Текст книги "Проклятая (СИ)"

Автор книги: Юлия Ром

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

39 глава

Эмир легонько потряс ее:

– Надо выбираться от сюда. Я обернусь зверем, а ты сядешь мне на спину и как можно сильнее обхватишь шею. Что бы ни случилось – держись за меня крепче.

Вилия серьезно кивнула. Что может их спасти? Они обречены, но Эмир хочет побороться – его право.

И тогда его сердце захлестнула беспросветная тьма и душа онемела, оплакивая саму себя.

Колдун не боялся умирать перед толпой, он уже умер вместе с княжной. Труп закопал в лесу под самым красивым и старым деревом – столетним ладором. В ее нежном теле покоилась стрела. Изящная тонкая стрела с костяным наконечником и вырезанным на нем гербом, такие носил в своем колчане жених прекрасной княжны и враг ее королевства.

А когда к скромному жилищу колдуна пришли озлобленные и решительные люди, он вышел к ним без страха и был убит.

Колдун вспомнил, как впервые увидел княжну, собирающую спелую ягоду, но принял за девицу из свиты.

Он почти полюбил ее. Она могла полюбить его.

Но песочные часы решили иначе.

Сквозь сиплый вой ветра она с трудом расслышала его урчание и склонилась ближе.

Он слегка наклонил к ней голову, и Вилия прочитала в больших зрачках зверя:

– Ты вспомнила меня?

– Да, – прошептала она, – Да-а-ааа… крикнула она, схлестнувшись с проклятым гулом земли и хрипами ветра.

Где то в лесу, возле истлевшего скелета покоились песочные часы. Засыпанные землей и спеленатые корнями громадного дерева. Тонкая струйка песка пришла было в движение и замерла. Крошечная песчинка упала вниз.

Ураганные ветер трепал деревья. Сверху сорвалась большая ветка и ударила Вилию по голове. Свет померк.

Эмир смочил в ледяном ручье обрывок рубахи и приложил к багровой отметине на лбу. Он нашел ту, ради которой прошел свой длинный путь.

Вилия с трудом открыла глаза.

– Ты меня узнала?

Ей послышалось или он спросил. Так холодно и необычайно пусто в голове.

– Что, – губы с трудом раскрылись, – что ты сказал?

– Там в лесу – ты узнала меня.

– Сущность оборотня, – как трудно говорить. Зубы сводит от холода и страха, – с первой минуты.

– Тихо! – он нахмурился. Рука замерла возле ее лба.

– Воины, – Вилия видела многочисленный отряд, как наяву. Вплоть до округлых камешков крепеня, покоящихся на груди каждого из них, – и они идут за мной.

– В лес! Укроемся в чаще.

– Только не в этот раз.

– Ты боишься? – он недоверчиво посмотрел на нее, пряча собственную тревогу на дне глаз. Там, где она не могла ее видеть.

– Нет. Но я умру и не в твоих силах предотвратить это.

Когда ее заталкивали в клетку с прутьями из крепеня – Вилия искала Эмира глазами. Но даже оборотень не мог совершить чуда и прорваться сквозь плотное кольцо королевской стражи.

Она знала одно – без него умереть было бы намного легче.

– Глупая девчонка! Ты пошла против своей судьбы, как будто тебе известно больше, чем творцу!

– Я просто боролась за жизнь. Это преступление?

Умные глаза смотрели с осуждением и потаенным жадным блеском. В этом блеске Вилия видела блики собственной боли, что ждала впереди. И чужое удовольствие от ее созерцания.

– Каждый человек должен стремиться приносить пользу этому миру, чтобы система была цельной и существование гармоничным. А твоя гармония в агонии. Отдай нам свои силы.

– Вы все сказали? Я хочу остаться одна.

Придворный колдун помедлил, но склонил голову и направился к выходу.

Кто-то должен открыть праздник нового солнца. День, когда на небосводе всходит еще одно – большое рубиновое солнце, и планета на долгий сезон превращается в тлеющий уголь.

Жар опалял лицо, по коже тек липкий пот. Вилия старалась не смотреть на длинное острое копье с крепневым наконечником.

Не смотри на копье – говорила себе она, но взгляд неизменно останавливался на орудии убийства.

По слипшимся прядям ползли первые лучи алого солнца. Люди в толпе шептались и жаловались друг другу. Мол, снова этот сезон невыносимой жары и жженой пыли в легких.

Как будто ей было легче. Она пробовала рассмеяться, но собственное хриплое дыхание поразило ее. Глаза закрылись.

Кажется, она была в недолгом обмороке. Кто-то окатил ее водой. Вилия готова была расцеловать незнакомца, потратившего на нее драгоценную воду. От одежды повалил пар. Горячие капли моментально высохли на коже, и стало еще хуже. Теперь она от всего сердца ненавидела того, кто сделал ее муки еще сильнее.

Стоял полдень самого жаркого дня в году. На возвышенности, ничем не загороженная от безжалостного солнца, Вилия то впадала в забытье, то приходила в себя. Кожа покраснела, губы спеклись. К вечеру она готова была принять собственную смерть, как избавление от мучений.

Последний глоток воды, соленый от стекающего в кружку пота.

–Дайте мне всего один шанс! – Ви не знала – слышит ли кто-нибудь или нет. – Я все исправлю. Обещаю.

Только не новые круги ада.

– Я исправлю…

Нарастающая боль в голове. И темнота.

40 глава

– Его отравили! Позовите врача! Да позовите же вы кого-нибудь… – хрупкие ладони неожиданно сильно вцепились в остывающее тело.

Негодующий ропот гостей и отдельные смешки из толпы слуг послужили ей ответом.

– Он умер. Оставь его, Виктория, – епископ смиренно вознес молитву за упокой души отравленного офицера, но ни на мгновенье не обманул. Уж ей ли не знать, как люто ненавидел ее священнослужитель.

– От церкви мне помощи и не ожидать… – Обведя сухими глазами тронный зал, она остановила взгляд на графе. Ее муж. Он любил изысканное общество на балах и не любил скандалы, связанные с его именем. Ну что ж, придется привыкать, – решила графиня и потеряла сознание.

Виктория очнулась в собственной кровати. Граф с минуту постоял над ней, неизменно спокойный и собранный, и вышел позвать врача.

Графиня резко села в кровати, так, что закружилась голова. Ее любовника отравили. Но кто мог совершить такое. И как ей жить дальше без него. Граф сошлет ее в дальнее поместье и забудет. Скандалы с ее именем постепенно стихнут, но как быть ей?

Странно, что смерть Фредерика, не вызывала в ней такого непробудного горя, как вчера.

– Почему я не страдаю? – графиня приподнялась на руках. Зеркало на трюмо отразило ее лицо. Бледное и сосредоточенное. С тонкими невыразительными чертами и спокойным взглядом.

Сердце ее, так неистово метавшееся вчера, билось ровно. Пальцы безмятежно лежали поверх одеяла, словно не тискали день назад подол платья, грозясь оторвать клок.

Виктория и ее супруг вернулись в деревню. Сад был превосходен и довольно уютен, но по сравнению с городом – тих, а деревенская жизнь – пресна. Поместье, хоть и небольшое, производило благоприятное впечатление, но осведомленные о скандале слуги, хотя делали каменные лица, слишком много шептались за их спинами. И графине было превосходно известно о ком.

Обед прошел в тягостном молчании. Постукивание туфельки Виктории, да звон столовых приборов – все, что нарушало тишину.

– Нет, это невыносимо, – Графиня вышла из-за стола, намереваясь укрыться в своей комнате. Любопытные взгляды слуг ползали по лицу, подобно отвратительным насекомым. Хотелось стряхнуть их руками.

Тяжелая рука сдавила ее плечо и развернула назад. Перед ней стоял разгневанный граф.

– Вы изволите сесть за стол и завершить трапезу вместе со мной. Я и так выставил себя дураком перед всем светом, но уж теперь Вы будете вести себя, как примерная жена.

– Но я не обязана… – начала было Виктория, но оборвала фразу. Впервые за многие месяцы, он находился так близко. Она ясно видела блестящие зрачки графа и, казалось, даже темную душу в глубине.

Виктория послушно села и взяла вилку.

– Как Вам будет угодно, – прошипела графиня, стараясь выглядеть спокойной. Кусок говядины не лез в глотку, но она старательно жевала, не отрывая взор от резных подсвечников на столе.

– И так, как прошел день? – учтиво спросил граф, но было видно, что разговор также тягостен ему, как и ей.

Виктория бросила на мужа долгий взгляд. «Слишком мрачен и нахмурен, но далеко не урод. И отчего графиня не любила его?» – подумала она отрешенно и тут же замерла, пораженная удивительным открытием. Виктория только что думала о себе в третьем лице, как о другом человеке.

В ответ на ее молчание, граф еще больше нахмурился и тоже смолк.

Освежающая роса ласкала ступни. Виктория давно сняла туфли и шла по траве босиком. Всю ночь ей снились тревожные сны, и утро принесло облегчение разгоряченной душе.

С опозданием она отметила, что ни разу за прошедший день не вспоминала Фредерика. А ведь он погиб совсем недавно и след от его потери должен был ощущаться острее.

Память о нем тревожила неясностью и пустотой в сердце.

«И это тот человек, ради которого я собиралась пожертвовать всем, даже своей жизнью» – размышляла Виктория, поднесла к лицу ароматный синенький цветок. Теплый запах приятно щекотал нос.

Графиня обошла дом и шла теперь по узкой тропинке, гадая, куда она ее приведет. Стояло необычайно свежее умытое утро и не хотелось ни о чем думать, но назойливые мысли не отступали.

«Я не знаю, куда иду, – осознала она, – не ведаю, что там, за изгибом тропы, за стволами садовых деревьев. Как я могу не знать этого, если совершенно четко помню, что бывала тут раньше. Мы провели за городом два месяца в прошлом лете. Я еще не познакомилась с Фредериком, но уже тогда не выносила графа за его сдержанность и надменность».

Граф вышел в сад и даже сделал пару шагов к конюшне, когда на тропинке появилась Виктория.

Привычный ко всему за второй год супружеской жизни, он удивился, увидев графиню простоволосую и босоногую. Она шла, держа атласные туфельки в руках, подол платья вымок от росы. На ее лице виднелось какое-то беспокойство, но не было ни горести, ни сломлености. Казалось, она и думать забыла о недавней смерти любовника.

– Я вижу, деревенский воздух сделал вас ранней пташкой.

Темные глаза графа вызывали в ней смутное беспокойство. Она приблизилась.

– Мы были здесь прошлым летом?

– Почему ты спрашиваешь? Надеешься, что я поверю в потерю памяти или в еще какой-нибудь бред, нашептанный этими нежными губками? – лицо графа приняло отрешенное выражение. А ведь мгновением раньше, Виктории казалось, что он любуется ею.

– Я не помню этого сада, реки, что протекает за поместьем…

– Я не удивлен. Балы и танцы занимали вас больше, нежели прогулки по саду, – он на глазах мрачнел, и Виктория с удивлением уловила в его голосе ревность.

– Я собираюсь проведать соседей и вернусь к обеду, – попрощался граф и стремительно пересек лужайку, скрывшись в конюшне.

Виктории снилась птица. Она пролетала над ее головой. Чьи-то руки сжимали ружье. Выстрел. Это были ее руки. Птица вздрогнула в полете, но не упала.

Белое перо, плавно кружась, приземлилось на землю возле ног графини, как большая снежинка.

Виктория перевернулась во сне и стиснула руками шелковую наволочку.

Взгляды слуг больше не занимали Викторию, куда больше ее пугала собственная забывчивость.

Даже отражение в зеркале странно волновало ее, она касалась его рукой, словно гладила собственные черты и не могла наглядеться. Эти уложенные волосы и завитки у лба страшно раздражали графиню, мешая разглядеть лицо.

Вошел граф, замерев за ее спиной.

– Любуетесь, словно девочка, впервые осознавшая собственную привлекательность.

– Прошу тебя…

– Знаете, о чем я подумал, впервые увидев Вас, графиня? Какое нежное лицо, сияющее изнутри. В следующий раз я решил, что Вы необычайно похожи на тех куколок с фарфоровыми личиками и тряпичными телами, которых так любили прижимать к себе мои сестры. Но познакомившись с Вами ближе, я вдруг вспомнил, как отрывал в детстве фарфоровым куклам их прелестные головки.

Граф повернулся и вышел, притворив за собой дверь.

41 глава

Она касалась кончиками пальцев корешков книг, читая названия и не сознавая о чем они. Мысли Виктории унеслись прочь из библиотеки, витая далеко от этих мест.

Что-то смутное тревожило ее, не давая покоя ни днем, ни ночью. Скользило по краю сознания, вызывая приступы головной боли. На одном из фолиантов ее рука неожиданно дрогнула. Графиня взяла в руки книгу и пролистнула быстрым движением. На пол упал сложенный листок. Виктория развернула лист.

Виктория, дорогая моя и горячо уважаемая Виктория! Вы были недовольны, что от меня перестали поступать письма. И вот я, не в силах молчать, вновь сажусь за письменный стол. Как знать, быть может, уже завтра мой полк призовут, и я покину эти места. И вас.

Я не могу предложить вам ничего, из того, что вы принимаете как данность в силу своего положения в обществе. Ваш муж неплохой человек и я даже рад, что он присутствует в вашей жизни. А мне остается лишь погибнуть за вас где-нибудь вдали от родного дома и всего, что мне дорого в этой жизни.

Минуты, проведенные с вами – самые драгоценные в моей жизни. Надеюсь, что и вы пронесете их с той же светлой печалью в сердце. Оставляю эту записку вложенной в вашу самую любимую книгу. Как видите, я не забыл ваши вкусы и пристрастие к хорошей литературе.

Прощайте. Ваш покорный слуга, Фредерик.

Почувствовав головокружение, Виктория села в кресло у окна и справившись с мельтешением разбегающихся строчек, еще раз перечитала короткую записку. Он спокойно оставлял ее здесь, даже не пытаясь бороться за счастье.

– А ты пожертвовала ради него всем …

Головная боль подкралась на мягких лапах и неторопливо вонзила когти.

– И отдала за него душу. За легкомысленного человека, галантно оставившего ей на память записку, чтоб прижимать ее к сердцу холодными и одинокими ночами.

Виктория упала на пол и сжала виски, дикий зверь терзал голову. Хотелось закусить персидский ковер зубами, заглушая стон, рвущийся изнутри. Что с ней происходит? Чужой человек в ее голове нашептывает странные вещи. Она сходит с ума.

– Что случилось, тебе плохо?

Крепкие руки подняли ее с пола. Виктория с неожиданной силой вцепилась в кружевные манжеты рубашки графа. Не все еще сломано, она в своем уме, у нее есть опора. И она больше не совершит ошибки.

– Пожалуйста, – прошептала она, сама не сознавая, о чем просит. Убрать голоса из ее головы? Или держать крепче и не отпускать, словно от этого зависит жизнь, как в той сказке, что рассказывала нянюшка.

– Не отпускай меня, если я превращусь в змею и стану жалить твои руки. Не отпускай меня, если я превращусь в птицу и попытаюсь улететь. Не отпускай, если страшно. Держи крепко. И я останусь с тобой…

– Вы до крайности избалованны и упрямы, но до сегодняшнего дня производили впечатление разумной особы. А теперь я отказываюсь понимать Вас.

– Не отпускай…

Всю ночь она металась в бреду, пылая в горячке. Граф крепко держал маленькую и обжигающую руку. Доктор велел обтирать и поить ее, чтобы предотвратить обезвоживание. У кровати больной стоял большой кувшин с чистой водой.

На стекле заиграли блики утреннего солнца, когда граф очнулся от тяжелого полусна возле своей жены. Она спала. Слипшиеся от поты волосы разметались по подушке, наволочка сбилась, а одеяло упало на пол. И Виктория подогнула острые коленки к животу, пытаясь согреться. Жар пошел на убыль.

– Я не отпущу тебя, даже если ты сама этого захочешь, – прошептал граф, укрывая ее одеялом.

– Тот раз. Когда Фредерика отравили на балу… это ведь был не ты?

– Нет. Это был не я, – устало повторил граф.

– Тогда кто?

Ему хотелось ответить, что он не знает, но граф счел нужным быть честным.

– Он отпил из бокала, предназначенного мне.

Я прижала руки к горлу, почувствовав дурноту.

– То есть убить должны были тебя?

– Да. Если бы не дело случая, были бы себе прелестной вдовушкой. Оплакали (скорее от радости) положенный срок, да обвенчались бы со своим Фредериком. Уж извините, что все испортил. Отравителя, к слову, уже казнили. Разорившийся барон, желавший мне отомстить за грехи моего покойного батюшки, коему он и проигрался в карты.

Я посмотрела в усталые глаза графа.

В этом мире ты меня не узнал. А вот я тебя вспомнила.

Я улыбнулась и, поддавшись порыву – обняла его, прижавшись к теплой груди.

– Спасибо, что остались живы.

Теперь я могла уйти, оставив его Виктории. Графине, что непременно полюбит своего мужа и сделает его счастливым.

Кэм будет счастлива в своем мире. Она и Дэн.

А куда хочу попасть я? Теперь, когда освободилась от оков и могу пожелать что угодно.

Я давно знала, где и с кем хочу оказаться.

Туда, где багряная трава по пояс. Где меня ждет один человек…