Текст книги "СТАЛИНИАДА"

Автор книги: Юрий Борев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

СТАЛИН И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КУЛЬТУРА

Мудрое решение

У Сталина спросили:

– Что делать с писателем N7 Его обвиняют в троцкизме. Однако имеются доказательства его невиновности. Как решить проблему?

Сталин ответил:

– Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы.

Охранная грамота

Художник Сарьян рассказывал, что, принимая в Москве армянскую делегацию, Сталин спрашивал о поэте Чаренце и говорил, что его не нужно трогать. А через несколько месяцев Чаренц был арестован и убит.

Организация поддержки

Сталин пригласил поэта Николая Асеева в Кремль. Когда тот пришел, завел разговор о поэзии и даже прочитал отрывок какого– то стихотворения на французском языке. Премии ещё не были объявлены, тем не менее Сталин сказал:

– Поздравляю вас, товарищ Асеев, с премией, которую они называют Сталинской, за поэму "Маяковский начинается".

Великодушно приняв благодарность, Сталин продолжил:

– Мы живем в бедной крестьянской стране. У нас прошла коллективизация. Один молодой поэт, стихи которого вам, наверное, не понравятся, написал поэму "Страна Муравия". Я очень прошу вас поддержать эту поэму и написать на нее рецензию.

Асеев согласился. Как только он пришел домой, ему позвонил Мехлис:

– Я слышал, что вы хотите написать рецензию на поэму Твардовского. «Правда» готова предоставить вам свои страницы. Мы ждем рецензию.

Без них было бы спокойнее

Мариэтта Шагинян в 1937 году говорила о "гнилых интеллигентах": "Посадили несколько человек, а они подняли крик".

Двадцатая ступенька

1937 год. Двадцатая годовщина революции. Арестовали Осю – брата Льва Кассиля – автора "Кондуита и Швамбрании", работавшего в «Известиях». Сразу же вызывает его приятель – ответственный секретарь редакции и спрашивает:

– Лева, есть у тебя удостоверение?

– Есть.

– Покажи.

Приятель берет удостоверение и бросает в стол.

– К сожалению, ты уволен.

Со дня на день писатель ждал ареста. На всякий случай приготовил вещи. Сидел дома и считал ступени. От входа до его квартиры девятнадцать. Как только за дверью слышен шаг на двадцатую ступеньку – значит мимо. От нервного напряжения стали выпадать волосы. Телефон молчал: знакомые и приятели боялись звонить.

Однажды вдруг раздался звонок:

– Лева, поздравляю, тебя наградили орденом "Знак Почета".

Кассиль возмутился:

– Нашел время шутить.

С досадой бросил трубку.

Вскоре раздался новый звонок. Опять поздравление. Потом позвонили из Союза писателей и пригласили на митинг по поводу награждения группы писателей орденами.

Фадеев рассказал, что Сталин просмотрел список писателей, представленных к награждению, и спросил:

– А где тот молодой писатель, который в 1932 году на встрече у Горького лезгинку танцевал?

Фадеев воскликнул:

– А, Лев Кассиль! Он пишет.

– Почему его нет среди награжденных?

– У него брат арестован, товарищ Сталин.

– Товарищ Фадеев, Союз писателей создавали, чтобы вы защищали писателей от нас, а нам приходится защищать интересы писателей от вас.

Старичок, испугавший Сталина

Был прием по случаю окончания декады таджикского искусства. Присутствовали Сталин, члены таджикского правительства, деятели искусства и литературы. Сталин встал и предложил тост:

– За великий таджикский народ, за его замечательное искусство, искусство Хайяма и Рудаки, Фирдоуси и…

Тут сидевший в конце стола маленький тщедушный старичок закричал:

– Бираф! Старый литературоведение капут!

На минуту все в ужасе замерли. Но Сталин сделал вид, что ничего не произошло, и начал тост снова:

– За замечательное таджикское искусство Хайяма и Рудаки, Фирдоуси и Джами…

Старичок снова закричал с другого конца стола:

– Бираф! Старый литературоведение капут!

Снова все в ужасе замерли. Старичок же вскочил и решительно направился к Сталину. Тот в страхе попятился, а потом полез под стол.

Тут же два молодых человека в штатском скрутили старичка. Сталин вылез из-под стола, сделав вид, что искал там трубку, и вновь спокойно расположился в своем кресле. Он обратился к секретарю ЦК Таджикистана Гусейнову, сидевшему около него, за разъяснением, что означают эти неорганизованные выкрики и кто такой этот агрессивный старичок. Гусейнов разъяснил:

– Старик этот известный писатель и литературовед Садриддин Айни. Он кричал: "Браво! Старому литературоведению пришел конец!"

Айни много лет утверждал, что Фирдоуси таджикский поэт и спорил об этом со сторонниками старых литературоведческих школ. Теперь он приветствует высказывание Сталина о принадлежности Фирдоуси к таджикской литературе.

Сталин вышел из-за стола и при напряженном молчании присутствующих приблизился к всё ещё скрученному аксакалу. По знаку бровей вождя старичка отпустили, Сталин у него спросил: "Вы кто?"

Аксакал подобострастно склонился перед Сталиным, как перед падишахом, и сказал, что он недостойный Садриддин Айни. Сталин, уже получивший необходимую справку, спросил: "Айни – это псевдоним, а как ваша настоящая фамилия?" Айни сказал:

"Садриддин Саид-Мурадзода". Тогда Сталин протянул ему руку и сказал: "Будем знакомы, Джугашвили".

Гомер воспевает Сталина

В Махачкалу в 36 году приехала бригада поэтов (Петровский и другие) переводить песни лезгинского поэта Сулеймана Стальского, которого восторженный и великодушный Горький назвал Гомером XX века. Вышел неграмотный старик, заиграл на струнном инструменте и запел песню о Сталине. Переводчики попросили рассказать, о чем идет речь. Им изложили содержание стихотворного текста:

 
О Сталин, ты – падишах падишахов.
Ты – султан султанов.
Ты – царь царей.
Ты – выше белого царя….
 

Сначала переводчики остолбенели, а потом обвыклись и перевели:

 
О Сталин, ты солнце народов,
Ты вершина гор… и т. д.
 

«Жирные пальцы»

В стихах Осипа Мандельштама о Сталине их герою показалось особенно оскорбительным упоминание о "широкой груди осетина" (он причислял себя к грузинам) и о пальцах, которые, "как черви, жирны". "Жирные пальцы" не только стоили жизни Мандельштаму, но и дорого обошлись Демьяну Бедному. Сей пролетарский писатель в начале 20-х годов жил в почете в Кремле и был большим библиофилом. Живший рядом Сталин брал у него книги и всегда возвращал с отпечатками пальцев на страницах.

Библиофильская душа Бедного этого не выдержала, и он поделился с кем-то своим возмущением. Сталин узнал об этих высказываниях и, войдя в силу, выселил Бедного из Кремля. Поэта проработали за поэму «Богатыри» и долгое время не печатали.

За Бедным была установлена слежка. Однажды он сидел в ресторане с женщиной, за которой ухаживал. К нему подсел соглядатай, и поэт дерзко передал ему салфетку, на которой написал:

 
Никуда не убегу: У
меня одышка.
Эту бабу…..
…. – и крышка!
 

Салфетка пополнила досье Бедного.

Простое решение конфликта

Мандельштам был убежден, что он – поэт, живущий, как божия птица, вольно и впроголодь, – имеет право брать у всех все, что ему нужно. Однажды он взял взаймы деньги у прозаика Бродского. Через некоторое время заимодатель грубо, в оскорбительной для Мандельштама и его жены форме стал требовать деньги. Произошла ссора. Чтобы ликвидировать инцидент, был назначен товарищеский суд под председательством Алексея Толстого, о котором в 30-х годах говорили, что в его жилах течет половина графской и половина свинской крови. Когда я пишу эти слова, во мне всё протестует против столь резкой и несправедливой оценки. Однако в предании прозвучала такая характеристика и я не считаю себя вправе быть ее цензором. Суд решил, что Мандельштам неправ, присудил его к возвращению долга и вынес общественное порицание. Тогда разгоряченный поэт встал, подошел к Толстому и со словами: «А это вам за ваш Шемякин суд», – дал ему пощечину. Толстой пожаловался в инстанции. Вскоре Мандельштама посадили.

Однако несправедливо было бы винить в этом Толстого. У Мандельштама было «прегрешение» более опасное – стихи против Сталина. Молва же (нарушая логический закон: после не значит "по причине") связывала арест Мандельштама с эпизодом его протеста против "Шемякина суда".

Погиб поэт

В 32-м году Мандельштам написал стихотворение о Сталине. О нем знали человек десять ближайших друзей.

 
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны.
А где хватит на пол-разговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей,
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подковы, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него, то малина
И широкая грудь осетина.
 

Мандельштам был арестован. Перед этим он дал пощечину Толстому. Тот пожаловался Горькому. Горький возмущался: «Мы не допустим, чтобы били русских писателей». Никто не знал, за что посадили Мандельштама. Бухарин заступался за него, пока Ягода не показал ему стихи. После этого Бухарин перестал принимать родственников Мандельштама. Давая указание об аресте поэта, Сталин написал резолюцию: «Изолировать, но сохранить». О Мандельштаме долго хлопотал Пастернак. В разгар репрессий Пастернаку позвонил Сталин:

– Товарищ Пастернак, хороший ли поэт Мандельштам?

Не соотнеся свой ответ с драматической ситуацией, в которой находился Мандельштам, и опасаясь подозрения в знакомстве со стихотворением о Сталине, Пастернак стал путано рассуждать о достоинствах и недостатках поэзии Мандельштама.

– А как идут дела у поэта Мандельштама?

– Он сослан. Я хлопотал, но безуспешно.

– А почему вы не обратились ко мне? Я к своим друзьям отношусь лучше: если бы мой друг был в таком положении, я бы на стену лез.

– Но что же мне делать?

– Ну ничего, с Мандельштамом теперь все будет хорошо.

– Спасибо, Иосиф Виссарионович, я бы хотел с вами встретиться и поговорить.

– О чем?

– О жизни и смерти.

Сталин не ответил. В трубке раздались гудки отбоя. Пастернак, решив, что его разъединили, дозвонился до секретариата Сталина.

Ему ответили:

– Вас не разъединили. Товарищ Сталин повесил трубку. После первого ареста Мандельштам был освобожден. Он был напуган и написал оду в честь Сталина. Возможно, для этого его и освобождали. Вскоре его посадили снова, и он погиб в лагере. Это предание было записано мной в середине 50-х годов по многочисленным рассказам, ходившим тогда в писательской среде.

Интересно, что сегодня, когда можно сличить предание с мемуарами Надежды Яковлевны Мандельштам, выясняется очень высокая степень совпадения в изложении фактов, даваемых этими двумя источниками. Стихи о Сталине были мною записаны с большим количеством отклонений от авторского текста (сейчас приведены в соответствие с ним).

Сообщение о смерти

В Союзе писателей шло заседание. Пушкиновед Илья Фейнберг стал шептать переводчику Румеру:

– Говорят, в лагере умер Мандельштам. Румер довольно громко сказал:

– Не шепчите. Он ничего противозаконного не сделал.

Переводчик

Борис Пастернак не вписывался в литературный процесс сталинского времени. То, что при этом он не был арестован, предание объясняет тем, что в дореволюционное время (году в 1913) он якобы издал сборник переводов грузинских поэтов, где были опубликованы и переводы стихов молодого Сосо Джугашвили. Когда Сталину предложили в 30-х годах переиздать эти переводы, он отказался. Это предание – попытка упрощенно объяснить отсутствие традиционного финала в традиционном противоборстве тирана и поэта. Парадокс Пастернака в том, что он выжил в сталинскую эпоху и был надломлен и погиб в хрущевскую. Сравнивая эти эпохи, поэт говорил: "Раньше нами правил маньяк и убийца, а теперь невежда и свинья".

Тиран и небожитель

Генеральный секретарь Союза писателей Владимир Петрович Ставский привез Пастернаку письмо, приветствующее расстрел маршала Тухачевского. Пастернак поставить свою подпись отказался.

Но на следующий день оно было напечатано в «Правде», и подпись Пастернака под ним стояла. Пастернак обратился к Сталину и объяснил, что он воспитывался в духе толстовских традиций, поэтому быть кому-либо судьей не может. Сталин по этому поводу сказал: "Не трогайте этого небожителя, этого блаженного".

Хлеб, колхоз и Пастернак

В середине 30-х годов Сталин спросил у Фадеева, что делает поэт Пастернак.

– Пишет стихи, – простодушно ответил Фадеев.

– Это хорошо, – сказал Сталин, помолчал и добавил: – Почему бы поэту Пастернаку не написать поэму о колхозе? Нужно воспеть нашего труженика, добывающего хлеб.

– Хорошо, товарищ Сталин. Я поговорю с Пастернаком, и он воспоет труженика.

– Создайте условия. Пошлите Пастернака в творческую командировку в колхоз. Пусть там поэт изучит жизнь.

– Хорошо, товарищ Сталин, Пастернаку будет очень полезно изучить жизнь, особенно в колхозе.

Фадеев тут же сообщил Пастернаку пожелание товарища Сталина.

Пастернак был смущен, но вежливо согласился с предложением.

Однако в командировку не поехал и писать ничего не стал.

Вскоре Сталин, памятливый на задания, вновь спросил, что делает поэт Пастернак. Фадеев снова ответил: пишет стихи. Сталин поинтересовался стихами о колхозе.

– Пока не написал, – искренне признался Фадеев.

– Это жаль, – сокрушался Сталин, – такая хорошая и важная тема.

– Да, – согласился Фадеев. – Я ему напомню.

– Напомните и дайте ему командировку в колхоз, чтобы изучил жизнь.

– Хорошо, товарищ Сталин, пусть изучает жизнь. Пастернак получил командировку в колхоз, но никуда не поехал.

Когда в третий раз Сталин спросил у Фадеева, что делает поэт Пастернак и услышал в ответ, что тот так и не написал поэмы о колхозе, он очень рассердился:

– Мы просим Пастернака показать, как наши труженики добывают хлеб, а он не хочет. Ну что же, давайте немножко урежем хлеб у поэта Пастернака, раз его не интересует, как этот хлеб добывают.

И Пастернака перестали печатать. Он стал жить переводами.

Могущественный недруг

Фадеев приехал в Грузию на празднование юбилея Шота Руставели. В президиуме появился Берия, которого аудитория встретила овацией. В течение вечера Берия намеренно несколько раз выходил и входил вновь, и всякий раз его появление вызывало бурные аплодисменты. Вернувшись в Москву, Фадеев сказал Сталину: это было празднование не поэта Шота Руставели, а восточного князя Лаврентия Берия. Сталин вызвал Берия и спросил: "Слушай, Берия, не слишком ли много вождей у советского народа в Грузии?"

С тех пор у Фадеева появился могущественный недруг.

Став членом Политбюро и наркомом внутренних дел, Берия несколько раз пытался посадить Фадеева, однако Сталин препятствовал этому. Трижды Берия устраивал покушения на Фадеева.

Одно из них было в Переделкино: грузовик сшиб машину Фадеева в кювет. Однако Фадеев остался жив.

Ревность, подозрительность и тщеславие

Панферов рассказывал, что однажды по приглашению Сталина он прибыл в его приемную. Сидит, ждет. Вылетает из кабинета Сталина взволнованный Шолохов.

– Что там, Михаил Александрович?

– А!.. – раздосадовано махнул рукой Шолохов и пошёл из приемной.

Вызывают Панферова, он входит в кабинет. Сталин сидит один. Панферова сажает напротив, долго возится с трубкой, потом целую минуту или даже две пристально смотрит на Панферова и наконец спрашивает:

– Товарищ Панферов, как вы относитесь к товарищу Сталину?

Любите ли вы товарища Сталина? – и пристально смотрит в глаза. Панферов объясняет:

– Я люблю партию, народ, а их лучшим воплощением является товарищ Сталин, поэтому я люблю товарища Сталина.

Сталин встает, ходит, курит. Неожиданно останавливается рядом с Панферовым и спрашивает в упор:

– Как вы относитесь к Яковлеву? Что вы думаете о нем?

– Раз Яковлев арестован, значит, виноват перед партией и народом, но ко мне Яковлев относился хорошо, никогда не обижал и даже похвалил мои "Бруски".

– Похвалил… Мы ему сказали наше мнение – и он похвалил.

Похвалил… Наше это было мнение, а не его.

Опять ходит, курит. Неожиданно останавливается и спрашивает, как на допросе:

– А каковы ваши отношения с Варейкисом? (Иосиф Михайлович Варейкис – секретарь одного из обкомов – был расстрелян, а о нём много писалось в первых частях "Брусков".) Почему вы в своем творчестве так много внимания уделяете Варейкису? Вы его любите?

Панферов начал сбивчиво оправдываться. Сталин, не дослушав, перебивает:

– Варейкис тебя вербовал?

Панферов теряется от такого странного и опасного вопроса. Он понимает, что любой ординарный ответ грозит смертью. Говорит, истово перекрестившись:

– Ей-богу, нет, не вербовал.

Ответ произвел на семинарскую душу Сталина впечатление, и он сказал:

– Правильно, Варейкис знал, кого надо вербовать. Панферов понял, что Сталин «ревновал» и тщеславно хотел, чтобы в произведениях Панферова было написано о нем, а не о Варейкисе. В последних частях «Брусков» Панферов уделил Сталину необходимое внимание.

Взаимопонимание

Банкет в Кремле. Сталин прохаживается вдоль празд ничного стола, попыхивая трубкой. Длинный величальный тост в честь Сталина произносит Алексей Толстой. Он говорит долго, употребляя все более и более превосходные степени и все более высокие эпитеты. Сталин ходит, слушает, потом останавливается около Толстого, хлопает его по плечу:

– Хватит стараться, граф.

Ковер и вдохновение

В 30-х годах Алексей Толстой посетил ВСХВ (Всесоюзную сельскохозяйственную выставку – ныне ВДНХ). В павильоне Узбекистана он долго стоял перед роскошным ковром. Его десять лет вручную ткали несколько десятков мастериц. Это было чудо коврового искусства. Писатель пошел к директору павильона и попросил продать ему этот ковер. Директор ответил, что при всем величайшем уважении к знаменитому литератору это невозможно, ведь ковер – народное достояние и музейная редкость.

Вернувшись домой, Толстой так затосковал по ковру, что решился позвонить Сталину и рассказал о своей работе над романом «Хлеб», над образом товарища Сталина. Затем Толстой пожаловался, что работа идет не всегда хорошо, так как он лишен уюта, который может создать приглянувшийся ему ковер. Однако, к сожалению, его нельзя купить.

"Ничего, – ответил Сталин, – мы постараемся помочь вашему творческому процессу, раз вы поднимаете такие актуальные и трудные темы. Ваш «Хлеб» нужен нам, как хлеб насущный. Вам не следует беспокоиться. Работайте".

К вечеру на квартиру к Толстому на двух грузовиках привезли сказочно богатый ковер. Эта сталинская забота вдохновила писателя и вскоре он опубликовал роман «Хлеб», в котором Сталин восхваляется как спаситель России и революции от белогвардейцев, от голода и других напастей.

Не тот критик критикует не того, кого нужно

Сталин не любил заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП (б) Алексея Ивановича Стецкого. Стецкий обратился к Сталину с просьбой повлиять на Шолохова, чтобы тот изменил акценты в образе Григория Мелехова. Сталин с демагогическим простодушием ответил вполне верной (однако множество раз им нарушавшейся) формулировкой: "Нельзя вмешиваться в творческий процесс художника. Нельзя ему диктовать что-либо".

Одобренный ответ на критику

Однажды в компании Стецкий стал критиковать Шолохова за то, что его главный герой Мелехов – настоящая контра. И многое в том же духе. Потом он сказал:

– Ты, Шолохов, не отмалчивайся.

Шолохов спросил:

– Ответить вам как члену ЦК или лично?

– Лично.

Шолохов подошел к Стецкому и дал ему пощечину. На следующий день Шолохову позвонил Поскребышев.

– Товарища Сталина интересует, правда ли, что вы ответили на критику Стецкого пощечиной?

– Правда.

– Товарищ Сталин считает, что вы поступили правильно.

Хождения над пропастью

В 1938 году секретари Ростовского обкома и все областное руководство были арестованы. Секретарю обкома комсомола (по другой версии, начальнику НКВД) удалось бежать.

Через донские плавни он добрался до Шолохова и предупредил его о грозящем ему аресте. Шолохов срочно уехал в столицу. Поселившись в гостинице «Москва», он отправил Сталину письмо о том, что его хотят арестовать, а он не виноват, как не виноваты уже арестованные ростовские руководители. Не дожидаясь ответа, Шолохов стал звонить в секретариат Сталина. Вскоре ему самому позвонили оттуда и пригласили приехать. Шолохов выразил удивление по поводу того, что его разыскали. В ответ самодовольно усмехнулись: когда надо – всегда найдем.

Письмо Шолохова было вынесено на рассмотрение Политбюро. За день до этого заседания Шолохов обедал с Фадеевым и попросил его о заступничестве, Фадеев отказался.

Началось заседание. Все сидели, а Сталин ходил, попыхивал трубкой и говорил о поджогах и бесчинствах на Дону, и получалось, что и Шолохов в этом виноват. Писатель не сводил со Сталина глаз, пытаясь прочесть на его лице свою судьбу. Наконец Сталин сказал:

– Человек с такими глазами не может быть нашим врагом.

Товарищ Шолохов, как вы могли подумать, что партия даст вас в обиду?

Шолохов был спасен и обласкан. Из тюрьмы в Кремль доставили ростовских руководителей. В ходе заседания они были признаны невиновными и получили назначения в Москве, однако по просьбе

Шолохова им разрешили вернуться в Ростов. Фадеев же не мог себе простить отказа Шолохову в помощи.

Надпись на книге

Шолохов послал в подарок Сталину книгу, надписав ее: "Товарищу Сталину – М. Шолохов". Ему позвонил разгневанный

Поскребышев и сказал, что товарищу Сталину книгу с такой надписью не передаст.

– А что же я должен написать?! "С кирпичным пролетарским приветом"? – обиженно ответил Шолохов.

Предусмотрительность

Во время поездки в Лондон в 1935 году Шолохов был в гостях у баронессы Будберг, урожденной Закревской, пользовавшейся вниманием многих знаменитых людей. У баронессы Шолохов забыл свою любимую трубку. Спохватившись утром, он запросил хозяйку, но ответа не последовало. Только по возвращении на родину Шолохов получил уведомление, что баронесса хочет навестить писателя в Вешенской и вернуть ему трубку. Однако эта встреча не состоялась, и трубка была переслана по почте. Вскоре Сталин пригласил Шолохова на Политбюро (пусть, мол, знаменитый литератор посмотрит, как решаются у нас народно-хозяйственные вопросы).

На заседании Шолохов не столько слушал, что говорят руко водители, сколько со страхом гадал, зачем его пригласили. Когда все разошлись, писатель, оказавшийся рядом со Сталиным и Молотовым, услышал вопрос:

– Кто такая баронесса Будберг, которая просит разрешения посетить СССР? Следует ли давать ей разрешение?

Молотов ответил:

– Думаю, что не следует, так как Будберг франко-англо-немецкая шпионка.

На этом эпизод с трубкой и баронессой закончился. Стало ясно, зачем Сталин пригласил Шолохова на Политбюро: вождь любил держать людей в страхе и зависимости и намекнул писателю, что его связи со «шпионкой» известны.

Личный вкус как эстетический закон

Сталин посмотрел фильм 'Три подруги" и сказал о прекрасной актрисе Жеймо:

– Почему в фильме играет эта карлица? Что она здесь делает? Что, у нас полноценных артисток нет?

Жеймо исчезла с экрана.

Увидев на экране Ладынину, Сталин сказал:

– Вот это настоящий тип русской женщины.

Живость восприятия

Сталин много раз с удовольствием смотрел фильм "Волга– Волга". Когда развитие действия доходило до определенной точки, он восторженно предсказывал:

– Сейчас она будет падать за борт!

Такое непосредственное эмоциональное восприятие было характерно для Сталина. Когда показывали "Юность Максима", он кричал:

– Наташа, куда же ты идешь! Туда нельзя! Ну разве так кон спирируются!

Так же он переживал ковбойские фильмы. Когда пуля просвистела над головой героя, вождь воскликнул:

– Черт возьми, еще немножко, и попало бы! Чуть-чуть не хватило!

Жалобы родственников

Сергей Юткевич рассказывал, что Сталин спасал кино режиссеров от родственников исторических персонажей. Так, создателей фильма «Чапаев» братьев Васильевых донимали родственники Чапаева. Довженко – постановщика фильма о Щорсе – преследовали родные этого героя гражданской войны.

На Юткевича пожаловались близкие Свердлова: мол, образ этого революционера в фильме искажен. Сталин написал на жалобе резолюцию: "На усмотрение режиссера. И. Сталин".

Свидетельства очевидцев

После создания фильма «Чапаев» критик Херсонский писал, что лента плоха, так как в ней мелкобытовое заслоняет героически эпохальное. Соратники Чапаева и члены его семьи тоже высказались неодобрительно: все было не так, Чапаев не похож на себя. Для фильма сложилась безысходная ситуация. Наконец его показали Сталину, передав мнение соратников и родственников Чапаева. Сталин походил, помолчал, попыхтел трубкой и сказал примечательные слова, выявляющие его эстетическую программу "жизненной правды":

– Лгут, как очевидцы.

Слабонервных не приглашать

На правительственный просмотр фильма "Юность Максима" по традиции пригласили режиссеров Григория Ми хайловича Козинцева и Леонида Захаровича Трауберга. Однако Трауберг не смог прийти из-за болезни. Картина Сталину понравилась, но прежде чем похвалить ее, он высказал некоторые замечания.

После второго замечания присутствующий кинорежиссер упал в обморок и его унесли. У художников слабые нервы, – решил Сталин и изменил традицию: режиссеров перестали приглашать на просмотры.

Показ фильмов вменили в обя занность председателю Комитета по делам кинематографии Большакову. Он выслушивал замечания и соображения Сталина, а потом пересказывал их авторам фильмов.

Милостивое разрешение

В середине 30-х годов Сталин, собрав некоторых видных театральных и кинематографических деятелей (в их числе были Н. Погодин и М. Ромм), сказал, что не надо бояться показывать на сцене и на экране товарища Ленина и товарища Сталина.

После этого и появились фильмы и пьесы "Человек с ружьем", "Кремлевские куранты", "Ленин в 18 году", "Ленин в Октябре".

Совместитель

В 1936 году Сталин назначил взлелеянного им Генерального прокурора СССР Вышинского по совместительству с палачеством еще и генеральным надсмотрщиком над культурой.

В одном из докладов Вышинский высмеял кинорежиссера Пырьева и назвал его сумасшедшим за то, что Пырьев сказал, что на наших съемочных площадках нервозная обстановка.

– Так не потому ли, что сам Пырьев не в себе? – рассуждал Вышинский по логике трамвайной перебранки: "сам дурак".

Разрешение трудностей

Перед Всесоюзным слетом физкультурников Ласкина и ещё одного ответственного работника кинохроники ночью вызвали в Кремль. В зале были Сталин, Молотов, Каганович и другие руководители. Сталин спросил, ужинали ли они.

– Спасибо, мы не голодны, – сказали оба.

Сталин настаивал: не стесняйтесь и не обманывайте. Из двери тотчас появились две официантки и принесли на подносах бутерброды и чай.

Давясь от неловкости, кинохроникеры жевали бутерброды и пили чай. Когда они закончили, Сталин спросил: "Что надо сделать, чтобы улучшить вашу работу?"

Осмелев, один из кинохроникеров сказал: трудно с билетами на поезд, а постоянно нужно отправлять операторов в командировки.

– А вы попросите товарища Кагановича – у него на транспорте большие связи.

Каганович сказал:

– Кинохронике во всех кассах будет оставляться броня на 10 билетов.

– Спасибо.

– Так, один вопрос решили. (Сталин загнул палец.) Еще какие трудности?

– Нужен хотя бы один аппарат звукозаписи. Обращались к товарищу Большакову, он давно обещал выделить 5000 рублей.

– А мы попросим нашего наркома финансов дать вам деньги на десять звукозаписывающих аппаратов.

Нарком финансов подобострастно подтвердил, что такие деньги будут выделены. Сталин загнул второй палец и спросил:

– Еще какие трудности?

– Не можем достать автомобилей для съемки с движения.

– В городе Горьком есть автозавод имени Молотова. Попросим товарища Молотова достать нам по знакомству десять машин.

Молотов поспешно заверил, что автомашины будут. Сталин загнул третий палец.

– Какие еще трудности? Больше нет? Тогда идите и работайте.

Желаю успехов.

Телефонный разговор

В кабинете раздался телефонный звонок.

– Алло.

– Директора театра мне.

– Я вас слушаю. Кто это говорит?

– Сталин.

Из трубки гудки «занято». Сталина опять соединяют с театром, отвечает секретарша директора:

– Алло.

– Мне директора. Почему он вешает трубку?

– Директор умер минуту назад от разрыва сердца…

Нарушитель

Леонид Утесов рассказывал мне. Выход на экраны фильма "Веселые ребята" сопровождался хвалебными рецензиями в «Правде» и «Известиях». Накануне публикации в эти газеты позвонил заинтересованный кинорежиссер и сказал: не указывайте фамилию актера, игравшего роль Кости-пастуха, так как этот актер пытался бежать за рубеж, нарушил границу и был пойман. И в «Правде», и в «Известиях» исполнитель центральной роли Утесов упомянут не был, что в ситуации середины 30-х годов прямо компрометировало его не только в профессиональном, но и в политическом отношении и породило множество слухов.

Вскоре Утесов случайно встретился в Сочи с Поскребышевым и на его вопрос: "Куда вы пытались бежать?" – ответил, что это нелепый слух, а затем обратился с просьбой погасить этот слух к редактору «Правды» Льву Захаровичу Мехлису. Газета опубликовала статью о музыкальных комедиях, где положительно упоминался Утесов и была дана сноска: мол, сплетни об этом известном артисте не имеют под собой никаких оснований. Однако в те годы даже столь внушительное опровержение оказалось недостаточным. Слух считался более достоверным и был авторитетнее официального сообщения.

В 1936 году экипаж Чкалова совершил беспосадочный перелет до острова Удд. В честь героев-летчиков устроили правительственный прием. На него пригласили Утесова с его оркестром. Из их сорокапятиминутного выступления и должен был состоять торжественный концерт.

За кулисами к Утесову подошел Ворошилов и сказал:

– Вы играйте на всю железку, а то тут о вас ходят дурные слухи.

Утесов, естественно, старался. Особый восторг аудитории вызвала весьма сентиментальная песенка с незатейливым сюжетом: ивы смотрят в реку, как мы с тобой когда-то, теперь я без тебя грущу у реки. Этой немудреной песней Сталин был потрясен и аплодировал стоя. Присутствовавшие последовали его примеру.

Эстрада находилась в углу Грановитой палаты. Вдоль стены шёл длинный стол, в центре которого сидел Сталин, по обе стороны от него – члены Политбюро, а напротив – Чкалов и его экипаж. В зале стояли столы для гостей, среди которых было много летчиков. Все хлопали, глядя на Сталина, определяя по нему меру рукоплесканий. Так как Сталин хлопал долго и энергично, началась овация. Тогда Утёсов повторил песню. Сталин опять встал и долго хлопал, а за ним всё остальные. Песня прозвучала в третий раз. Затем к Утёсову подошёл Ворошилов и попросил его исполнить блатную песню "С одесского кичма-на бежали два уркана". Утесов ответил:

– Мне запрещено петь эту песню с эстрады. -

Кем?

– Одним из руководителей Комитета по делам культуры товарищем Млечиным.