Текст книги "Журнал `Юность`, 1973-3"
Автор книги: Юность Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
– Ты жалкий обманщик!
Я поняла, что подумала это вслух, когда на миг оглохла от пощечины, которую мне отвесил Хаджаратович.
– Подумаешь! – сказала я, опомнившись, и попыталась улыбнуться.
– Что ты, что ты, дорогой, – повисла на его руке Лейлико. – Не волнуйся, прошу тебя! Глупая она ещё, ничего не понимает.
– Ты видишь? Нет, ты видишь, кто вырос в нашем доме? Как она с отцом разговаривает! Я, я виноват, распустил совсем!
Лейлико увела его в другую комнату, отодвинув меня плечом от косяка.
– Что ж, Тамада, прощай! – сказала я. Он стал тереться о мои ноги с подобострастным мяуканьем.
Мясо учуял на столе! Я схватила портфель и выскочила на улицу. Подумав, вернулась к дому и села на ступеньки. Может, Хаджаратович будет искать меня, выйдет, и мы с ним опять поговорим, на этот раз совсем по-другому.
Я ждала долго, почти до самых сумерек, потом встала и пошла к Инке.
– Что с тобой? – испугалась она, верно, под глазом был синяк.
– Ничего! – сказала я. – А папа твой дома?
– Дома, да ты заходи.
– Нет, Инка, лучше принеси мне темные очки и дядю Дмитрия позови.
Инка молча ушла. Она такая: знает, когда можно спросить, а когда нет. Сначала Инка вынесла очки, потом уж позвала отца.
– Что, Тамрико, не заходишь?
– Я спешу, дядя Дмитрий, – сказала я, – только хочу сказать…
– Зайди в дом, все и расскажешь.
– Нет, нет, я здесь… Хаджаратович – ну отец мой – обманщик, а вовсе не больной. Не верьте ему.
– Подожди, Тамрико, не горячись, – начал было дядя Дмитрий. Но я его перебила:
– Пожалуйста, ничего не говорите, не надо. А Хаджаратович и вас обманул и всех всегда обманывал и обманывает… До свидания! – попрощалась я и ушла, но тут вспомнила, что денег у меня ни копейки. И вернулась.
Дядя Дмитрий и Инка ещё стояли «а лестничной площадке. Заметив меня, Инка сбежала по ступенькам.
– Оставайся у нас, – сказала она.
Но я только мотнула головой. Боялась, что если заговорю, то разревусь. И молча стала стаскивать с руки золотые часы. Неделю тому назад их мне подарила папина родня ко дню рождения. «Бедной сиротке!» – сказала при этом тетка. Это они назло Лейлико. Получается, вроде бы из-за нее я «сиротка». А часы красивые. Очень. Таких у меня никогда ещё не было.
– Вот, – сказала я дяде Дмитрию. – Часы. Мне деньги нужны, к маме поехать. Двадцать рублей.
Он посмотрел, мне показалось, недовольно и молча ушел.
– Ну зачем ты так? – обиделась Инка. – Часы…
Дядя Дмитрий принес двадцать рублей.
– Среди людей живем, доченька! – сказал он.
– А часы оставь себе.
– Я пришлю сразу же, как приеду.
И вдруг он погладил меня по голове. Я вырвалась, и побежала, и всю дорогу до вокзала ревела.
Ничего не могла поделать.
В поезде напротив меня сел какой-то подвыпивший дядя.
– Девушка, – сказал он, – снимите очки. Уже нет солнечного явления.
Мне стало смешно. Какой он глупый! И не знает, что это самое солнечное явление только начинается. А очки можно снять через несколько дней – синяка уже не будет.
Алексей ЧУПРОВ
ЗИМА – ЛЕТО
VIIОкончание. Начало см. № 2 за 1973 год
1
После ужина по субботам в огромном физкультурном зале показывали кинокартины.
Сметанин воспользовался тем, что связисты батальона проходили обычно в зал без строя, по одному. Выйдя из столовой, Сергей откололся от остальных. Вначале желания его были неопределенны, он пошёл в казарму и сел было писать в Москву.
«Здравствуй, Леха! – написал он. – А жизнь здесь пошла…» – на этом Сергей остановился, он не мог четко сформулировать, какая именно началась жизнь, но чувствовал, что жизнь стала иной. Месяц назад он писал: «…наверное, я похож на гладиатора, который не выступает на арене, а лишь дожидается своего часа…». Сравнение было куда лихое: Сергей тайно надеялся, что Алеша встретит Лену и покажет письмо ей.
Сегодня сравнения в голову не приходили. Сметанин отложил почти чистый лист бумаги. Он сидел в пустой казарме, на коричневом табурете у своей синей тумбочки, перед его глазами были ровные ряды аккуратно заправленных коек. Одиночество постепенно охватывало его. Сергей боялся этого чувства.
«Пойду в библиотеку!»– решил он внезапно.
Мысль о том, что совсем рядом, в библиотеке, сидит сейчас милая голубоглазая женщина, которую, стоит только выйти из казармы и пробежать сотню метров, можно увидеть, – мысль эта сделала его на мгновение счастливым.
Не раздумывая, Сергей вытащил из тумбочки недочитанного Плутарха и побежал на улицу.
Солдат в библиотечном зале было мало. За барьером горела зеленая лампа; Нина Васильевна сидела у стола и читала. Сметанин подошел и поздоровался. Нина Васильевна подняла на него глаза, посмотрела; Сергею показалось, что она знает, почему он появился здесь.
– Что же вы без бушлата по морозу? – спросила Нина Васильевна.
Муж рассказал ей всю историю ночной тревоги, представляя главным героем Сметанина; в его, Марата, сознании, воспитанном на традициях детдомовского братства, так мог поступить только хороший товарищ. «Хоть он и растяпа, – говорил Марат, – но молодец… Мишина не испугаться! Да перед Мишиным старослужащие дрожат листами осиновыми…»
– Когда бежишь, не холодно, – сказал Сметанин. – Вы знаете, я не осилил Плутарха… Если можно, я здесь сейчас дочитаю биографию Суллы. Плутарха сдам, а возьму Тынянова… Я видел «Смерть Вазир-Мухтара»… Вон там стоит эта книга, на второй полке…
– Библиотека скоро закроется… Мне пора домой, – сказала Нина Васильевна. – Минут через двадцать…
– Ну, я посижу, – сказал Сергей.
– Хорошо. – Нина Васильевна снова опустила голову к книге.
Сметанин сел за первый стол. Барьер был высок, Нины Васильевны Сергей не видел—только верхушку зеленого абажура лампы.
Подошел солдат менять книгу.
– Вы мне сами что-нибудь подыщите, – попросил он Нину Васильевну.
Она встала, подошла к стеллажу, подняла руки – широкие рукава платья упали к локтям. Сметанин оторвался от книги и глянул на её чуть полную фигуру. Нина Васильевна обернулась. Сергей опустил глаза на страницу, механически прочитав: «Между тем Марий, находясь под угрозой плена, лишил себя жизни».
«Марий… Марий, – повторял про себя Сметанин. Ему показалось, что Нина Васильевна заметила его взгляд. – Стыдно… Неудобно это…»– подумал он, не чувствуя, однако, ни стыда, ни неловкости.
– Сметанин! – громко окликнули его.
Митя Андреев стоял на пороге библиотеки.
– Бегай ищи тебя! – заговорил он быстро, подходя к Сметанину, но поглядывая в сторону Нины Васильевны. – Нас в кухонный наряд запрягли…—
Митя с особенным удовольствием выговорил слово «запрягли», которое означало, что взвод связи назначили неожиданно на кухню вместо занятого другой работой подразделения.
– Пойдем, – сказал Сметании, ему хотелось, чтобы Митя побыстрее вышел из библиотеки.
Сергей встал, подошел к барьеру и положил Плутарха:
– Нина Васильевна, я оставлю… А «Вазир-Мухтара» возьму в следующий раз…
– Хорошо, – кивнула она, продолжая заполнять формуляр солдата, которому нашла подходящую книгу.
– Спасибо… До свидания, – сказал Сметанин, желая, чтобы она посмотрела на него.
– До свидания. – Нина Васильевна слегка повернула голову, улыбнулась ему и вздохнула, когда Сметанин уже отошел: «Бедные ребята – целую ночь торчать на кухне!.. Да но, если взвод связи работает на кухне, Марат, наверное, будет почти целый день свободен… Очень хорошо…»
– Уже познакомились, – подтолкнул Митя Сергея. – Ловко…
Сметанин промолчал. И они побежали, ежась от холода, к столовой, в свей первый кухонный наряд.
2
Взвод связи построился в узком коридоре о на полковой кухне.
– Кого ждем? – спросил Золотов.
– Старшину Каменюка, он дежурный, – сказал Иванов.
– И в тот раз Лексикон дежурил, – заметил Маков.
– Что это за слово такое – «Лексикон»? – подтолкнул Золотов Сметанина.
– Раньше так называли словари…
– Ясно… А то прозвали старшину этого Лексиконом, а что такое…
– Взвод, смирно! – скомандовал Иванов.
Из двери вышел неторопливо в белой куртке и в фуражке старшина Каменюк, со складками на чисто выбритых полных щеках.
– Товарищ старшина, третий взвод связи прибыл для несения наряда по кухне…
– Вольно… Больных нет?
– Никак нет.
– Покажите руки…
Все протянули перед собой руки…
– Итак, товарищи гвардейцы, начну свой краткий инструктаж… – сказал старшина. – Прежде всего я хочу вас предупредить, чтобы при работе на кухне вы забыли о курении в неположенных местах и чтобы в вашем лексиконе не было разных этих слов…
– Каких, товарищ старшина? – спросил Золотов.
– Этих самых… не уставных…
– А-а, – сказал Золотов. – А вот… можно?
– …ругательств, не притворяйся, что не знаешь… Особое внимание обратите на мясной цех, давеча в нем работали из рук вон плохо… Кажется, все ясно… Теперь у меня к вам личный вопрос: кто из вас разбирается в задачах по физике?
– У нас один из университета есть, товарищ старшина, – сказал Иванов.
– Который?
– Сметанин, давай вперед…
Сергей вышел из строя.
– У меня дело вот такое, – сказал старшина Каменюк. – Вы-то действительно разбираетесь?
Сергей неопределенно пожал плечами.
– Зайдемте ко мне…
Они вошли в кладовую, где стояли тугие мешки с сахаром и крупами, бидоны с подсолнечным маслом.
На столе рядом со стопой конторских книг лежали тетради и несколько учебников.
– Я, неудобно говорить, но… одним словом, учусь.
У меня сынишка в седьмом классе, а я все стараюсь на год впереди него идти – в восьмом сейчас в вечерней учусь, трудно, конечно… Особенно физика меня мучит… Вот здесь у нас такая задача из контрольной… – Старшина открыл голубой задачник по физике Знаменского. – Номер двести тридцать три:
«Электропоезд движется с постоянной…»
Задачник напомнил Сергею уроки физики в школе, голос Киры Сергеевны… Лену… Он постарался отогнать эти воспоминания.
Старшина Каменюк с таким странным прозвищем – «Лексикон», стесняющийся того, что он учится, показался Сметанину беззащитным человеком, и Сергей накинулся на задачу под номером двести тридцать три с ожесточением, словно она была личным врагом старшины.
Когда через сутки, отработав в наряде, Сметанин лег в свою свежую, уютную постель, он сразу заснул. Ночь напролет ему снились глухие, бездонные металлические котлы, поварские порхающие колпаки, старшина Лексикон, триумфатором мчащийся в римской колеснице на синих лошадях. У лошадей были человечьи глаза.
VIII1
Над елями висел в морозной дымкэ пухлый солнечный шар. Ограниченное с востока лесом, аэродромное поле на западе, у самого горизонта, было обозначено заставами деревень.
Лётчики работали третий час. В том, как после выброски, круто кладя на крыло послушные «анушки», они вели их на посадку, в том, как подруливали к старту и, не глуша двигателя, ждали очередную партию, была особая, успокаивающая новичка деловитость.
Сметанин надевал парашют в паре с Ярцевым. Они так плотно и удобно стянули друг друга лямками подвесной системы, что идти к самолёту по протоптанной след в след тропинке было даже приятно, несмотря на волнение.
Но мгновениями, глядя в спину впереди идущего, Сметанин неожиданно представлял, как падает с нераскрытым парашютом на пики елового леса, как его ищут, находят, как чужие люди испытывают особую жалость к нему оттого, что среди весёлого зимнего дня им приходится сталкиваться со смертью.
В самолёте расселись друг против друга по пять человек вдоль бортов.
Для старослужащих этот прыжок с самолёта был как бы внове. Последний, осенний, они совершили три месяца назад. Межсезонье нарушало привычку к прыжкам, которую приобретают солдаты за напряженное время боевой учёбы.
Золотов сидел наискосок от Сметанина. В какой-то момент они глянули друг на друга; Золотов подмигнул Сергею.
Сметанин отвернулся и зевнул. Он должен был прыгать вторым, следом за Андреевым.
Пилот закрыл дверь и прошел в кабину. Самолет задрожал, с надсадным гулом, будто с трудом отрывая лыжи от наста, развернулся, двинулся к взлётной полосе и, пропрыгав по рифленым застругам, оторвался от земли.
Едва самолёт очутился в воздухе и Сметанин понял, что пути к отступлению отрезаны не только в его сознании, но и физически, что прыгать придётся непременно, он почувствовал себя спокойнее.
«Если бы Ленка Чернышева каким-нибудь чудом оказалась здесь… Уж, наверное бы, я глядел веселее… В сущности, почему-то всегда стараешься выглядеть не таким, какой ты есть на самом деле, особенно перед людьми, которые тебе нравятся… Мне ни разу в жизни прежде не случалось прыгать с самолёта; если бы я прыгал часто, то знал бы прочно, что пересилю себя и прыгну, знал бы не только сейчас, но ещё вчера перед отбоем, когда объявили, что завтра будут прыжки… Но если бы здесь была Лена, я бы не стал думать о том, что со мной может случиться, а старался бы сделать такое, что могло бы ей понравиться и чтобы после этого она смотрела на меня другими глазами… Как я любил глядеть на нее, когда она смеялась и откидывала голову назад и чуть вбок, и волосы у нее ссыпались в одну сторону…»
Второй пилот с висящим под коленями небольшим парашютом прошел из кабины в хвост, волоча за собой чёрный шнур от ларингофона, и остановился там с флажком у двери. Выпускающий офицер встал и крикнул:
– Карабины!
Все поднялись и защелкнули карабины вытяжных фалов на тросе. Офицер проверил закрепление и, подойдя к двери, накинул на общий трос свой карабин.
В хвосте на табло вспыхнула желтая лампочка:
«Приготовиться»…
Андреев подвинулся ближе к двери.
Второй пилот приоткрыл дверь. Холодный вихрь ворвался вовнутрь. Сергею стало жарко; он напрягся, чтобы поувереннее сделать последние шаги.
Взвыла сирена. Пилот распахнул дверь. Андреев закрыл собой голубой проем. Сергей шагнул следом.
Зелёный сигнал, лицо выпускающего с прищуренными глазами, порожек, обитый вафельной резиной, качающийся белый горизонт – все мгновенно мелькнуло перед ним. Он сильно оттолкнулся, нырнул в пустоту; в лицо хлестнуло колючим ветром высоты и движения.
Но вдруг вместе с ощущением свободного падения, которое он испытал уже раз и запомнил, он почувствовал сильный рывок, который забросил его куда-то вверх. У него сперва всё потемнело в глазах, а затем пошло расплываться мутными зелёными кругами.
2
– А, чёрт! – Подполковник Алишин, прикрыв в глаза ладонью от солнца, глянул в зенит.
– Смотри! Смотри! – закричал кто-то из солдат рядом с ним.
Все, кто стоял в морозной тишине на околице деревни в пункте сбора, у машин с парашютами, и те, кто ещё шёл сюда, таща свои парашюты, проваливаясь в снег, по просторному полю площадки приземления, казалось, услыхали этот крик и стали напряженно всматриваться в небо.
Бесшумно подъехала машина командира полка.
Полковник Гончаров выпрыгнул из нее легко, почти на ходу, одетый в ту же зелёную десантную робу, что и все остальные, но в серой папахе и особых меховых сапогах…
Мишин – он был старшим на площадке приземления, – обернувшись к нему, закричал:
– Полк! Смирно! – И, приложив ладонь к виску, направился было к командиру полка, но тот замахал руками и показал на самолёт: – Связь есть?
– Так точно… Набирают высоту…
– Кто зто там?
– С самолёта сообщили: рядовой Сметанин – фал вместо чехла к парашюту оказался привязан…
– Год службы?
– Первый…
– Хреново!.. Команду «отставить» на старт дали?
– Так точно…
– Пошли к рации.
Они заскрипели снегом по пропечатанной шинами колее: впереди командир полка, Мишин чуть сзади…
– За три года первое ЧП подобного рода, – говорил командир полка, оглядываясь через плечо на самолёт. – Мне кажется, благополучие породило безответственность… Где начальник парашютнодесантной службы?..
– Не могу знать…
– Вызвать немедленно. Вездеход?! Почему нет вездехода? Вы ответственный за площадку приземления… Санитарная машина в лес не пролезет…
– По инструкции…
– К черту ваши инструкции!.. Почему не обеспечили?!
Самолет продолжал набирать высоту.
Полковник снял перчатки, папаху, вытер пот со лба.
«У него один шанс: обрезать стропы – и на запаске… И быстрее! Сообрази это побыстрее!..»
3
Выпуклая линза земли в пятнах лесов, небо с рыжей туманностью солнца вращались стремительной каруселью, осью которой был Сергей.
Он потерял себя в этом движении; ужас от непоправимости происшедшего, головокружение, и тошнота сковали его.
«Втянуть в самолёт не могут… Точно… не могут!
Отцепить? Отцепить не могут – кому охота отвечать, в случае чего… В каком случае? Неужели все – аут?..
Когда же ошибся?! Я отошел на укладке, а потом перевязывал узел! Господи! Зачем я перевязывал его после проверки! Они не отцепят—не имеют права… Сам?! Сам! Только сам!.. Сам! Резать стропы! Нож?!»
Тяжелый, в эбонитовых ножнах, штык от автомата, который мог быть ножом, пилой, кусачками, нравился Сергею своей мужской увесистостью. Сейчас штык не был просто красивой игрушкой – он превратился в то единственное, что связывало Сметанина с землей и жизнью.
Штык был засунут под резинки запасного парашюта,
Руки Сергея закоченели. Преодолевая подступающую тошноту, он сильно прижал левой рукой ножны плотнее к запасному парашюту, скрюченными пальцами правой руки выдернул из них нож.
Сергей закусип губу. Чузствуя солоноватый привкус крови, поднял руки над головой, с ожесточением резанул лезвием по лямкам; стропы отпружинили в сторону, как лопнувшие струны…
Там, на земле, люди затаили дыхание.
Он полетел спиной к земле, очень удачно для раскрытия запасного парашюта… Выронив нож, он рванул от себя неожиданно тонкое после рукоятки ножа кольцо запасного…
Тишина оглушила его, как взрыв…
«Жив! Жив! Жив! Я жив!.. О, как теперь я буду жить!.. Каждая секунда алоя! Я жив!»
Сергею показалось, что он впервые ощутил своё присутствие в мире.
Земля была ослепительно белой.
«Я жив!.. Буду жить всегда!..»
Его мягко уронило в колючий снег. Ветер запарусил парашютом. Сергея несколько десятков метров волочило по снежной целине; не было сил, чтобы подтянуть к себе нижнюю стропу – погасить купол.
Порыв ветра утих; Сергей быстро подобрал к себе стропой кромку полотнища… оно опало… Лежа на боку, он стал отстегивать подвесную систему – не поддающиеся пальцам морозно-жгучие замки и карабины, скрепляющие толстые плоские тесьмы лямок.
Сзади послышался торопливый скрип шагов по снегу; Сергея окликнули; он повернул голову.
«Иванов… А я нож потерял… Черт с ним!..»
Иванов подбежал и молча начал собирать купол парашюта.
– Я нож потерял, товарищ сержант, – сказал Сметании.
– На снегу не сидите… Вставайте… Я понесу ваш парашют…
4
– Марат! Марат!
– Ну, здрасте, плакать… Всё нормально…
– Я сначала думала – с тобой… Всё время кажется, что-то случится, вот-вот случится…
– Ну-ну…
Углов отвел её к дивану, посадил, присел рядом.
«Плачет… Как девочка…»
Он хотел погладить её по голове; постеснялся.
– Потом Панферов с площадки приехал, говорит,
видел тебя… А Римма прибежала, сказала: из нашего батальона… Сметании…
Углова охватило раздражение. «Уже все всё знают… Теперь начнут судачить… Сочувствовать… Ведь надо же, чтобы в моём взводе… Я становлюсь неудачником…»
Он встал, походил по комнате, начал расстегивать холодными пальцами портупею.
– Ещё одно ЧП на мою голову. Об академии теперь лучше не заикаться. При каждом удобном случае будут тыкать: дескать, за людьми научитесь следить. Черт бы побрал этого разгильдяя!.. Надо же, фал к полюсному отверстию присобачил!..
– Ты сам говорил о нём раньше иначе…
Нина Васильевна мокрыми ещё от слез глазами посмотрела на мужа, на его разгоревшееся в тепле после морозного ветра лицо. Марат повернулся к окну, и при свете зимнего дня ей вдруг стали видны морщины у него на лбу и у рта. «Я, наверное, тоже старею», – подумала она почти с испугом.
– Может быть, и говорил. – Углов всё больше раздражался оттого, что её слезы, страх за него так быстро перешли в трезвый разговор о солдате. – Но я не знаю, каким надо быть олухом, чтобы фал к полюсному отверстию… всё равно, что к голове привязать!.. Слава богу, его хватило на то, чтобы спасти свою драгоценную жизнь…
– У тебя предвидятся неприятности, вот ты так и говоришь… Нельзя же всерьёз ставить на одну доску выговор от начальства и человеческую жизнь…
– Выговоры от начальства – тоже жизнь… Один выговор, другой выговор…
– И ты вовремя не получишь очередное звание…
Конечно, – Нина Васильевна усмехнулась, – начальство – это так ужасно… Гораздо страшнее, чем летать на привязи за самолётом…
– Ты не о том, – пугаясь её усмешки, сказал Марат. «Чего доброго, я у неё сойду за труса…» Он решительно оборвал разговор: – Пусть твой Сметании – герой, а я проголодался. – Углов кинул на тахту портупею и, не переодеваясь, как обычно дома, в спортивный костюм, сел к столу.
– Руки вымой. – Нина Васильевна вздохнула.
– Ты не забыла? У Золотова послезавтра день рождени:
– Помню – откликнулась она и пошла на кухню.
5
Золотову открыл Углов, одетый в штатский о черный костюм и казавшийся оттого меньше ростом.
– Хоть суточной увольнительной заманил тебя. Просто не придешь, какой ты человек…
– Товарищ старший лейтенант… – протянул Золотов.
– Что, товарищ ефрейтор? – Углов помог Золотову снять шинель. – Давай, Андрюша, заходи.
Они вошли в комнату.
Изредка приходя к Углову в гости, Андрей Золотов, привыкший к быту общежитий, немного терялся в домашней обстановке. А сегодня в квартире Угловых так соблазнительно пахло пирогами и Марат был таким парадным, даже чуть незнакомым, что Андрей совсем смутился. Он одернул мундир и глянул на себя в зеркало у вешалки.
– Андрей, здравствуйте! – Нина вышла из кухни в фартуке поверх светлого платья.
Когда она видела вместе Марата и Золотова, ей сразу вспоминались все рассказы мужа о детском доме и оба эти взрослых человека представлялись ей мальчишками.
Нина быстро подошла к Золотову, обхватила его одной рукой за шею, прижалась на мгновение своей разгоряченной щекой к его холодной щеке, а потом поцеловала.
Черные цыганские глаза Золотова счастливо блеснули, и он покраснел.
– Поздравляю, – сказала Нина. – Только со скольким же летием поздравлять!.. Марат мне говорил, говорил…
Они прошли в комнату.
– Я, Нина Васильевна, точно не знаю… Наверное, двадцать два – двадцать три… Ведь и день рождения у меня назначенный. Меня в этот день в детский дом привезли.
– А вдруг тебе всего девятнадцать? – сказал Марат. – Ты в Ильичёвск попал в сорок втором…
– Зачем считать! – Нина сняла фартук и кинула его в коридор на стул. – Пусть он будет подольше молодым… За стол! – скомандовала она мужчинам.
– Э, нет! Стоп! – Марат поднял обе руки вверх. – Внимание! Сперва подарок…
Он открыл дверцу шкафа и вытащил чемодан. Чемодан был желтый, «под кожу», с ремнями-застежками.
Золотов покраснел.
– Ну, как, хорош на демобилизацию? – нетерпеливо спросил Углов. – В части, пожалуй, ни у кого лучше не будет…
Золотов кивнул.
– Внутри прочие причиндалы… Поедешь – пригодится…
– Спасибо, – сказал Золотов.
Сели за стол. Углов налил водку Золотову, себе…
– А мне? – спросила Нина.
– Водку? – удивился Марат.
– Конечно…
Марат покачал головой, налил Нине.
– Он всегда такой недоверчивый был? – кивнула Нина на мужа.
– Кого ты спрашиваешь, – сказал Углов.
– А я многое помню… – сказал Золотов. – Честное слово, помню…
– Ничего ты не помнишь… Ты же таким малышом был… Знаешь, Нин, бегал маленький, черненький; никогда не плакал… вот не помню, чтобы плакал…
– Давайте пить, – сказала Нина, – вино ждать не любит…
– Хватит вспоминать. – Углов встал. – За тебя, Андрюша! Чтобы ты всегда был счастлив!
Он выпил, и Золотов выпил, и Нина выпила.
– Теперь танцевать. – Нина поставила рюмку и прищелкнула пальцами.
– Тебя, как всегда, с первого глотка. – Марат взял Нину за руку. – Словно девочку…
– Танцевать!
– Хорошо, танцевать так танцевать… – Марат встал и подошел к радиоле. – Вальс? Танго?
– Вы что хотите, Андрюша? – спросила Нина.
– Женщины выбирают, – солидно сказал Золотов.
– Значит, вальс…
– Я плохо танцую, – сказал Золотов после нескольких тактов.
Он танцевал и думал, что когда-нибудь у него будет такой же дом, так же в углу будет стоять радиола, и телевизор, и полки с книгами, и такой же буфет.
– Ещё по маленькой, – сказал Углов.
– Мне в часть надо…
– Ночевать у нас останешься… Я тебе сейчас спою…
Углов достал со шкафа гитару, сел, закинув ногу за ногу, наклонился к струнам.
– Свою, – попросила Нина.
Углоз кивнул и стал серьёзным:
Ветра пьянят сильней вина
С утра и до утра.
А в наших лагерях весна…
Курсантская весна…
Голос у него был не сильный, но слушать его было приятно.
Нина смотрела то на него, то на Андрея.
«В наше время все быстро меняется, а ещё быстрее забывается… пока живешь, проживешь десять жизней. А вот они помнят… свой Ильичевск помнят…»
Ей стало грустно, что нет у нее таких давних друзей.
Нина дотронулась до обшлага золотовского мундира.
– Говорят, «офицерские жены, офицерские жены»… Так уже привыкли: «офицерские жены»… А если взять дальний гарнизон, да дрова эти проклятые, да девять месяцев зимы… того нет, другого нет… Только устроили всё по-человечески – и опять поехали… – Она убрала волосы со лба. – Цыганское мы сословие…
– Да что ты жалуешься! – крикнул Углов. – У него праздник…
6
Золотов и Сметании шли к центру города.
Сугробы у тротуаров сливались в крутой вал, кое-где в него были воткнуты рыжие скелеты новогодних елок. Им встретилась молодая женщина в шубке, туго облегающей её полную фигуру.
Сметанин и Золотов остановились, уступая дорогу; посмотрели вслед.
– Дурак ты, в отпуск не поехал… – сказал Золотов.
– Что мне в Москве делать? – спросил Сметанин и сам себе ответил: – Нечего…
Как говорилось в приказе по части: «…за смелые и решительные действия, проявленные при совершении парашютного прыжка, рядовой взвода связи Сметанин награждается фотографированием у Знамени части». Командир полка добавил ему ещё двое суток отпуска, и за эти двое суток Сергей мог побывать в Москве, встретить там Новый год; но он не поехал.
– Съездил бы, развеялся, – сказал Золотов. – Всё лучше, чем в казарме.
– А ты, говорят, день рождения у командира взвода отмечал? – Сметанин искоса посмотрел на Золотова.
– Да, – коротко ответил Золотов.
Старослужащим его история была известна; посвящать же в нее чужих ему молодых солдат Андрей не хотел.
– Родственники, наверное? – попробовал догадаться Сметанин; его интересовало, что за особые отношения существуют между Золотовым и старшим лейтенантом Угловым. – Ты троюродный племянник Нины Васильевны? Или твоя тетя была замужем…
– Мы со взводным из одного детдома, – оборвал его Золотов.
Ему не понравилось то, что Сметанин назвал жену Углова по имени; да и вообще, другого такого не в меру любопытного Андрей отшил бы быстро, но рядом с ним шёл человек, который болтался за хвостом самолёта и сумел выпутаться из такой передряги. У Золотова год назад случился во время прыжка перехлест купола стропой, и он до сих пор помнил, как свистел метров триста лишних, пока, дергая изо всех сил стропу, не сбросил её с купола.
– Куда пойдешь? – спросил Золотов.
– В кино, что ли, – пожал плечами Сметанин.
– Идет, не знает куда… Салаг в увольнение пускать – пустое дело. А хочешь со мной?
– Куда?
– В тепле, и весело… Посидим… Знакомая у меня есть, Наташа…
– Неудобно… Твоя же знакомая…
– Поехали, – решительно сказал Золотов. – Наташка – человек… Она из деревни, здесь неподалеку… В городе комнату снимает… Комнатенка-то – шириной с кровать, а хозяйка дерет, как за настоящую… Монастырь видел?
Сметанин кивнул.
– Вот около него она и живет.
Ехали мимо бывших купеческих особняков. Сергею было интересно смотреть на толстостенные дома с высокими окнами бельэтажа и с амбразурами подвалов; потом дома замелькали поплоше – деревянные…
«Окраина…»
Сергей почувствовал себя неуютно…
«Лучше бы в самом деле в Москву уехал…»
У дома, к которому они подошли, ворот не было; ржавые петли торчали из обшарпанных каменных столбов. Золотов зашёл во двор, Сметанин остался на улице и принялся расхаживать взад и вперед, подбивая носком сапога ледышку.
– Ну, вот… Уехала наша Наташа на деревню к мамочке… – Золотов остановился перед Сметаниным, засунув руки в карманы укороченной для шика шинели.
– Пошли монастырь посмотрим, – предложил Сергей.
– Монастырь… – Золотов усмехнулся и покачал головой. – Ладно, пошли… Все равно увольнение пропало.
Кошка метнулась поперек пути в пустом проходе под надвратной церковью. Золотов и Сметанин одновременно закричали. Кошка остановилась и бросилась назад.
– Чуть-чуть, – сказал Золотов.
– Серая, не страшно…
– Ну, да… У меня раз деталь шла, на гражданке, её надо было, как керн, – на конусочек; микроны ловить приходилось… Ни у кого не идет. Сборка захлебнулась… Вдруг у меня прорвало; пошла деталь… день, два, три… На четвертый иду в смену – кошка, ну, точно как эта, шмыг у ног перед проходной… Все псу под хвост – опять брак…
Две старые, развесистые березы заиндевелыми ветвями маскировали пухлую розовую церковь и пять её крытых золотой чешуей куполов. Было безлюдно и тихо.
Монастырь реставрировали. У стены стояла бетономешалка, лежали кучи кирпича.
– На что деньги идут… – посетовал Золотов.
– Полезли на стены, – сказал Сметанин.
Обойдя огромный монастырский двор, возле угловой башни нашли в стене место, где кирпичи были выбиты.
– Давай, – сказал Золотов и, чуть присев, подставил скрещенные ладони; Сметанин легко встал одним сапогом на ладони Золотова, другим на его плечо, схватился рукой за гнездо выбоины, одновременно Золотов выпрямился, и Сметанину удалось ухватиться за край кладки; он подтянулся, нашел ногой опору в неровностях стены, взялся за толстый нижний брус ограды и одним махом оказался наверху.
Сметанин подал руку Золотову. Они постояли, отряхиваясь, и тихо пошли длинной, крытой тесом галереей по каменным плитам, припорошенным снегом и хрупкими прошлогодними листьями, мимо прорезей бойниц, в которых мелькала даль оледенелой реки.
– Удобно здесь воевать было, – сказал Золотов. – Видно далеко.
– Черт те что. – Сметанин остановился у бойницы. – Как подумаешь, что сотни лет назад здесь тоже какие-то люди ходили… О чем они думали?
– О чем думали… Да, небось, поесть, выпить. Монах архиереем хотел стать, а который ни баб, ни власти не хотел, тот молился; там, – Золотов ткнул пальцем вверх, – желал славной жизни… У нас сейчас, слава богу, этого вранья нет. Знаешь твердо: как живешь, так и все… иначе не будет…
– Что же будет?
– А ничего… Как рос я в детском доме без отца, без матери, так у меня их никогда и не будет… Как стану я, предположим, токарем высшей квалификации, таким, как старик Голавлев в нашем цеху, так уж меня нигде не понизят. После нас не будет нас…
Мне бы только к морю попасть, – мечтательно сказал вдруг Золотов.
– Зачем? – спросил Сметанин.
Золотов посмотрел на него удивленно и с сожалением.
– Море… – сказал он, и черные его глаза заблестели. – Хотя бы в отпуск; кто из цеха едет к морю, возвращается – несколько дней как другой человек…
