Текст книги "Вакханалия"

Автор книги: Юлия Соколовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Это надолго, – резюмировала я. – Похоже, у Бориса Аркадьевича совсем бизнес разладился, если работает по красным дням.

– Давай подождем, – предложил Эдик. – Он, может, и не работать отправился, а так – забрать что-нибудь. Бутылочку «Арманьяка», например.

– Давай, – согласилась я.

За десять минут ничего кардинально не изменилось. Часы показывали десять двадцать; время шло своим чередом, ему не было дела до наших цейтнотов. На пятнадцатой минуте ожидания Эдик не выдержал, забрал папочку и удалился в здание. Вернулся довольно быстро.

– «Артемида» занимает две угловые комнаты на первом этаже. Твой подопечный выписал пропуск до шести вечера – по выходным проход в здание только через пропускное бюро.

– Кем представился? – поинтересовалась я. – Налоговым инспектором?

– Да никем, – расплылся в улыбочке Эдик, – просто у вахтера спросил. У него там скукотища страшная, и телевизор сломался. Трещит, как сорока… Ну что, отключаем твоего подозреваемого?

Глава 5

К дому Ромки Красноперова мы подкатили без четверти одиннадцать. Заурядная панельная хрущоба на задворках «Тысячи мелочей», что напротив центрального рынка. У торца дома – железные гаражи, в одном из них, если верить многочисленным Ромкиным россказням, он и сохраняет свою «десятку». Мы припарковались у пустующей детской песочницы. Квартира тридцать восемь – второй подъезд, последний этаж. Сомнительно, что этот клоун сообразит спуститься по веревке с обратной стороны. Верест утверждал, что в субботу вечером Красноперов вернулся с дачи (Акулов видел его отъезжающим примерно в девять). На работу не надо, непременно выпьет (небеса позеленеют, если Ромка не выпьет), а следовательно, продрыхнет до одиннадцати. Если не имеет, впрочем, особых планов.

Запищал сотовый. Я совсем забыла о нем, судорожно зарылась в куртке.

– Вы там как, покорешились? – ревниво вопросила Бронька.

– Неудобно здесь, – пожаловалась я, – сиденья не отбрасываются. А у тебя как дела?

– Кукую у краеведческого, – злобно выплюнула Бронька. – Ни кофе нет, ни развлечений. Одно могу сказать по теме – ваша парочка дома. Квартира семьдесят девять на втором этаже…

– Откуда знаешь, что они дома?

– Не перебивай. Они, кажется, ругаются. Пять минут назад эдакий холеный красавчик вылез на балкон, занес в дом какие-то банки. Орал в квартиру как ненормальный. А из квартиры женщина ему вторила. Я не поняла, но что-то про очередь в БТИ, где ему некогда стоять…

– Понятненько, – кивнула я. – Сургачева чересчур деловая. Хочет, чтобы муж и деньги зарабатывал, и тетушкиной квартирой занимался. Тоже мне, птичка-недотрога. А ведь не ей квартира халявная перепала – Игорьку…

– Из подъезда кто-то вышел, – индифферентно заметил Эдик.

– Ой, Бронь, перезвоню… – охнула я, отрубая связь. Из подъезда вышел не кто-нибудь, а Роман Красноперов собственной важной персоной. Как водится, с легкого бодунца. В красно-желтой курточке, всклокоченный, с подозрительно шныряющими глазками.

– Он? – поинтересовался Эдик.

– Он, – кивнула я. – Клоун Карандаш, прошу любить и жаловать.

Пару минут Ромка постоял в каком-то обезбашенном ступоре, потом неуверенно двинулся к гаражу – коня из конюшни выводить. Дураком он, впрочем, никогда не был – ежу понятно, что в таком состоянии далеко не уедет, да и гаишники в черте города распоясанные, заметут как два пальца. Остановился, почесал хохол на голове, затем пригладил его и потащился в обратную сторону – к выходу со двора. Я и сплющиться не успела – он прорулил мимо нас, чуть не сбив зеркало. Таращился при этом Ромка куда-то в запредельное пространство.

– Давай медленно за ним, – шепнула я. – И учти, этот тип дерганый, в движениях логики нет, можем потерять.

Я просто восхищалась родной милицией – либо я ее в упор не замечала, либо она в упор не замечала Ромку. Он двигался абсолютно бесконвойный – вышел на Красный проспект и побрел по тротуару, пялясь на пестрые витрины, словно никогда их раньше не видел. Нам приходилось ехать с черепашьей скоростью, прижимаясь к бордюру. Эдик уже психовал сквозь зубы – попадемся на глаза какому-нибудь гаишнику, объясняй потом, куда это мы тут крадемся.

По счастью, гаишники где-то прятались. И движение в этот день отличалось малой интенсивностью. Ромка пробороздил два квартала, купил в киоске сигарет и очень эффектно, махнув рукой, типа «была – не была», вошел в секс-шоп «Джакомо» (надо думать, Казанова).

– Так, на вечер чего-нибудь взять, – прокомментировал Эдик.

– Дороговатенький магазинчик, – задумчиво заметила я.

– Секс оправдывает средства, – поучительно заметил Эдик. – Кажется, такой девиз у нынешней маркетинговой кампании этой уважаемой продукции?

Вышел Ромка какой-то кислый. Рассовал по карманам халявные презервативы, подошел к бордюру и поднял руку. Хорошо, что мы стояли за магазинчиком – пришлось бы его подвозить. «Ну и подвезли бы, – подумала я, – эка невидаль. Меня не заметит, Эдика не знает. Познакомимся…» Самое смешное, что на призыв Красноперова отозвался не какой-нибудь задрипанный частник на отечественной рухляди, а яркий спортивный «феррари». Посадил Ромку (точнее, уложил) и рванул под сотню. «Блин!» – только и успел промолвить Эдик. Впрочем, самое смешное заключалось не в этом, а в том, что мы догнали Ромку – вопреки здравому смыслу и отечественной коробке передач! Не без помощи, правда, нескольких светофоров, у которых «феррари» просто вынужден был стоять, оскорбленно посверкивая тормозными огнями. Такой кошмарной гонки я не претерпевала даже с Бронькой Хатынской! Одно дело нестись сломя голову на приличном «кефире» и совсем другое – на родимой «шестерке», пусть и отлаженной… Мы опять пронеслись по мосту на левый берег. Ромка выскочил на Горской. «К Постоялову чешет!» – мелькнула ошарашивающая мысль, но быстро угасла. Подрезав пассажирский «пазик», отходящий от остановки, Ромка перебежал дорогу и вошел в аптеку, центральный отдел которой занимал… секс-шоп «В гостях у Дон Жуана», обслуживающий жителей Левобережки.

– Не-е, – протянул Эдик, – в натуре маньяк…

– В лучшем смысле этого слова, – проворчала я. – Давай, Эдик, разворачивай коня, как пить дать назад поедет.

Для кого это, интересно, Ромка старался? Для Ритки? Поднимать замороженный разводом тонус? А безоружной фантазии, значит, уже не хватает? Мы не скрывали своего разочарования. Сидели и плевались во все стороны. Вскоре Ромка осчастливил, появился – с огромным пакетом и улыбкой во всю ширь. Махнул не глядя и сел не глядя – в «Москвич», скребущий бампером по асфальту. Кое-как доехал до Дворца бракосочетаний; напрямую, через дворы, потащился домой. Там и заприметила я «жульку» с Костяном Борзых в роли пассажира. Ну слава богу, успокоилась я, проснулась доблестная милиция.

– А вот и наши, – сказала я. – Долго жить будут. Богатенькими помрут. Паркуйся ему в лоб, объедут при нужде.

Водитель в милицейской машине сладко спал. Костян практически бодрствовал. На нас посмотрел сурово, но не разорался, как истеричка, – лень заела. Проследил за погружением Романа в подъезд и откинул голову. Минут через двадцать Красноперов выволокся с рюкзаком и отправился к гаражу. На дачу поедет – догадалась я. Похмелье выгнал, кофейку тяпнул, можно и за руль. Только время с ним убили.

– Содержательно мы с тобой работаем, Эдик, – расстроенно вздохнула я. – Ладно, уступи ментам, отъедь. Сейчас они за Красноперовым рванут.

«Десятка» укатила, постреливая выхлопной трубой. «Жулька» – следом. Я взяла в руку мобильник – что-то давно мы с лучшей подругой не общались, но тут он и сам запищал.

– На ловца и зверь, – печально сказала я.

– Очень оригинально, – фыркнула Бронька. – У меня тут раздвоение личности намечается. Молодой и красивый энергетический бандит сидит в машине под домом, прогревает мотор – надо думать, поедет куда-то; а твоя институтская сопоточица ему из окна платочком машет.

Я взглянула на часы. Полдень. Куранты.

– Покушать бы, – напомнил Эдик, поворачивая утомленное пустым времяпрепровождением лицо.

– Вас понял, – сказала я в говорилку. – Падай на хвост, а мы забираем на поруки Сургачеву. Давай, Эдик, к ЦУМу, – я убрала мобильник и потянулась к сигаретной пачке. – Там и заправимся. У Сургачевой «Подорожник» в двух шагах…

Тоскливое подозрение, что с отчаяния я ввязалась (и людей взбаламутила) в пустую авантюру, с каждым часом росло. Эдик старательно не подавал вида, но я видела, что это безжалостное убийство выходного дня уже начинает его донимать. Мы сидели в машине в пустом дворе, жевали пресные пирожки из «Подорожника», запивали минералкой, болтали ни о чем. Ас по поиску и сбору информации (с ее последующей обработкой, но не синоптик) оказался бездонным вместилищем анекдотов. Я тоже из кожи вон лезла, чтобы он не начал испытывать к моей персоне антипатию. До того перестаралась, что сама себя возненавидела. Позвонила Бронька и, откровенно зевая, доложилась, что «красавчик» припарковался у элитки на Каменской. Подъехал какой-то широкоформатный господин респектабельной внешности, обменялся с Марышевым рукопожатием, и оба исчезли в недрах дома для богатых. Клиент, незамысловато решила я. Или что-то вроде этого. По случаю выходного дня – общаются не в офисе, а на квартире.

– Лидок, – пожаловалась Бронька, – это байкодром космодур какой-то. У меня уже просидни на заднице. Нельзя ли это дело как-нибудь свернуть? Я, конечно, понимаю, что тебе в тюрьму неохота, но, прости, где связь?..

В этот момент из подъезда и выплыла Сургачева…

– Сиди, – приказала я (не вечно же ей приказывать), – а мы поехали. У нас работа, понимаешь…

Одна из пяти главных подозреваемых выглядела чертовски сногсшибательно. Модный плащик, шарфик небрежным узлом, головка не покрыта. Глазки в черной туши. Спустившись с крыльца, глянула на часы, призадумалась и зашагала к выходу на Димитрова, призывно цокая каблучками.

– Офигеть, – прошептал более чем заинтригованный Эдик.

– Ну конечно, нам, серым, это недоступно, – фыркнула я.

– Прости, – он стушевался, – ты-то здесь при чем?

Вот именно. Я-то здесь при чем? Я тут и близко не лежала…

Пока она двигалась вдоль дома, сразу трое оглянулись ей вослед: копошащийся в моторе «уазика» мужичонка в фуфайке, дедушка с палочкой и палевый красавчик дог, привязанный к мафиозному джипу. Все трое по определению не могли работать в милиции, из чего явственно выходило, что наши органы опять где-то не доехали (гроша не стоят уверения Вереста, что фигурантов обложат). Сургачева беспрепятственно вырулила на Димитрова и повернула к ЦУМу. «Скупляться пошла», – догадалась я.

– Мы в ЦУМ не въедем, – с сомнением произнес Эдик.

– Въеду одна, – вздохнула я.

– Давай мне свой сотовый.

Я отдала ему трубку. Сургачева уже входила в распахнутые двери – эффектная, блин, – словно в новый век…

– Сколько номеров запрограммировано? – спросил Эдик.

Я мысленно подсчитала:

– Три. – Больше и не надо одинокой разведенке – дом, Бронька, Рубикович…

Он поколдовал с кнопочками, вернул мне телефон.

– Держи. Моя труба отныне у тебя под номером «четыре». Звони на здоровье. Я буду стоять напротив главного входа…

Сургачеву я нашла в ювелирной секции. Это правильно. Выбор для некоторых невелик – либо цацки, либо косметика. Потому и не тревожилась, что потеряю. С косметикой у Сургачевой временно все в порядке – «Дюпоном» от нее разило на весь этаж (интересный, между прочим, дядечка – Дюпон: мало того что изобрел нейлон, целлофан, лайкру-спандекс и тефлон, так еще и баб ублажал; правда, лично мне целлофан нравился больше). С драгоценностями, очевидно, у Сургачевой было напряженно. Она стояла у строгой витрины, где на черном бархате с подсветкой покоились маленькие такие финтифлюшки. Видок у Сургачевой при этом был довольно траурный. А меня на полную разобрала злость. Я подошла и встала рядом. Сургачева покосилась в мою сторону. «Ха, – подумала я. – Ноль эмоций. Виват, Жорик». Она отвернулась и продолжала созерцать выставленную продукцию. Я тоже стояла, внимательно созерцая. Правда, не продукцию, как Сургачева, а ценники. Излишне говорить, насколько мрачное они производили впечатление. Даже избалованным достатком особам, вроде той же Сургачевой, здесь было над чем задуматься (она и думала). А я… Да нет, мне ничто не мешало приобрести любое из выставленных на обозрение колечек, даже самое увесистое с бриллиантиком на полкарата, но прежде было бы неплохо написать десяток книг, выгодно их продать (не Рубиковичу), а за время написания постараться не есть, маму сослать на дачу, а ребенка сдать в детдом.

– Девушка, мне колечко за три и шесть у.е. можно посмотреть? – бархатистым (как витрина) голоском проворковала Сургачева.

«Руками не смотрят», – хотела я вякнуть, но только фыркнула. Сургачева опять покосилась в мою сторону. Ладно, живи, Сургачева. Я демонстративно развернулась и пошла прочь. Но из поля зрения ее не выпускала. «Приценившись» к колечку, Сургачева отправилась в парфюмерию, где и оторвалась за все обиды. Перенюхала десяток дезодорантов – меня так и подмывало подойти и понюхать из ее рук. Но это уже чересчур. Видимо, она почувствовала спиной мой неприязненный взгляд – начала исподтишка озираться. Я задвинулась за колонну. А когда высунула нос, она уже рылась в кошельке у кассы, выискивая бумажку максимального в стране достоинства. Бросив в сумку два крошечных бутылечка, Сургачева повторно глянула на часы и отправилась по другим отделам. Шикарно я проводила время! Таскалась за ней привязанным козленком и даже привлекла внимание дюжего охранника с дубинкой марки «Аргумент», подпирающего киоск с видеозаписями. На мое счастье, ему лень было отрываться от киоска, иначе я бы точно упустила Сургачеву. А соседка по даче тем временем отправилась на второй этаж, на третий, приобрела перчатки из мягкой кожи, со вкусом подкрепилась в кафетерии (я болталась у тумбы «культпросвета», из последних сил изображая распространительницу), после чего неохотно начала продвижение к выходу. Без пяти три!.. На улице кардинально изменились погодные условия. Небо потемнело, обложив город угрюмыми, косматыми тучами. Моросил дождь, но он не смутил Сургачеву. Из ничего сделав зонтик, она поцокала по Вокзальной, в сторону отеля-высотки. Я накинула капюшон и побежала к Эдику.

«Напарник» сидел, нахохлясь, утонув в кресле, и изучал желтую прессу.

– Эдик, ласточка, ну хочешь, я тебе тарантеллу спою, чтобы ты не дулся на меня? – заявила я, падая рядом с ним.

Эдик аккуратно сложил газету:

– Тарантеллу не поют, а пляшут, уважаемая писательница. Это итальянский народный танец, сопровождаемый боем бубнов и кастаньет. Говорят, помогает излечиться от укусов тарантула.

– Какой ты умный, Эдик… Хочешь, я тебе спляшу тарантеллу?

– Да ну тебя, – он улыбнулся. – Куда едем-то?

– А вон она, – я ткнула пальцем в еле видимую Сургачеву. – Догоняй злодейку. Добьем, чего уж там…

Протяжно запищал мобильник.

– Вас внимательно… – давно мы что-то с Брониславой не трещали.

– Слушай, а в этом энергетическом бандите что-то есть, – задумчиво изрекла Бронька.

– Ты не из его постели звонишь? – поинтересовалась я.

– Пока нет, – Бронька многозначительно похмыкала, – но он активно производит впечатление. Послушай, а какова вероятность, что именно этот стручок поубивал всех ваших?

– Двадцать процентов, – не подумав, ляпнула я. Потом подумала, поправилась: – А то и двадцать пять. Не могу представить Рябинину по горло в крови.

– Ага, – намотала на ус Бронька. – Ну что ж, процент обнадеживает.

– Я тебе больше скажу, Бронь. Пусть Марышев убийца, но он не маньяк. Ты можешь смело затащить его в постель, не боясь быть убитой ножом для колки льда, поскольку ему нечего с тебя поиметь.

– Совсем хорошо, – обрадовалась приятельница. – Ну пока, перезвоню.

– И это все, что ты хочешь сообщить?

– Ах да, – спохватилась Бронька. – Фигурант вышел из «элитки» в сопровождении респектабельного господина. Поручкались, расселись по машинам и разъехались. В текущий момент фигурант услаждает себя трапезой в заведении «Три карася», а я ожидаю его за стеклом – верной сучкой. Не поверишь, Лидок, но этот малый держит нож в правой руке, а вилку в левой!

– А надо как? – чуть помедлив, спросила я.

– Да так и надо, тундра!.. Ладно, я слежу за ним. – Бронька сыграла отбой.

Подумаешь. Никто и не спорил, что Игорек умеет подать себя в свете. Дело в том, что и в «антисвете» он может себя подать.

– О чем это вы говорили? – подозрительно покосился на меня Эдик.

– Нормально все, – скупо отделалась я. – Бронислава увлеклась работой.

Мы неторопливо поравнялись с Сургачевой. Она того и ждала – перебежала дорогу у нас под носом и влетела в магазинчик джинсовой одежды «Два ковбоя».

– Хочешь, я за ней прослежу? – задумчиво предложил Эдик.

Неплохо устроилось, подумала я. Мое сиротское положение начинает медленно меняться. Еще немного, и я окажусь в ситуации Тома Сойера, взвалившего на друзей покраску забора и отхватившего за это кучу подарков.

– Спасибо, Эдик, пока я сама. Может, попозже? – Я выбралась из машины.

– «Сама», «сама»… Сохатого не сбей, «сама», – буркнул Эдик.

Пропустив дребезжащий троллейбус, я перешла дорогу. И снова беготня по мукам… «Два ковбоя», «Три ковбоя», галерея «Максима», «Камилла Альбане», «Плетеная мебель», «Офисная мебель»… На хрена ей офисная мебель?.. Насытив любопытство крупногабаритными вещами, Сургачева пробежалась до «Флагмана» – наслаждаться мелкими. Погрузилась в парфюмерно-галантерейное изобилие – я стояла на лестнице и через стеклянную дверь видела ее сосредоточенную мордаху среди десятков схожих. Я нарочно себя истязала: могла бы и Эдика навести, так нет, копила злобу, пыхтела, глядя на снующих по лестнице «благоустроенных» дамочек, на блестящие глаза Сургачевой, на сверкающие витрины, заряжалась отрицательной энергией по самые уши…

Запищал телефон.

– Ты где? – поинтересовалась Хатынская.

– Тафт три погоды, – тупо брякнула я. Она сочувственно помолчала.

– М-да… А вот мы с фигурантом едем по Серебрякова. Примерно напротив «Сибзолота».

– Надеюсь, в разных машинах?

Бронька фыркнула – какая я однообразная! – и отключилась. А Сургачева наконец отлипла от прилавка и начала пробиваться к выходу. Я проворно выскочила перед ней, слава богу, дождь утих, и боковым зрением уловила знакомую фигуру («Как интересно, подумала я, – вот накроется писательская карьера – обязательно пойду в сыщики»). Оперуполномоченный Замятный стоял в трех шагах от входа и усиленно имитировал свою непричастность к правоохранительным органам. Получалось крайне убого. Меня он, конечно, отнес к народным массам. Я прыгнула в благоразумно подогнанную Эдиком машину, радостно потирая руки.

– Наблюдай, Эдик, цирк бесплатный. Сейчас Сургачева от погони отрываться будет.

Излишне говорить, что, не успев спрыгнуть с крыльца, Сургачева обнаружила «хвост». Я внимательно следила за ее лицом. Оно отразило жгучее раздражение, но быстро разгладилось. Прикусив губу, Сургачева развернулась и эффектно, провожаемая восхищенными взглядами, пошуровала по Вокзальной – к главной городской площади. Глядя в небо, Замятный отправился следом.

– А нам как быть? – озабоченно спросил Эдик.

– Медленно поезжай. Следи за событиями. Сургачевой на фиг не нужен этот мент на прищепке, и неважно, убийца она или законопослушна.

– Думаешь, попытается улизнуть?

– Еще как. Иначе она не Сургачева.

Потерять Сургачеву было бы обидно. Казавшееся пустым времяпрепровождение вдруг обрело невнятную до поры изюминку. Через пятьдесят метров Сургачевой надоело пребывать под наблюдением (неприятные ощущения в спине, согласна). Дойдя до ювелирного «Адамас» с двумя проекциями загадочной крупноглазой милашки на фасаде, она остановилась. Как бы озабоченно почесала носик: а вот тут мы еще не были. Безобразие… Потом тряхнула шевелюрой и решительно пошла левым галсом – в широкие двери мира побрякушек.

– Напрягись, – сказала я.

Замятный как бы невзначай остановился. Сунув руки в карманы, присел на лавочку напротив остановки. Головой он сегодня думать явно не собирался. Позавчера потерял Сургачеву – влегкую, сегодня потеряет – совсем непринужденно. А завтра будет горячих иметь от Вереста.

– Живо сворачивай на Димитрова – и к заднему входу… – возбудилась я. Эдик тоже возбудился. Рывком двинул машину, проскочил под желтый и, подрезав верещащий «уазик-буханку», остановился у бордюра, вспугнув стайку голубей. Сургачева появилась секунд через десять. Весьма довольная собой, хлопнула дверью. Мол, знай наших. Задрала нос и гордо пошествовала по Димитрова – эдакая неприступность и неуязвимость…

Эдик повернул ко мне восхищенную физиономию. Опять появилось странное чувство, что он не прочь смыть с меня намазанное Жориком и вынуть шарики из носа.

– Я даже не знаю, кто мне больше нравится – ты или она…

– Жена, – улыбнулась я. Слишком завуалированный комплимент. Да ладно уж, принимается.

Часовые стрелки как-то незаметно сдвинулись и уже изображали половину пятого вечера! Сургачева взяла такси и покатила куда-то в Левобережье. Мама родная! В третий раз за день мы пересекали Обь, совершенно не ведая, что будет дальше… Что-то в этом деле было недоступно познанию, выходило за пределы опыта. Не космическое, просто умно закамуфлированное. Интуиция напрочь отказывалась работать, не даруя даже маленьких подсказок – а за теми ли мы следим? Стоит ли вообще в этот день за ними следить? Разум упорно твердил: они должны вести себя естественно. Только один из них знает, что Розенфельд мертва, – он убил. Он и будет вести себя в высшей степени естественно, не давая дерзкого повода. А остальные не знают, они могут дать любой повод. Но и он, если умный (а он умный), не позволит себе отличаться от других, а следовательно… А следовательно, рисуется полная фигня, дорогая сыщица. Добро пожаловать на разговор со следователями называется. И вперед – твой номер двести сорок пять…

Мы не знали, куда гнала Сургачева, но, во всяком случае, не к Постоялову. Проигнорировав Горский жилмассив и офис «Артемиды», она покатила прямиком на площадь Маркса – центральную точку Левобережья. Вылезла, спустилась в метро (мы с Эдиком спешно меняли дислокацию), но к поездам не сунулась – нырнула под колпак таксофона и минут пять с кем-то проболтала (как-то затейливо, озадачилась я, – у самой мобила в сумочке, болтай не хочу, не жалеть же мужнины деньги). Потом вылезла из таксофона – надменная, что твоя Багира, вздула челку и зашагала на поверхность. Через пять минут, раздевшись и причесав шевелюру, она сидела в просторном зале «Нью-Йорк-пиццы». Заказала много на одну персону. Присовокупив к подносу с разносолами бутылочку крепенького пивца, для начала закурила. Выпустив колечками дым, откинулась на стул и с прищуром оглядела зал: мол, что тут у нас. Похоже, она никуда не торопилась.

Затарахтел мобильник под курткой.

– Щас, – шепнула я в говорилку и незаметно покинула столик в углу – благо от заказа отвертелась, а народу в зале было хоть отбавляй.

– Покорно доношу, радость моя, – как-то кисло отчиталась Бронька, – фигурант сидит в кафе «Палитра вкуса», держит за руку даму и, похотливо улыбаясь, готовит ее к серьезному событию.

– Ничего странного, – откашлялась я. – Каждому овощу своя фрукта. Не расстраивайся, Бронька, сохрани в памяти этот светлый образ. Было бы хуже, если бы он сидел не с женщиной, а с мужчиной.

– Да, безусловно, – на градус повеселела Бронька. – К тому же дама качает головой, явно собираясь сказать «нет». Прошу учесть, подруга жизни, женское «нет» не всегда означает жаркое «да», чему я, кажется, являюсь свидетельницей… И еще одно «кстати» – фигурант с дамой будут сидеть долго, он что-то заказывает.

– А я тут при чем?

– Мне думается, это стоит увидеть.

В голосе Броньки отчетливо звучала интрига. Я задумалась. Почему бы и нет? Таскаться за Сургачевой надоело до смерти. А вдруг от очередного взбрыка ее потянет в мужской стриптиз? Пойду с радостью? (А после бутылки крепенького еще как потянет; а после двух – и слов нет).

– Где это?

– Удивляюсь, как недолго ты думала. Начало улицы Восходная. Справа, если с моста. Радуга-дуга над входом, не ошибешься… А ты сама в каких координатах?

– На Маркса.

– Ну и чудно. Хватай «фаэтон» и дуй через мост.

– Ладно, жди, – я отключила трубку и побежала к Эдику. Мой напарник сидел в машине и внимательно изучал световое рекламное табло, водруженное посреди площади.

– Ты смотрела фильм «Пройди путем покойницы»? С пятого октября идет в «Авроре»… – спросил он, не дав раскрыть мне рта.

– Я такую муть не смотрю, Эдик.

– Но ты судишь по названию. Это неверно.

– А что мы делаем верно, Эдик? Я читала о нем в газете. Не захватывает… Ты приглашаешь меня в кино?

– А куда мне тебя приглашать? – проворчал он, неожиданно смущаясь. – Не на картошку же…

Я расхохоталась как ненормальная – он так и не понял почему. Но сравнительно быстро согласился подежурить вблизи «несравненной одалиски», не сочтя это за непосильный труд. Он, видно, пока не определился до конца, кто же ему нравится больше – Сургачева или какая-то нервная особа, разодравшая в клочья его выходной день.

По прошествии восьми минут я выскочила из замызганного «фаэтона» напротив искрящейся тремя цветами радуги рекламы (она и олицетворяла, очевидно, жидкую палитру вкуса). «Фаэтонщик» попался не промах – забрал у меня последние тридцать восемь рублей, на которые я собиралась прожить еще дня четыре, так что теперь я могла рассчитывать только на Броньку. Она не подвела – встретила меня во всеоружии. Загадочная, как шеренга сфинксов. С дымящейся сигаретой. Взяла за руку и, мягко сказав: «Пойдем, детка», повела в заведение. Небольшой предбанник с умывальниками и недорогой фурнитурой от «обеденного» зала отделял арочный проем с пробочными шторами. Кафе неплохо бы просматривалось через них, не цари там не слишком затейливый полумрак.

– Подойди и посмотри между шторами, – приказала Бронька. – Там прекрасно все видно.

Я подошла и посмотрела. И действительно, полумрак рассосался, образовав столики, окутанные матовой мглой. Большинство из них были свободными. Игорь Марышев в неплохом деловом костюме сидел в углу и интимно общался с дамой. Его спутница располагалась к нам спиной. Насколько я могла судить, в ней не было ничего такого сногсшибательного. Она сутулилась, хотя и обладала неплохой фигурой. «Какой знакомый фюзеляж, – подумала я. – Он довольно эклектично вписывается в интерьер дорогого кафе».

Марышев что-то сказал подошедшему официанту. Женщина повернула голову. Получился четкий профиль Риты Рябининой.