Текст книги "Вакханалия"

Автор книги: Юлия Соколовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

На конфеты особо не налегал, подталкивал маме, блистал дозированным остроумием, высшим образованием – словом, производил впечатление сносной (для меня) пары. Варюша была в восторге, мама снисходительно поддакивала. Все шло нормально.

Исчерпав тему бахчевых, Верест взглянул на часы:

– Извините, Наталья Андреевна, но мне пора. Прекрасный вечер. Отличные печенюшки. Я сразу понял, что хозяйка вы золотая. – Мама насторожилась, где-то она уже слышала эту фразу. – Я зайду на днях?

– Будем ждать, – улыбнулась мама.

– И фишек с Наташей Орейро захватите, – сказала Варюша, немедленно получив затрещину.

Я промолчала. Печенюшки, между прочим, испекла я. А мама умеет только осетрину резать.

– А вы знаете, у меня есть предложение, – с улыбкой произнес Верест. – Не могла бы Лидия Сергеевна проводить меня до остановки?.. – Выдержал паузу: – А поскольку уже поздно и на улице темно, я тут же провожу ее обратно?

– А смысл? – не поняла Варюша.

– Я сейчас оденусь, – сказала я.

– Конечно, Олег Леонидович, – согласилась мама. – В противном случае мне будет жаль свою дочь: она весь вечер не сводит с вас глаз.

Глава 2

Выйдя на улицу, он взял меня за плечи, превратившись в прямую и явную угрозу.

– Поедем в гостиницу?.. Не раздумывая – сразу…

– Вот так так… – прошептала я, вглядываясь в его напряженное лицо, освещенное фонарем. – В нумера, значит, Олег Леонидович? А с какой, собственно, стати?

– Ты нужна мне, – прошептал он, поднимая мою голову за подбородок. – Я весь день размышлял о нас с тобой, не работал ни хрена – и пришел к единственному решению: ты мне нужна!…Влип я с тобой, Лида… Поедем? Здесь недалеко, номера сдаются почасно, а гостиница так и называется – «Гостиница»…

Ах, гостиница моя, ты гостиница…

– Подожди… – Я слабо сопротивлялась, уже охваченная жаром предчувствия. – Куда я поеду? В таком виде… У тебя же семья, Олег! И у меня семья – извини, у меня нет дублерши, чтобы вернуться к маме и пожелать ей спокойной ночи…

– Ерунда, мы на три часа, позвоним маме из номера, у тебя прекрасная мама. В двенадцать будешь дома… – Он уже тянул меня к перекрестку, где стояли светофор и урна, заголосовал рукой («Это урна для голосования», – мелькнуло в плавящихся мозгах).

Не знаю, изобрел он это экспромтом или использовал «домашнюю заготовку», но все равно молодец. Очень милое завершение вечера… «Лучший номер», – требовал он у администратора, суя в окошко пачку денег (а мог ведь и корочки милицейские сунуть)… Старый лифт, пушистые дорожки, зашторенный полумрак номера… Как это было романтично…

– Звони, – совал он мне трубку и сам срывающимися пальцами набирал мой номер.

– Мамуль… – жалобно несла я, – ты не жди меня, ложись. Мы тут с Олегом Леонидовичем немножечко…

– Прогуляетесь, – догадалась мама.

– Ну ты же умная… Мы недолго…

– Достаточно, – ударом по рычагу оборвал Верест мои жалобы. – Ты должна быть тверже, ведь ты взрослый человек.

– Какой я взрослый… У меня душа ребеночья, – сказала я, толкая его с силой на кровать. – Я даже в детстве никогда не хотела казаться старше…

Затем я выключила торшер и спросила у Вереста, где его любимая. Пощупав руками мое колено, он ответствовал, что где-то рядом. Ответ был немного уклончив, но в принципе устраивал. Подробно прояснять вопрос об этике взаимоотношений частично женатых полов можно было и позднее. Гостиница не горела…

Через час мы открыли форточку и дружно закурили, бросая пепел в шестигранную пепельницу. Нам действительно попался комфортный номер. Кровать отличалась повышенной мягкостью, пружины не скрипели. Посторонних запахов не витало.

Я с хрустом потянулась.

– Устраивает? – спросила я.

– Пока да, – загадочно ответил он. – А потом надо будет что-то делать.

Адекватные действия ему, без сомнения, придется предпринимать. При дальнейших хождениях в гостиницу он будет пластаться в своей ментуре только на оплату этих номеров. Поддержание семьи в сытом виде станет делом нереальным.

– А как на рабочем фронте? – поинтересовалась я. – Затишье продолжается?

– Да, – он неохотно вылез из-под одеяла и снова залез. – Дело о маньяке Сабирове передано следователям, маньяк пребывает в глухой несознанке, обзывает ментов козлами и фабрикантами – это от слова «фабриковать»… Дело о четырех убийствах в кооперативе «Восход» повесили на меня. В качестве поощрения за поимку маньяка. Делать нечего, работаем, – он саркастически ухмыльнулся, укладывая на меня свои мохнатые ноги. – Собираем информацию. Пока негусто, но лучше, чем полный ноль. А тебе не все ли равно? Недостаточно еще натерпелась?

– Нет, ты загрузи в меня информацию, – стала требовать я. – А я ее переработаю. Вдруг идею рожу?

– У тебя было видение? – он пристально всмотрелся в мои глаза, потом протянул руку к тумбочке и придвинул торшер. – Ты делаешь таинственное лицо. Мне это не нравится. Давай я в тебя что-нибудь другое загружу?

– Пошляк ты, Верест. Гони информацию.

– Ладно, слушай. Легальные сделки Тамбовцева внимания не стоят. Там все прозрачно, как в горном хрустале. С коллегами он не собачился. Реально желать его смерти может только компаньон – Сергей Днишев, владеющий тридцатью процентами акций фирмы. В случае отхода от дел Тамбовцева он неуклонно набирает вес. Семья Тамбовцева не в игре, вдова не имеет права заниматься делами фирмы – она получает денежное содержание. Не очень большое, но на хлеб с икрой хватит. Версия компаньона, таким образом, имеет право на существование, но неясно, зачем понадобились пытки. Хотя мало ли… Словом, Ткаченко над ней работает. Проверяет, не входит ли в круг знакомых Днишева некто, имеющий дачу в кооперативе «Восход».

– Другие варианты?

– Нелегальные операции Тамбовцева покрыты мраком. Его сотовый не найден. Файлы в рабочем и домашнем компьютерах закодированы. Для их взлома требуется санкция прокурора, которая пока не получена. Вредный у нас прокурор – одно слово, женщина… Удалось установить, что дважды за последний месяц в офис к Тамбовцеву приходил некий Байсахов Тимур Гамидович – так он представлялся секретарше. Высокое, представительное лицо кавказской национальности. О чем шла речь, она, естественно, не знает. Мы проверили это «лицо». Есть такое. По национальности дагестанец, по профессии – крупный предприниматель. Содержит под Избербашем – это на Каспии – два винных заводика и целую сеть автозаправок. В нашем городе тоже не последний бродяга. По некоторым данным, прикупил заводик по производству полимерных покрытий – на Гусинке. Частенько захаживает в Управление железной дороги – предлагает услуги по прокладке оптико-волоконной связи. Одним словом, бандюган не очевидный, но лошадка темная. Часть активов своего бизнеса держит в недвижимости, другую – в двух банках: махачкалинском Дагкредитбанке и местной «Элладе». Это то, что удалось выяснить.

– А некоммерческие мотивы убийства Тамбовцева?

– Имеют право. Но опять же непонятно, для чего пытки. Отношения с пострадавшей Макаровой отследить пока не можем. Иногда он рано уходил с работы, но куда? Иногда поздно возвращался. Схожая ситуация дома. Жена отказывается говорить о своих подозрениях, но ясно дает понять, что отношения в семье были далеки от совершенства. Она даже не плачет. Заказала работяг – ванную перестраивает. Дочерей отправила в Усть-Кут – к матери…

– А Зубов?

– Зубов… крепкий орешек. Воевал в первую чеченскую. Замком разведвзвода. В казаки попал по случаю – за воспитанность, смекалку и какое-то отношение прабабки к начальнику контрразведки атамана Краснова. В послужном списке – двухлетняя служба в Кировском ОМОНе – уволен по собственному желанию; охранник в Сибирском торговом банке – уволен по желанию начбеза; сторож в торгово-промышленной палате «Сибфактория» – уволен в связи с «посвящением» в казаки. Семьи нет, проживает в однокомнатной квартире на Плехановке. Внешне тих, беседу поддерживает. Но о личных делах говорит скупо, компаний чурается – предпочитает одиночество. Друзей не держит – разговоры с сослуживцами дальше женщин не уходят. Поэтому трудно сказать, с кем из дачников «Восхода» он поддерживал отношения. Акулов ходит по соседям, показывает фотографии наших друзей, – может, и проскользнет человечек. Он, кстати, сам же их и сделал – умелец тот еще.

– И мою показывает?

– И твою. – Верест потерся о мое плечо. – Твою в первую очередь. Сделана на грядке, у костра. Ты на ней очень привлекательна.

– Вы неисправимы, – проворчала я. – Ждете, пока обижусь. Дополнительная информация есть?

– Пока все. Работаем.

– Была у меня одна мыслишка, – призналась я, – относительно седьмого октября. Но не задержалась, улетела.

– Мыслишка не воробей, – согласился Верест. – Из какой хоть области мыслишка?

– Из нужной… А вообще-то не знаю, капитан. Меня поразило одно несоответствие – между тем, что было, и тем, что должно было быть… Какая-то мелочишка, возможно, и недостойная понимания… Я постараюсь ее вспомнить.

– Ты, главное, окончательно ее не забудь, – съязвил он.

Я шутливо стукнула его по лбу. Он встал в защиту, что и положило начало новому помешательству…

Веселья час прошел, настала боль разлуки. Он довел меня до дому, взгромоздил на четвертый этаж и трогательно распростился. Обцеловал где только мог, особенно родинку на тыльной стороне ладони, и, прошептав на ухо: «Больше глупостей не делай», умчался к своим домашним.

Поматросил и бросил… ладно, я не буду глупить. Но домой идти совсем не хотелось. Смотреть в глаза маме, слушать ее суровый голос, стыдливо пятиться в ванную… Я поднесла было руку к звонку, но, передумав, села на ступеньку и впала в прострацию. Только не домой. Кусать в одиночестве подушку? Не хочу. Я встала, обшарила карманы. Я выскочила из дома в каком-то задрипанном плаще, полагая, что для провожания сойдет и такой. Он и сошел – пребывать на капитанском иждивении можно и в ночнушке. Я нашла в карманах только обмусоленную телефонную карту. Держась за перила, спустилась на улицу и воткнула ее в таксофон на углу.

«Два звонка», – поведал робот-оператор. Я так и думала. Использованные карты обычно не хранят в карманах. Их выбрасывают.

– Бронька, – сказала я, набрав номер, – это я. Ты одна?

– Одна, – подтвердила Бронька. – Укрепляю добродетель и предупреждаю грех.

– Давай выпьем?

– Давай, – зевнула Бронька.

– Тогда выходи из дома, за такси заплатишь – у меня денег ни копейки. И маме моей позвони, скажи, что… что она у меня одна.

– Как-то сложно все это, Лидунька, – озадачилась подруга. – А еще чего передать?

И откуда силы? Мы пили розовый мартини с местным тоником – «микс» совершенно несъедобный. Ни «бьянко», ни «швепса» в круглосуточном под Бронькой не оказалось, а идти куда подальше было лень. Ладно, решили мы, – лишь бы не водку.

– Ты не гонишь? – с сомнением поинтересовалась Бронька, когда, едва успев выпить по фужеру, я опять схватилась за бутылку.

Пришлось ей объяснить, что по русскому обычаю между первой и второй пуля не пролетает, и вообще, в порядочном дамском обществе бытует славный термин – «нафужериться». Или ей с рассвета на работу?

– Ты что, обалдела? – испугалась Бронька. – Я уж десять лет на работу не хожу. Хотя и числюсь. По понедельникам приходит какая-то холера, забирает рецензии. Иногда деньги оставляет. Ты не задумывалась, на какие шиши сегодня пьешь?

Я уже ни о чем не задумывалась. Я ощущала небывалый физический подъем. После третьего фужера сил прибавилось. Мы обсудили наших мужчин. Я прошлась по Вересту, испуская для порядка слезинки, Бронька позавидовала, потом посочувствовала. Потом опять позавидовала и призналась, что ее новый «спонсор» – по родословной то ли швед, то ли финн (то ли придуривается), имеет несчитано баксов и прекрасно помнит восстание на Сенатской площади (вплоть до того, как Каховский застрелил Милорадовича).

– На каком кладбище ты его откопала? – подивилась я.

– Это еще цветочки, деточка, – вздохнула Бронька. – Мой Лео не пьет и не курит. Он твердо убежден, что курение в течение четырех лет сокращает детородный орган на два миллиметра.

– Какой-какой орган? – изумилась я.

– Совершенно правильно, – поддержала Бронька. – Назовем его лучше почетным членом. Последних детей он делал полвека назад. Они мне в отцы годятся. Где-то в те годы он и подхватил так называемый «синдром Коро» – боязнь, что у него в один прекрасный день пропадут гениталии…

Я хохотала так, что ей пришлось доставать меня из-под стола и менять разбитый фужер на небьющийся стакан (заодно и себе – из солидарности). После пятого стакана мы поговорили о работе. Во мне очень кстати пробудились мировые амбиции – я завела бубнилку о засилье в развлекательной литературе претенциозных посредственностей и невозможности выйти на широкую дорогу хорошей девочке. Бронька поддержала меня категорически – заявив, что этих посредственностей она в день прочитывает до пяти романов, но это еще не самое страшное. А самое страшное, что кому-то из этой когорты она обязана выставлять положительные отметки, иначе издательству просто нечего будет печатать и ее уволят!

– Подожди, – сказала она, делая задумчивое лицо, – а с какого перепоя ты вдруг взяла, будто твои романчики писаны хорошей девочкой? Только с того, что однажды я поставила тебе «четыре с плюсом»?

Я поперхнулась шестым стаканом и от души ее поблагодарила. Но Бронька уже наливала по седьмому, поэтому кровопролитно спорить я с ней не стала. После упомянутого мы перешли к моим приключениям. Я пожаловалась, что не могу поймать за хвост очень ценную мысль.

И вот тут она выдала идею. Совершенно кривая в дым, стуча горлышком бездонного сосуда по стакану, Бронька заявила:

– Это жуть тихая, согласна. Но тебе надо быть решительнее, Лидунька. Ответим на белый террор красным террором! Согласна?

– Согласна, – сказала я. – А это каким?

– Предлагаю вернуться на дачу. Не пугайся, без ночевки – вместе поедем. Днем. У меня газовик на поясе… Ты должна пройтись по местам боевой славы и сосредоточенно проработать ходовые версии. Заодно поймаешь за хвост свою мысль. У тебя просто не было времени этим заняться – ты жила на голых нервах, а разве нервы позволяют думать?

Замечательная идея. Я забыла о ней через секунду. Бронька перевернула журнальный столик с закусками, мощно дав по нему нижней частью, села на пол и глупо захихикала. Пробило. А я вот, к вящему изумлению, оказалась ничего. Плотный ужин сказался. И любовь милицейская. Я пришвартовала Броньку к ближайшему дивану, заняла у нее из сумочки пятьдесят рублей (четыре остановки ехать) и побрела домой. Таксист поинтересовался, не страшно ли мне в четыре часа ночи бродить по лужам. Я сказала, что я смерть – и пусть другие боятся. Шофер заткнулся, задумался, но делать нечего – я уже спала на заднем сиденье. Пришлось везти. Он дольше будил меня, чем вез. Короче говоря, под родной дверью я оказалась без копеек пять, выяснила, что ключи не брала, и по сему поводу устроила в доме переполох. Промаршировала мимо остолбеневшей мамы в спальню и завалилась в сапогах.

– Ты на кого похожа? – прошептала мама.

– Я у Броньки ночевала, – не в строку поведала я, закрывая глаза.

– А раздеваться, значит, уже не надо? – тоже не совсем складно поинтересовалась мама.

– Завтра, мамочка…

– Так, Лидия, нам нужно срочно поговорить. – Голос родительницы зазвенел, как высокая струна.

– Наливай, поговорим… – Я уже стремительно засыпала.

Глава 3

Первое, что я увидела по пробуждении, была деловитая физия Броньки в полупрозрачных очках фирмы «Silhouette» с титановыми дужками (за 310 баксов).

– Не может быть, – простонала я. – Ты была пьянее меня…

– Я и сейчас пьянее тебя, – бесхитростно поведала Бронька. – Но я знаю, что такое гимнастика тайцзицюань. Самоконтроль, самомобилизация и концентрация на намеченной цели. Помнишь про нашу намеченную цель? Поднимайся, короче, а не то будем делать из тебя авиатора.

– Делай… Я не встану, меня мама убьет…

– Мы уже поговорили с Натальей Андреевной, – зловеще проинформировала Бронька. – Твоя мама уже знает, что Олег Леонидович женат.

Час от часу не легче. С нашей Бронькой как с ремонтом – одно делаешь, другое ломаешь…

На пути в ванную мама не пробегала. На кухне тоже кастрюли не гремели. Очевидно, в связи с открывшимися знаниями у мамы появился железный повод уйти в себя.

– М-да-а, мать… – сдержанно оценила мой экстерьер Варюша. Она сидела на стиральной машине и моим феном-плойкой накручивала себе челку.

– Почему ребенок не в школе? – прохрипела я.

– И этаженщина интересуется, почему ребенок не в школе? – поразилась дочь, вздувая волосинки.

– Отвечать! – разозлилась я.

– «Почему», «почему»… – заворчала Варюша. – Потому что труды по пятницам отменили. Галина Ивановна уехала в Читу к сыну – он в клинике для наркоманов лежит, говорят, совсем плох. А других учителей нету.

Ну как бы еще, скажите на милость, я узнала, что сегодня пятница?

Через десять минут, прижимая к сердцу термос с кофе, я уже мчалась по Красному проспекту – в качестве пассажирки голубого «ниссана-кефира», моля лишь об одном: если смерти – то мгновенной… Наша Броня патологически не умеет ездить с человеческой скоростью. Любого «мерса», плетущегося под соточку, сделает как стоячего… Идущие попутно машины просто не воспринимались, кварталы чередовались как ступени на лестнице, светофоры горели сочной зеленью… Под возмущенный гул попутчиков мы проскочили Речной вокзал, продуктовую оптовку и помчались по трассе. До Кирилловки добрались минут за десять. Сделав чудовищную дугу, Бронька вырулила на дамбу.

– Все, бросай это дело, – взмолилась я. – Подохну же…

– Зато быстро, – невозмутимо ответствовала Бронька, снижая скорость до предела – до восьмидесяти.

Мелькнула протока, заросшая тальником, березовый лес, стыдливо раздетый, с редкими клочками желтизны; фрагмент великой реки с коряжистым берегом и перевернутой лодкой. Объездная вдоль воды, развеселая компания с гитарой. Опять поворот, колючка, ворота… Три дня назад на них стоял охранник Зубов, теперь какой-то долговязый тип с ушами-радарами.

Хатынская приветственно загудела. Служивый манерно пошевелил пальчиками – девочки…

Мы въехали. Эмоции нахлынули – в самом черном виде…

– Ходи и думай, – приказала Бронька, – а меня не замечай. Я дышать буду.

Свежий воздух постепенно привел меня в чувство. Черный кофе продвинул процесс, а вспыхнувшие страхи сделали голову неприлично ясной. Я взглянула на часы: рабочий полдень. Дул ветер. Все казалось на местах: облака, типичная октябрьская серость, сырость. Со стороны главной улицы несло горелым – кто-то запоздало жег мусор…

Ключей от дачи я не взяла. Они у мамы, а в общении с мамой – трудности. Я постояла на крыльце, спустилась на пару ступеней и сев, сделала попытку «расширить сознание». Пресловутого альфа-состояния, когда тело максимально расслаблено, а голова безоблачна и полна содержательных идей, я достигла лишь наполовину. Вполне понятные страхи не давали уйти из реалий. Но какой-то взрывоопасный элемент в голове уже присутствовал. Хотя и не всплывал на уровень сознания, тем более не детонировал. Уговаривать собственное подсознание меня не учили. Через пять минут пришлось признать, что я бездарно трачу время. Бронька, шурша галькой, бродила по Облепиховой, не мешая мне самовыражаться. Я встала, прошлась по грядкам. Прогулялась вдоль трубы, отделяющей мой участок от Постоялова. У Бориса Аркадьевича все соответствовало характеру: участок готов к зиме. Пусть не на пятерочку, но вполне удовлетворительно. Помогай ему в этом нелегком деле жена, получился бы идеальный огородный нарез, лишенный чисто мужицких недоделок – вроде оставленных на бельевой веревке подвязок для кольев или неубранной облепихи и брошенной лавочки.

Я вышла из калитки. Бронька курила, пощипывая мою рябинку (ее и Зубов однажды пощипывал).

– Успехи есть?

Я отрицательно покачала головой.

– Плохо, – констатировала Бронька. – Хреновая из тебя детективщица. Между прочим, обрати внимание – ваши соседи здесь.

Не находись под боком Бронька с газовиком на пузе, я бы струсила. И напрасно. Очевидно, она имела в виду Риту Рябинину, чья входная дверь была приоткрыта, а из дровяной будки торчала задница Таньки. Сама Рита не показывалась.

Поразмыслив, я махнула рукой на это открытие. Не такое уж оно открытие. Есть вещи поважнее. Оставив Броньку у калитки, я отправилась направо. Мимо мрачного особняка Рихтера, мимо дачки покойной Зойки (такое ощущение, что она сейчас отогнет занавеску) – дошла до тупика и медленно, стараясь не вспугнуть ворону, обосновавшуюся на голове пугала в огороде Розенфельд (очень похожего на саму мадам), подошла к ее калитке. Мадам, разумеется, отсутствовала. А меня опять посетило необычное чувство. Очень похожее на открытие. Пусть не окончательное решение задачки, но что-то, без сомнения, стоящее, завершающее блуждание в потемках. Почему меня потянуло к этой старой, подозрительной ведьме? Она-то с какого края в наших шарадах?

Неужели интуиция?

Но открытие пока не радовало приходом. Я смотрела на нелепое нагромождение кладовых и сараюшек, на несуразный дом с закрытыми ставнями и, чем дольше стояла, созерцая эту хаотичную недвижимость, тем больше раздражалась. Озарение не шло. Я опять теряла нить. Она пощекотала меня за темечко и унеслась на небо, привязанная к воздушному шарику под названием «факт».

Вместо фактов – голые «факи». Произнеся в адрес хозяйки пугала несколько слов, я побрела обратно.

– Судя по твоей презлющей физиономии, подвижек нет, – догадалась Хатынская. Она находилась на пересечении Облепиховой с Волчьим тупиком и (представляя себя, видимо, Чубайсом), пыталась вскрыть трансформаторную будку. О том, что электричество не игрушка, Броньку в детстве недоучили.

– Не лезь в будку, – проворчала я, – там никого нет, все трупы собраны.

Глотнув для бодрости кофейку, я побрела в Волчий тупик. Дожди здесь окончательно испортили дорогу. В рытвинах стояла вода, мясисто-розовые дождевые черви валялись прямо на земле. В топкой канаве лежала доска – кто-то из водил подсунул (Марышев или Красноперов), чтобы не забуксовать. Француженка Танька в дровяной сараюхе уже не корячилась – пропала с концами. Дверь закрыта, шторы наглухо. Видно, узрев меня на горизонте, Рита решила забаррикадироваться. Я не обиделась: какая мне разница? Пусть думает, что смерть на пороге. Просто удивило немного – откуда такой симбиоз недюжинной отваги и сиюминутной малодушности: жить она, значит, в этом притихшем вертепе не страшится, а от меня – с виду мирной – переполошилась…

Красноперов тоже находился где-то неподалеку – машина «ВАЗ» десятой модели под навесом наличествовала. Других признаков жизни не было, но это ничего и не значило. В своем телесном воплощении этот дамский угодник мог отсиживаться (или отлеживаться) у той же Рябининой. Или рыбачить пошел.

Я добрела до увесистой, увенчанной «кремлевской стеной» дачи Марышева с Сургачевой и, не обнаружив присутствия хозяев, повернула обратно. У дачки Риты намеренно замедлила движение – пусть напряжется. Шторки на веранде аж затряслись от страха. Удовлетворенная увиденным, я изобразила злорадную ухмылку. Тронулась вверх по переулку и минуты через три подошла к своей дачке. Бронька сидела за рулем «кефира» и, позевывая, листала цветастый пошлый журнальчик.

Я села в машину. Она искоса глянула на мои ноги.

– Термос в бардачке. Сигареты там же. Поедем или еще походишь?

Ей тоже надоело это безнадежное мероприятие. Подобно любой женщине без определенных занятий, Бронька легко загорается, еще легче гаснет.

– Загадочно все… – Я потрясла термосом. На дне булькало.

Бронька перелистнула стыдливо прикрывшегося Бандераса. Промолчала.

Я раскрутила термос.

– Ладно, подруга, поехали. У какой-нибудь забегаловки тормознешь, подумаем. Желательно без алкоголя.

На Бердское шоссе Бронька вырулила в своей коронной манере – по зверской дуге, расшугивая мирно переходящих дорогу граждан. Вот тут ей и изменила удача – из-за забитого досками ларька материализовался гаишник в кепке и приветливо махнул палкой.

– Ах ты мать твою, – выругалась Бронька, давая по тормозам. – Приехали, блин…

За ларьком мелькнула машина с надписью «ДПС» и еще двое в погонах, не знающих чем заняться.

– Ты, главное, не нарывайся, – бросила я.

– Да ладно, чего там… – Как-то ловко у нее обернулось: одна рука нырнула в сумочку, другая стянула из-под ветрового техпаспорт, права, в воздухе что-то прошуршало и улеглось между бумагами.

– Наблюдай за выражением его рожи, – шепнула, опуская стекло, Хатынская.

Она остановилась довольно далеко от поста – ладно скроенный дэдэшник подходил не спеша, с достоинством.

– Ах да, – вспомнила Бронька и нацепила на нос свои многодолларовые очки с титановыми дужками – рецидивчик лета. Не спорю, в них она смотрелась поизящнее.

– Добрый день, мадам, – козырнул, широко улыбаясь, лейтенант – молодой, смазливый, но уже нагловатый «хозяин дороги». – Лейтенант Рябцев. Как же вы так неосмотрительно, мадам?

– Мадемуазель, красавчик, – показала Бронька похотливый оскал. – В чем проблема?

– А то не знаете, – лейтенант нагнулся и заглянул в салон. Я как могла улыбнулась. – Ехали на красный, поворотник не включили, про скорость вообще молчу. Права, пожалуйста. И техпаспорт.

– Ну все, Бронька, – пробормотала я, – это лет на десять. С конфискацией.

Милиционер, кажется, не услышал. Бронька, не выходя из машины, отдала ему документы. И правильно сделала, что не вышла: оторви она от кресла свои булки – досада лейтенанта добром бы не кончилась.

Выражение его рожи и впрямь поменялось. Но несильно. Непосвященный не почувствовал бы разницы. Он как бы подобрался, сделался серьезнее. Долго всматривался (уверена, не вчитывался) в документы. Каким он образом выгрузил из техпаспорта купюру, я, конечно, проглядела – очевидно, что отработанным движением, но каким?

– Порядок, – постовой вернул документы и снова козырнул. – Можете ехать, мадемуазель. Но ведите себя на дороге по-человечески, прошу вас.

– Благодарствуйте, товарищ лейтенант, – разулыбалась Бронька. Закрыла окно и со словами «Тамбовский волк тебе товарищ» утопила педаль газа. – А впрочем, чего я на него обозлилась? – пустилась она в философские рассуждения, когда выехала на свободный участок трассы и набрала привычную скорость. – Нормальный парень. Практически наш человек в Гаване. Не окажись он сволочью продажной, я бы его, ей-богу, закадрила. И тебя бы не постеснялась. Хотя нет, – передумала она, – окажись этот мент приличным служакой, Лидок, я бы свою кроху со штрафной стоянки знаешь сколько выкорячивала?.. Последний раз меня тормознули в мае…

– Отдала-то много? – перебила я.

– Двадцать.

– Чего – двадцать?

– Ну не пиастров же, – фыркнула Бронька. – Так вот, говорю. Тормознули меня в мае месяце. Там делов-то – на зеленый не успела, ну поехала на желтый, не стоять же, а какой-то лох на «девятке» с Котовского вильнул, я его подрезала, он и вписался в афишную тумбу – хорошо, там людей не было… Так этот мент – не знаю, то ли «голубой», то ли импотент, да еще и денег не берет, – заладил как попка: выявляетесь виновницей дорожно-транспортного происшествия… вы являетесь виновницей дорожно-транспортного происшествия… И хоть бы хрен по деревне. Так знаешь, Лидок, как я от него избавилась?

– Останови, пожалуйста, – попросила я.

– Чего? – отвернувшись от дороги, вылупилась на меня Бронька.

– Останови, говорю, – повторила я. – Меня, кажется, посетило. Дай подумать.

Хатынская, лихо присвистнув, вывернула руль. Зазевавшийся частник на «Москвиче» еле отпрыгнул…

Свершилось чудо, которого уже не ждали. Нечаянно оброненная фраза поставила на место все, что терзало и дразнило.

– Ты о чем сейчас говорила? – прошептала я.

Бронька сняла очки и хлопнула объемными ресницами:

– Ты у нас глухая, Лидок? Для кого я распиналась? Тормознули меня, говорю, в мае месяце. Лох четырехглазый на «девятке» с Котовки вильнул, резанула я его, ну он и того… От четырех глаз два и уцелело…

– Нет, не то, – я покачала головой. – Это мусор словесный. Ты много чего несла…

– Про двадцать баксов?

– Нет, раньше… Про… м-м… Про… нашего человека в Гаване.

– Так это книжечка такая про шпионов, – поучительно заметила Бронька. – Грэм Грин написал – известный английский романист и, если не ошибаюсь, шпион. К сожалению, в наши времена уже так не пишут…

– Все понятно, – я вздохнула с облегчением. – Поздравь меня, Бронька, не зря съездили…

– Так, выкладывай. – Бронька вновь нацепила очки и обрела максимально серьезный вид. – Пока не выговоришься, с места не тронусь…

Возбуждение росло с каждым часом. «Только не делай глупостей», – твердила я себе, носясь из комнаты в комнату. Варюша, отдолбив уроки, ушла гулять, мама – на базар (она частенько туда ходит под конец дня, с расчетом на демпинг). Я была отдана сама себе. По нескольку раз прокручивала в голове одну и ту же комбинацию, и каждый раз получалось.

К шести вечера я не выдержала. Бывают ситуации, когда не совершать глупости невозможно в принципе. Однако различать надо глупости большие и глупости маленькие. Я решила придерживаться последних. По возможности. Устроившись за компьютером, я открыла карту города с телефонным справочником, отбила в окошке «поиск» фамилию Верест и шлепнула по «входу». Хорошая у меня карта города. Подробная. Говорят, фээсбэшная. Уйму денег отдала – и ни разу не пожалела.

Верестов в нашем мегаполисе оказалось семеро. Телефоны имелись у пятерых, и, по счастью, Олег Леонидович входил в их число. Даже адресок прилагался: ул. Кирова, 59/8, кв. 105. Интересно, это где?

Зажмурившись, я на ощупь набрала номер. Ответил приятный женский голос. Явно не дочь.

– Здравствуйте, – сказала я басом. – Это из прокуратуры. Следователь Шевченко Лидия Сергеевна. Могу я услышать капитана Вереста?

– А его нет, – немного подумав, ответила супруга. – Он на работе.

– Очень плохо, – сказала я. – Передайте ему, как придет, что до восьми я буду на рабочем месте, пусть позвонит. Это очень важно.

– А вы ему на работу позвоните, – посоветовала собеседница. – Вам его найдут.

В самом деле. Элементарные решения мне подсказывает эта красотка….

– Хорошо, – сказала я сухо, – я так и сделаю. Но все равно вы ему передайте. До свидания.

На работе Вереста не оказалось. Усталый мужской голос возвестил, что капитан уже ушел, появится завтра, в субботу, – но раньше десяти ему лучше не звонить: по субботам начальник департамента криминальной милиции проводит двухчасовые пятиминутки.

Через час он не позвонил. Хотя уже мог. Я продолжала метания; Дом наполнялся шумом. Мама рычала на Варюшу, осуждая ее бесцельные гуляния до утра, на меня – за полное переподчинение ребенка бабушке. Варюша вяло отбивалась, я молчала. В восемь вечера терпение лопнуло. Я опять набрала номер.