Текст книги "Формула жизни. Сборник рассказов (СИ)"

Автор книги: Юрий Горулько-Шестопалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Интересная мысль, – в лёгком замешательстве комментирует он моё высказывание, и продолжает: "В истории были люди, которые успешно занимались многими научными дисциплинами, и даже одновременно добивались значительных успехов в искусстве. Но их было немного. Меня такие люди всегда удивляли; я не мог понять, как они мыслят. Как можно утром написать замечательную поэму, а вечером вывести важную математическую формулу? Вы когда-нибудь задумывались над такими вопросами?"

Задумывался ли я над такими вопросами... Хорошо. Не уверен, что стоит отвечать, и почти уверен, что не надо бы мне этого говорить, но отвечу. Это всё ночь – коварное время, провоцирует на откровения, о которых утром, как правило, потом жалеешь.

– Задумывался. Несколько дней назад, повинуясь какому-то внутреннему зову, сам толком не осознавая, что делаю, сел к столу и написал первое в жизни стихотворение. В один присест, со всеми правками и переписываниями минут за десять. Стихотворения пишут многие, согласен. Но я немного разбираюсь в поэзии, и когда через два дня перечитал написанное, то понял, что написал хорошее стихотворение. Конечно, могу ошибиться, но я увидел совсем неплохой потенциал. Ну, а насчёт моих формул Вам известно.

Глянув на Сергея Викторовича в свете фонарей станции метро, к которой мы подошли, я увидел на его лице смесь недоверия, смятения и досады. Разговор для него становился явно в тягость. Всё. Как говорят математики, я вышел за область определения. Вторгся, так сказать, в область "неизведанного", и кроме разочарования ничего там не нашёл. Ну что ж. Ошибочка вышла. Ладно. Сергей Викторович говорит что-то о надеждах и самонадеянности молодости, но контакт утерян. Ясно, что он не понял того, о чём я хотел сказать. И я тоже "замыкаюсь". Жаль, жаль... Почему люди так плохо понимают друг друга?.. Думаю, их этому просто не учат, и потому зачастую нормальное общение подменяется обменом очевидными мыслями или стереотипными фразами на общие темы. Людей надо учить общаться, так же как их учат специальным знаниям. Ведь обсуждали мы досконально столько часов подряд технические проблемы, а поговорить на посторонние темы не смогли и десяти минут. И вместо полноводного, переливающегося на солнце живого ручья, наша беседа оказалась подстать жиденькому запоздалому ручейку после короткого летнего дождя.

Но, тем не менее, мы вполне дружелюбно прощаемся, и он с явным облегчением, что избавился от странного собеседника, идёт на автобусную остановку, а я спускаюсь в метро.

Вечер

К половине одиннадцатого добираюсь в Нахабино, в общежитие железнодорожников, где живу в комнате моего приятеля – его забрали в армию. Оглядываю свою спартанскую обитель, и на память приходит высказывание из уже упоминавшейся недавно прочитанной книги о Латинской Америке, написанной Джоном Кроу: "Those who have nothing else to glory in, glory in their hard lives. It is a proof of the fiber, a tribute to their race." – "Те, у кого нет никакой другой возможности прославиться, находят славу в своей трудной жизни. Это доказательство сути их характера, дань своей расе." Так ли уж прав автор книги? Как будто, если бы у людей была любая другая возможность, они бы обязательно предпочли её своей трудной жизни? Не думаю. Не все. А занятия наукой, если по-настоящему, это ведь тоже добровольно выбранная тяжёлая жизнь. Да, для многих просто работа. Но для меня гораздо больше. Может, я и не прав с таким моим отношением. Может быть... Но я так не чувствую. Хочу ли прославить себя научными открытиями или ещё как-то? Наверное. Впрочем, как и любой другой нормальный человек. Но не это для меня главное, далеко не самое главное. И, что интересно, со временем становится все менее значимым. В конце концов, "а судьи кто"? И что стоит их мнение в твоих глазах? Но тогда надо понимать, что в какой-то момент – неминуемо – останешься сам с собой, и будешь сам себе судья. Слушай своё сердце и доверяйся своему внутреннему чутью? А точно, что оно у меня правильное? Не всегда, не всегда... Но ведь и не хуже, чем у других, верно? Я вспомнил, как получилось сегодня с Сергеем Викторовичем. Мелькала же мысль, что не стоит так далеко заходить с ним в откровениях. Ведь ясно было, что не поймёт. Не послушал себя. Чудак!.. Говорят же – молчание золото, слово серебро. Учиться мне ещё и учиться жизни.

С такими мыслями я переодеваюсь, съедаю полбатона хлеба, запив его литром молока, превратившегося в кефир, и начинаю готовить расчётное задание для Саши на завтра. Время летит, и вот уже половина первого, когда пора ложиться спать. Но что планировал, успел сделать. Спать, спать...

День второй

Около шести утра я разом проснулся, чувствуя себя совершенно выспавшимся и прекрасно отдохнувшим. Из открытой форточки, синхронно с порывами ветра за окном, на лицо опускаются волны холодного воздуха. За окном стеной стоит непроглядная тьма поздней осени. Судя по сухому воздуху, дождя ночью не было. Для меня это означает сухие грунтовые дороги, так что сегодня бегу по направлению к деревне Малиновка. На случай дождя у меня другой маршрут для пробежки – вдоль Волоколамского шоссе, а затем по асфальтированной местной дороге, которая километров через пятнадцать упирается в село и там заканчивается. Но по утрам так далеко не бегаю; это у меня, так сказать, "маршрут выходного дня". Только выходные я устраиваю по настроению и по возможности, а не по календарю.

Нащупывая в темноте знакомую дорогу под ногами, сбегаю вниз, к плотине, и бегом поднимаюсь наверх по косогору. Дальше в том же хорошем темпе двигаюсь своим обычным маршрутом мимо станции в лес, где подтягиваюсь, делаю прыжки из глубокого приседа и другие упражнения – обычная утренняя зарядка, которая на деле по нагрузке больше похожа на тренировку. Физическую форму надо держать. Жизнь штука непростая, и если не желаешь отсидеться в тихом закутке, но познать её во всей полноте, то будь готов ко всему, и в том числе к тому, что многие дела потребуют раз в пять-семь, а где-то и в десять раз больше сил, чем предполагалось вначале. Сделать что-то серьезное качественно, "по-человечески", с первого раза практически невозможно. За первым "проходом" обязательно придется делать и второй, и третий, а чаще и больше. И чем раньше это поймешь, а главное примешь как ещё одно жизненное правило, тем успешнее можно будет продираться через многочисленные жизненные преграды. Правильный настрой вообще большое дело, и знание объективной реальности, или, что то же самое, реальной жизни, в этом деле абсолютно необходимая вещь.

Выбежав на открытый пригорок с пожухлой травой и засохшими стеблями полыни, с которого через долину видно дома на окраине Нахабино, вдруг ощущаю, что делаю всё это как на автомате, хотя уже давно окончательно проснулся. И неожиданно понимаю, что уже который месяц моя эмоциональная жизнь как будто под гнётом. А ведь когда-то именно эмоции составляли суть моего существования, главное наполнение жизни, и они всегда были яркими, объёмными, волнующими. Собственно, ценность жизни как таковой и представлялась как постоянный красочный калейдоскоп эмоций – глубоких, всепроникающих, одухотворённых...

– Нда... – говорю вслух, продолжая в утренних сумерках разглядывать открывшуюся передо мной утреннюю панораму. А что я могу сейчас сделать? Я же как гайка в работающей машине – не выскочить. Дальше, дальше... И как долго? Да кто его знает. И я гоню подальше от себя эти мысли. А зря, зря... Как раз на такие вопросы и надо отвечать в первую очередь. Это остальное может подождать.

В лаборатории решаю текущие дела с Сашей. На сей раз расчёты прошли нормально, так что двигаемся дальше, и я начинаю объяснять Саше наши дальнейшие задачи. Потом снова еду к метеорологам. На сей раз надо уточнить кое что с Сергеем, и, пожалуй, пока информации будет достаточно. Вместе мы «пропахиваем» ещё пару толстенных отчётов с раскладными графиками и диаграммами, и к трём часам я понимаю, что можно заканчивать. С Сергеем мы идём в столовую, где непринуждённо переключаем разговор на посторонние темы. Говорит больше Сергей, в котором всё ещё живут эмоции от недавней защиты диссертации. Я слушаю, поскольку и мне в недалёком будущем предстоит пройти похожую процедуру. Но, похоже, у Сергея проблем было много. Не думаю, что в нашем институте, где защита кандидатских дело довольно рутинное, придётся решать многие из тех организационных проблем, о которых говорит Сергей. Несмотря на непринуждённость разговора, чувствую, что у Сергея на языке вертится вопрос о наших общих проблемах. В конце концов, он не выдерживает, и напрямую спрашивает, есть ли у меня какие идеи. Не вникая в детали, я высказываю ему свои соображения насчёт сильных вариаций поглощения радиосигнала в облаках. Сергей надолго задумывается. Прояснив для себя ситуацию, он присвистывает и возбужденно говорит: «Стой! Но тогда решение никогда не сойдётся, верно?»

– Верно, – спокойно и несколько беспечно отвечаю я.

– Что же делать? – в растерянности, скорее высказывая свои мысли вслух, задаёт вопрос Сергей.

– Пока не знаю, – по-прежнему беспечально отвечаю я, поскольку и в самом деле понятия не имею, как вывернуться из этой ситуации. Но я также знаю, что проблемы имеют решения – весь вопрос в том, чтобы их найти, и насколько они будут дорогостоящими.

– А ничего, Сергей. Давай подумаем два-три денька, потом снова встретимся, обсудим. Сергей без особого энтузиазма соглашается. Я могу его понять. Просмотрев теперь всё, что они делали, мне ясно, что вряд ли они что ещё придумают, так что на Сергея и остальных надеяться нечего, а надо засучивать рукава, и начинать думать. Все исходные данные я загрузил в мозг, и теперь пусть работает подсознание, время от времени стимулируемое срочностью работы.

Эх, знать бы мне, что на сей раз всё будет не так просто!.. Жизнь тем и интересна, что она не использует шаблоны, но правила. Правил может быть немного, но зато ситуаций они могут создать на порядки больше. Так что лучше знать правила и объективные законы природы, чем изучать готовые решения. Конечно, и конкретные решения могут принести пользу, но в основном как средство для понимания правил, а не как готовые рецепты, которые можно использовать для новых ситуаций. Если даже такое и случается, то все равно старое решение, использованное для новой проблемы, никогда не будет оптимальным. Ситуации, события могут быть похожи, но они никогда не бывают одинаковыми. И об этом не мешает помнить. Всегда.

Зри в корень

Последующие дни, несмотря на мои усилия, не принесли сколько-нибудь заметного прогресса в решении задачи. Проблема постепенно оформилась в мозгу и приобрела ту "декартовскую" степень ясности, когда все многочисленные детали соединились друг с другом в единое прозрачное целое, и я мог легко видеть и контролировать все её аспекты одновременно. Почти сразу стало понятно, что единственный метод решить задачу, это найти способ точно учитывать собственное излучение земли. Облачность для радиоизлучения это, вообще говоря, полупрозрачная среда, так что принимаемый сигнал складывается из двух составляющих – излучения облаков и излучения земли, проникающего через облака. Последний фактор, по непонятным причинам, и вносил большие ошибки в измерения. Вскоре стали ясны и причины, когда я расписал соответствующие уравнения и "прогнал" их через компьютер. К тому времени я уже набрался достаточно опыта, решая разные проблемы, и начал ощущать радиоизлучение, что называется, своей печёнкой. Именно поэтому мне удалось не увязнуть в компьютерных расчётах, и довольно быстро получить количественные оценки. Стало понятно, что без знания некоторых параметров, и в первую очередь температуры поверхности земли под наблюдаемой областью атмосферы, нам, как говорится, "нечего ловить".

Вывести нужные уравнения – в предположении, что температура известна – не составило большого труда. Можно, конечно, воспользоваться метеоданными о температуре, и это поможет спасти какую-то часть измерений над теми регионами, где температура была известна, однако, по большому счёту, это не было решением проблемы. Вся идея запуска спутника и состояла в получении подробной информации об атмосфере, а данные о температуре, полученные на метеорологических станциях и кораблях, очень разреженные по поверхности Земли. Потом, во многих местах наземные измерения проводились два раза в сутки, тогда как спутник описывал виток раз в час.

Мы ещё раз встретились с метеорологами, и я объяснил ситуацию. Они немного приободрились, но я понимал, что их воображение преувеличивает возможности использования наземных данных о температуре, и посоветовал им особо не обольщаться, а продолжать искать решение. Было не похоже, что они прислушались к моему совету. Всегда кажется, что за каждой следующей дверью хранится что-то особенное, что разом решит все проблемы. Эффект новизны?.. Или надежды?.. Или?.. В любом случае, это иррациональное чувство. Но оно сильное. Вот и думай, что такое человек. Тоненький он, разум наш. Тоненький. И не надо обольщаться на этот счет. Человек живет в первую очередь инстинктами. Точка.

Я продолжал размышлять над проблемой. Как упоминалось в начале, помимо метеорологической аппаратуры, на спутнике были установлены ещё дополнительные измерительные каналы, которые предназначались для исследования земной поверхности. На них то я и направил своё внимание. Соображения были простые. Характеристики сигнала зависят от пяти основных параметров, включая температуру поверхности земли. Если бы я смог составить пять уравнений, то у меня было бы пять неизвестных, и при условии, что система была хорошо определена (в математическом смысле), то теоретически её можно было решить. В общем-то, при определённых условиях, решаются системы уравнений, когда число уравнений и число неизвестных не совпадают, но в моём случае такие условия не выполнялись.

Не забывал об исследовании и других возможностей, но постепенно начал осознавать, что надо каким-то образом связать характеристики излучения, принимаемого по неметеорологическим каналам, с температурой, и таким образом "вытянуть" её из измерений. Сидя допоздна за узким конторским столиком у себя в Нахабино, выводил и анализировал уравнения. Постепенно сумел избавиться от необходимости определять два параметра, что сразу увеличивало стабильность и точность возможного, но пока несуществующего, решения. Но, как известно, "суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет", и мои догадки и уравнения надо было подтвердить или опровергнуть экспериментами.

Когда я рассказал о необходимости провести наземные измерения, Сергей Тихонович посетовал, что сейчас время горячее (а другого в лаборатории и не бывало), помогать мне некому, и придётся самому всё организовывать на полигоне. Полигон находился в пределах Московской области, однако, чтобы добраться до него к восьми часам, мне надо было выезжать на первой электричке в четыре утра. К тому времени я уже не раз проводил там эксперименты, так что особых проблем не возникало. Я знал многих людей, аппаратуру, на какие "кнопки", в буквальном и переносном смысле, надо было нажимать, и дела продвигались быстро. Однажды помог этой организации с проектом, в котором они хорошенько увязли, и благодарное начальство об этом помнило. Потом, никто никогда точно не знает, что ждет его впереди, и почему бы на всякий случай не помочь человеку, помощь которого может понадобиться в будущем?

После затяжных холодных дождей погода наконец-то наладилась. Осеннее солнце даже чуть пригревало днём, и на полигоне я провёл совсем неплохое время, большей частью с лопатой в руках, строя из песка и земли разные модели неровной земной поверхности и проводя измерения. Эксперименты подтвердили мои расчёты. С работниками полигона мы зачехлили аппаратуру, законсервировав её на хранение, и тепло попрощались, сдружившись за эти дни увлеченной работы. Я им с самого начала объяснил, в чем проблема, и они прониклись интересом к задаче. Позже, когда пересекался с некоторыми из них, они с удовольствием вспоминали, как мы дружно и увлеченно работали; рассказывали, как я увлёк их своими рассказами о решаемой проблеме, и потому они так охотно помогали. Когда люди понимают, что делают, и знают, что от их усилий зависит успех общего дела, к которому они чувствуют свою причастность, то любая работа, что называется, в руках горит. А вот когда человека делают винтиком, смазкой в бездушной машине, то и отношение к работе равнодушное, и результаты безликие.

Однако даже с тремя параметрами система уравнений не решалась. Против моих ожиданий, решение на компьютере расходилось из-за сильной зависимости параметров в этих диапазонах волн. На проблему уже было потрачено много времени, так что начинали страдать мои основные дела. Пару раз, когда я, что называется, "завёлся", я еле-еле успел вовремя подготовить расчётные задания для других задач, которые формально для меня были важнее, для чего пришлось две ночи вообще не спать. Организм, правда, держал нагрузку за счёт хорошей физической формы, но в общем-то я понимал, что в таком режиме, работая "на два фронта", долго не выдержу. Надо было тем или иным образом побыстрее развязываться с этой задачей.

Финал

В четверг я проснулся часа в четыре утра. В общежитии было тихо. Снаружи, через форточку, доносился сыпучий шорох мелкого осеннего дождя, почти мороси. Машинисты пригородных поездов видать уже ушли на работу. В голове была спокойная ясность. Сон полностью улетучился. Я начал думать о своей задаче. Вскоре в мозгу как будто выплыло чёткое понимание, почему решение не сходится, и следом я не то что даже сообразил, но почувствовал, как эта нестабильность может исчезнуть. Если бы удалось найти аналитическое решение, что я уже не раз пытался безуспешно сделать, то оно за счёт определённых компенсирующих физических факторов должно быть устойчивым.

Я был прижат к стенке. Либо нахожу аналитическое решение, либо все мои труды идут прахом. Одним энергичным движением выпрыгнул из кровати, натянул трикотажные брюки и сходил в общий умывальник умыться. Затем в майке сел к столу, твёрдо вознамерившись на сей раз найти решение. Я не заметил, как рассвело, не слышал обычного шума в коридоре, сопровождающего пробуждение жителей общежития. Очнулся только когда начал заметно мёрзнуть – в комнате было градусов четырнадцать, не больше. Вспомнив, что мне надо в лабораторию, мигом оделся, и по шпалам подъездной дороги побежал на станцию, в надежде успеть на последнюю электричку до дневного перерыва.

В лаборатории я быстренько сделал что хотел, предупредил, что завтра не приду, и отправился в Нахабино, по пути купив продукты у метро. Быстро сварив гречневой каши и поев, сразу засел за расчёты. После восьми вечера в темноте около часа бегал по лесу за Малиновкой, незаметно добравшись до Дедовска, следующей станции и города. Вернувшись, снова засел за формулы. От начальных уравнений не осталось и следа, так как постепенно я вывел новые. Хотя до решения было далеко, какое-то обостренное чутье подсказывало, что пока, хоть и в потёмках, я всё же иду по верному пути. Просто чувствовал, что делать надо вот так; а почему, даже не задавался вопросом.

В час ночи, когда сонная тишина уже давно царила в общежитии, заставил себя лечь спать. Но ещё не было шести, когда в темноте уже бежал вдоль Волоколамского шоссе к Желябино, не замечая, где нахожусь, поскольку часто бегал по этому маршруту. А сейчас, когда голова была занята задачей, вообще бежал "на автомате".

После утренней пробежки до вечера выводил уравнения. Как будто мимо, не задев меня, протек серый бесприютный день с низко нависшими облаками, гонимыми ровным и сильным северным ветром. Незаметно впал в состояние какого-то ожесточения. Появилось ощущение, что теперь назад дороги нет. Я просто не мог допустить, что не выведу эту формулу для температуры земной поверхности. Теперь не только интеллектуальные, но и все силы души были брошены в ненасытную утробу мучавшей меня, не дающей покоя проблемы. Я наращивал и наращивал напор, доходя временами до остервенелости. Задача по-прежнему не была решена, но хоть и медленно, с преодолением постоянно возникающих препятствий, всё же дело продвигалось вперед. В другое время я бы отметил свою изобретательность, с которой разрешал возникающие одну за другой проблемы, но сейчас это было неважно. Просто чувствовал, что голова работает нормально. Мозги, что называется, взяли разгон и включились на полную мощь, а именно это мне сейчас и требовалось. Иногда решение приходило даже быстрее, чем я это осознавал.

В девять вечера чуть не с криком оторвал себя от стола и заставил совершить пробежку, после чего снова засел за формулы и уже не вставал до часу ночи. Решение казалось близко, и мне очень хотелось закончить работу сегодня, хотя где-то в глубине души понимал, что до завершения ещё далеко – если я вообще найду решение. (Голос желаний обычно заглушает голос разума.) Казалось, что теперь каждая клеточка моего тела жила одной-единственной целью. В какой-то момент мелькнула мысль: "Хотел бы я заниматься чем-нибудь более прогнозируемым и более осязаемым. Разумеется, не кирпичи таскать, но хотя бы разрабатывать какой-нибудь механизм или систему, которые можно видеть, осязать руками, и где – по определению объективной реальности, которая объединяет много взаимосвязанных факторов, – гораздо больше степеней свободы, а значит и шансов на успешное решение". Но в данный момент рассуждать на эту тему не имело смысла – дело зашло так далеко, что назад дороги нет и остается одно – продолжать двигаться вперёд. Хорошо бы ещё при этом знать, в какой стороне это "вперёд".

Сон был глубокий. И хотя проснулся около пяти часов утра, он всё-таки освежил, а пробежка до Желябино окончательно привела меня в рабочее состояние. Эти дни я ел мало, да и аппетита, сказать по правде, не было. Видать, организм переключился на потребление внутренних ресурсов. Тем не менее, к вечеру решил сходить в магазин, купить каких-нибудь продуктов. Погода была самая осенняя – промозглая, с налетающим то и дело мелким холодным дождём. Тяжёлые, почти чёрные облака низко нависли над землёй. "Да, такая облачность хорошо поглощает излучение", – мелькнула в голове мысль.

Магазин находился буквально за углом, так что времени я практически не потратил. Уже несколько дней я ничего не варил, и ел мало и редко, но сейчас это волновало меня меньше всего. Около девяти вечера, в темноте, оступаясь в невидимые в темноте лужи, снова пробежался до Желябино. На сей раз задержался там подольше, проведя хорошую тренировку в придорожном лесочке – подтягивался на ветках деревьев, которые находил чуть ли не на ощупь; прыгал на месте, подтягивая колени до груди, и делал другие упражнения. Надо было как-то сбить напряжение последних трёх дней, но даже интенсивная тренировка мало помогла, и я по-прежнему находился в состоянии лихорадочного возбуждения. "Ну и ладно, едем дальше", – сказал себе, снова усаживаясь за стол, когда прибежал назад в Нахабино.

В час ночи я опять диким усилием воли заставил себя прервать работу и лечь спать. Было ясно, что до конца ещё далеко, а значит и завтра надо быть "в форме", чтобы продолжить работу. За день я два раза заходил в тупик, и начинал с отправной точки, но пока неудачи не обескураживали меня. В глубине души я чувствовал, что основное направление правильное, а тупики дело житейское. Главное – не углубляться далеко по неверной дороге. Вовремя остановиться – большое дело. И пока это чувство меры меня не подводило.

Утром в воскресенье, около пяти часов утра, я бежал в темноте под холодным осенним дождём вдоль безлюдного в это время Волоколамского шоссе. Изредка мимо проезжали невидимые в темноте машины, обозначенные только светом фар, и было лишь слышно, как их шины врезаются в лужи воды на дороге. Неожиданно для себя впервые почувствовал совсем нехарактерный для меня приступ отчаяния. "Эй-эй!" – строго сказал себе, – "Ты, парень, кончай! Всё нормально. Дела двигаются! Держи напор!" Сказывалось напряжение последних дней, когда все силы были брошены на решение задачи. Увещевания помогли, и после пробежки опять засел за формулы. После обеда вспомнил, что с субботы у меня, что называется, не было крошки во рту, и попытался съесть немного хлеба и запить кефиром из прокисшего молока. Однако аппетита по-прежнему не было, и я не стал себя мучить, оставив мысль о еде. "Раз организм не хочет, ему виднее", – решил я, доверившись на этот счёт мудрости природы.

Вечернюю пробежку отменил. Решение казалось близко, я рвал и метал, понимая, что отдаю задаче последние, уже запредельные силы. Около двенадцати ночи наконец получил формулу. Подставил в неё тестовые значения, задав температуру триста градусов Кельвина, однако ответ не сошёлся. Пересчитал ещё раз – нет, не сходится. Я был уверен в правильности самого подхода, но видать сделал ошибку в алгебраических преобразованиях. Вернулся в то место, где был уверен в правильности промежуточных вычислений, и начал выводить формулу снова.

Был третий час ночи, когда я закончил вывод, подставил тестовые значения, и получил искомые триста градусов Кельвина. Бешеная радость, как кувалда, обрушилась на мой организм, истощённый четырьмя днями напряжённой умственной работы. Сильнейшие эмоции прорвались как вода из рухнувшей плотины. В следующее мгновение остатками разума я успел осознать, что если немедленно что-то не сделаю, ослабевший мозг не выдержит этой чудовищной разрушительной радости, и через несколько секунд просто сойду с ума. Я, как сидел на табуретке перед столом, боком упал на пол, постаравшись как можно больнее удариться об него, чтобы причинить сильную физическую боль, и начал как сумасшедший кататься по полу, биться об него, изрыгая из себя дикий, первобытный звериный рык и ударяясь изо всей силы о стены и немногочисленную мебель. Оставшимися крохами разума я понимал, что только сильная физическая боль может перебить это ужасное состояние сильнейшего нервного возбуждения. Думаю, не один человек проснулся в общежитии в те минуты от диких криков и ударов, когда сознание медленно возвращалось ко мне, а сумасшедшая радость постепенно ослабевала, выпуская ослабленный мозг из своих смертельных объятий.

Трудно сказать, как долго продолжался этот инициированный мною приступ. В какой-то момент я перестал кататься по полу и, свернувшись калачиком у стены, вконец обессиленный, лежал неподвижно на полу, ощущая во всём теле боль от ударов. Потом поднялся и, нетвёрдо стоя на ногах, оглядел разгромленную комнату. Табуретка была безнадёжно поломана. Её части разлетелись по разным углам. Железная кровать была сдвинута. Дверь платяного шкафа внизу, где поставили тонкую фанеру, была пробита. В дыре торчали острые фанерные щепки. "Как это я сумел так дверцу-то ударить?" – мелькнула мысль. С содранных локтей по рукам струйками стекала кровь и часто-часто капала на пол.

"Нда... Позанимался наукой. Что, нравится?" – вслух спросил себя, чтобы хоть что-то сказать. Голос был чужой и хриплый. Но в душе, при том при всём, продолжала теплиться радость. Стоило оно того? Трудно ответить с абсолютной уверенностью. По-моему, стоило. Хотя многие меня не поймут. Но себе я сам судья.

Послесловие

Формула на деле оказалась болеe важной, чем думал вначале. Фактически, одним из её следствий было открытие интересного физического эффекта, который потом использовался в разных приложениях. Я привёл её в автореферате диссертации, но на тот момент только один человек понял её значение. Остальные, по обыкновению, ничего не рассмотрели, включая официальных оппонентов. Тот один, кто осознал её важность, попытался присвоить себе авторство, но я успел опубликовать статью, которая на моё счастье попала к умному рецензенту в журнале, да и в диссертации формула была, так что авторство от меня в тот раз не уплыло. Но потом такие кражи моих открытий случались нередко. И до сих пор это воровство продолжается. А с тем человеком, который попытался присвоить результат, у меня сложились хорошие отношения. Мужик он оказался неплохой. Бывает. Как говорится, бес попутал. А я ничего, не в претензии. Главное, в итоге все нормально обошлось.

Однако потом, когда я перестал заниматься этой тематикой, всё равно авторство присвоили другие, опубликовав результат за границей, немного под другим видом, воспользовавшись развалом страны и царившим в стране беспорядком. Впрочем, как я уже сказал, они были далеко не единственные, кто присваивал мои результаты. Времена такие настали. Жизнь тогда быстро ухудшалась. Народ дичал на глазах, и все моральные устои рассыпались в труху на глазах. Мало таких, кто в такой атмосфере останется верен высоким моральным принципам. Совсем мало, оказывается. А уж как потом за границей "заимствовали" мои разработки, так просто "со свистом", и такой беспримерной наглостью, что оторопь берёт. Конечно, украсть неизмеримо легче, чем придумать. А поскольку теперь всё на деньги меряется, то соответственно и тормозов никаких. "За бабки что угодно", – ныне такая присказка в ходу. Вот так. Да-а... Народ. Но проблема в том, что без моральных устоев, без нравственности, ни одно общество не может долго существовать, и никакого прогресса, по большому счёту, не будет, какие технологии не придумывай, и хоть каждого снабди сотовым телефоном, компьютером с интернетом и прочими удобствами. И в том числе, не будет научного прогресса. Нормального научного прогресса.

Довелось мне недавно прочитать в какой-то статье, по-детски радостной и наивной, что кто-то, распределяющий бюджетные средства, выделил деньги на давно назревшие научные исследования. Статья многословная, но вся её суть содержится в последнем абзаце-восклицании, прославляющем этого благодетеля, и выражающем железобетонную уверенность, что проблема наконец-то решена. Именно «решена», а не «будет решена». Автор даже не задаётся вопросом, а смогут ли учёные решить проблему, потому что в его голове навсегда впечатался стереотип-знамение современной эпохи, что наличие денег тождественно решению любой проблемы, в том числе научной. А суть-то в том, что дело не в деньгах. Одними деньгами много проблем не решишь. Один из создателей водородной бомбы в Америке сказал как-то в интервью, что дело не в том, что выделяют мало денег на научные исследования, а в том, где взять учёных (настоящих учёных), чтобы дать им деньги. За деньги настоящий учёный с полной отдачей работать не будет, да и вообще никто за деньги свою душу в работу не вкладывает, не только учёный. А вот за идею учёный, да и многие люди, будут даром работать, и даже наоборот, свои деньги тратить. Наука, творчество, это не просто работа. Это служение, это горение, это жажда познания и вдохновлённый подвижнический труд. В моей поэме «Нити» есть такие строки.