, затейливые стеклянные вазочки и расписной фарфор, как узором обрамляют моё приподнятое и немного возбужденное состояние. Почему-то я немного волнуюсь, и есть не хочется. Вид накрытого стола вызывает больше эстетические чувства.

Но вот закончены приготовления, и Нина с Верой приглашают к ужину. Нина – тепло и радушно, Вера просто разводит руками в сторону стола и несмело улыбаясь, добавляет: "Проходите, пожалуйста".

Я встаю со стула и с пафосом, торжественно-озабоченно восклицаю: "Свечи! Мы забыли зажечь свечи! И непременно в латунных, поблескивающих канделябрах!

Нина искренне смеётся; Вера вторит ей негромким открытым детским смехом. Доверие между ней и мной установлено. Глядя на них, сам начинаю улыбаться. За окном неспешно и уютно шумит летний дождик. Я чувствую себя гостем, и гостем желанным.

После ужина Нина с Верой быстро прибрали посуду, и Вера ушла.

Дождь затихает. За окном, в непроглядной темноте ночи, о жестяной подоконник разбиваются крупные капли, все реже и реже, и я даже улавливаю в их ударах какой-то ритм.

– Музыка ушедшего дождя. Ему и двум добрым феям я обязан прекрасным ужином, – кивая головой в сторону окна, говорю Нине, заканчивающей прибирать стол.

– Да, это хороший дождь. И он все правильно сделал, – улыбаясь, отвечает она.

Пора уходить, но я тяну время, пребывая в состоянии безвременья, которое, как ватным одеялом, окутало для меня весь этот вечер.

Убрав скатерть со стола, Нина села на стул напротив и, глядя мне прямо в глаза, примирительным голосом сказала: «Давай решим, что делать дальше. Время одиннадцатый час, ты ещё успеешь добраться до дома. Через вахту как-нибудь проберёшься. Если я тебя оставлю здесь, то придётся беспокоить Веру. Тогда я буду спать на её кровати, а ты на моей», – она помолчала, что-то ещё хотела добавить, но не стала. Я примерно догадывался, что она могла сказать, и был благодарен, что она промолчала. Значит, мне доверяют. По инерции прислушиваясь к дробному стуку капель дождя, отвечаю: «Неудобно беспокоить Веру, но если она согласится, мне бы хотелось остаться. Когда мы ещё сможем побыть одни». Нина с улыбкой соглашается: «Хорошо».

Она уходит, вскоре возвращаясь с Верой. Видно, что они уже обо всём договорились. Вера, взяв свои вещи и попрощавшись, оставляет нас.

Сразу становится тихо-тихо. Мы сидим напротив, смотря друг на друга, и ничего не говорим. Но нет чувства неловкости, как бывает, когда возникает пауза в разговоре, и нечем её заполнить. Мне просто хорошо: я наслаждаюсь её близостью, возможностью разглядывать черты лица, угадывая за ними ум, волю, незаурядный характер, находя в чем-то подтверждение тому, что уже знаю о ней, и открываю новое, что доселе ускользало от меня, хотя я чувствовал его присутствие.

Любой человек, это как бесконечный и всегда меняющийся мир. Можно долго знать кого-то, но так никогда и не понять человека до конца, и даже составить о нем ошибочное представление. Я не так много знал о жизни Нины, но чувствовал, что как на человека на неё можно положиться. А в таких случаях детали не так важны.

Но не только это знание определяло мое отношение к ней. Что-то ещё, другое, более глубокое и, может, даже более важное, чему я пока не мог найти названия, жило во мне как спокойный и ясный огонек. Но есть ли что-то похожее в её душе? И постепенно я осознаю, что мой сегодняшний внешне безрассудный поступок не такой уж беспричинный – он вызван подсознательным желанием получить ответ на этот вопрос. Вот только как? И точно ли я готов услышать "нет"? А как насчет "да"? Пожалуй, с этим ясно – тут я готов. А насчёт "нет"... Что ж. Тоже готов. Себя я знаю. Встану и навсегда уйду, не оглядываясь.

В темноте за окном, в отдалении, раздался звук автомобильной сирены и послышался визг покрышек об асфальт. Ненадолго раздались приглушенные расстоянием возбужденные женские голоса, и все стихло. Мы одновременно глянули в сторону улицы, потом снова друг на друга. Я высказал предположение: «Дорогу под носом у машины перебегали». Нина согласно кивнула: «Девчонки...».

Попутно замечаю на письменном столе "Преступление и наказание" – книга так и лежит открытая. Повинуясь какой-то безотчетной мысли, спрашиваю, что её заинтересовало в романе. Нина задумывается. В лице, как мне показалось, мелькнуло мгновенное колебание, говорить или нет, и последовал удививший меня ответ: "Наверное, наказание без преступления", – и серьёзно смотрит мне в глаза, в ожидании, надо ли что-то добавить. Разумеется, надо.

Она встает, проходит к письменному столу и берет томик. Я в это время придвигаю другой стул, вплотную к моему. Нина садится рядом, и мы соприкасаемся плечами. Разворачивает книгу на коленях и быстро находит и зачитывает сначала страницу с известными рассуждениями Раскольникова, имеет ли он право, а потом ужасающую сцену убийства Лизаветы.

Положив книгу на обеденный стол, она поворачивается ко мне. Мы сидим совсем близко-близко, лицом к лицу. Глядя мне в глаза, говорит, как будто размышляя, но чувствуется, что она думала об этом не один раз.

– Человек на пустом месте, из-за своей неудовлетворённости жизнью, придумывает какие-то бредовые идеи, а потом начинает их осуществлять, и вот к чему это приводит. Понимаешь, меня поразило в какой-то момент, что результат-то один и тот же, будь на месте Раскольникова какой-нибудь уголовник. Какое значение имеют все его рассуждения после свершённого? Только то, что они привели его к чудовищному преступлению именно таким путём, и всё! Но чего они стоят по сравнению с жизнью двух ни в чем не повинных людей? Я понимаю все его доводы. Но все это понимание тут же улетучивается, когда такое тебя лично коснется. Правильно, "чужую беду руками разведу", а вот когда своя душу скрутит, тут по-другому запоешь.

Я удивлен её эмоциональным ответом, но одновременно понимаю, что с первого захода попал близко от нужного мне "яблочка".

Нина молчит, глядя куда-то в пространство. Подождав, не захочет ли она продолжить, говорю:

"В каждом деле надо добираться до сути. Но суть многогранна. Представления о жизни, и в первую очередь о нравственности, моральных устоях, меняются. Мы может в полной мере не осознаем этого, в силу своей молодости. Да, результат на виду, и судить по нему легче. И, в каких-то случаях, это правильно. Раскольников – убийца, и все его оправдания гроша ломаного не стоят, верно. Но гораздо чаще все не так просто. Перспектива с одного направления часто обманчива, порождает иллюзию. Надо видеть всю картину", – и я сделал ударение на «всю».

– Понимаю, понимаю! Надо смотреть дальше! Только где взять такую подзорную трубу?

Я пожал плечами, показывая, что у меня нет ответа, и добавил.

– Единственное, что знаю, всегда надо думать. Готовых рецептов нет, и кто так считает, обманывает сам себя, либо других. Если есть голова на плечах, используй. А нет, никто не поможет, даже если захотят. Изнутри должно идти.

Нина вздохнула.

– Если бы всё решалось разумом!.. А душа? Куда её девать, когда она говорит одно, а разум подсказывает другое?

– Советовать легко, знаю. И всё же, всё же... Слушай своё сердце, не наступай на горло собственной песне – даже если будет больно.

Нина, выпрямившись на стуле, вытянула руки вверх, а потом резко опустила их и снова повернулась ко мне. Её лицо было совсем близко, и хотя я был поглощен разговором, ощущение её какой-то одухотворённой красоты как будто окатило меня волной. Но одновременно та же волна принесла предчувствие боли.

– Был у меня в Орле парень, Серёжа. И всё у нас с ним шло хорошо. Я по-настоящему любила его, на все была готова. Как сумасшествие! Сладкое сумасшествие. А потом "красивая и смелая дорога перешла", – процитировала она слова песни Анны Герман. Помолчала, и закончила: "И всё кончилось. Было больно, очень больно. А они ходили по нашей улице. И тогда я уехала.

Она сказала всё это без горечи, и во всё время, пока говорила, голос был спокойный и ровный, и её прямая осанка не поменялась, и она так же смотрела мне в глаза. А я не знал, что и ответить. Но потом слова пришли сами.

– Понятно... Действительно, ты наказана без вины. Но так бывает, и нередко. Можешь не сомневаться, несправедливости на твой век хватит. Не стоит надеяться на чью-то милость, кто бы это ни был. Ангелов нет. Все спотыкаются. Все. Говорят же – жизнь прожить, не поле перейти. Победы ходят рука об руку с поражениями. И чем выше ставки, тем больнее проигрыш. Тебе ведь было хорошо? Да, пришлось заплатить, и может дороговато, но кто знает истинную цену? Всё, это уже случилось. Проехали! Приняли, как-то залечили рану, и живем дальше. А какие ещё варианты?

Она слушала и машинально накручивала на палец локон волос. Раньше я не замечал за ней такой привычки. Она распустила прядь и положила руки на колени.

– А теперь он мне пишет. С ней он расстался давно. Сразу, как я уехала. Думаешь, мой отъезд повлиял?

– Не знаю. Может быть, – я так действительно подумал; не то чтобы пытался её утешить. Да она и не нуждалась в утешении. И потом продолжил: Ты его лучше знаешь. Если в него влюбилась ты, то, как ни зла любовь, он скорее всего нормальный парень. Все спотыкаются. Влюбленность лошадка норовистая, это болезнь. Если он тебе год пишет, о чём-то это говорит?

– Он и переговоры заказывал, но я не пошла. Не смогла, – задумчиво добавила Нина.

– Давно это было? – поинтересовался я, хотя единственное, что мне сейчас хотелось, это закрыть глаза и ни о чем не думать. От резкого перепада температур сталь закаляется, но не всегда, иногда – ломается. Что уж говорить о простой человеческой душе...

– Последний раз месяца два назад....

– Нда... Не знаю, что и ответить. Я ведь к тебе тоже неравнодушен, к слову сказать. Но ладно. Давай подумаем. Что-то мне подсказывает, что ты готова на примирение, или как там это назвать. Одним словом, если бы не размолвка, ты не против быть вместе с ним. – И говоря это, я вполне осознавал, к чему приведет дальнейшее развитие событий и моё активное участие в них.

– Я думала. Если это случилось раз, может случиться снова.

Боль и разочарование пришли одновременно, сплетясь в жгучий клубок. Пора было заканчивать это самоистязание. Я ответил словами пословицы – "за одного битого двух небитых дают", добавив, что выводы он наверняка сделает. Но и Нине надо будет потрудиться – хорошие отношения между людьми требуют постоянной заботы, хоть дома, хоть на работе.

Это последнее усилие окончательно опустошило меня. На душе было одиноко и неуютно. Боль ушла, как будто прогорел костер, и на её месте, как пепел, остались разочарование и досада. А потом меня начал разбирать смех. Получилось как в рассказе О' Генри «Трест, который лопнул». Я сам помог ей сделать выбор не в свою пользу. И в этом смехе звучали и моё разочарование, и в какой-то мере радость за Нину, что вот таким образом разрешились её проблемы. Было понятно, какой выбор она сделала. Дали мои слова лишь толчок, и её решение подсознательно созрело давно – сейчас это не имело значения. Теперь это её дело. Кто-кто, а она человек разумный. Чего я не мог сказать в этот момент о себе.

Она дождалась, когда я отсмеюсь, а потом просто сказала: "Прости, пожалуйста". И было видно, что она искренне сожалеет, что наше знакомство неожиданно пришло к такому концу. Я тоже сожалел, но по другим причинам. А, с другой стороны, понимал, что именно такая развязка, если и не была предрешена, но самое лучшее решение – для нас обоих. Я мог бы попробовать переломить ситуацию в свою пользу, но только зачем? Два билета на одно место в партере продать можно. Но сидеть все равно будет один.

– Да не за что просить прощения. Мне было хорошо с тобой, правда. И пусть у тебя всё сложится нормально. А я не пропаду, ты же знаешь, – Нина, чуть заметно, утвердительно кивнула. Глаза у неё были грустные.

Больше мне не хотелось говорить на эту тему. Хорошего помаленьку. Хватит с меня на сегодня устраивать чужие жизни.

Как будто исчерпав способность изъясняться словами, мои чувства вдруг объединились в протяжные, грустные аккорды "Бесаме Мучо". И стало легче.

Вскоре мы легли спать. Спать было неохота, и мы переговаривались. В один из моментов разговора она сказала: «Ты ведь не студент». О, это интересно!

– Верно. А как ты догадалась?

– В самый первый раз ты оговорился, сказал, что делаешь "своего рода" диплом. Но даже не это главное. Какой-то ты слишком независимый для студента. Студенты так себя не ведут. А ты сам по себе.

– Кто же я тогда, по-твоему? – мне стали любопытны её дедуктивные способности.

– Я думала об этом. На работу каждый день тебе ходить не надо, и спорт для тебя тоже не основное, я же это вижу. Судя по всему, ты аспирант. И я понимаю, почему ты представился первый раз студентом.

– В яблочко! – а что я ещё мог сказать? – Знаешь, Нина, мне кажется, после такого жизненного урока, и слегка подправив некоторые идеалистические представления о жизни, с твоим умом тебе удастся избежать многих ловушек.

– Хорошо бы, – задумчиво ответила она. И мы продолжили разговор.

Часа в три ночи мы наконец уснули.

Спал я беспокойно, скорее дремал. Под утро окончательно проснулся. Светало. Лежа на боку, смотрел в окно, за которым медленно занимался рассвет. Тихо-тихо. На душе было ни хорошо, ни плохо – никак. Дело сделано. Точка. И не о чем тут думать. Эх, зря я остался! Надо было вчера сразу после разговора уйти. Добрался бы как-нибудь. В конце концов, на вокзале бы посидел.

Вдруг утреннюю тишину прорезал истошный вопль с улицы: "Лимитчики! Вставайте!" Лимитчиками называли рабочих, приехавших в Москву обслуживать сибаритствующих москвичей. Их прописывали на ограниченный срок, называлось "по лимиту". Слово носило пренебрежительный оттенок. Меня как подбросило. Я выглянул в окно. Внизу стоял простецкого вида мужик, похоже, подвыпивший. Посмотрев, можно ли открыть окно, быстро сообразил, как это сделать. Оконная рама отошла с шуршащим звуком.

Так! Теперь нужен метательный снаряд, и я шарю глазами по комнате. А вот и он! Рванулся к столу, схватил бутылку газировки и, вернувшись к окну, со всей силы запустил её в сторону орущего, чтобы спугнуть его. Она упала совсем близко, на газон, и даже не разбилась, но хорошо его напугала. Мужик аж подпрыгнул от неожиданности. Выругался, и побыстрее ретировался.

Я удивился своему поступку, но, с другой стороны, понимал, почему это сделал – надо было сорвать на ком-то чувство досады. Благородство, оно тоже не беспредельно.

Нина проснулась на шум, и лёжа в Вериной кровати, молча наблюдала за моими военными действиями, приподнявшись на локтях. Пройма ночной рубашки спала, обнажив плавные изгибы шеи и по-девичьи округлое плечо. В душе снова шевельнулась притихшая за ночь досада. "Зря не ушел вчера", – ещё раз пожалел я.

Когда, убедившись, что мужик остался цел и невредим, я закрыл окно и повернулся к ней, голова её уже снова лежала на подушке. Ну и хорошо. Меньше всего мне сейчас хотелось обсуждать свой поступок – с кем бы то ни было.

Я взглянул в окно. Первые красноватые лучи солнца неожиданно пробились между нижней кромкой темных облаков, украшенных понизу багряно-золотистой окаемкой, и ещё мглистым горизонтом. И почти сразу северо-восточная часть неба осветилось горячим светом, который струился все дальше и дальше, переливаясь и меняя гамму красок от сине-фиолетового в низинах до нестерпимого солнечного сияния, исходящего от быстро поднимающегося светила. Я жадно любовался зарождением дня – восход всегда вселял в меня тихий восторг, в любое время года. "Ну что ж", – вздохнув, негромко произнес вслух, чтобы хоть что-то сказать и перебить щемящее чувство, невесть откуда поднявшееся в душе. "Вот и роскошная финальная сцена – как на заказ. Все по законам жанра!"

А с вахтой обошлось. Я твёрдыми шагами шёл по коридору, а на меня, сидя в своей конторке, с открытым ртом остолбенело смотрела вахтёрша. Приблизившись, я завозмущался недовольным скандальным голосом: «Какого чёрта вы с утра мне покоя не даёте! Тумблер включить не можете, сразу электрика звать! Сами без рук что ли, на кнопку лень нажать!» – изобразил я из себя электрика на вызове. Не спеша подошёл к вахте, взгромоздил свою спортивную сумку на конторку и навис над вахтёршей: «Короче, мать! Всё сделал. Больше не звоните. По крайней мере, в мою смену». Вахтёрша торопливо, с готовностью, ответила: «Не будем, не будем!»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю