Текст книги "Генератор чудес"

Автор книги: Юрий Долгушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Он вдруг смущенно рассмеялся, глядя на Николая, – тот стоял неподвижно, лицо его отражало напряжение, будто он с трудом поглощал этот необузданный поток мыслей. Николай не умел слушать иначе: он вникал в смысл. А Ридан почувствовал неловкость увлекшеюся человека, – зачем это игривое обнажение своего неупорядоченного мыслительного сырья...

– Видите, какая катавасия в голове...

– Я это хорошо понимаю, – ответил Николай. – У меня, ведь то же самое...

– Знаю... у нас много общего – в самом главном – в творческой основе наших натур... Это большая сила... – Ридан решительно удержался от соблазна продолжить объяснение в любви. – Итак, Николай Арсентьевич, сейчас я буду выяснять два вопроса. Все ли ткани и соки организма одинаково реагируют на консервирующее облучение. Значит придется испытать довольно много образцов. И второй, решающий для меня судьбу метода, вопрос: не вызывает ли облучение каких-либо функциональных нарушений в органах. Ибо, если орган в результате облучения потеряет способность нормально работать, то его и хранить не к чему...

– Надолго у вас эта программа рассчитана?

– В неделю все облучу. Затем буду исследовать.

– А я за это время думаю покончить с "консерватором".

– Так... – профессор помолчал немного. – А потом? Николай почувствовал, как напряженно ждет Ридан ответа.

– Потом возьмусь за "ГЧ", – просто сказал он.

– Как... опять новая работа?! Что за "гече"?

– Нет, это старая работа. Это то самое, чего вы ждете, Константин Александрович... "ГЧ" – "генератор чудес". Мы с Федором в шутку так назвали тот самый генератор, о котором я рассказывал вам в самом начале нашего знакомства... Помните? Теперь я хочу его восстановить. Правда, то, чего я ждал от него, не получилось. Но кое-какие "чудеса", о которых я узнал позднее, произошли, и о них я хочу вам рассказать. Вы помните, чем кончилось ваше прошлогоднее выступление в Доме ученых. И вот я установил, что вы тогда потеряли сознание в тот самый момент...

Ридан схватился за ручки кресла, как бы готовясь вскочить. Лицо его выражало крайнее изумление.

– Я потерял сознание? – перебил он Николая. – Ничего подобного. Я не терял сознания. Прекрасно помню, как...

– Погодите, Константин Александрович. Сейчас мы установим точно это обстоятельство.

Николай подошел к столу взял кусок бумаги и написал на нем:

LMRWWAT.

– Вам знакомы эти буквы? – спросил он.

Ридан посмотрел внимательно, потом откинулся на спинку кресла, смотря куда-то в темный потолок.

– Припоминаю... Да, да: Анна как-то надоедала мне за чаем с этим... ребусом, что ли...

– И больше ни о чем не говорят вам эти буквы?

– Нет, ни о чем.

– Так вот... Теперь слушайте. Вы написали их на доске тогда в Доме ученых. Это видели все. А Муттер даже переписал их себе в записную книжку. Этого факта вы не помните. Значит, вы были в бессознательном состоянии.

– Чертовщина какая-то! – Ридан начал ходить по ковру у стола, круто поворачиваясь. – Очень странно. Я прекрасно помню свое состояние тогда. Сначала...

– Погодите минутку, – перебил снова Николай. – Разрешите мне рассказать об этом. Сначала вы почувствовали слабость... Имейте в виду, я не присутствовал тогда в зале, я был у себя дома. Затем вами начало быстро овладевать сомнение в правильности той основной идеи, которую вы собирались изложить. Быстро прогрессируя, сомнение достигло степени уверенности в ошибке, почти отчаяния...

– Николай Арсентьевич, это мистификация! – вскричал Ридан. – Что это значит?

– То, что я сам в тот же момент пережил все это. Я испытывал тогда свой "генератор чудес". Вы знаете, моя квартира была недалеко от Дома ученых. Луч генератора, направленный в окно, случайно попал в это здание – я потом проверил это – и, очевидно, коснулся вас.

Ридан застыл, опершись обеими руками на стол. Вся его фигура выражала напряженный интерес к тому, что рассказывал Николай.

– Хорошо... Какой же вывод?

– Очевидно, лучи моего генератора, действуя на человека, вызывают в нем это состояние отчаяния. Вы попали прямо под луч, я подвергся действию поля, находясь в непосредственной близости к генератору. И мы оба испытали одно и тоже. Действие моего "ГЧ" на мозг мне кажется несомненным.

Николай ожидал, что теперь-то Ридан разразится, наконец, бурей восторга, видя, что его мечта, собственно говоря, уже осуществлена.

Ничего подобного не произошло.

Ридан стоял неподвижно в прежней позе, смотрел на Николая и, казалось, не видел его. Наконец он выпрямился.

– Постойте... Я помню, рассказывая об этом генераторе, вы сказали, что у вас ничего не вышло, "получилось не то, что нужно". Что же, собственно, показало это испытание? Действительно оказалась ошибка?

– Да, к сожалению.

– И вы именно тогда убедились в этом?

– Да.

– Так. Значит, чувство огорчения или даже отчаяния, которое вы пережили в тот момент, было вполне естественно и без влияния излучений генератора, не так ли?

– Пожалуй, – согласился Николай.

– Заметьте: я тогда почувствовал это отчаяние без всяких на то оснований. У меня никакой ошибки не было! Это – первое обстоятельство, делающее ваш вывод недостаточно убедительным. Теперь дальше: буквы... Вы-то знаете, что они обозначают?

– Знаю.

– И тогда знали?

– Тогда я знал только об их существовании, значение их мне не было известно.

– И что же... Вы много думали о них?

– Да, и очень даже. Мне нужно было во что бы то ни стало разгадать их смысл, ибо в них таился ключ к расшифровке одного секретного сообщения, которое я тогда получил по радио.

– Прекрасно! – в голосе профессора уже звенели нотки торжества. Теперь вы понимаете, в чем дело? Как же вы не обратили внимания на это второе и самое важное обстоятельство? Вам были знакомы эти буквы, может быть вы даже думали о них в тот момент.

– Кажется, так и было, Константин Александрович ..

– Ну вот! А я о них не знал и не мог знать. И вдруг я в бессознательном состоянии стал писать их на доске... Понимаете? Ведь это явная картина гипноза! – выпалил профессор. – Это то самое, чего я добиваюсь от физики уже год. И оказывается, уже год, как проблема лучей мозга решена практически! Николай Арсентьевич! Фу, черт, это просто счастье какое-то!

– Значит, все-таки я был прав, заключив, что лучи моего "ГЧ" действуют на мозг?

– Э! "На моз!" – передразнил Ридан. – Вы совсем не были правы. Вы решили, что эти лучи, действуя на мозг, вызывают чувство отчаяния. Простите, ерунда! Лучи солнца вызывают ощущение света, значит, тоже действуют на мозг. Все действует на мозг. Если бы дело обстояло так, как вы заключили, то ваш генератор не стоил бы выеденного яйца. Никому не нужно ваше чувство отчаяния! Нет, тут было нечто гораздо более важное. Мысль об ошибке, сомнение, чувство отчаяния, наконец, эти буквы – все это было, у вас, в вашем мозгу. А луч генератора передал это мне, овладев моим мозгом. Только одно мне непонятно, каким образом излучения вашего мозга смешались с волнами луча генератора. Но тут уж я ничем помочь не могу Вы сами должны мне объяснить, как это возможно.

Николай был взволнован блестящим анализом Ридана. Необычайные, почти фантастические и в то же время неотразимо реальные выводы его с трудом укладывались в сознании. Теперь Николай вспомнил все, вспомнил свое движение, продиктованное усталостью, когда он прильнул головой к баллону лампы "ГЧ". Если от его мозга действительно шли в этот момент какие-то излучения, то они легко могли попасть на систему, модулирующую "несущую" волну. А тогда и луч "ГЧ" мог оказаться во власти мозга Николая. Так оно, очевидно, и было. Он объяснил это Ридану.

– Вот видите, – вскричал тот в восторге, – все ясно! Теперь я могу сказать точнее: волны вашего "ГЧ" относятся к диапазону порядка двух-трех тысяч ангстрем [Ангстрем – одна десятимиллиардная часть метра.]. Тут-то и расположены митогенетические, некробиотические и всякие другие биолучи. Ваш "генератор чудес" как раз то, что мне нужно, чтобы получить власть над живым opганизмом! Ох, Николай Арсентьевич, какое же это удивительное счастье!

– Погодите, Константин Александрович! Вы говорите, митогенетические лучи. Это те, которые вызывают усиленное деление клеток Между тем тогда же, при испытании "ГЧ", я пробовал действовать лучом на дрожжевые культуры и никакого эффекта не получил.

– Никола-ай Арсентьевич, – укоризненно протянул профессор. – Опять вы делаете ту же ошибку...

Но Николай уже и сам это понял.

– Простите, каюсь, все ясно.Точность настройки. И спасибо вам, Константин Александрович! Очень возможно, что и моя ошибка с "ГЧ" состоит именно в этом – в недооценке точности настройки!

В результате этого разговора они наметили такую программу: Виклингу как искусному "верньерщику" поручается срочное выполнение новых тончайших органов настройки для "ГЧ". Николай, закончив "консерватор", собирает, наконец, свой заветный аппарат не отвлекаясь больше ничем.

Ридан поставил еще такой вопрос: нельзя ли сделать так, чтобы "ГЧ" мог служить не только генератором, но и приемником биологических лучей? Это было бы очень важно в дальнейшей работе с аппаратом

Николай выкурил папиросу, походил по кабинету и сказал:

– Можно

* * *

"Консерватор" не был похож ни на одну из существующих машин. Новый аппарат выбрасывал из себя лучистую энергию. Поток ее падал из укрепленного на высоте двух метров параболического рефлектора вниз, на небольшой конвейер, по которому должны были двигаться с определенной скоростью крупные "объекты облучения".

Непосредственно к конвейеру примыкал генератор, напоминавший своим внешним видом трехэтажный буфет. Все пространство, занятое рефлектором и потоком энергии, было заключено в клетку из густой медной сетки. Она изолировала энергию от внешнего мира и предохраняла людей от ее влияния. Пол в этом месте устилали заземленные свинцовые листы.

К моменту пуска "консерватора", для которого пришлось высвободить одно из лабораторных помещений, Мамаша подготовил еще одну большую комнату, где облученные туши должны были пролежать в ящиках два месяца – испытательный срок. Организацию этой "теплицы" Мамаша целиком взял на себя, оборудовал его усиленным отоплением, увлажнителями воздуха, стеллажами, самозаписывающими термометрами, психрометрами [приборы для измерения влажности воздуха]...

Перед пуском Николай не ложился спать. Всю ночь он провозился, налаживая машину с Ныркиным и Суриковым, увлеченными работой не меньше, чем он сам. Зная, что завтра машина должна быть пущена в ход, эти заядлые энтузиасты сами отказались прекратить работу, пока все не будет окончательно налажено.

Николай добивался абсолютной точности. Последний разговор с профессором сделал его еще более осторожным. Правда, здесь в "консерваторе", только ультракороткие волны. Это не микроволны, не биолучи. Но, кто знает, не решают ли дело и тут какие-нибудь тысячные доли волны?

К утру все было готово.

Мамаша в этот день чуть свет отправился на бойню. К началу работы в институте он вернулся оттуда во главе колонны из двух машин-холодильников. Рабочие начали выгружать и вносить прямо в помещение "консерватора" продолговатые ящики с заключенными в них тушами свиней, овец, баранов. Были здесь и отдельные части больших туш и разнообразные виды мясных полуфабрикатов.

Приехал Федор, предупрежденный Николаем накануне. Улучив подходящий момент, Ридан отозвал инженера в сторону.

– Слушайте, Николай Арсентьевич, а не следует ли сообщить наркому?

– Нет, – твердо ответил тот. – Я уже думал об этом. Лучше подождать, когда все будет окончательно проверено.

Началось облучение.

Самый большой ящик поставили на площадку в начале конвейера. Николай стал позади, у боковой стенки генератора, где были сосредоточены контрольные приборы, все органы управления, и запустил сразу и генератор, и мотор конвейера.

Прошло несколько секунд, прежде чем взметнувшиеся стрелки приборов успокоились и застыли на своих местах. Все было правильно. Скорость движения конвейера определяла экспозицию облучения.

– Давай, – сказал Николай, и Ныркин сдвинул ящик с площадки на движущуюся ленту.

Через секунду ящик уже вошел в отверстие клетки. Его обдал поток лучистой энергии. Не останавливаясь, ящик выскользнул на другую площадку, в конце конвейера. Ящик сняли и увезли на тележке.

– И все?! – удивился Федор.

– Все, – устало ответил Николай. – Теперь можно продолжать в том же духе.

Один за другим прошли через таинственный, невидимый поток все семьдесят ящиков, привезенных с бойни. Их отправили в "теплицу" и разместили на стеллажах. Но это не был конец. Едва убрали последнюю партию ящиков, как Мамаша, подобно опытному режиссеру, вывел на сцену новую серию их. Тщательно пронумерованные разных размеров ящики с неизвестным содержимым были заготовлены Риданом. В некоторых из них что-то скреблось, сопело, стукало.

– Ну, Николай Арсентьевич, – сказал Ридан, – теперь попрошу вас несколько изменить настройку. Дайте минимальную мощность излучения, какая допустима при сохранении прежних условий волны и экспозиции.

Николай снова стал к пульту. Несколько ящиков были облучены один за другим. Потом Ридан попросил прибавить немного мощности и снова пропустил несколько ящиков. Так повторялось несколько раз.

Наконец все было закончено. Щелкнул рубильник. Лампы генератора погасли, движение прекратилось. Николай медленно выходил из-за конвейера.

Вдруг он пошатнулся и остановился, прислонившись плечом к стене. Федор быстро подошел к нему.

– Что, устал, Коля? – тревожно спросил он, обнимая его.

Ответа не последовало. Ноги Николая внезапно подкосились, и он рухнул на пол.

* * *

В сложном внутреннем мире человека есть явления простые, понятные, как голод, страх, любовь, первое ощущение старости или покоряющего величия природы, красоты... Настоящий смысл, их суть познается только собственным опытом. Иначе они непостижимы, и тут бессильны любые средства познания, объяснения, изображения. Даже самый талантливый художник может раскрыть их лишь тому, кто уже коснулся их сам. Когда же человек впервые сам познает в жизни эти явления, их смысл оказывается для него неожиданно глубоким и большим, он меняет представления, становится источником силы и мудрости. Такай была для Тунгусова его болезнь.

Уложенный Риданом в постель, он послушно и спокойно выполнял все предписания профессора. С тех пор как он открыл глаза после обморока, все представилось ему совсем по-иному. Телом владела слабость и лежать было приятно. В голове наступил покой, – это тоже было приятно; мысли текли медленно, без напряжения, соблюдая очередность, не нагромождаясь, как прежде, одна на другую. Николай лежал и удивлялся новым ощущениям. В конце концов, было глупо так издеваться над собственным мозгом. Он же прекрасно видел, что наступает какой-то предел напряжению умственной энергии: на это указывала бессонница, об этом говорила ему бешеная чехарда мыслей. Разве он не знал, что это за симптомы?

В первый момент после обморока, еще не понимая, что, собственно, случилось, он почувствовал страх, и, конечно, страх за судьбу "ГЧ" и всех ридановских надежд.

– Это опасно? – тревожно спросил он.

Профессор успокоил его быстро и резко:

– Это пройдет бесследно, если вы будете вести себя разумно. Между прочим, вы уже стали взрослым...

Для Ридана это был элементарный случай. Отдых, покой, немного развлечений – и все пройдет. Но как заставить этого сумасшедшего инженера отдыхать? Он подумал и решил действовать "террористически".

– Две недели будете лежать, – заявил он пациенту таким тоном, что Николаю стало ясно: лежать ему действительно придется.

В тот день, когда все это произошло, Анна сдала последний экзамен по теории музыки. Возбужденная успехом, наполненная радостью свободы после долгих недель усидчивой работы, девушка легко взбежала по лестнице, как весенний ветер, впорхнула в столовую... и сразу остановилась в тревоге. Что-то случилось... Озабоченные лица Федора и Наташи, пузырьки каких-то лекарств на столе – все это бросилось ей в глаза.

– Что такое? – произнесла она упавшим голосом.

– Ничего, Аня, не волнуйся, все уже прошло, – торопливо успокоила ее Наташа. – Был обморок у Николая Арсентьевича.

– Ну вот! Я говорила... А отец?..

Ридан вышел из кабинета Николая и плотно закрыл за собою дверь.

– А! Анка... Можно поздравить? – он поцеловал дочь. – Знаешь уже? Да, ты была права. Ну, ничего, все в порядке. Я его обманул, сказал, что нужно лежать две недели. Пусть думает так, это ему будет полезно. Чур, о делах с ним не говорить, друзья! Выдумывайте самые невероятные темы, только не о генераторах, не о технике.

– И не о "лучах смерти", – многозначительно добавила Анна, обращаясь к Федору.

Профессор посмотрел на нее удивленно.

– А это что еще?

– Это... государственная тайна, известная только нам: Николаю Арсентьевичу, Федору Ивановичу, Наташе и мне. Мы решили открыть ее и тебе. Но больше никто не должен знать.

– Черт возьми, какое торжественное начало!

Они разместились у стола тесной группой, и Анна рассказала отцу всю историю с расшифровкой сообщений таинственного друга из Германии.

Ридан выслушал рассказ внимательно. Потом молча встал, ушел к себе в кабинет и долго сидел в кресле, теребя бороду, как бы решая какой-то сложный и важный вопрос.

* * *

Николай знал, что Анна вернулась. Он услышал ее голос, когда Ридан, выходя, на секунду открыл дверь. Его охватило непреодолимое желание видеть ее. Сейчас она войдет, вероятно... как жаль, что он не мог наблюдать за ней в тот момент, когда она узнала об его обмороке! Может быть он понял бы тогда кое-что...

Время шло и никто не входил. Из столовой доносились приглушенные звуки шагов, сдвигаемых стульев; голосов совсем не было слышно. Удивительно медленно шло время, всегда такое стремительное... Часы, даже сутки часто проскальзывали незамеченными... Николай машинально смотрел на настольные часы и с удивлением видел, как большая минутная стрелка, с трудом подойдя к очередной черточке на циферблате, будто прилипала к ней и долго не могла сдвинуться с места...

Ну и нечего смотреть на нее! Он закрыл глаза... Придет или не придет?

Если не придет, все ясно. Хотя... Ридан мог запретить "беспокоить". Он так решительно закрыл дверь...

Как все-таки глупо было так жить! Не бывать в театрах, не слышать музыки, прекратить чтение. Конечно, он стал дичать. О чем можно разговаривать с таким человеком? О генераторах? Только о генераторах! О "сушильных", "консервных", лабораторных, полупроизводственных, "чудесных"... Фу, черт, стыдно! Вот Виклинг не выходит из темпа культурной жизни...

Николай услышал легкое прикосновение к дверной ручке.

Потом дверь тихо отворилась.

Три осторожных шуршащих движения...

Он еще крепче сомкнул веки. Сердце вдруг заколотилось на всю комнату.

Он чувствовал, почти видел, как Анна приподнимается на носках, чтобы издали узнать, спит он или нет.

– Смелее, смелее, Анна Константиновна, – не поднимаясь, тихо сказал Николай.

Она вышла из-за высокой спинки кровати, несколько смущенно протягивая ему руку.

– Как вы узнали, что это я?

– Я слышал ваши движения, узнал ваши шаги. И я... очень ждал вас...

Что-то более сильное, чем ее воля, охватило Анну, заставило пальцы быстро сжать пальцы Николая, и сразу же, испуганно выдернуть руку.

Несколько мгновений она выдерживала его взгляд, полный восхищения, потом опустила глаза.

В этот момент Наташа и Федор вошли в комнату. Быстро завязалась общая беседа; друзья наперерыв старались придумывать подходящие темы, чтобы как можно дальше отвлечь внимание больного от всего, что было связано с его работой. Николай заметил эти не слишком искусные маневры и вдруг расхохотался так громко и весело, что все испугались, уж не истерика ли это.

Одновременно с двух сторон появились в комнате Ридан и тетя Паша. Их встревоженные лица смутили Николая.

– Простите, я, кажется, напугал вас. Больному, очевидно, не полагается смеяться? Но, право, Константин Александрович, они тут так усердно развлекали меня... Знаете, что, товарищи? Честное слово, мне это уже не нужно. Я вылечился! Нет, нет, не от слабости, конечно, а от прежнего своего стиля работы и жизни. Во мне какой-то переворот произошел. Я хочу гулять, хочу читать, ходить в кино, на концерты. Я буду заниматься спортом... вероятно.

Это "вероятно", рассмешив всех, оказалось убедительнее других доводов Николая.

– Вы это серьезно? – спросил Ридан.

– Совершенно серьезно. Я испугался. Не хочу падать в обмороки, глупо ведь. Эдак я свихнусь и... не успею ничего сделать.

– Хорошо. Теперь я вижу, что перелом действительно произошел. Но чтобы восстановить нервную систему, вам придется отправиться в санаторий месяца на полтора. Необходимо переменить обстановку, климат, природу...

Николай нахмурился.

– Полтора месяца... – тоскливо протянул он.

Федор посмотрел на него сочувственно. У него был свой взгляд на это дело.

– Эх, Константин Александрович, – вздохнул он, – дали бы вы мне его в полное распоряжение, я бы ему в месяц вернул силы, да еще прибавил бы хороший запас здоровья, свежести и совершенно новых впечатлений.

– Каким образом? – встрепенулся Ридан, всегда внимательный к советам людей, не причастных к медицине.

– А вот как Я бы взял его с собой в путешествие, которое собираюсь совершить этим летом. Путешествие особое, в лодке, по реке. Я уже провел таким образом три отпуска, так что имею некоторый опыт. Делается так: подбирается небольшая команда, человек пять-шесть. Мы выбираем реку, по возможности, дикую, в отдаленном малонаселенном районе Союза. По железной дороге добираемся к какому-нибудь пункту в ее верховьях. Тут приобретаем большую лодку, закупаем провиант, погружаемся, и начинается жизнь на воде. Мы идем вниз по течению до заранее намеченного пункта, где ликвидируем свой плавучий дом и кончаем путешествие. Я прошел так по Уралу, по реке Белой и Северной Двине. Правда, такие экскурсии не очень-то комфортабельны и легки, но результаты получаются замечательные. Толстяки теряют лишний жир и становятся более подвижными, худые, наоборот, прибавляют в весе. Воздух, солнце, вода! А сколько всегда приключений, сколько интереснейших впечатлений! Охота, рыбная ловля, ягоды, грибы...

– Правильно! – воскликнул Ридан. – Вы правы, Федор Иванович. Санаторий отставить. Ничего лучшего нельзя придумать для Николая Арсентьевича.

– А женщин вы брали с собой? – спросила Наташа.

– Да, брали. Но... выбирали их очень осторожно, как, впрочем, и мужчин. Я повторяю, это не так просто и легко, как кажется.

Девушки переглянулись, очевидно охваченные одной и той же мыслью.

– Справимся, Натка? – лукаво улыбаясь, спросила Анна.

– Ясно!

– Команда готова, товарищ капитан, – козырнула Анна вскакивая. – На этот раз вам не придется ее подыскивать.

– В самом деле! Это было бы чудесно!

– Правильно, Анка! – поддержал Ридан.

– Только все же придется найти еще одного мужчину. Если две женщины, нужно трех мужчин, это уж я знаю по опыту.

– Так вот третий, – Николаи указал на Ридана.

– Верно! Ну, конечно! -девушки захлопали в ладоши.

– Ну, нет! – засмеялся Ридан. – Мне это не подойдет. Я все равно сбегу. Знаете что? Предложите Виклингу. Он спортсмен и, пожалуй, будет полезен. А мне он пока не нужен.

Наташа недовольно дернула носиком, однако возражать не стала: все были согласны с Риданом.

На этом и порешили. Федор взял на себя выбор подходящей реки и составление плана подготовки к путешествию. Анна должна была поговорить с Виклингом.

Беседа эта состоялась на следующий же день. По желанию Виклинга, они встретились на набережной а предвечерний час. Анна чувствовала, что Виклинг не зря стремится к уединению с ней, и немного волновалась

Выслушав ее сообщение о предполагаемом путешествии, он некоторое время молчал. Анна взглянула на него удивленно.

– Вам не нравится этот проект? – спросила она.

– Нет, это великолепный проект! И вы знаете, что я был бы счастлив провести целый месяц с вами... и с вашими друзьями.

– И с вашими друзьями, – поправила Анна.

– Я не знаю, Анни, так ли это, – грустно ответил Виклинг. Усилившийся акцент выдавал его скрытое волнение. – Об этом я хотел говорить с вами. Могут ли быть друзья, среди которых нет доверия?

Анна почувствовала себя как бы пойманной на месте преступления. Что делать? Виклинг был прав.

– Разве вам не верят? – спросила она, видя, что уйти от ответа не удастся.

– Вы это знаете, Анни. Профессор и Николай Арсентьевич совместно решают какую-то интересную проблему. Какую – это для меня тайна. Я – наблюдательный человек и знаю, что вы с друзьями меняете иногда тему разговора, когда я прихожу. Что-то скрываете. Ваша вспышка интереса к радиосвязи была неудачна, вы сами знаете. Вы не умеете лгать. О, конечно, я не могу требовать доверия... как другие. Но... разве это есть дружба, Анни?

Намек на "других" уколол Анну, и она вдруг почувствовала, что владеет положением.

– Вы не понимаете, Альфред. Отец никогда и никому не говорит конкретно о своих целях. Он борется за власть над организмом, за продление жизни. Николай Арсентьевич помогает ему в технике. И ничего он сам толком не знает. Что касается наших тайн, то... Скажите, Альфред... Я слышала, что вы явились в Советский Союз, чтобы передать нам какое-то важное изобретение. Вы можете сказать мне, что это за изобретение?

– Анни! Но я не имею права.

– Значит, вы мне не доверяете?

– Это же другое дело! Это не мой личный секрет.

– Вот видите! – подхватила Анна. – Тогда и нечего обижаться. Во всяком случае, могу вас уверить, что никаких тайн направленных против вас, у нас нет.

Виклинг вдруг повеселел.

– Ну, тогда простите, Анни. Я вижу теперь, что вел себя глупо. Я не думал, что у вас государственная тайна... – Он искоса взглянул на нее, рассмеялся и быстро продолжал. – Я должен благодарить вас за урок. У советских людей особая этика, совершенно новая. Ее не так легко понять человеку буржуазного воспитания. Оставим это. Поговорим о путешествии. Когда вы решили ехать?

– Как только Николай Арсентьевич поправится. Отец говорит, что недели через две.

– Как же вам удалось уговорить его бросить работу?

– Уговорили. Он сам понял, что ему нужно отдохнуть.

– А радио? Он всегда говорит, что часто должен дежурить в эфире.

– Он оставляет товарища Ныркина вместо себя.

– Так. А вы говорили с профессором? Может быть, я буду нужен ему?

– Говорили. Он сказал, что в ближайшее время вы ему не понадобитесь.

Виклинг помолчал с минуту.

– Вот что, Анни, – сказал он затем, – мне нужно согласовать вопрос об отпуске со своим начальством. Если отпустят, я еду с вами. Завтра же выясню. Теперь скажите... – голос Альфреда стал мягче, бархатистее и Анна инстинктивно взяла себя в руки. – Кому принадлежит эта мысль... предложить мою кандидатуру?

– А это очень важно Альфред?

– Очень важно, Анни. От этого может зависеть весь смысл моего участия в экскурсии.

– Тогда вы можете отказаться. Они прошли молча несколько шагов.

– Понимаю... И вас это нисколько не огорчит, Анни?

– Очень огорчит. Наш капитан требует, чтобы в команде было трое мужчин. А третьего у нас нет. Брать незнакомого...

– С вами невозможно разговаривать, – грустно усмехнувшись, перебил Виклинг...

Анна возвращалась домой одна, обдумывая этот разговор. Как будто она не сделала ошибки. Виклинга порой становилось жалко, в самом деле, недоверие плохая штука. Он прав. Надо будет поговорить со всеми и постараться рассеять эту атмосферу отчуждения ни в чем перед ними не провинившегося человека.

* * *

Николай начинал томиться. Шел уже четвертый день его "лежачей жизни".

Ридан пришел к нему утром, осмотрел, расспросил о сне и течении мыслей.

– Ну, вот что, – сказал он, – давайте поговорим серьезно.

О прежнем образе жизни не может быть и речи. Не так ли?

– Конечно.

– Так. Значит, поняли. Сейчас здоровы, можете встать.

Ехать вам пока нельзя, вы еще слабы, нужно окрепнуть, отдохнуть. Работать можно, но полегоньку. Что вы думаете делать?

– "ГЧ", – коротко ответил Николай.

– И больше ничего?

– Больше ничего. С "консерватором" кончено на два месяца. Если, конечно, туши не начнут разлагаться раньше времени.

– А ваши ночные путешествия по эфиру?

– Я уже сговорился об этом с Ныркиным. Он очень опытный, способный коротковолновик и, конечно, сумеет после нескольких уроков усвоить мою манеру работать на ключе, мой "почерк". Будет регулярно приходить сюда в дни моей "эфирной вахты" и просиживать за передатчиком часа два.

Этот план вернул Ридану обычную веселость. Мечта его близилась к осуществлению. С каким нетерпением он ждал этого момента, какой борьбы с самим собой стоило ему удерживать Николая от работы!

Николай встал, принял по совету профессора крепкую хвойную ванну, а после завтрака погулял немного по саду. Потом отправился в свою рабочую комнату, где на отдельном столике его ждал остов "ГЧ". Разобранные детали лежали тут же. Николай вскрыл ящик и достал из вороха мягких стружек новый, совсем небольшой баллон свинцовой лампы...

...Вечером пришел Федор. С тех пор, как было задумано их летнее путешествие, и Федор стал "капитаном", он почти ежедневно бывал в ордынском особняке. Возникало много всяких подготовительных дел, требовавших обсуждения. Прежде всего надо было избрать маршрут, найти подходящую реку. Это оказалось далеко не простым делом, хотя будущие путешественники едино-душно сходились в основном: река, должна быть "дикой" – малообитаемой, несудоходной, лесной и "охотничьей".

И вот друзья сидели за столом, заваленным географическими картами, туристскими справочниками. По многу раз обсуждали они то одно, то другое предложение, и... никак не могли найти "свою" реку в великом речном обилии советской страны.

Наконец появился и Виклинг. Внимание всех привлек небольшой плоский ящик, который он торжественно поставил на стол перед Николаем.

– Вот вам подарок к выздоровлению.

В ящике оказалась готовая передняя панель для "ГЧ" со всеми органами управления. Это был шедевр точности и изящества. Большая круглая шкала настройки заключала в себе две тысячи делений, из которых каждое можно было с помощью дополнительной микрометрической шкалы разделить еще на сто равных движений стрелки. Ридан и Николай были восхищены. Поистине, Виклинг показал себя артистом в этой работе.

Бережно уложив панель в ящик, Николай отнес его к себе. Теперь оставалось только смонтировать "генератор чудес"!..

Когда заговорили о предстоящей экспедиции, Виклинг сокрушенно развел руками.

– Я не знаю, как быть, товарищи. Очень хочется отправиться с вами, но через полтора месяца мне необходимо уехать в командировку по поручению главка на один из новых заводов. Правда, там мне работы всего на один-два дня, нужно принять монтаж электрооборудования. Но задержать пуск завода нельзя.