Текст книги "Гринвичский меридиан"

Автор книги: Юлия Лавряшина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Когда?

– Да по осени, вроде, – с трудом припомнила женщина.

– Были… как это? Убитые?

Она с испугом перекрестилась:

– Не, Бог миловал. Никого не нашли.

– Спасибо, – сказал Пол и быстро отошел от нее.

"Режиссер погиб, – думал он и не ощущал никакого ликования. – То, что никого не обнаружили, еще ничего не значит. Он все равно погиб. Ему просто незачем было жить, ведь он решил, что добил меня. Что я не вернусь в Россию. Это и была бы смерть. Несколько месяцев я был мертв, а теперь пытаюсь воскреснуть. Получится ли?"

Забывшись, он так стиснул колючие стебли, что на пальцах выступила кровь. Пол тщательно отер ее платком и еще раз оглянулся на кирпичные развалины. Прошла зима, отшумела весна, а их никто и не думал разгребать. "Они их просто не замечают, – догадался Пол. – Поразительная страна…"

Повернув за угол, Бартон едва не свалился в свежевырытую канаву, над которой безмолвно завис ковш экскаватора. Пол взглянул на часы: неужели рабочий день у них заканчивается в начале четвертого? Или это поздний обед?

Опасаясь за время пути растратить на мелочи то состояние радостного волнения, что было в нем, Пол ускорил шаг, и только в полумраке арки ее дома остановился, перевел дыхание и расправил букет. Розы выглядели уже не такими свежими, как в то утро, когда он срезал их, но сохранились довольно хорошо. "Они ей понравятся, – пообещал он себе. – Если, конечно, она вообще пустит меня на порог…"

Пол шагнул было в солнечную заводь двора и тут же отшатнулся. От яркого света потемнело в глазах. Нет, не от света Пол застыл, боясь продохнуть, потому что сердце его должно было разорваться от того, что он увидел, да почему-то медлило. Он услышал далекий оклик: "Пол!" или ему просто почудилось? Какое дело было до него той прекрасной, беременной женщине, что уезжала с другим мужчиной?

– Я опоздал, – произнес он вслух по-русски, и тонкий, противный всхлип вырвался у него из горла.

Пол пережал его рукой и, спотыкаясь, побрел в обратную сторону. За эти месяцы он не сошел с ума и не спился потому, что был совершенно уверен: стоит ему разобраться с собой и вернуться, как перед ним распахнется такая бездна радости, какой не познать до конца жизни. Если Пол и предупреждал себя, что его могут и на порог не пустить, то – не всерьез. Так стращал, как беспомощные матери пугают малышей "чужим дядей". Он убедил себя в том, что надо отвязаться от Режиссера, чтобы вернуться к ней цельным и чистым. Но вот Режиссера как будто бы не было, и Пол снова оказался в России, а его звезда за это время удалилась на столько парсеков, что было уже не достать.

Не заметив, как потерял букет, он тер платком окровавленную руку. Потом уронил его, вернулся, поднял и сунул в карман.

– Да наплевать, брось его на землю! Здесь кругом такая помойка…

– Откуда ты взялся? – спросил он Режиссера. – Я думал, ты погиб…

– Разве ты забыл, как я навещал тебя в Лондоне? Великолепно! Значит, ты – жив, а я погиб? Так не пойдет… Мы можем умереть только вместе.

Пол согласился:

– Давай умрем. Словно киты, что вместе выбрасываются на сушу. Ты да я, вот и все мое семейство.

– Умереть из-за женщины?! – презрительно воскликнул Режиссер. – Ничего глупее я от тебя еще не слышал!

– Наплевать, – равнодушно отозвался Пол. – Ты сам сказал: наплевать.

Режиссер ехидно заметил:

– Ты не можешь здесь умереть, а значит и меня не тронешь. Твое гипертрофированное чувство долга велит тебе увезти маленьких английских обывателей подальше от этой дикой страны. Ты и сам становишься тут дикарем, сходишь с ума от невиданной страсти… Разве это к лицу добропорядочному британцу? Хорошая служба, свежее пиво, большой камин в доме с садиком на заднем дворе – что еще нужно для счастья? Все это у тебя уже есть. Осталось обзавестись милой, хозяйственной Мэри. Зачем тебе эти русские страсти? От них сходят с ума или стреляются… А ты ведь хочешь жить, что бы ты там не говорил насчет китов. А вот интересно, будешь ли ты хотеть этого по-прежнему, когда узнаешь, почему она не вернулась той ночью домой?

Стиснув платок так, будто хотел выжать из него впитавшуюся кровь, Пол выдохнул:

– Она была с тобой?

– Ты такой проницательный, Бартон! Ничего от тебя не скроешь! И в то же время, такой глупый… Ты все не так понял. Она была со мной не потому, что хотела меня. Увы! Не могу этим похвастаться.

Облизав пересохшие губы, Пол тихо спросил:

– Тогда – почему?

Режиссер заливисто рассмеялся:

– А, любопытно? Великолепно! Неужели ты не догадался, великий Пол Бартон, что могло погнать бедную девушку прочь от дома? В ночь, в страшный замок, к такому чудовищу, как я? Только открытие, что ты – чудовище куда более страшное… Она посмотрела твой фильм, дорогой мой Бартон. Всего один, но ей и этого хватило.

Разбитый асфальт метнулся, оттеснив приближавшуюся гряду сосен, – это Пола скрючило так, словно Режиссер ударил его по затылку. Он не мог ни распрямиться, ни продохнуть. Боль железным крюком уцепила за сердце, и Бартон покорно пережидал ее, склонившись перед Режиссером.

– Я не виноват, – сказал тот и вдруг ласково погладил его по голове. – Ты хотел, чтобы я погиб? Нет, мой милый, нам с тобой предстоит еще целый век страданий. Выпрямись, ты уже можешь. Иди, Бартон. Иди… Подальше от меня… Но помни, мы с тобой неразлучны.

Открыв глаза, Пол обнаружил, что лежит на траве, невдалеке от того самого места, где когда-то пытался спасти бор. За деревьями уже виднелись разновысотные стены коттеджей, построенных без выдумки, но добротно. Русские строят свои дома попроще, чтобы скорее отвязаться от работы.

Бартон сел и увидел рядом светлоголового мальчика лет десяти. Открытые карие глаза его улыбались, а губы вторили им.

– Это я вас разбудил, – сказал он. – Здесь нельзя спать. Клещей много.

– Кого? – спросил Пол, с трудом приходя в себя.

– Клещей, – повторил мальчик. – От них можно заболеть энцефалитом и умереть. Нам в школе рассказывали. С меня мама уже двух сняла. Они такие малюсенькие, сразу и не заметишь. Давайте я вас осмотрю, вдруг какой-нибудь уже заполз!

Он безбоязненно присел рядом с Полом и запустил пальцы в его короткие, редкие волосы. Сосредоточенно засопев, мальчик внимательно обследовал голову, шею, заглянул за воротник, Потом скомандовал:

– Штаны поднимите… Ну, хоть до колен. Ой, какие у вас ноги волосатые! Тут запросто клещ затеряется.

Закончив осмотр, мальчик с облегчением сказал:

– Ну, вроде нет никого. Пойдемте отсюда скорее, пока не наползли.

"В этой стране даже нельзя полежать на траве, – удрученно думал Пол, следуя за мальчиком. – В городах запрещено, а в лесу опасно. Какая-то противоестественная жизнь…"

Он чувствовал себя так, будто его отвергла не одна женщина, а вся Россия.

– Почему ты здесь живешь? – спросил он у мальчика.

Тот поднял улыбчивое личико и доверительно сообщил:

– Я тут родился.

– Тебе нравится?

Мальчик быстро задергал загорелыми, не закрытыми майкой плечиками:

– Не знаю. Нравится. А вы иностранец, да? Вы откуда?

– Из Лондона. Знаешь такой город?

– Да, – неуверенно протянул он. – Это столица… Чего-то.

– Великобритании.

– Точно! Я и хотел сказать. А моя мама все в Москву хочет. А я нет.

Пол удивился:

– Почему? Там красивее.

Мальчик рассудительно сказал:

– Там я никого не знаю. А тут у меня друзья. Я лучше с ними буду, чем в Москве.

"Да, – подумал Пол, – вот, наверное, в чем дело. В прошлый приезд я не видел ни грязи, ни рытвин, потому что она была со мной. А теперь я один, и все эти тягостные подробности их быта наседают на меня со всех сторон. Автобуса в аэропорту мы ждали почти полчаса, в отеле не оказалось горячей воды… Но разве я счастлив в своем прекрасном Лондоне? Если так, зачем я снова приехал в эту страну, похожую на череду бесконечных трущоб?"

– Как тебя зовут? – спросил он у мальчика, прощаясь с ним за руку.

– Коля, – ответил он. – А зачем вам? Вы ведь уедете.

Пол серьезно сказал:

– Ты спас меня. Я буду говорить в Лондоне о русском мальчике Коле, которому не наплевать.

Заметив, что ребенок ничего не понял, он пояснил:

– Ты мог пройти мимо. А ты сказал об этих клещах. Я не знал. Спасибо тебе.

Оставив Колю дивиться собственному благородству, Пол опять направился к ее дому, желтеющему впереди, как холст, расписанный солнечным светом.

"Все равно я должен с ней объясниться, – убеждал он себя, подозревая, что попросту очень хочет увидеть ее поближе. – Она испугалась меня тогда и правильно сделала. Убежала… Теперь она замужем и ждет ребенка… Тем более ей нельзя хранить страх и обиду в душе. Ей это может быть вредно. Я скажу, что люблю ее до сих пор. Что любил ее задолго до нашей встречи и буду любить до конца своих дней. Может, она и не поверит в это, но такое признание придаст ей веры в свои силы. Они ей сейчас необходимы. Даже ненужная человеку любовь вливается в него живительным потоком. Я поддержу ее и уеду. И может быть, когда-нибудь она расскажет своему малышу сказку о чудаковатом английском учителе, который пытался найти в России то, не знаю что…"

Преодолевая слабость в коленях, Пол поднялся по знакомой лестнице. Его не оставляло ощущение, что все происходит не наяву, ведь в своих снах он уже много-много раз шел этим путем к ее двери и нажимал на звонок. Пол даже тряхнул головой прежде, чем сделать это, потом решительно надавил пальцем.

Чьи-то шаги торопливо приближались к двери с обратной стороны. "Розы!" – опомнился Пол и едва не бросился вниз, ухватившись за неожиданный повод. Последним усилием своей выдохшейся воли он заставил себя остаться, а когда дверь приоткрылась, разочарованно ахнул про себя, увидев ее мать. Она же ахнула вслух и быстро захлопала густыми ресницами.

– Здравствуйте, – неуверенно сказал он. – Вы меня помните? Я – Пол Бартон.

"Я забыл ее имя! – подумал Пол в отчаянии. – Вот неловко!"

Женщина шагнула к нему и схватила за лацканы пиджака, будто собиралась встряхнуть хорошенько. Но вместо этого прижалась лбом к его груди и простонала:

– Господи, Пол… Этого просто не может быть! Я только что звонила вам. Вы даже не представляете, Пол, как вы вовремя…

Глава 31

Я и не знала, что боль бывает многоцветна. Весь мир вокруг расплывался пятнами: красные вползали под веки, я терла щеки, опасаясь, что плачу кровью и акушерки это видят. Однако, они не смеялись и не пугались меня. Их белые халаты сливались в целый айсберг, но даже он не мог остановить кровь, от которой в голове стоял сплошной гул.

Пытаясь уловить звуки улицы, которая (я помнила это!) была за окном, я поворачивала голову и перед глазами возникало зеленое мельтешение. Оно шелестело и хлопало, как белье на ветру, словно маленькие дриады развесили сушиться свои платьица. А когда ветер раздувал их, с неба проглядывало серебро, и я догадывалась, что это седина Пола поблескивает на солнце. Он наблюдал за мной, огромный и всесильный, ведь я рожала его сына.

– Может, ты спустишься ко мне? – робко спрашивала я, не очень надеясь на ответ.

Соседка по предродовой палате замедляла свой утиный шаг от схватки к схватке – и удивленно оглядывалась:

– Что ты говоришь?

– Нет-нет… Я так…

– Не сиди! Ходить надо, ходить… Ты идешь, и ребенок идет. Скорей встретитесь.

– Да, ходить… Мне говорили.

Я встала, боясь надавить набухшей грудью на живот, который уже, вроде, опустился – ниже некуда, а все еще упирался в диафрагму. Соседка поковыляла в коридор, а я осталась в палате, чтобы Пол не терял меня из виду. Наверное, он не доверял мне, ведь я уже показала ему, что на меня нельзя положиться. Он вручил мне свою жизнь, а я выронила ее, испугавшись призрака…

Очередная схватка заставила меня скрючиться и зажмуриться так сильно, что боль опять начала сочиться изо всех щелей. Только на этот раз она была черной. И матовой, как штапельное полотно.

"Но это не саван! – мелькнуло у меня в мыслях. – Саван всегда белый". И тут же вспомнилось: "Зато траур черный!"

Я бросилась к окну, за которым был Пол:

– Нет! Не надо! Я же еще жива!

Но окна не было, и седина больше не отливала на небе. Оно сделалось молодым и все светилось радостью. Обычно радость изображают солнечной или розовой, но теперь я видела, что она может быть только синей.

– Как твои глаза…

– Пол!

Это был его голос, я не могла обознаться. Но вокруг, на добрый километр, никого не было видно. Я стояла в знакомом поле, которое, как в том сентябре, колыхалось спелой желтизной. Этого не могло быть, ведь я точно знала, что сегодня – первое июня, день моего рождения. День защиты детей…

– Не бойся, – шепнула я и погладила живот. – Я спасу тебя. Меня больше никто не испугает.

– Да никто и не собирается тебя пугать…

То ли он вышел из-за стога, то ли прямо из-под земли, я не заметила. Сегодня Режиссер обрядился в торжественный черный костюм, что среди поля выглядело нелепо. И галстук у него тоже оказался черным. И неизменные черные очки.

– Ты кого-то хоронишь? – я заставила себя усмехнуться, чтобы он не догадался, как мне страшно услышать ответ.

– Свой фильм, – подтвердил он, и у меня отлегло от сердца.

– Что с ним случилось?

– Я снимаю финальную сцену, в которой ты отказалась участвовать. Сегодня все будет кончено.

Меня это уже ничуть не интересовало, но из вежливости я все же спросила:

– Разве это не начало его жизни? Ты выпускаешь его в свет как ребенка…

– Вот именно… Меня интересует лишь то, что живет во мне. Внешний мир – это космос, который сжигает все, что ему отдаешь. Мой фильм умрет, едва я его выпущу. А его герой даже раньше…

Мне и хотелось как-то выразить сочувствие, но я была так зла на него, что у меня просто язык не поворачивался. Отвернувшись, я сорвала василек – настолько насыщенно-синий, словно был сгустком неба. Маленькой каплей, которая не желала испаряться.

– Он нес тебе розы из своего сада, – как бы между прочим сообщил Режиссер.

– Кто – он?

– Твой друг. Ты ведь считаешь его другом?

– Пол?!

Режиссер нехотя кивнул:

– Пол Бартон. Так ведь, кажется, его зовут?

– Да ты знаешь это не хуже меня! Где он?

Его красивая голова плавно повернулась к лесу:

– Там. Ты помнишь этот лес? Бартон пытался слиться с ним. Стать одним целым.

– Это не тот лес! – растерянно возразила я, хотя уже не была убеждена в этом. Профиль бора, начертанный на синем полотне, казался таким знакомым…

– Тот самый, – лениво подтвердил Режиссер.

– Это невозможно!

– В искусстве нет невозможного. Ты можешь даже влюбиться в человека, созданного только воображением автора, и плакать с ним вместе, и чувствовать его боль. И попробуй убеди тебя, что ощущать его прикосновения не только душой, но и кожей – невозможно. Когда они так явственны…

Я наспех согласилась:

– Ладно, я верю тебе. Где Пол?

Он выразительно поморщился:

– До чего же примитивное создание – женщина! Я рассуждаю о таинстве искусства, а она талдычет: где Пол… Пойдем, я же сказал тебе, что он в лесу.

Поле только внешне выглядело ровным, на деле же оно состояло из сплошных кочек. У меня все время подворачивались ноги, хотя я была в удобных тапочках. Когда мы добрались до леса, мои связки уже готовы были лопнуть.

Режиссер все это время посматривал на меня сбоку и наконец язвительно сказал:

– Ты нелепо выглядишь: пузатая и неуклюжая. Это и есть красота материнства? Ужас… Зачем ты это с собой сделала?

Я внезапно ощутила свое превосходство:

– Что ты понимаешь в материнстве? Ребенок сегодня родится, и я перестану быть пузатой. Зато у меня будет сын.

– И что дальше?

Мне вспомнились слова Пола, и я повторила их:

– Не стыдно будет жить.

– Ну, это мы еще посмотрим, – зловеще отозвался Режиссер, и мне снова стало не по себе, точно по спине пробежала холодная струйка.

Но прохлады в лесу не чувствовалось. Бор прогрелся за день, и запах теплой хвои кружил голову. Мне хотелось погладить сухие коричневые чешуйки, но в присутствии Режиссера невозможно было проявлять обычные человеческие чувства, не рискуя быть осмеянной. Я решила, что у нас с бором еще будет время поласкаться, когда я повезу своего сына на прогулку. Даже мысленно я не произносила "мы", не поверив словам Режиссера. Пол не способен был оказаться здесь так, чтобы я этого не узнала. Сосны одобрительно зашумели, я запрокинула голову, чтобы лучше расслышать их шепот, но не успела поймать ни одного слова.

– Напрасно ты ему не веришь…

– Рита?! – у меня сразу стянуло низ живота, но я постаралась перетерпеть. – Что ты здесь делаешь?

– Ищу тебя.

"А как я здесь оказалась?!"

– У меня к тебе деловое предложение, – заговорила она таким тоном, что мне захотелось вытянуть руки по швам. – Я хочу организовать на Западе выставку твоих работ.

– Каких работ, Рита? У меня же ничего нет!

– Вот-вот. Поэтому тебе надо хорошенько поработать. Немедленно вернуться домой и взяться за работу. Это твой единственный шанс чего-то добиться в жизни. Хватит бить баклуши…

Пытаясь уловить хитринку в ее больших светлых глазах, я пролепетала:

– Я не могу вернуться домой… Здесь же Пол! Ты сама сказала.

– Ну и что тебе этот Пол? – она ткнула меня пальцем в плечо.

Я потерла это место, и тетка тут же усмирила свой гнев.

– Много он тебе дал, этот Пол? Ребенка зачал? Это, знаешь ли, дело нехитрое… Чем он помог тебе, когда ты искала себя?

– Откуда ты знаешь, что я искала себя?

У нее вырвался нервный смешок:

– Ты еще не поняла? Я все знаю.

– Как Режиссер? – я попыталась найти его взглядом, но нигде не было видно ни малейшего движения. Даже высокая сухая трава замерла, прислушиваясь к нашему разговору.

– Может быть, – неопределенно ответила Рита.

– Ты из его племени веселых безбожников?

– А ты сама? Твоя душа не принадлежит Богу.

Правда ее слов резанула меня. Пол тоже что-то говорил о душах, которыми может завладеть сатана…

Собравшись с мыслями, я сказала:

– Если это, как ты говоришь, деловое предложение, то от меня тоже что-то требуется?

– Пойти со мной, – подтвердила она. – Только и всего. Я дам тебе славу и деньги.

– А я – страсть, которой ты искала, – раздался голос Режиссера.

Он опять возник из воздуха и смотрел на меня, многообещающе улыбаясь. Из-за его плеча блеснули Ланины глаза. Она произнесла так ласково, будто мы с ней и не ссорились:

– А я уберегу от одиночества. И стану твоей верной слугой.

– И это все только ради того, чтобы я ушла отсюда? Значит Пол и вправду здесь… Пустите меня!

Оттолкнув меня, Режиссер пронзительно крикнул:

– Любовь к другому существу противоестественна. Адам и Ева не любили друг друга, они просто мирно сосуществовали в одном саду. Если б Богу было угодно сделать их единым существом, он вообще не стал бы удалять то ребро из тела Адама. Оно жило бы в нем и было бы его плотью и кровью. Вот это единение! Но двум раздельным существам это не под силу. Все это сказки, что влюбленные сливаются в одно целое. Это иллюзия, ничуть не более реальная, чем мираж в пустыне. Даже если также хочется в него верить.

Пытаясь сохранить хладнокровие, хотя меня всю так и трясло, я сказала:

– Ты говоришь о существах, Режиссер. Я не знаю, может, ты и есть существо. Но мы с Полом – люди. И у нас все по-другому. Тебе просто не понять.

Выслушав, Режиссер невозмутимо сообщил:

– Он умрет сегодня.

– Нет, не умрет, – уверенно возразила я. – Ты уже пугал меня его смертью, а он выжил.

– Это я спасла его, – Ритин голос прозвучал низко и хрипловато. – Для себя…

– Но он тебе не достался!

– И тебе не достанется, – заверил Режиссер. – Не мешай ему. Смотри, как хорошо он спит…

Он повел рукой, и кусты боярышника с шорохом расступились. Открывшаяся поляна зеленела так неистово, будто мы вернулись из осени в начало лета. Пол спал на траве, вольготно раскинув руки, и мне было видно, как лицо его разрумянилось от лесного воздуха.

– Он жив! – обрадовалась я.

– Пока жив, – согласился Режиссер. – Но смерть уже подкрадывается. Подползает… Можешь не озираться, она вовсе не в капюшоне и с косой. Это примитивное представление. Смерть многолика, как истинный художник. Она может придумать любой образ и вжиться в него. Сейчас ей вздумалось стать крошечной букашкой. Бартон о таких и не слышал! В Британии не водятся энцефалитные клещи…

– Нет! – я рванулась к поляне, но Режиссер цепко схватил меня.

– Думаешь, мы втроем не справимся с одной беременной женщиной? – сочувственно спросила Ланя.

Больно сдавив мои локти, Режиссер продолжил:

– Его неспроста так тянуло в Россию. Это смерть звала…

– Пожалуйста, – умоляюще прошептала я своим маленьким отражениям в линзах его очков.

– Что – пожалуйста?

– Не дай ему умереть…

– Ты не того просишь, – усмехнулся он. – Не я распоряжаюсь жизнями людей.

– Но это ты подослал к нему смерть!

Рита со злостью отрезала, дернув крупной, хорошо слепленной головой:

– Пол сам ее нашел! Кто просил его возвращаться сюда?

– Он думал, что ему все известно о России, – подхватил Режиссер. – А вот не знал наш великолепный Пол Бартон, что в это время в Сибири – сезон клещей. Он так торопился к этому дню! Он все подгадал…

– Какой день… – тихо сказала Ланя. – Два рождения и одна смерть.

– Смерти не будет, – твердо ответила я и засмеялась.

Они с тревогой переглянулись. Их глазам оказалось недоступно то, что видела я, потому что их восприятие не было обострено любовью. Я же слышала дыхание Пола, улавливала его запах и различала в воздухе абрис белоголового ангела, что неслышно опустился возле него.