Текст книги "Формула жизни. Сборник рассказов (СИ)"

Автор книги: Юрий Горулько-Шестопалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Ваше студенческое настоящее, как Вы сказали, не вызывает сомнений. Но меня смущает Ваш откровенно спортивный вид, который, согласитесь, трудно приобрести в библиотеках. Нестуденческая внешность Вашего товарища тоже обращает на себя внимание.

Я одновременно впечатлен и несколько озадачен её наблюдательностью.

– Здесь нет никаких тайн и противоречий. Помимо учебы, занимаюсь академической греблей, а это восемь тренировок в неделю. Что касается Володи, то Ваша проницательность, откровенно говоря, просто поражает. Вы правы – действительно, Володя сварщик, классный сварщик. Свою профессиональную учебу он давно завершил, а сейчас проходит жизненные университеты. Очень хороший парень, кстати, и мы с ним соседи.

Разговаривая в таком взаимоуважительном ключе, мы двигаемся к метро. Мое первоначальное возбуждение незаметно улеглось. На смену пришло удовольствие общения с умной и красивой девушкой.

Тени от массивных, в несколько этажей каменных зданий как будто затопили неширокую улицу. Сразу заметно похолодало. Приближающийся вечер приглушил синь и высоту безоблачного весеннего неба – в городе весна не такая полновластная хозяйка, как на окраине Нахабино.

Володя завёл беседу с подружками, и его солидные, почти отеческие интонации, привносят в разговор позади нас атмосферу спокойствия и быстро установившегося доверия. Его добродушные шутки воспринимаются благодарной публикой хихиканьем. Похоже, Володя неплохо проводит время.

Мы доходим до станции метро, где он деликатно прерывает наш разговор и, глядя больше на мою спутницу, чем на меня, оповещает о своём желании расстаться с компанией. В конце речи он находит время взглянуть и в мою сторону:

– Ну, счастливо, – напутствует он меня.

– Спасибо, Володя! До вечера!

Он ещё прощается с девчатами, и только потом, обернувшись на ходу, бросает великодушное: "Да не за что!" А вокруг продолжает млеть весенний вечер, с первыми дуновениями вечерней прохлады.

Весь путь прошёл в разговорах, из которых выяснилось, что девушки все иногородние, приехали в Москву работать, и живут в общежитии на Варшавском шоссе, почти у кольцевой дороги, и работают на «ЗИЛе». Но если по виду остальных девчат легко было догадаться, чем они примерно занимаются на заводе, то я как-то плохо представлял, что там может делать Королева.

К тому моменту мы подходили к их общежитию, отстав от остальных девушек.

В обычной жизни Королеву звали Ниной. Мы уже познакомились, и как-то быстро сошлись в открытом стиле общения, что между незнакомыми людьми случается редко. В чём-то мы были родственные души, но в чём именно, я пока не понял. С ней было хорошо и легко, и, судя по её поведению, моё общество её тоже не тяготило. Мы по-прежнему обращались друг к другу на «Вы», но это не мешало. И потому я без особых колебаний задал вопрос.

– Нина, я как-то плохо представляю, чем Вы занимаетесь на ЗИЛе. На каком, так сказать, поприще трудитесь?

Она улыбнулась каким-то своим мыслям, и ответила просто: "Я работаю заместителем заведующего заводской столовой. Такое вот моё поприще. А до этого работала экономистом и занималась технологическим переоборудованием, в нашей же столовой. Впрочем, последние обязанности остаются, но зато добавились новые".

– А Ваши подружки?

– Это Верины подружки, а с Верой мы вместе живём. Вера и Оля у нас в столовой, а те две девочки в сборочном цехе, – и подождав, шутливо добавила: "Ещё вопросы по работе есть?"

Я спросил, интересно ли работать. Мне почему-то не хотелось услышать, что ей безразлично. Но она ответила, что ей нравится. Заведующий скоро уходит на пенсию, особо не напрягается, так что руководство столовой в основном на ней.

Когда она рассказала, чем занимается, я машинально представил гвалт тесной студенческой столовой в перерыве между занятиями, когда хвост очереди завивается до самого входа; большие кастрюли возле раздачи, которые работницы вдвоем притаскивают с плиты, прихватив полотенцами, кучу грязной посуды на отдельном столе возле мойки и ту шумную и несколько бесшабашную атмосферу, когда в одном месте собирается много молодых парней (в нашем институте девушек было мало). Но потом быстро сообразил, что ЗИЛ, это огромный завод, и там все должно быть посолидней. Так оно и оказалось, когда Нина рассказала, что из себя представляет их предприятие питания. Посетителей у них тысячи, и оборудование самое современное.

Но тут мы подошли к подъезду общежития.

Солнце опускалось за горизонт, распустив небогатое малиновое зарево по холодеющему небу, на котором узкими полосками замерли тёмно-сиреневые закатные облака. Стало прохладно, и несильный ветерок без обиняков давал понять, что весна ещё не лето. Мы немного постояли у высокого крыльца. Она сказала, как её найти и дала свой телефон. Пора было расставаться.

– До свиданья, Нина-Королева, – учтиво, с шутливыми интонациями в голосе сказал я. Она удивлённо подняла брови: "Почему Королева?"

– Это Володя Вас так назвал. Наверное, он монархист в душе.

Она улыбнулась и спросила: "А Вы?"

– А я за братство всех хороших людей и равноправие, но не уравниловку. И я плохо, можно сказать, совсем плохо, отношусь к королям и прочим солнцеподобным. Но для Королев, настоящих Королев, могу сделать исключение.

– Я надеюсь, у нас ещё будет возможность поговорить и на эту тему, а сейчас Вам надо ехать, путь неблизкий. До свидания, и хорошо Вам добраться до дома.

Чтобы согреться, я пробежал пару троллейбусных остановок вдоль Варшавского шоссе, изредка оглядываясь, не появится ли троллейбус.

Быстро стемнело. Потом я долго ехал в безлюдном троллейбусе, а он пролетал остановки, и только подвывали электродвигатели, да слышно было, как клацали пантографы на соединениях проводов. В окна, открытые днём пассажирами, врывался холодный беспокойный ветер и гулял по салону. Позади мчащегося троллейбуса, где-то далеко за Варшавкой, угасала бледная полоска уходящего дня, а впереди была ночь с приближающимися огнями города. Ближе к станции метро "Варшавская" пассажиров прибыло, и троллейбус стал останавливаться на всех остановках. На душе было на удивление тихо и спокойно; мысли как будто улетучились. Прижавшись лбом к стеклу окна, я прикрыл сбоку ладонями поле обзора, чтобы не мешал свет из салона, и просто смотрел в черноту ночи за окном, где свет от наплывавших уличных фонарей выхватывал бордюры дороги и начавшую пробиваться из земли молоденькую ярко-зелёную придорожную траву.

В таком умиротворённом состоянии и добрался до Нахабино. Володино окно на втором этаже светилось, и я сразу направился к нему. Из-за двери доносились приглушённые звуки телевизионной передачи. Я постучал, и тут же раздался его громкий и приветливый голос: "Заходи, товарищ! У нас всегда открыто!"

Володя в ленивой позе полулёжал на кровати и смотрел в противоположную от двери сторону, на экран телевизора, пристроив длинные ноги на кухонной табуретке. Шел фильм "Адъютант его превосходительства". Выхоленный и щеголеватый Юрий Соломин выпутывался из очередной западни. Володя через плечо, не спеша, посмотрел в сторону двери, узнать кто пришёл. Увидев меня, он резко убрал ноги с табуретки и сел на кровати, всем телом повернувшись в мою сторону. Лицо выразило самый неподдельный интерес. Но Володя человек деликатный от природы, да и марку держать надо, как бы его не разбирало любопытство.

– Чайник ещё тёплый, наливай. Печенье на столе, и я тебе сейчас сыра немного дам.

С этими словами он встал, вышел в коридор, где держал свой холодильник, и через несколько секунд уже резал для меня сыр. Пачка печенья уменьшилась с тех пор, как я видел её последний раз. Присев к столу, я дотянулся до предположительно чистой кружки, и налил себе ещё теплого чая. Я пил чай, и кусочки сладковатого печенья прямо-таки таяли во рту. Сыр добавлял чуть солоноватый сытый привкус. Всё-таки я здорово проголодался.

Володя, выполнив свои хозяйские обязанности по приёму гостей, продолжил смотреть телевизор, давая мне время подкрепиться. Соломин за это время сумел "перевести стрелки" на другого, но подозрение в шпионаже осталось, и теперь за ним стали приглядывать.

Наконец я доел всё печенье, сходил на общую кухню помыть кружку, и вернулся в комнату. Володя уже выключил телевизор и удобно устроился на кровати, весь ожидание.

– Ну как, Константиныч, всё нормально прошло? – начал он разговор. Голос вроде и нейтральный, и по обыкновению иронично-внушительный и доброжелательный, а всё равно чувствуется, что Володю прямо-таки разбирает любопытство.

Я не стал его томить, и вкратце описал события, последовавшие после его ухода. Володя задал несколько вопросов, чем занимаются девушки, выслушал ответ. Потом он какое-то время молчал, и, наконец, глядя перед собой и как бы размышляя, сказал.

– Понимаешь, такие девушки встречаются редко. Очень редко. Ты говоришь, она заместитель заведующего зиловской столовой. В её возрасте, на такой должности... Хм... Умная девушка. И с такой внешностью! Много бы я дал... Но я ей не пара.

– Пара, не пара... Кто это, Володя, знает. Посмотри, на каких страшненьких иногда женятся классные парни. Как говорится, ни кожи, ни рожи, а чем-то взяли? Любовь, Володя, зла. Пришло время распуститься цветку, и он распускается, не может долго ждать. Зов природы называется, и никуда от этого не денешься, – неторопливо и беспечно поделился я своими соображениями насчёт матримониальных дел.

– Спасибо, конечно, за утешение, но факт остаётся фактом – глядела-то она на тебя, а на меня она пару раз взглянула, – спокойно и без особых эмоций возразил Володя. "Есть у девушки интерес ко мне, или нет, это я могу быстро понять. Я был интересен ей постольку, поскольку был с тобой. И не более. А для меня, как поётся, «самая лучшая песня не спета, самая лучшая девушка где-то. И будем надеяться, что всё ещё впереди, и моя Королева ждёт встречи со мной».

Я первый раз видел обычно несколько скептичного и сдержанного Володю в таком романтичном настроении. Как будто открыл в нем другого человека, о котором не подозревал. Мне было нечего ответить, и я промолчал. Но Володя не мог сразу оставить тему. Он отметил внешние достоинства Нины, и это и был один из моментов, когда он сравнил её мелодичный голос с концертным фортепьяно, но говорил он о ней так, как если бы речь шла об известной актрисе, уважительно и с восхищением. Впрочем, деликатный Володя очень скоро переключился на футбол, мы ещё немного поговорили, и я отправился спать.

Приподнятое весеннее настроение, которое как ласковая волна окатило мою душу накануне, не оставляло меня и в последующие дни, принеся в жизнь новые, порой пронзительные, краски и многоцветие оттенков, хотя внешне все шло как обычно. Я не связывал это обостренное восприятие с появлением Нины, и все же, все же... Какая-то ниточка от этого весеннего калейдоскопа чувств протянулась и к ней.

По понедельникам у нас две тренировки – с утра "на воде", а вечером в зале, где мы два с лишним часа поднимали штангу. Мне нравились эти тренировки, когда надо мобилизовываться, чтобы поднять максимальный вес. Подходишь, берёшься за холодный гриф с режущей ладони насечкой, концентрируешься, мгновенно проигрываешь всё движение в голове, а потом как будто уходишь в сторону, отключаешь сознание, и даёшь телу самому выполнить упражнение. Но стоит сознанию вмешаться, и всё пропало – штанга с тем же весом еле дотягивается до груди, и бессильно падает на помост.

Такое дело. И в жизни то же самое. Если не идёт изнутри, и начинают влиять посторонние соображения, или соображения посторонних, то, скорее всего, толку не будет. Но как, скажите, научиться слушать своё сердце и делать то, что ты по-настоящему хочешь? Как определить, что действительно твоё?

В среду после тренировки, уже находясь в библиотеке, позвонил Нине на работу. Трубку взяла женщина и скороговоркой бросила: «Столовая». Я уже было хотел попросить Нину, но вовремя спохватился – не стоит, лучше официально. Женщины... Пойдут разговоры, что какой-то мужчина звонит, и явно не по работе.

– Мне бы с заместителем заведующего поговорить.

В ответ она обрадовано высказала предположение: "Вы из транспортного цеха? Давайте быстрей, вы там что, через северный полюс добираетесь?!" Мне пришлось её огорчить, пообещав, что из транспортного цеха им позвонят позже, а у меня другой вопрос. Собеседница разочарована, но что я могу поделать. Мне слышно, как она кричит в сторону: "Нина Петровна! Возьмите тру-убочку!" И спустя несколько секунд слышу весёлый энергичный голос: "Слушаю!" Её голос, хотя и несколько искажённый телефоном, совершенно неожиданно для меня как будто затронул тонкую струнку в моей душе.

– Ну, мне тогда остается только говорить! – шутливо отвечаю, не здороваясь. Она узнаёт меня по голосу, и чувствуется, что ей приятно. Я предлагаю встретиться, почему-то будучи в полной уверенности, что сбоя не будет, но увы – сегодня она не может, у неё какая-то тренировка. Вот те раз.

– А что за тренировка, и когда она заканчивается?

– Ручной мяч, а заканчивается в девять, – и я слышу нотки сожаления. Ну что такое девять часов вечера для меня! И я предлагаю просто проводить её домой после тренировки. Она беспокоится, что будет поздно, а мне далеко добираться, но я уже принял решение, и теперь переубедить меня трудно. В итоге мы договариваемся встретиться. Она объясняет, где находится спортивный комплекс, и заставляет пересказать, как к нему добраться.

Есть же в Москве райончики с запутанной планировкой! Отмечаю про себя, как она основательно подошла к описанию пути – раз уж договорились встретиться, сбоя не должно быть.

Из библиотеки отправляюсь пораньше, и не зря. В Замоскворечье традиционные тишина и спокойствие, чем оно в свое время привлекло многих известных российских интеллигентов, некогда проживавших на этих улицах. Народ, по-видимому следуя традиции пораньше засыпать, заложенной купечеством ещё в девятнадцатом веке, засел по домам, так что даже спросить некого. Больше по наитию, чем следуя Нининым ориентирам, выхожу к спортивному клубу и, найдя нужный мне вход, попадаю в тихий и просторный вестибюль. Вахтёр в тёмно-синей форменной одежде, строго выпрямившись на стуле перед вахтенным столом, вопросительно смотрит на меня, пока я подхожу к нему.

– А что, отец, команда по ручному мячу закончила тренировку?

– Да нет, вон слышишь, всё бегают. – Я прислушиваюсь, и в гулкой тишине фойе становятся слышны глухие крики и трель свистка. Мне приходит в голову мысль.

– Послушай, отец, я пойду посмотрю, как они играют, – и вижу сомнение и колебание в глазах вахтёра.

– А кто там у тебя? – спрашивает он.

– Знакомая. Хорошая знакомая, – и весь мой вид демонстрирует чистоту и искренность намерений. Он разрешает, посоветовав подняться на балкон и рукой указав дверь.

На лестничной клетке темно. Я безуспешно пытаюсь найти выключатель, а потом, держась за перила, на ощупь поднимаюсь по лестнице. Дверь угадывается по щёлочке света внизу. Нащупываю дверную ручку, и оказываюсь на балконе.

Снизу раздаются крики, слышен взрывной, дробный топот ног. Отодвигая со своего пути стулья, подхожу к краю балкона и заглядываю вниз. Мне виден почти весь спортзал.

Раскрасневшиеся, разгоряченные девчата носятся по площадке. Передавая друг другу мяч, прорываются через защиту к воротам противника и, прыгая вперёд, уже в падении бросают его в ворота, скользя после приземления по полу. Ничего себе! Жёстко девушки играют!

Тренировка идёт к концу, но страсти на площадке накалены до предела. Нахожу глазами Нину. Скажи мне кто три дня назад, что вот эта девушка, которую Володя назвал Королева, играет в ручной мяч, не поверил бы. Какие напор, стремительность, резкость и сила бросков!.. И эти жёсткость и бескомпромиссность в борьбе с защитой противника...

Хм-м... Что-то я явно упустил при первом знакомстве, какие-то важные черты характера не подметил. Где были мои глаза?.. Или я решил для себя, кто она такая, и этим удовлетворился, раз и навсегда создав для себя представление о ней? Вот те раз! Век живи, век учись. Вчера было одно, завтра другое.

Я как-то незаметно стал "болеть" за её команду. А они молодцы, не подвели, оправдали мои надежды.

Раздаётся длинный свисток, тренер выходит на площадку, а вокруг собираются крепкие фигуристые девчата, многие едва не одного роста с довольно высоким тренером. Румянец играет на молодых оживленных лицах, короткие хвосты волос самого разного цвета, от смоляного черного до светло-русого, перетянутые цветными ленточками, возбужденно мотаются в разные стороны. Все, можно сказать, "в мыле", всё ещё тяжело дышащие и возбуждённые игрой. Тренер что-то говорит, они ему эмоционально отвечают, что-то доказывают – идёт обсуждение игры.

Мне тут больше делать нечего, и я, на ощупь, спускаюсь по тёмной лестнице. Вахтёр на сей раз встречает меня намного приветливее и явно расположен к беседе.

– Что, закончили? Слушай, здоровые девки! Кровь с молоком! Я видел, как они играют. Это ж страсти господни, как они толкаются, да падают. Регби, чистое регби.

– А у вас и регбийная команда есть? – так, просто чтобы поддержать разговор, спрашиваю я. Вахтёр немного даже обижен.

– А как же! В первой лиге играют! – И тут меня осеняет, что, судя по игре, и команда по ручному мячу не такие уж любители.

– Слушай, отец, а вот эти девчата, они что за команда? – и уже спросив, понял, что своим вопросом вселил подозрение в душу вахтёра. Он, прищурившись, внимательно смотрит на меня.

– Так ты ж сказал, что там твоя хорошая знакомая? А не знаешь, что она за сборную "Торпедо" играет?

Мне действительно нечем крыть его козырь. Приходится выкладывать начистоту, что познакомился недавно и не успел узнать о таких интересных подробностях. Говорить правду чаще всего самое лучшее, что мы можем сделать. И потом, не надо обременять память, где и когда слукавил. Раз приняв такое правило – с некоторыми исключениями, потому что правил нет без исключений – настолько облегчаешь себе жизнь! Так что вахтёр мне поверил.

Мы с ним ещё потолковали о футболе. Он вспомнил Стрельцова и былую славу "Торпедо", рассказал несколько историй о легендарных голах, но тут послышались голоса, и в фойе начали выходить девушки. Нина сразу направилась ко мне, по пути обернувшись и попрощавшись с остальными. Я хотел взять у неё спортивную сумку, но она не дала, сказав:

– Ничего, я сильная.

– Я видел.

– Что ты видел? – и так мы перешли на ты, и в этом не было грубости, но даже скорее наоборот, признание близости наших отношений.

– Смотрел с балкона, как вы играли.

– Как, Трофимыч пустил?! – вахтёр услышал своё имя и ответил за меня.

– Пустил, пустил. За погляд денег не берут, – пошутил он, и приятельски подмигнул мне.

– Ну что, идём? – спросила она.

Мы попрощались с Трофимычем, и вышли на улицу. Здесь царили темнота, тишина и отнюдь не весенняя прохлада. Голоса ушедших вперёд девушек затихали вдали.

И в метро и в троллейбусе было малолюдно. Мы сидели рядом, прижавшись друг к другу плечами, и разговаривали о всякой всячине. Я рассказывал о себе, она описывала эпизоды из своей жизни, связанные с учебой, работой, спортом, но некоторые темы мы обходили – я чувствовал, что ещё не время задавать более откровенные вопросы. Пока выяснил, что около года назад она приехала из Орла, где работала после института, занимаясь экономическим планированием на заводе. С её слов, работа была интересная – требовала и знаний, и умения быстро разбираться в проблемах, связанных с разработкой, изготовлением и установкой производственных линий для пищевой промышленности. В Орле у неё родители, два старших брата и много других родственников.

В общежитии они живут с Верой, которую я видел в первый день, хотя обычно девушек селят по четыре человека в комнате.

Ручным мячом увлеклась ещё в школе; перед отъездом из Орла выступала в городской команде. Сказала об этом вскользь, но я так понял, что уровень у неё довольно высокий. Ещё играла в баскетбол, но в итоге ручной мяч победил. Я спросил, пробовала ли она индивидуальные виды спорта, но она сказала, что ей нравятся игровые, командные, добавив с улыбкой: "Люблю быть среди людей". Я понимал, о чём идёт речь. Часто, гоняя футбольный мяч на тренировках или в импровизированных матчах, на себе ощущал коллективный дух, общее стремление к победе. Что-то в этом есть, в командных играх, какое-то другое качество, другие отношение и настрой, чем в индивидуальных видах спорта.

С Ниной было просто хорошо, и тема разговора не имела особого значения. Нить беседы мы направляли вдвоём, как будто играли дуэтом партитуру. И ещё я обнаружил, что она хорошо чувствует собеседника и подтекст разговора. Разумеется, она не могла знать каких-то специфических студенческих шуток, равно как и я не понял бы многое из её профессионального опыта, но мы и не затрагивали такие темы – нам без этого хватало, о чём говорить.

На меня нашло какое-то интересное и непривычное состояние: не надо думать, что было, и заботиться о том, что впереди, но вся жизнь словно сосредоточилась в одном этом разговоре, в ощущении её тёплого плеча, и как будто ничего больше нет, да и не надо, за пределами постепенно пустеющего троллейбуса. Он плыл как островок в безбрежном временном пространстве жизни; сам по себе, без связи с нашим остальным бытием. Так в детстве можно было построить себе шалаш в укромном месте, и не думать о том, что происходит за его пределами, просто наслаждаясь уединённостью.

Но все кончается в этом мире. Вот и наша остановка, и мы выходим в ветреную темноту ночи. Нина настояла, чтобы я сразу отправился домой, и даже проводила до остановки. Пока мы ждали, я загородил её от холодного ветра, а она прислонилась ко мне спиной. Прямо передо мной были её тёмные шелковистые волосы, а руками я держал её за плечи, ощущая их податливость. Её близость сладко волновала.

Вскоре подкатил троллейбус, и повторился путь до Нахабино. Снова на меня нашло какое-то спокойствие и созерцательное настроение, и не было никаких мыслей. Нет, что-то мелькало в голове – Трофимыч, отчаянные Нинины прыжки с мячом в руках, её хлёсткие, резкие броски по воротам, жёсткие столкновения с защитой противника... И выплывало уютное ощущение, когда мы ехали, касаясь плечами друг друга, и когда потом она прислонилась ко мне спиной на остановке, а я загораживал её от ветра. И хотя на завтра было много дел, я как-то не давал обычным заботам проникнуть внутрь и замутить тихого созерцательного настроения.

Завтра будет завтра. И всё.

Весна расширяла свои владения. Пару раз зима прорывалась с севера, каждый раз засыпая на день снежной крупой зазеленевшие луга за Малиновкой. В городе выпавший снег полностью таял уже к полудню, побеждаемый весенним теплом. Все реже по утрам холодный ветер заставлял прохожих поплотнее запахивать плащи и куртки. Днем наиболее нетерпеливые девушки и женщины шли в одних платьях, не то торопясь блеснуть обновками и показать свои фигуры, не то соскучившись за зиму по легкой одежде.

В Подмосковье весна почти всегда хорошее время. Тихое и солнечное, в обрамлении свежей нежной зелени, раннее утро вызывает в душе беспричинный радостный подъём, когда я направляюсь на станцию, привычно подстраивая шаг, чтобы ступать по шпалам. Ещё слишком рано. Я иду в полном одиночестве мимо спящего посёлка, и только ранние весенние птахи, время от времени, как будто спохватившись, оживляют утреннюю тишину своим заливистым щебетанием.

Дни идут своей обычной чередой. Дел хватает, но как-то всё успевается, и довольно напряжённый ритм не в тягость. Хоть я привык переходить от интенсивных физических нагрузок к аспирантским делам, но иногда, особенно после занятий штангой, надо часа три, чтобы отойти от тренировки и сосредоточиться на занятиях. Обычно в таких случаях сплю, где придётся – в поездах метро, библиотеке, – и это помогает быстрее переключиться на научные проблемы.

Иногда неделями не удаётся уделить сну больше трёх-четырёх часов, особенно когда приходится проводить эксперименты на полигоне недалеко от Солнцево. Туда пришлось ездить три недели подряд, а после вечерних тренировок допоздна обрабатывать результаты экспериментов и планировать задания на следующий день. Выезжал на первой электричке в четыре утра. Но за счёт своей способности спать в любом положении, в течение дня добирал часок, и жить было можно. Более того, чувствовал себя всё время бодро, в тонусе. Как говорят военные, "ремни держат"! Главное – не расслабляться.

Мы провели с Ниной несколько вечеров. Один раз, в воскресенье, смотрел игру их команды. Я в спорте не новичок, и хотя в командных играх на высоком уровне не выступал, да и вообще по натуре свободный художник, могу оценить уровень спортсмена. Оказалось, что Нина – сильный игрок, и ключевой в командном плане. Этот момент надо пояснить. В командных состязаниях умение организовать игру имеет не меньшее значение, а часто и большее, чем личное мастерство. Поэтому и ценятся игроки со стратегическим видением ситуации, способностью донести его до остальных и организовать игру команды как единoго существа. Часто это самые ценные игроки, хотя хорошие нападающие и защитники, конечно, тоже нужны. Нина и была таким «стратегом», одновременно увлекая подруг по команде в вихрь выстраиваемых на ходу комбинаций и вселяя в них уверенность своей напористой целеустремленностью и изобретательной игрой. Мощные атаки её команды накатывались на ворота противника, как штормовые волны на берег, и нередко достигали успеха. Я подумал, что, пожалуй, при подходящих условиях она могла бы выйти на очень хороший уровень, может быть, сборной республики, а то и страны.

За время игры образ Нины-спортсменки и Нины-Королевы, до сих пор жившие в моем восприятии раздельно, как-то незаметно соединились вместе, и её быстрые, атлетически красивые, оточенные движения и перемещения по площадке предстали естественным продолжением её красоты, столь щедро дарованной природой.

Азарт борьбы, бескомпромиссного, но честного состязания захватил полностью не только игроков, но и зрителей, которые всей душой, эмоционально, частенько в возбуждении вскакивая с мест, сопереживали своим командам.

После игры, как бы между делом, сказал, что думаю об её игре. Она, похоже, сама знала себе цену, и ответила, что сборная – цель реальная, но не такая уж близкая. Хотя она сама чувствует, что за последний год играть стала лучше.

Мне понравилась её спокойная, без тени хвастовства самооценка. Хороший спортсмен должен чувствовать свою силу, чтобы прогрессировать. Одинаково плохо переоценивать и принижать свои успехи – в любом деле. Так что её суждение – это лишь взвешенное мнение профессионала о своем уровне, и что надо сделать, чтобы добиться определённых успехов. Потом она поделилась своими мыслями, над чем ей ещё надо работать. Несколько неожиданными и интересными показались её рассуждения, чем она может компенсировать какие-то особенности. Например, недостаток массы – скоростью и жёсткостью.

Интерес вещь хорошая, и для меня это один из самых притягательных моментов в спорте. Но когда выходишь на такой уровень, спорт поневоле становится работой, и работой нелегкой. Наверняка для большинства девушек в команде игра в ручной мяч была основным занятием, за которое они получали зарплату, жилье, а для Москвы квартирный вопрос вещь немаловажная. Было интересно узнать, как сама Нина смотрит на занятия спортом, и я спросил её об этом. Ответила она откровенно.

– Да, у нас девчата только числятся на работе, а на деле играют. Я бы тоже могла, но пока успеваю и работать и тренироваться. Конечно, то, что в команде, имеет значение. И с жильём надо как-то вопрос решать... Это если хочу в Москве остаться. – Последнее замечание меня заинтересовало – что значит "если", и какие варианты ещё возможны, но спрашивать не стал – неудобно.

После игры мы бродили по городу, а под вечер, придя в парк «Сокольники», гуляли по окраинным гравийным и грунтовым дорожкам до темноты. Посидели в кафе, снова побродили по освещенным фонарями аллеям, и в конце вышли к танцплошадке, привлеченные звуками оркестра.

Мы выбрали место в стороне, под раскидистыми деревьями, темные высокие кроны которых далеко нависли над деревянным помостом танцплощадки, затенив её от света фонарей. Танцующих здесь было немного – народ теснился возле хорошо освещенной эстрады. Мои руки коснулись её талии, и под спокойную музыку мы быстро уловили свой ритм и почувствовали партнера.

Мелодия стихла. В наступившей тишине стало слышно, как легкий ветерок над нами по очереди, как четки, быстро перебирает шелестящие листья. И тут оркестр заиграл "Аргентинское танго". Уже при первых звуках я встретился взглядом с её блестящими глазами, и мы мгновенно поняли друг друга – это был наш танец. Я невольно рассмеялся – и от предвкушаемого удовольствия, и ответной Нининой готовности. И мы не обманулись друг в друге – к концу танца нас окружало кольцо зрителей, наградивших наше исполнение аплодисментами.

Уже по начальным движениям стало ясно, что моя партнерша не ограничивала свой досуг в Орле только спортивными площадками. Тем лучше, поскольку я всегда полагался больше на импровизацию, раз уловив общий рисунок танца. Музыка как будто жила в нас обоих, до того хорошо мы чувствовали намерения друг друга. Я начал более энергично, чем следовало, но она помогла подстроиться, и это было правильно, потому что в "Аргентинском танго" первые аккорды, это как точная настройка. А потом взятый ритм уже не отпускал нас ни на мгновение, увлекая дальше и дальше, неразрывно слив наши тела танцевальными движениями, рожденными удивительной музыкой, в которой моему воображению виделось безбрежное небо далеких пампасов, необъятные просторы густой высокой травы, скрывающей лошадь, с редкими, убогими жилищами "гаучо" – странного племени наездников и романтиков-стоиков, некогда порожденного этими просторами.

Замерли последние аккорды. Мы глянули друг на друга, и, повинуясь невольному порыву, обнялись на несколько секунд, после чего она, присев, легко выскользнула из моих объятий.

Снова заиграл оркестр, и мы продолжили танцевать. Но то первое, самое сильное, желание танцевального ритма уже выплеснулось. Когда спокойная музыка перемежалась быстрой, мы импровизировали, добавляя для вариации размашистые движения из бальных танцев. Нас это веселило. На ходу мы угадывали намерения друг друга и успевали подстраиваться. И не было у нас ни ведущего, ни ведомого. Как только кто-то задумывал движение, он заранее обозначал своё намерение, и другой тут же его поддерживал.