Текст книги "Вакханалия"

Автор книги: Юлия Соколовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Юлия Соколовская
Вакханалия

Истинное знание состоит не в знакомстве с фактами, которое делает человека лишь педантом, а в использовании фактов, которое делает его философом.

Г. Бокль

Часть первая

Глава 1

У каждой страшной (и не очень) истории обычно имеется своя предыстория. Что-то такое, завершающееся, к всеобщему огорчению, чередой кошмарных событий, стройно вытекающих одно из другого. В моей истории ничего такого не прослеживалось. Триллер начался внезапно и крайне бестолково.

– Неплохой вечерок, – зловеще прозвучало в ночи.

Я совершила резкий каприоль (это когда лошадь прыгает на месте) и застыла, охваченная ужасом. Я не слышала скрип гравия! Вся в размышлениях, занятая построением очередного гениального сюжета, я брела по Фасадной улице дачного поселка, ничего, естественно, не замечая. Я каждый вечер брожу по поселку – это мой поселок!

Темнота царила знатная. Часа два, как сгустились сумерки. Ветер продувал узенькие переулки, шевелил акации у заборов. Ни одна дача не освещалась… Я сначала ничего и не поняла. Может, с участков кто-то балует? Притаился за забором и пугает запоздалых девушек? Ведь в наше темное время идиотов на всех хватает – даже к завершению дачного сезона…

К сожалению, гипотеза оказалась неверна. Высокая акация за опорой электрического столба шевельнулась явно не от ветра. Качнулась тень, тоже высокая, отделилась от кустов, ступила на дорожку… Гравий не скрипел! Человек двигался мягкой, кошачьей походкой, слегка выкинув вперед руки. Я совсем остолбенела. Признаться, инцидентов с собственной персоной я ожидала меньше всего. Не бывает страшных историй с теми, кто их сочиняет!

– Вы не ответили. Неплохой вечерок, правда? – Как шилом в мозг…

– Исключительный… – прошептала я. Ваши действия, мадам? Бежать? Но куда? Он догонит, однозначно догонит. Спортивный, высокий, наверняка умеет бегать… Какого лешего меня занесло в южную часть кооператива? Я живу в северной, каждый столб меня там знает, и никакие подозрительные личности не бродят по округе. Ну и совершала бы свой вечерний променад возле дома…

Он остановился в двух шагах от меня, практически замороженной. Но руки не опустил. Такое ощущение, что стоит мне шевельнуться, и он вцепится в горло, испустит торжествующий рык…

– И мне вот кажется, что вечерок достаточно хорош для октября. Немного с прохладцей, не находите? – Незнакомец понизил голос.

Где вы, хваленые казаки, охраняющие кооператив?.. Ах да, вы же не дачников от насилия охраняете, а следите за сохранностью их имущества, у вас и в договоре так сказано…

– Нахожу, – с трудом раздвинула я деревянные челюсти.

Нет, нельзя кричать, нельзя звать на помощь. Если и бродят казачата по соседним улочкам, им не успеть. Он прибьет меня при первом вопле, это маньяк, у него на лбу написано…

– Закурить не желаете? – вкрадчиво промурлыкал незнакомец.

Вот еще новости! Я почувствовала, что совсем теряю присутствие духа.

– Если можно, не надо, – прошептала я. – Не курю я как-то… Спасибо… – Возмутительная, кстати, неправда. Я курю – и сейчас бы это сделала с особой охотой.

Человек со свистом выпустил воздух. Мне показалось, по его плечам прошла судорога. Он как-то напрягся, словно едва сдерживал себя.

– А я закурю, если можно, – сказал он с внезапной хрипотцой.

– Да-да, пожалуйста, – поспешно разрешила я. Почему бы нет?

Какого черта?.. Человек придвинулся еще ближе. Из бокового кармана кожаной куртки он медленно, словно заранее смакуя, извлек сигарету, прикурил от зажигалки, явно китайской: регулятора пламени нет, а производители отрегулировать не удосужились. Пламя метнулось столбиком, прилично шипя, осветив искаженное лицо: щеки впалые, глаза воспаленные, широко посаженные. Нос в оспинках… И снова темнота – зажигалка погасла. Неясный контур головы, обрисованный серой ночью, продолжал давить тяжкой аурой… И вдруг я чуть не вскрикнула – он поднес руку с зажигалкой к моему лицу и снова высек пламя! Я зажмурилась: чуть бровь не опалил, урод… Он изучал мое лицо секунд десять. Потом погасил огонь и вынес неутешительный для меня вердикт:

– Неплохо-с… Вас как зовут?

Определенно он был возбужден. Наркоман? Но речь связная. Да и поведение, невзирая на некоторые странности, неадекватным не назовешь. Как пить дать сексуальный маньяк… Почему я баллончик с газом в фуфайке оставила?

– Маша… – как можно беззаботнее протянула я.

– Вы здесь живете?

– Да-а… У меня тут дача рядом. И муж меня ждет, и собачка Жучка, я просто погулять вышла…

Пауза затянулась, хоть волком вой. Человек дрожал, причем не от холода – это я понимала с полной ясностью.

– Жа-алко, – произнес он. Подумал и добавил: – Жалко, Маша. Хотелось бы пообщаться с вами… – Дрожь слышалась даже в голосе. – Мне нравится общаться с женщинами, Маша…

– А вы кто? – зачем-то спросила я. Додумалась, идиотка… Стоят двое и обоюдно сходят с ума.

Незнакомец замолчал и набычился. Ну все, поставила я на себе крест. Теперь он просто обязан меня убить. Разрезать на кусочки, разбросать по участкам, а самый лакомый кусочек унести с собой – чтобы любовью заниматься.

– Можно я пойду? – жалобно спросила я. – Честное слово, я вас не видела…

Человек хрипло рассмеялся. Очень смешно. Потом вдруг резко оборвал смех и наклонился ко мне. Загулял носопырками – как бы принюхиваясь. Вот уж излишняя процедура – в этот вечер от меня могло пахнуть только страхом. А вдруг оборотень?! – прозрела я. Отпустит, а потом… Воплотится и по запаху найдет? Опять разорвет на кусочки… Или сразу рвать начнет? Господи, откуда в Сибири оборотни?..

– Идите, Маша, – напряженно, совершая над собой титаническое усилие, процедил незнакомец. – Идите, кто вас держит? Но не забудьте об этой встрече. И никогда не гуляйте одна так поздно…

Поговорили, уф-ф… Я попятилась, сделала шаг, другой. И чуть от счастья не завопила – незнакомец развернулся и, не оглядываясь, побрел по Фасадной, в сторону южных ворот. Его, похоже, совершенно не смущало наличие там вооруженной охраны, патрулирующей кооператив. Я тоже развернулась: беги, милая, рысью, как-нибудь… Вчистила так, что в ушах засвистело…

У Соснового переулка, за квартал от дома, я остановилась. Сердце билось как очумелое, норовя выпрыгнуть. Надо же, обзавелась свежими впечатлениями! Совсем сбрендила тетка. Наркоманов не видела? Вся Россия шприцами завалена, плюнуть негде. Неужели непонятно – местный придурок шляется в поисках развлечений? Не маньяк, не насильник – иначе забросил бы тебя в ближайший огород да поимел как надо на вскопанной огуречной гряде. Кто ему не давал? Ты просто мыслишь в узком коридоре, сводя даже собственные впечатления к узколобому «творчеству», а так нельзя, ты должна периодически озираться, отделяя наваждение от писанины…

Через час я успокоилась. Через два окончательно забыла о мелком инциденте с участием бродячего психа. Можно подумать, забот других нет.

А потом была ночь – незаменимое для создания нетленных произведений время. Она давила духотой и табачным дымом. Сизая мгла окружала мансарду, сочилась в щели и активизировала участки мозга, ведающие воображением.

Я оторвалась от ноутбука. Дышать было нечем. Пришлось встать и открыть окно. Потекла прохлада – для начала октября терпимая, даже приятная. В округе тишина. Ни людей, ни животных. Соседские дачи – невнятные глыбы под одеялом безлунной ночи. За бутылкой послать некого. Ужас.

В эти мрачные часы рождаются самые интересные сюжеты. Мысли текли плавно, как река по равнине. Фантазия споро выстраивала нестандартные сцены и обстоятельства. Маньяк не должен идти за жертвой, решила я. Это устарело. Пусть жертва идет за маньяком. И милиции полезные заморочки (пусть напрягут свои «следы от фуражек»), и к жертвам иное сочувствие. Сами виноваты. А стало быть, поступаем нетипично – берем известную личность (политика, не слезающего с экранов, киноартиста или, скажем, модного певца, можно высокого, кучерявого, большеглазого), в меру демонтируем и назначаем маньяком. Ищите, граждане милиционеры!

В последнее время меня замкнуло что-то на маньяках. То ли в детстве «недоела», то ли пожелания редактора не совсем грамотно расшифровываю. А может, мой редактор в детство впадает? Или я с ним уже слилась в экстазе, и мы оба ни черта не соображаем? «Освежите тему, Лидия Сергеевна, – попросил, немного краснея, редактор. – Придумайте что-нибудь оригинальное, соблазнительное для читателя, аппетитное, знаете ли. А то заездили нещадно, а жалко – тема очень достойная, требует решительного развития. Сочините эдакий потрясный сюжетный ходец, но только не сдирайте у столпов литературы, очень вас прошу. – Столпов литературы у редактора двое – Стивен Кинг и Дин Кунц, которых он любит нежной, однополой любовью, ума не приложу за что. – Неужели вас не мучают лавры создателей «Молчания ягнят» и «Основного инстинкта», Лидия Сергеевна, – безусловных шедевров?» Безусловно, мучают, это да. Если рассматривать именно фильмы, а не романы, по которым они сняты, – абсолютно серое, безвкусное снотворное… Но перечить уважаемому редактору я не стала. В жизни периодически надо кушать, да и восемь процентов «роялти», обещанных издателем, – это все же не те семь, что были ранее…

Хорошо, что я писательница, а не маньячка. Меньше вреда приношу. Единственная сезонная одержимость – по завершении огородных работ турнуть маму в город, всучить ее теплым рукам хозяйство, внучку, кошку Липучку, а самой запереться на даче и писать ужастики, пока электричество не отсохнет. То есть числа до 15 октября. Потом приезжает на своем «кефире» («nissan-cefiro») Бронька Хатынская – подруга со школьной скамьи, забирает несъеденные продукты, капусту, меня, компьютер и водворяет все это в лоно семьи. Мама, естественно, организует мне микропорку, я – аналогичную Вареньке (количество двоек, приносимых чадом в сентябре, превышает допустимое на порядок), но это мелкие детали. Главное, что к моим выкрутасам все давно привыкли…

До полуночи было б октября, суббота. До встречи с издателем – неделя с хвостом. Не скажу, что меня пугали сроки, но затягивать не стоило. Скользкое стало в наши дни это занятие – сочинительство. Чуть притормозишь – уже бегут, подножку ставят. Да еще потопчутся. Мне ли не знать – сама любого затопчу…

Часы на трельяже сонно пикнули – два часа. Я вернулась к уютному креслицу под торшером, приладила на колени ноутбук. Рука уже потянулась к блюдечку с рябиной (бодрит, и каротина как в морковке). Тут-то оно и началось… Вернее, продолжилось.

Клянусь моей вредной мамой, не открой я тогда окно, этот звук никогда бы не достиг моих ушей. И не случилось бы то, что случилось: очень явственно, хотя и глухо вскрикнул человек!

Выплюнул в пространство боль, отчаяние и замолк. А потом раздался придушенный, протяжный и совсем глухой стон…

Уж больно безупречно эти звуки наложились на рожденную воображением картинку. Я чуть компьютер от страха не уронила. А когда услышала стон, обняла ноутбук, как мужа когда-то обнимала, иначе бы точно потеряла…

Я отдышалась. Звуки не повторялись. Еще немного подождав, я стала приводить в порядок мысли. Орала не кошка. Начнем с этого. Одно дело, когда кошка орет человеческим голосом, и совсем другое, когда человек – нечеловеческим. Это разные вещи. Да и мало в наших краях кошек-то. Не приживаются они у нас по осени. И не стонут кошки, словно человек, которому смачно выворачивают ногу…

За свою безопасность я не переживала. По крайней мере, не должна была. На окнах шторы, за шторами решетки (оба этажа уделаны железом), по периметру поселка охрана – бравые казаки работают по контракту, вооружены пистолетами, плетками, патрулируют улицы, стоят на выездах, причем действуют вполне профессионально – ни одной фактически кражи на двести дворов кооператива.

Чего я испугалась?

Через несколько минут я пришла к выводу, что имела место галлюцинация. Тогда я прокралась к окошку, закрыла форточку, задернула шторы, после чего вернулась в кресло и продолжила работу. Но хватило меня ненадолго. Творческий порыв иссяк. Ранее собранные в кучку мысли побледнели и разбрелись в неизвестных направлениях. Парочку из них я поймала и успела зафиксировать, остальные так и сгинули. Делать нечего – оставалось ложиться баиньки. А искоренять зло – завтра. По всей видимости, я продолжала находиться под впечатлением от услышанного. И ни за что бы не пошла вниз, если б не желание до ветра, которое я сдерживала уже минут сорок (рябинками заедала). Старательно уговаривая себя, что лютые звуки за стенами моего дома не имеют к последнему касательства, я спустилась по скрипящей винтовой лестнице и осторожно открыла дверь. Облака, низко плывущие по небу, казались перекрашенной простоквашей. Легкий ветерок играл в траве. На крыльце, как я ни вглядывалась, не обнаружилось ни гоблинов, ни отвратительных троллей с изувеченными конечностями. Слева, сквозь яблоньки, просвечивало несуразное «фортификационное» сооружение мадам Розенфельд (сапер на пенсии проектировал); справа – благоустроенная дачка Постоялова Бориса Аркадьевича – вполне мирного соседа. По фронту – на востоке, за грядками и стареющей облепихой, – располагалось соответствующее моим желаниям заведение, куда я, разумеется, не пошла: убрала газовый баллончик в карман и справила свои пожарные дела в сторонке от крыльца – на дорожке, ведущей к калитке.

Там меня и настигло очередное потрясение. С дорожки, между березой и уродливым карликовым дубком (похоже, этой зимой он окончательно даст дуба), смутно виднелась асфальтовая аллея, официально именуемая Облепиховой улицей. Сперва я услышала шорох. Сердце мое рухнуло, я снова превратилась в ледяную статую («писающая девочка»). Потом из-за угла моего дома выплыли тени! Я не сообразила, что они движутся по аллее. Калитку прошли, сюда идут! – заколотилось в голове. Жуть такая – чуть не окочурилась. Лишь когда тени исчезли за березкой, опять появились и вновь пропали за дубом, здравый смысл услужливо подсказал: мимо идут. Отомри…

Их было двое, и, похоже, они тащили что-то тяжелое. Будь их ноша полегче, они бы не плелись как неживые и не будоражили бы надсадным кряхтением всю округу…

Что заставило меня подскочить и, еле натянув штаны, на цыпочках понестись к калитке? Извечный поиск сюжета? Или истины?..

Они отошли от калитки метров на двадцать, когда я прилипла к ограде. Их действительно было двое, и они тащили тяжелый предмет. То ли свернутый ковер, то ли огромный рулон рубероида. Не люди, а, ей-богу, тени. Очертания не просматривались – только серые пятна, медленно покачивающиеся в воздухе. По мере удаления они становились еще призрачнее. Двигайся они по прямой, через несколько секунд пропали бы из виду. Но они свернули направо – в Волчий тупик. Обогнули электрический столб, трансформаторную будку и явно намылились в узкий переулок.

Я взялась за штакетины, вытянула голову. Странно это, право. В Волчьем тупике три двора, колючая боярка, крапива, а за ними – бетонный забор, венчаемый не менее колючей проволокой. Не пройдут. Для прохода к берегу или вообще за пределы кооператива нужно одолеть еще один квартал по Облепиховой, а там свернуть в Сосновый переулок, тянущийся параллельно Волчьему, где нет ни одной сосны, но есть ворота, за которыми дорога вдоль реки…

Они еще не исчезли из виду. Я крепко сжала штакетины, встала на цыпочки и высунулась чуть не на середину улицы. Любопытно стало идиотке. Да и как не заинтриговаться – уж больно странно вели себя эти личности. Впрочем, по Сосновому переулку они тоже не пройдут. На воротах казачий пост, а спать служаки не должны – у них контракт, последствия любого налета компенсируются за счет охраняющих…

И тут одна из штакетин сыграла со мной подлянку: не выдержала моего веса и звонко переломилась по трещине. Я успела среагировать перенесла центр тяжести на вторую и не пропорола горло острием. Застыла, в третий раз за ночь скованная ужасом. Видок, наверное, у меня был еще тот: глаза навыкат, ноги в саду, голова на улице…

«Прохожие» остановились. Этот треск и глухой услышит! Развернулись и безмолвно уставились в мою сторону. Я нутром ощущала их взгляды… Но они не могли меня видеть! Ночь, деревья… Ну торчит голова из ограды, да мало ли что там торчит… Не шевелись, приказала я себе, не втягивай голову. Неподвижную они тебя не различат, а вот движение уловят, и тогда наступит крах…

Я даже дышать перестала. Онемела рука – я осторожно нащупала пальцами «здоровую» штакетину, распределила вес.

Незнакомцы еще постояли, потом медленно, словно колеблясь, тронулись прежним курсом – в тупик. Я не стала искушать судьбу. Отлипла от ограды и мелкими шажками потрюхала в дом. Газового баллончика в руке уже не было, обронила где-то. Да и леший с ним. Я влетела в дачку, заперлась, погасила в прихожей свет и принялась впопыхах анализировать свежие впечатления.

Анализировать, собственно, было нечего. Больше испуга, чем приключений. Крики и стоны ничего не значат. Да, кричали не торжествующе. И стон не был сладострастным. Ну и что? Кого царапают чужие проблемы? Меня не видели – в противном случае непременно бы вернулись и насадили на ограду. А раз увидели, но не вернулись, тоже неплохо. Значит, не совершили ничего предосудительного. В каком УК записано, что граждане не должны носить по ночам тяжелые предметы?.. А откуда, кстати, они его несли?.. Улица Облепиховая на севере (справа) завершается аналогичным тупиком. Между мной и забором – пролет метров полтораста. На моей стороне – некая мадам Розенфельд (по кличке Розенштирлиц) – подозрительная особа с полным отсутствием такта. Домина ее напоминает небезызвестный бородинский редут и долговременную огневую точку одновременно. Участок огромный – аж до самого тупика (сынуля оттяпал лет десять тому назад – за бесценок прикупил у соседки-алкашки четыре сотки, халупу снес, имея грандиозные планы на строительство «культурно-оздоровительного центра», да не ко времени помер, оставив матери неохватную ниву). По левой стороне дороги на том же протяжении умещаются сразу два участка. Замыкают Облепиховую владения Зойки Макаровой – сорокалетней мнительной бабы, страдающей длительным «безмужичьем» и приступами анорексии (последней фишкой Зойки были наклейки на руках с запахом ванили; она где-то вычитала, чудачка, что это способствует похуданию). Южнее Зойкиной халупы стоял знаменитый «Дом с привидениями» – бывшая фазенда директора мясокомбината Рихтера. В 1997 году проворовавшийся делец застрелился (по слухам, в сортире), душа его, отвергнутая в райских кущах и не добредшая до ада, перебралась в дом, откуда периодически и терзала мирных дачников. Правда, не кричала, не стонала, а как-то замогильно ухала. Иногда попутно посвистывала. Объяснять Зойке Макаровой и мадам Розенфельд, что завывания господина Рихтера уж больно подозрительно совпадают с порывами ветра, а облицовка особняка периодически рушится, обнажая трубчатые конфигурации, было бесполезно. Они свято верили в привидение.

Напротив меня стоял еще один пустующий дом. Но этот не распадался на фрагменты. Он был снабжен решетками, гаражными замками и являлся потенциальным источником дохода сыновей отбывших в Канаду Фаринзонов. Из этого дома люди выйти не могли по двум причинам: во-первых, я бы это заметила, а во-вторых, открыть дверь можно было, только подорвав ее. То есть с большим запасом динамита.

Рассуждая таким образом, я осторожно поднялась наверх. Ходить по нашей лестнице нужно очень с опаской (в прошлом году ахнула с верхотуры, запнувшись о закатайку, которую мамочка бросает в самых неподходящих для консервирования местах; потом кости собирала). Закутавшись в одеяло, я опять погрузилась в ретроспекцию. Куда понесло этих призраков? В Волчьем тупике три двора, и вроде люди там порядочные. Справа Ромка Красноперов – непризнанный гений в области компьютерных технологий. Мать с отцом похоронил. Выпить не дурак, но разве это преступление? Напротив Ромки – дачка Риты Рябининой, свежеразведенки с большими глазами. Ромка пытался на днях «попастись» на ее территории, но был ли ему с того прок, я не знаю. Скорее нет, чем да – Рита дама тормозная, пока дойдет до нее, чего хочет Ромка, у того все желание пропадет. За сараюшками Риты последний дом Волчьего тупика – с башенкой и карнизом, имитирующим верхушку кремлевской стены. Игорь Марышев и Кира Сургачева – то ли муж с женой, то ли любовники. Лет десять живут вместе, и ничего им не делается. То в городе, то в огороде. То на Антибах, то в Испании. Совсем я не завидую. Мы с Кирой учились на одном потоке. Но так давно, что и вспомнить не могу. Даже не пытаюсь. И судьбы у нас разные. Сургачева двух дней не работала, а я до приобщения к творчеству долгих восемь лет оттрубила в заштатном конструкторском бюро, разгребая ворохи чертежей. И дальше бы трубила, кабы в один прекрасный день не осознала с пронзительной ясностью, что слово «ГОСТ» в моем сознании намертво срослось со словом «погост»…