355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Долгушин » Генератор чудес » Текст книги (страница 13)
Генератор чудес
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:00

Текст книги "Генератор чудес"


Автор книги: Юрий Долгушин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

– И болезнь излечимая?

– Конечно. Ты же видела Сильву. Правда, это легкий случай, потому что мы не слишком запустили процесс, но принципиально он ничем не отличался от естественного.

– Хорошо... Кажется, я начинаю понимать. Ты говоришь: "старость, которую мы знаем". Ты, очевидно, хочешь сказать, что в нашей жизни эта самая старость – болезнь всегда наступает раньше, чем естественная старость и смерть, как нормальный результат развития организма? И если человек будет избавлен от этой преждевременной старости, то продолжительность его жизни увеличится. Так?

Ридан вдруг рассмеялся.

– Сказано правильно! – воскликнул он. – Но я уверен, что под этими словами ты разумеешь не то, что я.

– Как? – удивилась Анна.

– А вот проверим. Ты думаешь, что если человек избавится от "преждевременной" старости, то он проживет еще немного и потом умрет "естественной" смертью?

– Да.

– И, очевидно, на этот раз смерть придет уже без старости... Человек перед смертью будет выглядеть здоровяком, с густой черной шевелюрой, блестящими, ясными глазами, гладкой кожей и с бодрой походкой. А после смерти врачи разберут его по косточкам и никаких поражений в организме не найдут? Ведь так? Ибо если бы оказались какие-нибудь органические дефекты, приведшие к старости, то эта смерть была бы опять "неестественной". Словом, "естественная" смерть должна наступить без конкретных, реальных причин! Понимаешь, какой абсурд?

Анна сидела в глубине большого дивана и почти испуганно глядела на отца. В самом деле, представить себе эту "естественную" смерть без обычных спутников старости она не могла. Но тогда что же такое естественная смерть?

– Да, верно, – согласилась она. – В чем же я ошибаюсь, не понимаю...

– А в том, что никакой "естественной" смерти в природе нет. Есть просто смерть, и она всегда одинаково неестественна и принципиально преодолима.

Теперь Анна совсем опешила.

– Позволь папа... Что же тогда получается? Болезней нет, старости нет, смерти нет. Человек бессмертен? – почти возмущенно бросила она.

Ридан узнал этот протест и тотчас увидел перед собой целую аудиторию "скептиков". Именно таким возмущением, пожалуй, и будет встречен его доклад, для которого он накопил слишком много взрывчатого вещества новых идей.

– Если бы не протест, который звучит в твоих словах, ты была бы сейчас очень близка к истине, – ответил он.

– Человек бессмертен – это истина?!

– Во всяком случае, это положение вернее и полезнее, чем то, которое ты с таким жаром отстаиваешь. Ведь ты хочешь сказать, что человек смертен, то есть, что в силу каких-то биологических законов, действующих в его организме, он не может прожить больше определенного максимума лет?

– Конечно.

Ридан молча прошелся по кабинету несколько раз.

– И ты имеешь какие-нибудь аргументы в пользу того, что такой предел существует?

– Но, папа, ведь бессмертия нет, человек умирает. Все животные умирают, и история не знает исключения.

– Ну, Анка, это уже совсем грубая ошибка. "Человек умирает" – это факт, и если бы ты утверждала только, что человек умирает, никто тебе не смог бы возразить. Но ведь ты говоришь "человек смертен", то есть провозглашаешь некий закон. А разве можно возводить факт, как бы он ни был очевиден и постоянен, в степень закона, не объяснив этого факта, не определив причин и механики явления! Согласись, что если бы Коперник не раскрыл механику движения небесных светил, человечество продолжало бы считать, что Солнце вращается вокруг Земли, – это ведь достаточно очевидный факт и история тут как будто тоже "не знает исключений"! Нет, Анка, прежде чем утверждать, что человек смертен, не угодно ли выяснить, почему он умирает.

Блокнот лежал на валике дивана, Анна давно забыла о нем. Не думала она сейчас и о том, что философия смерти и бессмертия едва ли уместна в докладе отца. Происходило "потрясение основ".

Думать, что животное умирает именно потому, что оно "смертно", говорил Ридан, – это мистика! Это "божья воля", то есть чепуха, и чепуха вредная, потому что признать человека старым – это значит рано или поздно отказаться от борьбы со старостью и смертью. Все, что совершается в природе, имеет свои реальные причины, и какими бы неизбежными ни казались старение и смерть, они могут наступить только в результате определенных причин. А как только мы начинаем их выяснять, изучать организм с этой точки зрения, сейчас же убеждаемся, что нет ничего более враждебного, более чуждого живому организму, чем смерть, так как весь его аппарат, все органы, все процессы, совершающиеся в нем, приспособлены к жизни, к ее укреплению, к борьбе со смертью. Иначе и быть не может: такова природа той формы материи, которую мы называем живым веществом.

– А тогда почему же живое умирает? – спросила Анна.

– А-а! – Ридан прочертил в воздухе какую-то сложную кривую своим длинным пальцем. – Вот тут-то и зарыта собака! На этот вопрос надо уметь правильно ответить, иначе тут не разберешься. В самом деле, как это получается? Основное свойство живой материи – жить, а она умирает, да еще с таким исключительным постоянством. Парадокс! Но, Анка, живая материя обладает еще одним важным свойством: развиваться. Ты знаешь, что в результате этого свойства какое-то ничтожное простейшее существо, состоявшее из одной клеточки, превратилось в сложнейший организм человека с его мозгом. Для этого потребовалось совершенствоваться многим миллионам поколений, потому что только через новые поколения может идти образование новых форм.

Но если нужны новые поколения, значит необходима гибель старых поколений, иначе развитие прекратилось бы. Так получается, что смерть необходима, чтобы существовала и развивалась жизнь.

– Ну вот, – вставила Анна, – значит, ты признаешь неизбежность смерти. Пусть та смерть, которую мы наблюдаем в природе, действительно ненормальна и преодолима. Эта смерть – болезнь, согласна. И пусть ты вылечишь человека от нее. Но вот проживет он...

– Сколько?

– Полтораста или все двести лет...

– А почему не двести пятьдесят?

Анна пожала одним плечом и с явной "натяжкой" согласилась:

– Ну, пусть двести пятьдесят.

– А почему не пятьсот? – спросил тогда Ридан.

– Да что ты, папа! – вспыхнула, наконец, Анна. – Принято думать, что нормальная продолжительность жизни человека...

– "Принято"! – запальчиво перебил Ридан. – Вот то-то и горе, что у нас слишком многое "принято", а не понято. Что это за "нормальная" продолжительность жизни? Чепуха все это! Как можно определить "нормальный" срок жизни, когда мы "нормальной" смерти-то никогда не видели? Нет, дорогой товарищ, если хочешь понять новое, нужно отказаться от старого. Основное заблуждение, к сожалению, и сейчас еще господствующее в науке, состоит в слепом, некритическом признании неизбежности смерти всего живого. Тут наши обычные убеждения насквозь пропитаны старой мистикой и метафизикой. Срок жизни каждого животного заранее предопределен, судьба решена, смерть непреодолима! Это все идет от бога, от "высшего разума", а потому от этого надо решительно отказаться. Вот давай попробуем взглянуть на мир без этих предвзятых убеждений. Что получится тогда со сроками жизни? Действительно, каждый организм в нашу эпоху живет приблизительно определенное количество лет: собака – десять-пятнадцать лет, лошадь – двадцать-тридцать, человек семьдесят-сто и так далее. Как установились эти сроки? Ясно, что они определились сами собой, автоматически, слепо, как все, что происходит в природе, в результате всеобщей борьбы за жизнь. Ведь не забывай, Анка, что если бы в процессе эволюции какая-нибудь форма животных стала вечной, то произошла бы катастрофа: на земном шаре не хватило бы для нее ни пространства, ни воздуха, ни питания. Она уничтожила бы все живое, затем вымерла бы сама, и на этом кончилось бы развитие животного мира. Но этого не может случиться: ведь другие животные тоже борются за свою жизнь, и как только эта "вечная" или хотя бы слишком долговечная форма, без конца размножаясь, начнет их "притеснять", они ополчатся на нее и, конечно, уничтожат тот избыток, который угрожает их собственному существованию. Так в природе устанавливается известный баланс жизни. В процессе борьбы за существование определяются сроки жизни для каждого вида животного и растения. Эти сроки вытекают из соотношения борющихся сил и влияния тех условий внешней среды, в которых борьба происходит; конечно, сроки эти непостоянны, как и все в природе. А самое главное, что они не установлены "свыше", не незыблемы и не вытекают из свойств живой материи. Вот что надо хорошенько усвоить. Все рассуждения о каких-то "предельных", "естественных", "нормальных" сроках нелепы. Мы знаем только статические цифры, отражающие баланс жизни для данного этапа развития животного мира, а никак не вечные законы жизни.

– Все очень интересно, папа. Откуда же все-таки взялись рассуждения о том, что возможный предел человеческой жизни ограничивается сроком в полтораста или двести лет?

– Не знаю, Анка. Никаких научных предпосылок для этого нет. Наоборот, в природе мы находим примеры, говорящие о том, что органическая ткань способна жить необычайно долго. Знаменитое драконово дерево на Тенерифе жило несколько тысяч лет и было уничтожено ураганом. Тис живет до трех тысяч, баобаб – до шести тысяч лет! Тысяч! Практически такую продолжительность жизни организма можно считать бессмертием, не правда ли?

А что касается разговоров о двухсотлетнем максимуме возможной продолжительности жизни человека, то тут отразилась только робость ученых.

– Робость?

– Конечно. Вместо того чтобы смело признать, что человеческая жизнь может быть и будет как угодно продолжительной...

– Угодно, чтобы она была вечной.

– Нет, Анка, вечной никогда не будет.

– Тогда ты противоречишь себе.

– Нет, не противоречу. Сейчас ты убедишься в этом. Итак...

– Прости, папа, – снова прервала его Анна. – Еще одна справка: какие известны максимумы продолжительности человеческой жизни?

– Пожалуйста. В семнадцатом и восемнадцатом столетиях известны два случая жизни до ста восьмидесяти пяти лет. Некий Ровель в Венгрии прожил сто семьдесят два года, а его жена – сто шестьдесят четыре. Один йоркширский житель умер ста шестидесяти девяти лет. У нас на Кавказе совсем недавно было отмечено несколько случаев жизни до ста пятидесяти пяти, ста пятидесяти, ста сорока, ста тридцати пяти лет. Интересно, что, как правило, эти люди сохраняли до самых последних лет жизни бодрость и работоспособность. А в одном случае при вскрытии знаменитый врач Гарвей не нашел никаких признаков старческих изменений в органах умершего. Это был английский крестьянин Томас Парр, который дожил до ста пятидесяти двух лет, прославился этим и был привезен в королевский дворец, где и умер от обжорства и пьянства. В общем, известный нам максимум – сто восемьдесят пять лет. Как видишь, не нужно быть особенно смелым ученым, чтобы провозгласить цифру "двести", как "естественный" предел человеческой жизни. Это ведь первая "круглая" цифра после ста восьмидесяти пяти.

Оба засмеялись.

– Но, судя по твоим примерам, максимум как будто обнаруживает тенденцию к снижению? – спохватилась Анна.

– Я и не рассчитываю на то, что природа или история будут работать за нас. Колебания в сроках долголетия неизбежны, но ждать нам от них нечего. А сейчас, Анка, наступил момент, когда мы сами начинаем делать историю беспредельно растущего человеческого долголетия. Начало положено опытом с собаками, которых ты видела вчера. Из него вытекает, что человеческая жизнь, может быть, уже в ближайшие десятилетия сделает невиданный скачок во времени. Да, мы собираемся лечить от старости путем периодического восстановления равновесия нервной системы, все время нарушаемого извне, так мы лечили Сильву, "зараженную" старостью, и вернули ей молодость. Совершенно так же и в человеческом организме будет разбита основа старения та сумма многих процессов в нервах, которые пока не знают препятствий для свободного развития. Что произойдет дальше?..

– Да, да, – поспешно вставила Анна. – Что будет дальше, вот это самое интересное, тут-то и начнутся противоречия!

– Никаких противоречий! Мы отразим первую неизбежную в нашей жизни атаку старости. Значит ли это, что человек таким образом никогда не будет стареть? Нет, конечно, она останется, и причины старения тоже останутся. Но процессы старения, развивающиеся в организме очень медленно, должны будут теперь начаться сызнова. Через несколько десятков лет наступление старости возобновится, и снова мы отразим его тем же путем.

– И так до бесконечности?

– Нет. Нужно думать, что эти победы над старостью будут даваться нам без потерь. Вернуть организму целиком все, чем он располагал до наступления первых признаков старости, невозможно. После каждой такой победы в организме останутся необратимые следы тех невидимых процессов в нервах, которые подготовляют старение. Эти следы будут накопляться и, в конце концов, после ряда таких "омоложений" наступит снова старость, на этот раз уже не поддающаяся "лечению" этим методом, и смерть. Как видишь, наша первая победа над старостью не сделает человека "вечным". Но зато она позволит нам сильно замедлить старение и надолго отсрочить гибель. Как увеличится при этом продолжительность жизни, пока нельзя сказать: слишком много еще тут неизвестных. Может быть, вдвое, вероятнее – раза в три, в четыре.

– В четыре раза! – воскликнула Анна. – Значит тогда человек будет жить около трехсот лет?!

– Да, в среднем, я думаю, так. Повторяю, мои предположения крайне приблизительны. Во всяком случае, это будет первое в истории человека активное наступление на старость и смерть. Но на этом дело не кончится. Смерть после такого долголетия, опять-таки не будет "естественной", она явится в результате накопления тех незаметных и необратимых изменений, которые будут происходить в организме в промежутках между последовательными "перетряхиваниями" его нервной основы. Но разве можно сомневаться в том, что рано или поздно человек найдет способы более регулярного поддержания нормального нервного баланса в организме? А тогда снова увеличится срок жизни, но и опять она не будет "вечной", потому что окажется, например, что предел жизни ограничивается недостаточной способностью мозговых клеток к восстановлению их энергии. Тогда человек начнет регулировать процессы так называемой регенерации, то есть начнет искусственно стимулировать возрождение этих клеток. И так далее до бесконечности! Продолжительность жизни, Анка, будет расти на протяжении всей будущей истории, и в этом смысле она бесконечна. Как бы практически неизбежной ни была смерть, она в то же время всегда будет оставаться практически же преодолимомой. Это диалектика. Жизнь и смерть всегда борются между собой в человеке. На стороне смерти слепая природа с ее стихийно сложившимися законами; на стороне жизни человеческий мозг, разум, которые всё более подчиняют себе эти законы. Вот почему с определённого момента общественного развития, а следовательно, и развития мозга смерть неизбежно начнет отступать, а жизнь – побеждать, продвигаться вперёд.

Момент этот уже наступил. Все условия для него созданы нами, нашей революцией, социализмом. Только социализм мог привести к такому развитию материалистической науки, без которого даже самая постановка вопроса о преодолении смерти была бы обречена на поражение. Сначала падение смертности, которое мы наблюдаем уже сейчас, затем – устранение болезней, дальше – первая победа непосредственно над старостью. Таковы этапы. Ну, аудитория, где же противоречия?

– Осталось только одно, но... кажется, я и сама могла бы разрешить его. Как быть с "балансом" жизни? Ведь если продолжительность жизни станет хотя бы "слишком долговечной", как ты говорил, то население земного шара начнет неимоверно увеличиваться, и, очевидно, дело дойдет до того, что человечество, чтобы избежать катастрофы, должно будет... ну...

Ридан с улыбкой выдержал порядочную паузу, следя, как Анна изобретала для человечества выход из трудного положения, потом иронически подсказал:

– Убивать своих наименее ценных стариков, всех некрасивых детей. Заняться отбором...

– Ну, папа, – почти обиделась Анна. Однако она уже видела, что найти выход не так просто, как ей казалось.

– Сделать наше "омоложение" доступным только избранным, например, депутатам народа? – продолжал издеваться Ридан. – Или просто отказаться от долголетия?..

Осторожный стук в дверь прервал разговор. Собеседники удивленно переглянулись. Кто мог в этот поздний час оказаться в доме?

– Натка приехала! – догадалась, наконец, Анна и бросилась к двери.

Действительно, это была она. Посвежевшая, загорелая, девушка, нацеловавшись с Анной, попала в объятия Ридана.

– Чем это вы так увлеклись, – спросила, наконец, она, – что не услышали, как я вошла в переднюю?

– О-о! Тут такие дела, Натка!

– Решаем мировую проблему; как спасти человечество от неминуемой гибели, – пояснил Ридан.

– Здорово! Почему же нам суждено погибнуть? Какая-нибудь комета несется на Землю?

– Постой, Натка, тут дело нешуточное. Вчера папа показал мне результаты одного опыта с собаками, из которого следует, что в сравнительно недалеком будущем люди избавятся от старости и жизнь их станет необычайно долголетней: будут жить лет до трехсот.

– Трехсот? – темные глаза Наташи расширились в радостном изумлении.

– Да, да! Но ты представляешь, что произойдет тогда? Людям не хватит ни места, ни пищи на земном шаре. Пожалуй, действительно придется отказаться от долголетия? – добавила Анна, вопросительно глядя на отца, – Или...

– О, нет! От этого люди никогда не откажутся. А что "или"?..

Ну, смелей! – Или... ограничить деторождение? – сказала робко Анна.

– Наконец-то! Самый простой выход из положения! Но почему, скажи, пожалуйста, он предложен так нерешительно, чуть ли не со страхом?

Анна смущенно улыбнулась.

– Что-то... похоже на мальтузианство.

– Так я и знал, – огорченно произнес Ридан. – Ах, Анка... откуда у тебя этот догматизм! Ну вот представь себе, что эра долголетия уже наступила, болезней нет, смертность ничтожна, люди живут по несколько столетий. При таких условиях население нашей страны через пять-шесть десятков лет достигнет размеров всего теперешнего населения земного шара! Катастрофа станет уже вполне реальной. И что же, по-твоему, мы и тогда будем брать налог с холостяков и "малодетных" родителей?! Нет, конечно, будем ограничивать деторождение, и, так же, как и сейчас, – отрицать войны, голод, эпидемии, – все те человеконенавистнические способы сокращения трудового населения, которые поддерживают и одобряют мальтузианцы. Впрочем, возможно, что нам и не придется ограничивать рост населения, потому что раньше откроется другой выход, естественный, закономерный...

– Какой же?

– Ищите!

Девушки молча смотрели друг на друга, а Ридан теперь с интересом следил за Наташей. Он знал ее ум – быстрый, находчивый, склонный к практическим, конкретным представлениям. Как она выйдет из положения?

– Знаю! – воскликнула она вдруг, решительно тряхнув головой. Вспомнила. Все это уже давно предусмотрено, а ведь вот сразу не приходит в голову.

Она быстро подошла к большой книжной полке Ридана, отыскала там какую-то книгу и, перелистав ее, нашла нужное место.

– Вот слушайте... "Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство". Это Циолковский. Я как раз недавно читала эту книгу, и мне особенно запомнилась его мысль о расселении человечества в мировом пространстве.

– Правильно, Ната! Молодец. Это и есть выход. Выход во вселенную! А ведь она беспредельна, друзья мои, и никакого долголетия, даже бессмертия не хватит, чтобы заселить ее. Ну, больше противоречий нет?

– Нет, – ответила Анна. – Все ясно, и все совершенно замечательно. Я тебе завтра расскажу, Натка А теперь иди мойся с дороги и пойдём в столовую, будем ужинать и слушать последнюю часть доклада.

Аудитория Ридана увеличилась вдвое, стала шумной и оживленной. Наташа, быстро рассказав о своем пребывании в деревне, задала Ридану "деловой" вопрос:

– Константин Александрович, а когда это долголетие наступит?

Ридан сначала улыбнулся, потом стал озабоченным.

– Это зависит от физиков, – со вздохом ответил он.

– При чем же тут физики?

– Они должны создать технические средства, без которых практическое решение этой проблемы отодвигается в неопределенно далекое будущее.

– Какие средства?

– Вот этому-то вопросу и будет посвящена вторая, основная часть моего доклада. Главного я еще не сказал. Теперь мне придется повторить основные выводы из вчерашней беседы, чтобы ты была в курсе дела.

Итак, наши научные изыскания в последние годы окончательно выяснили, что всякий болезненный процесс в организме есть отражение какого-то другого, невидимого процесса, происходящего в нервном аппарате. И всякую болезнь можно прекратить, действуя определенным образом на нервы. Средства, которыми до сих пор пользовалась медицина, были успешны в той мере, в какой они приводили к необходимому сдвигу в нервной системе. Но еще никогда эти средства не были сознательно ориентированы на нервную систему.

Сейчас впервые мы встали на правильный путь и уже нашли некоторые приемы, которыми успешно лечим. Но эти приемы еще не совершенны. Вот пример: из одиннадцати больных тропической малярией, которых мы лечили "массажем" спинного мозга, один остался невылеченным. Это значит, что наш прием не радикален. Но то, что десять поправились, говорит, что путь верен. И вот наша наука пошла по нему снова эмпирически, ибо самая природа нервных процессов все еще остается загадкой. Что происходит в нервах, неизвестно. Поэтому: как действовать на нервы, куда действовать, чем, когда, сколько действовать – все это надо находить опытами, пробовать, словом, двигаться ощупью, вслепую.

Но есть другой путь. Надо овладеть мозгом. Мозг – это тот главный штаб, или, лучше, распределительный щит, в котором сосредоточены нити управления всеми без исключения функциями организма. А чтобы овладеть мозгом, нужно знать, в чем состоит деятельность этого таинственного органа, какова природа процессов, именуемых "раздражением" или "возбуждением" и протекающих в мозгу и в нервах.

Электричество уже давно, еще со времен Гальвани, то есть с восемнадцатого века, стучится в двери физиологии, но физика имеет свою историю, и только сейчас она начинает доходить до тех электрических процессов, которые протекают в организме животных.

Вы знаете, что за последние годы я основательно влез в электричество, так как оказалось, что без него физиология шагу ступить не может. Организм всякого животного буквально пронизан электричеством. Все движения, все химические реакции сопровождаются электрическими явлениями.

Короче говоря, я убедился, что так называемая нервная основа организма и его электрическая жизнь – одно и то же. Нервная деятельность – это электрическая деятельность, а нервы – это специально устроенные провода для тех специальных форм электротоков, какие действуют в организме.

– А мы учили, что нервное возбуждение не имеет ничего общего с электрическим током, – быстро вставила Наташа.

– Я тоже помню это, – добавила Анна.

– Да, – ответил Ридан, – современная физиология действительно отвергает это допущение. Одно из основных возражений состоит в том, что возбуждение распространяется по нерву со скоростью всего нескольких десятков метров в секунду, тогда как скорость электрического тока – триста тысяч километров в секунду. Все это правильно, и, признаюсь, я не знаю, как устранить это противоречие. Но, друзья мои, вы видели мой опыт с кроликами, у которых были соединены одинаковые центры мозга обыкновенным металлическим проводом. Возбуждение пошло по проводу, передалось от одного мозга другому. Можно ли сомневаться в том, что это было именно электричество? И вместо того, чтобы упрямо твердить, что этого "не может быть", не лучше ли просто согласиться с тем, что мы пока не знаем, почему оно в нервах распространяется с иной скоростью, чем в проводах? Тем более, что фактов, указывающих именно на электрическую природу нервных токов, накопилось у меня вполне достаточное количество. Но откуда берутся эти токи?

Вот тут мы подходим к самому главному. Их производит мозг. Весь организм, с точки зрения физики, представляет собой своеобразную автоматическую приемно-передающую радиостанцию. Желудок, сердце, легкие и прочие органы – это ее машинное отделение; нервы, выходящие на периферию, антенны, улавливающие внешние воздействия и передающие их к мозгу. А мозг это и приемник внешних сигналов, и генератор тех электромагнитных колебаний, посредством которых он управляет всеми аппаратами станции, то есть организмом. Как осуществляется это управление?

Вот что мы наблюдаем в физиологии: мы можем у животного удалить какую-нибудь мышцу, например на ноге, и пересадить на её место мышцу, взятую, скажем, от челюсти. Нерв этой новой мышцы мы соединим с каким-нибудь ближайшим нервом ноги, и через некоторое время челюстная мышца на ноге начинает действовать. Но как! Она сокращается не тогда, когда животное двигает ногой, а когда оно ест или зевает, вообще открывает рот! Подумайте-ка, что это значит!

Это значит, что нерв каждой мышцы способен отзываться не на всякое, а только на какое-то одно определенное возбуждение. А отсюда уже не трудно заключить, что все "возбуждения" или токи, или волны, идущие от мозга, качественно различны, неоднородны, так как предназначены для разных органов и разных функций.

Теперь раскрывается механизм управления, которым нам надо овладеть. Каждая отдельная волна мозга вызывает только одну, совершенно определенную функцию в организме, и нерв органа, выполняющего эту функцию, очевидно, настроен в резонанс только с одной волной, которая отличается от всех прочих волн по частоте.

Структура мозга чрезвычайно разнообразна. С развитием техники исследования мы убеждаемся в том, что в мозгу буквально нет двух точек, в которых строение его было бы одинаковым. Это и понятно. Деятельность мозга состоит в том, чтобы вырабатывать огромное количество разных волн для регулирования всех процессов жизни в организме.

Опыт с кроликами, который вы видели, подтвердил мои выводы. Я погубил несколько сот кроликов, прежде чем мне удалось особыми приемами найти в их мозгу одинаковые точки. Но когда эти точки двух кроликов я соединил серебряным проводом, то оказалось, что возбуждение, вызванное пищей в мозгу одного кролика, передалось в мозг другого и вызвало в нем работу целого комплекса "питательных" функций.

Мой провод заменил нерв, протянувшийся от одного животного к другому. Но провод, конечно, не обладает избирательной способностью, как нерв, поэтому он передал все волны, из которых состоит общий импульс процесса еды. Радиотехники называют это "тупой настройкой", когда в приемник лезут сразу несколько станций.

"Острая" настройка на какую-то одну элементарную мозговую волну вызвала бы одну изолированную функцию, например, слюноотделение. Вот этого-то и нужно добиться, чтобы решить основную задачу. Нужно научиться приводить в действие и регулировать отдельные конкретные функции или их комбинации, но не тем способом, каким это делает до сих пор старая медицина.

Теперь Анна записывала, почти не отрываясь от блокнота. Структура интереснейшего доклада была ей уже ясна.

Ридан подходил к концу, к цели своего выступления.

– Управлять организмом мы будем иначе, – говорил он. – Нужно построить аппарат, который воспроизводил бы такие же волны, как мозг. Если физики решат эту задачу, победа обеспечена. Тогда нам не нужно будет бродить в потемках по сложному и неверному пути; не нужно будет, спасая человека от одной болезни, сеять в его организме другую, потому что не только игла шприца, прокалывающая ткани, но и простой компресс, поставленный невовремя, могут стать инициаторами новых и роковых процессов, о причине которых мы даже никогда и не догадаемся.

Итак вот задача, которую я поставлю перед физиками: построить прибор способный излучать электромагнитные волны в определенном диапазоне очень высоких частот. Генератор должен в зависимости от настройки менять волну, менять мощность излучения.

Я не могу представить себе, чтобы при современных возможностях когда каждый радиолюбитель в состоянии простейшими домашними средствами построить себе ультракоротковолновый передатчик, физика не могла решить эту задачу.

А тогда... нам останется направить луч генератора на мозг. Свободно проникая сквозь все ткани и кости, этот луч заставит действовать только те элементы мозга, которые окажутся настроенными в резонанс с волнами нашего луча. Меняя волну, мы будем возбуждать любые элементы мозга и вызывать любые функции, любые перестройки в организме, ничего в нем не разрушая, ничего не портя. Это и будет означать победу над болезнями и первое большое отступление старости и смерти...

Тихий рассвет уже заглядывал в окна, когда девушки отправились спать. Молча заканчивали они привычные приготовления ко сну, молча легли, занятые новыми, необычными мыслями.

– Знаешь, Натка, – тихо сказала Анна, – у меня такое чувство, – его очень трудно передать, – какое бывает перед наступлением какого-нибудь исключительного события, например затмения солнца. То, что говорил отец, – а я нисколько не сомневаюсь, что он прав в своих выводах, – это ведь означает наступление новой эпохи в истории человечества. Это прекрасно, Натка! И так и должно быть. Ведь сбываются все мечты людей, все их сокровенные желания, все, что когда-то считалось "чудом". Мы привыкли, не замечаем. А разве самолет, телефон или радио не были когда-то только сказкой, мечтой? Конечно, и эти мечты о здоровье и молодости тоже сбудутся. И вот этот момент уже наступает!

– Наступает ли? – задумчиво произнесла Наташа. – А вдруг физики не смогут ничем помочь?

"Должны помочь! Не могут не помочь!" – подумала Анна и ничего не ответила.

– Будем спать, Аня?

– Будем спать.

Наташа щелкнула выключателем.

* * *

Наступил день доклада.

С утра Ридан, разбудив Анну и Наташу, повез их на машине далеко за город, чтобы отдохнуть, освежиться перед выступлением. Они вернулись только к обеду. Потом Ридан лег заснуть на часок и к шести часам, умывшись и одевшись, чувствовал, что готов взять в свои руки какую угодно аудиторию.

Для Мамаши это был горячий день. Он то метался по городу на машине, как биллиардный шар между бортами стола, то висел на телефоне, организуя аудиторию, напоминая приглашенным о часе, когда начнется доклад, и уверяя, что "Константин Александрович особенно рассчитывает на ваше присутствие".


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю