Текст книги "СТАЛИНИАДА"

Автор книги: Юрий Борев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Как сложили песню

В конце 1948 года видный еврейский поэт попал по навету в тюрьму. Над ним смеялись, его третировали. Поговаривали, что он выдает себя за поэта, а на самом деле – спекулянт. Его стали теснить на дно тюрьмы, а когда он попытался сопротивляться, ему устроили экзамен: "Если ты поэт, скажи свои стихи, и мы решим, чего ты стоишь".

Обширная, многолюдная и разношерстная камера притихла в ожидании, насторожилась. Только карманник Васька усовестил: "Кончай, мать твою, народ лапошить". На Ваську цыкнули.

Поэт за всю жизнь не написал ни строчки по-русски, а читать стихи, написанные по-еврейски, было бессмысленно. Наступила ледяная тишина, напряжение нарастало. Была затронута и национальная, и профессиональная честь. Да и вообще речь шла о жизни и смерти. И под тяжестью неумолимых обстоятельств он как бы прозрел. Он ступил вперед и начал тихим голосом, в такт медленному шагу:

 
Есть дороженька одна
От порога до окна,
От окна и до порога —
Вот и вся моя дорога.
Я по ней хожу, хожу,
Ей про горе расскажу.
Расскажу про все тревоги
Той дороженьке-дороге…
 

По камере прокатилась волна тепла. Тишина чуть-чуть оттаяла. А он продолжал:

 
Есть дороженька одна
Ни коротка, ни длинна,
Но по ней ходило много,
И печальна та дорога.
Я теперь по ней хожу,
Неотрывно вдаль гляжу,
Что я вижу там вдали?
Нет ни неба, ни земли…
 

Он шел, и люди расступались. И отступали жестокость и грубость.

 
Есть дороженька одна
От порога до окна,
От окна и до порога
– Вот и вся моя дорога.
 

Это была неожиданная и яркая импровизация. Стихи сами излетали из его души. Люди были потрясены и содержанием творчества, и тем, что рождение искусства произошло сразу, здесь, на их глазах. Отверженный сделался священным дервишем тюрьмы. Ему прощали и странности, и чудачества, и нелепые привычки, и заумность в разговорах на самыежитейские темы. А стих пошел, отделился от автора, стал песней. И кто теперь скажет, поэт ли родил эту песню, или люди родили поэта, сделав несчастного человека органом своих мыслей, переживаний, заставив его выговорить их боль. После этого он никогда больше не писал стихов: русских – не умел, а еврейские никому не были нужны.

Трагическое свидание

В конце 40-х – в начале 50-х годов был арестован еврейский поэт Пфефер. В это время в Москву приехал Поль Робсон. Он спросил, правда ли, что Пфефер в тюрьме. Ему ответили – с Пфефером все в порядке – и организовали с ним встречу. Два сотрудника привезли Пфефера из тюрьмы в гостиницу и остались внизу, а заключенный поднялся в номер к Робсону. Певец спросил о судьбе Переца Маркиша и других видных деятелей еврейской культуры. Пфефер сказал, что они живы-здоровы, и при этом показал на потолок, давая понять, что разговор прослушивается, а потом составил из пальцев решетку и сделал жест, означающий казнь. Робсон спросил: "А как твои дела?" Утверждая, что все хорошо, поэт повторил жесты. После этого два человека, утирая слезы, говорили о пустяках.

Через несколько дней на концерте в Ленинграде Робсон демонстративно спел еврейскую песню сопротивления, родившуюся в Варшавском гетто. Слушатели устроили овацию.

Вернувшись в США, Робсон рассказывал, что Пфефер, Маркиш и другие деятели еврейской культуры находятся на свободе. Позже он объяснял свой ответ надеждой натолкнуть Сталина на мысль, что ему выгодней сохранить жизнь деятелям еврейской культуры, чем убить их.

Однако Сталин не внял этому намеку. Пфефер и Маркиш были убиты. По другой версии, Робсон не мог изобличить Сталина потому, что сын певца находился в Москве и фактически был заложником.

Притормозить!

В разгар кампании космополитизма Сталин дал указание редактору «Правды» Петру Николаевичу Поспелову:

– Не надо делать из космополитов явление. Не следует сильно расширять круг. Нужно воевать не с людьми, а с идеями.

Сталин широко пользовался социальной технологией, формула которой: разгон – тормоз, разгон – тормоз.

Медицина, обернувшаяся политикой

Перед XIX съездом Сталин перенес микроинсульт. Отнялась рука. Состояние было плохим. Вызвали врачей. После консилиума они сказали, что положение угрожающее и вождь должен отойти от дел, чтобы сохранить жизнь. Был приведен ряд исторических прецедентов, когда отдых возвращал здоровье, а продолжение работы приводило к губительным результатам.

Сталин спросил:

– Скажите, медицина наука или нет? Врачи ответили:

– Да, товарищ Сталин, конечно, наука.

– А в науке бывает прогресс?

– Да, товарищ Сталин, конечно.

– Значит, и в медицине есть прогресс?

– Да, товарищ Сталин, есть, но не в этом случае. Эти заболевания наука еще не умеет лечить.

– Значит, вообще в медицине есть прогресс, но когда дело касается товарища Сталина, то прогресса нет.

Вскоре индийский врач – его потом наградили Сталинской премией мира – стал лечить Сталина с помощью стимулирующих и даже допинговых средств, и вождь неожиданно быстро встал на ноги. На XIX съезде он, как ни стремился, все же не смог выступить с отчетным докладом и был в состоянии только доковылять до трибуны и произнести очень краткую агрессивную речь. Эта речь призвана была доказать, что вождь здоров и в силе. (Египетские фараоны, чтобы показать, что они еще не стары, пробегали в присутствии большого числа людей огромный круг.) Вскоре началось дело врачей.

Техническая подготовка к высылке

В конце 1952 года в Биробиджане по указанию Сталина были подготовлены бараки для подлежавших выселению евреев.

Выселение не состоялось из-за смерти Сталина. О качестве этих бараков говорит то, что когда в 1956 году решался вопрос об использовании их для хранения урожая, выяснилось: стены в бараках в одну доску, огромные щели, дырявые крыши, внутри нары в два этажа. Для хранения урожая все это оказалось непригодным.

На подступах к делу врачей

В середине 1952 года в Норильске – городе заключенных, работающих на огромном промышленном комбинате, – появилась недавно арестованная красивая молодая женщина. Она была медицинской сестрой и наложницей Сталина. Нащупывая очертания будущего дела врачей, ее арестовали и не очень жестоко выслали на пять лет. Однако она была мрачна и говорила, что ничего хорошего не ожидает, поскольку ее обвинили в нелояльности к вождю. Действительно, в конце того же года ее отослали в Москву, после чего она навсегда исчезла.

Еврейское счастье

В 1952 году в разгар кампании по борьбе с космополитизмом, руководимой и направляемой Сталиным, он публикует свое письмо, в котором утверждает, что антисемитизм – тягчайшее преступление, за которое следует расстреливать. Вождь приказывает Гослитиздату выпустить в свет еврейский молитвенник на иврите.

Выполнение этой задачи поручают Марку Полякову. Он едет в Ленинград, где собирает пять издателей-евреев. Они достают молитвенник 1913 года. Беда только в том, что эта издательская компания из шестерых образованных евреев, которую вот-вот обвинят в сионизме, совершенно не знает иврита и не может прочесть ни слова в этом молитвеннике.

Однако приказ есть приказ, и издатели отдают молитвенник в типографию, чтобы снять с него копию. Когда книга вышла, оказалось, что она начинается молитвой за здравие царя-самодержца Николая II.

Тираж конфисковали, а всем, кто имел к этому хоть малейшее отношение, был устроен страшный разнос.

Дело врачей

Предание не совсем совпадает с известными по другим источникам фактами.

По преданию, Лидия Тимошук работала патологоанатомом.

Данные ее вскрытий не всегда совпадали с диагнозом. После очередной по этому поводу ссоры профессор Владимир Никитич Виноградов попросил убрать эту беспокойную и глупую бабу. Тимошук уволили. И в профорганизации, и в суде, куда она обращалась, ей отказали в рассмотрении дела, так как речь шла о режимном учреждении. Тогда она написала в МГБ, что ее уволили из-за расхождений данных ее вскрытий с диагнозами.

Письмо попало к Рюмину, и он оценил его возможности.

Рюмин работал начальником Архангельского областного управления МГБ и из-за крупных служебных неприятностей приехал в Москву и пробился к министру – Абакумову, понравился ему и был взят в центральный аппарат. Получив письмо Тимошук, Рюмин арестовал врача Кремлевской спецбольницы Финкельштейна и добыл (выбил) у него показания о покушении врачей на жизнь Сталина. С этими материалами Рюмин пришел к Абакумову. Тот сказал: – Ты что, поверишь Тимошук и пойдешь против Виноградова? А если завтра у Сталина будет насморк и он вызовет Виноградова? Что ты скажешь Сталину? А если Виноградов пожалуется Сталину? Если там заговор, то куда мы с тобой раньше смотрели?

– Да, но врач Финкельштейн дал показания о покушении на Сталина.

– Ах, ты со мной хочешь играть в эти игры?! Завтра утром приведешь Финкельштейна ко мне. Я сам с ним поговорю.

Утром Рюмин доложил Абакумову, что врач Финкельштейн повесился ночью в собственной камере. Для спасения от гнева Абакумова у Рюмина оставались считанные часы. Он приехал к Берия и рассказал ему о материалах на врачей и о позиции Абакумова. У Берия загорелись глаза: он уже был в опале у Сталина и в преддверии катастрофы.

Абакумова арестовали. Сталину доложили о деле врачей-убийц. Врачей заключили в тюрьму. Сталин увидел в этой истории ряд важных политических перспектив: путь к новой волне большого террора и к "окончательному решению" еврейского вопроса, а также возможность усиления международной напряженности и обвинения США в бесчестных акциях против СССР. При этом врачи трактовались как наймиты империализма. Все это, по расчетам Сталина, давало выход к мировой войне, к возможному захвату Европы и даже к овладению миром. Так палач Рюмин чуть было не помог Сталину ввергнуть человечество в атомную катастрофу.

Обескураживающее сопротивление

В феврале 1953 года состоялось заседание Президиума, на котором обсуждался вопрос о суде над «врачами-убийцами» и о последующей депортации евреев в Сибирь. Неожиданно для Сталина несколько руководителей высказались резко против этого. Сталин был настолько поражен и обескуражен сопротивлением (ничего подобного не было уже лет двадцать!), что молча покинул заседание, уехал и не появлялся 10–15 дней. Он не появился вообще. Умер. От огорчения? От страха? От гнева? Иногда палачи отбивают кулаки, избивая жертву: неужели евреи доконали бедного Сталина?

Идеологическая подготовка высылки

В феврале 1953 года миллионным тиражом была отпечатана брошюра члена Президиума ЦК Дмитрия Ивановича Чеснокова "Почему необходимо было выселить евреев из промышленных районов страны".

Ее выход в свет был приурочен к приговору убийцам в белых халатах и к акции выселения евреев. Однако все сорвалось по причине смерти Сталина.

Что делать с Виноградовым?

По делу врачей арестовали главным образом врачей-евреев.

Однако был арестован и Владимир Никитич Виноградов – лечащий врач Сталина, рекомендовавший ему по состоянию здоровья покой и отход от дел. Ни следователь, ни новый министр Игнатьев не знали, что делать с этим арестантом. При первой же встрече со Сталиным Игнатьев спросил, как следует поступить с Виноградовым. Сталин ответил:

– Не знаешь, что делать? Он должен быть связан с сионистской организацией Джойнт.

– Но Виноградов русский.

– Значит он английский шпион, а Англия покровительствует Джойнту.

Так что все сходится.

– Однако Виноградов ничего не подписывает и просит сообщить вам, что он ни в чем не виноват.

– Не виноват! Шпион иностранной разведки – не виноват! Имейте в виду, Виноградов человек слабохарактерный, его не надо бить, достаточно надеть на него кандалы, и он все подпишет. Я его хорошо знаю.

Оправдался

Берия не любил и ревновал к Сталину Пономаренко. Во время дела врачей Берия обвинил Пономаренко: мол, он неоднократно обедал с Виноградовым и Егоровым. Вопрос рассматривался на Президиуме, членом которого в это время был Пономаренко. "Сколько вам нужно минут, чтобы дать объяснения Президиуму и оправдаться, товарищ Пономаренко?" – спросил Сталин. "Постараюсь коротко объяснить. Известно, что вы, товарищ Сталин, сидели в одной камере с меньшевиком. Это не сделало вас врагом революции. Я сидел за столом с врачами-убийцами, но это не значит, что я проникся их идеологией".

Сталин подошел к Берия и сказал: "Слушай, оставь в покое человека".

Предвестье новой кампании

Поэт Евгений Винокуров высказывал свою Концепцию последней акции сталинской политики.

Сталин ощущал оголенность сибирских пространств и потенциальную опасность безлюдья Сибири. Неосвоенность Россией Аляски в свое время привела к ее потере: продажа за бесценок была в той ситуации единственным выходом. Сибирь оказывалась перед возможной угрозой со стороны США и Китая. То, что стало экономически иллюзорной целью строительства БАМа в 70 – 80-х годах, в сталинском сознании сформировалось как политическая задача в начале 50-х. Его решение было кардинальным, коварным, жестоким и по-своему «мудрым», если не учитывать его противочеловечность.

Идея классовых врагов, врагов народа уже не работала. Переселить миллионы людей для заселения и освоения Сибири можно было с помощью другой идеи: борьбы с космополитизмом, а потом с антисемитизмом. Сначала выдвигаются обвинения в космополитизме, а потом в организации заговора врачей-убийц, и евреи выселяются в Сибирь для спасения их от священного гнева других народов. Это дало бы Сибири около трех миллионов человек, причем большой процент интеллигенции, в европейской части России при этом освобождались бы рабочие места, ресурсы, квартиры.

После выселения евреев (во имя их спасения от погромов – образец сталинской заботы о людях!) должна была начаться борьба с антисемитизмом как с националистической буржуазной идеологией.

Винокуров обращает внимание на то, что в разгар космополитизма Сталин опубликовал в собрании сочинений письмо, в котором называет антисемитизм преступлением, подлежащим в нашей стране суровому наказанию (вплоть до расстрела). Это, по мнению Винокурова, не просто прикрытие кампании по борьбе с космополитизмом, но выдвижение пока не нужного, но через время входящего в действие основания для новой кампании. Поскольку размеры борьбы с космополитизмом были очень велики (в нее вовлекались сотни тысяч людей, а эксцессы должны были придать этому еще и преступный характер), то число наказанных антисемитов должно было быть чуть ли не вдвое большим, ведь при осуждении космополитов выступало всегда не менее двух, а иногда до десяти человек. Борьба с антисемитизмом прибавила бы к трем миллионам высланных в Сибирь евреев еще несколько миллионов антисемитов. Таким образом решались сразу несколько проблем: почти окончательное решение еврейского вопроса в России; освоение Сибири и стратегическое заполнение вакуума на востоке России; борьба против национализма и шовинизма; явление Сталина всему миру в лестной форме борца с антисемитизмом; создание новых источников даровой и квалифицированной рабочей силы для экономического развития Сибири.

Несостоявшийся спектакль

Илья Эренбург рассказывал мне, как в феврале 1953 года Маленков пригласил его в ЦК. Вначале он хвалил писателя и объяснялся в любви к его творчеству, а потом сказал: "Прошу вас ознакомиться с одним письмом. Я ценю вас и отношусь к вам с читательской привязанностью, поэтому настоятельно советую подписать это письмо".

Эренбург внимательно прочел документ, под которым уже стояли подписи известных людей. В письме говорилось: мы, евреи – деятели культуры – воспитывали своих детей в антипатриотическом духе, мы и наши дети виноваты перед всеми народами Советского Союза, так как противопоставили себя им. Дальше шли перечисления социальных прегрешений евреев. И в конце покаяние: мы становимся на колени перед народами нашей страны и просим наказать и простить нас.

Эренбург отложил письмо и сказал:

– Я этого подписать не могу.

Маленков сказал:

– Желая вам добра, очень советую не отказываться. Иначе я не могу поручиться за вашу судьбу, которая мне дорога. Ваш отказ там, – Маленков при этом показал на люстру, – не поймут и не примут. Ваш отказ вызовет такие последствия, что я не смогу вам помочь.

Эренбург понимал, что простое отрицание документа, санкционированного, как это было понятно, Сталиным, невозможно, и привел лукавые доводы:

– Я не могу подписать это письмо, потому что партия и лично товарищ Сталин поручили мне руководить движением за мир. Я ответственно говорю, что публикация письма разрушит это движение. Я получил официальное заявление Жолио-Кюри и других видных западных деятелей, что они выйдут из движения за мир, если не получат неопровержимых данных о том, что дело врачей-убийц не инсценировано. Все это не позволяет мне подписать письмо, так как я отвечаю перед партией и товарищем Сталиным за движение за мир.

– Я по-прежнему думаю, что вам лучше подписать, – сказал Маленков. – Если же вы отказываетесь, я советую: все аргументы, которые вы мне высказали, изложите в письме на имя товарища Сталина и завтра передайте мне. Я обеспечу, что ваше обращение попадет в руки товарища Сталина. Однако я уверен, что это не повлияет на его решение. Письмо с подписями представителей еврейского народа будет опубликовано на следующей неделе в "Правде".

Эренбург последовал доброму совету Маленкова и всю ночь писал письмо Сталину. Писал и рвал. Наконец ему удалось изложить свои мысли точно и корректно, с учетом психологии адресата.

Далее события развивались так. Убедили ли вождя аргументы Эренбурга или же вторглись другие факторы, но коллективное письмо в печати не появилось. Почему? Сталин ушел из жизни и унес с собой ответ на этот вопрос.

Согласно сталинскому сценарию, должен был состояться суд над «врачами-убийцами», который приговорил бы их к смерти. Казнь должна была состояться на Лобном месте на Красной площади. Некоторых «преступников» следовало казнить, других позволить разъяренной толпе отбить у охраны и растерзать на месте. Затем толпа должна была устроить в Москве и других городах еврейские погромы. Спасая евреев от справедливого гнева народов СССР, их предстояло собрать в пунктах концентрации и эшелонами выслать в Сибирь.

Хрущев пересказывал Оренбургу свою беседу со Сталиным. Вождь наставлял: "Нужно, чтобы при их выселении в подворотнях происходили расправы. Нужно дать излиться народному гневу". Играя в Иванушку– дурачка, Хрущев спросил: "Кого их?" – «Евреев», – ответил Сталин, наслаждаясь своим интеллектуальным превосходством. Утверждая сценарий депортации, он распорядился: "Доехать до места должно не более половины". По дороге предполагались «стихийные» проявления народного гнева – нападения на эшелоны и убийства депортируемых.

Так Сталин готовил окончательное решение еврейского вопроса в России, как рассказал об этом Эренбург.

Один из старых железнодорожников, живущий в Ташкенте, рассказывал мне, что в конце февраля 1953 года действительно были приготовлены вагоны для высылки евреев и уже были составлены списки высылаемых, о чем ему сообщил начальник областного МГБ.

ПЕРЕД ЗАХОДОМ «СОЛНЦА». ФИНАЛ СТАЛИНИЗМА

Беспроигрышная игра

После XIX съезда Сталин разыграл обычную для русских монархов комедию отречения и высказал желание уйти на покой. Это была седьмая «попытка». Первый раз его не пустили Каменев и Зиновьев, второй – Бухарин резко возражал против его ухода, третий – весь пленум стоя приветствовал вождя и не отпускал в добровольную отставку. Иван Грозный, Борис Годунов и другие цари уже играли в эту игру и всегда выигрывали. Сталин выиграл тоже. В 1952 году его вновь «упросили» остаться на посту. Тогда он сказал: "Ну что же. Если вы меня уговорили и обязали работать – я буду. Но я должен буду исправить некоторые вещи и навести в партии порядок. У нас образовался правый уклон. Это выразилось в том, что товарищ Молотов отказался подписать смертный приговор своей бывшей жене – Жемчужиной. Он воздержался от голосования по этому вопросу. Товарищ Микоян не смог своевременно обеспечить продовольствием Ленинград во время блокады".

Из «стариков» Сталин не посягнул на Кагановича. Он был нужен ему для сведения счетов с евреями и разворачивания кампании по борьбе с космополитизмом.

Президиум

Образовав на XIX съезде взамен Политбюро более широкий Президиум в составе 36 человек, Сталин тем самым во много раз уменьшил роль и вес своих бывших соратников. Последние растворились среди большого числа членов Президиума, и их устранение становилось менее заметным.

Глубокие экономы

Президиум возглавляло Бюро. Чтобы не включать в это Бюро Молотова, Сталин обвинил его в правом уклоне, припомнив историю конца 30-годов, когда Молотов предложил повысить закупочные цены на хлеб. Сталин возражал:

– Что мы будем делать, если начнется война?!

– Если начнется война, мы вновь снизим закупочные цены на хлеб.

– Нет, так эти дела не делаются.

Для Сталина не существовало срока давности мнимых и реальных проступков его соратников.

Ильинский о последней встрече со Сталиным

Это было в конце 1952 года. Я был приглашен на концерт, посвященный окончанию работы XIX съезда партии. Все шло хорошо и привычно. Выступал Краснознаменный ансамбль песни и пляски. Я видел, что Сталину нравится это выступление. Но вот от стола, за которым сидело правительство, отделился Ворошилов, поспешно пошел к руководителю ансамбля Александрову и передал ему просьбу Сталина сыграть «Яблочко». Зазвучал знакомый мотив. Сталин поднялся из-за стола, подошел к дирижеру и встал рядом с ним. Заложив руку за френч, Сталин выпрямился и начал петь, а Александров дал знак оркестру играть тихо, чтобы слышен был негромкий, надтреснутый, старческий голос исполнителя:

 
Эх, яблочко, куда котишься,
В Губчека попадешь —
Не воротишься —
В Губчека попадешь —
Не воротишься…
 

Меня охватил ужас. Мне показалось, что Сталин опрометчиво вышел из образа вождя, но скоро опомнится и не простит свою оплошность никому из присутствующих. Я на цыпочках, боком вышел из зала и уехал домой.

Были люди в наше время

Член партии с 1904 года, один из бывших комиссаров Балтийского флота, профессор философского факультета ЛГУ Михаил Васильевич Серебряков был человеком оригинальным. Студенты шутили: Серебряков вплотную подошел к Марксу, Энгельсу и Ленину и остановился перед Сталиным. Во время философской дискуссии он сказал:

– Если Гегель такой реакционер, как его здесь рисуют, как такие умные люди, как Маркс и Энгельс попались в эту хитро расставленную ловушку?

Когда вышла работа Сталина по языкознанию и стали говорить, что Сталин внес огромный вклад в разработку проблем базиса и надстройки, гениально осветил вопросы языка, Серебряков публично высказался:

– Все, что здесь правильно, то не ново, а то, что ново, то не правильно.

Во время кампании по борьбе с космополитизмом Серебряков решительно заступался за гонимых, прорабатываемых и исключаемых из университета евреев. Он вел себя столь независимо, что объяснить это было невозможно, и никто не решался его тронуть.

Желание ссыльного

В 1943 году Камил Икрамов как сын врага народа, расстрелянного Сталиным руководителя Узбекистана, был посажен в тюрьму. Однако еще долго арестованный Камил верил в Сталина и впервые осознал его подлость лишь в 1951 году. Однажды ночью он вдруг спросил себя, чего бы он захотел, если бы мог исполнить любое желание. И странно, что ссыльный Камил попросил не свободу, а чтобы огненными буквами на ночном небе и черными буквами на дневном было написано: "Сталин – дерьмо". Показательно и характерно для эпохи: чтобы созреть до такой мысли человеку, у которого был расстрелян отец и который сам сидел ни за что ни про что в тюрьмах и лагерях, понадобилось много лет.

За высоким забором

Главным заключенным сталинской империи был сам Сталин. Он был отгорожен от мира самым прочным и высоким забором. Его охраняла целая дивизия. Он общался с минимальным количеством людей. Он боялся всяких опасностей больше всех остальных граждан своей страны. Столь глубоко отделенного от мира человека, как Сталин, среди его подданных не было. В этом тиран и тюремщик превзошел всех заключенных.

Подслушка

Термен – русский дворянин из обрусевших французов.

Сейчас свыше 90 лет. Он прожил бурную авантюрную жизнь. В войну 14 года был младшим офицером. Во время революции быстро пошел на сотрудничество с большевиками. Вскоре изобрел музыкальный инструмент, получивший название «Термен-вокс». Звук в нем возникал от непосредственного движения руки, пересекающей электромагнитное поле. Свое изобретение Термен демонстрировал Ленину. Инструмент был техническим кунштюком и, к сожалению, для технического и художественного развития оказался тупиковым. В конце 30-х годов Термен изобрел также какой-то неперспективный вид телевидения. Во многом он был творцом, прорвавшим границы неведомого, но ведущим в тупик.

Году в 26-м на Термена и его изобретательскую деятельность обратил внимание Ворошилов и доложил об этом Сталину. Было решено, что такой человек может пригодиться в большом государственном хозяйстве. Термену определили заняться в США техническим шпионажем. Он поехал в Штаты демонстрировать свой музыкальный инструмент. Затем стал невозвращенцем, ругал большевиков. Сделался одним из популярных людей Америки.

Вращался в разных средах, встречался с Чаплином и Эйнштейном. К нему был приставлен связной, передававший добытые им сведения в Москву. В 1938 году Термен прочел в газетах, что человек по имени и фамилии, совпадающими с именем и фамилией его связного, убит в телефонной будке выстрелом в затылок. Так репрессии 37 года докатились до Америки, и агенты, сотрудничавшие с арестованными и расстрелянными руководителями органов, стали устраняться. Термен понял, что следующая пуля достанется ему. Затеряться где-либо за рубежом он не мог: был слишком известен (входил в число 25 самых знаменитых людей США). Тогда он сделал неожиданный авантюрный ход: написал письмо в посольство СССР с просьбой предоставить ему возможность вернуться на родину. Вначале ему отказали, но после повторных обращений разрешили. В 1938 году он вернулся в Москву.

Его посадили и отправили в лагерь где-то на северо-востоке. Однако вскоре вернули в Москву и поместили в секретную «шарашку», в которой работали Туполев и Королев. Термен общался с ними.

Энергия и авантюризм этого человека были столь велики, что вскоре он подружился с сыном Берия и, оставаясь в положении заключенного, приписанного к «шарашке», иногда ночевал дома у своего приятеля. В послевоенные годы Термен занимался разработкой разных форм подслушивания. Созданное им устройство позволяло с улицы услышать все разговоры, происходящие на любом этаже здания. В качестве мембраны выступало оконное стекло, с которого звуковые колебания считывались световым лучом. Термен вновь преобразовывал колебания луча в звуковые. В начале 50-х годов Берия заставлял его расшифровывать записанные таким путем разговоры, которые вел Сталин на ближней даче. Термен говорил, что сталинский голос был очень характерен, он плыл. По терминологии Термена, это был «пьяный» голос (разумеется, подразумевалась техническая характеристика голоса, а не состояние его обладателя).

Главный арестант страны

Важной символической деталью эмблемы XX века могла бы стать колючая проволока. Человечество научилось беспривязному содержанию скота. Этот метод оказался эффективен и по отношению к колючей проволокой. Эти территории заселили арестанты численностью с целые народы.

Поразительней всего, что в добровольно-вынужденном «заключении» находился и Сталин. Его двухэтажную дачу отделяла от мира колючая проволока. Второй этаж этого дома, кажется, был необитаем.

Лишь однажды там ночевал Мао Цзэдун, постель которому из уважения и гостеприимства стелил сам Сталин, который, впрочем, перед этим, демонстрируя свое величие, несколько дней не принимал гостя. На первом этаже размещалась прихожая с простой солдатской вешалкой на стене. На вешалке висела шинель вождя. Большая комната – кабинет Сталина: письменный стол с простейшей кнопочной сигнализацией для вызова охраны, в дверях – глазок для наблюдения. У стены – диван. На одной из стен – огромная карта, около которой лестница, позволявшая приблизиться к любому пункту на карте. В комнате поменьше, спальне – тахта. Мебели мало, обстановка спартанская. Предметов искусства нет. Ведь не назовешь искусством репродукцию из «Огонька» – картину Юрия Непринцева "Василий Теркин на привале", висевшую на кнопках над диваном.

Во всем ощущались меры предосторожности: нажимая выключатель, Сталин тушил и зажигал свет сразу во всем доме, так что снаружи нельзя было определить, в какой комнате находится сейчас хозяин. Занавеси на окнах снизу были подрезаны, чтобы за ними нельзя было спрятаться. Множество предосторожностей оберегало Сталина от внешнего мира.

Двоемыслие

Писатель Павленко весной 51-го года сказал Александру Кривицкому: "Сталин – тиран". Немногие в те поры осознавали это, а осознававшие не решались говорить об этом вслух. Удивительно двоемыслие Павленко, писавшего прославляющие Сталина произведения вроде повести "Счастье".

Репутация у Павленко после XX съезда была невысокая. Людей судят не по словам, а по делам.

Формула Павленко до странности похожа на слова, которые менее чем через два года скажет у бездыханного тела Сталина Берия: "Тиран умер!"

На закате сталинской эпохи

Главный редактор «Огонька» Алексей Сурков в феврале 1953 года сказал Андрею Туркову и Борису Полевому: "Когда я читаю наши газеты, мне кажется, что я попал на территорию, оккупированную Геббельсом".

Бой со Сталиным

В начале 50-х годов один из северных лагерей в районе Магадана восстал. Заключенные разоружили вохровцев, перебили часовых и под руководством зека – бывшего военного – ушли из лагеря многотысячной толпой. Это была большая армия, вооруженная чем попало и отчасти оружием, отнятым у охранников. Эта армия, которой нечего было терять, победно шла от одного лагеря к другому, сметая охрану и освобождая других заключенных. Армия росла в геометрической прогрессии, от лагеря к лагерю обретая новое оружие, новых бойцов и запасы провианта. Понимая, что в союзе они будут разгромлены регулярными войсками, предводитель этого войска повел его к Чукотке, чтобы перебраться на Аляску. Все заградительные отряды, которые бросались навстречу этому истинно "железному потоку", сметались с дороги. Мужчины и женщины шли через тундру к Берингову проливу. Тогда Сталин бросил против них боевую авиацию. На белом снегу тундры огромные черные людские массы представляли легкоуязвимую цель. Их громили прицельным бомбометанием и добивали штурмовики на бреющем полете. На многие километры по тундре оставался след кровавого месива от разбомбленной армии восставших арестантов.