Текст книги "Тьма сгущается перед рассветом"

Автор книги: Юрий Колесников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

XIV

То, о чем еще недавно гадали «будет ли?» или надеялись «не допустят!» – теперь стало очевидным и бесспорным. Пожар войны запылал, фашисты безнаказанно бесчинствовали в Европе. Люди жили будто на вулкане, не зная днем, что будет к вечеру, а ночью – какими новостями встретит утро…

В один из таких вечеров в пансионе мадам Филотти все были дома, что случалось редко, и каждый был занят своим делом. Ня Георгицэ точил на оселке ножи, Женя Табакарев прикреплял к чемоданчику из-под красок ручку, Илья перешивал пуговицы на тужурке, пытаясь этим несколько увеличить ее. Мадам Филотти сидела у самого порога кухни, чтобы быть со всеми вместе, и штопала носки Аурела; Аурел чинил примус, а мадемуазель Вики в большой комнате гладила платье. Только Войнягу сидел, сгорбившись, и о чем-то напряженно думал. Потом он поднялся и стал рассматривать нависшее над двориком усеянное звездами небо. Он и не заметил, как к перекосившемуся крыльцу, виляя обрубком хвоста, приковыляла на трех лапках рыжая дворняжка соседа-столяра. Только когда пес завыл, Войнягу заметил его и ласково погладил.

Илья увидел поблескивающие, будто два огонька, глаза собаки, вошел в большую комнату, отломил от хлеба горбушку, взял кусок колбасы и направился к выходу. В коридоре он спросил Женю, нет ли у него чего-нибудь для собаки. Но тот в ответ недовольно пожал плечами. Вот уже несколько дней как Женя узнал от ня Георгицэ о письме из министерства авиации и был поражен, как это друг не поделился с ним новостью! Он не знал, что письмо это уже не имело для Томова никакого значения и что он даже забыл о нем. Когда Илья, накормив собаку, вернулся в комнату. Женя не выдержал.

– Расскажи хотя бы, что там тебе пишут из министерства? – не скрывая обиды, обратился он к Илье.

Томов усмехнулся и стал рассказывать.

Женя слушал Илью, казалось, равнодушно, когда же узнал, что письмо разорвано, с недоумением и испугом взглянул на друга, хотел что-то сказать, но сдержался, покраснел и, опустив голову, стал бесцельно поворачивать и рассматривать свой чемоданчик. В этот вечер он не проронил больше ни слова.

Илью мучали сомнения. Ведь Женя от всей души помогал ему достичь заветной цели. Почему же он не поговорил с ним, прежде чем принимать такое важное решение? Что это – излишняя самоуверенность, необдуманная поспешность, неблагодарность? Нет, нет и нет… Ему казалось, что друг не поймет, не почувствует всей глубины перемен, которые происходили в его сознании, во взглядах на жизнь и на свое в ней место.

И теперь, когда Войнягу вернулся обратно к своему стулу и вновь над чем-то задумался, Илья и Женя сидели друг против друга и молчали, как и все остальные. Первым нарушил молчание ня Георгицэ. Собственно, он ничего не сказал, а только вздохнул, но все поняли, что у старика «чешется» язык.

Войнягу, словно боясь, что ня Георгицэ заговорит первым и не даст ему высказаться, громко зевнул и как бы нехотя проговорил:

– Вот точно так было двадцать пять лет назад… Я работал в пожарной команде телефонистом. Как и сейчас, мы жили в страхе и неизвестности, и опять же из-за этих германцев… В ночь на двадцать третье ноября девятьсот шестнадцатого года иду я, стало быть, с дежурства. Как раз в полночь сменялся. В Бухаресте темь, как в глубокой пещере. Различить ничего не могу, но слышу, что со стороны Бульварной улицы к Базарной площади с грохотом движется что-то и лошади ржут. А последние дни уже поговаривали, что вот-вот войдут в столицу германские войска. Думаю, надо посмотреть, что это там такое? Направляюсь туда. Хоть и темно, но различаю: движутся войска, орудия, телеги, кухни, фаэтоны. Слышно, как офицеры что-то приказывают, кричат, ругаются… Ну, думаю себе, раз слышна святая ругань, значит наши!

Сворачиваю я к бульвару Елизаветы. Светать начало. Вижу, впереди человек переходит дорогу. Прошел еще немного, вдруг слышу кто-то мне кричит: «Эй, постой!..» Я оглядываюсь и вижу дворника с метлой. Стоит он у открытой калитки и подает знаки, чтобы я подошел. Подхожу. Он оглядывается, а потом спрашивает: «Ты румын?» – «Не турок же, – отвечаю, – ясно, румын». Он тогда подходит поближе и шепчет: «Вон того человека, что вышел от меня только что, видел? Это германский шпион!» – «Откуда, – спрашиваю, – ты знаешь?» А он говорит: «Зашел к нам еще вчера, с вечера, попросил сначала воды. Я сразу понял, что это не наш, румын, ну, думаю себе, может, там какой-нибудь боангинэ[47]47
  Боангинэ – презрительное обращение к венграм.


[Закрыть]. Жена подает ему воду. Гляжу и не пойму. Человек вроде хорошо одет, чего бы ему не напиться в городе где-нибудь в кафе?.. Напился он и не уходит, осматривает мою конуру, потом вдруг выхватил из кармана ливорвер и говорит: «Никто не выходить… Кто не послушает – я стреляет. Капут!».. Вот так-то мы и сидели всю ночь. Сам не выходил и нас не пускал, даже по нужде. Сейчас, когда уходил, сказал, чтобы никто не выходил до семи часов и никому о нем не рассказывали Обещал, что еще вернется и, если узнает, что мы рассказали, сделает нам капут!.. Я все же вышел, а тут как на грех ни городовых, никого. Да, думаю себе, вот так дела! Германцев в столице еще нет, а шпионы уже шатаются… Что было делать? Говорю дворнику: «Иди к центру, там, может, встретишь городового, вот и скажи ему»… А он меня вдруг спрашивает: «Ну, а ежели его словят, да потом германцы придут с войсками, его выпустят, а меня за это… капут? Наши-то сами меня продадут! Его величество, король-то наш – тоже германец!» Посмотрел я на дворника и вздохнул. Прав ведь он. Когда мы расставались, он спросил: «А может, и в самом деле мы должны впустить германцев к нам?» Пришел я домой расстроенный. А дома хоть шаром покати… Ни крошки хлеба, ни муки на мамалыжку. Лег даже не раздеваясь. Разбудил меня хозяйский мальчонка. «Дядя Ницэ, говорит, в центре германские войска…» Не поверил я. Вскочил и побежал. Подхожу к Каля Викторией и вижу, как напротив «Капша» маршируют под оркестр германские войска. Сворачиваю за угол и тут вижу и глазам своим не верю: с балконов, из окон самые что ни есть знатные дамы бросают в германцев… не камни, нет!.. Цветы! Понимаете, кидают стервы под копыта откормленных жеребцов цветы! Ну, думаю себе, пропала бедная наша матушка Румыния, сожрут нас германцы заживо. Поворачиваюсь, чтобы идти домой. И противно, и зло берет. Надо, думаю, выспаться, потому что в ночь мне опять на дежурство. Гляжу на стене дома уже вывешен какой-то свежий приказ. Это генерал Мустяца, сразу ставший префектом столицы, именем короля приказывает, чтобы все ворота и двери были открыты, чтобы мужчины и женщины вели себя прилично и не оскорбляли германцев и чтобы оружие сдавали, а если кто не послушается – расстрел.

Войнягу замолчал, сам смущенный своей длинной речью. Молчали и остальные. И каждый думал о том, что все это может повториться…

Теперь по утрам, хотя еще не было и пяти часов, ня Георгицэ с виноватым видом будил Томова. Войнягу и Морару уже сидели у приемника, настроенного на Москву, прислушиваясь к знакомым всему трудовому люду позывным… Ровно в пять часов по бухарестскому времени советскую радиостанцию можно было слушать без помех. А русский язык в пансионе знали только Женя и Илья. Но Женя неохотно слушал запрещенные радиопередачи. Он даже как-то сказал: «Знаете, братцы, дело это опасное и, если вдуматься хорошенько, ничего не дает. А в наше время чем меньше знаешь, тем здоровее. Незачем усложнять себе жизнь».

Морару посмотрел тогда на Женю и сказал: «Вы, господин Табакарев, правы! Жаль, что не занимаетесь политикой… Из вас бы вышел хороший социал-демократ!»

Потом Морару шепнул ня Георгицэ, что не надо будить Женю, так как он много работает.

Может быть, помня предупреждение племянника, ня Георгицэ, когда будил Томова, обязательно извинялся. Но Томов слушал Москву с радостью. Иногда, опасаясь, что старики могут проспать, он вскакивал, зажигал свет и смотрел на часы.

Теперь Илья Томов слушал и переводил утреннюю передачу станции «Р. В. имени Коминтерна», а потом рассказывал Захарии Илиеску и кое-каким своим новым друзьям, которых в особых случаях называл уже не «господин», как прежде, а просто «товарищ».

XV

Ровно в час дня сирены заводов и фабрик возвестили перерыв на обед. В это время закрывались магазины, свертывались палатки, укладывали свой товар в чемоданы продавцы-амбуланты. Кто шел обедать домой, кто в ресторан, кто в столовую или бодегу. А те, кто трудился за двадцать пять-тридцать лей в день, поступали проще: они тут же, не отходя от своих станков или печей, доставали краюху черного хлеба или ломоть остывшей мамалыги, иногда с куском ржавой селедки или несколькими ломтиками овечьей брынзы. Они укрывались где-нибудь в тени, когда было жарко, и пристраивались на солнышке в прохладную погоду.

Как и повсюду, где рабочий день начинался с семи или восьми часов утра, на призывном пункте наступил обеденный перерыв. Аурел Морару с утра томился здесь. Его, как и других, еще не вызывали. Так как перерыв на призывном пункте длился два часа, Морару вышел на улицу и остановился в раздумье: куда пойти? В пансион к тетушке или заглянуть в столовую, где частенько случалось обедать даже в долг? Морару показалось, что кто-то дотронулся до его локтя. Он оглянулся и увидел выглядывавшее из-за фонарного столба улыбающееся лицо Вики.

– Ты откуда?

– Из магазина, на обед, – весело отозвалась Вики.

Расстроенный вызовом на призывной пункт и перспективой отправки на переподготовку, Морару повеселел. Ему давно нравилась эта девушка, но сказать ей об этом он не решался. Он замечал, что ей нравится Томов. А Морару был самолюбив и не хотел навязываться.

Но Вики даже не подозревала о чувствах Морару. Сегодня она была в прекрасном настроении, к тому же, конечно, знала, что хороша собой. Узкая клетчатая юбка и широкий, туго стянутый на талии пояс подчеркивали стройность ее фигуры, голубовато-серая кофточка очень шла к ее смуглому лицу, а клетчатый платочек в кармашке блузки придавал наряду элегантность.

– Думаете, могут взять на переподготовку?

Морару утвердительно кивнул головой.

– Но мадам Филотти говорила, что вам поможет ваш патрон…

Морару пожал плечами:

– Не знаю.

Вики наклонила набок голову и очень уверенно сказала:

– А я знаю… Говорят, ваш патрон хороший человек. Он бесплатно лечил мать моей подруги, потому что они очень бедные. Он человек известный, и ему пойдут навстречу. Вот увидите…

Морару усмехнулся и вдруг спросил:

– А ты, Вики, хочешь, чтобы меня не взяли на переподготовку?

Вики слегка покраснела.

– Конечно!

Морару взял ее под руку.

– Куда это мы так быстро идем? – спросила она.

– Пообедаем сегодня вместе! Не возражаешь? Есть тут недалеко одна хорошенькая бодегуца. Я иногда туда заглядываю…

– Вот как? А тетушка Леонтина все беспокоится о здоровье своего племянничка, жалуется, что он ничего не ест! А племянничек, оказывается, не заставляет себя поститься…

Морару улыбался. Он был счастлив.

Когда они вошли в бодегу, Вики была озадачена:

– Так это почти ресторан!..

Морару не ответил, он озабоченно разыскивал в огромном зале свободный столик. Но, к его огорчению, все было занято. Мерный гул голосов сливался со звуками джаза, доносившимися из радиоприемника. По залу сновали официанты, на ходу передавая заказы сидевшей за прилавком, у разграфленной доски с номерами каждого столика, молоденькой женщине. Вики приняла ее за дочь толстяка-хозяина бодеги. Она-то и заметила вошедших, что-то шепнула толстяку, и хозяин бодеги поспешил навстречу Вики и Аурелиу. Он любезно пригласил их к прилавку, на котором красовался десятиламповый «Телефункен» последнего выпуска. Здесь, правда, было очень шумно, но зато в сторонке и, главное, прохладно: на «Телефункене» стоял большой четырехлопастный вентилятор. Тут, в углу, хозяин установил складной столик, официант принес тяжелую квадратную плиту белого мрамора, протер ее, а тем временем помощник официанта – «пикколо» поставил два стула.

Вики очень удивилась, когда Морару сказал ей, что молодая женщина вовсе не дочь, а жена хозяина. И теперь она то и дело бросала взгляды то на молодую хозяйку, то на хозяина – здоровенного дядю в рубашке и жилете с закатанными по локоть рукавами.

– Чего ты так удивляешься? Он не намного старше ее… – сказал Морару.

– Не знаю. Но я бы за такого не вышла замуж… Не люблю таких… То есть я не то хотела сказать…

– Он старше ее всего на тринадцать лет. Я это точно знаю, – заметил Морару.

– Разве это мало? Она, наверное, из-за денег пошла…

Морару натянуто улыбнулся: ему было тридцать четыре года, а Вики еще не исполнилось двадцать. Он хотел что-то сказать, но подошел официант и стал предлагать закуски и перечислять сорта вин пока не дошел до пива, которое особенно расхваливал. «У нас пиво фирмы «Мюллер»! – убеждал он. И хотя Вики отказывалась пить пиво, так как нужно было опять идти на работу, тем не менее Морару заказал два бокала.

Вики тем временем продолжала бросать взгляды на хозяина бодеги и его жену.

– Ты смотри, Вики, не влюбись в толстяка…

– Нет, я смотрю, как мальчишка быстро управляется.

Морару посмотрел в сторону стойки. Там, за прилавком, между двумя стеклянными буфетами, рядом с хрупкой хозяйкой, мелькала черноволосая голова мальчишки лет десяти. Он метался во все стороны, перемывая на ходу стаканы, графины, рюмки, кружки, бокалы с такой поразительной быстротой и ловкостью, что казалось – он жонглирует посудой. Вот он уже наливает вино в графины и, подавая официантам, громко кричит: «Кельнеру Василаке – пол-литра красного по шестнадцать!.. Четвертинку белого по восемнадцать и маленький сифон к пятому столику обер-кельнеру господину Костике… Даю литр из нового розового, хозяйка, опять кельнеру Василаке!..» А хозяйка выводила мелом в соответствующей графе цифры.

Вики вздохнула.

– Жалко парнишку. Устает, наверное…

– Еще бы. Он так с утра до поздней ночи, пока не свалится с ног… А ты, Вики, почему пиво не пьешь? Оно в самом деле хорошее – черное… Пей!..

Когда из приемника донеслась в исполнении струнного оркестра веселая «сырба», Вики оказала:

– Люблю быстрые танцы!

Морару прежде любил потанцевать, но давно уже не приходилось – работа и различные дела отнимали почти все время. Тем не менее он ответил:

– И я тоже…

– Пригласили бы когда-нибудь потанцевать, так нет, всегда куда-то уходите, – тоном обиженного ребенка сказала Вики.

Морару застыл с вилкой и ножом в руках.

– Если не заберут меня на эту переподготовку, будь она… потанцуем! Обязательно потанцуем! Хорошо?

Вики кивнула головой.

Видя, что многие посетители слушают «сырбу», хозяин подошел к приемнику и усилил звук. Особенно виртуозно играл цимбалист… Но вдруг музыка как-то странно оборвалась, шум, грубые голоса, стоны, звон разбитых стекол и даже что-то похожее на выстрелы… Люди насторожились, и в зале воцарилась мертвая тишина. Хозяин, решив, что приемник испортился, хотел повернуть регулятор, как вдруг кто-то громко откашлялся и грубым голосом произнес:

«Внимание, внимание! Говорит радиостанция Румыния, радиостанция Бухарест! Несколько минут назад нами, верными сынами великой Румынии, убит премьер-министр Румынии Арманд Калинеску. Да здравствует «Гвардия», да здравствует «капитан»!»

И снова послышался шум, треск, выстрелы и звон бьющихся стекол, затем щелчок, и приемник вдруг умолк.

Все были ошеломлены… Люди торопливо расплачивались и покидали бодегу. Морару проводил Вики до «Галери Лафайет».

– Теперь, наверное, будет война, – сказала Вики, расставаясь.

– Она уже давно идет…

Помахав рукой, Вики скрылась в толпе служащих. Морару посмотрел на большие часы у Главного почтамта и поплелся на призывной пункт.

За несколько часов Бухарест облетели самые противоречивые и нелепые слухи: одни говорили, что Северный вокзал в огне, другие утверждали, что на площади Филантропии произошло столкновение железногвардейцев и полиции, третьи уверяли, что на бульваре Басараб войска и жандармерия оцепили несколько кварталов и там стреляют…

Лишь под вечер бухарестское радио передало правительственное сообщение о том, что премьер-министр, министр иностранных дел и временно исполняющий обязанности министра обороны, он же председатель «Фронта Национального Возрождения», Арманд Калинеску убит недалеко от своего дома. Убийцы – члены «Железной гвардии».

Вечерние газеты поместили первые подробности убийства: двадцать восемь пуль изрешетили тело румынского премьера, после чего легионеры отправились на радиостанцию, разогнали оркестр, убив при этом постового полицейского и двух музыкантов, и передали в эфир сообщение об убийстве Калинеску. Веря в свою безнаказанность, они на той же автомашине, на которой врезались в автомобиль премьер-министра, поехали в префектуру полиции.

Некоторые газеты осторожно возмущались, другие требовали «крутых мер против тайных организаций», но особого негодования не чувствовалось. Железногвардейские листки недвусмысленно намекали, что «Румыния теперь на севере и западе граничит с Германией!» Сейчас уже открыто говорили, что Калинеску поплатился за убийство главаря железногвардейцев Корнелиу Зеля Кодряну; видные политические деятели Румынии в лице Юлиуса Маниу, Иона Михалаке, Дину Братиану и других «столпов» публично заявили, что в свое время они предостерегали Калинеску от крутых мер против «капитана». Легионерская газета «Порунка Времий» не постеснялась сообщить, что Калинеску нарушил слово, данное германскому послу фон Раса, ходатайствовавшему о помиловании главаря «Железной гвардии». Другой фашистский листок «Буна Вестире»[48]48
  Буна Вестире – «Благовест» (рум.).


[Закрыть] поместил статью, в которой говорилось, что румынскому правительству предлагали предоставить Кодряну визу на въезд в Германию, но его величество король Карл заверил германское посольство, что против «капитана» не будет принято решительных мер… Однако Калинеску не только нарушил свое слово, слово премьер-министра, но и поставил под сомнение авторитет августейшего короля Румынии!..

А германский посол в Бухаресте делал вид, будто убийство Кодряну явилось для него неожиданностью, так же как и нарушение данного королем слова. Ведь еще совсем недавно Корнелиу Зеля Кодряну бывал частым гостем на вилле госпожи Вольф, любовницы короля Карла. Госпожа Вольф, фамилия которой в переводе с немецкого и еврейского означает «волк», действительно походила на волчицу… В Румынии издревле почитали известную легенду о двух младенцах-близнецах – Ромуле и Реме, вскормленных волчицей; впоследствии один из близнецов, Ромул, основал Рим. Оттого в Бухаресте на возвышенности в «Аллее Патриархии» была установлена скульптура волчицы, кормящей младенцев… Но если легенда говорит, что волчица вскормила основателя Рима, то вовсе не легендой было то, что госпожа Вольф на протяжении многих лет опустошала созданную кровью и слезами народа казну «всемогущего» короля Карла… И госпожа Вольф понимала, что для будущей – уже не легенды, а истории – ее фамилия в современной Румынии «не звучит», тем более если приходится иметь дело с «деятелями», презирающими семитов. Она приняла христианскую веру, однако пожелала остаться навеки волчицей, но… румынской, заменив свою фамилию на Лупеску[49]49
  Луп – волк (рум.); Лупеску – то же, что по-русски Волкова.


[Закрыть]. Румыны говорили: «Волчица сменила не шерсть на овечью шкуру, а только «Вольф» на «Лупеску»…

На приз имени Лупеску, или «Лупяска», как обычно ее называли в румынском королевстве, теперь устраивали скачки на ипподромах страны! А деревня, где состоялась церемония крещения, называвшаяся ранее в честь не то Штефана Великого, не то Михая Храброго, была переименована в «Лупеску»… Даже в Бухаресте в ее честь были названы две улицы: «Лупеску» и «Новая Лупеску».

Ни для кого не было секретом, что его величество король Карл второй вместе с женой Еленой бывал только на обеднях и молебнах в патриаршем кафедральном соборе. Что касается мадам Лупеску, то она была не просто любовницей короля… Нередко она влияла на решение государственных вопросов, вмешивалась и в дела, бывшие в компетенции непосредственно генерального штаба румынской армии… Мадам Лупеску была в состоянии настроить короля против неугодного ей министра и даже добиться его отставки! Короля и госпожу Лупеску связывали еще и чисто коммерческие дела.

На шоссе Киселева, по соседству с виллой Лупеску, стояла другая, менее роскошная вилла, принадлежавшая владельцу аптекарского магазина «Стандарт». Здесь, на виллах любовницы короля и аптекаря, совершались самые крупные сделки, здесь частенько встречались за покером мадам Лупеску, король, Корнелиу Зеля Кодряну и владелец «Стандарта». Как-то Кодряну пошутил:

– Из всех присутствующих только я румын…

Владелец «Стандарта» хитро кивнул на короля, дескать, и он ведь тоже румын!..

Кодряну рассмеялся и шепнул ему на ухо:

– Если может быть зеленая лошадь, то и Гогенцоллерн может сойти за румына… Однако нас объединяют более высокие деловые интересы!..

О том, что «капитан» бывает в компании Лупеску и владельца «Стандарта», стали поговаривать некоторые железногвардейцы. Вскоре образовалось две группы: одни верили, другие говорили, что это слухи, имеющие целью скомпрометировать «капитана». Таких в «Гвардии» прозвали «близорукими». Пошли горячие споры, доходившие до драк: среди «близоруких» и их противников появились раненые и убитые..

В конце концов на одном из заседаний «Тайного совета» Кодряну сказали, что до рядовых железногвардейцев дошел слух о частых посещениях «капитаном» виллы на шоссе Киселева, где он проводит время в обществе Лупеску и владельца «Стандарта».

Два члена «Тайного совета», Сима и Думитреску, заявили, что по их мнению, эти связи компрометируют «Гвардию»…

– Особенно сейчас, – добавил кто-то из членов «Совета», – когда левая пресса опубликовала данные о некоторых взаимоотношениях между магазином электротоваров немецкой фирмы «Даймон» и «Железной гвардией»… Все это может принести нам большой ущерб!..

В ответ Кодряну дал понять членам «Тайного совета», что благодаря именно таким связям «Железная гвардия» и может пока существовать…

Думитреску и Хория Сима выразили крайнее удивление.

Кодряну посмотрел на них свысока, но все же пояснил:

– Аптекарский магазин «Стандарт» получает товары только из Германии. Деньги же за товары не выплачиваются немецким фирмам, а идут в кассу «Гвардии»… И то, что владелец «Стандарта» – активный деятель сионистского общества «Гордония», – имеет только то значение, что дезориентирует наших врагов. Что касается Лупяски, то ее помощь нам еще более значительна. Об этом известно и рейхсфюреру СС Гиммлеру. Господин Заримба это может подтвердить…

Несмотря на то, что все члены «Тайного совета» молчали, Думитреску возразил:

– Меня удивляет, мой капитан, почему все эти дела не могут выполняться христианами. Мне ясно одно: иудеи и наши цели – несовместимы!..

– Во всяком правиле допускаются исключения, если они на пользу дела, – возразил Кодряну. – А то, что следует вдалбливать черни, не обязательно принимать во внимание нам.

– Для чего же вся комедия, которую мы еще недавно предпринимали против Лупяски? Обвиняли, будто она по-прежнему стоит за своих, – снова возразил Думитреску.

Кодряну не хотелось отчитываться, но, чтобы избежать кривотолков, пришлось ответить:

– Вы мелко рассуждаете! Мы этим заставили Лупяску доказать на деле, что она окончательно рассталась со своей нацией, и это нам помогло, когда предстоял погром в Яссах. Лупяска сумела шепнуть королю, чтобы полиция не препятствовала… А ясскому примарю, – он корчил из себя демократа, – лично приказала не вмешиваться. То, что может Лупяска, не всегда удобно королю! В Яссах мы действовали с развязанными руками! Вы же, очевидно, полагаете, что это бог помог!.. Надо разобраться, а не быть попугаями… Фанатизм, еще раз повторяю, нужен в низах, а здесь – смекалка!.. И чтобы раз и навсегда покончить с такого рода толками, могу сообщить тем, кто не знает, что министр иностранных дел Италии, он же зять нашего Бенито Муссолини, граф Чиано – семит… Однако, как вам известно, фюрер его уважает! И жена наместника рейхсканцлера в Англии, небезызвестного лорда Мосли тоже еврейка… Ясно? Запомните: деньги не пахнут!.. – заключил «капитан». – А сейчас они нам особенно нужны!..

Возразить было нечего и члены «Тайного совета» спели дружным хором: «Жидовскими трупами украсим фонари!..»

Теперь, однако, в Румынии говорили куда больше о бывшем «капитане» железногвардейской шайки, чем об убийстве премьер-министра страны… Наступало то самое время, о котором на совещании в доме парикмахера Заримбы говорил представитель германского посольства Доеринг, время, когда «Румыния пойдет по новому пути»!..