Текст книги "Пилот (СИ)"

Автор книги: Юрий Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Вылезли мы из самолета и орать принялись. Ау! Пиплы, где вы?! Не случилось ли с вами горя?! Молчанье было нам ответом. В диспетчерской только шум какой-то слышится. Странное что-то. Как будто футбол по телику гонят. Сунулся я туда, и точно, горячий испано-португал к экрану прилип. Пофиг ему все, вплоть до ядерной войны. Какие самолеты? Какие посадки? Какие заправки? С ума вы посходили?

Нет, не футбольная лихорадка обезлюдела город и окрестности. Корриду показывают в прямом эфире! Он мне даже "здрасте" не сказал. Заревел зычным голосом, увидев, как тореодора бык рогами за задницу подцепил и с арены выкинул, аки боцман, мусор в неположенном месте узревший. Вошедшая следом за мной в помещение диспетчерской Катя даже напугалась слегка. Я так понял, что там, вокруг арены той, весь Виго в полном составе и обосновался. Во главе с Каудильо своим. Или кто тут у них. Альгвасил? Ни фига я в испанских градоначальниках не петрю.

Но мне они и в пень не уперлись. То-есть, абсолютно. Мне надобно машину заправить, да обиходить ее по чек-листу, да успеть самому поспать малехо перед вторым этапом. И все это проделать как можно более шустро. Особенно последнее. Я с семи часов утра на ногах. Глазки слипаются и не смотрят уже. На Старой Земле вторые сутки пошли. Не могу лгать. Устал, как Бобик на лисичке.

В наличии же имеем диспетчера, увлеченного кровавым зрелищем противоборства человека с быком, и забившего на всю окружающую его реальность, а также полное отсутствие всяких разных механиков, и прочих всяко-разных аэродромных специалистов, что придают аэрофилдам смысл существования и неповторимый колорит, во всех иных местах отсутствующий. Попробовал я деликатно переключить внимание этого достойного человека на себя:

– Уважаемый! Мне бы керосинчиком заправится поскорее?

Нарвался на грубость и взгляд озверелый.

– Пор ке коньо? Но мэ ходас, идиота де лос кохонес! (Грубая брань на испанском языке: Какого х-я?! Отъе-сь от меня, идиот долбанный!).

Катя густо покраснела на его несдержанный спич, но от комментариев воздержалась. Ну, здрассте!.. Дожилися! Не то, чтобы я все доподлинно понял, чего он такого мне сказал... но... "идиота" прозвучало вполне доходчиво. Ну, семь-восемь! Нехорошо! Надо лечить. Я его, конечно, могу понять, фаната этого перевозбужденного. Но простить? Лицо ему надо побить, может быть? Выключу ему телевизор, он на меня моментально в драку сунется. Я так думаю. Тут-то я ему лицо и отрихтую. И буду прав. По всем понятиям. Но для начала попробую вербально его в чувство привести, мучачо-мачо этого. Напряг я свой испанский. "Каррамба" – это как-то слабовато будет... Стрелянто-пистолетто – уже многовато будет. Перебор. Но пусть себе тихо поприсутствует при разговоре. А еще я по испански вот чего знаю:

– Бачьями ил куло, кулонэ! Чуччями иль каццо, лэккакацци. Трабайдор, мля, нашелся! (Еще более грубая брань на испанском языке: Поцелуй меня в задницу, толстожопый! Отсоси у меня, х-сос! Труженик, мля, нашолся!).

Катя густо покраснела на мой несдержанный спич, хихикнула в кулачек, от комментариев с трудом, но воздержалась. Зато на воспитуемого мое заявление произвело самое непосредственное воздействие. Вернулся организм в реальность, как миленький!

– Аааа!! – взревел организм и, видимо наглядевшись на бычьи ухватки, а то и впитав их с молоком матери, устремился в атаку, надув кулаки до нереального объема, пуская струи пара из ноздрей, всхрапывая и сверкая алыми очами. Мне отчего-то сразу анекдот про солдатскую смекалку вспомнился. Ну, тот, где рота вражеских автоматчиков окружила высоту, обороняемую рядовым Петровым: 'Тут-то мне и пи... треньдец!' – смекнул рядовой Петров'

– Бе!! – догадался ответить я ему, и подумал, что со мной сейчас поступят, точно как с давешним тореадором. Затопчут копытами, подденут на роги и выкинут в компостную ямку. На последующее перепревание с целью получения плодородного перегноя. Одним лишь чудом и, видимо, личными хлопотами заступницы нашей Богоматери, удалось мне убраться с траектории движения этого бизонообразного человека. Только ногу я убрать не успел, об которую и довелось ему запнуться. Что и позволило мне огреть означенного 'торро' кулаком вдогон по затылку. После чего экземплярчик немного покалечил дверь, вышибив буйной головушкой и оную дверь, запертую на защелку, и самою защелку. Вместе с замком и дверною ручкою. От чего организм пришел в полное изумление и сомлел, впав в совершенную бессознательность. Готовенький. Перезагрузка операционной системы.

Столь энергичное явление диспетчера народу незамеченным не осталось. Окружили мореходы свежеприбывшее тело, волнуются. Жестикулируют. Обсуждают перспективы выживания оного. Мне как-то зябко сделалось. А ну, как я его... того?

– Кать! А я его... не того!? – и виновато пожал плечами – а куда было деваться? Быкует диспетчер, понимаешь!

Катя у меня все ж хоть и бывший, но медицинский работник. Поди живого человека от жмурика свеженького отличить сумеет. Подошла она, пульс на теле обнаружила и велела для начала водичкой его обработать, путем сбрызгивания, а сама в аэроплан за аптечкой устремилась.

Пришлось побрызгать водичкой и остудить немного разгоряченный гневом процессор. О! Тело глазками захлопало! Живехонькое, значить! Теперь немного морали:

– Не кажется ли вам, благородный дон, что кабальеро в присутствие дам, должны быть более сдержаны в проявлении эмоций?

– О! Диос! Извините сеньор! Прошу прощения сеньора! Я так увлекся, что совершенно ничего не соображал. Миллион извинений, сеньор!

Этот лепет мне уже вернувшаяся Катя перевела. Какой культурный дон оказался. А так сразу, и не подумаешь!

– Керосин, кабальеро! Мне нужно заправить самолет керосином! – и совершенно по инерции добавил, почему-то по-немецки – Ду гейст мир ауф дэн зак! (Ты меня задолбал!).

По-немецки он тоже все понял. Покраснел, как мулета, и дематериализовался. Через минуту заправщик уже стоял перед "Караваном", а "дон Педро" торчал на стремянке и держался за заправочный "пистолет".

Вот, а вы говорите – гуманизьм! Добрым словом и пистолетом... За полчаса все мои проблемы были решены и все положенные аэродромные сборы уплачены. Надул я под крылом матрасик полутораспальный, накинул сетку антимоскитную, ибо жужжали сволочи, завел на мобильнике будильничек на 29:40, накрылся той сеткой с головой и по-детски доверчиво отдался Морфею. Только сандалики и снял.

Европейский союз, аэропорт Виго. 29:48. 20 число 6 месяца. Четверг. 22 год.

Разбудил нас Монморанси. Он, в отличие от меня, будильник услыхал и принялся нас с Катюхой обнажать, стягивая полог. Ловко увернувшись от моего пинка, ухватил нежно зубами большой палец и, слегка играя челюстями, принялся его пережевывать. Я замер:

– Ой, встаю! Уже встаю! Отпусти пальчик, негодник! Щекотно ж, зараза ты сильнопятнистая! Отпусти, кому сказал!

– Рррр!

– Порычи мне еще, Навуходоносор. Самая тебе пора пришла поступить на тримингацию. Вот доберусь до тебя, как гуся ощиплю!

– А не фиг тут валяться. Вставать пора! Лететь пора!

– Так я и встаю. Но ты ж меня подвижности лишаешь. Лучше бы сбегал да мне кофейку сварил. Надо же принять ваааннууу... выпить, наконец, кооофеее!

– Еще и ботинки тебе почистить заодно? Не фокстерьерское это дело – кофе варить. Я и так этих... твоих, которые рыбой насквозь пропахли, запарился отгонять. Особенно самый мелкий у них настырный! Лезет и лезет. 'Пора лететь – пора лететь!'. Можно, я его укушу?

– Сейчас, милый, я сварю кофе... – пробормотала сквозь сон Катерина и перевернулась на другой бок.

– Нельзя! Он наш пассажир.

– Ну, нельзя, так нельзя. Тогда я еще немножко посплю, – отозвалась Катя. – Милый, вели Морсу не рычать!

– Блииин! С кем поведешься, с тем и наберешься! Теперь и она туда же – Морсом обзывает! Слова не рыкни! Я мать...перемать... Монморанси! Не Морс! Сами вы все тут морсы прокисшие! Уйду я от вас. Вот! В самолет спрячусь. А вас пусть этот рыбо-тухло-ловщик вонючий, со товарищи своими вонючими, от хищников диких стережет. Умываю лапы!

И ускакал в темноту.

Ну, привет... А мой кофе? Зевнул я с риском для челюсти, глянул на мобилку – и правда, вставать пора. Плавненько с надувастика соскользнул, сунул ноги в плетенки, Катю осторожненько на ручки взял и на рабочее место мягонько водрузил. Пусть еще немножко поспит, страстотерпица моя. Сдул матрас, закинул его в хвост. В кого-то попал. Потом сбегал в техничку, морду лица сполоснул и побрился. На автомат кофейный посмотрел, сразу мне что-то кофе пить расхотелось. Пассажирам своим, которые тоже дремали, кто где приловчился, велел знаками места занимать. Но чтоб без шуму и пыли. Чтоб мне – на цыпочках!

Сам тоже забрался в салон и первым делом отселил сэра капитана на самозаднепоследнее кресло, аргументируя сие действо необходимостью улучшения центровки самолета. А на его место, точнее, на Монморансиков надувастик промеж пилотскими креслами, выбрал и усадил самого из всех молчаливого. О'Нила. Он за все время нашего знакомства единственный, кто совсем ни одного слова не сказал. Уважаю молчунов. Сам такой! Обнаружил в хвостовом отсеке спящего под матрасом Морса, да там и оставил. Вылез наружу, закрыл дверку. Ну все, все на месте. Пора и мне в свою чашку лезть.

Когда, раскручивая турбину, запел стартер, Катя пробормотала: ' Уже летим?', поерзала, устраиваясь половчее, и снова мирно засопела. Все же есть в семейственности экипажа свои недостатки. Но и свои прелести тоже есть.

Связался и запросил у диспа руление с последующим взлетом с тридцатки. Он разрешил. Попрощался я с ним задушевно, попросил не скучать без меня и улетел навеки. Машину поднял на удивление легко. Впрочем, температура по Цельсию до двадцати трех упала. Воздух стал плотнее, держит лучше. Но я все равно все эволюции выполнял не торопясь, плавно и аккуратно. Высоту набирал на номинальной тяге по два метра в секунду. Термиков ночью совсем не было. Никакой болтанки. Лепота! Небо звездами усеяно, как мукой. На Старой Земле с обоих полушарий всего-то шесть тысяч звездочек невооруженным глазом видно, а тут умники только с нашего северного полушария двадцать семь тысяч штук насчитали. С другого никто пока посчитать не удосужился. Никто пока в южное полушарие не добирался.

Набрал я высоту, все те же четыре восемьсот, поскольку на юго-запад лететь. Полюбовался на достигнутую скорость. Сто девяносто три узла. И это на двух третях мощности. Меньше газульку сделать не получается. Хоть и хочется. Груженые шибко, и 'Караванчик' кабрировать пытается. А это нехорошо! Не заметишь, как в штопор завалишься. Запросто! Приборная-то скорость – всего сто пять узлов. Уравновесил я машину тягой, да принялся местную авиационную астрономию изучать.

О'Нил штурманом оказался и здорово мне помог в постижении местных Козерогов, Драконов и прочих Кассиопей. Так мы с ним все пять часов и провели с огроменной для меня пользой. Стал я под конец кое-чего в местных созвездиях кумекать. И понравилось мне ночью летать! Радионавигационный комплекс прикажет долго жить, компас размагнитится, так я буду по звездам летать! Вот так вот!

В пять двадцать, а точнее в четыре двадцать местного я приземлился в аэропорту города Форт Линкольн. Нулевой меридиан, понимаете! Через город Зион проходит. Неподалеку тут. Аэропорт мне сверху показался замечательным. Полоса бетонная, добротно освещена. Даже осевая светится. Диспетчера мух не ловят. Подход у них – отдельно. Башня у них – отдельно. Руление – отдельно. ILS, она же система автоматической посадки – работает! У всех своя частота. Ну все, как у взрослых.

Только вот бетонка эта оказалась – дрянь, а не полоса! У нас на северах такие дороги часто встречаются. С плитами просевшими. Но у нас же климат! У нас они, бетонки эти, по болотам идут! И по ним 'КрАЗы' да 'Уралы', да прочие 'Ураганы' на буровые грузы прут! А тут... 'Аммегика, Аммегика – простимся у плетня...'. Мда...

Проскакал я по этим колдобинам, подпрыгивая и матерясь. Уж лучше бы я на грунтовку садился. Вот же она, рядом тянется. Три километра! Шириной восемьдесят метров! И чо я на эту бетонку поперся? Ума не приложу! Катю вот разбудил. Пассажиров разбудил. Морсика разбудил скачками этими...

Территория Американских Штатов, аэропорт Форт-Линкольн. 04:36, 22 год, 21 число 6 месяца, пятница.

Поглядывая на схему рулёжных дорожек аэропорта, зарулил к назначенной диспетчером стоянке и заглушил мотор. Финиш. Приехали. Пожалуйте рассчитаться, мистер О'Брайен, капитан, сэр! На бетон по трапу спустился экипаж будущего вожделенного траулера и принялся разминать подзатёкшие за полёт мышцы. Капитан «О'Брайен, сэр» покинул борт последним, предварительно простившись с нами.

Это было что-то! Пока народ приседал, расправлял плечи, совершал гимнастические наклоны и прочие телодвижения, кэп Джим встал с кресла, надел фуражку, оправил форму одежды и, чуток (самую малость) согнув колени, чтобы тульей фуражки не упираться в подволок, торжественно выразил своё удовлетворение от проделанной мною работы и восхищение достигнутым мною же мастерством вождения воздушных судов. И торжественно честь отдал. Какой рыболов строевой! После чего торжественно вручил мне заготовленный конверт, сопроводив вручение фразой о поощрение меня лично и моего экипажа в лице второго пилота миз Катерины и ... эээ... бортсекьюрити Монморанси... некоей премиальной суммой сверх оговоренного фрахта воздушного судна. Эко же завернул! После чего добавил, что всегда будет рад видеть меня с супругою и ... эээ... сэром Монморанси на борту своего траулера, который он уже мысленно поименовал – "Влекущий". Видимо, подразумевая трал...

Пришлось соответствовать. И вернуть отданную мне ненадолго честь. Но для этого пришлось мне встать с пилотского кресла и сократить на сорок пять сантиметров свой рост. Упираясь панамкой в крышу, стоя на полусогнутых и сохраняя при этом торжественность морды лица. Зверски хотелось сделать ему "КУ". Два раза. Только ведь не поймет он моего юмора. Неволокет он в цветовой дифференциации штанов. Обидится ещё... Да и штаны у него не того колора... Катя спряталсь за спинкой кресла и в своей любимой манере наслаждалась зрелищем. Кулачок во рту, плечи трясутся, носик похрюкивает... Ей-то хорошо! А мне каково? Но выдержал. Напомнив себе, что истинный джентльмен, даже наступив на кошку в темноте, не назовет ее иначе...

Лишь после того, как капитан "О'Брайен, сэр" исчез из виду в помещении аэропорта, позволил я душившему меня смеху вольно излиться. Ржал, как конь поручика Ржевского. Катя вторила мне колокольчиком, Морс же радостно лаял. Хотя, говоря чистосердечно, капитан этот оставил у меня впечатление скорее приятное, чем наоборот. Уважаю людей упертых в правильное. Способных соблюдать протокол с серьезным выражением лица даже и в глупой ситуации. Для этого надобно иметь характер...

Семью девять – шесть триста... Интересно, какую сумму премии он счел для нас адекватной? Две сотни экю? Да... "Размер моей благодарности не будет иметь границ... В разумных, конечно, пределах...". Однако всё одно, хорошо подзаколымили. Хватит с нас! Убрали мы с Катей к бортам раскладные сидения, надули снова в салоне матрас, шторки задернули на иллюминаторах, люки задраили изнутри и наконец уснули по-человечески. Раздевшись. Счастье есть. Оно не может не есть!

Территория Американских Штатов, аэропорт Форт-Линкольн. 08:36, 22 год, 21 число 6 месяца, пятница.

Выспаться как следует нам снова не дали. Снова и опять! Стук в дверь и лай настырно возлегшего между мной и Катей Морса прервали наш сладкий сон. Пришлось напяливать штаны, чертыхаясь и путаясь спросонья в штанинах. Потом разыскивать свежую майку, приготовленную перед сном и оказавшуюся почему-то под матрасом. Потом безуспешно разглаживая помятости на пузе, с неумытой рожею встречать нежданных нанимателей и тупо вникать в их непонятные желания. Потом я вспылил. Жестом прекратив поток речи солидного седовласого бобра, сопровождаемого молоденькой миз, извинился и, взяв под ручку Катерину, увел ее на водные процедуры в помещение аэродромных служб.

Спустя десять минут, приведя себя в относительный порядок, по крайней мере став побритым и умытым, ответил принципиальным согласием на предложение "сгонять в Зион на пару часиков и обратно". Наш "Гранд" становится популярным в Новой Земле! Это радует. Пока Катя прихорашивалась, просчитал я предстоящий полет и, решительно оборзев, нахально предложил оплату повременкой на все время фрахта. По сто двадцать пять экю в час.

Мистер Эмерссон согласился на предложенные условия крайне охотно и принялся мне руку пожимать и потарапливать с отправкою. Или я чего-то не догоняю в коммерции? Или стоимость подобных услуг в Новой Земле все-таки несколько выше? Как правило? Однако мое слово мною уже сказано. Другой раз пусть Катюха торгуется. У нее талант к этому делу. Значит, с топливом у меня порядок, лететь предстоит сто шестьдесят миль, дозаправка не требуется, сейчас Катя придет и полетим...

Тут мистер Эммерсон принялся ругательски ругать какого-то мистера О'Брайена, который совершенно непонятным образом в совершенно неподходящий момент возник в городе и сорвал ему, мистеру Эмерссону, честному предпринимателю, крайне выгодную сделку. И теперь ему, мистеру Эмерссону, крайне честному предпринимателю, приходится ни свет ни заря срочно отправляться в столицу и постараться задействовать административный ресурс для арестования уведенного у него из-под носа этим беспардонным коротышкою О'Брайеном траулера, построенного верфью для него, для мистера Эмерссона, честного предпринимателя. Как тесен мир! "Как страшно жить!"

Солнце сияло. Солнце уже палило вовсю. Вот скажите мне откровенно, мои маленькие и чистосердечные радиослушатели, как же возможно под столь ярким солнцем, при столь ясном свете вершить столь темные дела? Непонятно мне! С одной стороны, ни тот, ни другой из соискателей рыболовного траулера "Влекущий" не друзья мне и даже не родственники. Не крестить мне с ними детей. Однако же, с другой стороны, что-то же меня заставляет выбирать между посторонними мне людьми? Я решил руководствоваться впитанным с детства классовым самосознанием и чувством социальной справедливости. Кто такой О'Брайен? Капитан О'Брайен и восемь его парней – труженики моря! А кто такой Эмерссон? – Мироед он. И всенепременно – эксплуататор! Мое чуйство справедливости уперлось, что спорный траулер должон принадлежать тому, кто на нем самолично рыбу гоняет! А не тому, кто, эксплуатируя чужой труд, набивает себе защечные мешки пластиковыми купюрами различного достоинства.

Решил я – время оттянуть. Для начала объявил мистеру Эммерсону, что мне надо " Flight Plan" заявить. Убежал в диспетчерскую, там по телефону дозвонился на верфи. Добился от тамошних, чтобы мне срочно изыскали и немедленно подали к телефону капитана О'Брайена. Потребовалось минуть тридцать на то, чтобы раздраженный до крайности Джеймс нашелся и начал нервно в трубку ядом плеваться. Когда я терпеливо и в пятый уже раз спросил его, как скоро он намерен закончить с приемкой судна и выйти в море, он слегка остыл, перестал возбухать, что я его по пустякам от дел отрываю, и ответил, что намерен управиться дня за три. Тогда я настоятельно порекомендовал ему управиться со всеми делами сегодня. ДО ОБЕДА. И шустренько сваливать в нейтральные воды, если он не желает иметь неприятности, которые ПОСЛЕ ОБЕДА будут иметь уже его. В полный рост. Джим насторожился и потребовал от меня конкретных пояснений, чего это я имею в виду. Пришлось несколько грубовато пояснить, что кое-кто намерен ввести ему кое-куда все, что имеет, и что люди для этого дела уже очень скоро найдутся. Он минутку посопел в трубку, сказал мне "сеньку" и закончил на том разговор. Теперь это его проблемы. Ну а со своей стороны постараюсь покатать конкурента до обещанного "обеда".

Затем в телефонной книге отыскал несколько номеров разных докторов. Наугад позвонил тому, у которого фамилия понравилась и вызвала у меня улыбку. Доктор Рабинович с удовольствием согласился принять Катю немедленно. Подсказал, как удобнее добираться до его клиники, и обещал ждать нас с нетерпением. Вернулся я к самолёту, выкатили мы с Катей "Хонду" и поехали на прием к доктору. Затем что нам – назначено. И перенести визит на другое время – совершенно исключено. Катя молча слегка удивилась такому обороту жизни. Вслух ничего не сказала. Но. Пара часов уже есть!

Пока я Катю к доктору вез, объяснил ей ситуацию с траулером. Она меня "своим засранцем" обозвала за то, что я вписался в эту историю. Потому что она нас никак не касается. Да я и сам это понимаю прекрасно. Однако с моей "кочки здрения" сдерживать "души прекрасные порывы" в конкретно этом случае, полагаю – неуместно. Растолковал я ей свои резоны, подивилась она извивам классового чутья. И ещё раз обозвала, ласково потрепав меня по дурной головушке. А мне приятно!

Полтора часа Абрам Иосифович её обследовал. Я на лавочке в тенечке сидел и размышлял взволнованно обо всяком. Что такое с Катюхой происходит? Отчего бы у нее с характером такие превращения случились? Чего бы еще мне мистеру Эмерссону запендюрить, чтоб ему жить стало лучше и жить стало веселее... И все такое. И кое-чего удумал. Так, чтоб было логично. Потом Катюха, поддерживаемая под локоток стареньким седым доктором, впаривавшим на ушко ей что-то успокоительное, вышла из приемного покоя с изменившимся лицом и сказала мне, что у нас будет ребенок...

Тут сразу мне сделалось как-то не до этих траулерных разборок. Сердце у меня бухнуло и остановилось. Сели мы с ней на лавочку. Уткнулась она мне в майку и давай рыдать да плакать. Облила всего слезами и еще носик об майку мою многострадальную время от времени высмаркивала. От нежданной радости и всепоглащающего счастья. Проревелась зайка моя, подняла на меня глазищи свои сияющие, обцеловала всего и сказала, что не напрасно меня "жизненно необходимым" родители назвали. Так оно и есть на самом деле. Теперь она в этом железно уверилась.

Собрался я было совсем послать мистера Эмерссона кочки на дорогах считать, однако Катя запретила. Поскольку мистеру уже обещано. Пытался я возражать и в самолет ее более не пущать... во избежание. За что сызнова был награжден званием "засранца". Но уже не "своего". А просто так "засранца". Обидно. Разъяснили мне в изящных образах всю мою неправоту и выспорили себе право "летать, пока сроки позволяют...". Ну это мы еще посмотрим, какие сроки правильные. А какие – неправильные. И кто в "дому хозяин".

Назад ее вез медленно, автоматически объезжая все камушки, все ямки и выбоинки на пыльной дороге, тянувшейся сначала через город, потом мимо верфей, потом мимо порта к аэродрому. Такая у меня синусоида сложная вышла – отпад. Я спьяну так сроду не ездил. Так и не придя в себя окончательно, пребывая в радостном охрененном офигении, вернулись мы на аэродром и даже город осматривать не стали. Как-то не до того нам сделалось.

Мистер Эмерссон рыл копытом землю от нетерпения. Все старался мое внимание на себя обратить. Когда ему это, наконец, удалось, осмотрел я его с некоторым недоумением. Вспомнил с трудом – зачем это он тут взялся. С трудом же сосредоточился на том, чего мне надо дальше делать. Но не до конца, и каждые пятнадцать секунд зависал в задумчивости, ровно комп с двести восемьдесят шестым процессором под WinXP. Соображая, как такое могло произойти.

Ведь Катьке до этого ни разу забеременеть не удавалось. Ей же доктора на Старой Земле конкретно вердикт вынесли, что детей у нее никогда не будет. Исключено! Выходит, врали трубки клистирные. Или это так на Катьку нуль-переход повлиял? А чо, в одном месте организм у нее фактически разобрали. Потом переслали квантовым способом. Потом собрали обратно согласно генетической инструкции организма. И сделалась Катька у меня совсем здоровенькая.

Может такое случиться? Неизвестно мне. Только срок-то ей гражданин Рабинович исчислил в четыре недели. Четыре недели назад... даже с учетом местных тридцатичасовых суток... Мы с ней ещё на Хиосе целовались... Под оливами. Не сходится по срокам-то! Выходит, что Катька там еще залетела. На Хиосе. Мы же вообще об этой самой контрацепции не задумывались. Ибо – нефиг. Вопрос такой не стоял... в отличие от. Возможно ли, что это я такой суперзаразный и суперменистый мен, что мои сперматозавры Катьке все трубопроводы прочистили и у нее все системы нормально заработали? Сомнительно. Мне что-то. Скромнее надо быть. Или?.. Может?.. Старичок Тео был бракованный?! А на Катюху стрелки перевел?! Да запросто. Отморозил себе на рыбалке простату, и привет. Семье и деткам. Катька от него на сторону не гуляла, вот Теодорка ей и втюхивал с помощью продажных докторов, что это она сама вся и во всем виноватая. Вдоль и поперек. Бездетная и никудышная. Она и уши развесила. Внушив себе ложную истину. Похоже на правду? Похоже... Вот так оно, скорее всего, и было... Ибо – логично!

Меня подёргали за рукав, вернув миру.

– А? Чего? Ты кто?

– Я – мистер Годфри Фицджеральд Эмерссон! Мы заключили с вами договор, согласно которому мы должны уже подлетать к городу Зион. Американские Соединенные Штаты. Планета Новая Земля! Да что тут происходит? Черт вас всех побери! Какого черта! Что с вами, пилот?

– У меня жена беременная!

– И что? Это повод отказаться от полета? Вы заплатите мне неустойку! Жена у него видите ли – беременная! У меня жена всегда беременная! Что ж мне теперь все дела бросить? Черт знает что такое, пилот! Мы, чертову вашу мать, летим наконец? Или мне с вами начинать судиться!?

– А? Чего? Ты кто?

– Черт с вами, пилот! Вы у меня попляшете! Встретимся в суде! Я отсужу ваш чертов самолет!

– Вы – мистер Эмерссон! Да. Я помню. Прошу занять место в самолете. Мы уже летим. Ваша... дама... летит с вами?

– Да, черт вас разорви! Моя секретарша летит со мной!

– Тогда пусть тоже займет место в самолете. Ваш багаж, мистер Эммерсон?

– Какой, к черту, багаж? Я не собираюсь ночевать в Зионе! Я собираюсь повидаться... да какое вам к черту, черт вас проглоти, дело? ...И как можно скорее вернуться обратно. В Форт Линкольн. Американские Соединенные Штаты. Планета Новая Земля! Вам все понятно, пилот? Я доступно вам объяснил цель полета?

– Да мистер Эмерссон. Садитесь скорее в самолет. Я запускаю двигатель.

– Ваш заработок пойдет только с этой минуты, пилот. Имейте это ввиду. Также имейте ввиду, что чем быстрее вы привезете меня назад, тем больше будут ваши премиальные. Поэтому я не советую вам экономить топливо или затягивать время, выгадывая лишний экю. Чертов вы пилот!

Территория Американских Штатов, аэропорт Форт-Линкольн. 11:03, 22 год, 21 число 6 месяца, пятница.

Запустился я тоже пребывая в задумчивости. Потом поймал себя на этом и сообразил чем все может кончиться. Так дело не пойдет. Так можно и упасть, в задумчивости пребывая. Отрешился я от новостей и на полете сосредоточился. Взлетел по грунтовке, правым разворотом на курс машину вывел, в набор высоты перешел. Ни гор ни иных возвышенностей впереди нет. Поэтому высоко в небо не полез. Набрал полторы тысячи, чтобы от термальных потоков избавится да так на этой высоте и попилил убрав обороты винта до 1600. Газульку на номинале оставил. Движок орет почти по взлетному, впечатление на мистера Эммерсона производит. А скорости-то и нету. На этой высоте еще и ветерок встречный случился. Отнюдь не случайно.

Совсем все хорошо! Просто отлично. Катя в себя пришла и, как обычно, вооружилась видоекамерой, снимая и Форт-Линкольнский порт, и верфи, и город, и проплывавшие под нами пейзажи. Она вообще с камерой не расстается. Все подряд снимает. Потом забивает мне на ноуте винт своими видеорепортажами. Надо будет диск почистить и все на дивидишки перегнать.

Изрядно американы на Мысу земли освоили. Прерий почти и не осталось. Фермы... Пашни... И диких стад необозримых уже нет. История с бизонами повторяется... Печально...

До Зиона в таком режиме и пилил неспешно. Следил только чтобы стрелки в красное не лезли. Куда мне спешить? В гробу я видал эмерссоновы премиальные. В белых тапочках. Через полтора часа над аэродромом, как и положено, исполнил коробочку. А как же? Аэродром незнакомый, полоса неизвестного качества, хоть она и длинная и асфальто-бетонная. Но своим глазом на нее глянуть перед посадкой совершенно не помешает. Еще минут пятнадцать набежало. Потом сел аккуратно. Потом не торопясь на стоянку зарулил.

Поставил "Гранда" на ручник, поздравил мистера Эмерссона с благополучным окончанием полета и своевременным прибытием в пункт назначения. В спину уже. Он, не дожидаясь пока винт остановится, к двери сквозанул. Пуделица его – следом. Таким образом создали они перед выходом недопустимое скопление народа. Пришлось провести среди них краткую разъяснительную беседу по этому поводу. Затем был я вынужден пресечь попытку самовольного оставления воздушного судна. Пришлось их снова огорчить разъяснением, что согласно правилам перевозки пассажиров, пилот не имеет права выпускать таковых до момента полной остановки винта. Во избежание. Так сказать.

Почему он меня так сильно не любит? Я о его же здоровье забочусь? Не о своем же? Какие всё же странные, эти честные предприниматели. Ответа на вполне обоснованный вопрос я не получил. Убежал он от меня со своей секретаршею.

Не изволил беседу поддержать. На прощанье только скомандовал, чтобы мы его ожидали на аэродроме и ни в коем разе никуда не отлучались. Может, его дурно в детстве воспитали? Ну да Бог с ним, с хаменком этим.

Пошли мы с Катей в кафетерий местный. Кстати сказать, снабженный кондиционером. Никакого кофе брать не стали, ибо заранее известно, что в кафетериях вместо кофе завсегда гадость. Обошлись местными соками. Было их всяко-разных навалом. Мы все и перепробовали, пока ожидали работодателя. Ожидание наше изрядно подзатянулось. Часа три в ожидании провели. Разговоры разговаривали и планы строили. Все больше о том – где же все-таки обосноваться нам на постоянное место жительства?

В процессе ожидания почтил нас своим вниманием местный коп, одетый в форму, практически не отличающуюся от патрульной Ордена. За исключением надписи над карманом нагрудным – POLICE, да блямбы на кепке с могучим козырьком. Вместо пирамидки на блямбе что-то похожее на звезду давидову красовалось. Оттюнингованую. "По мотивам", так сказать. Похоже, стибрили они марроканский орден Медуайя и вместо солнышка внедрили лысого американского орла. Со всеми причиндалами в лапках и ленточкой "E Pluribus Unum" ("Из множества Одно") в клювике. Получилась полицейская кокарда. Для местных нужд. Довел нам мент до сведения, что на территории Федерального округа Новый Израиль, а также штатов Нью-Йорк, Манхэттен и Колумбия ношение оружия в городской черте, к которой относится и территория аэропорта – незаконно. Извлек щипчики да кобуры нам с Катей и опломбировал. Не сходя с места. Фараон. Чувствуются Орденские порядки. Надо мотать отсюда. В Россию-матушку.