Текст книги "Формула жизни. Сборник рассказов (СИ)"

Автор книги: Юрий Горулько-Шестопалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Они сидели рядом с Валентином Ивановичем на боковой скамейке, а перед ними, в купе, на одной скамье расположились Борис и Николай, и напротив них, откинувшись на спинку сиденья, сидел Соболев.

Валентин Иванович, по его признанию, разомлел в тепле кабины, пока ехали по дороге, и большую часть пути продремал, несмотря на тряску. Благодаря этой дреме он выглядел отдохнувшим.

– Да, вот такие дела, Виктор Петрович. Как вам поездка? Не ожидали, наверное, что так оно повернется? Ведь не ожидали, признайтесь.

– Не ожидал, это точно, – согласился Виктор Петрович, – Этот полковник... Как говорится, ложка дегтя в бочке меда, но как все умудрился подпортить.

– Так оно чаще всего и бывает. Делаешь дело, стараешься, а тебе вместо спасибо неприязнь и упреки. А то и что похуже.

Раздался гудок локомотива. Вагон качнулся, и деревья на краю поляны начали медленно двигаться в проеме окна. В вагоне царила спокойная атмосфера неспешных разговоров, когда физически хорошо поработавшие люди, наконец, могут отдыхать. Валентин Иванович, повернувшись к Виктору Петровичу, подметил: "Какая большая разница между атмосферой в вагоне пригородного московского поезда и здесь. В Москве прямо чувствуешь эти отрицательные флюиды, которые, кажется, витают в вагоне. А здесь, смотрите, душа прямо расслабляется, до того спокойно себя чувствуешь."

В купе напротив Борис полулежал, опершись локтем на свой рюкзак, и, видать продолжая ранее начатый разговор, делился своими мыслями. "Тут, Коля, ты делаешь весьма распространенную ошибку. То, что называют одним словом 'любовь', на самом деле принимает самые разные формы, и нередко очень разные, имеющие очень мало общего между собой. Хорошая аналогия – разные растения. Каждое из них продолжает свой род, причем самыми разными методами. Цветение лишь один из них, но даже в этом случае используются разные формы опыления. А какое разнообразие форм, размеров, красок, запахов, стратегий и тактик! Среди них есть прекрасные творения, но есть просто отвратительнейшие, которые и цветами-то сложно назвать, но это, тем не менее, тоже цветы, и они размножаются, продолжают свой род. То же самое и с любовью. Она может быть самой разной, как цветы. Может вдохновлять, а может мучить, делать человека больным, вообще толкнуть на самые непредсказуемые поступки. Состояние влюбленности, между прочим, физиологически имеет клинические признаки психического нарушения. Но, наверное, у кого как, и в разной степени – не могут все реагировать одинаково. Мне кажется, как развивается это чувство, зависит от обоих, и думаю, что от женщины сильнее".

Николай задумался. Насчет разных цветов, это Борис хорошо сказал. Ведь точно, насколько разные чувства питал он к своей бывшей жене, и сейчас, к Тоне. Земля и небо! Борис, устроившись поудобнее, продолжил: "И если использовать нашу аналогию с флорой, то, конечно, как есть ядовитые цветы и растения, так есть и женщины, от которых надо бежать не оглядываясь. Но есть ведь прекраснейшие творения природы, едва ли не на любой вкус, то есть я хотел сказать, характер. Первейшая и, по сути единственная, настоящая обязанность любого организма – и твоего, Коля, в том числе, это выживать и продолжать свой род. Если этого не будет, все остальное теряет смысл". Николай серьезно слушал. Соболев согласно кивнул головой, думая в этот момент о своих внуках.

Виктор Петрович и Валентин Иванович тоже услышали Борины рассуждения. Валентин Иванович, повернувшись к собеседнику, прокомментировал: "Мысль интересная. Хотя для меня, наверное, не самая актуальная". И, вспомнив что-то, оживился.

– Хотел обсудить с вами один вопрос. Сейчас планируют начать разработку новых мобильных ракетных комплексов, для тактических задач. Времена сами видите, какие – то там, то здесь конфликты. Мой ученик – большой начальник в министерстве. Сам факт, конечно, ничего не значит, сейчас на такие пустяки никто внимания не обращает, и ученик запросто поможет подставить не то, что учителя, а отца родного. Но этот нормальный мужик. Потом, ему ведь тоже надо, чтобы работу делали по-человечески. И он со мной советовался, кому бы эту разработку поручить, а ещё лучше, также и производство. Я обещал подумать. Так вот, почему бы вам не взяться за разработку и не наладить производство? Сложностей будет хоть отбавляй, это понятно, но дело перспективное. Смотрите, как оружие сейчас покупают по всему миру. Локхид Мартин с заказами не справляется, круглые сутки клепают. Сейчас ваша лаборатория работает, так сказать, на подхвате, как соисполнитель. А такой проект – шанс самим стать независимым производителем. Относительно независимыми, конечно, но и оно дорогого стоит, Виктор Петрович!

Виктор Петрович, конечно, понимал всю заманчивость такого предложения. Далеко не факт, что им могут поручить – кусочек лакомый. Но даже если каким-то чудом они получат разработку, то наладить производство серийной техники не было никакой возможности, о чем он и сказал Валентину Ивановичу.

– А! Вот в этом и фокус! И мы можем помочь вам его исполнить, к удовольствию или неудовольствию остальной публики, – подняв указательный палец, ответил он.

Фокус состоял в том, что в их городе есть конструкторское бюро с хорошим заводом, которое находится в министерстве его ученика. Завод загружен на две трети, и часть производственных мощностей можно передать Виктору Петровичу, организовав более-менее самостоятельное производство.

Предложи кто такое Виктору Петровичу неделю назад, он бы, не рассуждая, отказался, не имея опыта организации серийного производства. Но сейчас он чувствовал в себе желание и силы – по крайней мере, попробовать. И они начали обсуждать детали. Пока поезд не спеша пробирался таежным лесом, они в первом приближении обговорили план действий. Добрая половина его была посвящена многоходовым "политическим" комбинациям, чтобы заручиться поддержкой нужных людей.

Заканчивая разговор, Валентин Иванович высказал интересную мысль, видать, давно им продуманную, о которой Виктор Петрович впоследствии нередко вспоминал по разным поводом. "Вообще, нам надо помогать друг другу. Истина вещь субъективная. Она вроде матрешки – на каждом уровне своя, и даже у разных людей на одном уровне их истины разные. Когда дела нет, одни пустые разговоры, и каждый имеет свое отличное мнение, которое ни на что не влияет, с этим можно смириться. Хотя, что касается меня, то не люблю воду в ступе толочь по любому поводу. Иногда кто-нибудь спросит совета, и если чувствую, что в состоянии помочь, что-то подсказываю. А потом этот человек "бла-бла-бла, спасибо", и – ничегошеньки не делает. Плевать, оказывается, он хотел на мои советы с высокой колокольни. Он даже не задумался, что я ему говорил. А я, старый дурень, силы тратил, старался. Зачем тогда спрашивал? Оказывается, просто так; в игрушечки играл, и ему даже невдомек, что я не из его детского сада. Он свою жизнь расходует на ерунду, как теперь говорят, на "тусовку", и думает, что это и есть жизнь. Другого эти "толерантные тусовщики" не знают, и думают, что все только этим и занимаются, как они. Принял такой усердно насаждаемую сегодня "толерантность" – а она таким, как маслом по сердцу – и всё, прикрыт со всех сторон, отныне ему ни на какие столкновения идти не надо и самому можно ни за что не отвечать! А подумал бы, чудак, зачем ему так настойчиво эту толерантность навяливают. Не для его же пользы, до этого можно догадаться. Но ему так удобно, хотя это удобство он купил втридорога. Наоборот, сам ещё дальше пойдет. Добавит к толерантности тезис об объективности всего происходящего и сущего, то есть ещё и философскую базу подведёт, такой молодец! И всё, закапсулировался так, что уже никакими силами его из этой скорлупы не вытащить – потому что так очень удобно жить в этом обществе. Никто никому ничего не должен, и никто ни во что не имеет права вмешиваться. Кроме власти, конечно, потому что она по определению знает, что кому нужно." Валентин Иванович помолчал. Тень огорчения промелькнула по его лицу. Видно, сказанное напомнило какие-то не самые приятные события. Однако длилось это секунды, и он, быстро вернувшись в прежнее спокойное состояние, продолжив: «Но бог с ними, сейчас таких много развелось, что поделаешь. Но вот когда речь идет о деле, тут всем участникам надо поневоле прийти к согласию, как они понимают истину, и выбрать „матрешку“ одного размера, иначе дела не будет. А для этого надо любить истину больше, чем свои амбиции, желать её, и уметь идти на компромиссы, а это далеко не каждый может. Мне кажется, вы примерно такого склада – как и я, впрочем, и мы с вами всегда договоримся. Жизнь нынче злая, сами видите. И без взаимной поддержки уцелеть среди волков сложно». Помолчав, добавил: «А вместе – можно».

Поезд медленно подходил к лесобазе, и рабочие начали подниматься со своих сидений. Виктор Петрович сказал Валентину Ивановичу: "Я, конечно, в чудеса и добрых волшебников не верю, но как все складывается, пожалуй, могу и поменять свои взгляды на существование добрых фей". Валентин Иванович, посмеиваясь, ответил: "Да какое тут волшебство. Вы потом ещё не раз помянете этого "волшебника" тихим недобрым словом, когда будете разгребать проблемы с этим проектом, а потом с организацией производства. Можете поверить мне на слово – знаю, что говорю. Но я вам так скажу, Виктор Петрович. Если удастся вам получить этот заказ, оно того стоит. И когда-нибудь – когда-нибудь – вы в этом со мной согласитесь.

Вагон остановился. Рабочие открыли дверь, и начали спускаться на деревянный помост. Под их поступью одновременно скрипели и снег, и доски. Время от времени поднимался ледяной ветерок, завихрялся возле конторы и, как будто пригоршнями, бросал сухой жесткий снег с крыши. Дождавшись, когда рабочие вышли, взяли контейнеры, свои вещи, и отнесли все к входу конторы.

Люба была на месте. Поприветствовали её как старую знакомую, расплатились за проезд. Минут через десять прибыл знакомый "уазик" – Соболев позвонил водителю при подъезде к базе, когда появилось соединение. Водитель, быстро подъехав и сдав назад, выпрыгнул из кабины на снег и несколько секунд оценивающе смотрел на обилие поклажи – все вещи были составлены вместе. Затем, что-то прикинув в своем быстром и цепком уме, открыл заднюю дверь и присоединился к погрузке. Загрузив машину, все уселись в видавший виды "уазик", и не то быстро поехали, не то низко полетели на железнодорожную станцию. Проезжая по улице, увидели несколько играющих ребятишек. Мороз немного отпустил, и этого для них оказалось достаточно, чтобы тут же выйти на улицу.

В полутемном зале станции выяснили, что пригородный поезд в Екатеринбург будет вовремя, через двадцать пять минут. Соболев занялся билетами. Им до поезда надо было ждать примерно два с половиной часа. Виктор Петрович с Валентин Ивановичем вышли на платформу и прошлись несколько раз туда-сюда, время от времени потирая щеки – холодный ветер ощутимо давал о себе знать. В один из моментов, Виктор Петрович сказал: "Смотрю на вас, Валентин Иванович, и не то удивляюсь, не то завидую. Ведь вам лет семьдесят, верно? "Семьдесят два", – поправил Валентин Иванович. Виктор Петрович продолжал: "Даже так?! Но вы в хорошей форме. Я на себя примеряю, и совсем не уверен, что через семнадцать лет буду способен работать, как вы. Иногда вообще чувствую, что уже устал".

Валентин Иванович с интересом глянул на Виктора Петровича из-за поднятого воротника: "Как вы понимаете, я тоже в какой-то момент задумался о старости. Конечно, возраст чувствую, не без этого. Мне кажется, очень много от головы зависит. То есть, я имею в виду, правильной и активной работы мозга. Не надо нагружать себя проблемами, не надо, чтобы мозги работали против нас самих. Такой вам пример. Что мне полковник с его заморочками? Я себе говорю, что он для меня – существо иного рода, почти инопланетянин, и мы друг друга никогда не поймем, потому что мыслим по-иному, преследуем разные цели. Кирпич на дороге попался – я его обошел. Полковник – я его так же обхожу, с таким же чувством. И то и другое – препятствия, не более. Зачем мне на душу брать? Я за свою жизнь столько интересных экспонатов видел, одним больше, одним меньше – какая разница? А вот что именно такие люди мне мешают делать, это уже другой вопрос. И может быть, самый важный. У полковника какая цель? Карьера. А для чего, он вопросом не задается. Карьера для него и есть конечная цель. Цель невысокая, слов нет, но она его держит на плаву, и крепко держит, как вы могли заметить. Да, он содержит свою часть в порядке как побочный эффект этой цели. Что тоже очень неплохо, между прочим. Многие и этого не делают. Цель может быть обман, но это ничего, если мы не платим слишком дорого, когда открываются глаза и мы понимаем либо иллюзорность, либо ошибочность цели. Главная задача цели – захватить все наше существо, мобилизовать нас на направленное движение, чтобы желание достижения цели, её осуществления, мощно и ежечасно толкало нас изнутри, вселяло в душу желание, уверенность и, если хотите, страсть. И это не фанатизм, но нормальное состояние любого нормального человека. В молодости большинство ставит себе цели – те, у кого что-то есть за душой. Проблема в том, что зачастую цели выбираются поспешно, некритично, что происходит от недостатка жизненного опыта, расхожих стереотипов, советов не совсем компетентных людей, оторванных от жизни фильмов, книг и так далее. Но факт, что на каком-то отрезке их жизни большинство людей по настоящему захвачены какой-то целью, идеей, и прикладывают все силы к её осуществлению. Но потом у многих наступает разочарование, по разным причинам. И одна из них, что меняется сам человек, и прежняя цель уже не на сто процентов соответствует его личности. А некоторые меняются так сильно, что им вообще нужна уже другая цель, которая бы их так же сильно мотивировала. И суть в этом – все время иметь цель, которая бы полностью захватывала, с одной стороны, а с другой – по максимуму помогала бы нам реализовываться. Что это за максимум, никто точно, до конца, не знает и, наверное, не может знать. Но все равно, внутри себя люди чувствуют, кто они такие, хотя очень часто внешние обстоятельства, другие люди, мешают – и часто очень сильно мешают! – в этом понимании. Цели можно не добиться, потерпеть поражение, но так ли это важно? Люди убеждают себя, что если не добиться результата с общепринятой точки зрения, то все усилия были напрасны, а жизнь не удалась. Не так. Если достижение цели давало минуты по настоящему полной жизни, то все нормально. Все остальное – сверху, премия."

– Но цели надо соизмерять со средой, в которой живем, как мне кажется, – сказал Виктор Петрович, все это время очень внимательно слушавший.

Ответ удивил его. "И да, и нет", – сказал Валентин Иванович. "Среда дает нам набор целей, на выбор, но часто выбор недостаточен, не отвечает нашим внутренним потребностям, а главное, не мотивирует полностью, не захватывает до глубины души, а ведь именно для этого нужна цель. Среда о себе заботится, по большому счету, хотя иногда во вред себе, как потом оказывается – к слову сказать. Выбор цели – важный момент. Но это не просто выбор. На самом деле, это распознавание цели, потому что, прежде всего, надо распознать себя, увидеть внутри себя то, на что должна привиться цель. А нередко то, что внутри, и определит наилучшую цель, как бы вырастает из сути личности человека. Если хотите, его физиологического устройства, на которое, кстати, влияет и предыдущая жизнь, помимо наследственности.

– Валентин Иванович, а вот вы всю жизнь одним и тем же, насколько мне известно, занимаетесь. Получается, вас так и держит по жизни одна цель, или одно увлечение?

Валентин Иванович, улыбнувшись, ответил: "Да, мне повезло в этом смысле. Получается постоянная гонка с преследованием. Только закончишь один проект, а там новый, с другой элементной базой, с новыми задачами, с другими применениями. И каждый раз получается, что степень новизны такая, что воспринимаю новый проект как новую цель. Потом, от меня тоже зависит, насколько это будет своеобразный проект. Могу подделать готовое решение, потратив минимум усилий, как-то оно будет работать. А могу начать делать систему будущего. И для меня это работает, как видите. Человек, он лентяй по своей природе, экономит энергию, но если стимул сильный, то этот "ленивый" порог преодолеть несложно. И то, что я воспринимаю как новую цель, и делает разницу в моем случае, позволяет мне преодолеть этот порог лености, на котором, кстати, многие спотыкаются. Так что вот вам ещё одно соображение, почему надо иметь цель, а также правильно выбирать её".

– Спасибо вам большое, Валентин Иванович. Все это мне надо ещё переварить, но я уже чувствую, что "тепло". Где-то здесь и кроется объяснение моей временами накатывающей душевной усталости. Именно так. Похоже, слишком уж ориентируюсь на типовые стандарты, включая обязанности, потолки возможного, что положено в моем возрасте, что нет. А оно не греет, и в этом, пожалуй, и загвоздка. Спасибо.

– Очень хорошо, что вы меня поняли, Виктор Петрович. Поверьте, не так много людей, с кем бы я стал откровенничать на такие темы.

– Ценю, Валентин Иванович, – просто ответил он.

– А ведь нам скоро отправляться, – спохватился Валентин Иванович. Давайте-ка поторопимся к Боре, он, смотрите, на платформу вышел.

Следом за Борисом из здания станции появились Николай и Соболев. Раздался приближающийся гудок пригородного поезда. По-доброму простились, подали Борису его ящик для "подледной ловли". Автоматические двери поезда, с заиндевевшими окнами, натужно закрылись, поезд дернулся, и стал быстро набирать ход. Разгоняясь, он начал вздымать снежную пыль, которая потом ещё некоторое время висела в воздухе, постепенно оседая, а ветер понемногу сносил её в сторону от железнодорожного полотна. Снова стали тихо. Постояв немного на платформе, молча вернулись в здание станции. Было такое ощущение, что всем стало чуть более одиноко.

Эпилог

Проект Виктору Петровичу удалось заполучить, хотя пришлось очень хорошо поработать и ему, и Валентину Ивановичу, и ученику Валентина Ивановича, и не раз дело было на грани срыва. Но какая-то добрая фея, видать, все-таки взяла покровительство над Виктором Петровичем, и счастливая сказка продолжилась, как он для себя подытожил итог. Среди этих хлопот как-то забывалось о его намерении помочь Соболеву с жильем, и каждый раз, встречаясь с ним, давал себе слово заняться вопросом, как только станет посвободней. У него не было чувства благодетеля, который с барского плеча дарует что-то. Просто чувствовал, что по логике вещей это надо сделать; такое же обыденное и обязательное дело, как, например, подписывать раз в две недели ведомости на зарплату.

Наконец появилось время. Вначале Виктор Петрович думал купить Соболеву квартиру за счет лаборатории, но потом понял, что это не будет работать. Другие сотрудники тогда будут вправе задать вопрос: а почему именно Соболеву, на каких основаниях? Конечно, вслух никто не скажет, не то время, с работой в городе не очень, но и вносить какую-то напряженность в коллектив не стоило.

На решение натолкнул разговор с Сергеем Семеновичем. Виктор Петрович сказал, что хотел бы помочь с жильем, но Соболев, к его удивлению, ответил, что отдельная квартира ему не нужна. Жить им хоть и тесновато, но как-то привыкли, что внуки рядом. С невесткой ладят, она хорошая женщина. Если бы сделать пристройку, так, чтобы Соболев с женой жили в ней, а сын с семьей в доме, то это было бы самое лучшее решение для него. Дать льготную ссуду Соболеву на пристройку Виктору Петровичу было гораздо легче и дешевле, и у других сотрудников вопросов бы тогда не возникло. Ссуду затем можно будет постепенно "закрыть" под разными вполне законными предлогами, например, как премии за хорошую работу. Будут в лаборатории деньги, ссуду могут брать и другие сотрудники. Сейчас привлекать к таким решениям людей из лаборатории не стоило, они просто отвыкли; нынче начальство все вопросы решает. Но там посмотрим.

Соболев написал формальное заявление на выдачу ссуды для улучшения жилищных условий. Виктор Петрович собрал лабораторию, и просто сообщил, что поступило такое-то заявление и, поскольку финансовое положение сейчас позволяет, а Соболев хороший работник, лаборатория выдает ему ссуду на таких-то условиях. Народ, конечно, был весьма удивлен, и даже озадачен, поскольку раньше ничего подобного не происходило, да и не слышали, чтобы в других местах такое практиковали. Виктору Петровичу хотелось бы, чтобы в университете об этом не знали, но он понимал, что шило в мешке не утаишь. Действительно, вскоре о ссуде узнало университетское начальство. При встрече ректор расспросил, что и как. Виктор Петрович постарался придать факту незначительный характер, сказав, что речь идет о пустяковой сумме, тем более взаймы, под проценты, так что не стоит обращать внимания. Ректор вроде успокоился, и разговоры постепенно затихли. Делать такие добрые дела на фоне университетского начальства, которое не очень-то заботилось о сотрудниках, значило в какой-то степени быть белой вороной, а для его начинающихся дел Виктору Петровичу это было совсем ни к чему. "Вот жизнь, как по минному полю ходишь, не знаешь, где подорвешься", – порой приходила мысль.

Как-то позвонил Валентин Иванович, поговорили о деле, и в конце разговора он рассказал, что был в Красноярске и пересекся с их общим знакомым, полковником. Оказалось, тот получил очередное повышение по должности. "Так что свои задачи он решает успешно, движется к цели".

– Перехватят? – пошутил Виктор Петрович. Валентин Иванович намек на ракету-перехватчик понял, ответил в том же ключе: "На такой высоте... Скорее всего, да. Маневренности не хватит."

С проектом и последовавшим серийным производством все случилось так, как и предсказывал Валентин Иванович. Были проблемы, и такие, что Виктор Иванович в какие-то моменты жалел о своем согласии. Но пришло время, и он, вспоминая об этом напряженном периоде, действительно сказал себе, что оно того стоило. И даже не столько из-за результата, а может даже и совсем не из-за результата, а потому что это было время по настоящему полной жизни.

Марша

Иногда виражи прихотливой дороги жизни приводят нас к порогу дома, где мы совсем не ожидаем встретить что-то необычное, или событийное, да и вообще рассматриваем сам визит как проходной эпизод, препятствие, которое поневоле надо как-то преодолеть. Просто обстоятельства – по воле случая и из-за нашего непротивления указанию перста судьбы – вынудили нас оказаться в это время и в этом месте и – в лучшем случае в качестве любопытствующего наблюдателя – отбыть положенный срок. И только потом, когда Время, этот неумолимый и вездесущий возница, увезет нас дальше по дороге, к следующей станции по пути к месту назначения, а туман прошлых сиюминутных забот и мимолетных впечатлений рассеется далью расстояний и времени, мы – конечно же, привнеся наши извечные сомнения и воображение в то, что было – вдруг запоздало увидим те события совсем в ином свете – когда в солнечном, где ласково переливается тёплый узорчатый свет, а когда и в холодной пугающей мгле, как будто пришедшей из студеной тьмы ночного высокогорного ущелья, заснеженного и безжизненного.

В случае нашей истории, мой характер наблюдателя и любителя жизни в её доступных мне незатейливых проявлениях, не потребовал много времени, чтобы понять и оценить то несколько большее, чем вначале предполагалось, влияние одного из таких эпизодов на мои представления о нашем бренном пребывании на земле, человеческой природе, да и о себе тоже. Ещё не распрощавшись с приветливым южно–калифорнийским климатом и рожденной им негой, как будто разлитой по благословенной земле щедрым солнцем, но которую люди не замечают, погрузившись в поток ежедневных забот и пытаясь удержаться на бурлящей водоворотами поверхности, я уже жил как будто в двух параллельных, но сопредельных мирах – в одном я плыл сбоку в том же течении, что и все, а в другом время замерло, отступило, и предоставило мне полную свободу проникновенного и неторопливого созерцания природы нашей жизни, её сути, а также характеров и поступков окружавших меня людей. Одним словом, уже в то время я знал, что это было благословенное время моей жизни – что, согласитесь, бывает редко. И потому просто погрузился в него душой, как погружается замерзший путник в теплую ванну, отшагав весь день по зимней дороге, продуваемой леденящим ветром.

А ещё мне надо отдать долг одному хорошему человеку из того времени – Марше. Долги в норме вещь не самая радостная, но этот – исключение. Он приятный. И отдавать его таким образом, написав рассказ, тоже приятно. К сожалению, следствием моего литературного порыва не будет тот результат, о котором так наивно мечтала Марша, но тут я уже ничего не смогу поделать, потому что дальше начинается инородная мне область человеческой деятельности – киноискусство, а для меня это такой же малопонятный и экзотический зверь, как, скажем, диплодок. Хотя, если точнее отражать суть современного "шоу-бизнеса", то правильнее будет упомянуть тираннозавра – хищника из того же загадочного геологического периода (который, к слову слазать, остается для меня источником разных мыслей о живых существах, к коим пока отношусь сам, и их способности к буйному размножению, но также и их уязвимости и сильной зависимости от среды обитания.)

Но вернемся к нашему повествованию. Н-да... Если бы Марша подхватила эстафету, то может быть – чем чёрт не шутит? – она каким-то чудесным образом сумела бы воплотить свою мечту в реальность. Но этого уже не случится, потому что всесильное Время, этот торопливый и вечно опаздывающий локомотив, навсегда утянуло со станции прошлого тот состав, а с ним и мой плацкартный вагон.

Коста Меса

Был второй час ночи, когда такси, прикатившее меня среди теплой южной ночи из аэропорта в Коста Месу, проехало мимо светящейся зеленой вывески нужной мне гостиницы. Я тут же резко сказал "Стоп!" приземистому водителю-китайцу лет сорока, но он, словно глухой, никак не отреагировал и продолжал ехать дальше, как ни в чём не бывало. Я знал трюки этой публики – покатать пассажира по городу, чтобы побольше набежало на счетчике. Особенно грешат этим индусы и китайцы. Поэтому без затей заорал ему прямо в ухо – для доходчивости. Он было начал мне объяснять на своем английском, что здесь нельзя останавливаться. Но я на своём английском заорал опять "Стоять!..", – на сей раз с рычанием в голосе. Такси остановилось.

Дорога была односторонняя. Надо было вылезать и идти назад метров двести пятьдесят – столько мы успели проехать за время нашей немногословной дискуссии. Было ясно – назад он не сдаст. Широкая улица, застроенная малоэтажными, стоящими далеко в стороне от дороги зданиями, и обсаженная приземистыми толстоствольными пальмами, была совершенно пустынна. Рассеянный свет от редко стоящих уличных фонарей не нарушал ощущения тёмной южной ночи. С другой стороны дороги тянулся ажурный бетонный парапет, отгораживающий эту сторону дороги от проходящего внизу хайвэя, который, сколько хватало глаз, тянулся посередине улицы как ущелье.

Тёплый южный воздух принял моё тело в свои липкие и влажные объятия, как будто торопливо обволакивая в кокон. Таксист открыл багажник и, демонстрируя обиду на грубое обращение, встал в стороне боком, не глядя на меня, пока я вытягивал из багажника свою поклажу – небольшой чемодан и среднего размера рюкзак. Поставив вещи на тротуаре, для порядка я тоже выразил своим видом угрюмое раздражение и, согласно ритуалу изображения недовольства, протянул в направлении таксиста руку с деньгами, не глядя на него. Он, в свою очередь не глядя на меня, и даже не повернувшись в мою сторону, взял их, молча уселся в машину, и отбыл восвояси. Красные огоньки габаритных огней, изредка подпрыгивая, быстро удалялись во тьму.

Навьючив на себя рюкзак, слегка присел, подхватил чемодан, и в тишине ночи, нарушаемой лишь переливами цикад – или их ближайших сородичей – пошел назад, к гостинице. Одет я был довольно тепло, так как приехал из всё ещё заснеженного мартовского Торонто. Хотя теплую куртку пристроил сверху рюкзака, всё равно, когда вошел в низкое полутемное фойе гостиницы, почувствовал, как по спине между лопатками бегут струйки пота. Более-менее был освещен лишь угол в глубине, где предположительно мог находиться администратор – утопленные в потолке светильники направленно лили чуть синеватый свет на покрытие стойки, отделанной под гранит. Откуда-то из темноты коридора появился полусонный дежурный – коренастый светловолосый парень с модной короткой прической на круглой голове, и приятным безмятежным лицом школьника-старшеклассника. Он споро определил меня на жительство, прицельным щелчком пасанул пластиковую карточку-ключ по гладкой поверхности стойки, и тут же удалился в темноту коридора.

Я взял вещи и вышел в боковую дверь наружу. Петляющая бетонная дорожка, как нить Ариадны, повела меня в теплую темноту. По бокам росли низкорослые кустики с мелкими, толстенькими и крепкими овальными листочками. Редко стоящие фонари, на низких ажурных стойках в человеческий рост, чисто символически подсвечивают путь до нужного мне крыла. Нахожу свой номер, и прямо с улицы вхожу внутрь. Принюхиваюсь к запаху в комнате, но ничего подозрительного не чувствую – запах нейтральный и довольно свежий. Тем не менее, нащупав выключатель и включив свет, первым делом открываю окна. Всё. Теперь спать, спать... Завтра с утра приступать к работе, но до этого надо где-то арендовать машину и, если удастся, позавтракать. Но это будет завтра. Закрываю глаза и мгновенно засыпаю. Точнее, даже не засыпаю, а просто отключаюсь от этого забавного мира. Хорошего помаленьку. Большой плюс нашего земного бытия, что этот мир вдобавок ко всему ещё и забавный. Иначе после исполнения святого долга по продолжению своего рода многим людям с мозгами и совестью было бы не очень-то уютно жить на белом свете.

Утро

Ещё нет семи часов. Я стою под навесом у входа в гостиницу и рассматриваю залитую щедрым солнцем южную улицу, поджидая машину из конторы по прокату автомобилей. На безупречно голубом небе ни облачка. Пальмы, солнце, южная растительность, большие розовые цветы на кустах с тёмно-зелёными, маленькими и жесткими глянцевыми листочками с узорчатой каемочкой... Одним словом – юг. Не ошибешься.