Текст книги "Тьма сгущается перед рассветом"

Автор книги: Юрий Колесников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Расталкивая плотную толпу, забегали полицейские. А люди, как ни в чем не бывало продолжали свой путь, весело запели популярную песенку: «Жил когда-то в Бухаресте музыкант до безумия влюбленный…»

Солнце пекло, а народ все шел… На ходу пили теплый лимонад, ели мороженое, отдававшее пригорелым молоком, ругали продавцов, острили.

…Аэропорт Бэняса выглядел празднично. Всюду виднелись зеленые ветки. Вокруг портретов Карла второго, Михая первого, принца Николая и прочих первых, вторых и последних властелинов гогенцоллерновской династии красовались жиденькие, с колючими стебельками розы и помятые национальные флаги, без которых не обходилось ни одно торжество или похороны. К аэродрому непрерывно подходили люди, подъезжали машины. Те, у кого не было билетов или пропусков, оставались на шоссе или в деревне возле аэродрома.

Для участия в празднике прилетели летчики из Польши, Бельгии, Франции, Германии, Италии и даже из далекой Японии. Сотни разноцветных афиш сообщали программу торжества, особо рекламируя прыжки на парашютах инженера и композитора Ионела Ферник и летчицы-парашютистки Смаранды Браеску.

В удобном месте, чтобы солнце не слепило глаза, возвышалась огромная трибуна, украшенная зеленью и цветами. Здесь расположились члены королевской фамилии, министры, генералы. Впереди всех, в белой форме и надвинутой на глаза широкой, круглой, как решето, лётной фуражке, пошевеливая рыжеватыми усиками, стоял король Карл и что-то объяснял патриарху Мирону Кристе. С двумя панагиями и массивным золотым крестом, весь в иностранных орденах, патриарх пухленькими, благоухающими воском и ладаном руками поглаживал свою белую пушистую бороду. Суверен улыбался, пожирая глазами затянутые в корсеты рыхлые фигуры министерских жен. Под взглядом его величества дамы закатывали глазки, их накрашенные и загнутые ресницы опускались с деланной скромностью: кокетливо поводя напудренными обнаженными плечами, они томно открывали нежные ротики с ядовитыми, бойкими язычками. Делая вид, что смотрят, как, распластав свои длинные крылья, легко парит в воздухе серебристый планер, они ловили липкий взгляд прищуренных глаз повелителя страны…

Тупицы или вышедшие в отставку мужья смотрели на это сквозь пальцы, догадливые – сияли, предвидя приглашение на покер к его величеству, заранее строили планы упрочения своего положения; завистливые – шипели на своих старух, не сумевших, привлечь внимания короля, и давали себе слово при первом удобном случае заменить их более молодыми и интересными. Эти были готовы жертвовать всем ради своей карьеры. Ревнивые делали вид, будто ничего не замечают…

Внизу, у трибуны, следил за порядком верный слуга всемогущего короля, префект столичной полиции, генерал Габриэль Маринеску. Его глаза бегали по трибуне, останавливаясь на лицах женщин, подыскивая среди них «по вкусу» повелителя. Вдруг суверен заинтересуется, а тут уже готов план устройства «случайной» встречи… Габриэль Маринеску, прозванный «Гаврила-подхалим», не очень разбирался в средствах для удовлетворения прихоти пресытившегося хозяина. К тому же он ловко руководил полицией и охранкой, подавляя забастовки, арестовывая и избивая недовольных «великодушным правлением его величества»…

В небе – рев мотора. Репродукторы сообщают: самолет французский, называют фамилию пилота. Француз проделывает фигуры высшего пилотажа. Публика восхищается. Потом в воздух взмывает новый самолет, и радио снова сообщает, какой стране он принадлежит. В толпе Женя и Илья натолкнулись на Рабчева. Рядом с ним стояли двое молодых офицеров-летчиков. Сережа и один из его спутников были с женами и все – навеселе. Рабчев без умолку болтал, хвастался своей осведомленностью: называл фамилии прибывших генералов, перечислял марки самолетов, типы и мощность моторов. Особенно он восторгался немецкими самолетами.

Когда немецкий летчик на большой высоте начал показывать фигуры высшего пилотажа, Сергей захлебнулся от восторга: он обращался то к одному, то к другому, вскрикивал, размахивал руками. Немец пикировал, делал петли, ложился на крыло, потом набирал высоту и снова повторял все фигуры. Его сменил румынский летчик-асс. Перевернув самолет вверх колесами, он пролетел на небольшой высоте над аэродромом. Репродукторы назвали этот номер «Полетом головой вниз, на вершок от земли!».

– Это Папанэ… Капитан Папанэ… – стараясь говорить безразличным тоном, произнес Рабчев, будто его приятель делал какое-то пустяковое, самое обычное дело.

– А немцу такой номер поди не под силу, – сказал Женя.

Рабчев презрительно посмотрел на него:

– Тоже окажешь!

– Чудной ты какой-то, Сережка, видно, тебе немец дороже своих, – заметил Томов.

Один из офицеров, высокий, худой, державший под руку жену, сказал, что на праздник были приглашены и русские авиаторы, но их что-то не видно.

Сергей громко и презрительно рассмеялся:

– А на чем они прилетят? На каких-нибудь гробах, которые мы сами давно выбрасываем на свалку?

– Да, – согласился второй офицер, чернявый, похожий на цыганенка, – чтобы принять участие рядом с авиацией таких стран, как Италия и Франция, большевикам надо расти и расти… А пока их даже с польской авиацией нельзя сравнить.

Рабчев вновь рассмеялся:

– А большевики хитрые… Дали согласие, а сами не прибыли, знают, что здесь им не светит! А когда узнали, что у нас будут и летчики Германии, наверное, совсем струсили…

Илью этот разговор задел. Ему захотелось вмешаться, осадить Рабчева и его самоуверенного приятеля. «Тоже мне летчик, – подумал Илья, – дать ему раз по уху и можно будет по нему поминки справлять…»

– У них ведь танки, говорят, фанерные! Пропади я пропадом, если не так. Что ж тогда говорить об авиации?.. – хлопая себя по коленке, выкрикивал Рабчев. – Правильно, им и с Польшей не сравниться, а тут мощь! Германия! У них машины! Гитлер в самом деле гениален! Он не боится показывать, что у него есть. А большевикам, ясно, стыдно. Гробы!

– Ну и болтун же Сережка! Знал, что он пустозвон, но такого… Ему что говори, что не говори – знай свое мелет, – шепнул Илье на ухо Женя после того, как совсем низко пролетел со страшным ревом самолет.

– Откуда он все знает? – спросил удивленный Илья.

– Да ничего он не знает… Болтун и фантазер…

– Представляю себе, какой был бы смех, если бы русские, большевики прилетели к нам на праздник! – старалась поддержать разговор жена Рабчева.

Илья смотрел на Сергея и его друзей и думал:

– И этого типа я просил о помощи…

– Большевики распространяют, слух, будто у них летчики летают через Северный полюс!.. – смеясь, сказал чернявый офицер.

– Вот именно, через Северный полюс! Попробуй проверь… – ответил Сергей. – Если показывать высший пилотаж, так это надо здесь, людям, Европе! Вон как это делают Франция, немцы… А не белым медведям!

Снова все рассмеялись. Рабчев торжествовал. Он всегда старался внушить окружающим, что хотя он и бессарабец, однако не русский, а болгарин, и большевиков ненавидит больше самых заядлых румын-националистов.

«Неужели русские на самом деле так слабы?» – подумал Илья. Ему вдруг страшно захотелось, чтобы русские показали, что они сильнее других. Как обидно!.. Но все же, должно быть, Сережка что-то знает, оттого и говорит так уверенно. А жаль, что у русских нет самолетов, они бы показали здесь всем… – Горечь подкатывала к горлу. Илья вспомнил, как отец, рассказывая о службе в русской армии, говорил, что сильнее ее нет на свете. Как раскачается, так никакая сила не остановит! Правда, отец жаловался, что тогда, при царе, служилось трудновато. Но все же солдатам, – говорил он, – жилось там куда лучше, чем здесь, в Румынии…»

В воздухе взревел мотор… Илья выслушал объяснения диктора, кому принадлежит самолет.

– О! Японцы!.. Это нечистая сила… Фанатики! – пояснил высокий офицер. – Рассказывают, что они на самолете с бомбами врезаются прямо в корабль.

Повсюду шумели, восторгались, удивлялись. Праздник был в полном разгаре…

Через затемненные стекла очков или просто прищурив глаза люди следили за каждым новым самолетом и ждали с нетерпением, когда, наконец, они увидят Смаранду Браеску и Ионела Ферник. Выпрыгнуть из самолета и приземлиться невредимыми – это мало кто видел!

На горизонте показалась небольшая точка. По мере того, как она увеличивалась и вырисовывался силуэт самолета, рядом появились еще четыре точки. Через мгновение уже все видели, что это четыре маленьких и один очень большой самолет. Сначала на них не обратили особого внимания. Но когда пятерка приблизилась к аэродрому, она привлекла внимание всех присутствующих: четыре маленьких, обычных, одномоторных самолета выделывали в небе вокруг огромного четырехмоторного фигуры, от которых захватывало дух: переворачиваясь через крыло, они шли в нисходящую спираль и цепочкой вновь набирали высоту. Мертвые петли и другие фигуры высшего пилотажа они проделывали настолько стройно и согласованно, что казалось – самолетами управляет один пилот.

Даже если бы сам король дал команду: «Всем замолчать», вряд ли на аэродроме стало бы так тихо…

Замолкли и Сережка Рабчев, и офицеры. Прекратился галдеж на трибуне: генералы, гости, военные атташе, королевская семья – все стояли, задрав кверху головы. Сам Карл, засмотревшись, забыл о своих дамах, да и они, наконец-то, взглянули на небо и вспомнили, что прибыли на праздник авиации..

В кругу, где были Женя и Илья, первым не выдержал Рабчев:

– Немцы! Точно! Это «Юнкерс»… новый тип… и «Мессершмидт»… Нет, «Фоккеры»…

– Так немцы же давно прилетели, – недоуменно произнес высокий офицер.

– Нет, правда, свастики не видно… Тогда итальянцы… Точно, точно, это «Капрони»! – не отрывая глаз от самолетов, продолжал размышлять вслух Сергей.

– Это скорее, – согласился чернявый офицер.

– Вот это машины! Ну и макаронники!.. Вы только посмотрите… Смотрите, смотрите! Вот это да!.. А что это там они выбросили? – вглядываясь, удивленно говорил Сережа.

– Парашютисты! Люди прыгают! – пронеслось среди публики. – Смотрите: семь, десять, четырнадцать, семнадцать, двадцать! – кричал Сережа. – Ну и Муссолини! Молодцы, макаронники! Вот это да!..

Гул восхищения был заглушен ревом моторов, а когда самолеты снова стали набирать высоту, послышался растерянный голос диктора:

– Прибыла делегация Союза Советских Социалистических Республик…

У Ильи даже слезы выступили на глазах, в горле запершило, и он не мог выговорить ни слова. От радости он так сильно хлопнул сиявшего Женю по спине, что тот, подавшись вперед, чуть не сбил с ног Рабчева.

Сергей с вытянувшимся лицом и открытым ртом, словно ничего не понимая, смотрел на самолеты, на приземлявшихся парашютистов.

– Ничего макаронники? – ткнул его локтем в бок Женя. – Вот так Муссолини! А?

Рабчев очнулся и закрыл рот… Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкая, неестественная.

Послышались крики и свистки полицейских; народ, прорвав цепь полиции и жандармов, бросился навстречу советским парашютистам. Илья, схватив за руку Женю, тоже помчался в поле. Все хотели видеть живых, настоящих большевиков, о которых так много говорили в Румынии и которых мало кто знал. Толпа окружала одного из парашютистов. Началась страшная давка. Илья и за ним Женя с трудом пробрались, чтобы посмотреть на него. К общему удивлению парашютист оказался молоденькой девушкой с вьющимися золотистыми волосами. Расстегнув карабины, она ловко сложила свой парашют и направилась по расчищенному ей в толпе пути. Она охотно отвечала на вопросы, а они сыпались со всех сторон; каждый, кто хоть немного знал русский язык, считал своим долгом что-нибудь спросить.

– Ви болшевик? – спросил кто-то.

– Конечно! – гордо и весело ответила она.

Люди переглянулись и устремили свой взгляд на ее голову, отыскивая там рога, о которых так много говорили господа.

– Вы парашютистка? – снова последовал вопрос.

– Как видите, – засмеялась девушка, – парашютистка, и радистка, и летать учусь, – добавила она.

Илья не выдержал:

– А как же вы попали в авиацию?

Услышав русскую речь, девушка обернулась и внимательно взглянула на Илью.

– Захотела, вот и попала… Авиация мне нравится.

Илья смутился, когда девушка взглянула на него. Он от волнения не мог найти слов, чтобы спросить о самом главном, заветном. Женя, понимая состояние друга, вмешался в разговор.

– А учиться у вас все могут?

– Конечно, все, – как бы не понимая вопроса, проговорила девушка.

– А денег за обучение много нужно платить? – выпалил Илья. Вопрос был задан таким тоном, что казалось, от ответа зависит вся жизнь этого широкоплечего парня с ясными карими глазами.

– Платить деньги? – удивилась девушка. – У нас обучение бесплатное. Обучают, кормят, одевают и даже стипендию платят.

Илье мучительно захотелось, чтобы девушка сказала еще что-нибудь. Но трибуны, к которым они направлялись, были так досадно близки.

– А как вас зовут?

Девушка удивленно посмотрела на Илью. Ее голубые добрые глаза встретились с горячими глазами Томова. Он покраснел и опустил голову.

В толпе послышались смех и возгласы:

– Ну да, как же! Скажет она вам свою фамилию…

Илья еще больше смутился.

– Да не будьте вы наивными, люди добрые, – послышалось сзади. – Не скажет она вам, как ее зовут, сколько мир и земля будут существовать. Знаем мы их…

Девушка остановилась, обернулась на голос и сказала по-румынски:

– А почему вы думаете, что я должна скрывать свою фамилию?

То, что советская парашютистка заговорила на румынском языке, было настолько неожиданным, что люди застыли на месте.

И тут же снова по-русски, как бы отвечая только задавшему вопрос, она тихо, тоже смутившись, произнесла:

– Меня зовут Валентина Изоту…

Толпа снова загудела. Люди хотели узнать, где советская парашютистка так хорошо научилась говорить по-румынски. И она опять на румынском языке ответила:

– Румынский я, возможно, не так хорошо знаю, однако молдавский – мне родной. Я из Молдавии. Есть у нас такая республика.

Кто-то свистнул сквозь зубы и не без удивления заметил:

– Вот это сказанула! А мы еще говорим, что знаем их хорошо! Чепуха!

Взглянув на Томова, девушка хотела что-то сказать, но тут послышался свист полицейских, и толпа, окружавшая парашютистку, шарахнулась в сторону. Илья видел, как Валентина Изоту, поискав в толпе глазами, нашла его и, улыбнувшись, помахала рукой. Потом, небрежным жестом откинув упавшие на лоб золотистые кудри, подошла к трибунам.

Илья еще долго смотрел в ту сторону, где стояли советские парашютисты, но Валентины больше не видел.

– Ну, что? – спросил Женя.

Илья помолчал, потом с тоской сказал:

– Спроси своего Сережку, видал ли он…

Женя рассмеялся и взял Илью под руку:

– Да не только Сережку, но и тех, – Женя кивнул в сторону королевской трибуны. – Дали фору… Да еще как! Молодцы… Вот так русские! А тот: «Макаронники, Муссолини!» – шепелявил Женя, передразнивая Рабчева. Но Илья даже не улыбнулся.

Видимо, не ожидая уже ничего интересного, люди вскоре стали расходиться. Смаранда Браеску и Ионел Ферник, опускаясь на парашютах, могли наблюдать публику, покидавшую аэропорт.

Зрители делились впечатлениями о празднике. Со всех сторон только и слышалось: «Вот так Советы!», «Утерли всем носы!», «Молодцы, большевики»! «А какие молодые ребята!», «А самолеты!», «Вот это да!»

– Слыхал? – спросил Женя.

– Слышу. Не глухой, – сердито ответил Илья.

– Нет, я о том, что эта парашютистка сказала, Валентина.

– Слыхал и это. Валентина Изоту, молдаванка. Из советской Молдавии.

Перед глазами Ильи стояла девушка. Как она покраснела, когда он спросил ее имя. Нужно было бы узнать, откуда она, адрес записать. А впрочем, что это даст? Писать все равно нельзя. Да притом – кто я? Она учится, летчицей или радисткой станет. А я кем буду? Поеду обратно в Бессарабию подметать полы в магазине Гаснера…

– Во, брат ты мой, – не мог успокоиться Женя, – Вот где бы тебе! Слыхал? Бесплатно!

Илье было больно. Почему здесь, у себя, он не может стать тем, кем хочет? Вздохнув, он тихо ответил:

– Хорошо. Мы еще посмотрим…

VIII

Илья не очень разбирался в политике. Газеты читал, но уже привык им не верить, понаслышке зная, что в редакциях сидят продажные люди. Да и сам он замечал, что один и тот же факт каждая газета истолковывает по-разному. Иногда одному и тому же событию давались совершенно противоположные оценки, но в одном газеты сходились: все обманывали народ… Газет выходило много, каждая партия имела свою газету… А партий в Румынии было, как говорил еще отец Ильи, больше, чем собак в Болграде!

У кого правильная точка зрения, Томов не знал. Во всяком случае не у легионеров и не у Гитлера. Илья понимал, что так нахально лезть в чужие дела, в чужие страны могут только захватчики, поработители. Об этом повсюду говорили в те дни простые люди.

Румыния жила тогда в страшном напряжении, в постоянном страхе. Рейхсканцлер продолжал требовать расширения пространства своей империи. Еще недавно при заключении антикоминтерновского пакта между Германией, Италией и Японией он вопил на весь мир:

«Соединились три государства. Сначала европейская ось, теперь – великий мировой треугольник… держав, готовых и полных решимости осуществить свои права и обеспечить свои жизненные интересы».

А чтобы замаскировать свои планы открытых захватов в Европе и далеко за ее пределами, нацисты распространяли слух о «советской опасности» о «стремлении СССР поработить народы мира». О Советской России Илья знал мало, но не верил в «советскую опасность». Когда он думал об этой стране которая могла бы быть его родиной, если бы бояре в восемнадцатом году не оккупировали Бессарабию, перед глазами вставала Валентина Изоту. Она учится бесплатно, получает стипендию, зачем ей война, чужие страны? Ей и у себя хорошо.

А газеты продолжали кричать свое, и никто не мог помочь Илье разобраться во всем. Прежде, в Болграде, ему пытались открыть глаза. А теперь Илья Томов начал сталкиваться с жизнью во всех ее проявлениях – с ее трудностями, несправедливостью, и он стоял на перепутье…

В те дни в Румынии антисоветская кампания приняла большие размеры. Она началась во время пребывания у власти реакционного правительства Октавиана Гоги. Длительное время подготавливалась почва, и теперь «железногвардейцы», «гогисты», «кузисты» и прочие фашисты и профашисты с нетерпением ожидали вступления в Румынию гитлеровских войск; пятая колонна, давно сформированная предателями внутри Румынии, уже могла доложить Гитлеру о своей боевой готовности.

Вожак железногвардейцев – «капитан» Корнелиу Зеля Кодряну – на митинге в «Зеленом доме» заявил, что через 48 часов после взятия власти «Железной гвардией» Румыния пойдет вместе с нацистской Германией.

Стремясь еще больше вдохновить «патриотов страны», к «Железной гвардии» присоединилась национал-царанистская партия; ее председатель Юлиу Маниу с массивной трибуны кинотеатра «АРО» восторгался делами Адольфа Гитлера и кричал о «красной опасности».

Запуганные мещане шепотом говорили о «зверствах» бородатых большевиков с нагайками в руках и кинжалами в зубах. В Бессарабии, Трансильвании, да и в самой метрополии, полиция и жандармы все чаще хватали «подозрительных»; в черный список можно было попасть и за то, что не снял головной убор, когда проходили войска со знаменем, и за то, что в день первого мая вышел с красной розой в петлице, за то, наконец, что в нужнике оказались клочки портрета всемогущего короля… Атмосфера накалялась с каждым днем… Муссолини, надев модную маску «борьбы с коммунизмом и варварством», уже второй год хозяйничал в Абиссинии. Еще были свежи в памяти людей варварские налеты итальянской авиации на мирные селения этой далекой страны, на госпитали и учреждения Красного креста, на столицу – Аддис-Абебу. Газеты описывали, как фашисты применяли газы против мирного населения плохо вооруженной, но мужественной страны. Представители многих буржуазных стран обещали Абиссинии помощь. Казалось, все хотели обуздать зарвавшегося чернорубашечника. Но каждый раз, когда негус взывал о помощи, дававшие обещания отмалчивались. Немало было и таких, которые продолжали верить: «Англия и Франция не потерпят!» Хотя чего не потерпят, они сами не знали. Одна Советская Россия выступала в защиту суверенных прав и независимости народа Абиссинии. В Испании тоже лилась кровь… Год назад Мадрид посетил лидер английской оппозиции Эттли. С широкого балкона городского муниципалитета он заверял испанцев, что Англия даст необходимую помощь. В ответ на приветствия народа Эттли кричал с балкона: «Мы с вами!» и, расчувствовавшись, явно перестарался: стоявший рядом с ним республиканец заметил, как по щеке англичанина скользнула слезинка, вторая застряла в усах. Тронутый, он восторженно закричал «ура!». Оно пронеслось по городу и отозвалось на фронте. Но слезы мистера Эттли оказались крокодиловыми… Верно, из Соединенного Королевства прибыла помощь истекавшим кровью республиканцам, но что это была за помощь: полтора десятка машин скорой медицинской помощи, ящики с марганцовкой и клизмами, несколько десятков тюков ваты и… добрая сотня шпионов! На последнее английская разведка особенно не скупилась… А в это время фаланга днем и ночью получала от Гитлера и Муссолини не только шпионов, но и артиллерию, боеприпасы, танки, бронемашины, авиацию, войска!..

Патриоты всех стран – бойцы интернациональных бригад – сражались на стороне героического испанского народа. Среди них были и румынские патриоты. Преодолевая огромные трудности, они переправлялись нелегально через границы, чтобы принять участие в борьбе испанского народа за свободу. Из Румынии более шестисот человек разных национальностей участвовало в боях против фалангистов. А румынские фашисты сражались на стороне Франко. В Бухарест были доставлены для погребения трупы двух железногвардейцев, погибших в Испании, – Моцу и Марин. «Зеленые» при содействии правительства Румынии устроили пышные похороны, на которых присутствовали члены германского посольства во главе с послом. Несколько дней трупы лежали в «Зеленом доме». Сюда приезжал прощаться даже воевода де Алба Юлия – Михай…

Нацисты не унимались. Всюду шныряли фашистские агенты: они шпионили, убивали, распускали слухи о мощи вермахта, о необходимости бороться с большевизмом. В Германии строили стратегические дороги, призывали новые контингенты резервистов, вербовали предателей. Заводы Круппа, Мессершмидта, Юнкерса, Хейнкеля работали на английском, бельгийском сырье. Монополисты Америки финансировали, подстрекали… Это было концом подготовки к тому началу, о котором глава национал-социалистов черным по белому писал в «Майн Кампф»:

«Мы начинаем с того, на чем остановились шесть веков тому назад. Мы приостанавливаем вечное стремление германцев на юг и запад Европы и обращаем свой взор на земли на востоке… Но когда мы сейчас в Европе говорим о новых землях, то мы можем, в первую очередь, думать только о России и подвластных ей пограничных государствах. Кажется, что сама судьба указывает нам путь».

Как после дождя в лесу пробиваются из земли грибы-поганки, так после каждого выступления Гитлера в Румынии рождались новые железногвардейские организации.

«Все что угодно, если это будет за счет большевистской России!» – под этим лозунгом объединялись монополисты и помещики, предающие свои страны, мошенники, мелкие и крупные жулики – все, мечтавшие о власти, о наживе. Еще недавно Адольф Гитлер, размахивая костлявыми руками, угрожал австрийскому канцлеру Шушнигу: «Вы что, не верите мне?! Я вас раздавлю!.. Я величайший вождь, которого когда-либо имели немцы, и на мою долю выпало основать Великую Германскую империю с населением в 80 миллионов! Я преодолел уже самые невероятные трудности, а вы думаете остановить меня! Моя армия, мои самолеты, мои танки ждут лишь приказа». У опешившего австрийского канцлера отнялся язык. Он не мог опомниться и собраться с мыслями: «Если бы знать, что нас поддержат Англия, Франция, – раздумывал он, – тогда можно было бы еще сопротивляться… Но там…» – Да что «там!». Когда «там» все уже было решено…

11 марта 1938 года Гитлер подписал «совершенно секретно» директиву вооруженным силам рейха:

«Поведение войск должно быть таковым, чтобы создать впечатление, что мы не намереваемся вести войну против наших австрийских братьев… Если, однако, будет оказано сопротивление, то оно должно быть сломлено безжалостно силой оружия».

Спустя несколько дней план «Отто», разработанный штабом вермахта, был осуществлен, и правительство, возглавляемое новым канцлером Австрии, гитлеровским агентом Зейсс-Инквартом, официально объявило, что Австрия стала частью «Германского государства».

Между тем, немало людей продолжали повторять: «Англия и Франция этого не допустят!»

В Румынии стало известно, что премьер-министр Англии, той страны, на заступничество которой возлагались большие надежды, «крайне возмутился»… Это было весьма похвально, но… не прошло и месяца, как Великобритания формально признала свершившийся акт насильственного захвата Австрии нацистами.

Кое-кто из наивных людей верил, что Гитлер, захватив Австрию, утихнет. В Бухаресте один из «видных» деятелей открыто высказал предположение, что теперь, вероятно, в Европе наступит затишье – Гитлер успокоится… Об этом узнали железногвардейцы. Они готовы были избить, растерзать, может быть, уничтожить этого «предсказателя»..

А фюрер уже претендовал на Судетскую область Чехословакии.

Лето 1938 года не переставало быть тревожным.

– О-о! Это Адольфу не Австрия… Чехи – народ гордый и словаки тоже… – сказал ня Георгицэ, выключая приемник.

Илья слушал молча. Женя только разводил руками:

– Кто их знает… Жизнь сложная штука… Поживем – увидим.

Ня Георгицэ возмутился:

– А тут нечего «видеть»! Дело простое – чехи будут сражаться и все!.. У них Бенеш! Это вам, господа, не Шушниг, что наделал в штаны…

Войнягу стряхнул пепел с сигареты и задумчиво проговорил:

– Да, тут дело совсем другое. Советы могут заступиться. Они Бенешу уже не раз предлагали. Но он что-то крутит…

Ня Георгицэ хотел ответить, но за дверью раздался стук, послышался голос:

– Почта!

Женя вышел взять письмо, но почтальон сказал:

– Господину Томову заказное!..

Пока Илья расписывался, Женя успел взглянуть на обратный адрес.

– Из Болграда… От Изабеллы! – радостно шепнул он Томову.

Илья вышел в соседнюю комнату и быстро распечатал конверт на голубой муаровой подкладке.

Изабелла писала, что Илья напрасно на нее обижается, она ни при чем. Во всем виновны старики. Однако, если бы Илья был на их месте, он поступил бы так же.

«Не осуждай их, – писала Изабелла, – они по-своему правы. Подумай! Пойми!»

Нет, он не понимал. Чего-то она не договаривает. Он перевернул листок.

Женя заглянул в комнату и, увидев, что Илья еще читает, тихо прикрыл дверь.

На другой стороне листка оказалось главное: Изабелла признавалась, как ей стало больно, когда она узнала, что Илья нанялся на работу к Гаснеру.

«Я вначале не поверила, когда мне сказали, что ты ходишь за толстухой Гаснер на рынок с корзинами. У меня в это время был урок музыки. Я бросила все и побежала к базару… Ты помнишь, мы с тобой разговаривали, а та толстая кукушка накричала на тебя. В тот день я плакала. Мне было жаль тебя… Может быть, и себя… Казалось, больше мы не увидимся. Хотела даже сделать что-нибудь с собой. Но теперь я счастлива. Дедуля тоже узнал (не знаю откуда), что тебя приняли в офицерскую школу. Он даже сказал, что ты ему начинаешь нравиться, говорит, – ты упорный! Четыре года учебы – не так уж много. Зато ты будешь офицером, тем более летчиком, а это значит, что мне разрешат… Поверь, когда я слышу звук аэроплана, мне кажется, что это ты летишь, и я бросаюсь к окну. Девчонки (Муся Шапиро, Катюша Михайлова) называют меня сумасшедшей, смеются. А я рада. Напиши, «сердюля»! Только пока еще на свой адрес, – я договорилась с твоей мамой. Пришли свое фото. Хочу посмотреть, как тебе идет форма. Не сердись, напиши. Только тогда отвечу. А теперь руки назад и только тихонечко… Помнишь?.. Пиши…

Изабелла».

Илья задумался. Письмо будто бы искреннее, но в то же время холодное. Он снова перечитал. Странное чувство не покидало Илью. «А про Попа – она ни звука…» – подумал он. Стало неприятно. Изабелла показалась чужой, далекой.

Когда вошел Женя, Илья сказал:

– Интересно! Откуда-то уже всему Болграду стало известно, что меня в авиацию приняли.

Женя засмеялся:

– Теперь, Илюха, без лётной формы тебе нельзя туда появляться. Это уж как пить дать! А если в форме приедешь, наверняка скажут – министром стал! Ну и паршивый же наш городишко! Оттого я и не любил его, будь он неладен. А Изабелла что пишет?

Илья, усмехнулся:

– Пишет… если стану летчиком, офицером, тогда все в порядке…

– А если нет, тогда что?

Томов пожал плечами.

– Читай!

– Можно?

Илья усмехнулся. Женя, быстро пробежав глазами письмо, сказал:

– Знаешь, Илья, такова жизнь… И ничего не поделаешь… Так уж заведено, спокон веков! А любовь эта – ну ее к дьяволу – ничего не дает, кроме терзаний.

Томов молчал. Женя подошел к нему, положил руку на плечо и неуверенно сказал:

– Но ты ей все же напишешь?

Илья посмотрел на друга и со злостью ответил:

– О, да, как же! Она ведь просит, чтобы фото прислал в лётной форме. Хочет, наверное, убедиться, в самом ли деле я принят в авиационную школу!..

– Знаешь, напрасно ты ехидничаешь. Дело, конечно, твое, но будь я на твоем месте, написал бы. Иногда бывает, что друг друга не понимают, хотя оба любят…

Томов перебил:

– Да, Женя! Забыл тебе сказать! Я же заказал себе форменную фуражку… Может быть, мне ее послать для «доказательства»? А? Ведь пока примут, кто знает, сколько еще пройдет времени!..