Текст книги "Гринвичский меридиан"

Автор книги: Юлия Лавряшина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Пол Бартон, – церемонно представился мой жилец. – Я приехал из Лондона.

Пожав протянутую руку, Юра сконфуженно пробормотал:

– Я должен был догадаться… У нее все друзья не из Парижа, так из Лондона. Международные масштабы! Извините, что я так ворвался, – он сделал мне грозные глаза. – Тамара меня не предупредила. Я думал, кто-то из своих…

– Ничего, – тем же тоном заверил Пол. Было заметно, что Юра ему не нравится, и это озадачивало, потому что наш артист был обворожителен.

Все так же виновато Юра спросил:

– Вам трудно идти? Обопритесь на меня.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, словно вели недоступный мне диалог, затем Пол твердо сказал:

– Спасибо. Я могу сам.

"Гордыня обуяла", – подумала я с жалостью, но не стала вмешиваться. Когда мужчина решается проявить характер, лучше держаться поодаль.

Пока мы спускались к машине, Юра все оглядывался, будто надеялся, что Пол передумает и воспользуется его помощью, но я уже знала, что этого не произойдет. Человек, способный вытерпеть, когда ему в ногу впивается бензопила, вполне сможет заставить себя одолеть два этажа. Лицо у него было напряжено, закругленный нос лоснился от пота, а губы страдальчески растянулись, но стоило Юре обернуться, как Пол тут же напускал на себя безразлично-высокомерный вид.

– Что стряслось-то? – спросил Юра по дороге.

Я только открыла рот и сразу почувствовала, как взгляд Пола вонзился мне в затылок. Когда я обернулась, он едва заметно качнул головой и весь покраснел. Глаза его испуганно заметались. Я едва удержалась, чтобы не погладить его по щеке – такой он был трогательный в эту минуту.

– Бандитская пуля, – сказала я, как всегда отвечают, чтобы прекратить дальнейшие расспросы.

– Все, занавес! – легко согласился он. – Больше не в свои дела не лезу… Как погода в Лондоне, мистер Бартон?

Пол буркнул:

– Не знаю. Я здесь уже две недели.

Юра выразительно поджал губы, сделал мне большие глаза и умолк. Высадив нас возле больницы, где работал мой отец, он остался в машине, и тогда я решилась спросить у Пола:

– Чем он так вам не угодил? Он хороший парень.

Не отрывая взгляда от больничных ступеней, по которым взбирался, Пол резко ответил:

– Я не люблю, когда кричат. Хлопают по плечу.

– Не считайте его хамом, мистер Бартон. Он очень талантливый человек.

– Это для вас главное?

– Что?

– Талант.

Я несколько растерялась:

– Да нет… Хотя… Не знаю.

Но я знала, что замуж вышла как раз за талант, а не за человека. Оглянувшись, я сказала:

– Он уже не видит, обопритесь о мое плечо.

Его верхняя губа забавно вздернулась:

– Спасибо. С удовольствием.

Мой отец буквально остолбенел, когда мы ввалились к нему в кабинет. Стоя у окна, он разговаривал с кем-то по телефону и поглядывал на больничный дворик. Увидев нас, он отключил трубку, даже не попрощавшись.

– Здравствуй, папа! – торжественно сказала я. – Принимай раненого. Познакомьтесь, мистер Бартон, это мой отец. Он заведует хирургическим отделением.

Пол вежливо представился и поздравил моего отца с тем, что двадцать два года назад у него родилась такая замечательная дочь. Папа согласно кивнул, но, по-моему, не услышал ни одного слова. Он продолжал разглядывать Пола с таким ужасом, что это уже становилось неприличным.

– Ему больно, папа, – напомнила я. – Помоги, пожалуйста!

Отец наконец обрел дар речи:

– Это ты наложила повязку?

Ответ ему явно не понравился, потому что голос его стал еще неприятнее:

– Сейчас вами займутся. Я распоряжусь.

Он быстро вышел из кабинета, бросив на меня взгляд полный холодной ярости.

– Ваш папа все неправильно понял, – с грустью сказал Пол. – Он думает, я – старый Дон-Жуан.

– Какой же вы старый, мистер Бартон! Сколько вам лет?

– О! Уже сорок семь.

"А я думала – за пятьдесят", – мелькнула у меня мысль, но с Полом я ею не поделилась.

Когда пришел медбрат с креслом-каталкой, лицо у Пола опять вспыхнуло, и он знакомо прошипел: "Я сам…" В дверях он оглянулся и, пошевелив пальцами, полувопросительно произнес: "See you…"

– Что он сказал? – спросила я у отца, когда дверь закрылась.

– Бестолковщина, – буркнул он, нарочито равнодушно шурша бумагами. – Это значит: увидимся. Во всем мире одна ты, похоже, не знаешь английского. Какого ж черта тогда связалась с этим мистером… Как его там? Ты хоть представляешь, сколько ему лет?! Он же старше меня!

– На год моложе.

– Совсем свихнулась! – от его свистящего шепота у меня заложило уши. – Старого иностранца тебе только не хватало!

– Папа, дай же я объясню…

– Ты перебинтовала ему ногу… Плохо, кстати. А что ты еще ему сделала?

Если б он так не рассвирепел, то я, конечно, все рассказала бы. Мы с отцом всегда были очень близки, и потому сейчас его злость потянула на свет мою, давно дремавшую в глубине души. И я заорала на весь кабинет:

– Я переспала с ним раз десять! Он живет у меня, ясно? И будет жить, пока я этого хочу.

– Взрослая, да? – с внезапной горечью спросил отец. – Мало тебе досталось? Ты хотя бы хорошо предохраняешься? Еще ребенка тебе не хватало от заезжего…

Он не договорил. Не потому, что смутился, его мало что могло смутить, просто не смог подобрать подходящего к случаю слова.

– Ты же сам его возраста, пап, – заговорила я другим, просящим тоном. – Как ты можешь осуждать? Ты должен понимать его.

– Не смей так разговаривать с отцом, – сказал он строго, но я почувствовала, что злость уже уползла назад и растворилась в его добром сердце. – Зачем ты подстриглась? Черт те что творишь! Ты стала похожа на чернявого Гавроша.

Он тут же спохватился и буркнул:

– Извини.

Скривившись, я махнула рукой:

– Ничего. Это все уже так далеко…

Отец посмотрел на дверь, за которую увели Пола:

– Это он помог?

Мне даже стало весело: "Бедный папа! Знал бы ты, как все обстоит на самом деле!"

– Он замечательный, пап!

– Как, говоришь, его зовут?

– Мистер Бартон. Пол.

Отец фыркнул и дернул щекой:

– Смешное имя. Человек-пол.

– Только попробуй сказать ему это!

– Но-но! Не забывайся… Он хотя бы не женат?

Я вспомнила слова Пола и повторила их, подражая его акценту:

– Он ничей не муж.

– И то хорошо, – отозвался отец. – Но ты особенно на него не рассчитывай. Если он до сих пор не женился, то с какой стати ему делать это теперь? Хотя у них там, на Западе, сейчас мода на русских жен. Особенно, как раз, в Англии.

– Ты изучал этот вопрос? – невинно поинтересовалась я.

Отец засмеялся, и родинка на его щеке задрожала. Вместо пяти маленьких у него была одна большая.

– Я иногда читаю газеты. Возьми на тумбочке, все равно ведь будешь ждать его. А мне работать надо.

Но мне совсем не хотелось читать. То, о чем могли сообщить газеты, существовало где-то в другом мире, настолько сейчас от меня далеком, что наивно было даже пытаться его разглядеть. Я залезла на подоконник, не обращая внимания на то, что ворчит отец по поводу девочек, которые считают себя взрослыми для кое-каких отношений, а сами еще дуры дурами. Заросли старых берез под окнами больницы подернулись золотистой дымкой, и в этом чувствовалась какая-то грусть, хотя листы так и светились на солнце. Я смотрела на них и пыталась представить, что творится в душе человека, когда увядание так же заметно касается его тела. Он еще улыбается и радуется жизни, а внутри него, наверное, нарастает паника от того, как мало этой самой жизни осталось. Может, этот страх и подталкивает к столь безумным поступкам, как то, что совершил сегодня Пол? Мне хотелось нарисовать пережитую с ним фантасмагорию, но я боялась, что у меня ничего не получится. Я по-прежнему всего боялась… Вот только не в тот момент, когда Пол прижимал мою голову к своей груди.

Когда вернулся заново перевязанный, сияющий от радости, что все кончилось, мистер Бартон, отец поднялся из-за стола, выдавил улыбку и радушно пригласил:

– Ждем вас в воскресенье на обед. Свою сестру позову вам на подмогу, она хорошо знает английский… Очень рад был познакомиться.

И стало заметно, что Пол еле удержал свой излюбленный возглас.

Глава 3

У него оказался всего один чемодан. Большой и солидный, как сам Пол, когда он наконец надел нормальные брюки. Я не сумела скрыть удивления:

– Только один?

– Зачем два? – в свою очередь удивился Пол.

– И вам хватает этих вещей? Я думала, иностранцы таскают за собой весь гардероб.

– Я могу купить здесь. Я слышал, в вашем городе есть английский магазин. Я люблю путешествовать налегке.

– Вы – состоятельный человек, мистер Бартон? – спросила я и только потом спохватилась, что это, наверное, бестактный вопрос.

У него напряженно растянулись губы, и я решила, что ответа не будет. Но Пол произнес, проверяя замки чемодана, хотя уже сделал это минуту назад:

– Когда я был молодым, я заработал много денег. А потом долго… не хотел их. Теперь могу пользоваться.

– Ладно, больше ни о чем не спрашиваю, – заверила я. – Давайте мне чемодан, вам самому бы дойти. Когда поправитесь, отработаете.

– Тяжелый, – предупредил он.

– Вас же я дотащила! А вы тоже не из легких.

– Надо позвать портье. Это его работа.

– Но ему придется платить, – возразила я. – А я донесу бесплатно. Где же ваш английский прагматизм?

– У меня есть деньги, – гордо заявил он.

– Ну и прекрасно! Купим на ужин бутылку вина.

– О! – обрадовался Пол. – В чемодане есть виски.

– А вы все-таки прагматик! И здесь сэкономили.

Пол обиделся:

– Я сам купил.

– Я шучу, мистер Бартон! Это такая шутка.

– У меня есть чувство юмора, – заявил он с еще большим достоинством и в подтверждение улыбнулся.

– Конечно. Английское.

По его лбу разбежались галочки – он не понял, в чем подвох.

– Пойдемте, Юра заждался. Он все-таки не таксист.

Даже упоминание о моем соседе заставляло Бартона морщиться. И все же, выйдя из номера, Пол спросил:

– А кто он… вам?

– Один из моих работодателей, – ответила я не совсем всерьез. – Я выгуливаю его собаку.

– Зачем собака, если нет времени гулять?

– Чтобы дом охраняла. Вы, может, не знаете, что у нас разгул преступности?

Он радостно заверил:

– Знаю! У меня была еще маленькая сумка. Ее… как это? Стащили. В Москве.

– И вы не улетели назад?

– О, я знал, что в России все воруют, – невозмутимо сказал он. – Это весь мир знает.

– Что-что, а это о нас знает весь мир…

– В Италии тоже все воруют, – утешил Пол и взмолился: – Не так быстро, Тамара! Вы так бежите с моим чемоданом…

Я на ходу призналась:

– Меня время поджимает. В шесть часов ко мне приведут ребенка. Девочку. Я с ней нянчусь, когда родители ужинают в ресторане. Я раньше и не подозревала, что некоторые люди ходят в ресторан так часто.

Пол разочарованно пробормотал:

– Я думал, мы будем пить виски….

– Будем! Мы будем пьянствовать с вами всю ночь.

Он сразу воспрял духом, и голос его прозвучал так вкрадчиво, словно я пообещала невесть что:

– О, всю ночь…

– Мистер Бартон, вы правильно поняли слово "пьянствовать"?

– Пить виски? – уточнил он.

– Ну да, слава Богу.

– Богу не нравится, когда пьют виски. Я – католик, – вдруг застенчиво признался Пол.

Это почему-то ужаснуло меня, будто он сообщил о неизлечимой болезни.

– Что же вы предлагаете мне пить в одиночку?! Пол протяжно вздохнул:

– Я очень грешный католик.

"И то хорошо", – у меня слегка отлегло от сердца. Праведников я всегда побаивалась, как кошки пугаются призраков: они видят их, но все равно существуют в разных мирах.

При виде нас Юра с трудом перекрыл поток ругательств, который уже залил всю площадь перед гостиницей. Выхватив у меня чемодан, он сунул его в багажник и так хлопнул крышкой, что машина слегка просела. Пол наблюдал за ним с таким видом, словно Бояринов был его личным шофером, который слегка отбился от рук. Но в машину он не сел до тех пор, пока Юра не процедил сквозь зубы:

– Прошу!

Пол опять устроился сзади и без церемоний положил ногу на сиденье. Когда он проделал это в первый раз, Юра нервно оглянулся, но светлые туфли оказались безукоризненны.

Высадив нас у подъезда, Юра схватил чемодан и бросился вверх по лестнице, крикнув через плечо:

– Я оставлю его у двери! Опаздываю!

– Спасибо! – закричала я вслед. – Я зайду за Сарой, не волнуйся!

Пол удивился:

– Сара? Это не русское имя.

– Сара – это собака.

– О! Разве так называют собак?

– Как видите….

Чемодан действительно дожидался на пороге. Полу вдруг вздумалось проявлять на финише волю, и он собственноручно втащил его в квартиру. Этот короткий отрезок пути лишил его последних сил, и Пол опять рухнул на тот диван, где мы делали перевязку. Мне до ломоты в костях хотелось распаковать его чемодан, ведь это даже интереснее, чем читать украдкой личный дневник. По крайней мере, дает большой простор воображению. Когда Слава впервые вернулся из Парижа, я угадала в нем перемену, едва раскрыв чемодан. Там оказался целый ворох нового французского белья. Мужского. И крошечный флакончик недорогих духов для меня.

Пол вдруг рассмеялся, спугнув мои мысли. Вернее будет сказать, что он не смеялся, а посмеивался, издавая негромкие дробные звуки. Я спросила, что его так развеселило, и он удивленно ответил:

– Откуда я здесь? Как сон. Тот лес, люди с…

– С пилами, – подсказала я.

– Да, спасибо. С пилами. Больница… И вот я здесь. Как это все получилось?

– Лучше сказать – произошло, – мне нравилось его поправлять.

– Как? – допытывался он.

– Вы же католик, мистер Бартон. – Вы знаете, у кого искать ответ.

Пол сразу посерьезнел:

– О! Нельзя шутить с Богом.

– А я и не шучу.

– Нет?

– Нет. Наверное, вы жутко проголодались?

Он только виновато улыбнулся и пожал плечами.

– Это что, считается в Англии неприличным – признаться, что ты хочешь есть?

– Нет. Но… столько хлопот.

– Мистер Бартон, – сказала я с упреком, – я ведь уже говорила вам, что не отношусь к феминисткам. Я с радостью приготовлю вам ужин. Я всегда сама это делала. Только сначала…

Я сбегала на кухню и принесла банку со свежей малиной, которую собрала накануне, еще не подозревая, что мой бор уже готовятся пустить под пилы. Увидев ягоду, Пол обрадованно заерзал, как нетерпеливый ребенок, но я строго сказала:

– Не тяните руки! Я свои помыла, а вы – нет. Но вам лучше не вставать лишний раз. Давайте я помогу вам заморить червячка, мистер Бартон, а потом пойду готовить.

– Заморить червячка, – он засмеялся и с готовностью приоткрыл рот.

Я поднесла ягоду, и Пол взял ее губами. Потом еще одну и еще. Он ел из моих рук, как старый послушный пес, и я еле сдерживалась, чтобы не погладить его по голове.

"Почему он весь седой? – думала я, разглядывая его исподтишка. – У отца только виски чуть-чуть побелели". Но я уже знала, что не имею права спросить, ведь Пол терпеть не может хамства. А бестактность – это его начальная стадия.

– Когда я была ребенком, то представляла, что ягода это чье-то сердце. А белая завязь внутри – вонзенный кинжал. Мне нравилось думать, что, вытаскивая эту завязь, я спасаю сердца.

Мне хотелось его рассмешить, но Пол печально сказал:

– Есть такие кинжалы… Их нельзя вытащить.

– Любое сердце можно спасти.

– О! Вы такая девочка… Вы этого не знаете.

– В вашем сердце такой кинжал?

– Не надо, – попросил он. – Не надо о моем сердце.

Губы у него порозовели от малины и были влажными, как у младенца, потому что Пол то и дело облизывался. Если б я видела только его рот, то решила бы, что Полу не больше тридцати – настолько свежими были его губы. Мне мучительно хотелось провести по ним пальцем, чтобы убедиться, что они на самом деле такие мягкие, какими кажутся. И еще мне хотелось их нарисовать.

Едва Пол успел все съесть, как привели девочку, с которой я нянчилась. Алене только недавно исполнилось шесть лет. На мой взгляд, она воплощала собой мечту любой няньки, потому что была молчаливой, покладистой и больше всего любила читать самостоятельно. Мне Алена была приятна и с эстетической точки зрения: ее тихая красота напоминала о врубелевской "Девочке на фоне персидского ковра". Несколько раз я принималась рисовать Алену, однако ощущение соперничества с диким гением Врубеля меня подавляло.

Когда я познакомила их с Полом, он сразу взял маленькую руку девочки и усадил ее рядом с собой.

– Иди-иди! – неожиданно свойски махнул он мне. – Мы будем играть.

Притаившись в коридорчике, я прислушалась: Алена уже что-то чуть слышно рассказывала ему. Я прижалась к стене и взмолилась, запрокинув голову: "О Господи! Сделай так, чтоб он помолодел лет на двадцать…" Высокий отрывистый смех Пола заставил меня очнуться. Еще никому из людей не удалось помолодеть. Можно создать обман зрения, но природу-то не проведешь…

Я смотрела на пустую ладонь, перепачканную малиной, и видела, что все линии – и жизни, и любви – словно залиты кровью. Мне вдруг подумалось: куда делись ягоды? Вкуса я не чувствовала, значит съела их не сама. Тогда кто? Неужто на самом деле существовал тот седой джентльмен, которому чуть не отпилили ногу, когда он спасал русскую сосну? Неужели он действительно сидел в бывшей Славиной комнате и ждал ужина? Мне даже стало смешно – какая нелепая фантазия! Таких мужчин не бывает… Просто опять что-то сместилось в моем неуловимом сознании, и я придумала его. Как однажды в детстве придумала подружку с загадочным именем Ланя. Наверное, я слегка исказила слово "лань", потому что моя воображаемая девочка была изящной и быстрой, и у нее были грустные черные глаза. Я не хотела веселой подружки – ей стало бы скучно со мной. А с Ланей мы понимали друг друга даже без слов. Остальные дети меня избегали, я казалась им странной. И я действительно была странной. Теперь-то я научилась общаться с людьми, а в детстве говорила то, что думала, чем пугала других ребят. Я не считала, будто они меня обижают, просто иногда уставала от одиночества. Не только болтовня утомляет язык, но и молчание. Меня тянуло с кем-нибудь поговорить. Не часто, хоть изредка. Сказать: "Привет! А на завтрак будут ватрушки!" Но все меня сторонились.

И тогда родилась Ланя, которая прощала мне любые странности. Она помогла мне пережить Славу. Не его уход, это мне и самой было под силу, а его присутствие. Я ощущала ее прохладные касания на своем лбу и висках, когда он кричал: "Не смей спорить со мной! Ты – бездарное, тупое существо! Ты женщина…" Ланя шептала: "Соглашайся, ведь ты и вправду – женщина". Я научилась соглашаться и была благодарна Лане за науку, ведь жизнь в нашем доме стала если не спокойнее, то по крайней мере тише. А покоя мне со Славой так и не довелось испытать.

Нет, бывали, конечно, минуты просветления, и если б мне захотелось вспомнить, то их набралось бы, наверное, довольно много. Только мне не хотелось вспоминать. Я не забыла, что Слава умел быть остроумным и смешил меня, как теперь, наверное, смешил Жаклин. Иногда мы с ним хохотали так, что потом у обоих болели нетренированные мышцы живота. Но даже веселье наше было на грани истерики и легко оборачивалось слезами. Тогда Лане приходилось утешать меня. Она и сейчас была где-то рядом и укоризненно покачивала головой: "Тебе мало меня? Зачем ты выдумала этого Пола?"

– Я его не выдумала, я чувствую его запах, – возразила я вслух и очнулась.

Специально для Пола я решила приготовить «геркулесовую» запеканку с яблоками. Как истинный англичанин, он должен был и здесь сохранить свое трепетное отношение к овсянке.

"А он – истинный англичанин? – усомнилась я. – Что мне о нем известно?"

Поставив форму в микроволновую печь, я подкралась к бывшей репетиционной и услышала, как там на два голоса декламируют какую-то английскую считалку. Я заглянула одним глазом и увидела, что девочка сидит у Пола на здоровом колене, и он слегка подкидывает ее. Незнакомые слова Алена повторяла так уверенно, будто английский был ее вторым языком.

Наконец Пол заметил меня, но не остановился, а только подмигнул и указал глазами на диван: садись с нами. Я заметила, что он то и дело переходит с "вы" на "ты", и удивлялась, как Пол вообще усвоил разницу между этими местоимениями. Ведь в его языке, насколько мне известно, ее не существует.

– У вас отлично получается! – похвалила я. – Вы много общались с детьми?

– В Лондоне я работал в школе. Я учил не таких маленьких детей. Старше.

Я не это рассчитывала услышать, но Пол то ли действительно не понял истинного смысла вопроса, то ли ловко уклонился от ответа. Как бы там ни было, расспрашивать дальше я не решилась.

И тогда он сказал:

– Я люблю детей. У меня нет. Никогда не было. Очень плохо.

– Вы не были женаты? – осмелилась я.

Продолжая улыбаться Алене, он ответил, пожалуй, чересчур отстраненно:

– Я почти женился. Но она погибла.

– Это было давно?

– Очень давно. Она была такая же девочка. Нет, не такая, – спохватился он и перевел взгляд с Алены на меня. – Такая, как вы.

– Мистер Бартон, говорите мне "ты". Все равно ведь называете девочкой. Я ничего не имею против.

– Ты. О'кей.

Это избитое выражение Пол произносил с таким пронизанным иронией придыханием, что оно приобретало оттенок изысканности. Позднее он признался, что в тот, первый, день его, как никогда, мучило плохое знание русского языка, заставлявшее изъясняться примитивными фразами. А ему так хотелось поговорить по-человечески… Но человечество давным-давно настроило языковых барьеров, чтобы себя же и помучить. И мы оказались по разные стороны…

Когда я принесла всем троим ужин прямо в комнату, Пол быстро задергал своим округлым носом, протянул: "Овсянка!", и вдруг залился смехом. Успокоившись, он сказал:

– Меня зовут в гости, и все кормят овсянкой. Русские думают, что я могу есть только это.

– Извините, – сконфуженно пробормотала я. – Стереотип сработал.

– Ничего. Я не… типичный англичанин. Вот вы и ошиблись. Но я буду есть это с удовольствием.

Мне хотелось покормить его еще раз, но теперь он проделал это самостоятельно. Мы с Аленой уселись за стол, и она так горделиво выпрямила спинку, поглядывая на Пола, что мне невольно пришлось сделать то же самое, чтобы не выглядеть скрюченной старушкой.

– С яблоками вкусно, – похвалил Пол. – Так я не ел. А когда мы будем пить виски?

– Мистер Бартон, вы – алкоголик?

– О! Нет-нет! Я хочу пить с вами на брудершафт.

Это было произнесено им так естественно и в то же время звучало столь откровенно, как если бы Пол напрямую сказал: "Я хочу вас поцеловать", заранее зная, что я соглашусь. Я много слышала предложений разного рода, но от этих слов меня почему-то бросило в жар.

В его легком смехе послышалась радость:

– Ваше лицо… Оно стало красным.

– Мистер Бартон, прекратите, пожалуйста, – взмолилась я. – Здесь ведь ребенок!

Он удивился так искренне, что я подумала: "Может, мы опять неправильно поняли друг друга?"

– Я сказал плохое?

– Нет… Нет. Хотите добавки?

– До… бавки?

– Ну… Еще кусочек хотите?

– О! Да. Очень вкусно.

Взяв блюдо с остатками запеканки, я подошла к нему, а когда наклонилась, Пол вдруг поднял глаза и, пока я накладывала, смотрел не отрываясь. Он, вроде бы, не делал ничего особенного и при этом заставлял меня волноваться. Наверное, так и ведут себя стареющие Дон-Жуаны, легко затмевая молодых соперников.

Пока я мыла посуду, он сыграл с Аленой в шашки. Она обучила его премудростям игры в "Чапаева". Когда я вернулась, она как раз пыталась объяснить Полу, кто такой Чапаев.

– Я ничего не понял, – пожаловался он. – Это герой или бандит?

– Спросите сотню человек, и все ответят по-разному. Наши историки еще не пришли к единому мнению.

– Ваша история очень… путанная. У нас все просто.

"Мы и сами посложнее будем", – подумала я с невольной гордостью, которая всегда охватывает русского человека, если речь заходит о его душе. Кроме этого нераскрытого тайника, нам ведь и гордиться нечем.

Пол производил впечатление вполне надежной няньки, и я решилась оставить их вдвоем, чтобы выгулять Сару до того, как мы все-таки начнем пить виски. Собака вынесла меня во двор со скоростью ракеты средней дальности, видимо рассчитывая в два прыжка добраться до бора. Но я уже дала себе слово, что ноги моей там не будет до тех пор, пока не уберутся проклятые лесорубы. Повиснув на поводке и упираясь обеими ногами, я сопротивлялась мощному направленному движению Сары и орала на нее. Но она никогда не обращала на слова ни малейшего внимания, потому что Юра до сих пор не удосужился обучить ее ни одной команде. Пришлось пнуть ее на лету по крепкому черному заду. Смешно вскинув задние лапы и поджав хвост, Сара присела и озадаченно уставилась на меня.

– Гуляем здесь, – категорично заявила я, глядя в ее вечно воспаленные, слезящиеся глаза. – У меня мало времени. Давай, делай свои дела.

Собака послушно пристроилась возле куста и укоризненно посмотрела на меня. Выдерживать подобные собачьи взгляды гораздо труднее, чем человеческие, ведь чувство вины за то, что приходится надевать намордник и цеплять поводок существу со всеми человеческими достоинствами без человеческих недостатков, как считал Байрон, и так не оставляет в покое. Особенно болезненно я переживала это, когда выводила добермана из крайнего подъезда. Пса звали Рэем, и на прогулках я не однажды рассказывала ему о тезке по фамилии Брэдбери, которым зачитывалась в школе. Рэй слушал меня так внимательно, как не умел никто из моих знакомых, и с такой готовностью понять ловил каждое слово, что иногда я не выдерживала и упрекала его:

– Что ж ты не отвечаешь? Ведь ты же все понимаешь, правда?

Он склонял на бок красивую блестящую голову, и в темно-карих открытых глазах явно читалось: "А ты думала!" Чтобы черная шкура еще больше отливала на солнце, я протирала его лопухом, а потом вдыхала травяной запах лета, прижимаясь щекой к горячей мускулистой спине. Из всех моих подопечных, которые периодически менялись, Рэй был единственным, кого я выкупила бы за любые деньги. Но и денег у меня не было, и хозяева не согласились бы его продать. Они любили пса, но оба занимались бизнесом, и у них просто не хватало на него времени.

Как ни старались мы с Сарой побыстрее справить свои нужды, и все же едва не попались. Мы уже направлялись к подъезду, когда из-за угла показался красный нос машины, что принадлежала Алениным родителям.

– Вперед! – гаркнула я, и мы понеслись с нею на четвертый этаж.

Затолкав собаку в квартиру, я бросилась к себе и захлопнула дверь, уже расслышав поднимающиеся шаги. Я сползла по стене и, сидя на корточках, попыталась отдышаться. На какой-то миг я даже закрыла глаза, а открыв их, увидела перед собой Пола.

– Это вы? – недоверчиво спросил он. – Что случилось? Звонок не позволил мне ответить. Я махнула Полу: "Спрячьтесь!", однако он и не подумал слушаться. Аленина мать даже приоткрыла пунцовый рот, увидев его.

– Привет, – без смущения сказал Пол через "ы". – Меня зовут Пол Бартон. Я ваш новый сосед.

Я опять задохнулась от такой наглости, хотя в его словах не было ни малейшего преувеличения. Выскочившая на голос матери Алена, захлебываясь словами, затараторила:

– Мамочка, это Пол! Он приехал из Лондона. Он такой смешной!

Пол сделал удивленное движение головой, но возражать не стал. Только сказал:

– Очень рад был познакомиться. Извините, моя нога очень болит.

Когда он скрылся, соседка спросила тоном, в котором перемешались восхищение и зависть:

– И где вы только берете этих иностранцев?! Француженка, англичанин…