Текст книги "СТАЛИНИАДА"

Автор книги: Юрий Борев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

ПОБЕДНЫЙ ФИНАЛ ВОЙНЫ

Сталинская забота о бегемоте

Для разработки операции по взятию Кенигсберга к Сталину были вызваны многие военные. Выслушав доклады о планах операции, он задал один показавшийся всем странным вопрос:

– А как вы собираетесь брать зоопарк?

Никто не мог ответить, так как никто об этом не думал и не понимал в чем дело. Сталин пояснил:

– Знаете ли вы, что в кенигсбергском зоопарке находится уникальный бегемот, самый старый из живущих в зоопарках мира.

Он имеет большую ценность. Надо постараться взять его живым и невредимым.

Неожиданное познание Сталина, как всегда в таких случаях, объяснялось усилиями его референтов.

План операции пришлось пересмотреть, чтобы учесть интересы бегемота. В ходе боя на тиргартен был сброшен десант. Оставшимися в живых десантниками бегемот был взят в плен живым.

Странно только, почему референты не подготовили в свое время сведений о Дрезденской галерее и ее спасение было делом случайной и героической самодеятельности сержанта-художника. И почему они не подготовили данных о том, что в том же Кенигсберге хранилась вторая студенческая запись курса лекций Гегеля по эстетике. По первой из записей проделана публикация «Эстетики» Гегеля во всех изданиях мира. Кенигсбергская запись могла бы быть сличена с опубликованной, и можно было бы восстановить реальный текст Гегеля более аутентично. Об этой рукописи мне рассказал профессор Бассенге, когда немецкий перевод моей книги "О комическом" печатался в "Ауфбау—ферлаг". В 60-х годах я предпринял попытки найти концы этой рукописи в Калининграде. Однако безуспешно. Есть сведения, что из Кенигсбергского университета и городской библиотеки многие книги и рукописи были вывезены в Минск и в Прибалтику. Судьба их неизвестна. Впрочем, хорошо, что удалось спасти хотя бы бегемота.

Способ командования

Незадолго перед смертью маршал Рокоссовский сказал:

– Этот недоучка только мешал воевать. Мы – командующие—его обманывали: любому самому несуразному его распоряжению поддакивали, а действовали по-своему.

Против упрощения

В конце войны с целью уменьшить сопротивление немцев Сталин решил дать им надежду на национальное бытие. Он подверг критике тему беспощадной мести врагу, ответственности всего немецкого народа за фашизм и его злодеяния. По указанию Сталина «Правда» опубликовала статью Георгия Федоровича Александрова "Товарищ Эренбург упрощает", решавшую важные морально– политические задачи. Статья осуждала Илью Эренбурга – певца ненависти к фашистам. При этом Сталин позаботился, чтобы Эренбургу помогли пережить этот удар.

Поражение, превращенное народом в победу В предвоенный период были последовательно уничтожены шесть руководителей Военно-Воздушных Сил СССР, а седьмой смещен. К Отечественной войне Военно-Воздушные Силы страны были так же обезглавлены, как и" другие рода войск.

Перед войной Сталин уничтожил большую часть офицерского корпуса и почти всех командующих Красной Армии, на два года задержал внедрение грозного ракетного оружия ("Катюша"), многих лучших инженеров и конструкторов-оружейников арестовал (Туполева, Королева и других), иных уничтожил (Лангемака, Клейменова), самоуверенно не внял предупреждениям наших разведчиков, дипломатов и специалистов по Германии о готовящемся нападении вермахта на нашу страну; провалил всю дипломатическую кампанию по организации сопротивления фашизму и предотвращению войны, снабдил Гитлера продовольствием и стратегическим сырьем, истребил или заключил в лагеря миллионы людей призывного возраста, выключив их из дела обороны, и отвлек на содержание в заключении огромную армию охранников. Сталин, пренебрегши доводами Жукова и других военных специалистов, проиграл Киевскую и

Харьковскую операции и обрек сотни тысяч бойцов на гибель и плен. Ни один полководец мира не сделал столько для поражения своего народа в войне, сколько сделал Сталин. Он проиграл войну, что заставило народ под угрозой иноземного фашистского господства мобилизовать свои последние силы и проявить невиданный героизм для спасения Родины. Великую Отечественную войну народ выиграл вопреки Сталину.

Пополнение

В конце войны Сталин отдал распоряжение набирать солдат-добровольцев в тюрьмах среди уголовников. Он разрешил объявлять в войсках: взятые немецкие города будут на три дня отданы солдатам и лишь потом установлена комендатура.

Век живи – век учись

Предвоенное истребление командного состава Красной Армии привело к острому кадровому дефициту в высшем командном составе и необходимости доучиваться на ходу. В 1942 году Сталин назначил ранее занимавшегося гражданской авиацией Александра Евгеньевича Голованова командующим авиацией дальнего действия. В 1944 году он стал Главным маршалом авиации, однако поговаривали, что маршал не знает проблем военной авиации. Он попросил у Сталина разрешения пойти учиться в Военную академию.

Сталин пошутил: "Ученье – свет" – и отпустил

Маршал кончил академию, вернулся на должность командующего дальней авиацией, но военные стали поговаривать, что он не знает тактики наземного боя и взаимодействия авиации и сухопутных частей. Маршал обратился к Сталину с просьбой пройти пехотные курсы «Выстрел» и снова сел за парту и даже лег в траншею.

Ко времени окончания им курсов «Выстрел» Сталин умер, пришло новое руководство, и маршал не получил назначения.

Сталинская стратегия и тактика

На Зееловских высотах, прикрывавших Берлин, наши войска с большими трудностями и огромными потерями дрались, не продвигаясь вперед. По этому поводу Сталин позвонил Рокоссовскому:

– Не ожидал от вас, товарищ Рокоссовский.

– Я не руковожу этой операцией.

– А кто же?

– Командует Жуков.

– Он же руководит всей группой войск… Впрочем, поскольку он сосредоточился на вашей армии, пусть продолжает. Вам мы поручим другую армию.

Сталин решал сразу две задачи: сталкивание маршалов и фактическое понижение Жукова.

Сталин и разобщение маршалов

20 января 1989 года Мария Жукова опубликовала ранее никому не известный отрывок из воспоминаний ее отца – маршала Жукова. Этот ценный мемуарный материал был назван автором "Коротко о Сталине". В этих воспоминаниях отмечается, что Сталин при проведении крупнейших операций, когда они удавались, старался отвести в тень их организаторов, себя же выставлял на первое место, прибегая для этого к таким приемам: обзванивал по телефону командование и штабы фронтов, армий и порой корпусов и давал советы и указания. Так создавалась видимость того, что Верховный Главнокомандующий все держит в своих руках. Только под конец войны, точнее, после битвы на Курской дуге Сталин научился ориентироваться в военных вопросах. Когда наши войска перенесли военные действия за линию советской границы, Сталин ликвидировал институт представителей Ставки и переключил управление всеми фронтами непосредственно на Ставку. Василевскому при этом было приказано командовать 3-м Белорусским фронтом, Жукову – 1-м Белорусским (прямо выходившим на берлинское направление) вместо Рокоссовского, а последнему был дан 2-й Белорусский.

Рокоссовский при этом обиделся, особенно на Жукова. "С этого момента между Рокоссовским и мною, – говорит Жуков, – уже не было той сердечной, близкой, товарищеской дружбы, которая была между нами долгие годы. И чем ближе был конец войны, тем больше Сталин интриговал между маршалами, зачастую сталкивая их «лбами», сея рознь, зависть и подталкивая их к славе на нездоровой основе". Особенно многого добился Сталин в разобщении Жукова и Конева. Жуков рассказывает ряд подробностей, свидетельствующих об этом разобщении и даже о неблаговидных поступках Конева по отношению к Жукову, спровоцированных сталинскими интригами.

Эти подробности опубликованы в вышеупомянутой статье Жукова. В юности я приятельствовал с дочерью маршала Конева Майей, у нас была общая компания. Изредка бывал в доме Ивана Степановича Конева и немного разговаривал с ним. Не стану утверждать, что мои сведения почерпнуты из этого первоисточника, однако еще в те победные годы можно было услышать странные рассказы о разобщенности полководцев в конце войны. Картина получалась такая. В конце апреля 1945 года войска Конева и войска Жукова атаковали Берлин. Войска Конева успешней продвинулись к рейхстагу и даже начали его штурм. Жуков узнал об этом и, пользуясь более высоким должностным положением, с согласия Сталина приказал войскам Конева отступить и переориентироваться на пражское направление. Почти взятый, но отданный немцам рейхстаг Жуков приказал брать вновь своим войскам, чтобы честь взятия главной цитадели Третьего рейха принадлежала ему.

Как могло возникнуть такое невероятное предание? Видимо, дух соперничества, тщеславие, всегда мучившие душу Сталина, ему удалось привить и славнейшим из маршалов Великой Отечественной войны. Впрочем, перед войной Сталин добился еще большего успеха: одни маршалы судили и уничтожали других, а потом гибли сами.

Трофеи

В 1946 году Сталин созвал крупных военачальников и сказал: "Мне стало известно, что некоторые генералы и маршалы обогатились и нажились на войне, которая была трагедией для народа". Сказал и ушел. Все разошлись. Характерна была реакция военачальника Василия Ивановича Чуйкова. К утру он вывез из своей квартиры не только всю привезенную из Германии мебель и ценности, но и вообще всю мебель и все вещи и остался в пустой квартире.

Из шуток гения

Один общевойсковой генерал-полковник докладывал Сталину положение дел. Сталин остался очень доволен и даже раза два одобрительно кивнул. Окончив доклад, генерал-полковник смешался.

Сталин спросил:

– Вы хотите еще что-нибудь сказать, товарищ генерал-полковник?

– Да, у меня один личный вопрос.

– Говорите.

– В Германии я отобрал кое-какие интересующие меня вещи, но на контрольном пункте их задержали. Если можно, я просил бы вернуть их мне.

– Это можно. Напишите рапорт, я наложу резолюцию. Генерал– полковник вытащил из кармана на всякий случай заготовленный рапорт.

Сталин наложил резолюцию. Генерал-полковник, очень довольный, горячо поблагодарил Сталина.

– Не стоит благодарности.

Генерал-полковник прочел резолюцию: "Вернуть полковнику его барахло. И. Сталин".

– Тут описка, товарищ Сталин. Я не полковник, а генерал– полковник.

– Нет. Тут все правильно, товарищ полковник.

Лошадиная справедливость

Сталин сам хотел принимать Парад Победы. По его представлениям, этот парад следовало принимать на белой пощади.

Сталин попытался овладеть искусством верховой езды, но лошадь сбросила его. Пришлось Сталину поручить принимать Парад Победы маршалу Жукову. Так лошадь восстановила историческую справедливость. Интересно, казнили ли эту лошадь?

Слезы ярости

В конце войны Сталин уже видел себя владыкой мира.

Ему и его армиям ничего не стоило сделать бросок в Европу и Азию. Его надежды взорвались вместе с атомными бомбами, упавшими на Хиросиму и Нагасаки. Для Сталина эти бомбардировки прозвучали как предупреждение, и когда он узнал о них, он плакал. Не от жалости к жертвам атомного огня, как можно было подумать, а от бессильной ярости, гнева, крушения надежд. Так, "слабого слабей жестокий", как говорил Пушкин в "Пире во время чумы".

После атомной бомбардировки Сталин был груб.

Разговаривал на языке жестком и вульгарном, часто употреблял бранные слова. В 1945 году, после атомной бомбардировки Хиросимы Сталин вызвал президента АН СССР академика Сергея Ивановича Вавилова и спросил:

– Ну что, прозевали бомбу ваши ученые? (Сталин выразился грубее).

– Нет, товарищ Сталин, в очередях простояли.

Быть может, столь резкий ответ и спас тогда президента. А в результате в науку были брошены средства.

Запреты и портреты

В части, стоявшей под Берлином, к празднику понадобился портрет Сталина. Нарисовать его вызвался солдат Булгаков.

Нарисовал похоже, но с гусиными лапками у глаз, не как на официальных портретах. Портрет повесили, а тут приехал важный генерал, взглянул – какой-то не такой Сталин, – и приказал до дальнейшего выяснения посадить художника на гауптвахту. Сидит он долго, и никто не знает, что с ним делать дальше. Вскоре в часть с инспекцией приехал маршал. Поинтересовался арестованными.

Докладывают маршалу:

– Сидит солдат за портрет Сталина.

– Карикатура?

– Нет, портрет.

– Так почему сидит?

– Генералу не понравилось, как нарисовано.

– Дайте я посмотрю, все-таки я маршал и лучше генерала в портретах понимаю.

Принесли портрет. Маршалу понравилось. Тут его в Москву на доклад вызвали, и он взял с собой портрет. К слову пришлось, показал портрет Сталину. Сталин одобрил.

Солдата Булгакова тотчас вызвали в Москву. Дали студию, помощников, и стали они для улиц рисовать портреты Сталина, вернее авторские копии с того берлинского портрета.

Непоследние штаны

Нужно было подписать разрешение на выпуск фильма. Председатель Комитета по делам кинематографии Большаков подал Сталину авторучку. Авторучка не писала. Большаков виновато взял ее из рук вождя и встряхнул. Чернила выплеснулись на белые брюки генералиссимуса. Большаков замер.

Сталин вскинул голову и свирепо посмотрел на Большакова. Того охватил ужас. Довольный достигнутым впечатлением, Сталин сказал:

– Ну что, Большаков, испугался? Наверное, решил, что это у товарища Сталина последние штаны?

Стихи о мире

В 1945 году я искренне написал лживые стихи о мире, Вновь и вновь вспоминаю о моих заблуждениях с горечью и лишь для того, чтобы мой читатель понял, что собранные мной предания о Сталине, изобличающие его палачество, коллекционировались человеком, у которого изначально не было отрицательной и разоблачительной установки. Я был хорошо выработанным продуктом сталинизма, и только годы размышлений могли отвратить меня от сталинщины и сдвинуть с этой воистину мертвой точки духовной жизни. Вот эти стихи. Они назывались "Первая мирная ночь".

 
Тишина на Северном, Южном, Центральном.
Серебряные головы над картами свесив,
В штабах армий и в генеральном
Спят генералы в бархате кресел.
Но стоят часовые по краям тишины,
Задевая штыками цветущие ветки.
А один человек свернул уже карту войны
И склонился над картою пятилетки.
 

Это была абсолютная ложь, потому что сразу после войны Сталин склонился над списками новых жертв: политика и здесь опережала экономику, и эта политика была репрессивна.

Послевоенные судьбы

В 1945 году в Литературный институт имени Горького пришел худощавый человек лет тридцати. Он вернулся из плена.

Помню несколько строк из стихов, написанных им в фашистском лагере.

 
Стремясь к Советскому Союзу
Навольный свет из царства тьмы,
Пока не закатился в лузу —
Вподвалы Бохумской тюрьмы.
Здесь поучительней карают
И, возбудив в себе азарт,
Эсэсовцы шутя играют
В живой, кричащий билиард…
 

Больше стихов не помню. Фамилию поэта тоже не помню. Его приняли в институт, а вскоре арестовали. Выжил ли он? Сталин не доверял тем, кто по вине его бездарной политики и военной стратегии оказался в плену. Многие из гитлеровского лагеря перекочевывали в сталинский. Некоторым бывшим фа шистским узникам, вернувшимся на родину, посчастливилось остаться на свободе, как, например, адъютанту командира подпольного сопротивления в одном из крупнейших фашистских лагерей Юрию Пиляру. Подпольщикам удалось разоружить фашистскую охрану лагеря и освободить себя. Заключенные встретили советские войска уже свободными людьми, готовыми дальше бороться с фашистами.

Пиляра не посадили, но многие годы, до смерти Сталина, он был без работы. Чтобы не умереть с голоду, он – молодой писатель – работал на любой поденной работе – то грузчиком, то раздельщиком туш на мясокомбинате.

Победитель

В первый период войны – период отступлений – не выпячивалось военное руководство Сталина. Во второй период подчеркивалось, что Сталин – главнокомандующий, великий стратег, гениальный полководец, генералиссимус. Пропагандистский лозунг военных и послевоенных лет: «Там, где Сталин – там победа», – скорее должен звучать так: «Где победа – там Сталин». Это, конечно, тоже талант – уметь примазаться к успеху, но талант особого рода.

Статистика потерь

Узнав о том, что немецкие потери в войну составили около 7 миллионов солдат, Сталин приказал назвать такую же цифру потерь советской армии.

По поводу военных потерь Сталин сказал:

– Когда гибнет один человек – это трагедия. Когда гибнут тысячи – это статистика.

Во все времена борьбы за власть, властвования и особенно в годы войны Сталин предпочитал такую статистику такой трагедии.

* * *

 
Про войны говорят – вранье,
Но знает правду воронье.
 

VIII. 1945–1953. ГЛАВНЫЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ, ПРАВЯЩИЙ ВЕЛИКОЙ ДЕРЖАВОЙ

СОВЕТСКАЯ КУЛЬТУРА НА «ПОДЪЕМЕ»
ГЕНЕРАЛИССИМУС КУЛЬТУРЫ И ЕГО МАРШАЛЫ

Рабство принижает людей до любви к нему.

Высказывание Вовенгура, выписанное

Л.Толстым в «Мысли на каждый день»

Поэзия, смирно!

Джафар Багиров был азербайджанским воплощением сталинского стиля руководства. Он не любил поэта Самеда Вургуна и на встрече с писателями пригрозил ему: "если будешь нас беспокоить, мы тебя превратим в лагерную пыль". За собрата по перу заступился поэт Павел Антокольский: "Джафар Джафарович, Самед Вургун очень хороший поэт". Вмешательство в руководство вверенной ему Сталиным республикой привело Багирова в бешенство. Он закричал:

– Антокольский, встать!

Антокольский встал.

– Антокольский, сесть!

Антокольский сел.

– Антокольский, встать!

Антокольский встал…

Каждая из команд повторялась трижды и трижды была исполнена.

Когда потом у Антокольского спросили, почему он исполнил эти унизительные команды, он ответил:

– Ну… во-первых, я член партии, а во-вторых, я испугался.

Было чего пугаться. Художник мог сохранять свое достоинство лишь ценой мучительной смерти, постигшей Николая Гумилева, Осипа Мандельштама, Тициана Табидзе, Егише Чаренца и многих других, или мучительной жизни, прожитой Пастернаком, Ахматовой, Платоновым, Булгаковым. Трудно требовать от поэта такую цену даже за сохранение своего «я». И все же высокая поэзия рождается в деспотическом обществе только через самоотверженное сопротивление тирании.

Тост

Антракт. Сталин и члены Политбюро сидят в комнате отдыха при правительственной ложе Большого театра. Выпивают.

Сталин предложил тост за Молотова и пригубил рюмочку коньяку. В свою очередь Молотов поднял бокал за Сталина. Потом Сталин поочередно выпил за Ворошилова, Берия, Микояна и других соратников, круг которых завершал Щербаков. Рядом с ним сидел Храпченко, принимавший руководителей страны в Большом театре как председатель Комитета по делам искусств. Сталин провозгласил тост "За Храпченко как такового". Тут же, ревниво пресекая распространение сталинской благосклонности на Храпченко, который хотя и высокий руководитель, но для столь высокого внимания чином не вышел, Берия предупредил о злоумышлении:

– А он наши разговоры записывает.

Храпченко вздрогнул от неожиданности и ужаса. А Сталин повторил будто ничего не слыша:

– За Храпченко как такового.

Кто-то из соратников, подыгрывая Берия, пожаловался, употребив при этом некое загадочное, однако честной компании знакомое слово:

– А он лавлирует.

То, что это слово означает «недопивает», «уклоняется», стало ясно и Храпченко, когда Щербаков, несмотря на симпатии к нему, налил ему полный фужер коньяку. Храпченко лихо выпил. Микоян одобрительно сказал:

– А мы думали, Храпченко интеллигент.

Так Храпченко вовремя сумел снять с себя позорный ярлык интеллигента. И прежде чем его сознание отключилось от сильного опьянения, он успел понять, что опасность миновала.

Указание вождя выполнено

Невеста одного правдиста танцевала в ансамбле, которым руководил известный хореограф. Этот журналист собрался попросить хореографа отпустить невесту в свадебное путешествие.

Чтобы ему не отказали, он решил обратиться со своей просьбой в особо престижной обстановке – во время правительственного концерта в Большом театре. После первого отделения жених отправился за кулисы, однако обстановка оказалась неподходящей.

Председатель Комитета по делам искусств Храпченко строго отчитывал хореографа:

– Я же просил не ставить этот номер в программу.

– Но ведь все прошло хорошо. Товарищ Сталин аплодировал – я сам видел.

– Да, товарищ Сталин хлопал. Однако раз на раз не приходится и я требую, чтобы в дальнейшем вы не нарушали моих указаний. Это может плохо кончиться…

Журналист терпеливо ожидал конца этого неприятного для собеседников разговора. Вдруг он увидел, что к спорящим почти неслышно идет Сталин. Понимая, что он не должен находиться в таком высоком обществе, журналист благоговейно отошел на почтительное расстояние и увидел странную картину. Сталин приблизился к спорящим, что-то сказал им и удалился. А Храпченко и хореограф, которые только что почти ругались, вдруг обняли друг друга и в полной тишине стали вальсировать. Единственным случайным зрителем этого редкостного танца оказался перепуганный жених, которому так и не удалось поговорить с хореографом.

Звонки возвестили начало второго отделения. Журналист не столько смотрел на сцену, сколько гадал, что же сказал товарищ Сталин.

После концерта он вновь разыскал хореографа, получил у него разрешение на отпуск своей невесты и затем поинтересовался, что сказал Сталин. Оказалось, что, проходя, тот бросил реплику:

– Все о делах, о делах, потанцевали бы…

Указание вождя было выполнено.

Терпение

Храпченко отдыхал в Гаграх. В это время на озеро Рица приехал Сталин. Узнав, что Храпченко неподалеку, он пригласил его к себе на обед.

Во время обеда, где присутствовали многие члены Политбюро, в комнату влетела пчела и начала виться вокруг Сталина. Когда она села на скатерть, он взял вилку и ударил по пчеле. Промахнулся, недовольно поморщился и, подняв вилку, стал караулить надоеду.

Ударил второй раз, снова промахнулся, опять занес вилку и сказал:

– Она не знает, что я терпеливый.

С этими словами он метким ударом убил пчелу.

После оперы

Заместитель председателя Комитета по делам искусств Иван Иванович Анисимов оказался пусковой пружиной Постановления ЦК партии об опере Вано Мурадели "Великая дружба".

Анисимов написал письмо Сталину, в котором обвинял своего начальника Храпченко в поддержке этой оперы, где Орджоникидзе якобы противопоставлен Сталину. Члены Политбюро во главе со Сталиным посетили Большой театр. Ревнитель собственного величия, Сталин воспринял оперу в духе анисимовского послания и пришел в ярость. Он грозил пальцем перед носом Храпченко и кричал:

– Я с тобой еще разберусь, Храпченко! Ты думаешь, ты профессор?! Ты свинопас!

Чудесное спасение

На Политбюро обсуждалась опера Вано Мурадели "Великая дружба". Сталин резко критиковал оперу и затем обратил свой гнев на председателя Комитета по делам искусств:

– Как могло случиться, что комитет просмотрел такое идейно порочное произведение? Только политической близорукостью, утратой бдительности или прямым вредительством и идейной диверсией председателя комитета можно объяснить…

Когда Сталин произнес слова «вредительство» и «диверсия», высший руководитель советского искусства вскочил на стул и закукарекал… Тут же появились охранники, под руки вывели несчастного из зала и отправили в больницу. Возможно, именно это временное затмение ума спасло председателю жизнь: «вредителя» не арестовали, а лишь сместили с должности.

Как возникло Постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград»

Литературовед Борис Бялик рассказал мне в 1959 году в Переделкино.

Зощенко написал для детей рассказы о Ленине. В одном из них была такая сцена: Ленин подходит к своему кабинету. Часовой останавливает его и требует пропуск. Владимир Ильич ищет пропуск по всем карманам. Его же спутник (кажется, на беду, человек с усами) грубо и резко говорит красноармейцу: "Ты что, не видишь, кто это идет? Это же сам Ленин!" Владимир Ильич наконец находит пропуск и вступается за красноармейца: "Вы, товарищ, поступили совершенно правильно. Вы стоите на часах, и ваша обязанность проверять пропуска невзирая на лица".

Малоизвестная ленинградская писательница отправила Сталину донос, истолковывавший эпизод из рассказа Зощенко как антисталинский: мол-де Зощенко противопоставляет доброту и справедливость Ленина – резкости и неотесанности его спутника, в котором легко узнать Сталина. Сигнал бдительной писательницы попал в цель: Сталин помнил ленинское высказывание о его грубости и нетерпимости. Вождь решил наказать Зощенко и нашел повод: в одном рассказе Зощенко описывается обезьяна, живущая в зоопарке, – писателя обвинили в том, что, по его мнению, обезьяне в клетке живется лучше, чем советскому человеку. Сталин произнес на Политбюро разгромную речь о Зощенко, несколько раз назвав его сволочью. На основе этого Жданов составил постановление, включив в него, по указанию Сталина, еще и Ахматову. Незадолго до этого, в 1946 году Анну Андреевну приветствовали овацией в Политехническом и торжественно встречали в Союзе писателей, где Павел Антокольский воскликнул: "Приезд Ахматовой в Москву – крупнейшее событие после победы над Германией!" Сталина, не терпевшего чужой славы, особенно если она приходила не из его рук, раздражала такая популярность. Зощенко клялся друзьям и знакомым, что он даже в мыслях не держал Сталина, поэтому постановление было для него и неожиданным, и незаслуженно обидным.

Через пару лет Константин Симонов попытался помочь Зощенко. Он напечатал в "Новом мире" его фронтовые рассказы, а также организовал ему поездку в Англию, где возник слух, что Зощенко посадили. От путешествия за рубеж Зощенко отказался ("Я там что– нибудь не то скажу"). Вскоре, впрочем, группа английских студентов приехала в Ленинград и выразила желание встретиться с Зощенко и Ахматовой. Встреча была разрешена, и оба героя постановления предстали перед иностранными гостями.

На вопрос, как она относится к постановлению, Ахматова надменно ответила, что считает его правильным и старается исправлять свои ошибки. Зощенко же воскликнул: "Я не сволочь и поэтому с постановлением не согласен". Такой ответ обошелся писателю в долгие годы гонений и литературного забвения.

Ленинградобоязнь

В сознании Сталина укоренилось представление:

Ленинград мятежный город. Вождь боялся его и бдительно контролировал. Он придирчиво читал ленинградские журналы и устраивал разносы по самым невинным поводам. Редакторы ленинградских изданий, как саперы, ошибались только раз. Не случайно идеологические постановления ЦК ВКП(б) начались с журналов «Звезда» и "Ленинград".

Декабризм пресечен

Сразу же после войны начался зажим духовной жизни в нашей стране. Его важнейшим инструментом стали Постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», об опере "Великая дружба" и о кинофильме "Большая жизнь". Главной причиной этого зажима была боязнь Сталина декабристской ситуации, порождаемой возросшим за время войны самосознанием людей нашего отечества. Выход нашей армии в Европу в 1945 году, по мнению Сталина, был чреват появлением вольных идей. Особую роль в идеологическом зажиме должна была играть антизападническая кампания, в ходе которой сталинская пропаганда разработала концепцию исторического приоритета нашей страны во всех важнейших областях науки, техники, культуры, по поводу чего шутили: "Россия – родина слонов".

После такой кампании не страшны были прорвавшиеся в наше закрытое общество впечатления о стиле, уровне и качестве жизни в Чехословакии, Венгрии и других европейских странах.

Угадал

Рассказывал Петр Андреевич Павленко. Однажды, беседуя с Фадеевым и Павленко, Сталин спросил: – Что сейчас делает поэтесса Мирра Лохвицкая? В дни моей молодости она была довольно известна.

Смущенный Фадеев, понимая, что в делах литературы он по должности обязан знать все, наугад сказал:

– Она умерла, товарищ Сталин.

Выйдя от Сталина, Фадеев тотчас бросился выяснять, кто такая Лохвицкая и где она сейчас. Оказалось, что она действительно умерла. У Фадеева гора упала с плеч.

Фадеев и Сталин

Сталин мирился с тем, что руководитель Союза писателей Фадеев был человеком пьющим. На эту тему существует несколько историй, похожих по сюжету и интонации. Вот одна из них.

По вызову Сталина вместо Фадеева приехал Тихонов. Сталин выслушал его сообщение, а потом спросил:

– Почему Фадеев не приехал?

– Товарищ Фадеев уехал на охоту и ещё не вернулся.

– У нас товарищ Шверник тоже любит охотиться. Но он уезжает в субботу, в воскресенье опохмеляется, а в понедельник выходит на работу.

Другой диалог звучит уже как анекдот.

Сталин спрашивает:

– Ну как Шолохов, пьет?

Фадеев отвечает:

– Не больше других, товарищ Сталин.

– Вас, товарищ Фадеев, мы не хотели обидеть.

Одни недостатки подчиненных были для Сталина позволительны и даже выгодны, других недостатков он не прощал.

Фадееву он не простил своеволия. Когда во второй половине 40-х годов Фадеев посягнул на интересы некоторых маститых литераторов, Федин, Леонов и другие решили пожаловаться на него Сталину. Система осведомления работала безупречно, и Сталин уже заранее знал о причинах и целях визита. Писатели ожидали в приемной, когда появился Сталин и, проходя мимо них, произнес:

– Толстого читаю – нравится, Чехова читаю – нравится, Фадеева читаю – не нравится.

И прошел в кабинет. Фадеев лишился руководящей должности, но вскоре обрел её вновь.

Не вышло у Берия – давнего врага Фадеева – заменить его Петром Андреевичем Павленко, который некогда работал с Берия в Тбилиси и однажды был им безуспешно рекомендован в секретариат Сталина. Берия устроил Павленко разговор со Сталиным, но разговор не состоялся: Сталин смотрел в окно и молчал. Вскоре – в 1951 году – Павленко умер, и вопрос о замене им Фадеева отпал сам собой.

Трудно было Фадееву вынести общение со сталинским двором и, главное, обязанность подписывать бумаги на арест писателей – и не запить. Для этого нужно было вовсе не иметь совести. Сталин терпел слабость Фадеева потому, что он был умным и авторитетным руководителем, не оказывавшим сопротивления репрессивной политике в культуре. Для Фадеева запой иногда становился формой неучастия в особо грязной проработке литераторов.

После войны освобожденная из лагеря соратница Фадеева по дальневосточному партизанскому отряду Настя пришла к писателю в Переделкино. Она имела право жить не ближе чем за 101 километр от Москвы. Настя просила Фадеева добиться для нее реабилитации.

Фадеев нелегально держал ее на своей даче, но просить за нее не решился. Он боялся Сталина и своего врага Берия, готового использовать любой его просчет. Однажды он вернулся домой и не застал Насти. Она ушла, оставив записку: 'Ты, Саша, человек замечательный, добрый, талантливый, но стал какой-то не наш".

Эпизод с Настей отягчил больную совесть Фадеева.

В 1956 году опасности, связанные со Сталиным и Берия, были далеко позади. Разоблачения преступлений сталинщины только начинались. И хотя масштабы преступлений были еще не вполне ясны, а пределы разоблачений не очерчены, в обществе в целом и в совести каждого человека шла глубинная работа, которая лучше всего охватывалась польским словом, обретшим, благодаря острым выступлениям польских публицистов и писателей, большую социальную емкость, – «отповядальность», по-русски я бы перевел это понятие так: личная ответственность человека перед обществом за преступления сталинской эпохи. Это слово имело внутреннюю рифму со словом исповедальность и было обращено не только к обществу, но и к совести каждого. Совесть Фадеева продиктовала ему безысходно страшный поступок: он оставил до сих пор не опубликованное письмо в ЦК и пустил себе пулю в сердце.