Текст книги "Генератор чудес"

Автор книги: Юрий Долгушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

– Доктор Гросс, – мягко заклокотало из красного шара, – доктор Гросс... вы замечательный человек! Но вы слишком низкого мнения о нашей догадливости. Неужели вы... думаете, что мы не имеем в виду "разных"... именно "разных" применений?

Предупреждения Мюленберга вдруг с потрясающей ясностью всплыли в памяти Гросса. Он понял эти улыбки. Ледяная дрожь прошла по спине. Все погибло...

– Значит... – упавшим голосом начал он.

– Значит ничего уточнять не надо, – сладко перебил Риксгейм, все еще не замечая своей ошибки. – Вы можете быть совершенно спокойны. Мы прекрасно понимаем, как нужно применять ваше замечательное изобретение, которому предстоит, очевидно, сыграть историческую роль в судьбе Третьей империи. Надо полагать, что с того момента, когда первые "передатчики энергии без проводов" (подлая усмешка снова прошла по его лицу) появятся в германской армии...

Кровь хлынула в голову Гросса.

– Нет! – крикнул он, вскакивая и ударяя ладонью по столу. – Ничего подобного не произойдет! Я не согласен! Я не желаю принимать участия в вашей гнусной политике! Никаких договоров! Вот...

Он схватил договор, лежащий перед Риксгеймом, и изорвал его в клочья.

Маски моментально исчезли с лиц его собеседников. Они никак не ожидали такого оборота дела.

Риксгейм положил руку на эбонитовую дощечку, лежащую на столе и, как будто играя, нажимал одну из кнопок, покрывавших ее поверхность.

Гросс высоко поднял голову.

– Изобретения доктора Гросса не су-ще-ствует. Помните это! Он повернулся и быстро вышел из кабинета. Длинный коридор показался ему бесконечным. В нем не было никого, занятия в управлении уже кончились. Вот наконец вестибюль. У самого выхода ему преградил дорогу какой-то молодой человек.

– Вам на улицу? – спросил он.

– Ну, конечно! – раздраженно ответил Гросс.

– Эта дверь уже заперта. Пройдите вот сюда, прошу вас. – Он открыл дверь направо.

Ничего не подозревая, Гросс ринулся туда.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ЧЕТВЕРТАЯ ГРУППА АККУМУЛЯТОРОВ

Было без десяти пять, когда Мюленберг вошел в "локаль", где он условился встретиться с Гроссом.

У окна оказался свободный столик. Это удобно: отсюда он увидит Гросса раньше, чем тот войдет в зал.

Гросс любит точность. Что это за свойство? Очевидно, это своего рода спорт, и как таковой он требует наличия определенного комплекса черт: твердой воли, настойчивого внимания, способности измерять события временем, честности. Все это есть у Гросса. Если он сказал: "Ровно в пять", значит, он уж постарается явиться во время боя часов. Остается четыре минуты.

Мюленберг заказывает две кружки пива. Бархатного, получше. Вот оно. Толстое стекло покрывается легким туманом росы. Чуть коричневатая пена вздымается над кружкой, как шапка гриба.

В баре в этот час сравнительно тихо, и первый удар часов явственно доносится до Мюленберга. Мимо окна движутся прохожие только в одну сторону: слева направо. И только мужчины. Других для Мюленберга не существует, потому что среди них не может быть Гросса.

Второй удар. Третий. Четвертый.

Мюленберг не отрывается от окна. Если Гросс прошел незамеченным, его голос сейчас раздастся за спиной.

Пятый удар.

Пена в кружках начинает оседать. Шапки грибов становятся плоскими, потом вогнутыми.

Все-таки глупо так сидеть. Мюленберг, не отрываясь, выпивает половину кружки и в это время начинает чувствовать сердце. Потом он допивает остальное и идет к телефону.

– Фрау Лиз, доктор еще не вернулся?

Нет, не вернулся. Сердце начинает прыгать где-то у самою горла. Мюленберг старается успокоить его второй кружкой пива. Пятнадцать минут нарастающего волнения превращаются в уверенность: свершилось...

Он прижимает руку к сердцу: трубка ионизатора тут в кармане. Нужно немедленно спрятать ее или уничтожить. Да, конечно, уничтожить. Как это сделать? Бросить в Изар!

– Кельнер, получите.

Он садится в автобус и через десять минут выходит из него у моста. Пешеходы тянутся по его тротуарам непрерывной лентой. Некоторые стоят у перил, любуясь прозрачными струями реки.

Черт возьми, это не так просто. Если бросить трубку, она поплывет и ее могут сейчас же поймать. Надо ее сначала раскрыть. Но и тогда она станет вертикально и может не потонуть. К тому же непременно кто-нибудь увидит все это. Нет, тут ничего нельзя сделать.

Мюленберг снова садится в автобус и едет на Вольфратсгаузеиское шоссе: там, по дороге к полигону, он видел подходящие места. Вот, например. Он проходит назад от остановки, сворачивает направо и спускается к реке. Никого нет. Кругом кустарник. Здесь он вынимает трубку, раскрывает ее. Потом плотно набивает мокрым песком, все промежутки между ее мелкими деталями, которые он сам придумывал, монтировал, впаивал... – закрывает и бросает подальше в Изар. Небольшой всплеск, и идея Гросса уходит на дно.

Руки у Мюленберга дрожат. Это тоже преступление. Это похоже на убийство. Что же делать! Ценой одного преступления уничтожается другое. Иного выхода нет.

Задыхаясь, он снова поднимается на шоссе и, добравшись до остановки, тяжело вваливается в автобус. Теперь он почти спокоен.

Да, Гросс, очевидно, "отказался". И едва ли его смогут заставить согласиться. А это значит, что Гроссу конец: он становится врагом государства. Что делать?..

Однако надо проверить, так ли все это.

Фрау Лиз встречает Мюленберга с широко раскрытыми глазами и бледным, растерянным лицом.

– Что-нибудь случилось, фрау Лиз?

Она не может ничего сказать от волнения, но жесты ее говорят: "Случилось нечто ужасное! Входите, входите, господин Мюленберг". Наконец красноречие возвращается к ней: они приходили сюда, трое, потребовали открыть лабораторию, что-то искали, спрашивали, где господин Мюленберг.

В лаборатории всюду следы обыска. Мюленберг бросается к несгораемому ящику. Он вскрыт, и папки Гросса нет

Черт возьми, удар за ударом! Теперь нет ничего: нет Гросса, нет его записей, нет машины. Все в их руках!

Очередь за ним, Мюленбергом. Он ведь тоже враг теперь. Это совершенно ясно. Спасенья нет. Странно, что его не взяли при возвращении в лабораторию. Очевидно, какая-то случайность...

Можно было бы воспользоваться ею и попытаться улизнуть за границу. Так делают герои приключенческих романов: они покупают аэроплан с пилотом, переодеваются, гримируются и улетают. Гримаса, отдаленно напоминающая горькую улыбку, топорщит усы инженера. Да, а в жизни это получается несколько иначе. Его сбережений едва хватило бы на покупку нового костюма или на то, чтобы прожить очень скромно в течение месяца. Остается ждать.

Звонок внизу заставляет его вздрогнуть.

Фрау Лиз появляется и молча застывает на пороге лаборатории в вопросительной позе.

– Выгляните из окна, – тихо говорит Мюленберг.

Хозяйка подходит к окну.

– Это Ганс!

Ганс... Мюленберга охватывает чувство, какое испытывает усталый, вконец продрогший путник, добравшись до своего уютного теплого жилища. Ганс... Как хорошо! Он чувствует доверие, даже нежность к этому юноше. Теперь можно будет, хоть обсудить положение. Ганс – единственный участник всей этой истории, который может не пострадать. Он ведь только электротехник.

Мюленберг рассказывает все быстро, стараясь ничего не пропустить, не потерять ни минуты. В любой момент за ним могут прийти.

Ганс ошеломлен событиями. В течение десяти минут он переживает нечто подобное тому, что Мюленберг пережил в течение дня.

– Значит, – волнуясь, говорит он, – "машина смерти" будет создана?

– Трудно сказать, Ганс. Я уже несколько раз просматривал записи Гросса с точки зрения возможности восстановить по ним конструкцию ионизатора. Думаю, что это под силу только очень изобретательному и много знающему инженеру. Но, вероятно, и такие люди работают в лабораториях военного ведомства.

Время идет. Они молчат, тщетно стараясь найти хоть какой-нибудь ответ на вопрос: что делать?

– Странно, что нас до сих пор не трогают, – рассуждает Мюленберг. – Но так или иначе, из нас постараются выжать все, что можно. Я буду вести себя сообразно обстоятельствам, тут трудно что-нибудь наметить заранее. Очевидно, мне придется последовать примеру Гросса и "отказаться"... с теми же последствиями. Вас, конечно, привлекут к работе. Положение будет сложное, Ганс, но вы, вероятно, будете на свободе. Это выгодно. У вас, я ведь знаю, есть друзья. Соображайте сами. Они могут помочь, но имейте в виду, что и за предателями дело не станет. Во всяком случае, помните основное: наш долг сделать все возможное, чтобы вырвать обратно идею Гросса и... уничтожить ее. Иначе, Ганс, неисчислимые бедствия грозят миру.

Несколько секунд они понимающе смотрят друг на друга...

* * *

Вечером, как и предполагал Мюленберг, его вызвали в Управление.

Какой-то незнакомый человек встретил Мюленберга в коридоре третьего этажа.

– Господин Мюленберг? – спросил он.

– Да, – тяжело дыша, ответил инженер.

– Пожалуйте, я провожу вас.

Вейнтрауб был сух и холоден. Чувствовалось, что он считает "обработку" Мюленберга делом элементарно простым.

– Садитесь, господин Мюленберг, – пригласил он. – Вы, верно, догадываетесь о цели нашего свидания?

– Надо полагать, что вы считаете необходимым сообщить мне о судьбе моего друга, доктора Гросса, а также объяснить, что означает этот дикий налет на лабораторию.

Вейнтрауб снисходительно улыбнулся, опустив глаза. Он не ожидал наступления.

– Я сам хотел бы услышать от вас, чем объясняется поведение доктора Гросса. Он отказался подписать договор. Он показал себя упорным врагом нации...

– И?.. Я спрашиваю о его судьбе.

– Враги нации у нас не гуляют на свободе, господин Мюленберг, вы это должны знать.

– Так. А почему он отказался подписать договор?

– Вероятно потому же, почему вы решили изъять самую существенную часть ионизатора.

– Которую вы и думали найти в лаборатории, когда там не было хозяев? подхватил Мюленберг, чтобы не терять позиции в разговоре.

Гримаса раздражения прошла по лицу Вейнтрауба.

– Давайте прекратим эту бессмысленную игру, господин Мюленберг. Будем говорить откровенно. Право, вы сейчас не в таком хорошем положении, чтобы стоило нападать на нас.

– Не сомневаюсь, – вставил Мюленберг.

– Ну вот. И положение это еще более ухудшится, если вы будете продолжать стоять на позиции Гросса. С другой стороны, ваше положение может резко измениться к лучшему...

Мюленберг молчал.

– Условия, которые мы предлагали Гроссу, остаются в силе. Нам нужно усовершенствовать машину, как предполагал Гросс. Вы могли бы руководить этой работой в наших электротехнических лабораториях...

– Военных?

– Конечно.

– Благодарю за откровенность! Отвечу тем же. Скажите, господин Вейнтрауб, вы имеете какое-нибудь представление о таких вещах, как честь, долг? Открытие Гросса принадлежит Гроссу. Я был его другом и помощником в течение десяти лет. Гросс доверял мне. Теперь он отказался передать вам свое открытие. Вы хотите заплатить мне, чтобы я выдал вам его тайну? На языке честных людей это называется предательством и подлостью!

– Все это так, господин Мюленберг. Но вы не можете не понимать, что в данном случае мы имеем дело с явлением большого политического значения. Владея открытием Гросса, Германия становится самым могущественным государством в мире. Впереди – Россия, вы не можете этого не понимать. Неужели вы не видите, что тут ваши аргументы о личной морали становятся объективно ничтожными и вредными для целой нации, к которой вы принадлежите?

Мюленберг возмущенно поднялся.

– Нет, эта софистика годна только для молодцов, которых вы обучаете в ваших штурмовых отрядах Вы заботитесь о сомнительном благе нации, господин Вейнтрауб, а я исхожу из интересов человечества. Как видите, у нас разные масштабы. Могу представить, какой пожар зажгли бы вы в мире, если бы вам удалось действительно завладеть машиной Гросса!

– Это нам удастся, – прошипел Вейнтрауб. – Сомневаясь в этом, вы обманываете себя. Расчеты Гросса у нас. Восстановление ионизатора – вопрос времени. Мы приглашаем вас только для того, чтобы ускорить дело. А если понадобится, мы заставим вас помочь... Не забывайте этого!

– Та-ак... – неопределенно протянул Мюленберг. – Я полагаю, разговор окончен?

– Еще вопрос. Скажите правду: деталь ионизатора, которую вы тогда взяли с собой, у вас?

– Я всегда говорю только правду, господин Вейнтрауб! Она уничтожена.

– Я был уверен в этом. – Он позвонил. – Можете идти. Советую хорошенько подумать о моем предложении, у вас будет теперь достаточно досуга. На днях мы еще поговорим.

Мюленберг повернулся и вышел.

Тот же незнакомый человек следовал за ним по пустынным коридорам учреждения.

* * *

Прошло три недели мучительного одиночества.

Это не было обычное для подобных случаев заключение. Мюленберг видел, что условия, в которых его держат, совсем не походят на зверский режим, установленный для людей, показавших себя противниками фашизма. Его не морили голодом, не заставляли выполнять бессмысленную и непосильную работу, убирали комнату, меняли белье. Зато это была пытка одиночеством, молчанием и безделием. Вейнтрауб был прав: Мюленбергу оставалось только думать. Ни книг, ни бумаги ему не давали.

И вот он думал. Сначала это было нормально. Он обсуждал, главным образом, положение Гросса. Судя по разговору с Вейнтаубом, они не возлагали на него никаких надежд. Да, Гросс – героическая личность. Уж если он сказал "нет" – кончено. Никакие уговоры, угрозы и даже насилие не заставят его изменить своим принципам. Они, очевидно, сразу почувствовали его фанатическую непреклонность. Вероятно, его жизнь в опасности.

Пожалуй, можно было бы выкупить Гросса ценой предательства по отношению к нему же самому: выдать тайну и получить Гросса и... собственную свободу.

В воображении Мюленберга вставали картины истребительной "тотальной" войны. Целые армии людей падают замертво под взмахом невидимого луча. Пылают мирные города, взлетают на воздух склады снарядов и пороховые погреба. Отряды разнузданных солдат врываются в квартиры жителей, музеи...

Нет, нет... Гросс проклял бы его, получив свободу такой ценой.

Мюленберг сидел на койке, опершись спиной о стену, раскинув руки, и думал, думал... Воображение рисовало картины заточения Гросса, чудовищные пытки, которым он подвергался... Потом возникало его собственное будущее предстоящий разговор с Вейнтраубом.

Разговор этот длился целыми часами. Окружающая Мюленберга действительность переставала существовать. С каждым днем распаленный мозг работал все лихорадочнее, мысли неслись, нагромождались одна на другую, не давая ни секунды забвения.

Все труднее становилось засыпать. Мучительная бессонница терзала больное сердце, заставляя его прыгать подстреленной птицей и трепетать в пугающих припадках.

И вот дверь комнаты открылась. Это было после обеда. На пороге стоял штурмовик.

– Прошу следовать за мной, – сказал он.

Они вышли во двор, сели в закрытый автомобиль.

Путешествие длилось долго, больше часа. В темной, плотно закупоренной машине было жарко, душно; инженер задыхался и покрывался потом.

Наконец автомобиль остановился.

Постояв немного, он прошел еще несколько десятков метров и снова стал. Дверцу широко открыли.

Почти в тот же момент Мюленберг увидел плотную, затянутую фигуру Вейнтрауба на фоне машины Гросса, стоящей на том же месте, где Мюленберг видел ее в последний раз.

Это был полигон.

Мюленберг, шатаясь и щурясь, вышел из машины У него кружилась голова. Он снова видел светло-голубое баварское небо, облака, яркое солнце, едва склоняющееся к западу, и широкий, безбрежный горизонт. Легкий ветерок с запада и воздух, напоенный ароматом трав, опьянили его. Он почувствовал слабость, опустился на подножку автомобиля и закрыл глаза. Слишком резок был переход от одиночки и душной темноты машины, в которой его привезли, к этому подлинному раю земному.

– Что с вами, господин Мюленберг? – несколько встревожен но спросил Вейнтрауб, быстро подходя к нему.

Инженер медленно открыл глаза и так же медленно, болезненно улыбнулся. Он заметил тревожное внимание Вейнтрауба. Это был неплохой признак. Очевидно, он им еще нужен.

– Я... не привык к такой роскоши, – сострил он, указывая движением головы на доставивший его экипаж. – Ничего... все проходит. – Он тяжело поднялся.

Вейнтрауб молча развел руками, как бы снимая с себя ответственность за несговорчивость инженера.

Машина Гросса теперь занимала все внимание Мюленберга. Вот она, создание гениальной мысли, предмет борьбы, причина бедствий. Ненавистная машина, уничтожить которую уже невозможно! Зачем это новое свидание с нею?

Объяснение было неожиданно и, как громом, поразило Мюленберга.

– Наши роли переменились сегодня, – игриво сказал Вейнтрауб. – Вы будете зрителем, а я продемонстрирую вам наши достижения.

Что? Неужели они восстановили ионизатор? Мюленберг быстро взял себя в руки. Не надо волноваться, не надо проявлять слабость. Спокойно ждать, спокойно наблюдать...

Группа военных окружала машину. Мюленберг понял, что это были специалисты из военной электротехнической лаборатории.

Они сдержанно поклонились, когда Вейнтрауб издали представил им Мюленберга.

Все было готово. Очевидно, ждали только приезда Мюленберга, чтобы начать пробу.

И вот она началась.

Вейнтрауб поднялся на мостик и запустил мотор. Мюленберг отошел в сторону и прислонился к радиатору одного из автомобилей. Отсюда он видел и манипуляции Вейнтрауба над щитом управления и огромный сектор полигона, свободный от людей. Внимательно осмотрев это пространство, инженер с удовольствием констатировал, что приемные агрегаты расположены меньше, чем в километре от машины. Значит, задача еще не вполне решена. Это все-таки было некоторым утешением.

Один из военных быстро подошел к Мюленбергу и, очевидно, по поручению Вейнтрауба, передал ему великолепный цейсовский бинокль.

– Итак, начинаем, – сказал Вейнтрауб. – Сегодня мы испытываем машину по ее прямому назначению, – добавил он, мрачно улыбаясь Мюленбергу.

– Номер первый – модель деревянного сооружения.

Он наклонился к видоискателю, манипулируя одновременно двумя штурвалами. Мюленберг поднял бинокль. Внизу небольшой деревянной постройки показался огонь. Быстро распространяясь по передней стенке параллельно земле, линия огня как бы подрезала "здание" и широкой полосой поползла вверх. В несколько секунд все сооружение было охвачено пламенем.

В группе инженеров раздались возгласы восторга. Вейнтрауб победно улыбался, внимательно поглядывая в сторону Мюленберга. Тот стоял с безразличным видом и, не оборачиваясь, смотрел вперед.

– Номер второй – макет склада взрывчатых веществ. Рядом с первым, направо...

Все направили туда свои бинокли.

Через мгновение над небольшим низким макетом блеснул огонь, черный купол дыма взметнулся вверх, и раздался взрыв.

Инженеры зааплодировали. Вейнтрауб выключил мотор и, соскочив с мостика, подошел к Мюленбергу.

– Ну, что скажете?

Тот молча сделал жест, показывающий, что ничего неожиданного для него не произошло.

– Как видите, мы восстановили ионизатор в течение двадцати дней.

– Что ж, поздравляю!

– Вы хотите сказать, что это немного?

– Судя по вашим аппетитам, это далеко не то, что вам нужно. Тут, пожалуй, даже меньше километра.

Вейнтрауб смешался. Мюленберг заметил, что он волнуется.

– Да, это не то. Но теперь вы сами видите, что задача не выходит за пределы наших возможностей. Логика технической мысли неизбежно приведет к решению, тем более, что мы уже стали на правильный путь. Это вопрос времени, только времени. Но мы не хотим ждать. Вот почему я снова предлагаю вам свободу... на тех же условиях. Надеюсь, вы обдумали положение, и мне не придется пользоваться другими аргументами, чтобы убедить вас.

Угроза ужалила Мюленберга. Он гневно дернул ремешок бинокля и, глядя в упор на Вейнтрауба, твердо сказал:

– Нет!

Злобные огоньки вспыхнули в прищуренных глазах Вейнтрауба.

– Нет?

– Нет!

– Хорошо, посмотрим. – Быстро отойдя, Вейнтрауб взлетел на мостик машины.

– Продолжаем испытание, господа. Давайте сигнал!

Раздался выстрел. В правой части сектора над небольшим забором щитом – вскинулся желтый флажок. Через минуту из скрытой за щитом траншеи штурмовики выгнали несколько овец и тощую корову. Вслед за ними вышел какой-то пожилой человек и растерянно остановился между стадом и щитом. Штурмовики УШЛИ обратно в траншею, желтый флажок исчез. Вейнтрауб взялся за штурвалы и прильнул к окуляру видоискателя.

– Начинаю слева, – сказал он.

Мюленберг видел в бинокль маленькое стадо, медленно двигавшееся к западу.

Внезапно две овцы, передние, судорожно закинув голову кверху, метнулись назад, расталкивая остальных, и вытянулись неподвижно на земле. Оставшиеся панически бросились в стороны, затем устремились вперед. Невидимый луч настиг их одну за другой. Корова остановилась. Человек вышел вперед и склонился над трупом ближайшей овцы. В тот же момент, дико ударив передними ногами о землю, корова как-то боком вздыбилась вверх и рухнула.

Человек отскочил, выпрямился и стал осматриваться по сторонам. Казалось, он понял все и искал глазами источник смерти.

Мюленберг, не отрываясь, следил за ним. Вся фигура этого оборванного человека, его движения вызывали в памяти инженера какие-то смутные ассоциации.

Наконец тот повернулся прямо к машине, присмотрелся и, неловко, по-стариковски выбрасывая ноги, побежал.

"Гросс!" молнией пронеслось в мозгу Мюленберга. Сердце его замерло. Не опуская бинокля, он быстро повернул голову к машине.

Вейнтрауб стоял на мостике выпрямившись и молча смотрел прямо на него. Взгляды их встретились. Несколько секунд продолжался этот безмолвный, неподвижный поединок. Вейнтрауб требовал и угрожал. Мюленберг окаменел и... ждал, он даже не искал ответа, потому что ответа не могло быть... Лицо его стало серым. Бинокль наливался невыносимой тяжестью.

Наконец Вейнтрауб круто повернулся, прильнул к видоискателю и, весь изогнувшись, обеими руками стал вертеть штурвал...

– Что вы делаете! – вне себя крикнул Мюленберг, бросаясь к нему.

Его схватили. Темная пелена заволокла все пространство перед ним, и он потерял сознание.

Мюленберг очнулся не сразу. Во всем его существе еще продолжалась инерция отчаянного движения к машине, к Вейнтраубу, движения, которым он хотел остановить, сломать, уничтожить эту чудовищную комбинацию человека и машины, чтобы спасти Гросса. Он не успел и – все кончено! Это была его первая мысль, но после пережитой им вспышки она уже не повергла его во мрак горя, а прозвучала как отбой после страшной тревоги. Сразу расслабились застывшие в конвульсивном напряжении мускулы, и по всему телу пошли теплые токи.

Мюленберг слегка приоткрыл веки и снова сжал их, потому что свет неба резко ударил ему в глаза.

Он продолжал лежать неподвижно и чувствовал, как неверные, испуганные движения сердца понемногу приобретают свой ритм. Он слышал голоса людей где-то вблизи, чувствовал легкие дуновения ветерка и понял, что лежит на земле, там же, на полигоне, и что его ждут. Обнаженная грудь, мокрая рубаха... Все-таки о нем позаботились.

Досадно, что он не успел добраться до этого изверга. Впрочем... Что? Жалкая, бессмысленная попытка? О, нет! Схватить, сдернуть его, сбросить с мостика, как ядовитую гадину, головой вниз... Он мог бы сделать это даже одной рукой, ибо гнев его был безмерен. Все это, конечно, не для того, чтобы спасти Гросса, – так спасти его нельзя, – но чтобы все эти, – и те, что узнают потом от них, – поняли, что не где-то там за рубежом, а тут же, рядом с ними есть люди, которые не боятся их и готовы бороться против их подлости.

Кто этот Вейнтрауб? Инженер, как и он, Мюленберг, интеллигентный человек? Кто они все, вообще? Люди, растоптавшие свое человеческое достоинство, отказавшиеся от совести, мысли, свободы, ставшие преступниками, чтобы сохранить сомнительное благополучие. Трусы! Только трус способен вот так просто убить безоружного, беззащитного человека. Почему? Из страха перед его мыслью, его моральной силой...

Мюленберг лежал на земле – поверженный, окруженный врагами, но он уже не чувствовал себя побежденным. Наоборот, с каждой минутой его все больше переполняло ощущение какого-то торжествующего превосходства над этими людьми... Что-то произошло в его внутреннем мире после того, как он сделал этот отчаянный, неожиданный для него самого, бросок к Вейнтраубу. Изумительная ясность пришла на смену всей сложности и гнетущей безвыходности положения. Он понял вдруг, что он силен и может бороться. Надо бороться! Не ждать нападения и потом обороняться, пассивно, как он поступал до сих пор, а нападать, – обдуманно, расчетливо и смело.

И теперь вдруг ему стало ясно все: что делать, как вести себя, что будет... План действий, простой и безупречный, мгновенно возник перед ним.

Сейчас он встанет. Его судьба будет зависеть от того, с чем он встанет, с каким решением. Ведь это был последний аргумент Вейнтрауба, теперь разговор будет коротким. Они могут просто отвести его туда, в поле, и поставить перед машиной... Как бы не так!

Он открыл глаза. Ему помогли сесть на кучу брезента, около которой он лежал. Вежливые вопросы о самочувствии остались без ответа. Мюленберг молчал. Стало холодно; он медленно застегнул рубаху, пиджак, поднял воротник, надел услужливо поданную шляпу.

Потом встал.

Открытая машина Вейнтрауба, круто развернувшись, остановилась около него. Шофер открыл дверцу. Тяжело опустившись на мягкое сиденье, Мюленберг почувствовал блаженство: впервые за последние три недели он сидел так удобно. Как это много, оказывается...

Вейнтрауб подошел к машине. Его спутники удалились в сторону. Шофер тоже ушел. Последний разговор наступил.

– Очень жаль, что мне приходится прибегать к таким крайним мерам... начал Вейнтрауб ледяным тоном.

Мюленберг не повернулся к нему.

– Не надо никаких объяснений, все ясно, – сказал он. – Признаюсь, я не ожидал, что вы можете оказаться просто убийцей.

– Я не убил его, – небрежно бросил Вейнтрауб, не обращая внимания на презрительный смысл фразы, и как бы говоря: "мог убить, да не захотел, а захочу – и убью".

Мюленберг поверил сразу, без колебаний. Необыкновенная ясность мысли и уверенность в себе не оставляли его. Гросс жив! И это он, Мюленберг, спас его своим броском! Вот тебе и "бессмысленная попытка!.."

– Странно. Почему же? – спросил он тем же равнодушным, ничего не выражающим тоном.

– Так получилось. Он упал раньше, чем я поймал его в окуляр, по-видимому, просто споткнулся; а потом меня отвлекло ваше падение...

"Нападение!" – мысленно поправил Мюленберг торжествуя. И не "отвлекло", а "испугало".

– Если хотите, – продолжал Вейнтрауб, – можете повидаться с ним, пока он еще тут. Я устрою вам свидание.

– Нет. Не надо, – отрезал Мюленберг и, уронив голову, тихо добавил. Я... согласен принять ваше предложение...

Вейнтрауб едва сдержал жест торжества.

– Вот это другое дело, – протянул он. – Поверьте, вы не раскаетесь...

Мюленберг не слушал его.

– Я согласен, – перебил он, – но на некоторых условиях.

– Давайте обсудим. Если это не будут условия, заведомо неприемлемые...

– До окончания работы я не хочу видеть ни вас, ни ваших... сообщников. Постарайтесь понять меня. Между нами слишком мало общего. Режим, который вы поддерживаете, ваши методы террора, запугивания и деморализации народа – все это я считаю преступным. И вас – преступниками. Не Гросс и ему подобные, a вы, и вам подобные должны сидеть за решеткой, ибо вы несете моральную и физическую гибель нашей нации... Согласитесь, что при таких моих убеждениях всякое общение с вами неприемлемо для меня...

Все это Мюленберг говорил без тени страха, без раздражения или гнева. А он говорил страшные вещи. За каждую такую фразу, сказанную вслух, люди в лучшем случае лишались свободы. Вейнтрауб слушал молча, и только необычно окаменевшее лицо выдавало его смятение. Он опешил, растерялся. Был момент, когда он начал было, но сдержал движение – обернуться назад, – жест человека, опасающегося случайных свидетелей. Кроме того, он не мог понять, почему Мюленберг вдруг так спокойно заговорил с ним этим вызывающим тоном превосходства и силы. На что он надеется? Что он придумал?..

– Единственное, из-за чего я мог бы пойти на сделку с собственной совестью, это спасение доктора Гросса, – продолжал Мюленберг. – Вы должны освободить его. Я не требую этого сейчас, больше того, я прошу вас оставить его пока, на время моей работы, в заключении, но разумеется, прекратить всякие издевательства над ним.

Мюленберг спокойно взглянул на стоявшего перед ним ненавистного человека, переждал паузу, будто ведя обычный деловой разговор, и продолжал:

– Машина будет переделываться там же, в лаборатории Гросса. Можете ставить вокруг нее какую угодно охрану, если найдете нужным. Записи Гросса вы, конечно, возвратите мне. Людей я подберу сам. Все нужные материалы и аппаратура будут доставляться мне немедленно по телефонному требованию. Заказы на отдельные детали будут выполняться вами так же немедленно. Вот и все. Полагаю, что при таких условиях машина на десятикилометровую дальность действия будет готова максимум через три недели.

Вейнтрауб думал. Теперь он искал, нет ли в этих условиях какого-нибудь подвоха. Мюленберг понял это и, наконец, впервые взглянул на него.

– Я понимаю, что вас смущает, – сказал он. – Вы, очевидно, не привыкли иметь дело с людьми, которые говорят то, что думают, а не то, что им "полагается" думать... Сейчас я могу позволить себе эту роскошь потому, что вы не станете доносить на меня. Вам это невыгодно. Насколько я понимаю, вам поручено любыми средствами выколотить из меня машину доктора Гросса в усовершенствованном виде. Для этого вам нужен я. Дело в том, видите ли, что увеличить хотя бы на несколько метров дальность действия ионизатора, который мы вам демонстрировали, – нельзя. Метод, примененный здесь, исчерпан до конца, и вы ошибаетесь, полагая, что путем дальнейшего совершенствования конструкции ваши инженеры добьются большей дальности. Это теоретически невозможно. Мы с доктором Гроссом убедились в этом после трех лет бесплодных усилий. А Гросс есть Гросс! Сомневаюсь, чтобы в ваших лабораториях нашлись ученые такого масштаба...

– Позвольте, – испуганным шепотом перебил Вейнтрауб, – значит все разговоры о десяти километрах – выдумка, обман?

– Держите себя в руках... инженер, и будьте осторожнее в выборе выражений... – Мюленберг сделал вызывающую паузу, откровенно предлагая противнику реванш в этом поединке: он знал наверняка, что тот сейчас не в состоянии вывернуться, а убедившись в этом сам, еще больше скиснет. Никогда Мюленберг не думал, что можно так ясно чувствовать психику человека.

– Я говорю о методе, который использован здесь, – он кивнул по направлению к машине Гросса. – И повторяю: из этого ионизатора выжать больше ничего нельзя. Но совсем недавно Гросс нашел другое решение задачи, принципиально новое решение, поймите, вы должны знать, что это значит, если вы действительно инженер... Оно пришло в результате исключительной концентрации в одной голове специфических знаний теории, опыта собственных исследований и почти двадцатилетней целеустремленной работы. Теоретически это решение очень сложно, а конструктивно оказалось проще, чем этот ионизатор. Конструкция принадлежит мне. Она решает проблему дальности и на десять, и на двадцать, и больше километров. До горизонта! И она у меня вот тут, – он хлопнул сложенными пальцами по лбу. – Расчеты Гросса, которыми вы завладели, помогли вам восстановить старый ионизатор. Это была детская задача. Но расчеты, относящиеся к новой идее Гросса, вам уже ничем не помогут, потому, что там ничего не сказано о том, как и откуда берутся исходные данные, а в этом именно и заключается новая идея... Итак, решайте. Мои условия направлены к тому, чтобы как можно скорее, без помех окончить работу. Через три недели, думаю, не больше, мы снова встретимся здесь и испытаем новый вариант машины. Гросса вы освободите тогда же и доставите сюда, на это испытание. Давайте заключим джентльменское соглашение, это лучше и крепче всяких бумажных договоров. Если все окажется в порядке, я хотел бы получить возможность вместе с Гроссом навсегда распрощаться с вами, с Мюнхеном. Надеюсь, вы дадите мне эту возможность.