Текст книги "Формула жизни. Сборник рассказов (СИ)"

Автор книги: Юрий Горулько-Шестопалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

В фойе, несмотря на раннее утро, довольно много веселых и шумных пожилых людей, ещё не загоревших, почти все поголовно в шортах. Одежда открытая, ярких южных расцветок. Наверное, собираются на экскурсию. Точно! На проезд с улицы, плавно качнувшись, аккуратно заворачивает большой экскурсионный автобус, раскрашенный в белые и лазурные цвета, и сразу шум за спиной усиливается ещё децибел на двадцать. Автобус подкатывает ко входу гостиницы, загородив мне вид на улицу. Обхожу его и выхожу на проезд, под солнце. Яркие, блёсткие лучи слепят глаза.

Вскоре с улицы уверенно выворачивает седан среднего размера, красного цвета. Скорее всего, по мою душу. Точно. Машина останавливается возле меня. За рулем девушка неприметной, почти невзрачной наружности. На лице выделяются лишь глаза – холодные и цепкие. Вид у неё, по контрасту с прелестной веселостью солнечного утра, неприветливый и сумрачный. И дело, похоже, не в раннем утре и недобранных часах молодого сна. Просто характер. А, впрочем, мне все равно.

Девушка молча довозит меня до своей конторы. Затем, уже внутри тесного офиса с затоптанным тёмно-серым ковровым покрытием, и длинным прилавком, поделившим помещение на две примерно равные части, она с упорством небольшого танка с одной-единственной передней передачей пытается всучить мне какой-то дорогой внедорожник. Зевая, отнекиваюсь от такой чести. Наша утренняя беседа продолжается в том же духе ещё минут пять. Через десять минут я еду по улицам Коста Месы на серебристой ширпотребовской "Митсубиси", вполне отдавая себе отчет, что переплатил за аренду раза в полтора. Эти всякие продавцы и прочие посредники, которые сами ничего не создают, равно как и прочие паразиты, представители нашего животного человеческого мира, чуют добычу за версту. Просто нутром ощущают, когда можно с кого-то содрать. Мозгов у них, может, меньше, чем у попугая, но в таких делах, самое интересное, мозги ни к чему, потому что паразит не рассуждает – он повинуется своим первородным инстинктам, которые сидят в его мозге рептилии. (Это не оскорбление: у человека действительно три мозга – самый древний, рептилии, затем мозг низшего млекопитающего, и только после них к делу изредка, и далеко не у всех, подключается мозг высших млекопитающих).

Факт переплаты меня не беспокоит. Так, отметил про себя степень душевной чуткости и общего развития некоторых представителей рода человеческого, широко зевнул от недосыпа, передернул плечами, и тут же забыл. Надо побыстрее добираться до работы.

Машин на улице по сравнению с ранним утром заметно прибыло. Все куда-то быстро и целеустремленно движутся. На их фоне мой автомобиль смотрится несколько ошалевшей от шума и суеты черепахой, которая толком не знает, в какую сторону ей надо. Вскоре выскакиваю на хайвэй, разгоняюсь, и вливаюсь в плотный поток легковых автомобилей и небольших грузовиков – "траков". Минут через семь, вовремя заметив нужный мне выход, расстаюсь с "транспортной артерией", которая на какое-то время почему-то представилась мне живым, хотя и бездушным, существом.

Дорогу запомнил ещё в самолете, по распечатанной карте, и сейчас еду по памяти. Маршрут несложный, главное – не проскочить нужные повороты. Один раз все-таки пропускаю нужную мне улицу. Разворачиваюсь на ближайшем перекрестке и, как сбившаяся со следа собака-ищейка, возвращаюсь на маршрут. В потоке торопливых машин, спешащих, но все-таки не переходящих грань агрессивности, продолжаю движение к своей цели. Куда мы все так торопимся? Как там у Александра Сергеевича... "И жить торопится, и чувствовать спешит...". Но-но. Не надо поддаваться иллюзиям, особенно насчет чувств. Чувствами здесь не пахнет. Да и жизнь, это ведь как её понимать. То, что для кого-то жизнь, для других может быть беспросветность и тоска зеленая.

Но вот и цель моего поступательно-искательного движения. От основной дороги улица в этом месте поднимается на холм. Здание компании стоит на взгорке, на углу. Светлое, двухэтажное, вытянувшееся по-над тихой улицей так называемого технологического бизнес-парка. Напротив другие, просторно стоящие похожие здания. За основной улицей в низине зеленая долинка, за ней заметный подъем, и дальше начинаются разнокалиберные здания университета. Ну что, хорошо. В университетскую библиотеку близко ходить. Где тут у них стоянка?..

Компания

Джон немного выше среднего роста, слегка располневший от сидячей работы, но при этом, судя по речи и движениям, весьма энергичный человек. Он на автомате произносит дежурные для первой встречи слова, a глаза пытливо, пристально вглядываются в мое лицо. Все правильно, надо понять, что я за человек. Тут Джон прав – лицо человека о многом может сказать – если есть что, разумеется, и если уметь читать лица.

Это с ним я договаривался по телефону насчет проекта. Джон – начальник большого отдела. Кевин – начальник поменьше. Его не то отдел, не то группа (я в такие тонкости не вникаю, не моего ума это дело) несут основную ответственность за проект. Впрочем, из-за принципиального характера проекта для их компании, и возникших вскоре серьезных проблем, ранее незамеченных или недооцененных моими работодателями, иметь дело пришлось в основном с Джоном и следующим по иерархии начальником – тоже, как и Джон, отличным малым.

Кевин оказался душа-человек. Высокий, мощного телосложения, с изрядной долей испанской крови, доброй и светлой души человек. Быстро поняв, что имеет дело не с полным идиотом, он в мои дела не вмешивался, но зато в лучшем виде обеспечивал всем необходимым сначала меня, а затем мою небольшую группу. В общем, это был тот редкий случай в моей теперь уже длинной, и больше забавной, чем интересной, жизни, когда с руководством компании мне повезло. Думаю, основная причина была в мудрой кадровой политике – все начальство выдвигалось из профессионалов, которые немало отработали на проектах компании программистами и инженерами. Джон, кстати, через два года после этого вернется в программисты. Хотя, как начальник, он был вполне на уровне. Но сердце позвало его на другую дорогу жизни, к компьютерному коду и дебаггерам и, послушный первозданному таинственному зову, он пошел по предначертанной для него тропе программиста, освещенной калифорнийским солнцем и светом его мягкой и честной души.

Со светом душ, раз уж я коснулся этой деликатной темы, дело обстоит так. Это такое физическое свойство этих тонких субстанций – они все начинают светиться, когда человек находит свою дорогу в жизни; правда, разным светом. Но в основном души людей не светятся, или очень редко, потому что... Ну, скажем так. В основном потому, что недостаточно освещения, а нередко его вообще нет. И люди не видят своей дороги, а выбирают первую им подвернувшуюся, и так и двигаются по ней – кто как. Нередко – через пень-колоду. Да и дороги очень разного качества – от еле видных заросших тропинок в непролазном лесу, до восьмиполосных хайвэев в одну сторону, без ограничения скорости. И многие даже не подозревают, что есть такой жизненный путь, который лучше всего подходит именно для них; и нередко – намно-ого лучше, чем тот, который они пройдут.

В основном народ подобрался хороший. Четверо были мои бывшие соотечественниками, и вскоре между нами установились очень хорошие и дружеские отношения. Для баланса, меня некоторое время пытался всячески подсадить и выставить в невыгодном свете индус, почуяв в моем лице угрозу своему монопольному положению системного архитектора, но когда я решил давнюю проблему, которая у компании была как кость в горле уже несколько лет, мой статус как бы пробил потолок и вывел меня на следующий уровень, где я был уже недосягаемом для него – с ним президент компании за руку не здоровался. Вообще, качественную работу здесь уважали. В Канаде хорошую работу, по английской традиции, приписывают начальнику – какой он молодец, что нашел недоумка, который вкладывает в неё свою душу, непонятно зачем, работает за семерых, и при этом делает классные вещи. Все как в сказке Пушкина о работнике Балде, с той небольшой и непринципиальной разницей, что ни поповского беспокойства начальство не испытывает, ни возмездия не получает за свою, так сказать, рабочую этику. Вообще, возмездие и справедливость, это больше по части сказок. В реальной жизни они вещь нечастая – исключение, а не правило.

А вот ещё одна характерная вещь. В моей группе был темный индус. А другой индус, который изображал из себя системного архитектора (все индусы, которых довелось видеть, в норме не работают, они изображают работу), был светлый. И они никак не общались. Один раз мне надо было что-то сказать индусу-"блондину", и как-то вопрос относился к тому, что делал мой темный индус. Я сказал об этом своему темнокожему сотруднику и, особо не задерживаясь, проследовал дальше. В коридоре он ещё следовал за мной, но когда я зашел в кабинет к его, как мне думалось, соплеменнику и начал разговор, в какой-то момент понял, что моего-то индуса в кабинете нет. Удивленный, повернулся назад, и увидел его стоящим у открытых дверей кабинета в коридоре. Первое движение души было предложить ему зайти в кабинет, но его смиренная, если не приниженная поза меня удержала. Одновременно я вспомнил, что по какому-то поводу он сетовал, что темный, на что я тогда не обратил ни малейшего внимания. Но теперь, соединив его позу и прошлый разговор, понял, что дело тут в кастовых различиях, которые они оба беспрекословно соблюдали. Так он и подал свои две-три зажатые реплики, стоя в коридоре в смиренной позе. Вот так – Калифорния, не Калифорния, а индус остается индусом, и все эти западные штучки о равенстве и порицании расизма как об стенку горох, и плевать они на них хотели с высокого буддийского храма.

Ну и, пожалуй, хватит о компании. Трудился я там весьма напряженно, и по своему обыкновению не за страх, а за совесть. Мой трудовой энтузиазм и упорство, несколько необычные для работы по найму, не связаны с желанием заявить о себе, но являются следствием понимания простой истины – "сливать" нельзя. Люди думают, что можно достигнуть какого-то уровня, и оставаться на нём. На самом деле, есть только два жизненных пути – развитие и деградация. Остановка – это деградация, потому что жизнь не стоит на месте, она продолжает двигаться, неминуемо оставляя позади всех остановившихся или медленно двигающихся. Даже чтобы "идти в ногу" с жизнью, надо хорошо напрягаться, а кто хочет двигаться быстрее, чем жизнь, должен напрягаться непропорционально ещё больше.

В таком вот "непропорциональном" режиме я вкалывал по шестьдесят часов в неделю, а то и больше, и, разумеется, такое отношении к проекту сопровождалось разными нетипичными моментами, стоящими, пожалуй, нескольких десятков килобайт текста. Но наша созерцательная повесть с вкраплениями отвлеченных мыслей не производственный репортаж. Описание трудовых будней предстало вашему искушенному взору больше для того, чтобы дать вам, читателю, возможность почувствовать атмосферу того места. В отличие от многих других проектов, на душу на сей раз работа особо не давила, хотя делал не меньше, чем на остальных проектах, и проблем вроде тоже хватало. Но как-то оно нормально все шло – без дерготни, существенных переделок, и в таком хорошем равномерном темпе.

Поиски жилья

После работы, миновав гулкое пустое фойе, выхожу на улицу. Веет вечерней прохладой, да и вообще довольно свежо. Калифорния никуда не исчезла, по-прежнему на месте, но её утренние цвета как будто заволоклись мыслями о проекте, усталостью мозгов, мягкостью и приглушенностью красок вечерней палитры. Солнце, после дневных трудов праведных, окуталось легкой сизой дымкой, и на глазах перекрашивается в закатные красно-багровые оттенки.

"Бум-бум-бум", "Бум-бум-бум" – потряхивает мою машину на хайвэе во всех трех угловых направлениях. Наверное, это близость вечно волнующегося океана подвигла строителей дороги на такой необычный дорожный профиль этого участка дороги. "Ух!" – плавно проваливается машина между гребнями хайвэя, и тут же заваливается набок в килевой качке, чтобы в следующее мгновение гордо взлететь на гребень волны и, не удержавшись, снова с молодецкой удалью, без оглядки, ухнуть вниз. Класс! Не дорога, а аттракцион!

Но все хорошее кончается. Дорога постепенно переходит в "каньон" с высокими бетонными стенами. Дорожное полотно становится более-менее ровным. Вскоре появляется и мой выход с хайвэя – неприметная ниша, из которой дорога довольно круто поднимается вверх. Если бы здесь выпадал снег, такая дорога каждый раз превращалась бы в снежную горку для лихой езды на санках.

Ещё утром расспросил в гостинице, где у них ближайший продовольственный магазин. Сворачиваю на широкую пустынную улицу, и сразу закрадывается подозрение, что промахнулся – вид улицы как-то плохо вяжется с традиционной оживленной стоянкой у продовольственного магазина. Но вроде все приметные ориентиры совпадают, и то ли от этого, а скорее по причине обычной человеческой инерционности, когда ситуация поменялась и надо принять решение, но все тянешь, ожидая сам не зная чего, продолжаю ехать дальше. Вскоре в стороне от дороги замечаю даже не приземистое (для этого ему не хватает солидности и тяжеловесности), но какое-то плоское, блином, здание светло-лимонного цвета с ярко-красной окантовкой поверху. Легковесная калифорнийская постройка стоит посреди полупустой парковки с затейливой конфигурацией. Видать, владельцы по разным поводам распродали некогда прямоугольный участок.

В магазине многие этикетки продуктов незнакомые, приходится читать, прежде чем решить, брать или нет. Запросы у меня скромные, да и закупки невелики, и вскоре снова еду теперь уже по ночной улице – в Калифорнии темнеет быстро.

Но вот я в отеле. Наспех приготовив ужин на портативной плитке, приступаю к трапезе. Затем, расстелив на необъятной кровати карту, начинаю звонить по объявлениям насчет жилья. Поиски места обитания вопрос непростой. В разговоре прилагаю все усилия, чтобы побольше говорил владелец. Если дать человеку достаточно времени, чтобы высказаться, он многое скажет, даже помимо своей воли. И даже то, что он хотел бы скрыть. Потому и говорят – "молчание – золото" (впрочем, не только поэтому). Слушаю, фильтрую сказанное как какой-нибудь кит воду с планктоном, только в отличие от кита вылавливаю не планктон, а крупицы истины. Потом составляю список наименее сомнительных предложений, и отправляюсь по адресам. Несмотря на все усилия, мой информационный фильтр не стопроцентный, и об одном из таких ляпсусов, пожалуй, стоит рассказать.

Разговор по телефону, а вернее монолог, носил оттенок искренности, и на этом, и ещё на высокой цене, я и попался. Сложно было предположить, что за такие деньги кто-то осмелится предложить такое, с позволения сказать, жилье. Но все по порядку.

Освещенные улицы города остались позади. Чем дальше ехал, тем меньше было света, и, наконец, я оказался в полной темноте. Свет от фонарей машины выхватывал неопрятную, в колдобинах дорогу, и пару раз мне натурально пришлось форсировать большие грязные лужи. Слева в темноте угадывались какие-то нежилые постройки – не то заброшенные маленькие фабрички, не то склады. Справа тянулись заросли, периодически прерываемые съездами с дороги, где иногда проглядывал свет. Мне уже давно стало ясно, что снимать жильё здесь не буду, но любопытно было посмотреть, как живут обитатели этого забытого богом и властями места. Конечно, хорошо бы, если меня здесь ненароком не прибили, но место производило больше впечатление не бандитского, а такого, где просто всем всё равно. И я продолжал ехать дальше.

Кое-как нашел нужный мне дом, каким-то образом подъехав к нему сбоку. Обыкновенный одноэтажный жилой дом, довольно старый, на небольшом участке, огороженном штакетником. Впереди приделана пристройка, по виду самодельная, примерно на двадцать пять квадратных метров. В окно было видно весьма пожилую неприметную пару, сидевшую за столом. Они не то пили чай, не то ужинали. Голос по телефону не мог принадлежать старику, и я был предупрежден, что заходить в дом надо сзади. Постепенно начал понимать ситуацию. Эта пара сдает дом, а сами живут в пристройке. И новыми постояльцами занимается один из жильцов, за скидку по оплате, да ещё сам помаленьку обдирает постояльцев. Потому он и загнул цену, надеясь откусить кусочек для себя.

Дверь сзади была раскрыта настежь. Большая грязноватая комната, по виду малопригодная для жилья, внутри была тускло освещена. После темноты даже неяркий свет резал глаза. На мое приветствие в никуда откуда-то возник обладатель веселого искреннего голоса, с виду простой и недалекий мужик потасканного вида лет пятидесяти, среднего роста и довольно упитанный. Гладкие толстенькие щёчки лоснились. Он радостно приветствовал меня, тут же попытался всучить бутылку пива, и потащил показывать хоромы. Они представляли из себя уже описанную общую комнату, посреди которой в ряд стояли три давно немытые газовые плиты, рядом два квадратных стола, состоянием под стать плитам, а вокруг них – разнокалиберные стулья. По периметру комнаты было наделано восемнадцать коморок, в которых жили по одному-два постояльца. Со всеми ними мой гид вознамерился меня познакомить, но уже после третьей конуры, где мы подцепили приятеля-собутыльника моего гостеприимного экскурсовода, я бодро заявил, что мне все понятно, народ здесь живет отличный, место прекрасное для такой публики, и, пожалуй, мне пора на выход. Приятелю была вручена предназначавшаяся для меня бутылка пива, в которой через тридцать секунд не осталось и половины содержимого, и втроем мы вышли во двор. Здесь, рядом со входной дверью, мне были продемонстрированы мангал для шашлыков, покосившийся стол с подобием стульев под каким-то ветвистым низкорослым деревом, и были даны самые прочные гарантии распрекрасной будущей веселой жизни среди замечательных людей. Я искренне порадовался за их жилищный кооператив. Под изумленный взгляд веселого, и уже навеселе, суперинтенданта выразил сожаление, что никоим образом не подхожу для их теплой компании, и с тем отбыл в кромешную темноту южной ночи.

По дороге назад я не то чтобы сожалел о потраченном времени – такие места время от времени полезно посещать, для просветления мозгов, чтобы лучше понимать, как легка и скоротечна, и как необратима может быть дорога вниз – во всех смыслах. "Сливать нельзя", вот и все. Простое правило. Люди в лучшем случае учатся на своих ошибках, чаще всего не раньше, чем с третьего захода. Но есть вещи, которые не надо познавать на своей шкуре, а просто заучить и всегда следовать определенным правилам: например, не надо вставать на рельсы перед мчащимся поездом. Это, конечно, почти всем понятно. Но вот уже то, что не надо что-то говорить, если в этом нет необходимости, не все усвоили, а ведь оно так и есть, молчание – золото. Ничего на веру – но для этого надо созреть, научиться отличать "зерна от плевел". Давят на жалость, на совесть, или ещё как норовят подцепить на крючок – посылай подальше и немедленно, и лучше со смехом (тогда метаморфоза превращения "бедной и жалкой" овечки в разъяренную мегеру происходит ещё забавней).

И все равно – где-нибудь, да подловят. И не потому, что глупый, а потому что так устроен, потому что противоестественно твоей натуре, всей истории твоих предков, не верить людям. И этим очень активно пользуется всякий мусор, который живет ложью и подлостью, и чьи праотцы, поколение за поколением, оттачивали подлость, обман, ложь и паразитизм как свою идеологию, античеловеческую и разрушительную.

Марша

Это был четвертый день моего пребывания в гостинице. Вечером после работы я сидел за столом, покрытым зеленым пластиком, напоминавшим малахит, и не спеша подъедал яичницу с маленькой алюминиевой сковородки. За окном смеркалось. Низкорослые тёмно-зеленые заросли жесткой южной растительности заслоняли обзор; было видно лишь сине-сиреневое закатное небо. В окно периодически вливались волны теплого воздуха.

Раздался телефонный звонок. Высоким женским голосом, открытым, немного с детскими интонациями, звонившая женщина осведомилась, не я ли ей звонил. Вполне возможно, – ответил я, и объяснил, что ищу жильё месяцев на семь. "А вы кто?" – спросил я, ожидая услышать объяснение о взаимоотношениях звонившей к предполагаемому жилью. В ответ и без того высокий голос взял ещё выше, и при этом приобрел совсем уж безоружные интонации: "Я – Марша".

В общем, через пять минут я ехал к Марше, торопясь добраться до места, пока окончательно не стемнело. Небо быстро меняло белесо-сиреневый оттенок на темнеющие насыщенные фиолетовые цвета. Место оказалось в новом городе. Широкие, трехполосные в одну сторону, улицы привели меня к приличному на вид жилому комплексу примерно из двадцати пяти двухэтажных домов, по четыре квартиры в каждом. Нужный мне дом находился в тихом тупичке. Сбоку шла дорога, живописно перегороженная в конце жердями, наподобие коновязи; посередине был оставлен пешеходный проход. Противоположная сторона улочки густо заросла деревьями; в просветах виднелись красные черепичные крыши жилых домов. Нужная мне квартира находилась на втором этаже, куда вела прямая наружная лестница сбоку дома, заканчивающаяся обширным балконом. Поднявшись, позвонил, и через считанные секунды дверь открыла высокая крепкая женщина, на вид лет сорока трех (потом оказалось, что Марше сорок шесть). Лицо приятное, а Маршины открытость, живость и непосредственность делали его даже симпатичным.

Она тут же посвятила меня в свой план (планов у неё, как потом выяснится, всегда было множество). Смежная квартира, окна которой выходили в описанный тихий тупичок, освобождалась, и Марша задумала перебраться туда. Но поскольку она недавно перезаключила контракт, срок ещё не истек, и в управляющей конторе предложили либо заплатить неустойку, либо найти себе замену, чтобы срок аренды не прерывался. Я прошелся по квартире. Всё выглядело нормально. Большая общая комната, нормального размера кухня, спальня. Все чистенькое, опрятное. Большое окно в общей комнате и кухонное окно выходят наперед, на проезд комплекса. Окно позади смотрит во двор, на игровую детскую площадку. Слышны были детские голоса всего возможного спектра – от пронзительно крикливых, пронизанных бурлящим восторгом, до недовольных бубнящих и басовитых. Поинтересовался, чем Маршу не устраивает эта квартира. Она чуть взволнованно – видать, это был ключевой для неё вопрос – рассказала, что смежная квартира спокойнее, что она ей очень нравится, и так далее. Судя по тому, что я увидел, единственный источник шума были дети на детской площадке. Поскольку, судя по началу работы, мне там все равно придется пропадать с утра до вечера, а на выходные буду часто улетать в Торонто, то я решил, что для меня это обстоятельство не имеет большого значения, и согласился. Марша обрадовалась, предложила кофе, которое я не пью, и мы договорились, когда завтра подойти в управление комплекса. Довольная Марша вышла на балкон проводить меня. Пока смотрел квартиру, город полностью погрузился в тёплую южную ночь, как в зыбучий песок. Звонко стрекотали цикады. Город был небольшой, уютный и хорошо обустроенный. Я уже знал, что он относительно недавно построен по единому плану, на пустом месте.

На следующий день, в обед, подъехал в контору. Марша была уже там. Энергичная, крепко сбитая женщина небольшого роста, лет сорока, веселая и уверенная, проверила мои документы, посмотрела контракт на работу, где её заинтересовали всего две строчки – о продолжительности и оплате. Марша заверила, что завтра к вечеру освободит квартиру, так что после работы я могу и заселиться. Она осталась подписывать контракт на новую квартиру, а я побыстрее укатил на работу. По дороге сообразил, что надо бы успеть купить матрац до вечера – магазины закрываются рано. Минимальное постельное бельё у меня было, но сон на полу вряд ли будет способствовать полноценному отдыху.

На новом месте

Насчет кровати я мог бы сообразить и раньше. Но не сообразил. На следующее утро я выписался из гостиницы, а в обед съездил в Санта-Ану, где был мебельный магазин, и куда предварительно позвонил. Старые калифорнийские города и городки, построенные до оживления, начавшегося в 90-ых, довольно зачуханные человеческие творения, и Санта-Ана не был исключением. Разумеется, по телефону мне сказали, что кроватей у них полно и самых разных. Но на поверку оказалось, что нужного мне одинарного размера нет. Понятно, что заверения по телефону были сказаны в надежде заманить покупателя, а там он что-нибудь, да купит, никуда не денется. Кончилось тем, что я зашел в рабочую часть помещения с владельцем-итальянцем, и начал сам подбирать себе какое-нибудь подобие матраца, но так ничего и не нашел. Про запас у меня был адрес какого-то бизнеса на окраине Санта-Аны, где продавали поролоновые матрацы – на первый случай мне бы и этого хватило. Туда и отправился. Там за шестьдесят долларов моментально отрезали кусок поролона нужного размера, крепко замотали в пленку, и вручили мне в руки.

Приехав пораньше на новое место жительство, я поднялся на площадку смежной квартиры, позвонил. Марша, с довольным, счастливым лицом открыла дверь. Видно было, что обустройство нового уютного гнездышка идет полным ходом. Она выдала мне ключи, и я пошел к себе. Притащив матрац, размотал его из пленки, и тут же в нос ударил ядреный химический запах. Явно бизнесмены с окраины Санта-Аны слукавили, уверяя меня, что поролон предназначен исключительно для жилых помещений. Но как-то надо было обустраивать ночлег. Попробовал прикрыть этот химический поролон пленкой, простыней, открыл настежь все окна, и попытался прилечь. Куда там. Уже через тридцать секунд я вытаскивал матрац на балкон. Спать на нём, это значило гарантированно отравиться токсическими испарениями и необратимо повредить почки или печень уже через полчаса. Замотав поролон назад в пленку, затолкал в машину, и, проникнутый самыми теплыми, дружескими чувствами к его продавцам, запланировал повторный визит на завтра.

Марша, к счастью, почистила полы. Собрав всю одежду и постельное белье, что у меня были, обустроил себе постель в углу спальни. Лежать было, конечно, жестко, но приемлемо. Когда-то я мог без проблем спать в трехдневном путешествии на голой третьей полке плацкартного вагона. Человек интересное существо – диапазон его приспособления очень широкий. Главное – правильная установка в голове. Вот и на этот раз, сказав себе, что всё идет отлично, а поролон – это лишь мелкая и неизбежная в таких делах шероховатость, отправился на кухню жарить сосиски с луком, да сварить на завтра пшенной каши и яйца на обед. Не съеденное с утра яйцо второпях, не почистив, решил погреть в микроволновой печке. Но под скорлупу попала вода, и вскоре яйцо с шумом разорвалось, довольно равномерно распределившись по всей внутренней поверхности. Пришлось отмывать печку.

Вечер прошел в обустройстве моего нехитрого быта, да пару часов перед сном я поработал для клиентов в Торонто, разобрался с возникшей проблемой. Я для них делал систему, и временно поддерживал её, пока они сами не научатся. За это они платили пару тысяч в месяц, если ничего не случалось, а если появлялась работа, то выставлял счет по затраченным часам. Такой способ оплаты называется "retainer", что можно перевести как "на удержании". Имея пяток таких клиентов, можно безбедно жить. К слову сказать, это "временно" затянулось на два года, но я знаю людей, которые так доят большие компании десятилетиями.

Мне крупно повезло, что в «поролоновой лавке» был только один владелец, когда я туда приехал. Иначе были бы свидетели, а то и дополнительные участники, и тогда у меня точно были бы проблемы. Подъехав, я мрачно выволок сверток из машины, сунул в руки мужику, вышедшему на шум машины, и потребовал деньги назад. Разумеется, деньги отдавать он не собирался, упирая на то, что отрезанный кусок уже никак не сможет использовать. Разорвав пленку, поднес поролон к его носу, спросив при этом, согласен ли он сам провести ночь на этом вонючем куске дерьма. После этого он вытащил тридцать долларов, и сказал, что больше у него нет. И здесь я разозлился, хотя делать этого не следовало – неравновесное состояние провоцирует на опрометчивые поступки. И я их совершил. Но поскольку свидетелей не было, сошло мне с рук. В общем, деньги он отдал все. Взяв у него из рук недостающие купюры, напоследок быстрым движением, как в детстве, припугнул его. Мужик инстинктивно поджался. Глядя прямо ему в глаза, сказал по-русски, что думаю о нём и об американцах вообще. Хотя, конечно, это было однобокое высказывание. Правильное, но одностороннее. Люди разные, в любой стране. Есть, конечно, и какие-то общие качества у любой нации, у каждой этнической группы, и у некоторых весьма и весьма специфические, настолько, что нередко имеет смысл держаться подальше, и это надо знать и обязательно учитывать в жизни, иначе только и будешь шишки набивать на каждом шагу. Однако при этом не надо впадать и в другую крайность, автоматически наделяя людей одного этноса типовым набором качеств, без всяких вариаций.

А насчет американской помешанности на деньгах... Ну, такая у них жизнь, такие идеалы, сложно в такой атмосфере остаться нормальным человеком – среда весьма агрессивная, вроде царской водки, разъедает очень многие души. Сложно устоять. Власть, верхушка задают такую тональность. В России сейчас похожая жизнь. Как говорится, с волками жить, по-волчьи выть. А когда все общество приняло такие установки, то изменить их очень сложно, дальше они начинают самовоспроизводиться, как микробы в питательной среде. Разобраться, что толку от этих денег? Сами по-человечески жить не могут, и другим не дают. Ну, как-то заполучат деньги, кто смог, а потом от депрессии лечатся у таких же докторов-хапуг, как сами. И ещё хорошо работает трюк, когда целым народам или этносам внушают, что они сверхчеловеки, и могут на все остальное человечество плевать с высокой колокольни. Были уже такие сверхчеловеки, и не одни. Известно, чем все это всегда кончается.

Направляясь назад в компанию, корил себя за неосмотрительность. Страна чужая, влипнуть легко. Они местные, а я кто? Посадят в кутузку, а потом доказывай, что не верблюд. У них на этот счет быстро. Да и что доказывать, если бы у того пары зубов недоставало? И не в деньгах ведь дело, этот чудак даже этого не поймет. Наглый обман, вот что задело. Для них, может, оно и нормально, и не надо бы мне лезть со своим устаревшим моральным уставом в их монастырь. Такие правила в их стране, ну и играй по ним. Говорю сам себе все это, да только понимаю, что пользы от таких увещеваний немного. Все равно никогда не соглашусь. Обман, он и есть обман, какой стороной его не поворачивай. Так же, как и подлость. И нечего их оправдывать. Точка. А с этим происшествием... Пронесло, и ладно. Все, проехали. Но впредь повнимательнее надо – не то место, чтобы расслабляться. Америка назад денег не отдает, и имеет великое множество способов из тебя эти деньги выманить, выдрать из горла, и просто отобрать.