Текст книги "Вакханалия"

Автор книги: Юлия Соколовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 3

Туча еще не подошла. Грозовые завихрения клубились над городом, километрах в двадцати. Там и бушевал ливень, превращая городские кварталы в унылую сибирскую Венецию. Мама у окна сидит, чего-то вяжет (потом все равно окажется мало), Варюша с понтом уроки делает, Липучка дверь входную облизывает… Вопрос с обедом благодаря Рябининой решился легко и вкусно. Я бродила по улочкам вымершего дачного поселка и испытывала очередную «ностальжи». Муж первый (и последний) – некто Бережков – не был сволочью. Годы замужества пролетели тихо и обыкновенно. Когда выяснилось, что Бережков – моя ошибка (моя любимая ошибка!), я осталась внутренне спокойна. Когда он убыл из моей жизни, я даже не всхлипнула. Когда прошел год, я стала нервничать. По завершении второго я поняла, что сотворила новую ошибку. Но в реку дважды не войти – он обзавелся новыми оковами, и мы почти не виделись. А ведь когда-то мы бродили по этим же дачным улочкам, мы были молоды и глупы, он шептал мне: «Тэ амо, Лидочка, тэ амо…» – и меня плющило от счастья, так что поначалу я даже и не поняла, как его занесло в мою постель. Потом я узнала, сколько стоит прокатиться на машине с двумя розовыми ленточками, сколько пива выпивает в неделю среднестатистический мужчина и откуда в конце концов берутся дети (в частности, маленькая, сучащая ножками Варюша). Я также полюбила пиво. И не страдала приступами дисморфофобии (это когда боишься в зеркале собственного тела). И не считала, сколько лет осталось до глубокой старости, которая, по моим тогдашним убеждениям, должна наступать лет в тридцать пять, когда тебя увозят в дом престарелых…

Я дошла до конца Волчьего тупика (Красноперов в мансарде разговаривал сам с собой, у Рябининой завывала Танюха, в доме Марышева с Сургачевой стояла тоскливая похмельная тишина) и исследовала забор, венчаемый спиралями колючей проволоки. Под забором росла крапива, причем довольно густо. Я походила вокруг да около и пришла к выводу, что вряд ли прошедшей ночью через забор переправляли тяжелый предмет. А также тех, кто его нес. Теоретически они могли перелезть (пригнув проволоку), но в таком случае наследили бы под забором. Однако, насколько я видела, ни один стебелек не был примят, следы отсутствовали. Отсюда автоматически вытекало, что двое с ношей вошли в Волчий тупик вовсе не для того, чтобы пройти насквозь.

Намотав это на ус, я опять потащилась на Облепиховую. У трансформаторной будки напротив дачи Постоялова свернула налево, прошла мимо собственных наделов и отправилась в конец улочки.

Там возвышался аналогичный забор. Собственно говоря, это был не аналогичный, а тот жезабор, дающий изгиб. Наши дачи располагаются в северной оконечности товарищества и надежно огорожены от мира. Я провела новое исследование – на сей раз более дотошно осмотрев кусты и землю под ними. Вывод напрашивался аналогичный – чисто. С тех пор как построили забор (больше двух лет назад), никто к нему в этом месте не приближался. Ни бомжи, ни грабители. И опять автоматически следовало: незнакомцы не пришли извне. Они вынесли свой нелегкий груз либо от Зойки Макаровой, либо из «Дома с привидениями», либо от Магдалины Ивановны Розенфельд (пусть последнее останется на моей совести).

И тут внезапно я ощутила спиной взгляд… Позвоночник похолодел, по телу пробежала дрожь. Я втянула голову в плечи. Сомнений не было: это ощущение трудно описать словами. Это какое-то… биополе, что ли. Упругая волна неприязни, теряющая с расстояния напор, но сохраняющая конкретность направления… Испытывая жгучий, ничем не обоснованный страх, я оторвала глаза от забора и медленно обернулась.

Никого. Облепиховая пуста. У Зойки на окнах занавески не шевелятся. Участок фрау Розенфельд заслоняет желтая листва рябин с россыпями ягод. «Дом с привидениями» – за Зойкиным пустырем, от места моего стояния виден лишь наполовину разобранный сарай…

Страх не отпускал, напротив, обнаружив отсутствие наблюдателя, я совсем перетрусила. Не могла я нафантазировать этот взгляд, он давил на меня как физическая сила!.. Я стояла минут пять не дыша, бороздя глазами округу. В голове замерцал интересный вопрос: а не влупила ли я в собственные ворота?..

Напряжение отпустило так же внезапно. Тело расслабилось, обмякло, затем медленно двинулось по Облепиховой, совершенно не сверяя свои действия с поступающими из мозга командами.

У родной бледно-зеленой калитки я остановилась. Визитеров не было: тонкая шелковая ниточка между крючком и штакетиной продолжала висеть.

– Так, девушка, ты начинаешь шизовать… – пробормотала я, толкая калитку.

Остаток дня прошел без эксцессов. Я опять заперлась в мансарде. Найденный в траве газовый баллончик занял центральное место на столе. Но успокоение не наступило. Я курила, дула кофе, опять курила… Несколько раз открывала и закрывала форточку. Подолгу стояла у окна, любуясь пейзажами. Дважды ловила пронзительные взгляды мадам Розенфельд, которая очень быстро вычислила мою диспозицию и продолжила свою обычную шпионскую деятельность (заняться человеку нечем). На проседающей, заросшей бурьяном крыше «Дома с привидениями» кучковались вороны. Сидели, нахохлясь, недобро помалкивая, и ничего не делали. Интересно, это к чему?

С территории доктора Грецкого доносились бородатые хиты. Каждый хит – на полтона тише. Последний – заезженный «Трубач» с Моисеевым – звучал еле слышно: видно, процесс предварительных охаживаний успешно завершался – наступал главный хит.

Появился затылок Ромки Красноперова. Он шел по Облепиховой – хохол на голове подпрыгивал – мимо моего дома. Вернее, он его уже прошел и в данный момент поравнялся с «Домом с привидениями». Замедлил ход, внимательно вглядываясь в разлагающееся строение. Потом вдруг резко обернулся и задрал голову. Я успела отпрыгнуть, но штора качнулась – он не мог не заметить. Блин! Опять этот идиотский страх – точно пресс прижал к полу… Кого испугалась-то? Я заставила себя подняться, чертыхаясь и позоря трусливую душонку. Трепетно отогнула шторину. Слава богу, красно-желтая курточка уже исчезала за сооружениями убогой Розенфельд… Куда он намылился? К Зойке? А за каким бесом, спрашивается?

Спустя пятнадцать минут он припилил обратно – сам не свой от задумчивости. А еще по истечении получаса возникла Магдалина Ивановна. Груженная тележкой и капустой в авоське. Слава создателю, хоть эта отваливает. Заперлась на все свои замки, урожай на корню замаскировала, растяжек понаставила… И на меня напоследок порчу навела.

Я немного отодвинулась – противно… Подошла к другому окну и стала ожидать появления ее затылка. Лицезреть уходящую Магдалину Ивановну – это такой елей… Правда, тащилась она сегодня как-то медленно. Показалась в зоне видимости с запозданием, еще остановилась, подергала «молнию» на своей передвижной авоське, побурчала что-то под нос.

Хватит. В четыре часа пополудни с первыми дождевыми каплями я нырнула в кровать. Довольно уж себя терзать. Скоро стану мнительной, как Зойка…

В семь вечера я вскочила, побродила по саду с зонтом – ливень стих, но моросило густо и настойчиво. Начинало темнеть. Над крышей Постоялова вился сизый дымок – Борис Аркадьевич кочегарил печку. Похоже, он собирался оставаться на ночь – это неплохо. Хотя и странно. Если не путаюсь в датах, завтра у нас восьмое число – понедельник. И камин у него маленький.

Капусту на Сергия рубить будет?

Остальные уезжали. Доктор Грецкий заботливо усадил в машину утомленного близостью любовничка, дал кругаля вокруг капота и бодро рванул на Лесную улицу. За ним засобирались малосимпатичные соседи по диагонали. Вернуть мангал они, конечно, посчитали нецелесообразным. Юбилярка истошно орала на своего верблюда, шотландка Несси благоразумно помалкивала, а несчастный верблюд лихорадочно вертел баранку раздолбанной «Нивы», пытаясь выбраться из грязи, которую сам же создал.

Темнело стремительно. В туалет пришлось идти с фонариком. О принятии «термы» и речи не шло. Все, решила я, до рассвета из дома ни ногой. Поставила под дверь ведро, обложилась сигаретами, кофе и с головой ушла в работу, гоня прочь провокации из подсознания.

Но пер непроходимый «картон». Человечными получались только милиционеры – для создания их образа не обязательно любомудрие. Жертвы не выходили. А ведь они живые люди (до определенной страницы) – их мир необъятен и у каждого свой. А я лепила из них каких-то фаталистических придурков, вполне созревших к отбытию на тот свет… Маньяк, вопреки звериной ночи и здравому рассудку, становится добрым и ручным. О таком сюжетном «ходце» мы с редактором не договаривались. По задумке убийца «всех времен и народов» – супермодный, востребованный, обаятельный поп-певец с демократичными замашками. Кровавые убийства совершаются по окончании концертов – восторженных поклонников с билетами в карманах находят в самых изуверских позах. Поп-символ уезжает с тусняков на потрепанном «ауди» – игнорируя охрану. Когда толпа фанатов остается позади, он загоняет развалюху в попутный дворик, меняет прикид, парик, тачку – и начинается охота, доставляющая ему море удовольствия. Ему обязательно нужно убивать – для тонуса. Иначе он не сможет выступать, а значит, лишится обвальной популярности, что для молодого, честолюбивого организма смерть. Милиция прекрасно понимает, что убийства напрямую связаны с концертами, но идет по ложному следу, а отменить выступления не имеет власти: в деле замешана мафия, получающая от бархатистого вокала крепкий барыш. Спасет оставшихся в живых поклонников от притязаний их божка, естественно, женщина (то бишь я) – старший следователь прокуратуры, умеющая думать всеми местами, в отличие от мужчин, которые думают только… Полная абракадабра, одним словом.

Я уничтожала написанное страницами (компьютер тоже краснеет), забивала пробелы новыми, опять уничтожала, курила без меры, пила кофе смертельными дозами… И к полуночи наконец стало вызревать стоящее – так мне казалось. Сюжет смертоубийства обретал ясность, персонажи – характеры. Диалоги будущих жертв вплетались в канву, и даже психологический портрет маньяка не вызывал недоуменных «авторских» ворчаний…

А потом я услышала диалог. Обрывки слов, пробивающиеся сквозь дождь и порывы ветра. Голоса – мужской и женский… Диалог не вписывался в канву, он мешал, он был чужеродным образованием – ненужным и досадным; вроде тромба на ноге жены Постоялова… Я пыталась избавиться от него, стряхнуть, как лапшу с ушей – он был бессмыслен, но не получалось. Кончилось тем, что я съежилась от холода, бросила взгляд на открытую форточку – и очнулась! Голоса родились не в моем воображении…

Я прислушалась… Завывал ветер, стучали капли по стеклу – голосов не было, смолкли. К сожалению, я не чувствовала страха. Вырвалась из плена писанины и стала внимательно слушать. Нет, ей-богу, это не мансарда, это коллектор какой-то посторонних звуков… Как хочешь, так и понимай.

Голоса не повторялись. О них знал, похоже, только ветер. Интересно, что там происходило? Как любую нормальную бабу, меня обуяло любопытство. «А ну цыц! – включился ограничитель в голове. – Этого еще не хватало. Мало нам приключений?» Видимо, мне было мало приключений. Я стояла и слушала. Дождь за окном усилился. Если там что-то и происходило, то не для посторонних ушей. Пойду от мамы гляну, решила я и на цыпочках направилась к лестнице. «Эй, куда?! – взвыл в черепе ограничитель. – А ну на месте стой!..» – «Куда-куда, – отмахнулась я. – К ведру, конечно; с таким потреблением кофе мне нужно присаживаться на него каждый час»… На первом этаже было темно как в могильнике. Я на ощупь нашла мамину комнату, продралась сквозь всевозможные хозяйственные штучки и сплющила нос о стекло.

Окно выходило практически на калитку. Дождь стоял стеной. Но это только на первый взгляд. На второй и последующие – стена отступала и обрисовывались деревья. За ними – фрагменты домов и даже угол трансформаторной будки. Из живых существ там, кажется, никого не было. Во всяком случае, я не заметила.

«Ты трусиха, – подумала я. – Тебе жить в этом доме еще долгую неделю. И каждый день ты будешь трястись от ужаса, а потом выдумывать трупы и страсти, которых быть не может!Иди и положи конец непотребству! Пройдись по Облепиховой! Сверни на Виноградную! Убедись, что твои страхи высосаны из пальца, устыдись и покайся. А потом садись за работу, и пусть ничто тебя не омрачит!..»

Яволь, барыня. Я натянула пуховик, влезла в сапоги, забрала со столика в прихожей фонарик и открыла дверь… Ураган чуть не сорвал ее с петель. Хлопнул о стену веранды и бросил мне навстречу! Я отшатнулась. Это было страшно, но не смертельно. Подняв капюшон и придерживая дверь, я вышла в ночь. Заперла замок на один оборот – больше не стоило. Спустилась с крыльца, добрела до калитки. Страх атрофировался, как больная конечность. Что и поощрило меня выйти за ограду. Поиск свежих впечатлений – что актуальнее для сочинительницы! К черту проливной дождь!.. Я повернула направо – никто меня не остановил. Безлюдье. Дошла до особняка покойного г-на Рихтера – развернулась, потрюхала обратно. Добегу до трансформаторной будки и обратно, в дом, – греться у камина, который создан дарить тепло…

Добежала. У трансформаторной будки лежал человек.

Как сказал один из мудрых, надеяться надо на лучшее, а плохое само придет. И обеспечит тебя неприятностями по самую тыковку.

Я могла, конечно, убежать, но разве так поступают правильные девушки? А вдруг человеку плохо? Я подошла и осветила его лицо.

Из темноты проступили блестящие вытаращенные глаза. Искореженный гримасой рот, заполненный водой… Я отшатнулась. Выронила фонарь.

Действительно, ему плохо…

Бытует поверье, будто бабы как огня боятся мышей и трупов. И при каждом столкновении с последними разражаются пронзительными визгами (норовя при этом запрыгнуть на табурет). Не скажу за всю Одессу, но у меня на это дело свой взгляд. По крайней мере, в студенческие годы, подбирая за комбайном картошку, я не всегда орала, принимая мышку-полевку за клубень.

Вот и сейчас в меня точно кляп всунули. Я сдавленно хрипнула, попятилась, споткнулась, кое-как докондыляла до калитки, втерлась на свою территорию… А дальше пошло кусками. Видимо, перешла на автоматический режим. Неслась по дорожке, доламывая георгины, гремела ключом, засовом, потом на ощупь взбиралась по лестнице, обдирая колени. Мучительно долго искала мобильник, лежащий посреди стола, вспоминала телефон милиции (Ноль один? Ноль три?) Как в тумане… Я что-то орала про незнакомого мужчину, который склеил ласты у будки с электричеством, и очень раздражалась, когда терпеливые мужи пытались мне втолковать о существовании в этом городе как минимум десяти тысяч будок с электричеством! Я орала о пересечении Облепиховой улицы и Волчьего тупика, а у меня резонно интересовались, не издеваюсь ли я? Ну нет, понимаешь, в нашем полуторамиллионном городе таких улиц!.. Потом меня попросили начать все сызнова – и желательно поспокойнее. Сообщить свой адрес, данные, род занятий. Кто над кем издевался, непонятно… Бледно помню, какую ахинею я несла, но основные свои координаты, кажется, сообщила. На вопрос, чем занимаюсь, простонала: «Вышиваю крестиком, вяжу ноликом…» – и швырнула трубку на кровать.

Но на этом удовольствия не закончились. Во входную дверь яростно забарабанили.

– Кто?! – завизжала я с лестницы и осеклась. В ушах зафонило – звонче некуда… Я села на ступеньки. Голова понеслась прочь – не схватись я за перила, от души бы крякнулась.

В дверь продолжали стучать – злобно, настойчиво.

– Кто?.. – шептала я, не слыша своего голоса. – Кто там?.. Почему не отвечаете?

Не могла милиция приехать за десять секунд. За это время даже архангел Гавриил не приехал бы. Да и не стали бы они молчать…

Я зажала уши, сидела, раскачиваясь, верно сходя с ума. Железный грохот отдавался в черепе, я шептала: «Кто там?.. Кто там?..» – а мне в ответ лилось из подсознания – разными голосами, со всех сторон: «Открой, Лидунька, ты же умничка, все понимаешь, время пришло…» – «Открой, Лидочек, не стыдись, это не будет больно, вот увидишь. Зачем нам ссориться?» – «Лидия Сергеевна, вы же взрослый человек, давайте оставим эти детские игры, они не доведут нас до добра…»

Как ползла в кровать и где была в это время моя голова, я не помню. Я укуталась в свои множественные одеяла, зарыла голову… Неужели отключилась?

Вскинулась – в совершенно ясном уме и здравой памяти. Матово горел торшер – почему не выключила?.. В дверь барабанили! Боже!!!

Какое счастье, что у меня всюду решетки!

– Лидия Сергеевна? – глуховато кричал с улицы мужской голос. – Откройте, это милиция!

Часы показывали 12.45. За окном продолжалась ночь…

Я включила на кухне свет. Поколебавшись, отогнула шторину. Мужская физиономия оказалась аккурат напротив моей. Не разделяй нас решетка, ох как бы я психанула…

– Открывайте… – талдычила физиономия. – Сколько можно ждать?.. Из милиции мы, уголовный розыск…

– Покажите удостоверение! – прокричала я. Мы тоже грамотные. «Мышеловку» Агаты Кристи читали.

Он прижал к стеклу корочки, потом, чертыхнувшись, развернул их и опять прижал. Черт меня побери, если я что-то могла прочесть. Сунь их мне под нос – все равно бы не прочла.

– Ладно, входите. – Я навалилась на засов.

В дачу вломились двое. Один повыше – в дождевике, другой пониже – в брезентовом плаще с капюшоном. Мокрые – как из моря вышли.

Высокий споткнулся о ведро. Второй гыгыкнул. Я смутилась.

– Здравствуйте, – сказал высокий, оголяя голову. У него оказалась нормальная человеческая голова – со слипшимися волосами и злая. Но не такая наглая, как у второго.

– Вы слишком быстро, – простучала я зубами.

– Ей не нравится, – нахально заявил второй, бесцеремонно разглядывая мои апартаменты.

– Работа такая, – пояснил первый, – уточняем сразу: вы гражданка Косичкина, Лидия Сергеевна. Звонили в милицию по поводу убийства.

– Ко мне еще ломились, – жалобно поведала я. – Чуть дверь не вышибли…

– Капитан Верест, – представился высокий, – а это сержант Борзых.

– Очень похоже, – прошептала я.

К сожалению, они услышали.

– Нет, не нравится мне это дело, – определился сержант. – И свидетельница грубая.

А я не девочка, чтобы нравиться. С них уже текло на мой пол – как из брандспойта.

– Это второстепенно, – бросил капитан. – Я тоже не испытываю к этой испуганной особе неясных чувств и вряд ли испытаю в дальнейшем. Ей не удастся заморочить нам голову. Итак, гражданочка, вы обнаружили труп…

– Да, да, – торопливо забормотала я, – у трансформаторной будки. Это был незнакомый мужчина, я его никогда не…

– Одевайтесь, – приказал Верест.

Я растерялась:

– Вот так сразу?

– Нет, чайком побалуемся, – гоготнул сопровождающий.

Стихия бушевала. Порывы ветра сносили потоки воды, дробя их на хаотично пляшущие сегменты. Создавалось впечатление, что идет пьяный дождь, которому безразлично, куда падать. Я чуть не задохнулась от пронизывающего ветра, запаниковала. Осталось только в припадке забиться. Видимо, я слишком долго топталась на месте: меня подхватили под локти и бесцеремонно потащили к Волчьему тупику.

У трансформаторной будки ничего не было! Кроме самой будки. Для пущей демонстрации факта опера в две руки осветили землю, жухлую траву в районе опорного столба, продавленную колею, забор Фаринзонов… Не было никакого трупа!

– Как видим, покойник отсутствует, – недобрым голосом, словно самый сюрприз еще впереди, прокомментировал Верест.

– Но позвольте! – возмутилась я. – Вы меня что, за идиотку принимаете? А ну сознавайтесь, куда вы его дели?

– Во заявочка… – фыркнул Борзых.

– А теперь идем далее, – продолжал Верест. Меня опять подхватили за локотки и понесли. Но не в тупик, а вдоль по Облепиховой – мимо обширного сада Риты Рябининой. Метров через пятнадцать – напротив неосвещенного дома Постоялова – установили вертикально и убрали руки. Стена ливня раздвинулась, образовались две темные личности в кустах у ограды. Один сидел на корточках, совершая руками пассы, другой при сем присутствовал. При нашем приближении тот, что был на корточках, поднялся, отошел в сторону. Другой остался.

– Фокус-покус, – объявил Борзых, направляя фонарь на лежащий под ногами предмет. Верест подтолкнул меня в «первые ряды»:

– А эта личность вам знакома?

Мощный луч застыл на искаженном гримасой лице Зойки Макаровой…

Я закрыла глаза. Кажется, меня поддержали.

Глава 4

Надо отдать должное этим людям, садистами они являлись только внешне. И не все. Меня не повезли в тюрьму, не били электродами по пальцам, не пытали каленым железом. Мне даже позволили умыться, переодеться и дали время прийти в себя, что было очень кстати. Местом для допроса капитан Верест избрал мамину комнату. Он сидел за столом, строча в своих протоколах, я съежилась на диване, а нагловатый Борзых – молодой крепыш с глазами навыкат – бродил по комнате, попинывая мамино барахло. Еще двое оперативников, как я уяснила из разговоров, были посланы к казакам на ворота, третий сторожил Зойку, а четвертый являлся связующим звеном между ними всеми.

– Прошу для начала отметить, что галлюцинациями я не страдаю, – заявила я.

– Так говорят все страдающие галлюцинациями, – равнодушно отверг Верест.

– Гы-гы, – сказал Борзых.

– Для начала мы отметим другое. – Ручка замерла, и голубые глаза капитана уперлись в мои. – Пара слов для протокола, если позволите. Итак, ваше имя?

– Косичкина Лидия Сергеевна, – покорно вымолвила я.

– Год рождения?

– Шестьдесят восьмой.

– Семейное положение?

Я вздохнула:

– Безвыходное…

Борзых совсем развеселился. Верест тоже поулыбался. У него оказалась неплохая улыбка. И сам он, после того как отогрелся и высушил голову, стал намного человечнее. Лично я ничего не имею против высоких, подтянутых блондинов за тридцать. Если, конечно, они не носят недельной щетины, презирают тонкие свитера до колен и не служат в милиции.

– Попрошу выражаться понятнее.

– А куда уж понятнее, Леонидыч, – миролюбиво оскалился Борзых. – Женщину с дитем мужик кинул, а других вариантов нет, вот и мается. У моей Люськи, пока я ее на груди не пригрел, такая же безнадега была.

Верест с трудом удержал улыбку:

– Что записывать будем, Лидия Сергеевна?

– Пишите «разведена», капитан…

Он сделал вид, будто записал. За это время его глаза обрели строгость.

– А теперь подробности, Лидия Сергеевна. Яркие события этой ночи.

Я ничего не утаила от следствия. Какой резон утаивать? Зойку-идиотку не вернуть, а личные тайны мне не поверяли. Если надо, значит, надо… По мере моего изложения дважды оживала рация. Прибыла машина из судмедэкспертизы: опер на часах живо интересовался, доколе будем поливать труп. Остальные требовали инструкций. Верест отвечал по существу, односложно. Когда я дошла до пропавшего покойника у известной будки, капитан меня перебил:

– Опишите его внешность.

Я уже была готова:

– Невысокий. Худой. Глаза близко посажены. Предлагаю вам прогуляться до дома номер один по Волчьему тупику и допросить некую Маргариту Рябинину. Она расскажет, что человек с похожей внешностью несколько раз за последние дни появлялся на нашей улице. Я не настаиваю, что это он и есть, но отнюдь не исключаю.

Они уже не хмыкали. Переглянулись всецело понимающе и как-то засмурнели. Верест покорябал щетину на подбородке.

– Вы настаиваете, что имел место мужской труп?

– Решительно.

– Как он был убит, у вас нет предположений?

Я почувствовала в его вопросе подлую подковырку. Но ответила с достоинством:

– Голова, насколько я успела заметить, не имела видимых повреждений. Передняя часть туловища – тоже. Но лицо искажала гримаса, что позволяет предположить смерть от внешнего воздействия. Ему было очень больно. Полагаю, мужчину ударили ножом в спину.

– Ах ты мать моя… – пробормотал Борзых.

– Вы кто по профессии? – Верест отложил ручку и принялся корябать щетину сразу двумя руками.

Я давно подозревала, что милиционеры не моются.

– Книжки сочиняю, – призналась я скромно.

– О чем? – вскинул он удивленные глаза.

– В основном о криминале. О том, как правильно находить трупы под дождем.

– Влипли, – чертыхнулся Борзых.

Капитан вздохнул:

– Прорвемся, сержант… Прошу извинить меня, Лидия Сергеевна, но я в принципе посещаю книжные магазины и… как-то не замечал среди авторов такую фамилию – Косичкина.

– Я творю под псевдонимом Шевченко, – не без гордости призналась я. – Лидия Шевченко.

– Понятненько. – Верест схватил ручку и принялся ее задумчиво вертеть. Потом улыбнулся: – Вас никогда не называли за глаза Тарасом Григорьевичем?

– Это не относится к делу. – Кровь ударила мне в лицо (крест по жизни – на последней вечеринке по случаю собственного рождения наклюканная до свиней Бронька даже пыталась нарисовать мне помадой отвислый запорожский ус).

– Хорошо, – не стал настаивать Верест. – Расскажите нам о ваших соседях. Поподробнее о Макаровой.

Я рассказала. Не забыла упомянуть и о «высоком, красивом, благородном» мужчине на сером «вольво», которого Зойка любила десять раз, который не доехал до дома, а стало быть, являлся основным претендентом на роль груза, переносимого в ночь на 7 октября мимо моего дома.

– Ваше поведение мне кажется нелогичным, – задумчиво произнес Верест. – Ну хорошо, вы подошли к калитке в прошлую ночь. Это можно объяснить детским любопытством. Я бы тоже подошел, не скрою. Но почему вас понесло в ночь сегодня? Можете объяснить?

Я могла. Но не стала. Вряд ли их удовлетворит мое объяснение.

– Не знаю, капитан, – пожала я плечами. – Мои поступки не всегда идут в ногу с логикой. Не хотите принимать их за данность – дело ваше. Можете меня подозревать. Но предупреждаю – вы напрасно потеряете время.

– Как она тебе, Костян? – обратился Верест к помощнику.

– Очень подозрительная личность, – совершенно правильно подметил Борзых, – но излагает складно, заслушаешься.

Верест очень внимательно на меня посмотрел. Не скажу, что другими глазами, но дольше чем прежде.

– Смерть Макаровой наступила ориентировочно от двенадцати до четверти первого. В четверть первого вы якобы обнаружили труп мужчины. Макарова уже была мертва…

– Понимаю вашу мысль. К сожалению, я никак не могла ее увидеть. Не дошла. Даже если она там и лежала. Я увидела мужской труп и растерялась. Бросилась в дом и сразу стала звонить в милицию.

– Допустим, он был, ваш труп… – Сержант перестал двигать по комнате предметы и подошел ко мне, угрожающе разглядывая мою переносицу. – И где он теперь? Надоело лежать?

– Это вы у меня спрашиваете? – удивилась я. – И почему, собственно, мой труп?..

– Мы пытаемся понять, – заговорил Верест. – Фактически мы имеем дело с одним покойником. Его можно увидеть и потрогать. А послушаешь вас – так с тремя. Не многовато ли?

– Ну извините, – развела я руками. – Не я их довела до такого состояния. А что касается третьего, то пока не уверена. Это гипотетический труп. Буду рада, если он обнаружится в добром здравии.

– Что делать-то будем, Леонидыч? – повернулся Борзых к Вересту. – Дело темное, без бутылки не разобраться.

– Темное, – согласился Верест, – и мокрое. Дождь смывает все следы. Искать сейчас – гиблое занятие. Отпускай машину, Костян. Утром пообщаемся с народом. Покойницу увезли?

– Отправили с Богом, Леонидыч…

– Ну и ладненько. Свяжись с Ткаченко, скажи, что остаемся. У казачества найдутся койко-места?

– Стоп, – встрепенулась я. – Какое еще казачество?

– А что? – спросили мужчины почти хором.

– Я требую защиты!

– Ах да, – вспомнил Верест. – Вы же теперь у нас персона, страдающая повышенным потоотделением. И что вы предлагаете?

– Оставайся, Леонидыч, – подмигнул Борзых, – а мы и с казачками перетопчемся. Бутылочку выпьем.

– В этой комнате очень удобный диван, – сказала я, – а камин еще не успел остыть. Только наверх не поднимайтесь.

Ага, стучать три раза…

– Ну не знаю… – Капитан растерянно осмотрелся. В заключение глянул на меня – вскользь, как на последний из предметов обстановки. – Вы позволите воспользоваться вашим телефоном?

– В любой момент, – прогнулась я. – Жене хотите позвонить?

Он смутился:

– М-м… Маме. Волнуется, поди…

Доминировала одна мысль: почему милиция приехала так быстро? С этой мыслью я уснула. С ней и проснулась. За сутки заметно похолодало. Из трех одеял, которые меня укутывали, не грело ни одно. Я пыталась думать о Зойке – каково ей там сейчас? – но холод оказывался сильнее скорби. Сделав несколько упражнений на пресс, я сунула под мышку кофеварку и на цыпочках спустилась с «антресолей».

«Гражданин начальник» спал, не снимая свитера, вытянув ноги через боковину дивана. Не храпел. Притворялся, наверное. Все мужики храпят. Я зарядила кофеварку и пошла принимать «терму». Уходя, громко хлопнула дверью. Когда вернулась, он, нахохлившись, сидел на стуле. В руке дымилась сигарета. Судя по гримасе отвращения, он курил не по нужде, а по привычке.

– Здравия желаю, гражданин начальник, – отрапортовала я. – Не курите натощак. Выпейте чашечку кофе, пожуйте чего-нибудь, а потом хоть закуритесь.

– С удовольствием, – пробормотал Верест. – Зовите меня просто – Олег Леонидович.

– Уже лучше, – кивнула я. – А меня как хотите. Можете Сильвой Мартыновной.

Элитных разносолов, вроде ягненка в горошке или десерта из фиников и изюма, у меня в холодильнике не было. Но куриная нога, копченый поросенок и немного осетринки нашлось. Моя мама не имеет привычки оставлять дитя без провианта.

– Мне, право, неловко, – смутился Верест. – Мы тут жируем, а ребята голодают…

Он бы еще про африканских детей вспомнил.

– Жируйте, жируйте, – разрешила я. – Ваших ребят казачество пригрело. Оно и в ответе. Приятного аппетита, Олег Леонидович.

– Спасибо, – поблагодарил Верест.

Пока он расправлялся с завтраком, я не наезжала. Но когда он взялся за кофе, я решила, что пора выявлять истину:

– А теперь рассказывайте, капитан.

Он насторожился:

– О чем?

– Почему так быстро приехали. Но только не сочиняйте, прошу вас.

Он погрузился в глубокие размышления. По мере колебаний несколько раз созерцал мой потолок, ободранные оконные рамы и даже меня, напряженно делающую умное лицо.

– Еще кофе? – спросила я.

Он кивнул:

– Спасибо, да.

Я удовлетворила в итоге свое любопытство, но окончательно запуталась и пришла в ужас. По словам Вереста, очень ухудшилась криминогенная обстановка в дачных поселках Первомайки. В сентябре и первых числах октября по кооперативам «Рябинка», «Путеец», «Янтарный» прокатилась волна бессмысленных убийств. Резали исключительно пенсионеров, не способных оказать сопротивления. Кого-то днем, кого-то ночью. Имущество несчастных жертв конфискации не подвергалось, из чего следствие сделало вывод, что работает маньяк – равнодушный к богатству. Или уже богатый. Убивал он смачно, обстоятельно, явно любуясь – это своего рода некрофилия, когда процесс умерщвления доставляет наслаждение. Шестой жертвой маньяка стала почему-то женщина «средней моложавости», с которой он обошелся особенно гнусно, не применив, впрочем, к ней сексуального насилия. Седьмым был пожилой дядечка – пьющий сторож «Янтарного», а восьмой удалось спастись (она опрокинула под ноги напавшему лавку с баклажанами). Маньяку вдвойне не повезло – у его несостоявшейся жертвы была безупречная зрительная память, ноль воображения, и вообще, в довесок к пенсии она подрабатывала художницей в одном из клубов Первомайского района. То есть через полдня портрет маньяка был готов. Одновременно обратили внимание на странное обстоятельство: из четырех дачных товариществ, расположенных практически рядышком, маньяк не побывал лишь в одном – в «Восходе». То есть нашем. Возникло предположение: он не гадит там, где живет. Казачья охрана тому не причина – остальные кооперативы охраняются не менее строго, однако маньяку удавалось проходить сквозь посты… В этом нет, к слову, ничего странного. Давно подмечено – у казаков нюх лишь на любителей поживиться чужим имуществом. За остальное им не платят, они и не напрягаются. В августе месяце гул стоял на всю округу: киллер-злодей расстрелял депутата облсовета. Очень хорошего, между прочим, депутата, сделавшего много невероятно полезного для людей. Не для всех, правда, а для тех, с кем состоял в доле по «наведению порядка» на территории утинобродческой торговой стихии. Потом он с ними рассорился, начал творить невероятно вредные вещи (на этот счет имеется сто одно журналистское суждение). В общем, случилась нелепая, скоропостижная смерть, которой никто не ожидал. Случилась она, кстати, в нашем садовом товариществе – на юго-западном прибрежном участке. Казаки дружно ослепли: киллер с вечера проник на территорию, якобы с плоским чемоданчиком (есть такие детские конструкторы – «Убей президента» называются, или депутата – кому как угодно). Депутат приехал на ночь к близкой родственнице. Киллер пролез в огород, битую ночь пролежал в крыжовнике, а когда в шесть утра народный избранник, сладко потягиваясь, вышел на крыльцо, пробил его горячее, неистовое сердце… Куда после этого подевался киллер, опять никто не видел. Я на экскурсию с мамой ходила – бойкий сосед охотно показывал: вот крыльцо, на котором упомянутое сердце биться перестало, вот дыра, через которую ловкий парень ходил туда-обратно, а вот крыжовник – с вмятиной в земле, где нашли подаренный ментам «конструктор». «Интересно как, блин, – умилялись казаки. – Чисто работают, а еще говорят, что спецслужбы навык растеряли…»