Текст книги "Вакханалия"

Автор книги: Юлия Соколовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

И вот тут я поступила умно. Я выключилась из спора и минут пять, пока они азартно выясняли отношения, держала рот на замке. Потом нечаянно обронила:

– Так вы приедете?

– Да, – сказал Марышев. – Обязательно.

– Нет, – сказала Сургачева. – Ни за что.

– Смотри, – усмехнулась я, – можешь пропустить что-то интересное.

И с огромным облегчением отсоединилась.

Инструктировали меня как спецназовца, идущего в тыл врага. Вексель не выдали, сказали, что реквизит в последнюю очередь. Вместо него всучили диктофон и маленькую коробочку вроде пейджера с зажимом, посоветовав нацепить ее на пояс под просторную кофту, а в случае опасности быстренько нажимать на кнопочку. У Вереста запульсирует аналогичный приборчик, и мне на выручку примчатся ребята из милиции. Если успеют. «А нельзя ли пистолет?» – спросила я. «Увы, нельзя, – ухмыльнулся неприятный лощеный тип, не входящий в группу Вереста, но почему-то принимавший участие в инструктаже. – Пистолет не игрушка, Лидия Сергеевна. На газовый у вас нет лицензии, а боевой вам не доверят даже с оной. Да не волнуйтесь вы, ребята постоянно будут рядом, у них наработан богатый опыт проведения подобных мероприятий».

Выйдя из кабинета, мы на несколько минут остались одни. Верест взял меня за плечи:

– Уже поздно отступать, Лида, дело на контроле у полковника Ананченко, но я готов принять на себя ответственность – если чувствуешь себя неготовой, то отменяем всю эту авантюру. Не хочу зарабатывать премию, подвергая тебя опасности.

– Почему? – спросила я.

Он споткнулся. Глянул исподлобья:

– Потому что я… – но, поколебавшись, передумал говорить, спустил воздух, подтянулся и заговорил совсем по-другому: – Предчувствия неважные. Ты чувствуешь себя неготовой?

– Нет, – ответила я.

– Хорошо, – он опять помрачнел. – Полковник выделил на дело двух человек: меня и Борзых. Этого достаточно, незачем создавать колготню. Борзых приклеит усы и наденет костюм казака, а я – плащ человека-невидимки. Мы рядом, не забывай…

Интересно, подумала я, а что он мне хотел сказать, до того как передумал?

Часть третья

Глава 1

Первая заповедь детективного романа по Рональду Ноксу: преступником должен быть кто-то упомянутый в начале, но им не должен оказаться человек, за ходом чьих мыслей позволено следить.

Я их всех упомянула. И в начале, и в конце. А насчет их мыслей – просто смешно… Было девять часов вечера. Четверг, 18 октября. На улице уже ночь. В маминой комнате на первом этаже трещал камин. На камине горела свеча. Другого освещения не было – электричество уже отключили. Желтое пламя обнимало березовые поленья, играло пятнами на лицах собравшихся. В дымоходе гудел ветер…

Кто-то из них сидел на диване, кто-то на стульях. Красноперов, например, подпирал дверной косяк, показывая всем своим обликом, что зашел-то на минуточку. Я стояла у камина (здесь не так стучали зубы).

Абсолютно неважно, кто где находился. Главное – в одной комнате.

– Ты нам не нальешь? – поинтересовалась Сургачева.

Тьма и пламя изменили ее лицо. Отблески света очертили скулы, превратив их из туманно восточных в откровенно монгольские. Глаза блестели, отражая огонь. Казалось, она вот-вот займется ворожбой…

Заповедь вторая: ничего сверхъестественного или потустороннего…

– Я не буду, – сказал Марышев. – Я за рулем.

– Уважительно, – прошептала Сургачева. – Но мне кажется, для храбрости в самый бы раз. Что-то обстановка у нас нынче не того…

Подпол с водкой располагался в аккурат под Марышевым, сидящим на стуле. Мне совсем не хотелось туда лезть.

– Еще кто-нибудь желает выпить? – спросила я.

– О господи боже, – прошептала сидящая на краешке дивана Рита Рябинина. Создавалось впечатление, что она сейчас вскочит, схватит за локоть Красноперова и уведет из этого «страшного» дома.

– Спасибо, я лучше перед сном, – хмыкнул Ромка.

– Я тоже воздержусь, – пробормотал Постоялов, стоявший в углу скрестив руки. – У Лидии Сергеевны такое выражение лица, словно она хочет отравить нас доселе неизвестным ядом. Не стоит рисковать.

Я вздрогнула. Недопустимо использовать доселе неизвестные яды, гласит еще одна заповедь. К черту заповеди!

– Ладно, я шучу, – буркнула Сургачева. – Трави, Лидок, с какой целью заманила нас в свою ловушку?

– Я хочу обратиться к преступнику, – медленно сказала я.

– О господи боже… – повторно помянула Всевышнего Рита.

– Я так и думал, – кивнул Постоялов. – Ну что ж, Лидия Сергеевна, обращайтесь. Мы потерпим.

– Да нет же, это нечестно, – возмутилась Сургачева. – Мы едем на эту холодную дачу – в рабочий день, за три тысячи миль… только для того, чтобы наша Лидунька смогла обратиться к преступнику. Уникально!

– А по мне, так ничего, даже интересно, – сказал Марышев и скрестил руки на груди. Он выбрал для наблюдения очень нехилую позицию, поставив стул на крышку погреба. Его лицо пряталось в тени, так же как и добрая половина туловища. На виду от Марышева остались только ноги и руки, возлежащие на коленях.

– Мне тоже нравится, – признался Красноперов. – Вы замечаете, соседи, что мы попали в шикарную атмосферу классического триллера – за окном густая тьма, трещит камин, и Лидия Сергеевна такая вся из себя загадочная. А про тему я вообще молчу…

– Роман, но это же и правда страшно… – пробормотала, сжимаясь в комок, Рита.

– А кто говорит, что это смешно? – возразил Красноперов. – Еще как страшно. Оттого и в дверях стою, чтобы смываться было легче.

– Я могу начинать? – вздохнула я.

– Да давай уж, – разрешила Сургачева. – Иначе, чувствую, нам отсюда не выбраться.

– Уважаемый преступник, – сказала я, – вещица, которую вы безуспешно ищете, находится у меня. Я обнаружила ее позавчера вечером в почтовом ящике одной хорошо известной вам особы. Это не было случайностью. Местонахождение вещицы я вычислила логическим путем и горда тем, что додумалась до этого раньше вас. А также горда тем, что оставила ее в укромном месте, когда вы пытались похитить меня на разъезде Иня. Абсолютно глупый ход, зачем он вам был нужен? Но у меня есть для вас и хорошая новость, уважаемый преступник. Я не ставила об этом в известность милицию. Цените. По причине более чем банальной – я… хочу продать вам эту вещицу. Не удивляйтесь. На сей раз не вы – купить, а я – продать. Переиначим. Не хочу играть по вашим правилам, давайте по моим. И прошу не подозревать меня в связях с органами – мои личные отношения с капитаном Верестом не должны вас отпугивать. Впрочем, если отпугнут – дело ваше. Но я еще раз настаиваю – милиция не знает. Почему я должна им сообщать? Милиция не может меня защитить, безопасность отдельного человека для нее пустой звук, ей важнее раскрываемость. Не хочу сказать дурного о капитане Вересте, но он тоже человек системы.Почему я должна делать органам столь щедрые подарки? Разве я мало настрадалась?.. – Я сделала паузу, осмотрела притихший народ и погнала свою бодягу дальше: – Итак, я предлагаю сделку. Полагаю, вы работаете не задаром. Каков ваш процент от номинала? Думаю, процентов десять. Так вот – я хочу тридцать процентов от причитающейся вам суммы. Согласитесь, это не бандитские условия.

Иначе говоря, я претендовала на два миллиона рублей. Ну что ж, в связи со вчерашними событиями ставки возрастают.

Соглашаться никто не спешил. Публика слушала затаив дыхание, словно лектора по ботанике, замявшего вдруг обсуждение опыления растений и решившего поделиться впечатлениями от проведенной с нимфоманкой ночи.

– Техническое осуществление нашей сделки пока значения не имеет, – продолжала я. – Со временем обсудим. А пока мне нужно иметь ваше принципиальное согласие. Уж дайте как-нибудь знать, напрягите извилины – вы же такой ловкий.

– Блефует, – фыркнул Марышев. – Как он может дать согласие? Вот кабы она ему наглядно вещицу предъявила, тогда конечно…

– А тебя за язык тянут? – полезла на него Сургачева. – Пусть Лидуська сама решает, ей и без твоих подсказок тошно…

– Все верно, – согласилась я, – можем и предъявить. Искомый преступником предмет находится у меня в левом кармане куртки, – я многозначительно коснулась своего бокового кармана. – В целости и сохранности. Но учтите, я больше не допускаю со своей стороны глупостей. – С той же многозначительностью я коснулась правого кармана, где лежал кусок железа, именуемый газовиком вальтер. Пришлось посвящать Броньку в часть мероприятия, иначе она категорически отказывалась везти меня на дачу и делиться оружием. А так довезла до самой двери, да еще проследила, чтобы я заперлась.

В полумрачной комнате снова воцарилось молчание.

– Не смею вас задерживать, – объявила я.

Однако присутствующие не спешили разбредаться.

– Что у тебя там, в кармане? – спросил Марышев.

– В каком? – не поняла я.

– В правом.

– А меня больше интересует содержимое левого, – задумчиво произнес Красноперов. – Обрисуй, Лидуся, в двух словах, на что похожа вещица, если не хочешь показывать.

Я отрицательно покачала головой:

– Имеющий уши да услышит. И увидит только он.

– А меня, как человека, посвятившего вторую половину жизни погоне за деньгами, интересует значение слова «номинал», – задумчиво вымолвил Постоялов. – Сколько это конкретно в денежном исчислении? Грубо говоря, вы просите три процента от стоимости предмета, лежащего в вашем кармане. Это немного, Лидия Сергеевна. Хотя с какой стороны посмотреть. Если, скажем, так называемый номинал составляет сто тысяч долларов, то это нормально. Сколько вы желаете, Лидия Сергеевна? Три тысячи? Пять? Или ваши интересы простираются значительно шире?

Я молчала. Имеющий уши да услышит…

И тут внезапно в тишине прозвучал голос Риты Рябининой. Доселе она шепотом поминала всуе имя Господа, а теперь, видимо, вспомнила про нормальные слова и наши с ней неопределенные отношения.

– Лида, это глупо, – сказала она. – Ты не боишься, что кто-то из нас пойдет в милицию и все им расскажет? Я, наверное, слабо разбираюсь в Уголовном кодексе, но, подозреваю, это называется… соучастием в преступлении, нет?

– Ты пойдешь? – спросила я.

Рита смутилась. Даже тени, прыгающие по ее напряженному лицу, не могли скрыть краску, заливающую ее лицо.

– Ну… почему сразу я? – забормотала она. – Здесь много других порядочных людей… Борис Аркадьевич, например…

Постоялов от неожиданности закашлялся.

– Приятно слышать, да, Борис Аркадьевич? – ехидно осведомилась Сургачева.

– Несказанно… – прокашлявшись, признал Постоялов. – Не перевелись юмористы на земле русской. Спасибо вам огромное, Маргарита Семеновна.

– Вы пойдете в милицию, Борис Аркадьевич? – спросила я.

Постоялов для вида подумал:

– Вряд ли. Во-первых, я не любитель стучать, а во-вторых… извините меня, смысл?

– Никакого, – подтвердила и. – Милиция не докажет. Я скажу, что вы сговорились. Никто из вас не пойдет в милицию, поскольку ни один из присутствующих не страдает доходящей до абсурда законопослушностью. Это первая причина. А вот вторая. Прекрасный повод подвергнуть соседку небольшому, но приятному шантажу, не правда ли? Разумный процент от вашего процента, Лидия Сергеевна, и мы готовы молчать. Предвосхищая ваши угрозы, могу сказать – я согласна обдумать эту тему.

– Приплыли, – среагировал Марышев.

– Неплохо, – рассмеялась Сургачева. Смешок, правда, у нее вышел какой-то зловещий. – Не дошло дело до шантажа, а Лидунька уже нас всех покупает, продает и снова покупает. Ты не шкуру неубитого медведя делишь? Где гарантия, что преступник придет к тебе с протянутыми лапками?

– Придет, – сказала я, выдержав насыщенную электричеством паузу. – Ему очень нужна эта вещица.

Глава 2

Уходили гости по одному, не создавая толкотни в дверях. Первой, шмыгнув под рукой приросшего к проему Красноперова, исчезла Рита. Ромка оторвал задницу от косяка и отправился следом. Марышев с Сургачевой удалились дружной колонной – ворча и отфыркиваясь. Постоялов посмотрел им вслед, потом открыл рот, словно собираясь что-то сказать (я насторожилась), но вместо этого зевнул, махнул рукой и побрел вслед за всеми. Я подбежала к двери, заперлась.

Опять начиналась «страда». Тягуче потянулось резиновое время. Появились сомнения. Они росли и бухли. С утра я была уверена, что преступник выдаст себя – не может не выдать! Этот вексель ему – как планете атмосфера. Ради векселя он убил или стоял за убийством пяти человек – что помешает решиться и на шестое. Он не может игнорировать этот шанс, он должен убедиться, что я не блефую и вексель при мне. А после этого поступит, как сочтет нужным, – либо попытается меня убить, либо согласится на мои условия.

Таким образом я размышляла. Но с приближением ночи меня упорнее грыз червь сомнений. Преступник не может полностью исключить факт наличия милиции на подступах к даче. Он не может пренебречь любопытными соседями – а вдруг кому-то из непричастных придет в голову залечь, скажем, за сараюшками Розенфельд и проследить, кто же этот легендарный ублюдок…

Я сидела под лестницей (равноудаленная от окон точка), поглаживала вальтер, тряслась и думала о том, что выбрала неверную тактику. Убийца не придет этой ночью. Охотно допускаю, что он не спит, сидит у себя на даче и грызет локти (или ногти), прикидывая варианты. Но он не придет. Потому что умный. И ждет от меня взаимности, надеясь, что я тоже не набитая дура и пойму его сомнения.

Я их понимала. Ровно в двенадцать, издерганная, хромая на затекшую от долгого сидения ногу, я поволоклась кипятить чайник. Еще через полтора часа, выкурив полпачки сигарет, дурея от кофеина, я прозрела, что напрасно трачу время. Нужно либо спать ложиться, либо… менять формат встречи.

Передернув затвор, чувствуя острую боль в голове, я направилась к двери.

На первый взгляд этот поступок не казался офигенной глупостью. Верест – в двух куртках, пуловере и подаренном женой свитере – прятался в районе туалета и любую человеческую фигуру, возникшую на крыльце, узрел бы в первую очередь. Борзых сидел у калитки Розенфельд, держа под присмотром Облепиховую, и при первой же попытке какой-нибудь темной личности пересечь ее сообщил бы по рации Вересту. Таким образом, внезапного нападения я могла не опасаться.

Но и ощущения прогулки по людному проспекту не было. Не задерживаясь на крыльце, я прошуршала по георгинам, прошлась по недовыдранной редьке и перелезла во владения Постоялова. Боль в голове обострилась. Протиснувшись между крыльцом и допотопным «мойдодыром», я взошла на веранду. Добавилось пакостное предчувствие нацеленного в затылок дула. Я невольно принялась озираться. Никакой пользы – тьма густая, как в наглухо запертой комнате. Не просматривалась даже машина Постоялова, обычно стоящая на той стороне участка. А она, кстати, и не обязана там стоять. Если Борис Аркадьевич не убийца, он мог и домой укатить…

Я постучала. Через минуту постучала громче. В глубине дома уныло зашаркали…

– Кто? – спросил сонный голос.

– Соседка, – обреченно молвила я.

– О господи… Подождите минутку, Лидия Сергеевна, я свечку включу…

«Зажгу», – машинально поправила я.

Минуту ждать не пришлось. Дверь, заскрипев, явила заспанную физиономию соседа. В правой руке он сжимал толстую свечу, практически не «початую».

«Мать моя! – поразилась. – Да ведь он без дураков спал! Разве нарисуешь на лице такую помятость?»

– Разрешите?

– Милости просим…

Показав из-за спины пистолет, я шагнула вперед. Постоялов отступил в глубину веранды – к массивному столу с остатками еды. Мой стальной «аргумент» он, похоже, не разглядел спросонок.

– Дверь закройте, – сказал он. – Холодит сильно.

– Ничего, – сказала я, – пусть проветрится.

Он не понял, отчего я не хочу закрывать дверь. Поднял свечу над головой и, прищурившись, стал меня рассматривать. Обнаружив нехарактерный предмет в моей руке (я держала его стволом в пол), прищурился еще сильнее:

– Что это значит, Лидия Сергеевна? Потрудитесь объяснить.

– Вы забыли, о чем шла речь у меня на даче? – холодно спросила я.

– Я помню.

– Вы ничего не хотите сообщить?.. Нет, не приближайтесь, пожалуйста.

– Да я и не думаю, – вспыхнул Постоялов. – Здесь половица вздутая, стоять неудобно… Лидия Сергеевна, вы в своем уме? Зачем вы здесь? Откуда у вас пистолет?

– Нашла. Почему вы остались ночевать, Борис Аркадьевич?

Постоялов всплеснул руками. Пламя качнулось и затряслось, угрожая погаснуть.

– Спать я хочу, Лидия Сергеевна. После вашего вчерашнего звонка проворочался до часу. Бог с вами, думаю, на даче отосплюсь… У меня жену завтра выписывают и уйма других дел, понимаете? Разрешите соснуть часиков до семи? А потом приставайте с вопросами, если не пройдет желание…

Я колебалась. Соблазн обвинить в убийствах этого подтянутого взрослого мужчину с нетипичным лицом, несколько ночей проводившего на даче в одиночестве, а потому имевшего прекрасную возможность творить мерзости, был велик. Но стоило ли зацикливаться на одном?

– Идите к другому дому, Лидия Сергеевна, – подтолкнул меня к бегству Постоялов. – Извините, но моя гора не желает идти к вашему Магомету. В последний раз я убивал лет тридцать назад. Это была лишаистая бродячая кошка, а мы с пацанами нашего двора мнили себя непревзойденными технарями. Тогда это было модно. Мы соорудили гильотину-ловушку, работающую по принципу мышеловки. Кошка сунула нос в стоящую посреди двора коробку. Любопытство ее и сгубило. Сработала гильотинка, и ее голова вылетела с обратной стороны… Я орал от радости вместе со всеми, а потом меня рвало и мутило. Эта кошачья голова преследовала меня многие месяцы. Доходило до абсурда – я на живых кошек не мог смотреть… С тех пор, извините, завязал я с этим делом. Не теряйте времени, Лидия Сергеевна, идите со своим пистолетом. И дверь закройте. Дует.

Я попятилась к двери, не зная, что и думать.

Холод пробирал до костей. Бедный Верест, как он там? С восьми вечера ребята на ногах, не евши, не гревшись… Через собственную калитку я не пошла (ощущение нацеленного дула не проходило), – покрутившись по участку, воспользовалась калиткой Постоялова. Выскользнула на Облепиховую и шмыгнула в Волчий тупик.

Напряжение росло, как в перегруженной цепи. Безлунная ночь нещадно действовала на нервы. Я брела, увязая в грязи, не разбирая дороги, впервые в жизни изменив своему чистоплюйству. Несколько раз оглядывалась, упорно всматриваясь в темноту, но никого не видела. Даже очертания пресловутой «будки с электричеством» скрадывала темень. И все же у меня достало ума на подходе к дачам прижаться к забору – в противном случае извилистая рытвина с доской непременно стала бы моей купальней. Или даже одром…

Отчетливо сознавая, что и у Красноперова меня хлебом-водкой не встретят, я вошла во двор и долго стучалась в запертую дверь, то и дело оглядываясь. Ромка не открывал. Машины под навесом не было. Свечи не горели. Сложив эти три обстоятельства, я пришла к выводу, что Ромка от греха подальше свалил в город, бросив Риту в интересном положении, что с его стороны было крайне непорядочно. Фу.

Понимая, что запутываюсь в трех соснах, я перебежала переулок и вторглась на участок Риты Рябининой. На мой несмелый стук загавкала Танька. Вспыхнул фонарь на кухоньке, дрогнули занавески. Я опустила вальтер в карман. Но руку из кармана не вынула. Занавески раздвинулись, и показалась увенчанная электрическим нимбом голова. Видимо, фонарь остался на столе, за ее спиной.

– Рома, это ты?..

– Нет, это я, – сказала я. – Лидия. По-испански – «бой с быками». Пустишь погреться?

Нимб над головой Риты качнулся, снова замер. Видимо, она раздумывала, стоит ли сохранять святость.

– Открывай, открывай, – поторопила я, – не укушу.

Дверь слегка приоткрылась. Припудренный бледностью абрис издавал глубоко-дышащие звуки.

– Привет тебе, сестрица по маразму, – приветствовала я.

– Чего тебе? – прошептала Рита.

– Войти можно?

Она неохотно подвинулась. Я вошла на кухоньку, освещенную старым совковым фонарем со сменными фильтрами, и остановилась на соломенном коврике. Дальше проходить не стоило – по причинам вполне понятным. На кухне стойко пахло рассольником. Рита была одета – в брезентовые рыбачьи штаны и дырявую кофточку. Спать она не ложилась – это явно. До моего прихода находилась в темноте на веранде и чего-то высиживала (слишком быстро зажгла фонарь).

– Чего тебе? – повторила Рита.

«Не спится, голубка дряхлая?» – подумала я.

Под ногами уже вилась «парижанка» Танька. Я решительно отодвинула ее ногой и прикрыла дверь. Но запирать не стала – по тем же причинам.

– Где Красноперов?

Она помедлила. Потом неуверенно качнула головой:

– Я не знаю.

– А конкретнее?

Рита поломалась:

– Я… не знаю. Он уехал на машине, сказал, что скоро приедет… Но его нет уже три часа.

– А ты ничего не желаешь мне сообщить?

– Нет, Лида…

Она сказала эти слова очень быстро и нервно. Мои сомнительные способности физиономистки не принесли бы в этой ситуации пользы: Рита вышла из зоны освещения, став сутулым объектом без особых примет.

Напряжение росло…

– Спокойной ночи, – попрощалась я, пятясь к выходу…

Сургачева даже в два часа ночи оставалась верна образу.

– Ну какого, прости боже, хрена?.. – проговорила она умирающим голосом.

Прозвучало очень достоверно.

– Своя, – отозвалась я.

– А стрелять не будешь, своя? – насторожилась Сургачева.

– Попробую удержаться.

– Ну входи…

Закутанная в мохнатую шаль поверх десятка ночнушек, она квелой сомнамбулой шаталась по кухне; чиркая спичками, а потом, бросая их горящими на пол, поджигала свечи. Я насчитала пять штук – две на столе, одну на подоконнике, еще одну на бабушкином серванте и последнюю, загнанную в горлышко пустой винной бутылки, – посреди печки.

– Остановись, – сказала я, – и просыпайся скорее.

Сургачева недоуменно вперилась в горящую спичку, дождалась, пока пламя коснется пальцев, перехватила обгорелый конец и стала смотреть, как крошечный огонек превращается в красное пятнышко.

– Марышев здесь? – спросила я.

– Спит, – она кивнула на чернеющий за печкой проем. Я сделала шаг в указанном направлении. Сургачева остановила меня жестом руки: – Не трогай Марышева. Пусть спит. Он устал.

– Почему вы не уехали?

– Потому и не уехали. Игорек на минуточку прилег, теперь пушкой не поднять. Уедем утром в шесть, чтобы Игорек успел домой заехать. Устает он на работе, Лидуся. Думаешь, почему он каждый вечер надирается портером?

– А тебя не интересует цель моего визита?

Я внимательно наблюдала за ее лицом. Но ни один мускул там не дрогнул.

– А что тут интересного. – Она бросила горящую спичку на пол и потопталась по ней старинными мужниными ботинками. – Сейчас ты задашь каверзный вопрос – не хочу ли я с тобой обговорить одну «горячую» тему. Только за этим ты и пришла. Скажи честно, не дождалась своего убийцу?

При слове «своего» я невольно вздрогнула. Указательный палец в кармане сместился с рукоятки и коснулся спускового крючка.

– А ты не хочешь ее обговорить?

Сургачева окинула меня трезвым, серьезным взглядом. Посмотрела на мою правую руку, на левый карман, на лицо, абсолютно тупое, после чего медленно покачала головой:

– Не хочу, Лидочек.

До кошмара оставалось секунд тридцать.

Импульс ультразвука впился в темечко. Голова заныла. Я машинально дернулась к двери:

– Ладно, пока, Кира. Приятных сновидений.

– Пока-а, – удивленно протянула Сургачева.

Странные звуки образовались за дверью. Словно кто-то споткнулся о приступочку, топнул ногами и навалился всей массой на дверь. Я отшатнулась, выдернула вальтер. Снаружи что-то треснуло, тело отвалилось от двери, зашаркало по половицам – опять раздался громкий треск. Застонал человек…

– О господи, – охнула Сургачева.

Ультразвук сверлил мозг. Я чуть не завизжала от страха. Кинулась было к Сургачевой – она отшатнулась от меня – какого черта! И впрямь – какого? В доме западня!

Абсолютно не помню, как я вывалилась на улицу (внутренний голос шепнул – нельзя сидеть в доме!). Но помню, как выла от отчаяния и не могла шевельнуться: капитан Верест, закусив губу, сползал спиной по столбу, поддерживающему козырек! Руки цеплялись за перила, ноги подгибались…

Я бросилась к нему:

– Олег!..

Он открыл рот и хрипло выдохнул:

– Уходи… Беги к казакам… Он здесь, он Костяна завалил, перехитрил, гад…

Руки оторвались от перил, ускорив падение. Я тоже рухнула на колени. Внезапно пропал свет – Сургачева захлопнула дверь (гадина!). Но нет, она не предала меня – завозилась где-то рядом, заохала… А что толку?

– Уходи, Лида… – хрипел, заваливаясь на крыльцо, Верест. – Выживу, оклемаюсь… Грудину пробило, не смертельно… Не тяни резину…

– О господи, Лидок, что будет-то… Да что же это творится… – ныла Сургачева, помогая мне (зачем?) ощупывать дрожащее тело.

И вдруг она взвилась:

– Вон он!

Меня тоже подбросило. Не захлопни она дверь, я бы в пламени ее свеч ни черта не увидела. А я и так ни черта не видела, вертела головой как дура, таращась в черноту.

– Где?

– Да вон же!

Увидела! Шевельнулись кусты на той стороне переулка – участок Красноперова! – между домом и бетонным забором. Ромка! Так вот где он сидел! Сука!!!

– Беги… – отчаянно хрипел Верест. Безысходность обрушилась на меня, как гильотина. Куда бежать?.. Кусты уже не просто шевелились, они трещали и ломались со страшной силой…

– Мамочка… – охнула Сургачева. Но я уже прыгала с крыльца. Решение созрело моментально: пока этот ублюдок будет продираться сквозь малину, я вырвусь из калитки и опережу его метров на десять. А там умчусь – у меня ноги как у газели – трехметровыми прыжками…

Сургачева неуклюже ломанулась за мной, споткнулась о решетку для ног и вцепилась мне в куртку. Я оттолкнула ее, но поздно – пистолет выскочил из руки и по низкой дуге улетел куда-то в жимолость. Дьявол!

– Куда прешь, идиотка! – заорала я.

– Он убьет меня! – взвизгнула Кира. – Я с тобой!

По правде говоря, тащить на буксире верещащую бабу в ночнушке меня не прельщало. При чем здесь вообще Сургачева? Кому она нужна, дебилка? Ну и сидела бы со своим Марышевым – какой ни есть, а мужик.

Хотя мужик в спящем виде какой мужик?

– Дуй за мной, – бросила я. Глотая слезы, помчалась по гранитной дорожке, выводящей прямо на калитку. Она неслась за мной, грохоча мужниными бутсами. Мы успели! Когда я выбегала из калитки, стрелок продолжал хрустеть кустами, продираясь вдоль ограды. Я помчалась по Волчьему тупику, но – так и есть! – ухнула в злополучную канаву с доской. Нога подвернулась, и я грянула плашмя в грязь! Стала лихорадочно выбираться, барахтая руками. Вскочила, побежала дальше, не чувствуя боли. На бегу оглянулась – Сургачева не отставала; вязла в грязи, хрипела, но упорно ломилась за мной. Хлопнула калитка – Красноперов вырвался наконец в переулок, тяжело рванулся за нами. Я прибавила ходу…

У трансформаторной будки – новое тело! (От сырости они там плодятся, что ли?) Невысокий, плотный тип лицом вверх и без признаков жизни. Костя Борзых! Да когда же это кончится?.. Я обогнула тело и в месте слияния Волчьего тупика с Облепиховой невольно притормозила. Куда податься? Налево? Облепиховая обрывается забором, а играть в пятнашки на территории покойной Розенфельд или не менее покойного Рихтера лучше днем, когда хоть что-то видно… Направо? По Облепиховой – прямой, как стрела? Казаки далеко, а убийца с пистолетом близко. Не догонит, так подстрелит. Марышев дрыхнет, Постоялов дрыхнет – пока буду дубасить в дверь – трижды помру…

Домой! Дома стены и решетки… Я пнула с разгона калитку, крючок выпрыгнул из скобы – калитка распахнулась. Сургачева пыхтела в спину. Я ворвалась на участок, рука уже в кармане – ключ! Уходя, заперла на один оборот, умница… Дорожка, крыльцо, дверь… Ключ в скважину, обеими руками – для верности… Задыхаясь, я влетела на кухню. Сургачева грохотала по крыльцу, оступаясь и матерясь…

– Быстро, кретинка! – взревела я. – Дверь закрываю!

– Бегу, Лидок, бегу… – бормотала Сургачева.

То ли не торопится она никуда? Я хватанула ее за шаль, захватив кружевной ворот сорочки, рванула через порог… И встретила мощное противодействие! Толчок – и я влетела в мамину комнату, запнулась о плинтус и врезалась затылком в пол! В голове что-то взорвалось. Ноги стали ватными и чужими. Но я не сдавалась – закусив губу, попыталась подняться на немеющих руках, всматриваясь в проем.

– Что ты делаешь, Кира, дверь закрой… – выдавила я.

Сургачева фыркнула:

– Ага, щас… Дорогой, ты опаздываешь, двери уже закрываются, – донеслось сквозь какофонию в ушах и прострелы в затылке.

Дорогой?!.. Кому это? Ромке? Да ни в жизнь! И тут меня осенило: Ромка – агнец! Он удрал куда-то с «места ведения боевых действий», и это единственный его ублюдочный поступок. Сургачева не пустила меня в спальню к своему «спящему» мужу! Не беспокой, сказала она, или что-то в этом духе. Да не было там никакого мужа! Не храпело. Муж рыскал по близлежащим огородам и подгадывал подходящий момент для своей гнусной акции. Вестимо, получилась бы стыдоба, обнаружь я пустую кровать…

Непослушными руками я корябала по полу: нужен предмет, которым можно отбиться. Что угодно – ухват, кочерга, железная труба, закатайка… Здесь было столько хлама! Но рука натыкалась на пустоту, и понятно – перед вечерними посиделками с подозреваемыми я весь хлам удалила: мелкий запнула под диван, крупный сбросила в подполье…

Мужская тень надвинулась с улицы. Медленно миновала проем, другой, наклонилась надо мной, распластанной. Вспыхнул фонарь. Я зажмурилась.

– Что с ней?

– Ушиблась, – объяснила Сургачева. – Шишка на затылке.

– Будем лечить, – усмехнулся мужчина. – Заодно и мой хондроз подлечим… Это ужасно, дорогая, носиться, аки мальчик, с такими болями…

Разрази меня подагра, если это был Марышев. Не о том наша гармошка пела! Голос принадлежал Постоялову Борису Аркадьевичу…