Текст книги "Генератор чудес"

Автор книги: Юрий Долгушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

– Да, непонятно... У них – своя наука... мы ее не знаем... Но как остроумно они решили задачу испытания "ГЧ"... Правда?..

Николай говорил медленнее обычного, глухим, беззвучным голосом. Сквозь гул самолета его почти не было слышно. Ридан снова покосился на него, немного подумал, встрепенулся.

– Слушайте, Николай Арсентьевич, – заговорил он решительно, твердо, будто нарочно противопоставляя свой звонкий баритон его бледному голосу. Через... два часа мы будем дома. Вот какая будет программа жизни. Вы тотчас же идете в ванну, потом за стол, плотно ужинаете, и – спать. Никакой болтовни, тем более, что мы и не можем ничего рассказать нашим. Спать будете до отказа. Об этом уж я позабочусь... Я сегодня даю распоряжение девчатам срочно собираться на Уфу. Звоню Федору Ивановичу. Через два дня вы должны выехать.

– Но... ведь теперь... "ГЧ" уже знают. В любой момент нас могут...

– Да, знаю, что "нас могут", – резко перебил Ридан. – Но вас не смогут! Я знаю наверняка, что если вы останетесь в Москве, вам не дадут покоя и это плохо кончится. Уж, если я сам то и дело нарушаю ваш отдых, чего же ждать от тех, кто ничего о вас не знает! Сейчас я беру всю ответственность на себя, и поверьте, ни одна живая душа не будет знать, где вы находитесь!

– Ну... х-хорошо, – ответил Николай.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ТАКИЕ ЛЮДИ ЕСТЬ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

"ПЛАВУЧИЙ ДОМ"

В яркий томительный полдень на одной из улиц древнего уральского городка Красноуфимска появилась группа тяжело нагруженных туристов. Они только что вышли из ворот "гостиницы" – деревянного одноэтажного домика – и, несмотря на солидный груз и жару, быстро шагали по узкому дощатому тротуару, видимо, торопясь перетащить свой багаж куда-то недалеко.

Через несколько минут они достигли конца улицы; она обрывалась крутым спуском. Внизу извивалась прозрачная лента река Уфы. Противоположный низкий берег открывал широкую панораму лугов и синеющих вдали лесистых отрогов Уральского хребта.

Однако величественный ландшафт не привлек внимания пришедших. Едва сложив на землю тюки, чемоданы и ящики, они устремили взоры вниз: там к берегу была причалена лодка.

Лица туристов сияли радостью. Все, что было сделано до сих пор закупки провианта и необходимых вещей, переезд по железной дороге из Москвы в Красноуфимск и три дня жизни в этом живописном городке, пока Федор с Николаем разыскивали подходящую лодку, – все это было лишь подготовкой к путешествию, которое теперь только начиналось. Еще несколько минут – и они станут обладателями несметных богатств: чистого воздуха, прозрачной воды, свободы, солнца, дикой природы.

По крутой тропинке туристы осторожно снесли вещи к берегу и уложили их в лодку, потом, не мешкая, заняли места по указаниям Федора, давно уже признанного капитаном команды. Сам он стал на корму за рулевое весло, Анна и Виклинг сели грести.

– Отдать концы! – весело скомандовал Федор. По-морскому, небрежно растягивая слова, Николай ответил:

– Есть отдать концы! – и, столкнув лодку, вскочил на нее. Путешествие началось. Несколько взмахов весел, и, выйдя на середину реки, туристы повернули вниз по течению.

Погода стояла чудесная. Солнце продолжало палить с безоблачного неба, но на воде было нежарко. Река манила прохладой. В любую минуту можно было сбросить с себя надоевшую и уже просто ненужную городскую одежду, броситься в воду и плыть по течению вровень с лодкой, пока не надоест...

Как и подобает настоящему опытному капитану, Федор внешне сохранял хладнокровие. Но то и дело он самодовольно поглядывал на друзей, – как автор на зрителей, покоренных его блестящим произведением.

Вскоре город исчез из виду. Правый берег понизился. Вдали у подножья невысокой гряды холмов еще некоторое время мелькали телеграфные столбы вдоль железной дороги, прополз длинный товарный поезд, и его сильный свисток был последним звуком городской жизни...

Туристы отдыхали после беготни по городу и переноски тяжелых вещей. Пораженные внезапно наступившими тишиной и покоем, они молча следили за проплывавшими мимо берегами. Гребцы направили лодку на основную струю довольно быстрого течения. Однако капитан не дал команде долго бездельничать.

– Ну, довольно отдыхать, друзья! – сказал он. – У нас еще много дел сегодня.

– Как, опять дела?

– Конечно, и очень важные. Мы еще не закончили подготовки. Нам ведь предстоит не только греться на солнышке, но и жить – готовить пищу, спать, укрываться от непогоды. Все это надо подготовить. Нельзя же перед каждой едой и каждым ночлегом распаковывать тюки, доставать все необходимое, потом снова все это укладывать! В таком случае нам не хватило бы и двух месяцев, чтобы пройти весь маршрут.

– Что же делать? Приказывайте, капитан!

– Альфред и Анна, беритесь за весла и гребите как следует! Николай, следи за прибрежной растительностью и сигнализируй, как только увидишь заросли лозняка или сухое сено где-нибудь на лугу. Наташа, достаньте наш инструментальный ящик и распакуйте его. Пока все.

– Есть, капитан!

Не прошло и часа, как на левом, низком берегу был обнаружен лозняк. Туристы пристали в мелком заливе, сняли с себя все лишнее, вышли на берег и принялись за работу. Девушки стали готовить завтрак. Все уже достаточно проголодались. Альфред заведовал топливом и костром. Федор с Николаем занялись оборудованием лодки.

– Разве ночевать мы будем не на берегу, в палатке? – интересовался Николай, видя, как Федор что-то рассчитывает в лодке, сообразно своему росту.

– Нет, Коля, лодка будет нашим плавучим домом, хорошо защищенным от росы и дождя. Нет смысла каждый день ставить палатку, устраивать постели. Это отняло бы у нас ежедневно часа два драгоценного времени и было бы менее удобно. А в лодке... вот увидишь, как мы устроимся.

Лодка была большая – восемь метров длиной и около двух шириной в средней части. Носовое и кормовое сиденья откидывались и обнаруживали помещения для вещей. Лодочный мастер, у которого была приобретена лодка, устроил их по указаниям Федора. Через отверстие в средней банке можно было вставить мачту в крепкое гнездо на дне и при попутном ветре идти с парусом.

Вдоль бортов Федор прибил несколько железных скоб, заготовленных им еще в Москве. Потом вставил в них длинные прутья, нарезанные из лозняка, – над лодкой с борта на борт протянулись довольно высокие дуги образовав остов для покрышки.

– Ну вот. Теперь остается приспособить крышу – и плавучий дом будет готов, – говорил Федор, развертывая палаточный тюк.

Два больших полотнища, натянутые на дуги и прикрепленные колечками к гвоздям, вбитым по краю боргов, наглухо закрыли лодку и сделали ее похожей на дирижабль, севший на воду. Николай оказался внутри.

– Замечательно, Федя! – кричал он оттуда. – Тут прямо кают-компания!

– А как же выходить? – спросила Анна с берега. Николай просунул руку в щель между двумя полотнищами, снял одно кольцо с гвоздя и, откинув угол парусины, вышел прямо в воду через треугольную "дверь".

– Пожалуйте смотреть квартиру, – сказал он, подтаскивая лодку к берегу.

Девушки влезли внутрь и пришли в восторг, там оказалось просторно, уютно и светло: тонкая парусина "крыши" пропускала достаточно света, на средних банках можно было свободно сидеть не сгибаясь.

– Теперь нам не страшна непогода, – говорил Федор. – Остается только добыть сена, и мы будем окончательно готовы к путешествию.

– А тут сена сколько угодно, – сообщил Альфред, только что вернувшийся из небольшой экскурсии "в глубь страны". Он обнаружил сенокос совсем недалеко от места стоянки.

Однако завтрак был готов, и работу пришлось прервать. Путешественники собрались вокруг паруса, разостланного на траве, в тени высоких кустов, и принялись есть. Яичница с салом и помидорами оказалась необычайно вкусной. Вареный картофель, по общему признанию, ничем не отличался от каштанов. Даже хлеб, обыкновенный черный хлеб с чаем и сахаром вприкуску, был похож на торт, и если б не он, завтрак, пожалуй, оказался бы недостаточным. Словом, воздух и обстановка уже действовали.

– Ну-ну! – удивлялась Наташа. – Если так будем питаться полтора месяца, что же с нами станет?

– Так и будем, Наташа, – уверенно подтвердил Федор. – А что станет: окрепнем, поздоровеем, повеселеем!

После завтрака парусиновая крыша была снята с лодки. Мужчины принесли три огромные охапки сена и уложили его на дно. Тем временем девушки ликвидировали походную кухню, вымыли посуду. Все кухонные принадлежности были сложены в носовой "трюм", основные запасы продуктов – в кормовой. Мягкое сено скрылось под новыми парусиновыми полотнищами. В "плавучем доме" стало мягко и чисто, пол превратился в большую постель. Ясно определились две "спальни", разделенные средней скамейкой: у кормы, более широкая, мужская, и впереди, поуже, – женская.

– Ну, теперь с грязными ногами в дом не входить! – распорядилась Анна.

– А с мокрыми можно? – спросил Николай, сидя на борту и стряхивая воду с босых ног.

– С мокрыми можно, – ответил Федор, – до вечера все высохнет.

– Придется и вам разуваться, дорогой товарищ, – обратился Николай к Альфреду, озабоченно рассматривавшему на берегу свои большие туристские ботинки, облепленные мокрой прибрежной глиной. Он один все еще не решался снять обувь, тогда как все остальные как будто только и ждали, когда им удастся освободиться от нее.

Есть какая-то своеобразная прелесть в этом ощущении свободы передвижения босиком около реки. Линия воды у самого берега перестает быть кордоном, за который не может перешагнуть обутый человек. А за этой границей так приятно подойти прямо по воде к корме лодки, уткнувшейся носом в берег, ощущать прохладу, все выше обнимающую ногу, и мягкий илистый ковер на дне, щекочущий между пальцами.

Но надо уметь ходить босиком. Это уменье приобретается в детстве и потом никогда не забывается, как и искусство плавать. Тут начинает вырабатываться походка. Нога становится осторожной и любознательной: прежде чем наступить, она быстро ощупывает землю, проверяет, нет ли чего острого, и только потом принимает на себя тяжесть тела. Колючки, занозы и камни воспитывают движения, нога при ходьбе поднимается выше, выбрасывается дальше вперед, и вот получается: человек шагает мягко и ловко, не грохает сразу всей тяжестью тела на выставленную пятку и не шаркает по-стариковски, задевая носком за каждую мелкую неровность.

Николай, Наташа и Федор в этом отношении, можно сказать, прошли "академию". В жизни каждого из них было время, когда они думали, что обувь нужно носить только зимой. Ридан с самого раннего детства приучал Анну ходить босиком. А Альфред оказался полнейшим неучем. Друзья весело издевались над ним, когда он, наконец, решился разуться и, размахивая ботинками, заковылял по хрящеватому берегу.

Наконец Виклинг водворился на свое место, и "плавучий дом" тронулся в путь, покинув гостеприимный берег первой стоянки. Федор по-прежнему вел судно. Роль кормчего он решил первое время выполнять сам бессменно, так как видел, что поручить управление новичку небезопасно.

В самом деле, река обмелела, то и дело попадались стремительные перекаты, по которым лодка неслась со скоростью до четырех метров в секунду. Огромные камни, обросшие светло-зеленой тиной, словно какие-то подводные существа, проскальзывали мимо, почти у самой поверхности воды. Нужно было уметь вовремя заметить опасное место, уметь по характеру волны и водоворота заранее определить, как глубоко лежит камень, в случае нужды обойти его стороной.

А лодка при такой скорости течения плохо слушается рулевого. Весла подняты и неподвижны: было бы опасно ускорять движение.

Но вот кончается перекат, река становится шире, дно исчезает в зеленоватой глубине.

– Полный вперед! – командует капитан, и весла послушно опускаются в воду.

На веслах – Николай и Альфред. Девушки отдыхают после стряпни. Анна лежит на носу, низко склонившись над прозрачной водой, и с напряженным интересом смотрит в воду. Приятно кружится голова от этого, и кажется, что летишь с невероятной быстротой над неведомым миром, как во сне.

Федор установил порядок: двое отдыхают, двое гребут. Через каждые полчаса один из отдыхающих сменяет одного из гребцов. Все время меняется обстановка. Река, как змея, извивается между грядами гор, то сжимается ими в узких ущельях, и причудливые скалы нависают тогда над самым ее руслом, грозя свалиться на притихших путешественников, то разливается в плоских луговых низинах, разбрасывая чистые струи по песчаным отмелям.

Незаметно подкрадывается вечер. Снова начинаются поиски стоянки. Работы немало: нужно нарубить топлива для костра, приготовить обед, потом окончательно устроить постели, натянуть брезентовую крышу.

Наконец все сделано. Теплый вечер сменяется прохладной ночью. Лодка стоит у берега на мели, подальше от главной струи, чтобы случайный обрывок плота, разбившегося где-нибудь в верховьях о камни, не налетел и не сорвал ее с якоря. На берегу еще курятся головешки угасающего костра, поблескивают вспыхивающие светляки искр.

Усталые путешественники укрываются потеплее и засыпают здоровым, крепким сном, ощущая блаженство отдыха и приятный гуд в напоенных усталостью мускулах.

* * *

Первые два-три дня путешествия Николай переживал, как сон. После напряженной умственной жизни в течение многих лет, вся эта обстановка казалась ему нереальной.

А в то же время близость воды, земли, леса понемногу пробуждала в нем давно забытые ощущения детства. Он узнавал эти могучие запахи природы, ее тихие ночные шорохи, и движенья, и всплески, как после долгой разлуки люди узнают знакомый взгляд, знакомое пожатье руки.

Николай с необычайной остротой чувствовал это возвращение к природе, он как будто сбрасывал с себя тяжесть лет и снова обретал юность.

Однажды утром, едва путешественники тронулись в путь, покинув место ночевки в тихой излучине реки, вдали из-за поворота показался большой плот. Он быстро скользил около высокого правого берега по главной струе, где скалы, подступив к самому руслу, вступили в борьбу с водой, поворачивая непокорное течение влево, почти под прямым углом.

В этот угол несся плот. Узкий и длинный, связанный из толстых стволов уральских елей, он уже изогнулся дугой, потому что двое плотовщиков – один впереди, другой в хвосте плота, – увидев опасность, изо всей силы работали огромными веслами-рулями, стараясь отвести плот подальше от берега. Налегая всей тяжестью тела на длинное плечо рычага, каждый плотовщик поднимал рулевое весло из воды, бегом переводил его на другую сторону и, опустив лопасть в воду, снова плечом толкал тяжелую рукоять, упираясь босыми ногами в бревна. Но не такие силы нужны были, чтобы преодолеть инерцию разлетевшегося плота.

Беззвучно и страшно он ткнулся углом в выступ скалы. С лодки туристы видели, как свернулось переднее звено, как вставали вдруг торчком из воды и тяжело плюхались обратно бревна, как взмахнуло по воздуху рулевое древко и сломалось, как спичка, пополам. Передний гребец едва успел отскочить на соседнее, еще целое звено. Но и на нем уже лопались снасти. Освободившиеся от связи бревна переворачивались под тяжестью человека. Он упал, отчаянно торопясь выбраться из воды, чтобы бревна не сомкнулись и не раздавили его.

Все это продолжалось несколько секунд.

– Вперед! Скорей! – крикнул Федор, направляя лодку к плоту. – Николай, на нос!

Анна и Альфред налегли на весла.

Ловко лавируя между бревнами, уже миновавшими предательскую скалу, Федор подвел лодку к барахтавшемуся в воде плотовщику. Николай схватил его за шиворот и, легко подняв из воды, втащил в лодку.

Бледный, обессилевший, наглотавшийся воды парень долго не мог выговорить ни слова. Николай раздел его, накрыл одеялом, выжал мокрую одежду и развесил на дуге "плавучего дома".

– В первый раз, что ли, ведете плот? – спросил он, когда тот немного успокоился.

Парень с досадой тряхнул мокрой головой.

– Какое в первый! Я эту Уфимку наизусть знаю. Это все камень. Раньше его тут не было, должно быть, только что свалился.

Николай поднял глаза на правый берег. Огромные каменные глыбы громоздились одна на другую, покрытые толстым ковром светлого мха. На глыбах этих и между ними росли деревья.

Федор причалил к хвосту плота. Больше половины его уцелело. Второй плотовщик, коренастый и рыжебородый, видя, что товарищ не нуждается в его помощи, продолжал свою работу и уже уводил плот с опасной струи на спокойное течение к левому берегу.

– Причаливать будешь? – спросил Федор, зная, что без переднего руля нельзя двигаться дальше, не рискуя снова налететь на скалу.

– Причаливать, – мрачно ответил плотовщик.

– Давай конец. – Федор подхватил веслом брошенную в воду петлю каната.

Выйдя на пологий берег, мужчины подтянули огромный плот и закрепили канат. Рыжебородый подошел по воде к лодке, где сидел его товарищ, и спросил:

– Ну как, цел?

– Цел-то цел, – ответил тот, – только теперь, пожалуй, обгонят нас. Вот те и ударники! Эх, камень проклятый, все дело испортил! Ведь не было его раньше.

– Верно, не было, камень новый... Как сказать, – добавил рыжий, загадочно глядя вверх по течению, – может, и не обгонят. Василию до нас часа три ходу.

Парень, пошатываясь, вышел на берег. Силы быстро возвращались к нему.

– Собирать лес надо, а то и в сутки не переловишь.

Они взяли снасти, багры, уложили все это в легкую лодочку, привязанную у кормы плота, и отправились на ней ловить уплывшие бревна.

Федор многозначительно посмотрел на Николая.

– Понял?

– Ясно. У них, очевидно, соревнование – кто скорей доставит плот и, конечно, в целости.

– Да. И за ними следом идет плот какого-то Василия, который через три часа должен быть тут. Но в три часа им, пожалуй, не управиться с бревнами... Поэтому...

– Поэтому, – усмехнулся Виклинг, – рыжий надеется на то, что этот Василий разобьет себе нос о тот самый камень. Вот вам и ударники!

– Смешного тут мало, – нахмурилась Анна.

– Не думаю, чтобы у нас были основания подозревать их в таком преступлении против товарищей, – продолжал Федор. – Поэтому нам следует помочь им собрать лес.

– Правильно! – одобрили девушки.

Виклинг смотрел недоуменно. Ему казалось, что старший плотовщик, явный жулик.

– Это будет прекрасная гимнастика для ваших мускулов, – весело съязвил Николай.

Через несколько минут плотовщики вернулись, медленно буксируя за собой первую партию бревен. Они, видно, очень устали, были молчаливы и мрачны. Предложение Федора несколько оживило их. Рыжий подошел, хлюпая мокрыми "поршнями", к "капитану" и сказал:

– За помощь вам спасибо! С лесом мы помаленьку справимся. Есть дело поважнее. За нами идут четыре плота, а этого камня никто еще не знает. И место там такое, что не свернешь, сильно жмет к берегу. Нужно заранее сойти со струи налево. Так вот: если есть у вас время да охота, подымайтесь вверх от камня на полкилометра и там перехватите первый плот. Плотовщику, дяде Василию, все и сообщите. А то разобьются все, они почти что рядом идут.

Друзья, не мешкая, заняли свои места в лодке.

– Вот вам ударники, – сказала Наташа, в упор глядя на смущенного Виклинга.

К полудню последствия аварии были ликвидированы. Предупрежденные туристами, сплавщики причалили свои плоты выше опасного места, обследовали русло на лодочках, спустились к потерпевшим крушение и помогли им восстановить плот. Они поняли, что обязаны рыжему и его товарищу целостью своих плотов, а может быть, и собственной жизнью.

Плотовщики, потерпевшие аварию, тронулись в путь по-прежнему во главе бревенчатой флотилии. Они тепло попрощались с туристами, которые налегли на весла, и через несколько минут потеряли из виду новых друзей.

* * *

Время шло, позади накоплялась уже вторая сотня километров пройденного пути. Река становилась полноводнее, опасные стремительные перекаты встречались все реже.

Погода благоприятствовала путешественникам. Щедро сияло солнце. Редкие и короткие грозовые дожди ничего, кроме удовольствия, не доставляли. Туристы быстро натягивали свою "крышу" и продолжали путь.

Иногда возникал свежий попутный ветер. Над "плавучим домом" моментально взвивался простой четырехугольный парус, мачта сгибалась, вода за кормой начинала шипеть и журчать. Стремительное движение бодрило, опьяняло, заставляло широко и свободно вдыхать крепкий речной воздух.

То и дело плавание прерывалось экскурсиями на берег. Таинственные пещеры, гулкие и прохладные, наполненные шелестом капающей воды и вспугнутых летучих мышей, надолго уводили друзей в мокрые недра скал.

Заросли дикой малины, смородины, различаемые издали зоркой Наташей, давали приятное пополнение к обычному рациону туристов. Страстная любительница собирания грибов, Анна искусно угадывала грибные места и так умоляюще смотрела на "капитана", что он немедленно направлял лодку к берегу. Грибов было мало в это засушливое лето, но тем больше удовольствия доставлял каждый найденный подосиновик или боровик, притаившийся под сухим листом. Поиски грибов превращались в состязания, в которых Анна неизменно выходила на первое место.

Николай увлекался рыбной ловлей и для этого почти каждый день вставал перед рассветом. К первому завтраку обычно он уже приносил улов – десятка полтора окуней или голавлей. Федор охотился и частенько снабжал кухню кряквами и чирками. Так определились основные занятия каждого из путешественников. Специальностью Виклинга оставалась заготовка топлива для костра.

* * *

Никто не знает, как и почему возникает любовь. Когда-нибудь люди разберутся в этом лучше... Иногда она настигает человека, как гроза в поле, и поражает его бурей, молнией, громом. Иногда подкрадывается тихо, незаметно, то радует, то печалит своими легчайшими прикосновениями.

Легчайшие эти прикосновения Николай ощущал уже давно, еще с того времени, когда он работал над созданием "сушилки" на заводе. Но о любви он не думал. Было преклонение перед умом, тактом, непосредственностью, музыкальным талантом, изяществом и многими другими чертами Анны. Теперь его восхищали новые – ее понимание природы, умение плавать – как-то необыкновенно легко, свободно, по-рыбьему отдаваясь воде, ее меткая стрельба из подаренного ей отцом малокалиберного пистолета "монте-кристо", который она всегда носила с собой. И как было не восхищаться, когда в состязаниях, которые они иногда устраивали где-нибудь на пустынном берегу, хороший стрелок Федор всаживал в яблоко на расстоянии десяти метров две пульки из пяти, а Анна неизменно клала четыре, а то и все пять. Наташа приходила в восторг и душила Анну в объятиях. Альфред жал ей руки и, грубовато шутя, выражал сожаление, что не может последовать примеру Наташи А Николай тихо улыбался ей, и сердце его переполнялось гордостью и уважением. Может быть, это и была любовь?..

Он не делал никаких шагов к сближению с Анной еще и потому, что замечал, как эти шаги настойчиво предпринимал Виклинг, и как Анна всякий раз почти незаметно, но решительно пресекала все его поползновения. Николаю казалось, что он пропал бы от стыда, если бы это случилось с ним, и еще упорнее сдерживал порывы нежности.

А Анна так ровно распределяла свое внимание между друзьями, что самый опытный психолог не догадался бы, как напряженно ждет она любви Николая, какие мучительно-счастливые виденья томят ее порой и как, засыпая, боится она произнести во сне его имя. Анна чувствовала: малейшее предпочтение кому-либо с ее стороны могло нарушить дружеские отношения, и тогда прекрасное путешествие потеряло бы всю прелесть.

Очень редко случалось им оставаться наедине. Ах, как странно устроены люди! В такие минуты, когда судьба подталкивала их к самой грани счастливых откровений, они будто пугались друг друга, да и самих себя. Николай замыкался, терял дар речи. Анна, напротив, брала инициативу в разговоре, не допускала молчания, ловко избирая темы, достаточно "интимные" для таких свиданий, но... такие далекие от их сокровенных мыслей и чувств! Они обсуждали письма Ридана и Ныркина, полученные в заранее намеченных пунктах на реке, гадали о судьбе неведомого немецкого друга, опять исчезнувшего из эфира, говорили о значении работ профессора, о своих "культурных" планах по возвращении домой...

Во время одного из таких случайных свиданий Анна рассказала Николаю, как перед самым отъездом их из Москвы Ридан вечером позвал ее в лабораторию, усадил в кресло, надел ей на голову какую-то круглую металлическую сетку с проводами и долго что-то возился у "ГЧ", записывал в свою тетрадь. При этом он заставлял Анну решать в уме арифметические примеры, читать выбранные им отрывки из разных книг, рассматривать чертежи. Она так и не успела расспросить отца, что все это значит.

– Профессор просил меня приспособить "ГЧ" так, чтобы он мог служить не только генератором, но и приемником излучений мозга, – объяснил Николай. Вот он, вероятно, и воспользовался вами, чтобы посмотреть, как изменяется картина мозговых импульсов в зависимости от различных видов напряжения мысли, впечатлений.

– Для чего это?

– Не знаю, Аня. Я знаю некоторые детали, отдельные звенья работы профессора. Идеи его очень глубоки и новы. У меня не хватает знаний, чтобы постичь все...

...Не так было у Федора с Наташей. Их любовь перестала быть тайной гораздо раньше, чем сами они признались в ней друг другу. Все откровенно любовались счастливой парой и ласковыми шутками и прозрачными намеками дружески узаконили то, что долго еще могло терзать сомнениями влюбленные сердца.

* * *

Наконец путешественники достигли пункта, еще в Москве отмеченного на карте крестиком. Здесь Виклинг должен был покинуть друзей дня на два – на три, чтобы по поручению главка посетить новый завод, где ему предстояло принять только что установленное электрооборудование. Завод, по сведениям Виклинга, находился километрах в пяти от реки. Друзья решили разбить лагерь на берегу и использовать эту остановку, чтобы побродить по окрестностям и отремонтировать "плавучий дом", который начал где-то в "трюме" протекать.

Место, выбранное для стоянки, оказалось исключительно удачным. Высокие пирамидальные горы обступали широкий разлив реки с трех сторон. Из подточенных водой скал на узкую ленту пологого берега в нескольких местах били мощные родники ледяной воды, образующие небольшие кристально-прозрачные озерца, ручьями переливающиеся в реку. С одной стороны скалистая гряда внезапно обрывалась, и живописная долина, покрытая лиственным лесом, подходила к самому берегу.

Тут и был устроен лагерь. На противоположном берегу видны были сооружения сплавного пункта. Он жил своей обычной, напряженной жизнью, спеша вовремя закончить летний план. Там сновали люди с баграми, пыхтели плотовязалки, поверхность реки у берега была покрыта темной кожурой ожидающих отправки плотов. А тут, у лагеря, царило спокойствие, людей не было; тишина нарушалась только птичьими вскриками да журчаньем родниковой воды. Изредка от сплавного пункта отделялась лодка и кто-нибудь переправлялся на тихий берег, приставая у нижнего края долины, к дороге, ведущей от реки на юг.

По этой дороге на другой день рано утром ушел Виклинг.

Проводив его, друзья принялись за работу. "Плавучий дом" был вытащен на берег и поставлен на борт. Федор и Николай, набрав свежей смолы в лесу, конопатили паклей слабые места обшивки и заливали их расплавленной на костре смолой. Девушки занялись вещами: нужно было проветрить постельные принадлежности, просушить выстиранное белье. У палатки протянулись веревки с развешанными на них вещами, задымил костер под закопченным котелком, лагерь принял уютный, обжитой вид. Друзья спешили окончить все необходимые работы, чтобы успеть на другой день заняться пополнением пищевых запасов; пролетающие то и дело стайки диких уток не давали покоя Федору, а лиственный лес оценивался Анной и Наташей в пять баллов по грибно-ягодной шкале.

* * *

Жаркий, безветренный день застыл над долиной. Солнце, казалось, застряло где-то у зенита и не могло сдвинуться с места. В такое время душно становится в лесу. Неподвижный воздух, насыщенный тяжелым дыханием растений, наполняется мглистой, сверкающей пыльцой, как кристаллами, выпадающими в ярко освещенной колбе.

Анна устала. Грибов было немного, пришлось долго ходить, чтобы набрать небольшую корзинку. Тело покрылось испариной, какие-то лесные соринки зло щекотали спину; захотелось домой, к воде, к свежей прохладе реки. Она повернула на запад и вышла из лесу. Перед ней простиралась большая открытая луговина, опаленная зноем. Это – та самая долинка, по которой ушел Альфред... Вот и дорога. Анна пошла по ней, направляясь к реке, но вскоре поравнялась с небольшой одинокой группой кустов, вытянувшейся слева вдоль дороги. И сразу нашелся предлог остановиться: надо перебрать грибы, они слежались, в корзину нападало много сору... Чтобы оказаться в тени, ей пришлось обойти кусты и прилечь в траву, к самому основанию зеленой ширмы по ту сторону от дороги.

Ноги налились усталостью. Анна закрыла глаза, и сразу у нее приятно закружилась голова, как бывает перед самым наступлением сна...

Кругом в траве трещали кузнечики. Самый громкий из них через минуту зазвенел где-то в листве совсем над головой....

И если бы мимо по дороге проходил человек, ни за что не подумал бы он, что кто-нибудь скрывается за этой одинокой группкой из небольших, увядающих от засухи кустиков.

...Кругом вода. Она ласкает ноги. Но какой яркий свет! Небо слепит, вода отражает солнце, нельзя открыть глаза. Куда же идти? Где берег?

Анна пробует чуть-чуть приподнять веки... Нет, невозможно, свет ударяет острыми, колющими лучами. И не слышно никого кругом... Но вот вдали – голос. Николай!.. Он говорит тихо, будто сам с собой, но Анна слышит каждое слово. Николай!..

– Не надо кричать, Аня. Я все знаю. Сейчас я буду с тобой...

Плеск воды рядом, сильные шаги по воде. Он берет ее на руки, как ребенка, и несет, она обнимает его плечи. Какое счастье! Как радостно бьется сердце. Он говорит ей:

– Теперь мы вместе будем идти... всегда вместе... Вот и берег, приляг здесь.

Он кладет ее на траву, отходит в сторону, и уже издали звучит его тихий голос:

– ...Здесь мы расстанемся. До реки уже недалеко, и в лесу можно встретить кого-нибудь из моих "друзей". А у меня есть еще одно дельце. Итак, Рено...

"Это не он!" – молнией проносится в голове Анны. Она просыпается внезапно, с сердцем, прыгающим у самого горла, и не может открыть глаза: солнце вышло из-за верхушек кустов и светит прямо ей в лицо. Тень падает теперь в сторону дороги.

Шаги приближаются; она слышит каждое слово говорящего. Странно, так знаком его голос, а узнать она никак не может.

– Присядем, тут есть немного тени. Черт дери, я устал от этой проклятой жары.